Словин Леонид Семёнович. Дополнительный прибывает на второй путь

   Антон появился перед отправлением, в обеих руках нес яблоки.
   - А как с телеграммами?
   - Пока нет.
   5
   За обедом Марина и Антон снова говорили о субботних вылазках за город. Как бывает, разговор малознакомых людей касался одной счастливо найденной темы.
   - ...Глаза страшатся, а руки делают! Как подумаешь: в пятницу собрать детей, спальные мешки! Все эти котелки, поводки, ошейники... - Круглая большая оправа делала ее лицо моложе. Из-за чуть затемненных стекол следили внимательные глаза. - Оторопь берет! Отправила бы одних, сама бы до понедельника с тахты не вставала... Но приедешь к реке - тишина, птицы. До утра сидим, стихи читаем, смотрим на костер. Тем не менее все высыпаемся!..
   - Понимаю.
   - И всю неделю - ожидание поездки, - она улыбнулась. - Помните, у Вероники Тушновой: "Счастье - что оно? Та же птица: упустишь - и не поймаешь. А в клетке ему томиться тоже ведь не годится, трудно с ним..."
   - Цветов много в Сумах?
   - Очень. У гостиницы в Москве гладиолусы, настурции... Но у нас больше. Аромат на весь город.
   Денисов смотрел в окно. За Тамбовом в направлении Рады тянулся смешанный лес. Поезд перерезал овраг. По обоим склонам строго вверх росли деревья.
   - Стоит ли ехать на Каспий? - Он с трудом оторвался от прочерченных ими вертикалей. - Если так хорошо дома?
   Наискосок, через два столика, снова сидел Ратц, скучный, похожий на высохший глиняный сосуд. Одинаково тусклый свет исходил от его нержавеющих металлических зубов и потухших голубоватых глаз.
   - Поездки кончились, - Марина отодвинула прибор. - Распалась компания.
   - Поссорились?
   - И не ссорились. На работе встречаемся, разговариваем. Распалась, и все. Теперь каждый по себе.
   В конце обеда появился Вохмянин с толстой общей тетрадью. По просьбе Денисова Шалимов подобрал купе, где завлабораторией мог готовиться к симпозиуму.
   Антон продолжал прерванный разговор, Денисов снова ему позавидовал: сам он был скован, боялся что-нибудь упустить. Как будто день и ночь все играл одну и ту же сложную турнирную партию...
   - ...Он увлекается магнитофонами... - сказала Марина.
   Денисов понял: Антон спросил о муже.
   - Сколько их перебывало! То что-то не отрегулировано, не доведено. То меньше, чем хотелось, ватт на выходе. Разъем двухштамповый вместо одноштампового...
   Антон кивал.
   - ...Он способный, талантливый. Недавно вернулся из командировки в Италию. Евгений переживал, когда так получилось с компанией, - Марина поправила очки. - Мужчины наши - друзья по институту, все с одного выпуска, "мушкетеры". Только жены перезнакомились... - Она обернулась к Денисову: - Как по - вашему? Меня еще будут тревожить?
   За стеклами мелькнуло беспокойство.
   - Насчет Голея?
   - Придется приезжать, давать показания? По существу, я ничего не знаю!
   Денисову показалось: она сейчас расплачется.
   - Закон есть закон.
   - Я хочу быть объективной. Не было в купе ничего, кроме этой стычки Голея с Ратцем.
   - Так вы считаете?
   Тот же закон, однако, запрещал Денисову настаивать. Беседа со свидетелем за столиком купе, в вагоне-ресторане даже по поводу только что совершенного преступления оставалась беседой, а допрос - допросом, процессуальным действием со взаимными обязанностями, правами, протоколом.
   - Голей что-то сказал...
   - А Ратц?
   - Может, у них старые счеты? Ратц побледнел. Слово "война" я определенно слышала.
   Денисов помолчал.
   - Но вначале было все мирно?
   - Вполне.
   - Если бы они были знакомы раньше, вы бы заметили?
   - Конечно!
   - Еще вопрос. Кто открыл шампанское?
   - Может, Игорь Николаевич? Голей, я знаю, проткнул пробку, чтобы не выбило.
   - Странно.
   - Мне это было тоже в новинку. Ратц дал свой ножик.
   - У него был нож? - спросил Антон.
   - Он не сказал? - Марина удивилась.
   Из раздаточной показался Феликс. От Денисова не укрылось: официант-разносчик вздрогнул, увидев обоих сотрудников милиции.
   - Вы спрашивали еще о сторублевых купюрах... Я не видела их, - она словно спешила снять с себя подозрения. - На вокзале он не расплачивался в моем присутствии!
   Ее слова навели Денисова на мысль.
   "А ведь такой свидетель есть! - вспомнил он. - Шпак! Житель Кагана... Он стоял у кассы позади Голея, мог видеть сторублевку! А то и все восемь тысяч!"
   Бородатого, с узловатыми морщинами Шпака Денисов нашел в служебке девятого вагона. Свидетель пил чай.
   - Присоединяйтесь, - он придвинул вторую пиалу. - Представьте, что мы в Кагане.
   - В Бухаре.
   Частая дробь колес на секунду прервалась.
   Денисов сел, Шпак налил чай.
   - Что вас больше поразило в Бухаре? - спросил он. - Если не секрет... Мавзолей Саманидов?
   - Бала-Хауз!..
   Денисов вспомнил: звенел совсем московский морозец, знаменитый водоем был пуст. Крутые ступени уводили вглубь, к ледяному зеркалу, где несколько пацанов играло в хоккей.
   Денисов поблагодарил за чай.
   - Проводница спит?
   - Бригадир послал ее в четырнадцатый. За бельем. Сейчас придет.
   - У меня вопрос к вам. На московских вокзалах кассиры оформляют билеты иначе. Не как везде, - Денисов рассчитывал на его наблюдательность.
   - С помощью манипулятора, - прямой как палка каганец откинулся еще дальше назад, - я видел... Потом пишущая машинка заполняет бланк.
   - Верно. Тогда вы наверняка вспомните... Сколько билетов изготовили, пока вы стояли у окошка?
   - Три. Может, четыре.
   - Впереди вас расплачивались сторублевой купюрой?
   Пауза показалась долгой, наконец Шпак качнул головой:
   - Нет.
   - Определенно?
   - Я бы обратил внимание, - борода его легла на воротник красного батника, узловатые морщины как будто расправились. - Хотите еще чаю?
   - Нет, благодарю.
   - Это шестидесятый номер. Обычно я завариваю сто двадцать пятый...
   - Он лучше? - Денисов думал о другом.
   - Как сказать...
   Появилась проводница - в джинсовом костюмчике, с косичкой. В первую минуту она показалась Денисову подростком.
   - У нас гости?
   - Денисов, - он представился. - Инспектор транспортной милиции.
   - Рита, - она преувеличенно-внимательно оглядела его. - Не задержали еще?
   - Убийцу? Пока нет.
   Рита обернулась к Шпаку.
   - А вы говорили: "Быстро найдут".
   За окном показались дома, дополнительный пошел совсем тихо. На песчаном бугре мальчик гладил лежавшую рядом собаку, вторая рука была приветственно поднята.
   - Потом поймешь, малыш, - Шпак тоже вскинул руку. - Глупо махать всем без разбора. Жизнь - штука пресложнейшая... Главное в ней - выбор цели. Согласны?
   Денисов не ожидал вопроса.
   - Вы говорите о сверхзадаче?
   - Вот именно! Шестьдесят пять лет человеческого существования и миллиарды по обе стороны от точек отсчета! Есть над чем задуматься...
   Денисов пожалел, что с ним нет Антона: Сабодаш любил поспорить.
   - В очереди за билетами шел разговор о гостинице. О какой именно? спросил он.
   Бугор и мальчик с собакой остались позади, Шпак с сожалением отставил пиалу.
   - По-моему, я назвал: гостиница "Южная".
   - Не ошибаетесь?
   - "Южная"... Хорошо помню. Потерпевший хвалил ее.
   За Иконоковкой рядом с сенокосами все чаще попадались подсолнухи, в одиночку, потом целыми массивами. Земля почернела, опять лежала жирная антрацитово-черная в низине, замкнутой на горизонте небольшими холмами.
   Перед самым Кирсановом ненадолго открылась контейнерная площадка размером с футбольное поле, с двумя козловыми кранами, похожими на ворота, за ней - отгороженная деревьями станция.
   - Мы ломаем головы, - выходя в коридор, Антон запер купе. Представляешь, Денис? А в Кашире, возможно, отбой! - Он почти дословно повторил сказанное им перед Мичуринском.
   Суркова в малом тамбуре гремела ведрами.
   - Шесть минут стоим. Между прочим, здесь да в Иконоковке лучший картофель по дороге...
   - Кому красной? - слышалось за окнами.
   Из-за жары, кратковременности стоянки никто, кроме Антона и проводников, не проявил интереса к станции.
   Дополнительный уже двигался, когда откуда-то из-за летнего павильона появился запыхавшийся сержант.
   - Капитан Сабодаш? Пакет!
   - Больше ничего?
   - Все! Счастливо!
   Бумаг было несколько.
   "Проверкой пути следования поезда нр сто шестьдесят восьмого
   дополнительного жертв несчастных случаев не зарегистрировано"
   "Проживающий Астрахани Желябова 39 Плавин Олег Алексеевич
   старший ихтиолог Азчерниро допросе показал что никогда раньше не
   слыхал человеке фамилии Толей..."
   Последняя телеграмма была тоже неожиданной:
   "Полученным Новосибирска сведениям Вохмянин Игорь Николаевич
   вылетел Москву двадцать третьего августа..."
   Она означала, что сосед Голея по купе - заведующий лабораторией Вохмянин - находился в Москве не двое суток, как он сообщил Сабодашу и Денисову, а трое.
   - Интересно... - Антон закурил, отодвинулся от окна.
   Боковая стенка вагона полыхала теплом.
   Денисов посмотрел на часы:
   "Пятнадцать с минутами".
   - Самое время пройти по составу... - сказал он.
   Антон безропотно встал.
   - Я готов.
   В коридоре казалось прохладнее. Двери всех купе были раскрыты в надежде заполучить толику сквозняка. В час послеобеденного покоя общественные соты вагона просматривались в каждой своей ячейке.
   - Далеко? - полюбопытствовала у Денисова Суркова. Она возилась в нерабочем тамбуре с совком.
   - Прогуляться.
   - Бригадир в хвостовых секциях.
   - Спасибо. Пошли, Антон.
   Двенадцатый вагон был тоже венгерской поставки до шестьдесят третьего года - без пепельниц в большом продольном и малом коридорах, но с пластикатом и откидными сиденьями у окон. И здесь двери в купе были открыты, словно в современном спектакле без занавеса.
   Денисов пропустил Антона вперед: форма капитана милиции отводила упрек в любопытстве. У последнего купе Сабодаш неожиданно остановился.
   - Денис!..
   Денисов заглянул в купе.
   На верхних полках спали, внизу, за столиком, сидел хмурый чернявый пассажир и смотрел в окно. Не он заинтересовал Антона. На полу у входа лежала собака, Денисов узнал дога: прямоугольная голова, гладкая черная шерсть, сильный саблевидный хвост.
   Дог неприязненно посмотрел на пришельцев, хотел подняться, но тут же лег, до хруста выпрямил когтистые лапы.
   Чернявый повернул голову.
   - Гу-ляй, Дарби!.. - В голосе с хрипотцой слышалось раздражение.
   Рядом с пассажиром Денисов увидел плетеный поводок с петлей на конце - удавку, резиновую поноску и намордник.
   - Не бросится? - спросил Антон.
   - Как себя будете вести!.. Английский дог! Чуть грубее сказал - уже амбиция. - Пассажир хохотнул. - Станешь мямлить, на голову сядет. В Англии лакеи их по пять часов кряду выгуливали.
   Пес повернул брезгливую морду.
   - Как же вы управляетесь?
   - Приду с ночной и гуляю. Если днем работаю, хозяйка водит...
   Во время разговора он адресовался к сотруднику милиции в форме и ни разу не взглянул на Денисова.
   - Как он с другими собаками?
   - Не знает страха.
   - А насчет маленьких? - Антон возвышался на манер пагоды. Комнатных...
   - Растреплет, - благодушно прохрипел чернявый.
   - Ваша фамилия? - спросил Денисов. - Откуда вы?
   Антон достал блокнот.
   - Судебский... Иван Васильевич. Живу в Ступине, - он так и не взглянул на Денисова.
   - Как полное имя собаки?
   - Дарби-Воланд.
   - Регистрацию прошли?
   - В областном клубе каждый его знает...
   - У вас не было конфликта во время посадки? Может, кто-то ударил собаку? Пнул?
   - Хотел бы я посмотреть на того, кто это сделает!..
   По какой-то причине Денисов был ему явно несимпатичен. Разговор не получился.
   - До Астрахани?
   - Да. Всегда рады. Дарби!
   Дог заворчал, гулко хрястнул хвостом о пол.
   - Допустим, это собака, о которой говорил Голей, - сказал Антон в коридоре. - Голея могла заинтересовать породистая собака. Что из того?
   В тамбуре два свежеиспеченных лейтенанта разговаривали с электромехаником.
   - Опять непорядок? - осведомился Денисов.
   - Обрыв. - Электрику, казалось, прибавило спеси, с тех пор как они видели его утром. - А здесь не побриться - напряжения не хватает... - Он поиграл фибровым чемоданом с инструментами.
   Лейтенанты молчали.
   - Электрохозяйство образцовое, - заметил Денисов.
   Электромеханик цыкнул зубом:
   - Последняя перевозка...
   В купе Сабодаш вернулся к разговору:
   - Если бы Голей перед гибелью разговаривал о белых мышах или о саблезубых тиграх, ты, наверное, отправился бы в Африку.
   - Может, в библиотеку. - Познакомившись с Судебским и его догом, Денисов как будто успокоился. - Поручиться за успех в нашем деле никто не может. Но за то, что ничего не будет оставлено без внимания, я отвечаю...
   Ратц сел у дверей.
   - Как бы вы охарактеризовали вчерашнюю обстановку в купе? - спросил Денисов.
   Интересуясь происшедшим, Денисов вверг бухгалтера в центр лабиринта, предоставив ему отыскивать выход.
   - Можно ее назвать дружеской? Или преобладала отчужденность?
   Ратц покрутил головой.
   - Отчужденности не было.
   - Голей выглядел компанейским?
   - Наверное, - бухгалтер немного успокоился, - вино, шампанское. Голей поцеловал женщине руку.
   Своим тоном он дал понять, что не принимает экстравагантных замашек погибшего.
   - ...В Нововиленском, когда провожали счетовода на пенсию. Школьников, председатель райпотребсоюза, поцеловал ей руку. Перед войной дело было. Шум, гвалт! - Казалось, Ратца ничего не интересовало, кроме воспоминаний сорокалетней давности.
   - О чем с вами говорил Голей?
   - Спросил, бывал ли я в Кировоградской области.
   - Вы упоминали Каменец-Подольск?
   - Он сказал, что был в Каменец-Подольске... - Старик не искал выход из лабиринта, Денисову предстояло заниматься этим самому.
   - Голей выпил больше, чем другие?
   - Я бы сказал: меньше. Голей нервничал. Руки!.. Он все время шевелил пальцами.
   - Из-за чего произошла ссора?
   - Он хотел отметить отъезд, я отказался!
   Налицо была другая интерпретация, не та, которой придерживались его спутники. Помолчав, Ратц спросил:
   - Деньги нашлись?
   - Денег нет. В том-то и дело, что, кроме вас, их никто не видел...
   - Восемь тысяч.
   - Не ошиблись?
   - Слава богу! Я бухгалтер!..
   Денисов вернулся к разговору о купе, где совершилось преступление.
   Все было важным и значительным там в поздний час, перед "третьей стражей", как называли его древние, делившие ночь на стражи в предвидении "татинных и убивственных дел".
   - Из ваших попутчиков никто раньше не знал друг друга?
   - Голей и Вохмянин? Мне неизвестно.
   - Где вы сидели за ужином?
   Ратц оглянулся, еще ближе подвинулся к двери.
   - Женщина и Голей сидели там, у окна, напротив друг друга. Я здесь. На другой полке Вохмянин. Согласно билетам... Потом легли спать. Обычно у меня бессонница, а тут будто провалился! И пробуждение! Этого не объяснить... - Ратц серьезно посмотрел на Денисова. - Видели, как падают ящики? Или картонные коробки. Штабеля картонных коробок... Проходит трещина наискосок, и они валятся. Ряд за рядом.
   - Давно это с вами? Как вообще себя чувствуете?
   - Похудел сильно. Майки, пиджаки - все сваливается!
   Был еще вопрос:
   - Ваш ножик...
   - Тоненький! С красной ручкой!
   - Где он?
   - Я давал его откупорить бутылки... - Ратц посмотрел на Денисова, потом на Антона. Маленькое лицо сжалось еще больше. - Вы нашли его? Ничего не помню...
   Крохотной Тоновкой, заставленной платформами с пиломатериалами, закончилась Юго-Восточная дорога. Следующая станция - Умет - принадлежала Приволжской.
   В Умете уже ждали, почту принесли в вагон. Радости от нее было мало. Телеграммы были те же, что и в Кирсанове, Москва продублировала их в два адреса на случай непредвиденных обстоятельств: о том, что Вохмянин пробыл в Москве не двое суток, как показал на опросе, а трое; а старший ихтиолог Плавич, чей адрес был в блокноте пострадавшего, никогда не слыхал о человеке по фамилии Голей.
   Одну телеграмму Денисов отложил в сторону:
   "Осмотром перегона Вельяминово - Привалово правой стороны ходу
   Москвы семьдесят третьем километре второго пикетного столба
   обнаружен нож заточкой клинка односторонней ручка красная
   пластмассовая направлен биологическую экспертизу =
   Газимагомедова".
   Это был ответ на только что состоявшийся разговор с Ратцем.
   - Все? - спросил Денисов у посыльного.
   - Все. - Посыльный вежливо откланялся: - Удачи в раскрытии тяжкого преступления!
   Все было в лучших традициях транспортной милиции.
   - Спасибо.
   Вместе с Антоном Денисов подошел к тринадцатому вагону. Юную великаншу. Пятых, окружили пассажиры.
   - Фокус-покус! - Мужчина в майке-сетке, в полосатых брюках, с венчиком редеющих медно-красных волос владел общим вниманием. - Выпью из бутылки, не раскупорив ее!
   - Скажите! - Пятых хохотнула. - Не раскупорив...
   - Пари!
   Сабодаш, простая душа, заинтересовался:
   - Это как?
   - Показать, товарищ капитан? Подай вино! - крикнул мужчина кому-то в вагон. - Протокол не составите?
   Из тамбура передали две бутылки "Марсалы", одна была раскупорена.
   - Следите!
   Он перевернул запечатанную бутылку - с наружной стороны в дне имелось едва заметное углубление. Мужчина налил несколько капель из второй бутылки, пригубил.
   - Пью?
   - Ну, дает магаданец! - объявила Пятых.
   Вокруг засмеялись.
   - Магадан - город без фрайеров... - он оборачивался во все стороны, показывая фокус-покус. - Условие соблюдено? Пью из неоткупоренной!
   Двое его друзей - пожилой, со шрамом, и второй, в тельняшке, с металлической пластинкой на руке, - наблюдали за ним из тамбура.
   - Игра слов... - Антон махнул рукой.
   Колодки тормозов неожиданно скрипнули.
   - Тро-га-ем-ся! - пропела Пятых. - Садитесь!
   Денисов и Сабодаш прошли в служебку. Здесь было прохладнее, окно завешено мокрым одеялом. Рядом с распределительным щитом висел отрывной календарь. Денисов заглянул в него:
   "Двадцать шестое августа
   Восх. 5.26 Зах. 19.36
   Долгота дня 14.10"
   "Какой длинный день!.." Было от чего прийти в восторг.
   - Пассажир так и не появился, - сказала проводница.
   - Пригласите, пожалуйста, двух человек. Лучше тех, при которых осматривали купе, - Антон освободил угол стола.
   - Бегу...
   Он поднял штору - свет затопил служебку. Через минуту проводница уже возвращалась с понятыми.
   - Разбудили вас?
   - Ничего.
   Денисов выложил на стол с десяток паспортов и профсоюзных билетов, собранных на время в других вагонах.
   - Мы предъявим несколько фотографий. Может, проводница опознает пассажира, который исчез из купе. Правда, фотографии с документами владельцев. Фотоальбома, к сожалению, нет. Начинайте, только внимательно.
   Пятых заулыбалась, словно Денисов предложил ей участвовать в забавной игре.
   - Не то, не то... - она пальцем отбрасывала документы, почти не всматриваясь.
   - Медленнее, - попросил Антон.
   - Хоть час смотри, если не они! - Пятых одернула волнистые края юбки. - Этот похож, а подбородок? Здесь губа!
   Антон с самого начала знал, что ничего путного не будет.
   - Нос картошкой... Постойте! - Она замолчала. - Люди! То ж они!
   Денисов отложил другие документы.
   - Как вы узнали?
   - Брови, расставленные глаза.
   - Что брови?
   - Углом, домиком!
   Перед Пятых лежал профсоюзный билет Голея.
   - Вот так номер! - сказал Антон. - Значит, он ехал с вами?
   Пока Сабодаш писал протокол, Денисов вглядывался в фотографию: широко расставленные с сильным боковым зрением глаза погибшего, хитроватое лицо, казалось, несли одно обращенное внутрь слово: "Молчи!"
   - Вам показали убитого? - спросил Денисов.
   - В Ожерелье девочки ходили смотреть.
   - А вы?
   - Вот еще! Страсть такая! - Она снова одернула юбку. - И кулон с цепкой бросил... - Она имела в виду изделия Бронницкой ювелирной фабрики, оставленные в портфеле. - А не доехал!
   "Что за тайна в странном поведении Голея..." - подумал Денисов.
   Антон закончил протокол, дал понятым подписать.
   - Спасибо, все свободны.
   Опознание Голея, казалось, должно было вызвать новые вопросы, потребовать уточнений. Пятых приготовилась отвечать, поправила пилотку. Однако спрашивать было не о чем...
   - А вообще в вагоне было все в порядке?
   - Не поняла...
   - Шум, скандал?
   - Нет!
   - Как со светом?
   - Отъехали от Москвы - пробки полетели. Сбегала за электромехаником поправил...
   - В одиннадцатом еще горел свет?
   - Везде горел.
   - Билет... - он едва не упустил. - На двадцать третье место.
   Пятых достала "кассу".
   Билет Голея оказался старого образца со штампом "Комиссионный сбор 50 коп.", купленный в кассе, не подключенной к системе "Экспресс". Таких касс на дороге оставалось немало.
   6
   - Вы спросили, какое впечатление произвел Голей, - Вохмянин остановился в проеме двери. - Трудный вопрос. Вроде того: имеет ли электрон собственную массу или масса его поля и есть собственная... - Он достал взглядом до столика, где лежали телеграммы, и снова посмотрел на Денисова. - Не помешал?
   - Нисколько, - хотя заведующий лабораторией появился не вовремя.
   - "Мы" - в большей мере то, что нас окружает. Друзья, близкие, наше прошлое. Масса нашего поля. Она и есть наша собственная масса. В последнее время меня это все больше интересует. - Он по-прежнему не расставался с незажженной холодной трубкой.
   - Теория поля? - спросил Антон.
   - Психология, состояние личности.
   - Смотря что в данном случае считать массой, - Сабодаш приготовился возражать.
   На столике лежали знаменитые картофелины из Иконоковки, их принесла Суркова.
   - ...Реальность поведения... - Вохмянин затянулся воображаемым дымом из трубки. - Голей показался мне личностью. - Он ограничился общей постановкой вопроса.
   Спор утих, не успев разгореться. Вохмянин обратил внимание на полиэтиленовый пакет с телеграфным бланком, лежавший на столике. Бланк не отослали, потому что осматривавший купе эксперт обнаружил лишь мазки, непригодные для идентификации.
   - Кто, по-вашему, мог принести бланк в купе? - Денисов показал на пакет. - Вы видели его раньше?
   - У Николая Алексеевича.
   - Вкупе?
   - У касс... - Вохмянин отвечал неуверенно. Он по-прежнему держался своей версии о том, что прилетел в Москву не двадцать третьего, а двадцать четвертого. - И в купе. Когда сидели...
   Денисов повернул бланк, показал написанные карандашом цифры: 342.
   - Это, наверное, рука Голея?
   Вохмянин сжал холодную трубку:
   - Не знаю... Между прочим! Может вас заинтересовать: сквозь сон я отчетливо слышал, как Ратц разговаривал...
   - Вкупе?
   - Причем довольно долго.
   - О чем?
   - Не знаю. Вот я что думаю: в себе ли он?
   - Может, кто-то входил в купе... - Антон недоговорил.
   В окно ударил вихрь пыли. Совсем рядом замелькали тамбурные площадки встречного поезда. По голубым поручням Денисов узнал фирменный "Саратов" "Голубое на зеленом". Оба локомотива на несколько секунд словно удвоили мощности. Стучали колеса. Наконец раздался последний стук - дополнительный будто выскочил из тоннеля. Скорость его сразу упала.
   Бохмянин поднялся.
   - Откуда ваша фамилия? - поинтересовался Сабодаш. - "Вохмянин".
   - Вохма, - завлабораторией сунул трубку в карман. - Река есть, берет начало в Северных Увалах.
   - А я с Алтая, - Антон помахал газетой, как веером. - Там у нас какие реки? Катунь, Бухтарма, Бия да Чуя. Озер много... - Он достал папиросу. Как отпуск, на Алтае меня уже ждут. Что ни старик там, то личность.
   - Вы не в том плане...
   - Шучу.
   С Денисовым Вохмянин простился дружески.
   - Экспресс, инспектор с отпускным удостоверением. Труп в купе, - он сжал холодную трубку. - История известна. В конце пути инспектор должен указать убийцу.
   - Голей испробовал все, чтобы скрыться от преследователей. Купил билеты в разные вагоны, сел в тринадцатый, незаметно перебрался в одиннадцатый... - Антон закрыл дверь, сбросил рубашку. Кобуру с пистолетом сунул в китель.
   Вблизи его мускулатура гиревика выглядела внушительно, особенно плечевой пояс. Говорили, у себя, на Алтае, Антон попал в сборную в течение пяти минут: пришел на соревнования зрителем, ушел - призером.
   - ...Обратил внимание? Пока он находился в тринадцатом, там начались неполадки со светом.
   - Обратил.
   Денисов помолчал. Как-то он играл в турнире против кандидата в мастера, известного в управлении шахматиста. Кандидат не принимал Денисова всерьез, болтал с болельщиками. Сделав очередной ход, он схватился за голову:
   - Поздравляю, сержант, - Денисов тогда ходил в сержантах, - твоя победа.
   Денисов наскоро оценил позицию. В случае размена противник сдваивал пешки. В эндшпиле для игроков определенного класса это значило многое. Выходит, кандидат ценил Денисова не так низко! Вокруг бросили игру, сгрудились за их доской. Тянуть с ходом было неудобно - Денисов пошел на размен.
   - Эх! - не выдержал кто-то. - Ты же мат ставил!
   Народ отхлынул. Партию Денисов быстро проиграл.
   В тот день, возвращаясь после игры, он поклялся никогда не делать ничего, чтобы представить себя легким, схватывающим на лету, - не таким, какой есть на деле.
   - Электрическое хозяйство здесь ни к черту, Антон! - Денисов вспомнил запылившуюся стенку группового щита, плохо прилегающие контакты.
   - А я что говорю?
   - И все можно на это списать. Кроме одного! - Он представил металлическую пластину, ловко наброшенную на клеммы группового щита. Треск, наверное, был громоподобный!
   Антон снял с полки потемневшую от пота рубашку.
   - Но Суркова не слышала!