Страница:
Платон не решился спросить, а Двунадесятый Дом не делился своими печалями. Почему-то археологу казалось, что печали эти имеют отношение к нему, хомо сапиенсу Платону Рассольникову, любителю девочек и текилы, обладателю университетского диплома и немалого опыта полевых работ, имеющему обломки недвижимости на планете Гее-Квадрус и близких родственников на Старой Земле.
Корвет фффукуарабского флота «Фчераш» встретил их в девяти днях пути от Тиугальбы. «Оболтус» в очередной раз вышел из подпространства и остановился. Он ежился и громко вздыхал, видя, как из межзвездной бездны выплывает бронированная акула стометровой длины. Век бы ему не видать легавых и вояк! Кораблик ежился, но терпел – куда денешься?..
В сравнении с космическими крейсерами и астроматками корвет был карликом и вооружение имел более чем скромное. К тому же он налетал не один десяток лет. Боевые рубки покрылись оспинами микрометеоритных ударов, а пучки антенн изрядно проржавели. Если это на самом деле был самый мощный корабль ФФФукуараби, то, начнись война с Лигой, захватить планету разумных муравейников ничего не стоит.
Но даже этот несерьезный корвет по сравнению с «Оболтусом» казался настоящей махиной. Он нависал над корабликом, как «Титаник» над портовым буксиром. По-своему он был красив, этот корвет «Фчераш», если особо не приглядываться: серебристый, крутобокий, с орлиным клювом носа, словно бы нацеленный на бросок. И по-своему он был ужасен, несмотря на устарелость: мог в клочки разнести планету средних размеров и сотню таких лилипутов, как «Оболтус».
«Оболтус» был состыкован с «Фчерашем», и на маленький кораблик без приглашения заявились два человекоподобных образования, собранные из тысяч кибермух. Назвать их телами Платон не решился. Они ощетинились какими-то устрашающего вида устройствами и по огневой мощи наверняка не уступали самому фффукуарабскому кораблю.
– Это всего лишь почетный караул, – пояснил Дом, преж де чем отправиться на поклон к своему начальству.
– Сразу от сердца отлегло, – пробурчал в ответ археолог.
Ходячий муравейник даже не улыбнулся. Он был слишком занят важнейшим и ответственнейшим делом. Торжественным шагом, держа на вытянутых вперед руках золотой горшок, двинулся он из своей каюты. Телохранители шли спереди и сзади.
По серебристой гармошке соединительного коридора Непейвода поднялся на борт корвета. «Оболтус» зарастил люк переходного тамбура, и Платон остался наедине с корабельным мозгом.
– Не хочешь поразвлечься, милок? – взялся за свое «Оболтус». – Они там долго провозятся. Так и будешь сидеть, как на иголках? – Голос у него женский, грудной, плотоядный.
– Заботливый ты наш! Уймись! – в ответ брызгнул ядом археолог. – Лучше бы жучка на горшок навесил. Были бы сейчас в курсе.
– Тебе жить надоело? Они бы его сразу нашли и вообразили, что это ты шпионишь. Мигом бы взяли тебя в оборот.
– А ты разве не в счет?
– Меня так и так на куски порежут – на всякий случай, – со странной веселостью в голосе отвечал «Оболтус». – Вот я и хотел напоследок… душеньку потешить. А ты все чего-то боишься. Уж я бы не подкачал. Думаешь, я не вижу, как тебе в постели без бабы хреново? Как тебя перед сном крючит?..
Из репродуктора тахионного передатчика раздался звериный крик – крик боли и ужаса. Платон похолодел, волосы у него встали дыбом. Этот крик транслировали специально для него – муравьиного напарника. В предостережение? В наказание?
– Неужто облом? – изумился корабельный мозг, который ничуть не испугался. – Тогда еще поживем…
Ждать пришлось долго. Археолог извелся, бегал по рубке кругами, едва на стену не лез. Корабельный мозг его подшучивал, но Платону было наплевать.
Непейвода появился на «Оболтусе» только часа через полтора. На нем не было лица. То есть совсем не было. Впрочем, как и головы. Шлем скафандра был пуст, хотя ноги шагали, а руки отмахивали в такт ходьбе– в большей части скафандра клеточки оставались.
– Что с тобой?! – воскликнул археолог. Муравейник начал выстраивать себе новую голову. И, как только у него опять появился рот, ответил:
– В золотом горшке оказалось другое содержимое. Поэтому я наказан. – Голос его был тих и бесстрастен. – Каждая десятая моя клеточка казнена.
– Боже мой!-Платон был потрясен. Изуверство, первобытная дикость, торжествующая в новейшие времена. – И что ты при этом чувствовал?
После этих слов Непейводы уже невозможно было стыдить: мол, сам виноват – надо было тайком проверить горшок, а не носиться с ним, как с писаной торбой.
– Как? – негромко выговорил археолог.
– Их бросали в кипящее масло.
– Но был же приказ не вскрывать!
– Да…– голос Дома был мертвенно равнодушным. В нем словно душу убили. Выжгли этим самым кипящим маслом. – Но я не должен был ошибиться. Иногда надо уметь видеть насквозь…
– Бред! – в ярости закричал Платон. – Мерзавцы! Сначала обгадятся, а потом ищут стрелочника!
– Это вопрос жизни и смерти целой планеты. Я был обязан…– Двунадесятый Дом как будто пытался оправдать свое начальство. – Теперь придется вернуться назад и продолжить раскопки, хотя сейчас Тиугальба похожа на растревоженное осиное гнездо.
– Мне очень жаль, но это невозможно, – после долгого молчания сказал археолог. – Заплати мне и расстанемся друзьями.
– Ты не можешь так просто уйти и все бросить! – воскликнул Непейвода. К нему начали возвращаться человеческие чувства и интонации.
– Что все?! – вскинулся Платон. – Ты даже не сказал мне, что именно мы ищем! Я свою работу сделал. Разве не так? Выполняй свою часть сделки!
– Деньги уже на твоем счету. Можешь проверить. Но я прошу тебя остаться. Сделаем вторую попытку. Мы заплатим тебе вдвойне.
Археолог молча покачал головой.
– Я умоляю тебя! —в голосе Непейводы зазвучало отчаяние. – Если ты откажешься, а я моментально не найду тебе замену, меня могут расформировать.
– Это удар ниже пояса, – только и вымолвил Платон. Поскреб подбородок и вдруг сказал: – Хорошо.
Ходячего муравейника встревожила поразительная легкость, с которой археолог принял решение. Непейвода взволнованно посмотрел на Рассольникова, ожидая продолжения.
– Но за эту безумную вылазку я назначу достойную цену. Вы должны исполнить мое самое заветное желание – сколько бы оно ни стоило. Сумеете задешево – ваше счастье…– Археолог никак не мог дойти до сути дела. Не решался произнести заветные слова, словно боясь, что карточный домик надежды тотчас рассыплется.
– Не тяни, ради святого Симбиоза! – взмолился Дом.
Платон глубоко вздохнул и изрек:
– Мне нужна вилла на Старой Земле.
Непейвода молча указал ему на дверь. Археолог не понял:
– Ты чего?
– Надо доложить Совету Домов Симбионтов. Побудь-ка в своей каюте.
Рассольников хмыкнул и пошел к себе.
В ожидании ответа Платон мерил шагами каюты. Двунадесятого Дома не было целый час. Археолог уже не знал, что и думать. Был уверен в одном: другой такой шанс ему вряд ли представится, и потому отступать не собирался. «Нет– так нет, – уговаривал сам себя. – Немедленно отправлюсь на Гею. Пусть попробуют меня не пустить!» Еще как не пустят. Еще как…
Наконец дверь отворилась. Непейвода вошел в рубку. Лицо непроницаемое, спина прямая, походка чинная. Он даже моргать перестал и дышал через раз. Парадный бы ему камзол с орденской лентой через плечо, да брюки с лампасами – сошел бы за Чрезвычайного и Полномочного Посла этой самой ФФФукуараби. Прошагал до единственного кресла, что росло из пола рядом с маленьким столиком, медленно опустился на него, замер, глядя перед собой.
– Что скажешь? – осведомился Платон.
– Договорились. – Всего одно слово. Разве поверишь, что все решено?
– У вас же нет таких денег…
– Ты прав: денег нет. Но мы уступим тебе здание нашего посольства. Тебе понравится. Это двухэтажный особняк на берегу Гудзона…
Больше Рассольников ничего не слышал. Он был далеко: там, где бьются о набережную Лонг-Айленда океанские волны, где светит неугасимый факел древней статуи, где рукой подать до лежащей на дне Атлантиды. А не понравится, он может продать эту хибару и купить себе что-нибудь поскромнее на карельских озерах или в Драконовых горах. Вся планета будет в его распоряжении…
– Очнись, – тронул его за плечо Двунадесятый Дом, и мираж растаял. – Дело за малым: надо вернуться назад и начать все сначала.
– Ну, положим, не все, – Платон с сожалениям вернулся к реальности. – На Чиуауа мы больше ни ногой. Это раз. Капсулу нам снова искать не надо. Это два. Все разведочные карты у меня теперь тут, – громко постучал пальцем по темени. – Это три. Тиугальбу я уже понял. – Последнее слово он выделил особо. – Четыре… Есть еще пять и шесть. Но не буду компенсировать тебе мозги.
Непейвода с усилием состроил улыбку. Разговор с правительством ФФФукуараби дорого ему дался. Дом поднял себя с кресла, переструившись клеточками от колен из сидячего в вертикальное положение.
– Пойду готовить корабль к полету.
– Маленькая формальность, – прихватил его за локоть археолог. – Надо составить договор по всем правилам, получить визу высших чиновников ФФФукуараби и заверить договор у независимого нотариуса.
– Ты что, смеешься над нами?
– Ничуть. Слишком велика ставка – я хочу быть абсолютно уверен, что сделка не сорвется. Вдруг тебя убьют, а ваш Совет откажется от обещания? Или ты сейчас соврал мне, и Совет вообще не в курсе?
Двунадесятый Дом помрачнел, задвигал плечами, будто хотел отрастить крылышки и улететь куда подальше.
– Подписей членов спецкомиссии тебе достаточно?
– Совет будет лучше…– вкрадчиво произнес Платон.
– Тогда полетели на ФФФукуараби, – помолчав, предложил Непейвода. – Немедленно.
– Погодь-ка, – притормозил его Рассольников. – Есть еще одна загвоздочка. Ты должен мне сказать, что именно мы ищем. С этого надо было начинать. Мы бы не привезли какого-то дерьма, и клеточки твои были бы целы.
– Да ты охренел! – взвился Двунадесятый Дом. – Душу из меня вынимаешь!..
– Можешь отмолчаться. Но шансы на успех при этом падают втрое. Будем рисковать жизнью впустую…– проникновенно говорил археолог. – Если у тебя строжайший запрет, не обращайся с такой просьбой к Совету. Просто шепни мне на ушко. Клянусь, что не разболтаю.
Непейвода покачал головой, понурился, долго просидел молча. Платон боялся громко дышать: вдруг спугнет муравьиную решимость. И вот в едва-едва шевелящемся лице Двунадесятого Дома что-то изменилось, просветлело, прояснилось – будто он мысленно махнул на все рукой: эх, была не была!
– Ты кругом прав. Это была наша ошибка, но Совет Домов Симбионтов даже предположить не мог, что в золотом горшке могут храниться…– он прикусил язык.
– Что именно? – негромко спросил археолог, глядя на него ясными глазами.
И в этот самый миг в каюте заскрипел чужой голос на космолингве:
– Человек Платон Рассольников. Просим вас посетить наш корабль.
Платон вопросительно посмотрел на Непейводу. Тот отвел глаза.
– Зачем? Мне и здесь хорошо.
– Надо обсудить один важный вопрос, – после заминки ответил голос.
– Мы уже все решили! – крикнул Рассольников.
– Не все, – с трудом выдавил из себя Двунадесятый Дом. – Сходи. От тебя не убудет.
– Ты проводишь меня? – подойдя к двери, осведомился археолог. Он был уверен, что Дом ответит согласием. Но тот затравленно посмотрел на него и ничего не сказал. Платон вдруг понял причину отказа: Непейводе страшно возвращаться на место казни.
Археолог надел легкий скафандр и подошел к люку кессона. Корабельный мозг раздраил его. Можно было входить в соединительный коридор. Платон обвел глазами тамбур, словно прощаясь с «Оболтусом» навсегда, затем перекинулся парой слов с покойной мамой и легкой походкой, посвистывая, двинулся вперед. Надо было держать марку.
Коридор, хоть и был фффукуарабским, не кусался. В конце его виднелся корабельный люк с красным изображением муравья. «Что бы это значило? – подумал археолог. – Просто эмблема или предупреждение об опасности?»
Когда он подошел ближе, крышка люка с легким щелчком распалась надвое. Платон, продолжая насвистывать марш, шагнул через порог. На него обрушилась темнота. Звуки застряли в глотке. Кто-то схватил его за руки и за ноги и понес в глубь корвета. Он не видел своих пленителей и даже пальцем не мог шевельнуть – так прочен был захват.
Внезапно носильщики остановились, раздался тихий скрипучий звук, совершенно не похожий на членораздельную речь, и вспыхнул свет. Археолог очутился в сферическом зале, стены и потолок которого были сплошь покрыты шевелящимся ковром из «мурашей».
Оказывается, Платона блокировал рой кибермух. Сейчас они поставили его на ноги, отлипли и черным вихрем унеслись обратно в корабельный коридор.
Сам по себе зал был пуст-ни мебели, ни приборов, ни иллюминаторов. Только посредине титанитового пола стоял, венчая хитроумную металлическую конструкцию, старинный медный котел с остывающим маслом. Разумные муравейники оставили экзекуторский котел специально – в устрашение человеку – или по случайности, но взгляд археолога снова и снова останавливался на нем, и по спине топотали липкие мурашки.
– Странное существо, – прошамкал возникший над его головой полуметровой величины рот. – Странное тело, странные мысли, странные поступки. Физиология определяет мышление и поведение. Все логично, – говорил рот на космолингве. Значит, его слова, в первую очередь, предназначались Рассольникову.
Платон молчал, не желая прогневать высокую фффукуарабскую комиссию. Хребтиной чуял, что слова ему пока никто не давал.
– Оно довольно рациональное, – произнес другой рот, возникший из живого ковра напротив входного люка. Был он потоньше и вроде бы помоложе. – Видали и хуже. По крайней мере, оно доказало, что умеет копать землю.
– Разве мы позвали его, чтобы рассматривать? Обсуждать его стати? – недоуменным тоном осведомился еще один рот, народившийся за спиной Платона, прямо над люком. – Не насмотрелись на экране? Камерам не верите? – Голос его был больше других похож на человеческий, богат интонациями. Археологу он сразу понравился. Как видно, Платон подсознательно искал себе союзника. – Спешить надо, содомники мои. Враг не дремлет.
«Значит, Непейвода передавал им каждый мой чих, – с горечью подумал археолог. – И ни слова мне не сказал. Что это, если не предательство? Исполнение священного долга? Одно другого хуже».
– Ты прав, Единосемерной, – согласился тот, что помоложе. – Слушай меня, двуногий! – обратился он к Платону. Голос его стал ледяным и жестким, царапающим барабанные перепонки.
– Я слушаю. – Археолог был само смирение.
– Цыц! – рявкнул муравьиный рот. Несколько клеточек от испуга даже свалились на пол. – Не вздумай надуть нас! Сбежать с найденным сокровищем! – выкрикивал он фразы, словно гвоздями плевался. – Не вздумай предать нас! Отдать нашим врагам! – Сделал паузу, а потом сказал тихим, но страшным голосом: – Мы тебя всюду достанем. Гляди…
Часть живого ковра понеслась во всю муравьиную прыть, обнажая кусок стены с экраном и панелью управления. Круговая волна удирающих клеточек откатилась и замерла, образовав что-то вроде лунного кратера. На экране виднелось шерстистое туловище «Оболтуса».
Несколько секунд в открытом космосе ничего не происходило. И вдруг одна из огневых башен корвета, занимавшая левый нижний угол экрана, повернулась. Взору открылся высунувшийся из амбразуры тонкий ствол лазерной пушки. Вспышка, еще одна и еще… Археолог не сразу сообразил, что огонь ведется не куда-то в межзвездное пространство, а прямо в бок живому кораблику.
Лазерный луч малой мощности вонзался в него то тут, то там. «Оболтус» корчился от адской боли, поджимал раненые места, как будто можно было увернуться от новых попаданий. И только криков археолог не слышал– это было немое кино.
– Прекратите! – заорал Платон. – Он же не виноват!
Лазерная пушка на экране стреляла, «Оболтус» содрогался… Живой ковер в куполе бурлил и пенился, выбрасывал гейзеры клеточек. Похоже, зрелище пытки доставляло Домам Симбионтам немалое удовольствие. В наушники Платонова шлема внезапно ворвался пронзительный, душу вынимающий визг кораблика. Археолог схватился за голову, приказал скафандру убавить звук вдесятеро. Совсем выключать не стал.
– Хватит! Я понял! – снова закричал Рассольников. – Я найду и отдам вам горшок!
Лазерная пушка прекратила огонь. «Оболтус» еще некоторое время дергался, потом затих, бессильно обвиснув на конце соединительного коридора.
– Ваши методы омерзительны. Чем вы лучше своих врагов?
– Не тебе судить о нас и наших делах, двуногий, – ответил ему Единосемерной. – Я вижу: ты запомнил увиденное. Запомни еще одно: мы выполним свое обещание, если ты исполнишь свое. Мы поклялись Царственной Матерью… А теперь иди.
Внутри кораблика все было не так. Тамбур перекошен, запасные скафандры грудой свалены в углу, коридор стал заметно уже и кривее. «Оболтуса» будто поразил жестокий приступ ревматизма.
Археолог словно пришел в госпиталь, чтобы навестить тяжело больного друга. Он хотел бы как-то приободрить его, но не мог подобрать нужных слов и боялся сделать еще хуже. Платон осторожно провел рукой по переборке. Остался влажный след – у кораблика выступила испарина.
Двунадесятый Дом по-прежнему оставался в каюте Рассольникова. Он лежал на его койке, вытянувшись во весь рост и сложив руки на груди, как покойник. При появлении напарника он вскочил на ноги и сел на стул. Археолог решил не показывать этому типу своих чувств и произнес так, будто ничего не случилось, будто они лишь на мгновение прервали разговор:
– Ты так и не сказал, что было в горшке. – Улыбочка и спокойный тон дались ему нелегко.
Непейвода открыл рот, закашлялся, а потом ответил столь же размеренным тоном – видно, пытался ему подыграть:
– Ты будешь смеяться: там лежали самые обыкновенные бифштексы. Шестивековой давности. Видно, тиугальбцам попался пустой горшок, и они не нашли ничего лучше… Совет запретил его вскрывать из опасения, как бы не случилось что-нибудь с личинками. – У Платона уши встали торчком. – Попадет вирус или ты попытаешься их уничтожить. Ты мог сообщить о находке термопсисам, а уж они бы постарались истребить последних уцелевших Цариц. Бросили бы на это весь свой военный флот и десантный легион.
– Да с какой стати мне на них работать?! – возмутился археолог. – Они ведь хотели меня убить!
Самое главное сказано. Теперь муравейнику некуда отступать. Но и Рассольников повязан этой тайной по рукам и ногам.
– Мы слишком боимся, – проговорил Двунадесятый Дом. – Ничего важнее для нас не существует. Тебе не понять…
– А я попробую.
Дом молчал, колебал плечи, шебаршился лицом, так что оно стало похожим на кучу еловых шишек. Наконец он заговорил:
– Итак, на Тиугальбе хранится золотой горшок с личинками наших Цариц. Он был похищен шесть веков назад. Мы убеждены, что он до сих пор не вскрыт.
– Откуда такая уверенность?
– Пока аборигены не погибли, они были заняты добыванием все новых редкостей. Они были уверены, что рано или поздно снова придет земной флот, и готовились к встрече. До поры до времени им удавалось тормозить Лигу… Тиугальбцы упорно что-то искали – скорей всего, супероружие. А все остальные трофеи тщательно консервировали, оставляя на потом. И вдруг джин вырвался из бутылки. Быть может, они нашли искомое, но не сумели с ним совладать.
– Чего не узнаешь на старости лет, – пробормотал археолог. «Так вот зачем тиугальбцы тащили к себе барахло со всех концов Галактики».
– Первоначально на ФФФукуараби жили семь видов разумных насекомых. Они находились на разных уровнях развития, но при этом непрерывно взаимодействовали друг с другом. В результате этого симбиоза возникли групповые сапиенсы. Мирмики-пронто исполняли командные функции, – продолжал Непейвода. – Все наши Царицы погибли во время большой войны с термопсисами. Враг ударил по самому уязвимому звену, используя специально выведенный вирус. Тот в считанные часы уничтожил носителей половых клеток – Цариц и трутней.
По логике вещей рабочие и бойцовые особи должны были вымереть. Но нам помогла война. Во время боевых действий Царскому Кругу мирмиков-пронто приходилось посылать в дальние рейды небольшие корабли. И несколько миллионов клеточек удалось выдрессировать так, чтобы они могли на время операции образовать устойчивые разумные сообщества – Дома. Вот эти вернувшиеся из походов и еще не расформированные Дома стали стержнем новой цивилизации. Подчинив другие лишившиеся Цариц виды, мирмики-пронто сумели спасти уникальную культуру ФФФукуараби. Но все эти долгие века…– Непейвода замолк.
– Так вы – муравейники, лишившиеся матки, – поцокав языком, проговорил Рассольников. – И продолжаете тосковать по своим царицам, спустя века по-прежнему ощущаете свою обездоленность и неполноценность…– сделал паузу, переваривая услышанное. – А не приходило в твою шуршащую голову, что появись матки снова, Дома навсегда утратят свою личность? Вы распадетесь на клеточки, миллиарды их соединятся, образов единый рой. Неужели ты хочешь распасться? Ни за что не поверю. Я изучил тебя за этот месяц. Тебе нравится жить, ты любишь себя, ты…
Двунадесятый Дом помолчал, причудливо изгибая сочлененные из «мурашей» губы. Не стал отвечать на больной вопрос и продолжил:
– И еще одно: термопсисы в прошлом были частью нашей цивилизации. Да-да, когда-то они были такими же, как мы, разумными Роями. Они – потомки колонистов с ФФФукуараби.
– Это был мятеж? Гражданская война?
– Все начиналось как обычная война за независимость колоний, а кончилось отрицанием самой идеи Роев и планетарного симбиоза видов. Хотя в Империи Термопсис до сих пор сохранились Царственные Матери, но теперь это огромные безмозглые фабрики по производству первичных клеточек. А самих термопсисов собирают на конвейере: из тысяч клеточек и разных приборов и механизмов – в зависимости от их конкретного предназначения. Так что они – в равной мере живые существа и машины.
– Я не понял: термопсисы хотят вас истребить или перестроить на свой лад?
– В случае их победы Дома будут расщеплены, а освободившиеся из-под контроля клеточки утилизованы в новых термопсисов.
– Значит, вопрос стоит только так: или вы, или они? И вместе вам не ужиться в Галактике?
Непейвода зашуршал затылком – энергичное копошение клеточек заменяло ему чесание оного. А потом, вместо того, чтобы ответить на второй неприятный вопрос, он сказал в микрофон внутренней связи:
– Оболтус! Слушай мою команду: курс на ФФФукуараби, полный вперед.
– А мы уже давно летим, – буркнул корабельный мозг. – Не заметили?
За разговором напарники действительно прохлопали первый гиперпрыжок. «Оболтус» слишком хотел поскорее отчалить от проклятущего корвета и чиновных палачей.
Он бодро поскакал к планете разумных муравейников. Прыжок, пауза, снова прыжок… Самый обычный полет. Даже скучно.
Глава 14
Корвет фффукуарабского флота «Фчераш» встретил их в девяти днях пути от Тиугальбы. «Оболтус» в очередной раз вышел из подпространства и остановился. Он ежился и громко вздыхал, видя, как из межзвездной бездны выплывает бронированная акула стометровой длины. Век бы ему не видать легавых и вояк! Кораблик ежился, но терпел – куда денешься?..
В сравнении с космическими крейсерами и астроматками корвет был карликом и вооружение имел более чем скромное. К тому же он налетал не один десяток лет. Боевые рубки покрылись оспинами микрометеоритных ударов, а пучки антенн изрядно проржавели. Если это на самом деле был самый мощный корабль ФФФукуараби, то, начнись война с Лигой, захватить планету разумных муравейников ничего не стоит.
Но даже этот несерьезный корвет по сравнению с «Оболтусом» казался настоящей махиной. Он нависал над корабликом, как «Титаник» над портовым буксиром. По-своему он был красив, этот корвет «Фчераш», если особо не приглядываться: серебристый, крутобокий, с орлиным клювом носа, словно бы нацеленный на бросок. И по-своему он был ужасен, несмотря на устарелость: мог в клочки разнести планету средних размеров и сотню таких лилипутов, как «Оболтус».
«Оболтус» был состыкован с «Фчерашем», и на маленький кораблик без приглашения заявились два человекоподобных образования, собранные из тысяч кибермух. Назвать их телами Платон не решился. Они ощетинились какими-то устрашающего вида устройствами и по огневой мощи наверняка не уступали самому фффукуарабскому кораблю.
– Это всего лишь почетный караул, – пояснил Дом, преж де чем отправиться на поклон к своему начальству.
– Сразу от сердца отлегло, – пробурчал в ответ археолог.
Ходячий муравейник даже не улыбнулся. Он был слишком занят важнейшим и ответственнейшим делом. Торжественным шагом, держа на вытянутых вперед руках золотой горшок, двинулся он из своей каюты. Телохранители шли спереди и сзади.
По серебристой гармошке соединительного коридора Непейвода поднялся на борт корвета. «Оболтус» зарастил люк переходного тамбура, и Платон остался наедине с корабельным мозгом.
– Не хочешь поразвлечься, милок? – взялся за свое «Оболтус». – Они там долго провозятся. Так и будешь сидеть, как на иголках? – Голос у него женский, грудной, плотоядный.
– Заботливый ты наш! Уймись! – в ответ брызгнул ядом археолог. – Лучше бы жучка на горшок навесил. Были бы сейчас в курсе.
– Тебе жить надоело? Они бы его сразу нашли и вообразили, что это ты шпионишь. Мигом бы взяли тебя в оборот.
– А ты разве не в счет?
– Меня так и так на куски порежут – на всякий случай, – со странной веселостью в голосе отвечал «Оболтус». – Вот я и хотел напоследок… душеньку потешить. А ты все чего-то боишься. Уж я бы не подкачал. Думаешь, я не вижу, как тебе в постели без бабы хреново? Как тебя перед сном крючит?..
Из репродуктора тахионного передатчика раздался звериный крик – крик боли и ужаса. Платон похолодел, волосы у него встали дыбом. Этот крик транслировали специально для него – муравьиного напарника. В предостережение? В наказание?
– Неужто облом? – изумился корабельный мозг, который ничуть не испугался. – Тогда еще поживем…
Ждать пришлось долго. Археолог извелся, бегал по рубке кругами, едва на стену не лез. Корабельный мозг его подшучивал, но Платону было наплевать.
Непейвода появился на «Оболтусе» только часа через полтора. На нем не было лица. То есть совсем не было. Впрочем, как и головы. Шлем скафандра был пуст, хотя ноги шагали, а руки отмахивали в такт ходьбе– в большей части скафандра клеточки оставались.
– Что с тобой?! – воскликнул археолог. Муравейник начал выстраивать себе новую голову. И, как только у него опять появился рот, ответил:
– В золотом горшке оказалось другое содержимое. Поэтому я наказан. – Голос его был тих и бесстрастен. – Каждая десятая моя клеточка казнена.
– Боже мой!-Платон был потрясен. Изуверство, первобытная дикость, торжествующая в новейшие времена. – И что ты при этом чувствовал?
* * *
– Тысячу смертей…После этих слов Непейводы уже невозможно было стыдить: мол, сам виноват – надо было тайком проверить горшок, а не носиться с ним, как с писаной торбой.
– Как? – негромко выговорил археолог.
– Их бросали в кипящее масло.
– Но был же приказ не вскрывать!
– Да…– голос Дома был мертвенно равнодушным. В нем словно душу убили. Выжгли этим самым кипящим маслом. – Но я не должен был ошибиться. Иногда надо уметь видеть насквозь…
– Бред! – в ярости закричал Платон. – Мерзавцы! Сначала обгадятся, а потом ищут стрелочника!
– Это вопрос жизни и смерти целой планеты. Я был обязан…– Двунадесятый Дом как будто пытался оправдать свое начальство. – Теперь придется вернуться назад и продолжить раскопки, хотя сейчас Тиугальба похожа на растревоженное осиное гнездо.
– Мне очень жаль, но это невозможно, – после долгого молчания сказал археолог. – Заплати мне и расстанемся друзьями.
– Ты не можешь так просто уйти и все бросить! – воскликнул Непейвода. К нему начали возвращаться человеческие чувства и интонации.
– Что все?! – вскинулся Платон. – Ты даже не сказал мне, что именно мы ищем! Я свою работу сделал. Разве не так? Выполняй свою часть сделки!
– Деньги уже на твоем счету. Можешь проверить. Но я прошу тебя остаться. Сделаем вторую попытку. Мы заплатим тебе вдвойне.
Археолог молча покачал головой.
– Я умоляю тебя! —в голосе Непейводы зазвучало отчаяние. – Если ты откажешься, а я моментально не найду тебе замену, меня могут расформировать.
– Это удар ниже пояса, – только и вымолвил Платон. Поскреб подбородок и вдруг сказал: – Хорошо.
Ходячего муравейника встревожила поразительная легкость, с которой археолог принял решение. Непейвода взволнованно посмотрел на Рассольникова, ожидая продолжения.
– Но за эту безумную вылазку я назначу достойную цену. Вы должны исполнить мое самое заветное желание – сколько бы оно ни стоило. Сумеете задешево – ваше счастье…– Археолог никак не мог дойти до сути дела. Не решался произнести заветные слова, словно боясь, что карточный домик надежды тотчас рассыплется.
– Не тяни, ради святого Симбиоза! – взмолился Дом.
Платон глубоко вздохнул и изрек:
– Мне нужна вилла на Старой Земле.
Непейвода молча указал ему на дверь. Археолог не понял:
– Ты чего?
– Надо доложить Совету Домов Симбионтов. Побудь-ка в своей каюте.
Рассольников хмыкнул и пошел к себе.
В ожидании ответа Платон мерил шагами каюты. Двунадесятого Дома не было целый час. Археолог уже не знал, что и думать. Был уверен в одном: другой такой шанс ему вряд ли представится, и потому отступать не собирался. «Нет– так нет, – уговаривал сам себя. – Немедленно отправлюсь на Гею. Пусть попробуют меня не пустить!» Еще как не пустят. Еще как…
Наконец дверь отворилась. Непейвода вошел в рубку. Лицо непроницаемое, спина прямая, походка чинная. Он даже моргать перестал и дышал через раз. Парадный бы ему камзол с орденской лентой через плечо, да брюки с лампасами – сошел бы за Чрезвычайного и Полномочного Посла этой самой ФФФукуараби. Прошагал до единственного кресла, что росло из пола рядом с маленьким столиком, медленно опустился на него, замер, глядя перед собой.
– Что скажешь? – осведомился Платон.
– Договорились. – Всего одно слово. Разве поверишь, что все решено?
– У вас же нет таких денег…
– Ты прав: денег нет. Но мы уступим тебе здание нашего посольства. Тебе понравится. Это двухэтажный особняк на берегу Гудзона…
Больше Рассольников ничего не слышал. Он был далеко: там, где бьются о набережную Лонг-Айленда океанские волны, где светит неугасимый факел древней статуи, где рукой подать до лежащей на дне Атлантиды. А не понравится, он может продать эту хибару и купить себе что-нибудь поскромнее на карельских озерах или в Драконовых горах. Вся планета будет в его распоряжении…
– Очнись, – тронул его за плечо Двунадесятый Дом, и мираж растаял. – Дело за малым: надо вернуться назад и начать все сначала.
– Ну, положим, не все, – Платон с сожалениям вернулся к реальности. – На Чиуауа мы больше ни ногой. Это раз. Капсулу нам снова искать не надо. Это два. Все разведочные карты у меня теперь тут, – громко постучал пальцем по темени. – Это три. Тиугальбу я уже понял. – Последнее слово он выделил особо. – Четыре… Есть еще пять и шесть. Но не буду компенсировать тебе мозги.
Непейвода с усилием состроил улыбку. Разговор с правительством ФФФукуараби дорого ему дался. Дом поднял себя с кресла, переструившись клеточками от колен из сидячего в вертикальное положение.
– Пойду готовить корабль к полету.
– Маленькая формальность, – прихватил его за локоть археолог. – Надо составить договор по всем правилам, получить визу высших чиновников ФФФукуараби и заверить договор у независимого нотариуса.
– Ты что, смеешься над нами?
– Ничуть. Слишком велика ставка – я хочу быть абсолютно уверен, что сделка не сорвется. Вдруг тебя убьют, а ваш Совет откажется от обещания? Или ты сейчас соврал мне, и Совет вообще не в курсе?
Двунадесятый Дом помрачнел, задвигал плечами, будто хотел отрастить крылышки и улететь куда подальше.
– Подписей членов спецкомиссии тебе достаточно?
– Совет будет лучше…– вкрадчиво произнес Платон.
– Тогда полетели на ФФФукуараби, – помолчав, предложил Непейвода. – Немедленно.
– Погодь-ка, – притормозил его Рассольников. – Есть еще одна загвоздочка. Ты должен мне сказать, что именно мы ищем. С этого надо было начинать. Мы бы не привезли какого-то дерьма, и клеточки твои были бы целы.
– Да ты охренел! – взвился Двунадесятый Дом. – Душу из меня вынимаешь!..
– Можешь отмолчаться. Но шансы на успех при этом падают втрое. Будем рисковать жизнью впустую…– проникновенно говорил археолог. – Если у тебя строжайший запрет, не обращайся с такой просьбой к Совету. Просто шепни мне на ушко. Клянусь, что не разболтаю.
Непейвода покачал головой, понурился, долго просидел молча. Платон боялся громко дышать: вдруг спугнет муравьиную решимость. И вот в едва-едва шевелящемся лице Двунадесятого Дома что-то изменилось, просветлело, прояснилось – будто он мысленно махнул на все рукой: эх, была не была!
– Ты кругом прав. Это была наша ошибка, но Совет Домов Симбионтов даже предположить не мог, что в золотом горшке могут храниться…– он прикусил язык.
– Что именно? – негромко спросил археолог, глядя на него ясными глазами.
И в этот самый миг в каюте заскрипел чужой голос на космолингве:
– Человек Платон Рассольников. Просим вас посетить наш корабль.
Платон вопросительно посмотрел на Непейводу. Тот отвел глаза.
– Зачем? Мне и здесь хорошо.
– Надо обсудить один важный вопрос, – после заминки ответил голос.
– Мы уже все решили! – крикнул Рассольников.
– Не все, – с трудом выдавил из себя Двунадесятый Дом. – Сходи. От тебя не убудет.
– Ты проводишь меня? – подойдя к двери, осведомился археолог. Он был уверен, что Дом ответит согласием. Но тот затравленно посмотрел на него и ничего не сказал. Платон вдруг понял причину отказа: Непейводе страшно возвращаться на место казни.
Археолог надел легкий скафандр и подошел к люку кессона. Корабельный мозг раздраил его. Можно было входить в соединительный коридор. Платон обвел глазами тамбур, словно прощаясь с «Оболтусом» навсегда, затем перекинулся парой слов с покойной мамой и легкой походкой, посвистывая, двинулся вперед. Надо было держать марку.
Коридор, хоть и был фффукуарабским, не кусался. В конце его виднелся корабельный люк с красным изображением муравья. «Что бы это значило? – подумал археолог. – Просто эмблема или предупреждение об опасности?»
Когда он подошел ближе, крышка люка с легким щелчком распалась надвое. Платон, продолжая насвистывать марш, шагнул через порог. На него обрушилась темнота. Звуки застряли в глотке. Кто-то схватил его за руки и за ноги и понес в глубь корвета. Он не видел своих пленителей и даже пальцем не мог шевельнуть – так прочен был захват.
Внезапно носильщики остановились, раздался тихий скрипучий звук, совершенно не похожий на членораздельную речь, и вспыхнул свет. Археолог очутился в сферическом зале, стены и потолок которого были сплошь покрыты шевелящимся ковром из «мурашей».
Оказывается, Платона блокировал рой кибермух. Сейчас они поставили его на ноги, отлипли и черным вихрем унеслись обратно в корабельный коридор.
Сам по себе зал был пуст-ни мебели, ни приборов, ни иллюминаторов. Только посредине титанитового пола стоял, венчая хитроумную металлическую конструкцию, старинный медный котел с остывающим маслом. Разумные муравейники оставили экзекуторский котел специально – в устрашение человеку – или по случайности, но взгляд археолога снова и снова останавливался на нем, и по спине топотали липкие мурашки.
– Странное существо, – прошамкал возникший над его головой полуметровой величины рот. – Странное тело, странные мысли, странные поступки. Физиология определяет мышление и поведение. Все логично, – говорил рот на космолингве. Значит, его слова, в первую очередь, предназначались Рассольникову.
Платон молчал, не желая прогневать высокую фффукуарабскую комиссию. Хребтиной чуял, что слова ему пока никто не давал.
– Оно довольно рациональное, – произнес другой рот, возникший из живого ковра напротив входного люка. Был он потоньше и вроде бы помоложе. – Видали и хуже. По крайней мере, оно доказало, что умеет копать землю.
– Разве мы позвали его, чтобы рассматривать? Обсуждать его стати? – недоуменным тоном осведомился еще один рот, народившийся за спиной Платона, прямо над люком. – Не насмотрелись на экране? Камерам не верите? – Голос его был больше других похож на человеческий, богат интонациями. Археологу он сразу понравился. Как видно, Платон подсознательно искал себе союзника. – Спешить надо, содомники мои. Враг не дремлет.
«Значит, Непейвода передавал им каждый мой чих, – с горечью подумал археолог. – И ни слова мне не сказал. Что это, если не предательство? Исполнение священного долга? Одно другого хуже».
– Ты прав, Единосемерной, – согласился тот, что помоложе. – Слушай меня, двуногий! – обратился он к Платону. Голос его стал ледяным и жестким, царапающим барабанные перепонки.
– Я слушаю. – Археолог был само смирение.
– Цыц! – рявкнул муравьиный рот. Несколько клеточек от испуга даже свалились на пол. – Не вздумай надуть нас! Сбежать с найденным сокровищем! – выкрикивал он фразы, словно гвоздями плевался. – Не вздумай предать нас! Отдать нашим врагам! – Сделал паузу, а потом сказал тихим, но страшным голосом: – Мы тебя всюду достанем. Гляди…
Часть живого ковра понеслась во всю муравьиную прыть, обнажая кусок стены с экраном и панелью управления. Круговая волна удирающих клеточек откатилась и замерла, образовав что-то вроде лунного кратера. На экране виднелось шерстистое туловище «Оболтуса».
Несколько секунд в открытом космосе ничего не происходило. И вдруг одна из огневых башен корвета, занимавшая левый нижний угол экрана, повернулась. Взору открылся высунувшийся из амбразуры тонкий ствол лазерной пушки. Вспышка, еще одна и еще… Археолог не сразу сообразил, что огонь ведется не куда-то в межзвездное пространство, а прямо в бок живому кораблику.
Лазерный луч малой мощности вонзался в него то тут, то там. «Оболтус» корчился от адской боли, поджимал раненые места, как будто можно было увернуться от новых попаданий. И только криков археолог не слышал– это было немое кино.
– Прекратите! – заорал Платон. – Он же не виноват!
Лазерная пушка на экране стреляла, «Оболтус» содрогался… Живой ковер в куполе бурлил и пенился, выбрасывал гейзеры клеточек. Похоже, зрелище пытки доставляло Домам Симбионтам немалое удовольствие. В наушники Платонова шлема внезапно ворвался пронзительный, душу вынимающий визг кораблика. Археолог схватился за голову, приказал скафандру убавить звук вдесятеро. Совсем выключать не стал.
– Хватит! Я понял! – снова закричал Рассольников. – Я найду и отдам вам горшок!
Лазерная пушка прекратила огонь. «Оболтус» еще некоторое время дергался, потом затих, бессильно обвиснув на конце соединительного коридора.
– Ваши методы омерзительны. Чем вы лучше своих врагов?
– Не тебе судить о нас и наших делах, двуногий, – ответил ему Единосемерной. – Я вижу: ты запомнил увиденное. Запомни еще одно: мы выполним свое обещание, если ты исполнишь свое. Мы поклялись Царственной Матерью… А теперь иди.
Внутри кораблика все было не так. Тамбур перекошен, запасные скафандры грудой свалены в углу, коридор стал заметно уже и кривее. «Оболтуса» будто поразил жестокий приступ ревматизма.
Археолог словно пришел в госпиталь, чтобы навестить тяжело больного друга. Он хотел бы как-то приободрить его, но не мог подобрать нужных слов и боялся сделать еще хуже. Платон осторожно провел рукой по переборке. Остался влажный след – у кораблика выступила испарина.
Двунадесятый Дом по-прежнему оставался в каюте Рассольникова. Он лежал на его койке, вытянувшись во весь рост и сложив руки на груди, как покойник. При появлении напарника он вскочил на ноги и сел на стул. Археолог решил не показывать этому типу своих чувств и произнес так, будто ничего не случилось, будто они лишь на мгновение прервали разговор:
– Ты так и не сказал, что было в горшке. – Улыбочка и спокойный тон дались ему нелегко.
Непейвода открыл рот, закашлялся, а потом ответил столь же размеренным тоном – видно, пытался ему подыграть:
– Ты будешь смеяться: там лежали самые обыкновенные бифштексы. Шестивековой давности. Видно, тиугальбцам попался пустой горшок, и они не нашли ничего лучше… Совет запретил его вскрывать из опасения, как бы не случилось что-нибудь с личинками. – У Платона уши встали торчком. – Попадет вирус или ты попытаешься их уничтожить. Ты мог сообщить о находке термопсисам, а уж они бы постарались истребить последних уцелевших Цариц. Бросили бы на это весь свой военный флот и десантный легион.
– Да с какой стати мне на них работать?! – возмутился археолог. – Они ведь хотели меня убить!
Самое главное сказано. Теперь муравейнику некуда отступать. Но и Рассольников повязан этой тайной по рукам и ногам.
– Мы слишком боимся, – проговорил Двунадесятый Дом. – Ничего важнее для нас не существует. Тебе не понять…
– А я попробую.
Дом молчал, колебал плечи, шебаршился лицом, так что оно стало похожим на кучу еловых шишек. Наконец он заговорил:
– Итак, на Тиугальбе хранится золотой горшок с личинками наших Цариц. Он был похищен шесть веков назад. Мы убеждены, что он до сих пор не вскрыт.
– Откуда такая уверенность?
– Пока аборигены не погибли, они были заняты добыванием все новых редкостей. Они были уверены, что рано или поздно снова придет земной флот, и готовились к встрече. До поры до времени им удавалось тормозить Лигу… Тиугальбцы упорно что-то искали – скорей всего, супероружие. А все остальные трофеи тщательно консервировали, оставляя на потом. И вдруг джин вырвался из бутылки. Быть может, они нашли искомое, но не сумели с ним совладать.
– Чего не узнаешь на старости лет, – пробормотал археолог. «Так вот зачем тиугальбцы тащили к себе барахло со всех концов Галактики».
– Первоначально на ФФФукуараби жили семь видов разумных насекомых. Они находились на разных уровнях развития, но при этом непрерывно взаимодействовали друг с другом. В результате этого симбиоза возникли групповые сапиенсы. Мирмики-пронто исполняли командные функции, – продолжал Непейвода. – Все наши Царицы погибли во время большой войны с термопсисами. Враг ударил по самому уязвимому звену, используя специально выведенный вирус. Тот в считанные часы уничтожил носителей половых клеток – Цариц и трутней.
По логике вещей рабочие и бойцовые особи должны были вымереть. Но нам помогла война. Во время боевых действий Царскому Кругу мирмиков-пронто приходилось посылать в дальние рейды небольшие корабли. И несколько миллионов клеточек удалось выдрессировать так, чтобы они могли на время операции образовать устойчивые разумные сообщества – Дома. Вот эти вернувшиеся из походов и еще не расформированные Дома стали стержнем новой цивилизации. Подчинив другие лишившиеся Цариц виды, мирмики-пронто сумели спасти уникальную культуру ФФФукуараби. Но все эти долгие века…– Непейвода замолк.
– Так вы – муравейники, лишившиеся матки, – поцокав языком, проговорил Рассольников. – И продолжаете тосковать по своим царицам, спустя века по-прежнему ощущаете свою обездоленность и неполноценность…– сделал паузу, переваривая услышанное. – А не приходило в твою шуршащую голову, что появись матки снова, Дома навсегда утратят свою личность? Вы распадетесь на клеточки, миллиарды их соединятся, образов единый рой. Неужели ты хочешь распасться? Ни за что не поверю. Я изучил тебя за этот месяц. Тебе нравится жить, ты любишь себя, ты…
Двунадесятый Дом помолчал, причудливо изгибая сочлененные из «мурашей» губы. Не стал отвечать на больной вопрос и продолжил:
– И еще одно: термопсисы в прошлом были частью нашей цивилизации. Да-да, когда-то они были такими же, как мы, разумными Роями. Они – потомки колонистов с ФФФукуараби.
– Это был мятеж? Гражданская война?
– Все начиналось как обычная война за независимость колоний, а кончилось отрицанием самой идеи Роев и планетарного симбиоза видов. Хотя в Империи Термопсис до сих пор сохранились Царственные Матери, но теперь это огромные безмозглые фабрики по производству первичных клеточек. А самих термопсисов собирают на конвейере: из тысяч клеточек и разных приборов и механизмов – в зависимости от их конкретного предназначения. Так что они – в равной мере живые существа и машины.
– Я не понял: термопсисы хотят вас истребить или перестроить на свой лад?
– В случае их победы Дома будут расщеплены, а освободившиеся из-под контроля клеточки утилизованы в новых термопсисов.
– Значит, вопрос стоит только так: или вы, или они? И вместе вам не ужиться в Галактике?
Непейвода зашуршал затылком – энергичное копошение клеточек заменяло ему чесание оного. А потом, вместо того, чтобы ответить на второй неприятный вопрос, он сказал в микрофон внутренней связи:
– Оболтус! Слушай мою команду: курс на ФФФукуараби, полный вперед.
– А мы уже давно летим, – буркнул корабельный мозг. – Не заметили?
За разговором напарники действительно прохлопали первый гиперпрыжок. «Оболтус» слишком хотел поскорее отчалить от проклятущего корвета и чиновных палачей.
Он бодро поскакал к планете разумных муравейников. Прыжок, пауза, снова прыжок… Самый обычный полет. Даже скучно.
Глава 14
Старые знакомые
«Мимикристы – очень старая раса. Она пережила взлеты и падения сотен галактических империй, при этом никогда слишком высоко не поднималась и слишком низко не опускалась. Всегда была на плаву, но и только. А все потому, что мимикристы категорически не способны на какое-либо творчество. Их цивилизация только использует чужие открытия, изобретения, технологии. Во всех сферах жизни. Уже проверенные временем, а потому устаревающие или совсем устаревшие. Но зато мимикристы и не совершают грубых ошибок, спеша обогнать конкурентов, вырваться вперед во всегдашней галактической гонке. Они успешно учатся на чужом опыте.Перевалочная станция под гордым и непонятным для большинства транзитников названием «Эль-Гарда» вращалась вокруг ФФФукуараби на высокой орбите. Совет Домов Симбионтов категорически не разрешает инопланетянам высаживаться на поверхность их планеты. Не позволил он и строить там космодром. А потому Трансгалактической Транспортной Компании против обычая пришлось строить космический завод и собирать «Эль-Гарду» в космосе, понеся тройные издержки.
Такой подход к жизни – оборотная сторона физиологии мимикристов. Они обязательно принимают облик тех существ, рядом с которыми оказываются в ходе космических миграций. Мимикристы – вечные кочевники. У них нет прародины– то бишь планеты Исхода. По крайней мере, они говорят, что не помнят ее. Мимикристы принимают чужой облик, перенимают чужие традиции, втираются в доверие, паразитируют на теле другой цивилизации… В конце концов те, другие, решают избавиться от паразита или гибнут, истощенные им до предела. Есть и третий вариант: вдосталь насосавшись, мимикристы уходят сами – в поисках нового объекта.
Мимикристы – очень странная раса. Даже с одиночками-мимикристами надо держать ухо востро. Для них нет ничего святого, не существуют такие понятия, как „любовь", „дружба", „долг". Предадут, если это принесет хотя бы пару лишних монет. Но пока работа на тебя им выгодна, будут служить как 'верные псы. И все же есть несколько вещей, которые святы для мимикристов. Это…»
Документ 14 (из записных книжек ксенолога)