Страница:
— Ты чуть не убил меня и хочешь еще. — Она быстро провела острым язычком по его чувственной нижней губе.
— Да, — ответил он.
— Но в этот раз люби меня нежно, милорд. Когда, удовлетворенные, они тихо лежали. Генри Стюарт сказал:
— Я хочу от тебя ребенка. У меня никогда не было детей.
— Если на это будет воля Божья, я с радостью выполню твое желание. — Вдруг она вспомнила о Роберте Сесле и рассмеялась.
— Чему это ты? — спросил принц. И проворчал:
— Наглый пес, — когда она ответила ему.
— Он заботится о тебе, дорогой, — сказала Жасмин, удивившись сама, что защищает королевского советника.
— Они только и думают, как бы женить меня на какой-нибудь благочестивой девственнице — страшной, но с безупречной королевской родословной. Ты видела миниатюру инфанты Марии Анны? Клянусь, с ее зубами она выглядит как крыса, — ворчал Генри Стюарт. — Они хотят, чтобы и мои сыновья были такими же.
— Я видела портрет инфанты, — упрекнула любовника Жасмин, — и думаю, что ты к ней несправедлив. Она симпатичная девушка, милорд, с большими глазами и изящным носиком. У нее приятный рот, а волосы еще красивее, чем у тебя.
— Но какие короткие! Я не люблю такие, но ее тетя, французская королева, ввела их в моду. А я считаю, что волосы у женщины должны быть по крайней мере до плеч, — возразил принц. — К тому же возникает вопрос о религии. Испанцы в делах веры такие же упрямые, как и англичане. Уж лучше бы они подыскали мне француженку. Она хоть и верила бы по-своему, но не лезла бы со своей верой к детям. Да, я считаю, француженка мне подошла бы больше.
— Как ты старомоден, милорд, — съязвила Жасмин. — Ты говоришь прямо как твой монарший отец.
— Господи! Только не это, — проревел Генри Стюарт. Наступили рождественские праздники. Распорядителем всех увеселений был назначен виконт Рочестерский. Жасмин с Сибиллой и матерью осматривали, как украшен Сент-Джеймский дворец. По стенам развесили тис, который славился как средство против колдунов и ведьм. А король так сильно боялся нечистой силы, которая, безусловно, прибудет на праздник во дворец сына. Лавр с древних времен считался символом власти и был уместен в этих покоях, раз Генри Стюарт унаследует когда-нибудь английский трон. Красные ягоды на фоне зеленых ветвей остролиста символизировали капли крови Христа, капающей из ран от тернового венца. Гирлянды из плюща — любимого растения Бахуса — согласно поверью защищали от пьянства, которое при дворе было весьма распространено. Омела охраняла от дурного настроения и вносила мир в дом.
У себя в комнатах Жасмин развесила лавр — символ чести. В лавровые гирлянды вплели напоминающий о дружбе розмарин.
Хотя круг знакомых у Жасмин был широк, уютно и спокойно она чувствовала себя только среди родных. Ее положение любовницы принца делало ее легкой добычей сплетников, а родные и слуги сплетен не распускали. Их нельзя было купить или уломать просьбами какого-нибудь искателя королевской милости. А придворных больше всего удивляло, что ни сама леди Линдли, ни ее родные не стремились получить выгод от ее положения.
— Глупые провинциалы, — заметил кто-то из придворных в присутствии леди Эссекс и графа Гленкирка.
— Нет, — возразила Франс Ховард, озадаченно улыбнувшись. — Просто они очень богаты.
— Но они могут стать еще богаче, — не соглашался придворный, недоуменно качая головой.
— Они из тех людей, — объяснил ему граф Гленкирк, — кто честь ставит выше выгоды. Такие уж они люди.
— И все-таки глупо не пользоваться случаем, раз удача сама идет в руки, — не унимался придворный.
— Ты идешь на двенадцатую ночь к Робину Саутвуду? — спросила графа Франс Ховард, не обращая на придворного никакого внимания. — Бен Джонсон вместе с Индиго Джоунсом придумали замечательную маску. Принц будет играть волшебного короля Оберона, а леди Линдли королеву Титанию. Мне рассказывали, что для нее приготовили совершенно скандальный костюм — моя служанка знает одну из портних мастера Джоунса. Я слышала, платье совершенно прозрачное, а белья она не наденет! Как ты думаешь, она осмелится?
— Понятия не имею, — ответил граф, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно. — Скажи-ка, мадам, а какой ты наденешь костюм? — спросил он, переключая ее внимание с Жасмин на себя саму.
Франс Ховард оглянулась вокруг и ответила почти шепотом:
— Поклянись, милорд, что никому не расскажешь. У придворных нет никакой фантазии. Если узнают о хорошей идее, ее тут же повторят десятки раз. Мне же не хочется в таком количестве шнырять по дому графа Линмутского.
— Клянусь, мадам, — так же полушепотом ответил он. — И первый поделюсь с тобой моим секретом. Я собираюсь прийти самим собой.
— Самим собой? — Франс Ховард слегка скривила рот. — Ну это не очень интересно, Гленкирк. Ты что, как и король, не любишь праздники? Может быть, это черта всех шотландцев? Он рассмеялся:
— Нет-нет, мне праздники нравятся. Просто я имел в виду, что оденусь в национальный шотландский костюм. Ты когда-нибудь видела шотландскую юбку?
Ее глаза округлились.
— Нет, никогда. И это правда, что ты явишься с голыми коленями?
— Сущая правда — с совершенно голыми, — насмешливо усмехнулся он. — Тебя возбуждает мысль о моих голых коленях?
— А они симпатичные или шишковатые? — усмехнулась она в ответ. — Я люблю мужчин-с гладкими коленями'.
— Ты сможешь оценить сама, — рассмеялся он. — А теперь, мадам, после того как я тебе признался, расскажи о своем наряде.
Франс Ховард встала на цыпочки. Граф склонил голову.
— Я оденусь Венерой, богиней любви древних римлян. А милорд Рочестер будет Адонисом. Что ты об этом думаешь?
— Тогда твой муж явится в качестве Вулкана? — спросил Гленкирк с каменным лицом. — А король будет самим Юпитером.
Леди Эссекс разразилась хохотом:
— Какой ты, ей-богу, смешной, милорд. Я понятия не имею, в чем придет на праздник лорд Эссекс. Но могу побиться об заклад, что в моих силах заставить его сыграть роль Вулкана! Забавная идея! Так что, мне проделать это?
— Не думаю, что это хорошо, — ответил граф, уже сожалея о своих словах. Нравы двора были жестокими, и сам он иногда бывал злым, вовсе не намереваясь так себя вести. Франс Ховард была настоящим крестом, который влачил молодой лорд Эссекс. Она оказалась плохой супругой, хоть и была забавной женщиной, решил Гленкирк. Поговаривали, что они не были даже близки, настолько леди Эссекс не нравился ее муж.
— Мне все равно, плохо это или хорошо, Гленкирк, а выглядело бы весьма забавно. Какое удовольствие я получу, если все удастся. А Эссекс, без сомнения, выставит себя на посмешище. Что ж, тем хуже для него, — заключила Франс.
— За что ты так ненавидишь мужа? — удивился граф;
— Я не хотела выходить за него замуж, но отец считал этот брак выгодным для Ховардов. Роберту Деверо я все высказала откровенно, но он послушался моего отца, потому что считал наш союз полезным и для своей семьи. Мне говорили, что я глупая девчонка и должна делать, что мне велят. Меня буквально тащили к алтарю. Отец два раза избил меня перед свадьбой, но, несмотря на их жестокость, я делала так, как хотела.
— С тобой трудно спорить, Франс Ховард, — заметил лорд Лесли.
— Трудно, — просто согласилась она. — А теперь скажи, что ты думаешь о моем костюме? Тебе понравилась идея? Я произведу впечатление?
— Произведешь, — заверил ее граф Гленкирк.
Жасмин возвратилась в Гринвуд за день до ежегодного праздника у дяди Робина.
— Я не смогу сохранить в секрете костюм, если не запрусь в собственном доме, — сказала она Генри Стюарту.
Нехотя он отпустил ее.
В глубине души Жасмин была счастлива оказаться дома. Сент-Джеймский дворец и Уайтхолл кишели придворными и просителями, там царили интриги, предательство и другие пороки, присущие королевскому двору. За каждым ее шагом следили, каждому слову придавали особый смысл. Она жила в постоянном напряжении и терпела это только ради юного принца, который так ее любил.
Но даже родные Жасмин не удержались от обсуждения ее положения, расположившись вечером за столом на ужин.
— Да уж, ты нас всех удивила, дорогая, — резко заметила Виллоу. — Никогда бы не подумала, что ты на такое способна.
И все же ты ведешь себя достойно. Что, интересно, думает об этом мама.
— Бабушка беспокоится о моем будущем, — ответила Жасмин.
— Ты хочешь сказать, девочка, что она оправдывает твое поведение? — Виллоу изобразила изумление, но холодным рассудком все понимала.
— Когда-то бабушка познала великую любовь, — мягко ответила племянница. — И теперь может войти в мое положение, тетя.
— Хм, — фыркнула графиня Альсестерская, отказываясь от спора. — Надеюсь, ты получишь от этой связи хотя бы что-нибудь. Поместье или дом в городе, — добавила она. — Хоть что-нибудь. Полагаю, ты заслужила.
— Жасмин играет заглавную роль в завтрашней маске, — гордо сообщила Велвет. — И Сибилла тоже участвует. Она будет нимфой реки Вай. А младшая дочь Робина с малюткой Недди будут у принца Карла злыми лесными духами. Думаю, Виллоу, это будет потрясающий спектакль.
— Как я скучаю по прежним временам, — призналась Виллоу. — Мы так славно танцевали при дворе королевы Елизаветы. Намного приятнее, чем эти дорогостоящие «маски». Из-за расходов королевы король постоянно в долгу — казна ведь не бездонная, Велвет. Теперь они еще сильнее обложат налогами наши торговые дома, чтобы расплатиться за свои глупости.
— Король — щедрый человек, — заметила Жасмин.
— На чужие деньги, — парировала тетя. — Когда это кончится? — возмутилась она. — Я так рада, что все мои дочери замужем за джентльменами из провинции. От двора надо держаться подальше, где только и делают, что попусту тратят деньги и так легко могут скомпрометировать женщину.
— Мою дочь скомпрометировать нелегко, — запальчиво ответила Велвет. — Отказав принцу, она бы вызвала гораздо больший скандал, чем уступив ему. Но если ты, Виллоу, большую часть жизни провела в деревне, как тебе понять этикет двора Стюартов?
Сибилла легонько стукнула под столом сводную сестру, ее глаза весело блестели, в то время как их мать и тетя обменивались колкостями. Тетя Виллоу очень не любила, когда ее уличали в невежестве.
— Я бы умерла, если кто-нибудь из моих дочерей повел бы себя так, как Жасмин, — объявила она.
— И была бы совершенно права, — подхватила Жасмин. — Потому что все твои дочери замужем и мужья их живы. Мне повезло меньше, и поскольку принц тоже холост, наше любовное приключение никому не причиняет горя.
— А что будет, когда принц женится? — спросила Виллоу. — Что станется с тобой?
— Конечно, принц когда-нибудь женится. Это необходимо для блага королевства. Я покину двор, когда этот день наступит. Хэлу я об этом сказала — своим присутствием я не собираюсь ставить его жену в неудобное положение. Мне будет нетрудно это сделать. Жизнью при дворе я не дорожу и соскучилась по детям и деревне.
— Боже! — воскликнула Виллоу. — Как ты похожа на маму. Помню, как трудно мне было договориться с ней. Господь, спаси нас и помилуй, ты говоришь и думаешь, как она.
Все сидящие за столом рассмеялись, а Робин шутливо-сочувственно обратился к ней:
— Бедняжка Виллоу! Тебе так и не удалось заставить маму вести себя подобно доброй домохозяйке. А это ведь был твой крест, старшая сестренка. А теперь еще появилась такая же трудновоспитуемая племянница.
— Смейся, сколько хочешь, Роберт Саутвуд, — ощетинилась Виллоу, — но увидишь, ничего хорошего из отношений Жасмин с принцем Генри не выйдет. Они только привлекут внимание к нашей семье. А ее благополучие всегда основывалось на том, что нас не замечали.
— Я родственник короля, — возразил граф Брок-Кэрнский. — Как нас могут не знать при дворе? Прости, Виллоу, если тебя это не устраивает, но это так. Теперь половину года мне приходится проводить в Англии, хотя я вовсе этого не хочу.
Разговор перешел на костюмы для праздника у графа Линмутского, который должен был состояться следующим вечером.
— Я слышала. Жасмин, к завтрашнему спектаклю тебе приготовили вовсе неприличный костюм, — проговорила тетя. — Это действительно так?
— Боюсь, ты будешь шокирована, — призналась Жасмин. — Хотя в Индии одеваются еще смелее. Там тело не считается неприличным. Может быть, тебя успокоит, что сразу после «маски» я переоденусь в другое платье. Принц будет Солнцем, а я Луной.
— О, как одинаково мы думали! — воскликнула леди Саутвуд. — Твой дядя Робин, дорогая Жасмин, оденется Вечерней звездой, а я Утренней. Костюмы будут в основном голубыми.
— А у принца — из золотой парчи, — сказала Жасмин. — А мой, тетя Эйнджел, — из серебряной. А как ты оденешься на праздник к дяде Робину? — Она повернулась к Виллоу.
— Древней богиней дома и очага, — едко ответила та.
— Замечательно подходит для тебя, — пробормотал лорд Саутвуд и взглянул на ее мужа. — А ты, Джеймс? Что умного пришло тебе в голову и одобрено Виллоу?
— Я одобряю все, что делает Джеймс, — бросила Виллоу Робину. — Он — самый разумный из всех мужчин. — И она ласково улыбнулась своему терпеливому мужу, которого искренне любила.
— В церкви нашего поместья я нашел несколько старых платьев, — ответил граф Альсестерский. — Не имею представления, сколько они там пролежали. Может быть, со времен короля Генриха. Виллоу любезно согласилась зашить одно из них, и я оденусь монахом.
Остальные мужчины за столом не удержались и покатились от безудержного смеха. Джеймс Эдварде моргнул голубыми глазами, и даже женщины захихикали.
— Пикните еще хоть слово! — пригрозила Виллоу, обидевшись на родных.
Но за столом стоял такой хохот, что никто не мог молвить ни словечка.
Глава 20
— Да, — ответил он.
— Но в этот раз люби меня нежно, милорд. Когда, удовлетворенные, они тихо лежали. Генри Стюарт сказал:
— Я хочу от тебя ребенка. У меня никогда не было детей.
— Если на это будет воля Божья, я с радостью выполню твое желание. — Вдруг она вспомнила о Роберте Сесле и рассмеялась.
— Чему это ты? — спросил принц. И проворчал:
— Наглый пес, — когда она ответила ему.
— Он заботится о тебе, дорогой, — сказала Жасмин, удивившись сама, что защищает королевского советника.
— Они только и думают, как бы женить меня на какой-нибудь благочестивой девственнице — страшной, но с безупречной королевской родословной. Ты видела миниатюру инфанты Марии Анны? Клянусь, с ее зубами она выглядит как крыса, — ворчал Генри Стюарт. — Они хотят, чтобы и мои сыновья были такими же.
— Я видела портрет инфанты, — упрекнула любовника Жасмин, — и думаю, что ты к ней несправедлив. Она симпатичная девушка, милорд, с большими глазами и изящным носиком. У нее приятный рот, а волосы еще красивее, чем у тебя.
— Но какие короткие! Я не люблю такие, но ее тетя, французская королева, ввела их в моду. А я считаю, что волосы у женщины должны быть по крайней мере до плеч, — возразил принц. — К тому же возникает вопрос о религии. Испанцы в делах веры такие же упрямые, как и англичане. Уж лучше бы они подыскали мне француженку. Она хоть и верила бы по-своему, но не лезла бы со своей верой к детям. Да, я считаю, француженка мне подошла бы больше.
— Как ты старомоден, милорд, — съязвила Жасмин. — Ты говоришь прямо как твой монарший отец.
— Господи! Только не это, — проревел Генри Стюарт. Наступили рождественские праздники. Распорядителем всех увеселений был назначен виконт Рочестерский. Жасмин с Сибиллой и матерью осматривали, как украшен Сент-Джеймский дворец. По стенам развесили тис, который славился как средство против колдунов и ведьм. А король так сильно боялся нечистой силы, которая, безусловно, прибудет на праздник во дворец сына. Лавр с древних времен считался символом власти и был уместен в этих покоях, раз Генри Стюарт унаследует когда-нибудь английский трон. Красные ягоды на фоне зеленых ветвей остролиста символизировали капли крови Христа, капающей из ран от тернового венца. Гирлянды из плюща — любимого растения Бахуса — согласно поверью защищали от пьянства, которое при дворе было весьма распространено. Омела охраняла от дурного настроения и вносила мир в дом.
У себя в комнатах Жасмин развесила лавр — символ чести. В лавровые гирлянды вплели напоминающий о дружбе розмарин.
Хотя круг знакомых у Жасмин был широк, уютно и спокойно она чувствовала себя только среди родных. Ее положение любовницы принца делало ее легкой добычей сплетников, а родные и слуги сплетен не распускали. Их нельзя было купить или уломать просьбами какого-нибудь искателя королевской милости. А придворных больше всего удивляло, что ни сама леди Линдли, ни ее родные не стремились получить выгод от ее положения.
— Глупые провинциалы, — заметил кто-то из придворных в присутствии леди Эссекс и графа Гленкирка.
— Нет, — возразила Франс Ховард, озадаченно улыбнувшись. — Просто они очень богаты.
— Но они могут стать еще богаче, — не соглашался придворный, недоуменно качая головой.
— Они из тех людей, — объяснил ему граф Гленкирк, — кто честь ставит выше выгоды. Такие уж они люди.
— И все-таки глупо не пользоваться случаем, раз удача сама идет в руки, — не унимался придворный.
— Ты идешь на двенадцатую ночь к Робину Саутвуду? — спросила графа Франс Ховард, не обращая на придворного никакого внимания. — Бен Джонсон вместе с Индиго Джоунсом придумали замечательную маску. Принц будет играть волшебного короля Оберона, а леди Линдли королеву Титанию. Мне рассказывали, что для нее приготовили совершенно скандальный костюм — моя служанка знает одну из портних мастера Джоунса. Я слышала, платье совершенно прозрачное, а белья она не наденет! Как ты думаешь, она осмелится?
— Понятия не имею, — ответил граф, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно. — Скажи-ка, мадам, а какой ты наденешь костюм? — спросил он, переключая ее внимание с Жасмин на себя саму.
Франс Ховард оглянулась вокруг и ответила почти шепотом:
— Поклянись, милорд, что никому не расскажешь. У придворных нет никакой фантазии. Если узнают о хорошей идее, ее тут же повторят десятки раз. Мне же не хочется в таком количестве шнырять по дому графа Линмутского.
— Клянусь, мадам, — так же полушепотом ответил он. — И первый поделюсь с тобой моим секретом. Я собираюсь прийти самим собой.
— Самим собой? — Франс Ховард слегка скривила рот. — Ну это не очень интересно, Гленкирк. Ты что, как и король, не любишь праздники? Может быть, это черта всех шотландцев? Он рассмеялся:
— Нет-нет, мне праздники нравятся. Просто я имел в виду, что оденусь в национальный шотландский костюм. Ты когда-нибудь видела шотландскую юбку?
Ее глаза округлились.
— Нет, никогда. И это правда, что ты явишься с голыми коленями?
— Сущая правда — с совершенно голыми, — насмешливо усмехнулся он. — Тебя возбуждает мысль о моих голых коленях?
— А они симпатичные или шишковатые? — усмехнулась она в ответ. — Я люблю мужчин-с гладкими коленями'.
— Ты сможешь оценить сама, — рассмеялся он. — А теперь, мадам, после того как я тебе признался, расскажи о своем наряде.
Франс Ховард встала на цыпочки. Граф склонил голову.
— Я оденусь Венерой, богиней любви древних римлян. А милорд Рочестер будет Адонисом. Что ты об этом думаешь?
— Тогда твой муж явится в качестве Вулкана? — спросил Гленкирк с каменным лицом. — А король будет самим Юпитером.
Леди Эссекс разразилась хохотом:
— Какой ты, ей-богу, смешной, милорд. Я понятия не имею, в чем придет на праздник лорд Эссекс. Но могу побиться об заклад, что в моих силах заставить его сыграть роль Вулкана! Забавная идея! Так что, мне проделать это?
— Не думаю, что это хорошо, — ответил граф, уже сожалея о своих словах. Нравы двора были жестокими, и сам он иногда бывал злым, вовсе не намереваясь так себя вести. Франс Ховард была настоящим крестом, который влачил молодой лорд Эссекс. Она оказалась плохой супругой, хоть и была забавной женщиной, решил Гленкирк. Поговаривали, что они не были даже близки, настолько леди Эссекс не нравился ее муж.
— Мне все равно, плохо это или хорошо, Гленкирк, а выглядело бы весьма забавно. Какое удовольствие я получу, если все удастся. А Эссекс, без сомнения, выставит себя на посмешище. Что ж, тем хуже для него, — заключила Франс.
— За что ты так ненавидишь мужа? — удивился граф;
— Я не хотела выходить за него замуж, но отец считал этот брак выгодным для Ховардов. Роберту Деверо я все высказала откровенно, но он послушался моего отца, потому что считал наш союз полезным и для своей семьи. Мне говорили, что я глупая девчонка и должна делать, что мне велят. Меня буквально тащили к алтарю. Отец два раза избил меня перед свадьбой, но, несмотря на их жестокость, я делала так, как хотела.
— С тобой трудно спорить, Франс Ховард, — заметил лорд Лесли.
— Трудно, — просто согласилась она. — А теперь скажи, что ты думаешь о моем костюме? Тебе понравилась идея? Я произведу впечатление?
— Произведешь, — заверил ее граф Гленкирк.
Жасмин возвратилась в Гринвуд за день до ежегодного праздника у дяди Робина.
— Я не смогу сохранить в секрете костюм, если не запрусь в собственном доме, — сказала она Генри Стюарту.
Нехотя он отпустил ее.
В глубине души Жасмин была счастлива оказаться дома. Сент-Джеймский дворец и Уайтхолл кишели придворными и просителями, там царили интриги, предательство и другие пороки, присущие королевскому двору. За каждым ее шагом следили, каждому слову придавали особый смысл. Она жила в постоянном напряжении и терпела это только ради юного принца, который так ее любил.
Но даже родные Жасмин не удержались от обсуждения ее положения, расположившись вечером за столом на ужин.
— Да уж, ты нас всех удивила, дорогая, — резко заметила Виллоу. — Никогда бы не подумала, что ты на такое способна.
И все же ты ведешь себя достойно. Что, интересно, думает об этом мама.
— Бабушка беспокоится о моем будущем, — ответила Жасмин.
— Ты хочешь сказать, девочка, что она оправдывает твое поведение? — Виллоу изобразила изумление, но холодным рассудком все понимала.
— Когда-то бабушка познала великую любовь, — мягко ответила племянница. — И теперь может войти в мое положение, тетя.
— Хм, — фыркнула графиня Альсестерская, отказываясь от спора. — Надеюсь, ты получишь от этой связи хотя бы что-нибудь. Поместье или дом в городе, — добавила она. — Хоть что-нибудь. Полагаю, ты заслужила.
— Жасмин играет заглавную роль в завтрашней маске, — гордо сообщила Велвет. — И Сибилла тоже участвует. Она будет нимфой реки Вай. А младшая дочь Робина с малюткой Недди будут у принца Карла злыми лесными духами. Думаю, Виллоу, это будет потрясающий спектакль.
— Как я скучаю по прежним временам, — призналась Виллоу. — Мы так славно танцевали при дворе королевы Елизаветы. Намного приятнее, чем эти дорогостоящие «маски». Из-за расходов королевы король постоянно в долгу — казна ведь не бездонная, Велвет. Теперь они еще сильнее обложат налогами наши торговые дома, чтобы расплатиться за свои глупости.
— Король — щедрый человек, — заметила Жасмин.
— На чужие деньги, — парировала тетя. — Когда это кончится? — возмутилась она. — Я так рада, что все мои дочери замужем за джентльменами из провинции. От двора надо держаться подальше, где только и делают, что попусту тратят деньги и так легко могут скомпрометировать женщину.
— Мою дочь скомпрометировать нелегко, — запальчиво ответила Велвет. — Отказав принцу, она бы вызвала гораздо больший скандал, чем уступив ему. Но если ты, Виллоу, большую часть жизни провела в деревне, как тебе понять этикет двора Стюартов?
Сибилла легонько стукнула под столом сводную сестру, ее глаза весело блестели, в то время как их мать и тетя обменивались колкостями. Тетя Виллоу очень не любила, когда ее уличали в невежестве.
— Я бы умерла, если кто-нибудь из моих дочерей повел бы себя так, как Жасмин, — объявила она.
— И была бы совершенно права, — подхватила Жасмин. — Потому что все твои дочери замужем и мужья их живы. Мне повезло меньше, и поскольку принц тоже холост, наше любовное приключение никому не причиняет горя.
— А что будет, когда принц женится? — спросила Виллоу. — Что станется с тобой?
— Конечно, принц когда-нибудь женится. Это необходимо для блага королевства. Я покину двор, когда этот день наступит. Хэлу я об этом сказала — своим присутствием я не собираюсь ставить его жену в неудобное положение. Мне будет нетрудно это сделать. Жизнью при дворе я не дорожу и соскучилась по детям и деревне.
— Боже! — воскликнула Виллоу. — Как ты похожа на маму. Помню, как трудно мне было договориться с ней. Господь, спаси нас и помилуй, ты говоришь и думаешь, как она.
Все сидящие за столом рассмеялись, а Робин шутливо-сочувственно обратился к ней:
— Бедняжка Виллоу! Тебе так и не удалось заставить маму вести себя подобно доброй домохозяйке. А это ведь был твой крест, старшая сестренка. А теперь еще появилась такая же трудновоспитуемая племянница.
— Смейся, сколько хочешь, Роберт Саутвуд, — ощетинилась Виллоу, — но увидишь, ничего хорошего из отношений Жасмин с принцем Генри не выйдет. Они только привлекут внимание к нашей семье. А ее благополучие всегда основывалось на том, что нас не замечали.
— Я родственник короля, — возразил граф Брок-Кэрнский. — Как нас могут не знать при дворе? Прости, Виллоу, если тебя это не устраивает, но это так. Теперь половину года мне приходится проводить в Англии, хотя я вовсе этого не хочу.
Разговор перешел на костюмы для праздника у графа Линмутского, который должен был состояться следующим вечером.
— Я слышала. Жасмин, к завтрашнему спектаклю тебе приготовили вовсе неприличный костюм, — проговорила тетя. — Это действительно так?
— Боюсь, ты будешь шокирована, — призналась Жасмин. — Хотя в Индии одеваются еще смелее. Там тело не считается неприличным. Может быть, тебя успокоит, что сразу после «маски» я переоденусь в другое платье. Принц будет Солнцем, а я Луной.
— О, как одинаково мы думали! — воскликнула леди Саутвуд. — Твой дядя Робин, дорогая Жасмин, оденется Вечерней звездой, а я Утренней. Костюмы будут в основном голубыми.
— А у принца — из золотой парчи, — сказала Жасмин. — А мой, тетя Эйнджел, — из серебряной. А как ты оденешься на праздник к дяде Робину? — Она повернулась к Виллоу.
— Древней богиней дома и очага, — едко ответила та.
— Замечательно подходит для тебя, — пробормотал лорд Саутвуд и взглянул на ее мужа. — А ты, Джеймс? Что умного пришло тебе в голову и одобрено Виллоу?
— Я одобряю все, что делает Джеймс, — бросила Виллоу Робину. — Он — самый разумный из всех мужчин. — И она ласково улыбнулась своему терпеливому мужу, которого искренне любила.
— В церкви нашего поместья я нашел несколько старых платьев, — ответил граф Альсестерский. — Не имею представления, сколько они там пролежали. Может быть, со времен короля Генриха. Виллоу любезно согласилась зашить одно из них, и я оденусь монахом.
Остальные мужчины за столом не удержались и покатились от безудержного смеха. Джеймс Эдварде моргнул голубыми глазами, и даже женщины захихикали.
— Пикните еще хоть слово! — пригрозила Виллоу, обидевшись на родных.
Но за столом стоял такой хохот, что никто не мог молвить ни словечка.
Глава 20
Празднества в доме графа Линмутского были организованы широко, как никогда. Погода для января стояла необычайно мягкая. На деревьях развесили фонари. В разных частях садов, выходящих на Темзу, разложили костры, чтобы жечь всю ночь. В полночь гостей предполагалось вывести из дома и позабавить фейерверком, который запустят с баржи, стоящей посередине реки. Раньше такого развлечения никто не видывал, и все завидовали сообразительности графа Линмутского.
В огромном бальном зале устроили сцену. Сам Индиго Джоунс прибыл, чтобы следить, как возводят праздничные сооружения. Платить же за все приходилось графу Линмутскому. И хотя он ни за что бы не признался сестре Виллоу, расходы эти стали казаться ему ощутимыми, он задумался, стоят ли они того. Конечно, замечательно следить за мгновенным очарованием «маски», но затраты на нее Роберт не собирался перекладывать на детей и внуков. Его старшие дочери были замужем за обеспеченными людьми, но вторая жена Эйнджел родила других детей, старшему сыну и наследнику Джеффри исполнился 21 год, младшей Лауре — 12.
Любимица отца Лаура Саутвуд репетировала роль вместе с Недди Гордоном и принцем Карлом, которым было по десять лет. Ничто не нравилось ей так, как «маски», и, к тревоге отца, она любила двор короля Якова.
Родственники собрались в доме графа Линмутского после обеда, задолго до приезда гостей. Целую комнату отвели под костюмерную. Служанки и лакеи установили для господ столы и изящные ширмы, за которыми те могли переодеваться. Несколько зеркал в гнутых золоченых рамах давали возможность участникам представления посмотреть на себя перед выходом на сцену. Без этого они никогда бы не появились перед публикой.
Была подана легкая закуска, после которой родственники разошлись по отведенным им спальням. Жасмин едва прикоснулась к еде — последние дни она чувствовала себя неважно.
— Ты не беременна. Жасмин? — прямо спросила ее мать, когда они вместе устроились подле уютного очага. Несмотря на заверения графа Брок-Кэрнского, она испытывала тревогу при мысли, что Жасмин может стать матерью незаконнорожденного ребенка принца.
— Я не уверена, мама, — честно ответила дочь.
— Когда последний раз у тебя были месячные?
— Пять недель назад. Пока еще ничего нельзя сказать. Пожалуйста, не говори никому. Я буду глупо выглядеть, если ошибусь, а Хэл разочаруется.
— Но сама-то ты что чувствуешь — беременна или нет? — Бирюзово-голубые глаза Жасмин встретились с зелеными растерянными глазами матери. «Какая она милая», — подумала Жасмин, чувствуя потребность защитить Велвет де Мариско Гордон, которая ей была скорее сестрой, чем матерью.
— Да, мама, думаю, что да, — ответила она. — Извини, я расстроила тебя, но меня саму это радует. Это то, чего больше всего на свете хочет принц.
— Но ребенок окажется незаконнорожденным!
— Незаконнорожденным ребенком сына короля, мама. Это совсем другое дело. Разве не был таким лорд Гордон? Гордоны из Брок-Кэрна, кажется, гордятся таким родством.
— Они живут в Шотландии, а здесь — Англия, — возразила Велвет.
— У короля Генриха Восьмого был любимый сын, рожденный не от законной жены. Он окружил его заботой и почестями. Я знаю, мама, так будет и с моим ребенком. Вам трудно это понять, и тетя Виллоу, когда я ей скажу, разразится уничтожающей тирадой, но бабушка сможет принять.
Некоторое время женщины молча посидели перед огнем, потом Велвет спросила:
— Когда ты покинешь двор? Ты ведь не намерена демонстрировать здесь всем свой живот? Скромность была всегда твоим лучшим качеством.
— Спасибо, мама, — улыбнулась Жасмин. — Думаю, что подожду до мая, а когда дороги станут проезжими, отправлюсь в Королевский Молверн, а не в Кэдби. Мне всегда было спокойнее с бабушкой.
— А что на это скажет принц?
— Он будет рад стать отцом, но наша разлука его опечалит. Как бы то ни было, я буду вынуждена уехать. Толстой, как бочка, я не могу здесь оставаться. К тому же начнутся споры, будут биться об заклад, когда я разрожусь и кто появится на свет — мальчик или девочка. До родов я останусь с бабушкой. А потом следующей зимой, может быть, вернусь ко двору.
А может быть, и нет. Король никак не договорится с королевой о выборе невесты для Хэла. Но как только они узнают о моей беременности, то быстро примут решение. Их наследнику давно нужна жена. Но обещай, мама, никому не рассказывать обо мне. Даже лорду Гордону. Обещаешь?
— Обещаю, — устало кивнула головой Велвет. С наступлением вечера в дом графа Линмутского начали прибывать гости. Длинная вереница карет выстроилась вдоль аллеи, ведущей от дороги через парк к подъезду. Леди и джентльмены появлялись из экипажей в причудливых маскарадных костюмах всех цветов и оттенков и легко по лестнице, вбегали в дом. Там для них были приготовлены всяческие развлечения. Они танцевали, пили, сплетничали, играли в карты, следили за петушиными боями, которые проводились в специальном загоне, выстроенном в одном из салонов. Тут и там мужчины и женщины заключали пари.
Был накрыт стол. Только утром с побережья в бочках привезли устриц. Их особенно ценили мужчины за свойства, как говорили медики, повышать потенцию. За устрицами следовал рыбный стол: шотландская семга, запеченная в тесте форель, копченые осетры и угри, треска в сметанном соусе с укропом, сельдь, сваренные в легком вине креветки и плавающие в нем нарезанные дольками лимоны.
Следующий стол был посвящен дичи. Его украшал великолепный павлин с распущенным ярким хвостом. Вокруг громоздились жареные гуси и утки, фаршированные шафранным рисом со сливами и различными травами, каплуны с сухими фруктами в лимонном соусе, огромные жареные индюки, куропатки, перепела, овсянки, большое блюдо с жаворонками, источающими янтарный сок.
Другой стол ломился от туши быка, зажаренной в соли на открытом пламени в очаге на кухне. Рядом стоял слуга в ливрее и отрезал куски для гостей. Тут же были ножки барашка, два жареных поросенка, деревенская ветчина, несколько дюжин пирожков с крольчатиной, не говоря уже о новомодном блюде из Франции — ломтиках мяса в красном вине с морковью и луком. Кажется, оно понравилось всем, а его попробовало немало гостей.
Дальше стоял тушенный в белом вине салат-латук, вазы с бобами, фасолью, морковью, турнепсом и горошком. Подали хлеб, сладкое деревенское масло и на пробу гостям огромные головы французского сыра.
Последний стол собрал на себе всевозможные сладости: пирожки, вафли, желе, заварные кремы, торты, сушеные фрукты, лепестки фиалки и розы. Вазы наполнили грушами, яблоками и апельсинами из Испании. И нескончаемым потоком струилось вино и пиво.
Королева не разрешала никому из участников ни есть, ни пить до спектакля. Несколько лет назад, когда этого правила еще не существовало, Бен Джонсон написал «маску» к визиту из Дании ее старшего брата. Но праздник пошел наперекосяк. Дамы попробовали вина и опьянели.
Спектакль о семи добродетелях превратился в величайший скандал, когда Веру стошнило прямо на сапоги короля Дании, пьяная Надежда, не способная выговорить ни слова, глупо заикалась, а Любовь нашли за кулисами в объятиях лорда Оливера. Она хотя бы оправдала свою маску. Но лорд Оливер не был ни красив, ни богат, ни особенно симпатичен.
К нынешней двенадцатой ночи Индиго Джоунс придумал замечательные мизансцены. Действие происходило в волшебном королевстве. Его жители бодрствовали, пока было тепло, но зимние месяцы они не любили. Тогда господствовал Царь-Мороз и его подданные — домовые и эльфы. А жители волшебного королевства в это время спали в надежных укрытиях.
Придворные устроились перед сценой, и полилась музыка. Два маленьких пажа, одетых в костюмчики из светло-голубого бархата с кружевными воротничками, в мягких шляпах с перьями и в сапогах с загнутыми на средневековый манер носами, держали края темно-синего занавеса. Они раздвинули его, приоткрыв спальню из дуба волшебного короля и королевы. Оберон спал один. Рядом с ним одеяло было откинуто.
Внезапно он проснулся, протер глаза, потянулся и тут увидел, что Титании нет. Он быстро вскочил. Публика зааплодировала стоящему перед ней Генри Стюарту, а дамы принялись подталкивать друг друга локтями, завидев его костюм. Его кожаные золоченые сапоги были увиты молодыми побегами и вместо шпор увенчаны крыльями. Но гораздо интереснее дамам показалось, что выше сапог до колен ноги принца были совершенно голыми. На нем были надеты обтягивающие короткие панталоны в золотую и серебряную полоску, отделанные кружевами, а выше нечто, напоминающее нагрудник с рукавами римских времен из шелков цвета королевского пурпура.
Рассерженный король разбудил свой двор и приказал искать королеву. Волшебные придворные забегали туда-сюда, усердно разыскивая Титанию. Наконец три очаровательных лесных духа, которых исполняли принц Карл, Эдвард Гордон и леди Лаура Саутвуд, — все в облегающих панталонах зеленого цвета и коричневых блузах с рваными краями и с золотисто-жемчужными крылышками на спинах — поспешили к королю рассказать, о чем они слышали в лесу. Они танцевали очень мило, и их крылышки трепетали, как настоящие.
Титанию украл Царь-Мороз! Волшебством он хотел заставить ее остаться с ним, потому что давно уже ревновал ее к Оберону. Заклятия заставили ее забыть своего принца, и свадьбу назначили на следующее утро.
Оберон был в отчаянии. Но когда он надевал на голову золотой шлем, украшенный перьями и золоченым победным венцом, у него возникла удачная мысль. Нужно убедить Весну прийти раньше, и тогда Царь-Мороз скроется до следующей зимы. Цветы же и птицы разбудят память Титании.
По мере действия всем становилось очевидно, каким талантом владел Индиго Джоунс. Красиво нарисованные декорации легко передвигались на колесах лакеями в ливреях, когда менялись сцены. Костюмы казались лучшими из всех, которые создал художник.
Появилась Аврора, славная богиня Зари, и принесла с собой новый день. Сочувствуя замыслу Оберона, она едва двигалась, медленно вознося на небо рассвет. Царь-Мороз — виконт Рочестерский в белом с серебром костюме приготовился овладеть невестой. Двор замер, жадно ожидая выхода Жасмин — слухи о ее костюме ходили скандальные. С потолка спустилась огромная деревянная посеребренная снежинка, на которой восседала леди Линдли в роли Титании.
Сначала публика оказалась разочарованной: по первому впечатлению костюм Жасмин не представлял ничего особенного. Царь-Мороз помог ей сойти со снежинки, и, когда Титания вышла на свет, у зрителей вырвался общий вздох. Костюм был таким прозрачным, каких еще никто не видывал. Казалось, он и в самом деле из лунного света и паутины, таким был переливающимся и изумрудным. Края одежды были специально разрезаны и открывали взорам длинные стройные ноги. Серебряная лента, повязанная выше пояса, подчеркивала пышную грудь Жасмин, соски, без сомнения, подведены карминно-красным. Длинные волосы распущены и присыпаны золотой и серебряной пудрой. Золотая корона на голове блистала хрусталем и жемчугом. Во время танца с Царем-Морозом грудь и живот вызывающе белели из-под прозрачных шелков.
— Я сейчас упаду в обморок, — прошептала Виллоу, театрально хватаясь рукой за сердце.
— Не трудись, дорогая, — посоветовал ей муж. — Все равно никто не обратит на тебя внимания. Уверяю, все смотрят на племянницу.
— Это возмутительно, Джеймс! — блеснула глазами Виллоу.
— Да, дорогая, — согласился муж, не сводя со сцены голубых глаз.
— Боже, — пробормотал Том Ашбурн. — Какая жалость, что Рован умер. Оставить такую женщину — настоящая трагедия.
В огромном бальном зале устроили сцену. Сам Индиго Джоунс прибыл, чтобы следить, как возводят праздничные сооружения. Платить же за все приходилось графу Линмутскому. И хотя он ни за что бы не признался сестре Виллоу, расходы эти стали казаться ему ощутимыми, он задумался, стоят ли они того. Конечно, замечательно следить за мгновенным очарованием «маски», но затраты на нее Роберт не собирался перекладывать на детей и внуков. Его старшие дочери были замужем за обеспеченными людьми, но вторая жена Эйнджел родила других детей, старшему сыну и наследнику Джеффри исполнился 21 год, младшей Лауре — 12.
Любимица отца Лаура Саутвуд репетировала роль вместе с Недди Гордоном и принцем Карлом, которым было по десять лет. Ничто не нравилось ей так, как «маски», и, к тревоге отца, она любила двор короля Якова.
Родственники собрались в доме графа Линмутского после обеда, задолго до приезда гостей. Целую комнату отвели под костюмерную. Служанки и лакеи установили для господ столы и изящные ширмы, за которыми те могли переодеваться. Несколько зеркал в гнутых золоченых рамах давали возможность участникам представления посмотреть на себя перед выходом на сцену. Без этого они никогда бы не появились перед публикой.
Была подана легкая закуска, после которой родственники разошлись по отведенным им спальням. Жасмин едва прикоснулась к еде — последние дни она чувствовала себя неважно.
— Ты не беременна. Жасмин? — прямо спросила ее мать, когда они вместе устроились подле уютного очага. Несмотря на заверения графа Брок-Кэрнского, она испытывала тревогу при мысли, что Жасмин может стать матерью незаконнорожденного ребенка принца.
— Я не уверена, мама, — честно ответила дочь.
— Когда последний раз у тебя были месячные?
— Пять недель назад. Пока еще ничего нельзя сказать. Пожалуйста, не говори никому. Я буду глупо выглядеть, если ошибусь, а Хэл разочаруется.
— Но сама-то ты что чувствуешь — беременна или нет? — Бирюзово-голубые глаза Жасмин встретились с зелеными растерянными глазами матери. «Какая она милая», — подумала Жасмин, чувствуя потребность защитить Велвет де Мариско Гордон, которая ей была скорее сестрой, чем матерью.
— Да, мама, думаю, что да, — ответила она. — Извини, я расстроила тебя, но меня саму это радует. Это то, чего больше всего на свете хочет принц.
— Но ребенок окажется незаконнорожденным!
— Незаконнорожденным ребенком сына короля, мама. Это совсем другое дело. Разве не был таким лорд Гордон? Гордоны из Брок-Кэрна, кажется, гордятся таким родством.
— Они живут в Шотландии, а здесь — Англия, — возразила Велвет.
— У короля Генриха Восьмого был любимый сын, рожденный не от законной жены. Он окружил его заботой и почестями. Я знаю, мама, так будет и с моим ребенком. Вам трудно это понять, и тетя Виллоу, когда я ей скажу, разразится уничтожающей тирадой, но бабушка сможет принять.
Некоторое время женщины молча посидели перед огнем, потом Велвет спросила:
— Когда ты покинешь двор? Ты ведь не намерена демонстрировать здесь всем свой живот? Скромность была всегда твоим лучшим качеством.
— Спасибо, мама, — улыбнулась Жасмин. — Думаю, что подожду до мая, а когда дороги станут проезжими, отправлюсь в Королевский Молверн, а не в Кэдби. Мне всегда было спокойнее с бабушкой.
— А что на это скажет принц?
— Он будет рад стать отцом, но наша разлука его опечалит. Как бы то ни было, я буду вынуждена уехать. Толстой, как бочка, я не могу здесь оставаться. К тому же начнутся споры, будут биться об заклад, когда я разрожусь и кто появится на свет — мальчик или девочка. До родов я останусь с бабушкой. А потом следующей зимой, может быть, вернусь ко двору.
А может быть, и нет. Король никак не договорится с королевой о выборе невесты для Хэла. Но как только они узнают о моей беременности, то быстро примут решение. Их наследнику давно нужна жена. Но обещай, мама, никому не рассказывать обо мне. Даже лорду Гордону. Обещаешь?
— Обещаю, — устало кивнула головой Велвет. С наступлением вечера в дом графа Линмутского начали прибывать гости. Длинная вереница карет выстроилась вдоль аллеи, ведущей от дороги через парк к подъезду. Леди и джентльмены появлялись из экипажей в причудливых маскарадных костюмах всех цветов и оттенков и легко по лестнице, вбегали в дом. Там для них были приготовлены всяческие развлечения. Они танцевали, пили, сплетничали, играли в карты, следили за петушиными боями, которые проводились в специальном загоне, выстроенном в одном из салонов. Тут и там мужчины и женщины заключали пари.
Был накрыт стол. Только утром с побережья в бочках привезли устриц. Их особенно ценили мужчины за свойства, как говорили медики, повышать потенцию. За устрицами следовал рыбный стол: шотландская семга, запеченная в тесте форель, копченые осетры и угри, треска в сметанном соусе с укропом, сельдь, сваренные в легком вине креветки и плавающие в нем нарезанные дольками лимоны.
Следующий стол был посвящен дичи. Его украшал великолепный павлин с распущенным ярким хвостом. Вокруг громоздились жареные гуси и утки, фаршированные шафранным рисом со сливами и различными травами, каплуны с сухими фруктами в лимонном соусе, огромные жареные индюки, куропатки, перепела, овсянки, большое блюдо с жаворонками, источающими янтарный сок.
Другой стол ломился от туши быка, зажаренной в соли на открытом пламени в очаге на кухне. Рядом стоял слуга в ливрее и отрезал куски для гостей. Тут же были ножки барашка, два жареных поросенка, деревенская ветчина, несколько дюжин пирожков с крольчатиной, не говоря уже о новомодном блюде из Франции — ломтиках мяса в красном вине с морковью и луком. Кажется, оно понравилось всем, а его попробовало немало гостей.
Дальше стоял тушенный в белом вине салат-латук, вазы с бобами, фасолью, морковью, турнепсом и горошком. Подали хлеб, сладкое деревенское масло и на пробу гостям огромные головы французского сыра.
Последний стол собрал на себе всевозможные сладости: пирожки, вафли, желе, заварные кремы, торты, сушеные фрукты, лепестки фиалки и розы. Вазы наполнили грушами, яблоками и апельсинами из Испании. И нескончаемым потоком струилось вино и пиво.
Королева не разрешала никому из участников ни есть, ни пить до спектакля. Несколько лет назад, когда этого правила еще не существовало, Бен Джонсон написал «маску» к визиту из Дании ее старшего брата. Но праздник пошел наперекосяк. Дамы попробовали вина и опьянели.
Спектакль о семи добродетелях превратился в величайший скандал, когда Веру стошнило прямо на сапоги короля Дании, пьяная Надежда, не способная выговорить ни слова, глупо заикалась, а Любовь нашли за кулисами в объятиях лорда Оливера. Она хотя бы оправдала свою маску. Но лорд Оливер не был ни красив, ни богат, ни особенно симпатичен.
К нынешней двенадцатой ночи Индиго Джоунс придумал замечательные мизансцены. Действие происходило в волшебном королевстве. Его жители бодрствовали, пока было тепло, но зимние месяцы они не любили. Тогда господствовал Царь-Мороз и его подданные — домовые и эльфы. А жители волшебного королевства в это время спали в надежных укрытиях.
Придворные устроились перед сценой, и полилась музыка. Два маленьких пажа, одетых в костюмчики из светло-голубого бархата с кружевными воротничками, в мягких шляпах с перьями и в сапогах с загнутыми на средневековый манер носами, держали края темно-синего занавеса. Они раздвинули его, приоткрыв спальню из дуба волшебного короля и королевы. Оберон спал один. Рядом с ним одеяло было откинуто.
Внезапно он проснулся, протер глаза, потянулся и тут увидел, что Титании нет. Он быстро вскочил. Публика зааплодировала стоящему перед ней Генри Стюарту, а дамы принялись подталкивать друг друга локтями, завидев его костюм. Его кожаные золоченые сапоги были увиты молодыми побегами и вместо шпор увенчаны крыльями. Но гораздо интереснее дамам показалось, что выше сапог до колен ноги принца были совершенно голыми. На нем были надеты обтягивающие короткие панталоны в золотую и серебряную полоску, отделанные кружевами, а выше нечто, напоминающее нагрудник с рукавами римских времен из шелков цвета королевского пурпура.
Рассерженный король разбудил свой двор и приказал искать королеву. Волшебные придворные забегали туда-сюда, усердно разыскивая Титанию. Наконец три очаровательных лесных духа, которых исполняли принц Карл, Эдвард Гордон и леди Лаура Саутвуд, — все в облегающих панталонах зеленого цвета и коричневых блузах с рваными краями и с золотисто-жемчужными крылышками на спинах — поспешили к королю рассказать, о чем они слышали в лесу. Они танцевали очень мило, и их крылышки трепетали, как настоящие.
Титанию украл Царь-Мороз! Волшебством он хотел заставить ее остаться с ним, потому что давно уже ревновал ее к Оберону. Заклятия заставили ее забыть своего принца, и свадьбу назначили на следующее утро.
Оберон был в отчаянии. Но когда он надевал на голову золотой шлем, украшенный перьями и золоченым победным венцом, у него возникла удачная мысль. Нужно убедить Весну прийти раньше, и тогда Царь-Мороз скроется до следующей зимы. Цветы же и птицы разбудят память Титании.
По мере действия всем становилось очевидно, каким талантом владел Индиго Джоунс. Красиво нарисованные декорации легко передвигались на колесах лакеями в ливреях, когда менялись сцены. Костюмы казались лучшими из всех, которые создал художник.
Появилась Аврора, славная богиня Зари, и принесла с собой новый день. Сочувствуя замыслу Оберона, она едва двигалась, медленно вознося на небо рассвет. Царь-Мороз — виконт Рочестерский в белом с серебром костюме приготовился овладеть невестой. Двор замер, жадно ожидая выхода Жасмин — слухи о ее костюме ходили скандальные. С потолка спустилась огромная деревянная посеребренная снежинка, на которой восседала леди Линдли в роли Титании.
Сначала публика оказалась разочарованной: по первому впечатлению костюм Жасмин не представлял ничего особенного. Царь-Мороз помог ей сойти со снежинки, и, когда Титания вышла на свет, у зрителей вырвался общий вздох. Костюм был таким прозрачным, каких еще никто не видывал. Казалось, он и в самом деле из лунного света и паутины, таким был переливающимся и изумрудным. Края одежды были специально разрезаны и открывали взорам длинные стройные ноги. Серебряная лента, повязанная выше пояса, подчеркивала пышную грудь Жасмин, соски, без сомнения, подведены карминно-красным. Длинные волосы распущены и присыпаны золотой и серебряной пудрой. Золотая корона на голове блистала хрусталем и жемчугом. Во время танца с Царем-Морозом грудь и живот вызывающе белели из-под прозрачных шелков.
— Я сейчас упаду в обморок, — прошептала Виллоу, театрально хватаясь рукой за сердце.
— Не трудись, дорогая, — посоветовал ей муж. — Все равно никто не обратит на тебя внимания. Уверяю, все смотрят на племянницу.
— Это возмутительно, Джеймс! — блеснула глазами Виллоу.
— Да, дорогая, — согласился муж, не сводя со сцены голубых глаз.
— Боже, — пробормотал Том Ашбурн. — Какая жалость, что Рован умер. Оставить такую женщину — настоящая трагедия.