Смирнова Алена. И передай привет полковнику

   — Папа скоро за тобой заедет. Возражений не принимаю.
   Однако пришлось принять. Она знает, я жестко упряма. Договорились, что малыш недельку поживет с ними, а я переберусь, если возникнет даже намек на опасность. Что это такое, ни она, ни я представления не имели, но как-то удовлетворились договоренностью. Поклявшись соблюдать осторожность, я с облегчением повесила трубку.
   Потом я драила квартиру, пытаясь не думать об Измайлове. Я восстанавливала внутреннее равновесие между радостями и горестями, проборматывая, как мантру, строчку: «Но пораженья от победы ты сам не должен отличать». В конце концов я выяснила, что слово «должен» меня сердит. Почему должен? Кому должен? В общем, когда подошло время свидания с полковником, я уже так сама себя утомила, что поскакала вниз вприпрыжку. Он владел костылями еще не виртуозно, но вполне сносно. Он был качественно выбрит, одет в широкие шорты и милую синюю клетчатую рубашку. Я напрочь забыла вчерашние монашеские намерения не лезть в их с Богом и совестью дружный коллектив. Бог и совесть есть и у меня. Тем не менее мне не хватает человеческой любви. Что в этом плохого?
   Измайлов был весел и приветлив. Отчитался, что позавтракал поздно, назначил обед на четыре: «Только поедим вместе». Я с лету перестала нервничать, потеряла заготовленную на случай его дурного настроения чопорность и довела до полковничьего сведения версию мамы о маньяке.
   — Ты с порога прямо к делу? — засмеялся Измайлов.
   — А вы расположены к легкомысленному времяпрепровождению?
   — Я расположен и намерен расположить тебя к кофе с коньяком.
   — Ой, здорово!
   Я воскликнула это и прикусила язык. Разве можно демонстрировать такое оживление, такое непосредственное рвение и ликование, когда мужчина предлагает выпить? Измайлов стоял и странно, будто ожидал чего-то, смотрел на меня.
   — Мне надо уверять вас, что я не пьяница? — робко прервала я молчание.
   — Не надо, — разрешил он, давясь смехом. — Не зацикливайся на общепринятых правилах поведения. Ты в состоянии естественности такая забавная…
   — Можете развлекаться, я не обидчива, — выпалила я.
   — И славная, — закончил он.
   Вот это уже кое-что. И с чего я взяла, что у меня нет ни единого шанса? Боясь обнаглеть и потерять бдительность, я помялась-помялась и ляпнула:
   — Бар в соседней комнате, дверца вращается…
   — Так не теряйся, — подмигнул Измайлов.
   Через десять минут мы извлекали удовольствие классическим способом — из бокалов. Но, видимо, убийство произвело на меня более сильное, чем мне казалось поначалу, впечатление. И я опять о нем заговорила:
   — Виктор Николаевич, а когда вы начнете расследование?
   — Давно начали.
   — Будете выяснять, кому эта смерть выгодна, да?
   — Если бы все убийства совершались из выгоды, Полина, нам бы нечего было делать. Кстати, раз уж тебе эта тема покоя не дает, может, познакомишь меня с соседями по подъезду? Дома я бываю редко, так что практически никого не знаю.
   — Я, к сожалению, тоже. Не любопытна. Разве что…
   И я поведала ему об Анне Ивановне и тех, кто присутствовал на дне рождения Виктора. Измайлову захотелось выяснить, как расположены квартиры моих знакомцев.
   — Вообразите, мы поднимаемся по лестнице. Справа будет однокомнатная квартира, рядом с ней, прямо — двухкомнатная. За мусоропроводом тоже двухкомнатная, а напротив однокомнатной трехкомнатная. Значит, на втором этаже в однокомнатной живет Анна Ивановна, В дальней двухкомнатной вы, в трехкомнатной Нора с таксами. Ваша и ее лоджии соприкасаются. На третьем этаже в однокомнатной живет Виктор, в соседней двухкомнатной я. На четвертом этаже в однокомнатной обитает Верка, а в двухкомнатной надо мной Слава. Еще я знаю двух старушек-сестер с шестого и…
   — Не надо. Давай ограничимся молодежью.
   — Давайте. Я бываю у Норы, мы с ней иногда пьем чай и болтаем. Верка и меня, и ее частенько зазывает к себе, когда свободна от мужей. Но нас ее базарные россказни не занимают, и мы отбрыкиваемся. У Славы я не была, но Верка захаживает. Она к нам ко всем захаживает: то соли попросит, то сигарет стрельнет. Простецкая барышня. У Виктора мы тогда праздновали.
   — А сейчас Вера замужем?
   — Нет, в творческом поиске.
   — Из упорных.
   — Скорее, из напористых,
   — Полина, ты левша? — вдруг огорошил меня Измайлов.
   — Да, но переученная. У меня и сынишка левша. Я его не трогаю и учителям в школе не позволю. Это ужасно, когда из руки вырывают карандаш и насильно перекладывают в другую руку.
   — Правильно.
   — А как вы догадались, Виктор Николаевич? Что-нибудь из репертуара Шерлока Холмса?
   — Ай-яй-яй. Ты еще и детективы почитываешь?
   — Бывает. Не вам, сыщику, будь сказано, но они мне быстро надоедают.
   — Мне тоже. Я обратил внимание, что ты квартиры против часовой стрелки считаешь, в обратном номерном порядке.
   — А я на это никогда внимания не обращала. Но постоянно путаюсь, когда приходится объяснять кому-нибудь…
   — Умница. Еще коньяку?
   — Нет, нет, спасибо.
   — Тогда, будь любезна, подогрей кофе.
   — Изысканно сегодня общаемся. Сейчас сделаю.
   Когда я вернулась в комнату, коньяк был вновь налит. Что ж, гулять так гулять. Меня как-то незаметно понесло на обочину дележки впечатлениями. Исключительно восторженными, разумеется.
   — Виктор Николаевич, что нынче можно сделать из обычной однокомнатной ленинградки. У Виктора после ремонта такая красотища. Сантехника итальянская изумительная. Плита встроена в тумбочку. Даже не верится, что ванная и кухня в нашем занюханном доме. И устанавливают ребята из магазина. Пока не убедятся, что все о'кей, не уезжают. А назавтра звонят и справляются, как дела. Так удобно. Я как страшный сон вспоминаю: пьяный местный слесарь присобачивает мою мойку к трубе. Неделю.
   — Я тоже намаялся, — поддержал меня Измайлов.
   — Кстати, наши двухкомнатные, моя и ваша, совершенно разные по планировке. У вас холл, у меня длинный никчемный коридор. У вас комнаты квадратные, у меня вытянутые.
   — Неужели?
   — Точно. Ваша гораздо лучше.
   — Полина, я не виноват.
   Ну можно с этим человеком серьезно разговаривать? Мы приятно пообедали, я выторговала себе время и возможность превратить пять килограммов творога в выпечку. Гора этой самой выпечки поразила богатое воображение еще не окрепшего после травмы Измайлова. Он попытался всучить мне половину, но потерпел фиаско.
   — Я сейчас вызову Балкова и угощу его на славу, — зловеще протянул он.
   — Желаю удачи.
   Я ушла к себе. В девять вечера мне позвонил Измайлов и изумленным голосом поведал, что Балков с Юрьевым явились сами. Якобы для доклада и получения дальнейших указаний. Эти запущенные лейтенанты слопали почти все. А остатки Сергей, поломавшись для приличия, забрал с собой.
   — Так мы избавились от творога? — еще боялась торжествовать я.
   — Полностью, — уверил Измайлов.
   — Ура?
   — Троекратное.
   Засыпая, я твердила: «Он позвонил, он позвонил, он позвонил».

Глава 6

   Понедельник ознаменовался мужественным моим решением не менять распорядка, повода у меня не было. Так что и поразмялась, и поработала. В отсутствие сынишки я обычно плохо себя чувствую. Но на этот раз пришлось крепиться и доосуществлять замысел суперуборки без поблажек. С ребенком-то не очень наубираешься. Кажется, по части безудержной траты сил я переборщила. Потому что, когда около часа дня закручивала кран в ванной, что-то в нем провернулось, и горячая вода забила жгучим фонтаном. Я попробовала еще раз, но только ошпарилась. Это была невезуха собственной жестокой персоной. Я ведь только вчера слесаря поминала. То ли сердце чувствовало, то ли накаркала. На сей раз у меня не было времени даже думать. Человек, умеющий обуздать струю кипятка, жил в соседнем подъезде на первом этаже. Только бы он оказался у себя.
   По счастью, он оказался. Злющий-презлющий, мятый-премятый, грубый-прегрубый. Дальше обшарпанной прихожей он меня не пустил и сразу разорался, источая запах перегара:
   — Дайте заявку в домоуправление, меня к вам пошлют.
   — Но ведь хлещет.
   — Тогда вызывайте аварийку.
   В сущности, он был прав. К нему вот так в критических ситуациях весь двор врывался. Тронуться можно.
   — Извините, — пробормотала я. — Вы номер аварийки не подскажете?
   Он был настроен отвергать мои мольбы. А на оправдании и принятии его позиции сломался. Или причина была в похмелье? Но он вдруг спокойно, даже деловито спросил:
   — Водка есть?
   Это был очередной в моей жизни момент компромисса. Я никогда не расплачиваюсь спиртным, потому что не хочу активно участвовать в спаивании кого бы то ни было, Даю деньгами: пусть у человека будет выбор — пропить или в семью принести. Но мою квартиру заливало, а слесарь все равно бывал пьян ежедневно. Не я, так через часок кто-нибудь другой остаканит. В общем, я умудрилась с двойной запинкой произнести коротенькое слово:
   — Есть.
   — С этого порядочные люди начинают, — назидательно произнес он. — Чего вы застыли, у меня, что ли, беда с краном?
   Слесарь перекрыл воду и занялся объектом починки. Я орудовала тряпкой, не жалея рук вообще и маникюра в частности. Лишь бы к соседям не протекло. Справилась я быстро. А он все возился и возился. В два часа я попыталась позвонить Измайлову, чтобы предупредить. Но он с кем-то трепался по телефону, предоставив мне досадливо вслушиваться в короткие гудки. В половине третьего было то же самое. Без пятнадцати три слесарь утер грязной дланью потный лоб:
   — Плохо дело, хозяйка. Воду не включайте. Позвоните в домоуправление, дайте заявку. Завтра в десять я приду с инструментом и закончу.
   Меня так и подмывало разругаться с ним. Спросить, почему он сразу не сказал, что требуется сложный и длительный ремонт? Бутылку отрабатывал? А я, еле уговорившая Измайлова не отказываться от моей помощи, опоздала на час во второй день. И вынуждена буду оправдываться, как школьница-прогульщица. Именно в таких ситуациях, когда психика требует скандала, а опыт не рекомендует его затевать, начинаешь болезненно ощущать возраст. И именно поэтому ситуации эти кажутся еще более безысходными. Нельзя мне было ссориться со слесарем, от него зависело многое в моем хозяйстве. И презирая себя, я презентовала ему водку, выдавила: «Спасибо. Вы уж завтра не забудьте», — и поплелась к Измайлову, чуть не плача.
   Я приняла его озабоченность за недовольство, полезла объясняться, но выяснилось, что он представления не имеет, который сейчас час.
   — Что-нибудь непредвиденное, Виктор Николаевич? — прочувствованно, после мытарств со слесарем готовая сострадать, спросила я.
   — Скорее нежелательное, — сухо ответил он.
   — Где накрывать к обеду?
   — Нигде. Полина, я не хочу есть. Мне не до того.
   Низкий поклон, что хоть «не до тебя» он удержал при себе. Куда денешься, взрослый человек, его не переубедишь. Я сочла за благо бесплотно скользнуть в кухню. Буду варить щи на завтра. И еще мясо замариную. Кто знает, может, сегодня мои звезды встали на дыбы, вспугнутые психованными кометами? Перетерплю, не в первый раз. Через полчаса Измайлов приковылял ко мне.
   — Я залягу, Полина, извини. Пожалуйста, свари кофейку побольше.
   — Нога беспокоит?
   — И нога в том числе, будь она неладна.
   Когда я принесла кофе, он вдруг взял меня за локоть и попросил:
   — Посиди со мной.
   Лучше бы он на меня набросился, как слесарь. После определенной дозы неприятностей и расстройств с человеком нельзя по-человечески обращаться: ему становится себя очень жалко. Вот и я разревелась, как распоследняя плакса. Зачем-то выболтала ему все про незадачливого ремонтника, про водку. Он хладнокровно переждал приступ слезотечения и велел:
   — Теперь послушай меня. Вспомни и поточнее перескажи мне, что тебе позавчера Вера наговорила? Поднатужься и побольше о ней вспомни. Это важно.
   Я съежилась. Сколько могут длиться мои муки? Да, я влюблена в Измайлова и мечтаю быть с ним откровенной. Безбоязненная откровенность — это же пик человеческих отношений. Но ведь Верка рассказала то, что рассказала МНЕ. У меня на душе кошки скребли, но я постаралась это ему объяснить. Втолковать. Про шпионок. Про сплетниц. Про предательниц.
   — А если от твоего согласия зависит хоть в какой-то мере ее судьба?
   Прозвучи его голос вкрадчиво, я бы ушла. Но он произнес вопрос заботливо и твердо.
   — В каком смысле? — удивилась я.
   Он помолчал. Потом, скривив рот, заговорил:
   — Человек убит…
   — Он обокрал Верку.
   — Это ее слова.
   Измайлов снова замолчал. Он будто в чем-то сомневался, на что-то решался, чем-то рисковал. Посмотрел мне в глаза.
   — Если я хоть на йоту разбираюсь в людях, с тобой бессмысленно играть в прятки. Если я хоть на йоту разбираюсь в преступлениях, искать надо где-то близко. Ты навязываешь мне одну помощь и отказываешь в другой. Полина, соседка видела, как Вера входила в подъезд в час дня.
   — Обозналась, — решила я.
   — А секретарша уверила Сергея, что никакого списка ей не давали. И не опознала Веру ни по описанию, ни позже по фотографии. С комментарием, мол, торговок много ходит, и все они на одно лицо.
   — Виктор Николаевич, она и должна открещиваться. Иначе может всплыть вопрос о деньгах, которые ей вложили в список.
   — Правдоподобно, — похвалил меня он. — А теперь прикинь, каково искать убийцу, когда все лгут?
   Возразить было нечего.
   — Так Верку подозревают как убийцу?
   — Почему нет?
   — Потому что она все сделала, чтобы ее заподозрили.
   — Для неподготовленного убийства типично. Действуют в состоянии аффекта, а потом, опомнившись, начинают спасать шкуру.
   — Виктор Николаевич, вы нормальный, умный человек. Да его с таким же успехом могла порешить и Анна Ивановна. Увидела трезвонящим в Веркину дверь, подумала, что он жаждет вернуться, чтобы заливать ее раз в неделю, сгоняла к себе за молотком, тюкнула по черепу и домой.
   — Откуда взялся молоток? — улыбнулся он.
   — Не знаю. Просто Верка описывала голову, как размозженную, вот я и…
   — Ясно, оставим Веру. Я сам не считаю, что она виновна. Меня интересует ее сосед. Слава, да?
   — Виктор Николаевич, как вы можете! Нельзя же подозревать всех подряд, поквартирно.
   — Успокойся, поразмысли. Как сидел убитый?
   — Привалившись спиной к Веркиной двери, — отрапортовала я.
   — А удар был нанесен сзади.
   — Тогда он не к Верке приходил.
   — Наслаждение с тобой возиться. А к кому?
   — В соседнюю квартиру, — вздохнула я, избегая имени Славы.
   — И оставил отпечатки пальцев на звонке этой самой соседней квартиры, — подтвердил Измайлов.
   — Что теперь?
   — Продолжим.
   — Не выйдет. Ни буквы не выговорю, пока не поедите.
   — Шантажистка в квадрате.
   — В шестнадцатой степени, не обольщайтесь.
   — Будь по-твоему. Третий день все по-твоему, я себя не узнаю.
   — Это остаточные явления ушибов.
   — Полина!
   — Несу, несу. Щи наверняка готовы. В них тоже черт знает что плавает. Но будете выпрашивать добавку.
   Я вновь задействовала сервировочный столик. Пока Измайлов насыщался, я соображала. Итак, как это ни грустно, он надо мною в открытую издевался. Юрьев с Балковым и еще кто-то сейчас наводят справки о покупке Славой квартиры в домоуправлении, проверяют связи убитого, возможно, обыскивают его жилище. И к вечеру что-то с чем-то пересечется, и убийца будет вычислен. Потом его возьмут. Но как ловко Измайлов заставил меня увлечься, разгорячиться. Не многовато ли господин полковник себе позволяет? Этим я и поинтересовалась после десерта.
   — Полина, припомни вашу пирушку в деталях, — серьезно сказал он. — Не вспоминал ли кто-нибудь спьяну прошлое? Не называл ли имен? Дело в том, что Слава не ночевал дома с субботы на воскресенье и с воскресенья на понедельник. На работе его тоже нет. Он никого не предупредил. Он исчез.
   — Это ваш следующий прикол?
   — Если бы.
   — А он убийца или жертва? — заволновалась я.
   — Откуда мне знать, — мрачно рыкнул Измайлов.
   И от этого нескладного предложения мне стало не по себе.
   — Я толком ни в чем не разобралась. Верка висла то на Славе, то на Викторе. Слава вроде предпочитал Нору. Во всяком случае, они часто танцевали. Но я слышала, что он консультировался с ней насчет балансового отчета и какого-то налога. Виктор заигрывал со мной, впрочем, не слишком. Хвастался комфортом и уютом. По-моему, он слегка недоволен тем, что у Славы двухкомнатная. Спрашивал, сколько стоит четверть рекламной полосы. Верка все пытала его, почему он именно в нашем доме купил квартиру. Он огрызнулся: «Друг посоветовал». Понимаете, Верка сразу полезла к имениннику с разговорами по душам: кто родители, где учился… А он ее отбрил, дескать, не твое собачье дело до моей кошачьей жизни.
   — Спасибо, что напомнила. Слушай, у Норы сколько собак?
   — Две таксы. Такие хорошенькие.
   — А гавкают, как двадцать две.
   — Виктор Николаевич, вы идеальный сосед, всегда на работе. Но горластость этих собачек — преувеличение Анны Ивановны. Они лают, только когда в дверь стучат.
   — Полина, они лают постоянно.
   — Может, потому, что к вам все время кто-нибудь ломится? Квартиры впритык, они слышат чужих и возбуждаются.
   Он не ответил. Сосредоточенно смотрел мимо меня.
   — Отдыхайте. До свидания, — поднялась я.
   — Пока.
   Я уже выходила из спальни, когда он глухо окликнул:
   — Полина!
   — Что, Виктор Николаевич? Мясо пусть до завтра в маринаде купается, вкуснее будет.
   — Пусть хоть год. Этот Виктор заигрывал не слишком или ты скрытничаешь?
   Я готова была броситься ему на шею. Планеты моей судьбы плавно кружили в не такой уж дрянной Вселенной. Но, Измайлов, милый, ты же сам ловишь кайф от труднодоступного, это я усвоила.
   — Если правда в интересах следствия, — потупилась я. — Пришлось соврать от неловкости. Не заигрывал он со мной.
   — Совсем? — его голос обрел звучность.
   — Совсем. Он приставал, лез, домогался. Извините.
   Почти мой полковник побледнел. Я поспешила выскочить из его дома. Мы с Измайловым были дебилами. Позволь он себе ревновать и беситься, и признайся я сразу, что Виктор вот уже три месяца регулярно зовет меня замуж… Тогда вечером я бы, возможно, посоветовалась с полковником, как отвадить страстного коммерсанта. И вдруг да его совет изменил бы обстоятельства следующего утра.

Глава 7

   Вечер понедельника выдался еще отвратительнее, чем день. Потому что нашествию Виктора я предпочла бы присутствие слесаря. Виктор перехитрил меня, как невесту без места. В дверь позвонили, я увидела в глазок Нору, зазывно помахивающую бутылкой шампанского, и доверчиво открыла. Ввалились трое: Нора, Верка и Виктор.
   — Тебя еще мент не ухайдакал? — Проявила заботу Верка.
   — Виктору Николаевичу Измайлову я по-соседски помогаю адаптироваться к костылям, — твердила я, отступая под их напором. — Так получилось, что я назвалась груздем.
   — Добрая? — прошипел Виктор. — Жалеешь не всех подряд, а кого жалко?
   — Вить, по морде не желаешь? — осведомилась я.
   — Я не хамлю. Мы о Славике пришли разговаривать.
   — Поля, это тревожно, — предупредила Нора.
   — Четверо нас осталось вместо пяти, — подныла Верка. — Десять негритят решили пообедать…
   — А где маленький? Мы ему машинку притащили.
   И Нора протянула большой пакет с пожарным автомобилем.
   — Я на такую машинку три месяца зарабатываю, — отстранилась я.
   — А мы скинулись, — утешила Верка. — Бери. В подъезде жить страшно. Пусть хоть дите, ангелочек, порадуется.
   Я знаю: когда мужчина согласен делить славу щедрого дарителя с не имеющими отношения к подарку женщинами, у него серьезное замыкание и света в голове еще долго не будет. Но и сделать вид, будто потратиться на такую игрушку чужому ребенку — плевое дело, я тоже не могла. Поэтому я посмотрела на Виктора честно и благодарно. А он как-то посветлел лицом, в котором проявилось внеполовое томление. Вот этот взгляд и тревожит меня до сих пор, когда сынуля требует воды для заправки своего технического чуда.
   Но каждый, проведший на этом свете пятнадцать первых, не худших своих лет, уже учен, что взгляд — это одно, руки — другое, а мозги задействуются только задним числом. Виктор сразу водрузил свои зажимистые клешни мне на плечи, и я разъярилась. Он не стал настаивать на объятиях. То ли пригрозил, то ли попросил шепотом:
   — У нас довольно времени.
   И принялся ухаживать за дамами. Вы наблюдали мужчину, полноценно ухаживающего за тремя дамами одновременно? Думаете, суетлив и порывист? Нет, размерен. Полагаете, говорлив, с подвижным взглядом? Отнюдь. Он сдержан и играет в гляделки до победного. Я старалась облегчить Виктору задачу и делать вид, что я не дама, а диванная подушка. Но он начинал изящно на меня облокачиваться. Тогда я притворилась королевой, и он принялся вести себя как король: супруге полупоклон, остальным шиш. Нора с Веркой возроптали, и я из женской солидарности перестала суетиться в воображаемых крайностях.
   — Как поживает Славик? Почему не пришел? — спросила я.
   — Ты чем с хромоногим ментом занимаешься? — ахнула Верка.
   — Мы собрались это у тебя выяснить, — добавила Нора.
   — Чем я с хромоногим ментом…
   — Прости, где Славик, конечно, — поправилась Нора.
   — Чем ни занимайся, а менты только спрашивают, — охладила я их следовательский пыл.
   — И что спрашивают? — подал голос Виктор,
   — Как гудели у тебя на дне рождения, — не стала лукавить я.
   — И как же?
   Напрасно я устроила выволочку Измайлову. Его обязанность — найти убийцу. И он собирал информацию. А эти господа занимались тем же, не имея на то прав. Измайлов обосновывал, почему я должна с ним говорить. Ребята не трудились, спрашивали наперебой. Ну и ну. Кроме того, подчеркивать чьи-то постоянные или временные физические недостатки дурно. «Хромоногий мент»…
   — Так как же гудели? — приставал Виктор.
   — Мы — люди случайно и едва знакомые. Доза у каждого своя. Работали по индивидуальным программам.
   — Ты ему сообщила, что у нас с тобой программы совпали?
   — Тебе померещилось, не выдавай желаемое за действительное.
   — Значит, не сообщила.
   — Ребята, где Славик? — отвернулась я от Виктора.
   — Пропал Славик, — не выдержала простодушная Верка.
   — Посадили?
   — Поль, ты в своем уме? Если бы посадили, мы бы передачи собирали.
   — А за что его сажать? — вдруг взбеленилась Нора.
   — А почему он смылся? — отказалась миндальничать Верка.
   — Я тебя в окно видела в час дня в субботу, — припечатала Нора Верку.
   — Меня?
   — Кончай юлить, — приказал Виктор. — Не запутывай коротких ниток. Не хватало, чтобы вы перегрызлись. Тебе будет больно, малышка, — обратился он ко мне.
   — С какой стати?
   — Я возвращалась совращать твоего Витю, — покаялась Верка.
   — Дело житейское. А почему моего?
   — А то чьего же? — выпятил хилую грудь Виктор.
   — И как успехи, Верочка? — постаралась я выровнять тон.
   — Ноль, — всхлипнула Верка.
   — Не реви, какие твои годы, — насмешливо встряла Нора.
   Не зря я трое суток «проваландалась», как любит говорить Верка, с милиционером. «Кто из вас всех врет?» — прикидывала я. И тут четко осознала, что прежде всего вру сама.
   — Люди, хватит, — тихо призвала я.
   — Да Поля своя баба, — поручилась Верка.
   — Полина, Вера пришла развлечь меня, чем я очень тронут. В итоге мы постановили заменить секс вином. И она от меня совершила свое восхождение к трупу.
   — От нее вином не пахло, — нерасчетливо брякнула я.
   — Я признателен тебе за ревность. Но это все проделки «Дирола» с ксилитом и карбамидом.
   — Ваши дела. Одно интересно: ты, Витя, мне доверяешься или полковнику Измайлову?
   — Я пошла спать, — крикнула Нора. — У вас тут свои разборки.
   — А я в уборную, — заглушила ее Верка.
   Они обе упорхнули. И Верка не вернулась. Мы с Виктором сидели визави.
   — Зачем тебе безногий мужик? — проникновенно полюбопытствовал Виктор.
   — А зачем мне мужик с ногами? Чтобы бегал по Веркам и Норам?
   — Полина, издавна мужчины предлагали руку и сердце. Я предлагаю тебе всего себя последний раз. Не говори сейчас пошлостей вроде, какой раз будет после последнего. И не признавайся мне в нелюбви. У меня есть бутылка настоящего французского коньяка. Если ты согласна, приходи в гости. Я не стану тебя спаивать и насиловать. Я просто буду знать, что пригубил коньяк с любимой женщиной.
   В подобных случаях мужчин нельзя заводить оскорблениями. Можно лишь терпеливо и постепенно их выпроваживать.
   — Витя…
   — Я буду ждать.
   — Витя, я не пойду к тебе ночью.
   — Тогда завтра.
   — Завтра в десять завалится слесарь. У меня авария.
   — Если ты решишься, я пригоню сюда сотню высококвалифицированных слесарей.
   — Витя…
   — Оставь за мужчиной последнее слово. Тогда я, возможно, засну.
   — …
   — Вот за это я тебя люблю, Поля.
   Я закрыла за ним дверь и сказала:
   — Вот за это я тебя ненавижу.
   Во вторник я проспала до половины десятого. Нужна мне реклама всяческой ерунды. Они, владельцы и заказчики, все умные. Пусть сами себе и пишут. А то как выгибаться, так горазды, а как слово в текст вставить, так пас. Вчерашний визит ребят мнился бредом. Машина, правда, краснела за нас на видном месте, но в доме было столько дареных игрушек. Я едва успела умыться и одеться, как забарабанили в дверь. Слесарь.