Страница:
Полина разложила на столе черно-белую круговую панораму строительной площадки, сделанные с увеличением снимки «Ауди», а затем — подробные цветные снимки сгоревшей машины и водителя. Минин с деловым видом ходил вокруг. Яак, не спавший сорок часов, двигался, как боксер, пытающийся подняться до счета «десять».
— Огонь был таким сильным из-за водки, — сказал Яак.
— У всех на уме одна водка, — усмехнулась Полина. — Что горит по-настоящему, так это сиденья: они из полиуретана. Машины быстро горят потому, что они почти целиком из искусственных материалов. Сиденье прилипает к коже, как напалм. Машина — это зажигательное устройство на колесах.
Аркадий представил себе, как не так давно Полина на уроках патологии делала самые лучшие доклады, сопровождая их подробными иллюстрациями и скрупулезными примечаниями:
— На этих фотографиях я сначала показываю Руди в машине. Затем он предстает таким, каким мы вытащили его из машины, предварительно отодрав от пружин. Потом идет снимок, сделанный сквозь пружины, для того чтобы показать, что выпало у него из карманов: неповрежденные стальные ключи, перемешанные с мусором расплавленные монеты, элементы электронных устройств с сиденья, включая то, что осталось от передатчика. Пленка, если она там и была, разумеется, сгорела. На первых фотографиях вы видите, что я обвела красным цветом след вспышки на боковой стенке рядом со сцеплением, — она действительно это сделала. Пометка была совсем рядом с обугленными костями и ступнями Руди Розена. — Вокруг места вспышки обнаружены следы красного натрия и сульфата меди, что соответствует взрывному зажигательному устройству. Поскольку не обнаружено остатков часового механизма или взрывателя, предполагаю, что это была бомба, воспламеняющаяся от соприкосновения. Кроме того, там был бензин.
— От взрыва бака, — вставил Яак.
Аркадий черточками изобразил в машине фигурку человека и красным пером обвел палочки, изображающие ноги.
— Теперь о Руди.
— Ткани в таком состоянии тверды, как дерево, в то время как кости ломаются при первом же ударе. Отодрать одежду бывает довольно трудно. Я принесла вот это, — Полина с гордостью достала из пластиковой сумки отполированный до блеска гранат и тяжелую золотую каплю — все, что осталось от перстня Руди.
— Зубы проверили?
— Вот таблица. Золото расплавилось, и я его не обнаружила, но во втором нижнем коренном зубе имеются следы пломбы. Конечно, это еще не окончательный результат. Подождем вскрытия.
— Спасибо.
— И еще один важный момент, — добавила она. — Там слишком много крови.
— Возможно, Руди довольно сильно изрешетило стеклами, — предположил Яак.
— Сгоревшие при подобных обстоятельствах, — ответила Полина, — не лопаются. Это вам не сосиски. А там кругом кровь.
Аркадия передернуло от такого сравнения.
— Может быть, порезался нападавший?
— Я отправила в лабораторию пробы, чтобы определить группу крови.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — гордо подняв голову, презрительно-равнодушно бросила она.
Яак схематически изобразил на доске рынок, положение машины Руди, Кима, очередь клиентов, грузовик с видеомагнитофонами, стоявший в стороне, метрах в двадцати. Далее по кругу размещались санитарная машина, продавец компьютеров, фургон с икрой. Потом, несколько дальше, полукругом расположились ювелиры-цыгане, рокеры, торговцы коврами, «Жигули».
— Ночка была еще та. Учитывая, что там были чеченцы, надо радоваться, что не весь рынок взлетел на воздух, — Яак стал внимательно разглядывать доску. — Наш единственный свидетель утверждает, что Руди был убит Кимом. Сначала я с трудом в это верил, но если принять в расчет, что он стоял достаточно близко, чтобы бросить бомбу, то в этом есть смысл.
— Все составлено по памяти, на основании того, что ты видел в темноте и неразберихе, так ведь? — спросила Полина.
— Как чаще всего и бывает в жизни, — Аркадий пошарил в столе в поисках сигарет. — Мы имеем здесь дело с черным рынком. Не обычную толкучку, а ночной черный рынок, где действуют преступники. Нейтральную территорию и предельно нейтральную жертву в лице Руди Розена, — он вспомнил, как Руди сравнивал себя со Швейцарией.
— Знаете, похоже, что все получилось само собой, — сказал Яак. — В одном месте оказались головорезы, наркотики, водка. Подбрось гранату — и обязательно что-то произойдет.
— Этот тип, возможно, кого-то надул, — предположил Минин.
— Мне нравился Руди, — сказал Аркадий. — Я вынудил его участвовать в операции, и он погиб, — правда всегда неприятна. Видно было, что Яак тяжело переживает оплошность Аркадия, как переживает верный пес неудачу хозяина. Минин же, наоборот, казалось, испытывал злорадное удовлетворение. — Вопрос: зачем две зажигательные бомбы? Кругом столько оружия — почему просто не пристрелить Руди? Наш свидетель…
— Наш свидетель Гарри Орбелян, — подсказал Яак.
Аркадий продолжил:
— …который опознает Кима как нападавшую сторону. Мы видели у Кима «малыш». Ему куда легче было бы разрядить в Руди сотню пуль, чем бросить бомбу. Стоило только нажать на спусковой крючок.
— А зачем две бомбы? — спросила Полина. — Ведь, чтобы убить Руди, достаточно было и одной.
— Может быть, дело не только в том, чтобы убить Руди, — заметил Аркадий. — Может быть, нужно было сжечь машину. Все его досье, все сведения — расписки, соглашения о сделках, картотеки, дискеты — находились на заднем сиденье.
— Когда кого-нибудь убивают, — сказал Яак, — стараются побыстрее покинуть место преступления. Тут уж не до того, чтобы возиться с досье.
— Все они превратились в дым, — сказал Аркадий.
Полина перевела разговор на более предметный.
— Если Ким находился рядом с машиной, когда воспламенилось устройство, его, возможно, поранило. Может быть, это его кровь.
— Я предупредил больницы и поликлиники, чтобы нам сообщали о каждом, кто обратится с ожогами, — сказал Яак. — И с ранениями. Мне с трудом верится в то, что Ким напал на Руди. В чем, в чем, а в преданности ему не откажешь.
— Как обстоят дела с квартирой Руди? — спросил Аркадий, принюхиваясь к одновременно дразнящему и отталкивающему запаху старого табака в нижнем ящике стола.
Ответила Полина:
— Эксперты сняли отпечатки. Пока что обнаружены только «пальчики» Руди.
В глубине ящика Аркадий отыскал забытую пачку «Беломора» — отчаянно хотелось курить.
— Вскрытие уже закончили? — спросил он.
— Я же говорила, в морге очередь, — ответила она.
— Очередь в морге? Хуже не придумаешь, — Аркадий закурил «Беломор». Дым был едкий, словно выхлопные газы дизеля. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, но он все же пытался.
— Смотреть, как вы курите, все равно что наблюдать за человеком, кончающим жизнь самоубийством, — сказала Полина.
— Нет нужды нападать на страну, достаточно сбросить на нее папиросы, — Аркадий переменил разговор. — Как насчет жилья Кима?
Яак доложил, что при более тщательном обыске кладовки дополнительно обнаружены пустые коробки из-под немецких автомобильных радиоприемников и итальянских кроссовок, матрац, пустые коньячные бутылки, птичий корм и тигровый бальзам.
— Все отпечатки в кладовке совпадают с имеющимися в милиции отпечатками Кима, — вставила Полина. — «Пальчики» на пожарной лестнице неотчетливы.
— Свидетель показал, что Ким бросил бомбу в машину Руди. В его комнате обнаружена противопехотная мина. Какие еще могут быть сомнения? — спросил Минин.
— Собственно говоря, мы Кима не видели, — сказал Аркадий. — Так что, кто там был, мы не знаем.
— Когда открыли дверь, внутри горело, — сказал Яак. — Помнишь, как бывало в детстве? Кладешь в пакет собачье дерьмо, поджигаешь и ждешь, чтобы взрослые затоптали огонь. Было ведь?
Минин отрицательно покачал головой: он в детстве ничем подобным не занимался.
— А мы все время этим занимались, — сказал Яак. — Правда, в данном случае вместо собачьего дерьма там оказалась мина. Трудно поверить, но я же и попался. Почти, — на снимке, лежавшем перед Яаком, был изображен продолговатый ящичек с двумя поднятыми шпильками — малая армейская противопехотная мина с толовым зарядом, известная под названием «На память о…». Яак поднял глаза. — Может быть, это война между бандами? Если Ким переметнулся к чеченцам, то Боря будет искать его. Спорю, что мина предназначалась Борису.
Полина начала быстро застегивать верхние пуговицы пальто, что выражало решимость и раздражение.
— Мину в коробке оставили вам. Бомба в машине, возможно, тоже предназначалась вам, — бросила она, обращаясь к Аркадию.
— Нет, — сказал он и хотел было объяснить, что Полина начала не с того конца, но та ушла, хлопнув дверью в качестве последнего аргумента. Аркадий погасил папиросу и устало поглядел на сыщиков: — Поздно, ребятки. Для одного дня достаточно.
Минин неохотно поднялся.
— Не вижу смысла держать милиционера в квартире Розена.
— Мы хотим, — ответил Аркадий, — оставить там все, как было. В доме осталось много стоящих вещей.
— Одежда, телевизор, сберкнижка?
— Я имею в виду продукты питания, товарищ Минин.
Минин был единственным членом партии в группе, и Аркадий изредка подбрасывал ему обращение «товарищ», как подбрасывают сахарную косточку своей собаке.
Иногда у Аркадия возникало ощущение, что, пока он отсутствовал, Бог приподнял Москву и перевернул ее вверх дном. Он вернулся уже в другую столицу, которая прежде скрывалась под той, прежней, находившейся под сумрачной сенью партии. На карте был теперь более красочный город, разрисованный цветными карандашами.
Красный цвет, например, относился к люберецкой мафии. Люберцы — рабочий пригород, расположенный к востоку от Москвы. Ким, выросший здесь, был корейцем. В остальном же он ничем не отличался от местных парней. Люберы принадлежали к неимущим. Это были ребята, не учившиеся в привилегированных школах, не имевшие университетских дипломов. В Москве они вышли из станций метро — сначала, чтобы бить панков, потом предложили свои услуги по охране проституток, дельцов черного рынка и государственных учреждений. Красными кругами на карте были обведены сферы влияния люберов: туристский комплекс в Измайловском парке, аэропорт Домодедово, Шаболовка с ее торговцами видеокассетами. Бегами заправлял еврейский клан, но мускульную силу он покупал у люберов.
Синий цвет предназначался мафии из Долгопрудного, северного бесперспективного пригорода, застроенного домами барачного типа. Синими кружками была помечена сфера их интересов — грузоперевозки в аэропорту Шереметьево и проститутки у гостиницы «Минск». Но главным их занятием была торговля автомобильными запчастями. Автозавод «Москвич», например, находился в синем кружке. Боря Губенко не только поднялся на самый верх в Долгопрудном, но и подмял под себя Люберцы.
Зеленый цвет относился к чеченцам и мусульманам с Северного Кавказа. В Москве их проживало около тысячи, но в случае необходимости по приказу их родового вождя Махмуда сюда прибывали целые вереницы машин с подкреплениями. Чеченцы были сицилийцами советской мафии.
Королевский пурпур сохранялся за собственно московской, бауманской мафией, действовавшей на территории между Лефортовской тюрьмой и Богоявленским собором. Центром ее деятельности был Рижский рынок.
Наконец, коричневый цвет. Он принадлежал ребятам из Казани — скорее стае тщеславных юнцов (из тех, что изобьют и разбегаются), чем организованной мафии. Они совершали налеты на арбатские рестораны, переправляли наркотики и держали на улицах пятнадцатилетних проституток.
Руди Розен был для всех них банкиром. Именно следуя за Руди, разъезжавшим в своей «Ауди», Аркадий смог нарисовать себе эту более колоритную и более темную Москву. По утрам шесть раз в неделю, с понедельника до субботы, Руди следовал по строго установленному маршруту. Сначала поездка в северную часть города, в баню, где заправлял Боря, потом вместе с Борей — в Измайловский парк: полакомиться пирожными и встретиться с люберами. Позже посидеть за чашкой кофе со знакомым из бауманской мафии в гостинице «Националь». Даже пообедать в «Узбекистане» со своим врагом Махмудом. Маршрут современного московского бизнесмена. И неизменно на хвосте — мотоцикл Кима.
Несмотря на поздний час, за окном было еще светло. Аркадию не хотелось ни спать, ни есть. Он чувствовал себя так, как должен был чувствовать себя человек, живущий в стране, где не было ни пищи, ни отдыха. Он встал и вышел из кабинета: на сегодня хватит.
Каждая лестничная площадка была заделана решеткой, чтобы помешать побегу заключенных. «А может, и не только заключенных?» — подумал Аркадий, спускаясь вниз.
«Жигули» стояли во дворе рядом с голубым фургоном для собак. Два ощетинившихся пса были привязаны цепью к переднему бамперу фургона. Считалось, что у Аркадия два служебных автомобиля, но талонов на бензин едва хватало на один, потому как сибирская нефть перекачивалась в Германию, Японию и даже на братскую Кубу, а для внутреннего потребления оставалась лишь тонкая струйка. Кроме того, ему пришлось «раскулачить» вторую машину, сняв с нее распределитель зажигания и аккумулятор, чтобы хотя бы одна была на ходу. Ведь отдать «Жигули» в мастерскую было все равно что отправить машину в кругосветное путешествие, где ее разденут в портах Калькутты и Порт-Саида. К тому же бензин никуда не годился. И ради него стражи государства украдкой переходили от машины к машине с сифоном и канистрой. По этой же причине к бамперу привязали собак.
Аркадий взлез с правой стороны и передвинулся к рулю. Собаки бросались, насколько позволяли цепи, и царапали когтями дверь. Он, мысленно перекрестившись, повернул ключ зажигания. Ого! По крайней мере десятая часть бака. Есть еще Бог на свете!
Два правых поворота — и перед ним палитра все еще освещенных витрин улицы Горького. Что же сегодня в продаже? Песок и пальмы обрамляли пьедестал, на котором возвышалась банка джема из гуаявы. В следующей витрине манекены вырывали друг у друга рулон ситца. В продуктовом магазине была выставлена копченая рыба с нефтяным отливом.
На Пушкинскую площадь выплеснулась толпа. Год назад среди конкурирующих ораторов здесь царили веселое оживление и терпимость. Размахивали дюжиной разных флагов: латвийским, армянским, российским бело-сине-красным, ставшим флагом Демократического фронта. Ныне все они исчезли, за исключением двух: бело-сине-красного и красного — флага Комитета спасения России. Вокруг каждого из них сгрудилась своя тысяча сторонников, старающихся перекричать противную группу. Посередине происходили мелкие стычки: кто-то падал, кого-то пинали ногами или оттаскивали в сторону. Милиция благоразумно жалась по краям площади и у ступеней метро. Туристы наблюдали с безопасного расстояния, стоя у «Макдональдса».
Аркадий свернул во двор с платанами — тихую заводь рядом с морем огней и шумом близлежащей улицы. Во дворе — детская площадка со столиками и стульчиками. Проехав через двор, он оказался на улице, забитой грузовиками. Это были тяжелые, обтянутые брезентом машины военного образца с массивными колесами. Любопытства ради Аркадий посигналил. В одной из машин откинули брезент, и он увидел солдат войск специального назначения — в серой форме, черных шлемах, со щитами и дубинками. «Вооруженные ночные бродяги самого худшего пошиба», — подумал Аркадий.
В прокуратуре ему предлагали современную квартиру в пригороде, в высотном здании для аппаратчиков и молодых кадров, но ему хотелось чувствовать, что он живет в Москве. И такое место нашлось — в трехэтажном доме при слиянии Яузы с Москвой-рекой, позади бывшей церкви, где теперь занимались изготовлением всевозможных растираний и водки. К Олимпиаде 1980 года купол позолотили, но интерьер выпотрошили, чтобы освободить место для оцинкованных чанов и разливочных машин. Интересно, как мастера определяют, какая часть их продукции водка, а какая — спирт для растирания? Или это не так уж и важно?
Убирая на ночь «дворники» и зеркало заднего обзора, Аркадий вспомнил об оставленном в багажнике коротковолновом приемнике Яака. С приемником, «дворниками» и зеркальцем в руках он подумал о продмаге на углу. «Разумеется, закрыт. Или работать, или есть — что-нибудь из двух». Ему вспомнилось вдруг, что когда он последний раз был на рынке, то видел только говяжьи головы да копыта. Ничего другого, словно все остальное провалилось в черную дыру.
Поскольку проникнуть в дом можно было только с помощью кода, кто-то услужливо написал его номер рядом с дверью. Почтовые ящики в подъезде были закопченные — хулиганы всовывали в щели горящие газеты. Поднявшись на второй этаж, Аркадий задержался у двери соседки, чтобы забрать почту. Вероника Ивановна с ясными глазами ребенка и седыми космами ведьмы была, можно сказать, единственным стражем дома.
— Два письма и счет за телефон, — сказала она, передавая почту Аркадию. — Не могла ничего купить вам поесть, потому что вы забыли оставить продовольственную карточку.
Ее квартира была освещена призрачным светом телевизора. Казалось, что весь пожилой люд в доме сидит на стульях или в креслах перед голубыми экранами и созерцает, вернее, слушает с закрытыми глазами мрачного профессора с низким успокаивающим голосом, который волной выливался на Аркадия через открытую дверь:
— Вы, наверное, устали?.. Все устали. Вы, возможно, в смятении?.. Все испытывают смятение. Мы переживаем трудное, напряженное время. Но этот час — час исцеления, воссоединения с окружающими вас положительными силами природы. Мысленно рисуйте их образ. С кончиков ваших пальцев стекает усталость, тело наполняется положительной силой…
— Гипнотизер? — спросил Аркадий.
— Заходите. Это самая популярная программа.
— А ведь я и впрямь устал и запутался, — признался он.
Соседи Аркадия откинулись назад, будто от пышущего жаром камина. Серьезный, ученый вид гипнотизеру придавала бородка, бахромой окаймляющая лицо от уха до уха. Это да еще толстые очки, сильно увеличивающие его проникающие в душу, немигающие, как у иконы, глаза.
— Раскройтесь и расслабьтесь. Очистите свою память от старых представлений и забот, потому что они существуют только в ваших мыслях. Помните, Вселенная стремится проявить себя через вас.
— Я на улице купила кристалл, — сказала Вероника Ивановна. — Его люди торгуют ими повсюду. Вы кладете кристалл на телевизор, и он фокусирует его излучение прямо на вас.
Но, как разглядел Аркадий, на ее телевизоре лежало сразу несколько кристаллов.
— Как вы думаете, это плохая примета, когда легче купить камни, чем еду? — спросил он.
— Если ищешь плохое, то именно его и находишь.
— В том-то все и дело. У себя на работе я только этим и занимаюсь.
Аркадий достал из холодильника огурец, простоквашу и черствый хлеб и стал есть, стоя у открытого окна и глядя поверх церкви на юг, в сторону реки. На близлежащих холмах вились старые узкие улочки, а за церковью скрывался проулок, где все еще выжигали уголь. Позади домов были дворы, в которых когда-то держали коров и коз, что было бы неплохо и теперь. Заброшенными скорее выглядели сравнительно новые районы города. Неоновые вывески на крышах заводов наполовину потухли, так что невозможно было разобрать, что они означают. Сама река была черной и неподвижной, как асфальт.
В комнате Аркадия стояли крашенный эмалью стол с букетом ромашек в банке из-под кофе и с добротной медной лампой и кресло; на стенах висело столько книжных полок, что комната казалась запруженной книгами, бастионом из книг всевозможных авторов — от Ахматовой до Зощенко. За пастернаковским переводом «Макбета» был спрятан пистолет Макарова.
В квартире были душ и туалет. Коридор вел в спальню, тоже полную книг. Аркадий огляделся: постель разобрана — он удостоил себя похвалы. На полу — кассетник с наушниками и пепельница. Под кроватью нашлись сигареты. Он понимал, что надо лечь и закрыть глаза, но машинально побрел в коридор. По-прежнему не хотелось ни спать, ни есть. Лишь бы чем-то заняться, он снова заглянул в холодильник. Там еще оставался пакет какой-то «Лесной ягоды» и бутылка водки. Потребовалось растерзать пакет, прежде чем из него в стакан комком шлепнулся густой бурый сок. Судя по вкусу, он был то ли из яблок, то ли из слив, то ли из груш. Водка с трудом растворила его.
— За Руди… — Аркадий выпил и налил еще.
Поскольку Яак еще не забрал у него приемник, он поставил его на стол и настроил на короткие волны. Из дальних уголков Земли вперемешку доносились обрывки арабской и английской речи. В промежутках между радиосигналами казалось, что гудела сама планета, как бы посылая положительные силы, о которых говорил гипнотизер. На средних волнах он услышал беседу на русском языке об азиатском гепарде: «Считается, что гепард — самая великолепная из пустынных кошек; он обитает на территории, простирающейся от южной части Туркмении до плато Устюрт. Конкретные места обитания этих прекрасных животных точно не известны, поскольку за последние тридцать лет ни одно из них не было встречено на воле». Однако Аркадию хотелось надеяться, что гепарды все еще где-то крадутся в советской пустыне, набирая скорость, гонятся за диким ослом или за джейраном, мчатся стрелой меж кустов тамариска, в прыжке взлетают к небесам.
Его снова потянуло к окну спальни. Вероника Ивановна (ее квартира находилась этажом ниже) говорит, что каждую ночь он проходит по комнатам не меньше километра. Ну что ж, он тоже утверждает свою среду обитания, только и всего.
Другой голос, женский, читал новости о последнем кризисе в Прибалтике. Он почти не слушал, раздумывая о мине в обиталище Клима. Ежедневно с военных складов похищалось оружие. Уж не собираются ли торговать им с армейских грузовиков на каждом углу? Не ждет ли Москву судьба Бейрута? Над городом висело дымное марево.
Он снова начал бродить по комнатам. В содержании передачи слышался незнакомый оттенок, но сам голос смутно напоминал что-то очень знакомое. «Правая организация „Красное знамя“ заявила о намерении провести сегодня вечером митинг на Пушкинской площади Москвы. Хотя силы специального назначения приведены в состояние боеготовности, наблюдатели считают, что правительство снова будет сидеть сложа руки, ожидая усиления беспорядков, чтобы под предлогом наведения общественного порядка смести политических противников справа и слева».
Стрелка указателя настройки находилась между цифрами 14 и 16 на средних волнах, и Аркадий понял, что слушает «Радио „Свобода“. Американцы содержали две пропагандистские радиостанции — „Голос Америки“ и „Радио „Свобода“. „Голос Америки“, укомплектованный американцами, был льстивым голосом рассудка. В „Свободе“ работали русские эмигранты и перебежчики. Отсюда ядовитый сарказм, более соответствующий характеру ее аудитории. К югу от Москвы полукольцом разместились мощные установки для глушения передач «Радио «Свобода“. Хотя круглосуточное глушение теперь и прекратили, Аркадию впервые удалось услышать станцию.
Диктор спокойно говорила о беспорядках в Ташкенте и Баку. Она сообщила о новых свидетельствах применения ядовитого газа в Грузии, новых случаях рака щитовидной железы как результате чернобыльской аварии, о стычках вдоль границы с Ираном, нападениях из засады в Нагорном Карабахе, об исламских митингах в Туркменистане, забастовках шахтеров в Донбассе и железнодорожников в Сибири, о засухе на Украине. Что касается остального мира, Восточная Европа, казалось, по-прежнему убирала свои спасательные шлюпки подальше от тонущего Советского Союза. И если что и могло служить утешением, так это то, что индусы, ирландцы, англичане, зулусы и буры тоже превратили свои страны в ад. Заканчивая, она сообщила, что следующая сводка новостей будет через двадцать минут.
Всякий благоразумный человек пришел бы в уныние, а Аркадий поглядел на часы. Он поднялся, взял сигареты и залпом выпил водку. Между новостями передавали об исчезновении Аральского моря. Орошение узбекских хлопковых полей иссушило впадающие в Арал реки, оставив на илистых берегах озера тысячи рыбацких лодок и миллионные косяки рыбы. Какая еще другая страна может сказать, что стерла с лица земли целое море?.. Он встал, чтобы поменять воду в банке с цветами.
Передача новостей продолжалась всего минуту. Он слушал нежные мелодии белорусских народных песен в ожидании следующей сводки. На этот раз она продолжалась десять минут. Сообщения остались прежние, но он ждал не их: ему хотелось вновь услышать ее голос. Он положил на стол часы. Обратил внимание на тюлевые занавески. Он, разумеется, знал, что на окнах висят занавески, но, если не сидеть вот так просто, можно и забыть о таких мелочах. Машинной, конечно, работы, но весьма приятные, с цветочным рисунком, сливающимся со слабым светом за окном.
«С последними известиями в эфире Ирина Асанова», — послышался ее голос.
— Огонь был таким сильным из-за водки, — сказал Яак.
— У всех на уме одна водка, — усмехнулась Полина. — Что горит по-настоящему, так это сиденья: они из полиуретана. Машины быстро горят потому, что они почти целиком из искусственных материалов. Сиденье прилипает к коже, как напалм. Машина — это зажигательное устройство на колесах.
Аркадий представил себе, как не так давно Полина на уроках патологии делала самые лучшие доклады, сопровождая их подробными иллюстрациями и скрупулезными примечаниями:
— На этих фотографиях я сначала показываю Руди в машине. Затем он предстает таким, каким мы вытащили его из машины, предварительно отодрав от пружин. Потом идет снимок, сделанный сквозь пружины, для того чтобы показать, что выпало у него из карманов: неповрежденные стальные ключи, перемешанные с мусором расплавленные монеты, элементы электронных устройств с сиденья, включая то, что осталось от передатчика. Пленка, если она там и была, разумеется, сгорела. На первых фотографиях вы видите, что я обвела красным цветом след вспышки на боковой стенке рядом со сцеплением, — она действительно это сделала. Пометка была совсем рядом с обугленными костями и ступнями Руди Розена. — Вокруг места вспышки обнаружены следы красного натрия и сульфата меди, что соответствует взрывному зажигательному устройству. Поскольку не обнаружено остатков часового механизма или взрывателя, предполагаю, что это была бомба, воспламеняющаяся от соприкосновения. Кроме того, там был бензин.
— От взрыва бака, — вставил Яак.
Аркадий черточками изобразил в машине фигурку человека и красным пером обвел палочки, изображающие ноги.
— Теперь о Руди.
— Ткани в таком состоянии тверды, как дерево, в то время как кости ломаются при первом же ударе. Отодрать одежду бывает довольно трудно. Я принесла вот это, — Полина с гордостью достала из пластиковой сумки отполированный до блеска гранат и тяжелую золотую каплю — все, что осталось от перстня Руди.
— Зубы проверили?
— Вот таблица. Золото расплавилось, и я его не обнаружила, но во втором нижнем коренном зубе имеются следы пломбы. Конечно, это еще не окончательный результат. Подождем вскрытия.
— Спасибо.
— И еще один важный момент, — добавила она. — Там слишком много крови.
— Возможно, Руди довольно сильно изрешетило стеклами, — предположил Яак.
— Сгоревшие при подобных обстоятельствах, — ответила Полина, — не лопаются. Это вам не сосиски. А там кругом кровь.
Аркадия передернуло от такого сравнения.
— Может быть, порезался нападавший?
— Я отправила в лабораторию пробы, чтобы определить группу крови.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — гордо подняв голову, презрительно-равнодушно бросила она.
Яак схематически изобразил на доске рынок, положение машины Руди, Кима, очередь клиентов, грузовик с видеомагнитофонами, стоявший в стороне, метрах в двадцати. Далее по кругу размещались санитарная машина, продавец компьютеров, фургон с икрой. Потом, несколько дальше, полукругом расположились ювелиры-цыгане, рокеры, торговцы коврами, «Жигули».
— Ночка была еще та. Учитывая, что там были чеченцы, надо радоваться, что не весь рынок взлетел на воздух, — Яак стал внимательно разглядывать доску. — Наш единственный свидетель утверждает, что Руди был убит Кимом. Сначала я с трудом в это верил, но если принять в расчет, что он стоял достаточно близко, чтобы бросить бомбу, то в этом есть смысл.
— Все составлено по памяти, на основании того, что ты видел в темноте и неразберихе, так ведь? — спросила Полина.
— Как чаще всего и бывает в жизни, — Аркадий пошарил в столе в поисках сигарет. — Мы имеем здесь дело с черным рынком. Не обычную толкучку, а ночной черный рынок, где действуют преступники. Нейтральную территорию и предельно нейтральную жертву в лице Руди Розена, — он вспомнил, как Руди сравнивал себя со Швейцарией.
— Знаете, похоже, что все получилось само собой, — сказал Яак. — В одном месте оказались головорезы, наркотики, водка. Подбрось гранату — и обязательно что-то произойдет.
— Этот тип, возможно, кого-то надул, — предположил Минин.
— Мне нравился Руди, — сказал Аркадий. — Я вынудил его участвовать в операции, и он погиб, — правда всегда неприятна. Видно было, что Яак тяжело переживает оплошность Аркадия, как переживает верный пес неудачу хозяина. Минин же, наоборот, казалось, испытывал злорадное удовлетворение. — Вопрос: зачем две зажигательные бомбы? Кругом столько оружия — почему просто не пристрелить Руди? Наш свидетель…
— Наш свидетель Гарри Орбелян, — подсказал Яак.
Аркадий продолжил:
— …который опознает Кима как нападавшую сторону. Мы видели у Кима «малыш». Ему куда легче было бы разрядить в Руди сотню пуль, чем бросить бомбу. Стоило только нажать на спусковой крючок.
— А зачем две бомбы? — спросила Полина. — Ведь, чтобы убить Руди, достаточно было и одной.
— Может быть, дело не только в том, чтобы убить Руди, — заметил Аркадий. — Может быть, нужно было сжечь машину. Все его досье, все сведения — расписки, соглашения о сделках, картотеки, дискеты — находились на заднем сиденье.
— Когда кого-нибудь убивают, — сказал Яак, — стараются побыстрее покинуть место преступления. Тут уж не до того, чтобы возиться с досье.
— Все они превратились в дым, — сказал Аркадий.
Полина перевела разговор на более предметный.
— Если Ким находился рядом с машиной, когда воспламенилось устройство, его, возможно, поранило. Может быть, это его кровь.
— Я предупредил больницы и поликлиники, чтобы нам сообщали о каждом, кто обратится с ожогами, — сказал Яак. — И с ранениями. Мне с трудом верится в то, что Ким напал на Руди. В чем, в чем, а в преданности ему не откажешь.
— Как обстоят дела с квартирой Руди? — спросил Аркадий, принюхиваясь к одновременно дразнящему и отталкивающему запаху старого табака в нижнем ящике стола.
Ответила Полина:
— Эксперты сняли отпечатки. Пока что обнаружены только «пальчики» Руди.
В глубине ящика Аркадий отыскал забытую пачку «Беломора» — отчаянно хотелось курить.
— Вскрытие уже закончили? — спросил он.
— Я же говорила, в морге очередь, — ответила она.
— Очередь в морге? Хуже не придумаешь, — Аркадий закурил «Беломор». Дым был едкий, словно выхлопные газы дизеля. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, но он все же пытался.
— Смотреть, как вы курите, все равно что наблюдать за человеком, кончающим жизнь самоубийством, — сказала Полина.
— Нет нужды нападать на страну, достаточно сбросить на нее папиросы, — Аркадий переменил разговор. — Как насчет жилья Кима?
Яак доложил, что при более тщательном обыске кладовки дополнительно обнаружены пустые коробки из-под немецких автомобильных радиоприемников и итальянских кроссовок, матрац, пустые коньячные бутылки, птичий корм и тигровый бальзам.
— Все отпечатки в кладовке совпадают с имеющимися в милиции отпечатками Кима, — вставила Полина. — «Пальчики» на пожарной лестнице неотчетливы.
— Свидетель показал, что Ким бросил бомбу в машину Руди. В его комнате обнаружена противопехотная мина. Какие еще могут быть сомнения? — спросил Минин.
— Собственно говоря, мы Кима не видели, — сказал Аркадий. — Так что, кто там был, мы не знаем.
— Когда открыли дверь, внутри горело, — сказал Яак. — Помнишь, как бывало в детстве? Кладешь в пакет собачье дерьмо, поджигаешь и ждешь, чтобы взрослые затоптали огонь. Было ведь?
Минин отрицательно покачал головой: он в детстве ничем подобным не занимался.
— А мы все время этим занимались, — сказал Яак. — Правда, в данном случае вместо собачьего дерьма там оказалась мина. Трудно поверить, но я же и попался. Почти, — на снимке, лежавшем перед Яаком, был изображен продолговатый ящичек с двумя поднятыми шпильками — малая армейская противопехотная мина с толовым зарядом, известная под названием «На память о…». Яак поднял глаза. — Может быть, это война между бандами? Если Ким переметнулся к чеченцам, то Боря будет искать его. Спорю, что мина предназначалась Борису.
Полина начала быстро застегивать верхние пуговицы пальто, что выражало решимость и раздражение.
— Мину в коробке оставили вам. Бомба в машине, возможно, тоже предназначалась вам, — бросила она, обращаясь к Аркадию.
— Нет, — сказал он и хотел было объяснить, что Полина начала не с того конца, но та ушла, хлопнув дверью в качестве последнего аргумента. Аркадий погасил папиросу и устало поглядел на сыщиков: — Поздно, ребятки. Для одного дня достаточно.
Минин неохотно поднялся.
— Не вижу смысла держать милиционера в квартире Розена.
— Мы хотим, — ответил Аркадий, — оставить там все, как было. В доме осталось много стоящих вещей.
— Одежда, телевизор, сберкнижка?
— Я имею в виду продукты питания, товарищ Минин.
Минин был единственным членом партии в группе, и Аркадий изредка подбрасывал ему обращение «товарищ», как подбрасывают сахарную косточку своей собаке.
Иногда у Аркадия возникало ощущение, что, пока он отсутствовал, Бог приподнял Москву и перевернул ее вверх дном. Он вернулся уже в другую столицу, которая прежде скрывалась под той, прежней, находившейся под сумрачной сенью партии. На карте был теперь более красочный город, разрисованный цветными карандашами.
Красный цвет, например, относился к люберецкой мафии. Люберцы — рабочий пригород, расположенный к востоку от Москвы. Ким, выросший здесь, был корейцем. В остальном же он ничем не отличался от местных парней. Люберы принадлежали к неимущим. Это были ребята, не учившиеся в привилегированных школах, не имевшие университетских дипломов. В Москве они вышли из станций метро — сначала, чтобы бить панков, потом предложили свои услуги по охране проституток, дельцов черного рынка и государственных учреждений. Красными кругами на карте были обведены сферы влияния люберов: туристский комплекс в Измайловском парке, аэропорт Домодедово, Шаболовка с ее торговцами видеокассетами. Бегами заправлял еврейский клан, но мускульную силу он покупал у люберов.
Синий цвет предназначался мафии из Долгопрудного, северного бесперспективного пригорода, застроенного домами барачного типа. Синими кружками была помечена сфера их интересов — грузоперевозки в аэропорту Шереметьево и проститутки у гостиницы «Минск». Но главным их занятием была торговля автомобильными запчастями. Автозавод «Москвич», например, находился в синем кружке. Боря Губенко не только поднялся на самый верх в Долгопрудном, но и подмял под себя Люберцы.
Зеленый цвет относился к чеченцам и мусульманам с Северного Кавказа. В Москве их проживало около тысячи, но в случае необходимости по приказу их родового вождя Махмуда сюда прибывали целые вереницы машин с подкреплениями. Чеченцы были сицилийцами советской мафии.
Королевский пурпур сохранялся за собственно московской, бауманской мафией, действовавшей на территории между Лефортовской тюрьмой и Богоявленским собором. Центром ее деятельности был Рижский рынок.
Наконец, коричневый цвет. Он принадлежал ребятам из Казани — скорее стае тщеславных юнцов (из тех, что изобьют и разбегаются), чем организованной мафии. Они совершали налеты на арбатские рестораны, переправляли наркотики и держали на улицах пятнадцатилетних проституток.
Руди Розен был для всех них банкиром. Именно следуя за Руди, разъезжавшим в своей «Ауди», Аркадий смог нарисовать себе эту более колоритную и более темную Москву. По утрам шесть раз в неделю, с понедельника до субботы, Руди следовал по строго установленному маршруту. Сначала поездка в северную часть города, в баню, где заправлял Боря, потом вместе с Борей — в Измайловский парк: полакомиться пирожными и встретиться с люберами. Позже посидеть за чашкой кофе со знакомым из бауманской мафии в гостинице «Националь». Даже пообедать в «Узбекистане» со своим врагом Махмудом. Маршрут современного московского бизнесмена. И неизменно на хвосте — мотоцикл Кима.
Несмотря на поздний час, за окном было еще светло. Аркадию не хотелось ни спать, ни есть. Он чувствовал себя так, как должен был чувствовать себя человек, живущий в стране, где не было ни пищи, ни отдыха. Он встал и вышел из кабинета: на сегодня хватит.
Каждая лестничная площадка была заделана решеткой, чтобы помешать побегу заключенных. «А может, и не только заключенных?» — подумал Аркадий, спускаясь вниз.
«Жигули» стояли во дворе рядом с голубым фургоном для собак. Два ощетинившихся пса были привязаны цепью к переднему бамперу фургона. Считалось, что у Аркадия два служебных автомобиля, но талонов на бензин едва хватало на один, потому как сибирская нефть перекачивалась в Германию, Японию и даже на братскую Кубу, а для внутреннего потребления оставалась лишь тонкая струйка. Кроме того, ему пришлось «раскулачить» вторую машину, сняв с нее распределитель зажигания и аккумулятор, чтобы хотя бы одна была на ходу. Ведь отдать «Жигули» в мастерскую было все равно что отправить машину в кругосветное путешествие, где ее разденут в портах Калькутты и Порт-Саида. К тому же бензин никуда не годился. И ради него стражи государства украдкой переходили от машины к машине с сифоном и канистрой. По этой же причине к бамперу привязали собак.
Аркадий взлез с правой стороны и передвинулся к рулю. Собаки бросались, насколько позволяли цепи, и царапали когтями дверь. Он, мысленно перекрестившись, повернул ключ зажигания. Ого! По крайней мере десятая часть бака. Есть еще Бог на свете!
Два правых поворота — и перед ним палитра все еще освещенных витрин улицы Горького. Что же сегодня в продаже? Песок и пальмы обрамляли пьедестал, на котором возвышалась банка джема из гуаявы. В следующей витрине манекены вырывали друг у друга рулон ситца. В продуктовом магазине была выставлена копченая рыба с нефтяным отливом.
На Пушкинскую площадь выплеснулась толпа. Год назад среди конкурирующих ораторов здесь царили веселое оживление и терпимость. Размахивали дюжиной разных флагов: латвийским, армянским, российским бело-сине-красным, ставшим флагом Демократического фронта. Ныне все они исчезли, за исключением двух: бело-сине-красного и красного — флага Комитета спасения России. Вокруг каждого из них сгрудилась своя тысяча сторонников, старающихся перекричать противную группу. Посередине происходили мелкие стычки: кто-то падал, кого-то пинали ногами или оттаскивали в сторону. Милиция благоразумно жалась по краям площади и у ступеней метро. Туристы наблюдали с безопасного расстояния, стоя у «Макдональдса».
Аркадий свернул во двор с платанами — тихую заводь рядом с морем огней и шумом близлежащей улицы. Во дворе — детская площадка со столиками и стульчиками. Проехав через двор, он оказался на улице, забитой грузовиками. Это были тяжелые, обтянутые брезентом машины военного образца с массивными колесами. Любопытства ради Аркадий посигналил. В одной из машин откинули брезент, и он увидел солдат войск специального назначения — в серой форме, черных шлемах, со щитами и дубинками. «Вооруженные ночные бродяги самого худшего пошиба», — подумал Аркадий.
В прокуратуре ему предлагали современную квартиру в пригороде, в высотном здании для аппаратчиков и молодых кадров, но ему хотелось чувствовать, что он живет в Москве. И такое место нашлось — в трехэтажном доме при слиянии Яузы с Москвой-рекой, позади бывшей церкви, где теперь занимались изготовлением всевозможных растираний и водки. К Олимпиаде 1980 года купол позолотили, но интерьер выпотрошили, чтобы освободить место для оцинкованных чанов и разливочных машин. Интересно, как мастера определяют, какая часть их продукции водка, а какая — спирт для растирания? Или это не так уж и важно?
Убирая на ночь «дворники» и зеркало заднего обзора, Аркадий вспомнил об оставленном в багажнике коротковолновом приемнике Яака. С приемником, «дворниками» и зеркальцем в руках он подумал о продмаге на углу. «Разумеется, закрыт. Или работать, или есть — что-нибудь из двух». Ему вспомнилось вдруг, что когда он последний раз был на рынке, то видел только говяжьи головы да копыта. Ничего другого, словно все остальное провалилось в черную дыру.
Поскольку проникнуть в дом можно было только с помощью кода, кто-то услужливо написал его номер рядом с дверью. Почтовые ящики в подъезде были закопченные — хулиганы всовывали в щели горящие газеты. Поднявшись на второй этаж, Аркадий задержался у двери соседки, чтобы забрать почту. Вероника Ивановна с ясными глазами ребенка и седыми космами ведьмы была, можно сказать, единственным стражем дома.
— Два письма и счет за телефон, — сказала она, передавая почту Аркадию. — Не могла ничего купить вам поесть, потому что вы забыли оставить продовольственную карточку.
Ее квартира была освещена призрачным светом телевизора. Казалось, что весь пожилой люд в доме сидит на стульях или в креслах перед голубыми экранами и созерцает, вернее, слушает с закрытыми глазами мрачного профессора с низким успокаивающим голосом, который волной выливался на Аркадия через открытую дверь:
— Вы, наверное, устали?.. Все устали. Вы, возможно, в смятении?.. Все испытывают смятение. Мы переживаем трудное, напряженное время. Но этот час — час исцеления, воссоединения с окружающими вас положительными силами природы. Мысленно рисуйте их образ. С кончиков ваших пальцев стекает усталость, тело наполняется положительной силой…
— Гипнотизер? — спросил Аркадий.
— Заходите. Это самая популярная программа.
— А ведь я и впрямь устал и запутался, — признался он.
Соседи Аркадия откинулись назад, будто от пышущего жаром камина. Серьезный, ученый вид гипнотизеру придавала бородка, бахромой окаймляющая лицо от уха до уха. Это да еще толстые очки, сильно увеличивающие его проникающие в душу, немигающие, как у иконы, глаза.
— Раскройтесь и расслабьтесь. Очистите свою память от старых представлений и забот, потому что они существуют только в ваших мыслях. Помните, Вселенная стремится проявить себя через вас.
— Я на улице купила кристалл, — сказала Вероника Ивановна. — Его люди торгуют ими повсюду. Вы кладете кристалл на телевизор, и он фокусирует его излучение прямо на вас.
Но, как разглядел Аркадий, на ее телевизоре лежало сразу несколько кристаллов.
— Как вы думаете, это плохая примета, когда легче купить камни, чем еду? — спросил он.
— Если ищешь плохое, то именно его и находишь.
— В том-то все и дело. У себя на работе я только этим и занимаюсь.
Аркадий достал из холодильника огурец, простоквашу и черствый хлеб и стал есть, стоя у открытого окна и глядя поверх церкви на юг, в сторону реки. На близлежащих холмах вились старые узкие улочки, а за церковью скрывался проулок, где все еще выжигали уголь. Позади домов были дворы, в которых когда-то держали коров и коз, что было бы неплохо и теперь. Заброшенными скорее выглядели сравнительно новые районы города. Неоновые вывески на крышах заводов наполовину потухли, так что невозможно было разобрать, что они означают. Сама река была черной и неподвижной, как асфальт.
В комнате Аркадия стояли крашенный эмалью стол с букетом ромашек в банке из-под кофе и с добротной медной лампой и кресло; на стенах висело столько книжных полок, что комната казалась запруженной книгами, бастионом из книг всевозможных авторов — от Ахматовой до Зощенко. За пастернаковским переводом «Макбета» был спрятан пистолет Макарова.
В квартире были душ и туалет. Коридор вел в спальню, тоже полную книг. Аркадий огляделся: постель разобрана — он удостоил себя похвалы. На полу — кассетник с наушниками и пепельница. Под кроватью нашлись сигареты. Он понимал, что надо лечь и закрыть глаза, но машинально побрел в коридор. По-прежнему не хотелось ни спать, ни есть. Лишь бы чем-то заняться, он снова заглянул в холодильник. Там еще оставался пакет какой-то «Лесной ягоды» и бутылка водки. Потребовалось растерзать пакет, прежде чем из него в стакан комком шлепнулся густой бурый сок. Судя по вкусу, он был то ли из яблок, то ли из слив, то ли из груш. Водка с трудом растворила его.
— За Руди… — Аркадий выпил и налил еще.
Поскольку Яак еще не забрал у него приемник, он поставил его на стол и настроил на короткие волны. Из дальних уголков Земли вперемешку доносились обрывки арабской и английской речи. В промежутках между радиосигналами казалось, что гудела сама планета, как бы посылая положительные силы, о которых говорил гипнотизер. На средних волнах он услышал беседу на русском языке об азиатском гепарде: «Считается, что гепард — самая великолепная из пустынных кошек; он обитает на территории, простирающейся от южной части Туркмении до плато Устюрт. Конкретные места обитания этих прекрасных животных точно не известны, поскольку за последние тридцать лет ни одно из них не было встречено на воле». Однако Аркадию хотелось надеяться, что гепарды все еще где-то крадутся в советской пустыне, набирая скорость, гонятся за диким ослом или за джейраном, мчатся стрелой меж кустов тамариска, в прыжке взлетают к небесам.
Его снова потянуло к окну спальни. Вероника Ивановна (ее квартира находилась этажом ниже) говорит, что каждую ночь он проходит по комнатам не меньше километра. Ну что ж, он тоже утверждает свою среду обитания, только и всего.
Другой голос, женский, читал новости о последнем кризисе в Прибалтике. Он почти не слушал, раздумывая о мине в обиталище Клима. Ежедневно с военных складов похищалось оружие. Уж не собираются ли торговать им с армейских грузовиков на каждом углу? Не ждет ли Москву судьба Бейрута? Над городом висело дымное марево.
Он снова начал бродить по комнатам. В содержании передачи слышался незнакомый оттенок, но сам голос смутно напоминал что-то очень знакомое. «Правая организация „Красное знамя“ заявила о намерении провести сегодня вечером митинг на Пушкинской площади Москвы. Хотя силы специального назначения приведены в состояние боеготовности, наблюдатели считают, что правительство снова будет сидеть сложа руки, ожидая усиления беспорядков, чтобы под предлогом наведения общественного порядка смести политических противников справа и слева».
Стрелка указателя настройки находилась между цифрами 14 и 16 на средних волнах, и Аркадий понял, что слушает «Радио „Свобода“. Американцы содержали две пропагандистские радиостанции — „Голос Америки“ и „Радио „Свобода“. „Голос Америки“, укомплектованный американцами, был льстивым голосом рассудка. В „Свободе“ работали русские эмигранты и перебежчики. Отсюда ядовитый сарказм, более соответствующий характеру ее аудитории. К югу от Москвы полукольцом разместились мощные установки для глушения передач «Радио «Свобода“. Хотя круглосуточное глушение теперь и прекратили, Аркадию впервые удалось услышать станцию.
Диктор спокойно говорила о беспорядках в Ташкенте и Баку. Она сообщила о новых свидетельствах применения ядовитого газа в Грузии, новых случаях рака щитовидной железы как результате чернобыльской аварии, о стычках вдоль границы с Ираном, нападениях из засады в Нагорном Карабахе, об исламских митингах в Туркменистане, забастовках шахтеров в Донбассе и железнодорожников в Сибири, о засухе на Украине. Что касается остального мира, Восточная Европа, казалось, по-прежнему убирала свои спасательные шлюпки подальше от тонущего Советского Союза. И если что и могло служить утешением, так это то, что индусы, ирландцы, англичане, зулусы и буры тоже превратили свои страны в ад. Заканчивая, она сообщила, что следующая сводка новостей будет через двадцать минут.
Всякий благоразумный человек пришел бы в уныние, а Аркадий поглядел на часы. Он поднялся, взял сигареты и залпом выпил водку. Между новостями передавали об исчезновении Аральского моря. Орошение узбекских хлопковых полей иссушило впадающие в Арал реки, оставив на илистых берегах озера тысячи рыбацких лодок и миллионные косяки рыбы. Какая еще другая страна может сказать, что стерла с лица земли целое море?.. Он встал, чтобы поменять воду в банке с цветами.
Передача новостей продолжалась всего минуту. Он слушал нежные мелодии белорусских народных песен в ожидании следующей сводки. На этот раз она продолжалась десять минут. Сообщения остались прежние, но он ждал не их: ему хотелось вновь услышать ее голос. Он положил на стол часы. Обратил внимание на тюлевые занавески. Он, разумеется, знал, что на окнах висят занавески, но, если не сидеть вот так просто, можно и забыть о таких мелочах. Машинной, конечно, работы, но весьма приятные, с цветочным рисунком, сливающимся со слабым светом за окном.
«С последними известиями в эфире Ирина Асанова», — послышался ее голос.