Смолл Бертрис. Колдунья моя

   Они расположились на отдых. Френ и Дагда караулили по очереди; торговец вздрагивал от малейшего шороха. Девочка спала спокойно. Как только рассвело, они двинулись дальше, к прибрежной деревушке, где Френ должен был встретиться со своими двумя помощниками и их товаром. Мэйрин молчала, но Френ видел, что она замечает все вокруг, хотя ничего не говорит. Девочка оказалась не из глупых.
   Тем больше удовольствия получил Френ, увидев, как ее глаза расширились от потрясения при виде его отборных рабов. Их было пятнадцать человек. Двенадцать мужчин самого разного роста и сложения; у каждого на шее кожаный ошейник с металлическими заклепками, и все они прикованы друг к другу цепью, звенья которой продевались в железные петли ошейников. Три молодые женщины тоже были в ошейниках, но связаны друг с другом куда более милосердным способом: цепь крепилась к поясам. Когда они погрузились на судно и отплыли к берегам Англии, женщин освободили от цепей. Считалось, что женщины более покорны.
   Френ, его спутники и лошади разместились на открытой палубе корабля, везущего вино и соленую рыбу. Судно обогнуло побережье Бретани и Нормандии и прошло через пролив Де-ла-Дерут, оставив Бретань позади, Нормандию — по правую руку, а по левую — небольшой архипелаг. Мэйрин с интересом следила за рулевым, осторожно прокладывавшим курс через Ла-Манш, к Англии — родине англов и саксов. Вскоре после того, как они вышли в Ла-Манш, опустился туман, такой густой, что они не видели ни того, что осталось за спиной, ни того, куда они направляются.
   — На что они похожи? — спросила она у Дагды. — Эти люди, которые живут в Англии?
   — Они — смелые люди, — ответил Дагда. — Я могу утверждать это наверняка, ибо сражался против них. А в остальном, дитя мое, они очень похожи на людей, живущих в Бретани, да и в других землях. Они сражаются, чтобы выжить. Они живут. Они умирают.
   — Они говорят на нашем языке? — Сама Мэйрин говорила на кельтском языке бретонцев.
   Дагда отрицательно покачал головой.
   — У них свой собственный язык, но я его понимаю, и ты быстро научишься.
   — Значит, мы останемся в Англии, Дагда?
   — Да, — тихо прошептал он ей, — но Френ еще не знает об этом. У него в отношении тебя другие планы, моя маленькая госпожа, но этих планов не одобрили бы ни твоя святая мать, ни твой благородный отец. Я за тебя отвечаю и должен позаботиться о твоей безопасности.
   — А разве мы не можем отправиться к семье моей матери, в Ирландию, Дагда?
   — Я уже думал об этом, моя маленькая госпожа, но это путешествие слишком далекое и опасное. И, увы, у меня нет денег, чтобы облегчить наш путь, а чтобы попасть в Ирландию, нужны деньги на еду и на дорогу. Возможно, нам удастся это через несколько лет, но не сейчас. Первым делом мы должны отделаться от Френа. Впрочем, это будет не так-то трудно. — Дагда подумывал бросить Френа в аргоатском лесу, но, по здравом размышлении, решил, что следует использовать работорговца, чтобы он помог им выбраться из Бретани, где Мэйрин находиться уже небезопасно: Дагда не сомневался, что леди Бланш убила бы девочку, если бы смогла. По крайней мере сейчас девочка жива, а общество Френа облегчит им путешествие. Дагда еще не знал, что предпринять, когда они доберутся до Англии, но был уверен, что найдет выход.
   Ветер был несильным, туман — густым, а море — спокойным, как мельничный пруд. Чтобы переплыть пролив, понадобилось почти три дня. Оказавшись на берегу, Дагда не без удивления обнаружил, что Френа уже ожидали телеги, которые должны были доставить живой товар по дороге, называемой Стэйн-стрит, к городу, носившему имя Лондон. Дагда не допустил, чтобы его подопечная ехала в телеге с женщинами. Он снова посадил ее в седло перед собой, как в Бретани. Он не хотел, чтобы Мэйрин задавала этим женщинам вопросы наподобие тех, что интересовали ее прошлой ночью, когда она внезапно проснулась и обнаружила, что Френ и его двое помощников вовсю трудятся над тремя рабынями, услужливо наклонившимися над перилами, задравшими юбки и покорно терпящими грязную возню похотливых мужчин.
   Мэйрин толкнула Дагду в бок, разбудила его и спросила:
   — Они занимаются любовью? Дагда кивнул.
   — Они что, женаты на этих женщинах?
   — Нет, дитя мое.
   — Тогда почему же они занимаются с ними любовью? — невинно спросила девочка.
   Дагда увел ее подальше от непристойной сцены и, снова усевшись на палубу, ответил:
   — То, чем они занимаются, нехорошо, моя маленькая госпожа. Выбрось это из головы и ложись спать. — И, молча проклиная развратника Френа и его помощников, ласково прижал девочку к своей широкой груди и принялся тихо покачивать ее, пока она снова не задремала. Чем скорее он вырвет ее из лап Френа, тем лучше. Девочка еще слишком мала, чтобы сталкиваться с грубостью мира. Надо подыскать для нее безопасное место.
   Дагда однажды побывал в Дублине, но Лондон, город саксонцев, оказался совсем новым для него. С его точки зрения, этот город был слишком грязным, дымным и шумным; здания лепились слишком тесно друг к другу; жителей слишком много. Въехали они в Лондон ранним утром, когда город только просыпался. Помощники Френа уже успели найти выгодное место на главном рынке, у большого моста через реку.
   Вскоре рынок ожил, и малышка Мэйрин, в жизни не видевшая ничего подобного, смотрела вокруг во все глаза. Справа от них устанавливал свою палатку мясник, поднимая шест, с которого свисали свежие окорока. Слева стоял торговец певчими птицами; палатка его была увешана клетками из ивовых прутьев. Рядом с продавцом птиц разместился торговец рыбой; ведра на его прилавке были полны свежевыловленной рыбой и угрями. Прямо напротив них расположился торговец лошадьми, и это было одной из причин, по которым Френ выбрал именно это место. Лошади всегда привлекали внимание, и Френ мог надеяться, что его рабы не затеряются в толпе.
   Рядом с торговцем лошадьми пристроился лекарь, готовый за соответствующую плату поставить клиенту пиявок или вырвать зуб. Кое-кто не нашел себе места для торговли и ходил среди покупателей, выкрикивая цены н расхваливая свой товар. Среди разносчиков оказался румяный крестьянин, продающий молоко. Затем мимо прошел пирожник с подносом сладких булочек на голове; на смену ему появились миловидные девушки, торгующие лесными травами, цветами и свежей водой.
   Через час Френ уже был готов приступить к делу. Верный своему обещанию, он застегнул на тоненькой шее Мэйрин тяжелый кожаный ошейник и запер его на железный ключ, свисавший с большого кольца на его поясе.
   — Вот так! — произнес он с довольной улыбкой, проверив ошейник на крепость. — Теперь ты не ускользнешь в толпу с моим товаром, великан. Эта маленькая девчонка, которую ты так хорошо охранял всю дорогу, — первоклассный товар. Она принесет мне целое состояние в Константинополе! Мне заплатят за нее столько золота, что я смогу купить себе виллу на старость.
   — Значит, ты хочешь продать ее какому-нибудь грязному развратнику, торговец? И ты думал, что я настолько глуп и не знаю о твоих злодейских планах? Совесть у тебя есть? — отозвался Дагда, но Френ только засмеялся, и Дагда почувствовал, как в нем начинает закипать гнев. Эта была та знакомая ярость, что некогда превратилась в жажду крови и сделала его неодолимым воином. Но Френ уже отвернулся и не видел гневно сверкнувших глаз ирландца.
   Саксонцы больше не верили в ценность рабов, но время от времени все же покупали раба как дешевую рабочую силу, а потом заставляли его отработать свою стоимость, а также расходы владельца на пищу, кров и одежду. Покупатель, конечно, всегда наживался на этом, но рабы, которых привозили в Англию, все равно молились, чтобы их купил англосакс. Это было превосходным шансом вернуть свободу (большинство рабов родились свободными людьми). Покупатели же считали такое приобретение выгодным, поскольку в Англии цены на рабов регулировались законом.
   Френ приехал в Англию не с тем, чтобы всерьез продавать рабов, поскольку рынок здесь был нищим. На самом деле он надеялся приобрести здесь светлокожих, светловолосых и светлоглазых саксонских девушек, которые принесут ему большие прибыли на рынках Леванта. Не будем распространяться о том, каким образом ему удавалось добыть таких рабынь, но стоит заметить, что еще ни разу он не уезжал из Англии без товара.
   Дагда с интересом следил, как Френ ведет торговлю. Четверых рабов и двух рабынь купили очень быстро. И теперь Френ ожесточенно торговался с трактирщиком из-за третьей рабыни, молодой миловидной женщины с густыми каштановыми косами.
   — Эта девица умеет готовить пищу, прясть, шить, и… — торговец сделал паузу для пущего эффекта и откровенно подмигнул трактирщику, — и еще у нее прелестный пухлый задик, которым она будет согревать твою постель сырыми холодными ночами.
   — У меня молодая жена, — сказал трактирщик. — Можешь поверить, она не дает мне отдыху всю ночь напролет.
   — Ни за что не поверю, что такой крепкий парень, как ты, не бегает на сторону! — воскликнул Френ, фамильярно ткнув трактирщика под ребро. — И потом, запретный плод всегда сладок. Эта девица сможет помогать на кухне, прислуживать твоим посетителям и порой зарабатывать пару лишних монет на чердаке, если ты понимаешь, что я имею в виду. Она недурна собой, и можешь поверить, что под юбкой она горячая и сочная.
   Трактирщик окинул взглядом рабыню и, протянув руку, пощупал ее пухлую грудь. Девушка слегка подалась ему навстречу и медленно, сладострастно улыбнулась, глядя в глаза покупателю. Трактирщик нервно облизнул губы, обдумывая, разумно ли тратиться на такое приобретение.
   — Она покладиста? — спросил он Френа. Вообще-то трактирщик не рассчитывал покупать рабыню, но сейчас он уже не был так уверен, что рабыня ему не нужна.
   — Как овечка. — заверил торговец и повернулся к девушке.
   — Да, хозяин, я буду послушной, — подтвердила та, вызывающе поведя бедрами.
   — Я заплачу не больше установленной цены, — произнес трактирщик, тяжело переводя дух и нащупывая свой кошелек.
   — А я больше и не прошу, — отозвался Френ с легкой обидой, но понимая, что сделка состоялась. Трактирщик рассчитался, девушка пошла следом за своим новым хозяином, и Френ широко улыбнулся им вслед.
   Один из помощников работорговца рассмеялся.
   — Который раз ты продаешь Гиту? Клянусь распитием, эта девица куда полезнее на рынке, чем в постели!
   — Она совершенно незаменима! Как ей удается приводить ко мне девчонок! — воскликнул Френ. — Наслушавшись ее россказней о Византии, они просто умоляют меня увезти их с собой. Можешь не сомневаться, когда мы вернемся в Англию на следующий год, она наберет целую толпу юных красоток. Помнишь, как она расстаралась для нас два года назад в Йорке? Завтра мы отправимся в Винчестер. Мне не терпится взглянуть на девиц, которых приманила Альхреда за этот год. У меня есть еще подсадная утка, которая с лихвой отрабатывает свой хлеб.
   Совершив первые за это утро сделки, Френ и его помощники устроились поудобнее в ожидании новых покупателей. Дагда, в полной мере осознав всю бесцеремонность и деловую сметку Френа, начал всерьез задумываться о том, чтобы просто схватить Мэйрин и пуститься с нею наутек. Этот кроткий с виду человечек, казавшийся таким неженкой и трусом в аргоатском лесу, на самом деле оказался коварным и хитрым, и в его обществе Мэйрин угрожала нешуточная опасность. Девочка сидела на коленях у Дагды, бережно обнимавшего ее. Отвлекшись на мгновение от своих раздумий, ирландец внезапно заметил, что рядом с ним стоит высокий саксонец и со строгим выражением лица рассматривает Мэйрин. Незнакомец, судя по одежде и осанке, был знатным человеком. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и, очевидно, что-то решая про себя. Но когда он медленно двинулся в сторону Френа, двое других покупателей грубо оттеснили его и начали громко расспрашивать торговца о трех рабах-мужчинах.
   Высокий саксонец заколебался, но, перехватив внимательный взгляд Дагды, подошел к нему и спросил:
   — Ты говоришь по-английски? Эта девочка продается? Дагда медленно кивнул и, покопавшись в памяти, подобрал нужные английские слова.
   — Зачем она вам понадобилась? — Взгляд его был свирепым и настороженным.
   — Меня зовут Олдвин Этельсберн. Я — королевский тан², мое поместье находится в Мерсии. У меня была маленькая дочь, но она умерла прошедшей весной, и моя жена никак не оправится от этого удара. Эта девочка напомнила мне нашу Эдит.
   — Вы хотите купить ее, чтобы отвезти своей жене? — Сердце Дагды бешено застучало. Лицо Олдвина Этельсберна выглядело открытым и честным. Безжалостные годы оставили на нем свою печать, но не озлобили его.
   — Эта девочка — твоя дочь? — с любопытством спросил саксонец.
   — Нет, сэр, — ответил Дагда. И начал быстро говорить, понизив голос, надеясь, что Френ и его помощники слишком заняты другими покупателями, чтобы обратить внимание на саксонца. Дагда понял, что таким образом они смогут избавиться от Френа. — Родители этой девочки мертвы, а ее мачеха продала ее, чтобы украсть у нее наследство. Это дитя — дочь бретонского барона, сэр. Я был рабом ее матери, но теперь я вольноотпущенник. Это очень долгая история. Во имя Иисуса, сэр, умоляю вас, купите эту девочку! Я буду служить вам за это пять лет или больше, сколько понадобится, чтобы возместить убытки. Этот торговец хочет отвезти ее в Византию и продать какому-то развратнику!
   Олдвин Этельсберн ни на мгновение не усомнился в словах Дагды. Он был образованным человеком, что по тем временам было большой редкостью. И хотя слова светловолосого великана потрясли его, он достаточно хорошо знал темные стороны человеческой природы. Все сомнения разом покинули его, и, оттолкнув других покупателей, он подошел к Френу и властно спросил:
   — Сколько стоит эта девочка, торговец? Я хочу, чтобы она прислуживала моей жене.
   — Ребенок не продается, сэр, — ответил Френ.
   — Не продается? Ты что, шутишь, торговец? — Саксонец повысил голос; вокруг него уже начинала собираться толпа. — Если девочка не продается, то зачем же ты надел на нее рабский ошейник и выставил здесь, на глазах у всех? Либо ты хочешь бесчестно нажиться на ней, либо собираешься использовать ее для какой-то безнравственной цели! Ну, отвечай же!
   Лицо Френа пошло пятнами от волнения. Он бессильно шевелил губами, но не мог выговорить ни слова.
   — Клянусь Блаженной Девой Марией, именно так и собирался поступить этот негодяй! — провозгласил саксонец. Обернувшись, он воззвал к любопытствующей толпе:
   — Этот грязный торговец хочет отдать эту малышку, по сути, еще совсем младенца, в лапы какого-нибудь насильника! Неужели мы допустим это, друзья? Пусть кто-нибудь сходит за священником, чтобы этот мерзавец покаялся в своих греховных замыслах! Или нет, лучше приведите шерифа! Подумать только, этот подлец выставил девочку как приманку для развратников! Но я, Олдвин Этельсберн, тан короля Эдуарда, разоблачил его! — торжественно завершил саксонец.
   Столпившиеся люди увидели невинную прелесть маленькой Мэйрин, которую Дагда высоко поднял над головой, вовремя подыграв саксонцу. В толпе послышался глухой ропот, люди принялись грозить Френу кулаками. Англичане очень любили детей, понимая, что в детях заключено бессмертие рода. Но тут какой-то парень крикнул из толпы:
   — А зачем тебе понадобился этот ребенок, Олдвин Этельсберн? Откуда нам знать, что твои намерения чисты? — Внимание толпы переключилось с торговца на тана.
   — Эта девочка напомнила мне мою покойную дочь, — сказал Олдвин Этельсберн. — Я привезу ее домой, чтобы утешить мою скорбящую жену. В этом нет никакого преступления.
   — Откуда нам знать, что ты не врешь? — раздался другой голос. Бросив взгляд на Френа, Дагда заметил, что его помощники куда-то подевались.
   Саксонец горделиво приосанился.
   — Я — Олдвин Этельсберн, тан короля Эдуарда! В Мерсии никто бы не усомнился в моих словах, в моих намерениях и моей отваге!
   — Здесь не Мерсия! Здесь Лондон!
   Толпа становилась все более агрессивной. Дагда крепче обнял девочку. Сперва ему показалось, что хитроумному саксонцу удастся склонить толпу на свою сторону, но теперь он видел, что его прием не сработал. Дагда огляделся по сторонам, вновь подумав о том, чтобы ускользнуть с Мэйрин под шумок. Конечно, ошейник доставил бы массу неприятностей: он слишком тугой, чтобы разрезать или разорвать его. Но когда они с Мэйрин окажутся в безопасности, он найдет способ разрешить эту трудность.
   Внезапно он расслышал чей-то крик в толпе:
   — Дорогу епископу Вульфстану!
   Сердитые покупатели расступились, чтобы пропустить влиятельного и любимого в народе церковника.
   — Ну, Олдвин? — строго проговорил епископ, но глаза его лукаво блеснули, что не укрылось от внимательного взгляда Дагды. Добравшись до площадки, где были выставлены рабы, он требовательно спросил:
   — Что здесь происходит?
   — Посмотрите на это дитя, милорд епископ. Разве она не похожа на нашу малышку Эдит, да упокоит Господь ее невинную душу! Я хочу купить эту девочку и привезти домой, к моей Иде, чтобы она перестала оплакивать нашу дочь и вернулась к жизни. Она горюет о ней без конца. Так вот, этот торговец выставил девочку для продажи, но отказывается продавать ее мне. Похоже, что он собирается использовать ребенка для каких-то гнусных целей.
   Епископ бросил взгляд на Мэйрин, но не увидел в этой маленькой красавице никакого сходства с покойной дочерью Олдвина Этельсберна. Да, конечно, Эдит была примерно такого же возраста и тоже рыжеволосой, но с роскошным цветом волос этой малютки ничто не могло сравниться. Впрочем, если его друг подметил какое-то сходство и захотел спасти несчастную девочку, утешить свою супругу и пробудить в ней интерес к жизни, то намерения его вполне достойны доброго христианина.
   Епископ свирепо смерил взглядом торговца, и Френ ему не понравился.
   — Ты выставил девочку на рынке, а по нашим законам это значит, что ты должен продать ее, если найдется покупатель, — произнес он. — Цена за девочку столь нежного возраста — пять медных пенсов. Итак, ты обязан продать это дитя тану Эльфлиа. Как тебя зовут, торговец?
   — Ф-Ф-Френ, ваша светлость.
   — Френ? — Епископ на мгновение нахмурился. — Френ, — задумчиво повторил он, и в его глазах вспыхнула искра воспоминания. — Два года назад в Йорке тоже объявлялся работорговец по имени Френ, и, когда он покинул город, исчезло около дюжины женщин, включая двух дам из знатных семейств. — Голос епископа звучал мягко и вкрадчиво, но Френ расслышал в нем отчетливую угрозу. Френ понимал, что никто не смог бы убедительно связать пропажу этих женщин с торговцем рабами; но епископ Вульфстан был влиятельным человеком и мог нарушить все планы, так тщательно выстроенные Френом.
   Он украдкой бросил взгляд на Мэйрин, на ее чудесные волосы, безупречные черты лица, молочно-розовую кожу. На мгновение он задумался, стоит ли бросать вызов епископу, и решил, что не стоит. Прожив столько лет и развернув такое прибыльное дело, Френ не был вспыльчивым глупцом. С глубоким вздохом сожаления он, как всегда, позволил разуму одержать верх над чувствами. Девочка, конечно, хорошенькая и могла бы принести ему немалые деньги в Византии. Однако не стоила того, чтобы пошли прахом труды всей его жизни, а именно так и могло случиться, если бы он продолжал цепляться за девчонку.
   — Ежели благородный тан того желает, — громко и подобострастно заявил Френ, — то я возьму его медь, и покончим с продажей девочки.
   Толпа начала таять с ропотом разочарования. Представление оказалось коротким. Торопясь поскорее отделаться от Олдвина Этельсберна и епископа Вульфстана, Френ снял с Мэйрин ошейник и произнес:
   — Она ваша, благородный тан. Забирайте ее и ступайте. — Он не без горечи рассмеялся. — Вы еще не понимаете, как вам повезло. Этот великан-ирландец — ее личный охранник… Впрочем, он вам сам обо всем расскажет. Если ваши намерения относительно этой девочки честны, то вы получили в придачу превосходного воина. Но если задумали что-то нечестивое, этот великан не колеблясь убьет вас.
   Олдвин Этельсберн взглянул на Дагду и проговорил:
   — Пойдем.
   И затем в сопровождении епископа он двинулся по улице прочь от рынка.
   Удобно устроившись у Дагды на руках, Мэйрин наконец заговорила:
   — Что это значит? Куда мы идем? — Она видела, что Френ за спиной ирландца пересыпает медяки из одной ладони в другую, с сожалением глядя вслед Дагде.
   Дагда объяснил своей маленькой госпоже, что произошло, и Мэйрин понятливо кивнула.
   — Значит, теперь я принадлежу этому саксонцу, — сказала она.
   — Он — хороший человек, этот Олдвин Этельсберн. Я прочел это по его глазам, — ответил Дагда. — Он привезет тебя к своей жене. И ты будешь в полной безопасности, если она тебя полюбит. Если же она не сможет превозмочь своего горя и твое появление только огорчит ее, то я буду работать на тана, пока не возмещу его убытки. А потом мы отправимся в Ирландию и разыщем родичей твоей матери.
   — Я все еще рабыня?
   — У саксонцев больше нет рабов, моя маленькая госпожа. Можешь считать, что ты свободна с той минуты, когда тан уплатил Фрэну эти медяки. — Он усмехнулся. — Не думаю, что леди Бланш мечтала о такой судьбе для тебя. Во мне снова воскресает вера в то, что Господь заботится о твоей безопасности, вверяя тебя опеке этого тэна.
   — А что собой представляет этот тан, Дагда? Он так же знатен, как мой отец?
   Дагда на мгновение задумался.
   — Да, — ответил он, — танов можно назвать знатью. Они — свободные люди и владеют крупными поместьями, а иногда и другим имуществом. Судя по богатству его одежды, правильной речи и той чудесной броши, что он носит, я подозреваю, что этот Олдвин Этельсберн — состоятельный и, возможно, образованный человек. И наверняка он пользуется влиянием, иначе бы епископ не стал помогать ему с такой готовностью.
   Они шли следом за саксонцем и епископом Вульфстаном по улицам, вдоль берега реки, и если бы Дагда не был таким рослым и крепким, ему было бы нелегко угнаться за ними. Наконец они вошли в небольшой, чистенький двухэтажный дом, стоявший на окраине города. Две служанки выбежали им навстречу и проводили в зал, где приветливо горел огонь в камине, разгоняя прохладу сырого предосеннего дня.
   — Садитесь, садитесь, — сказал тан епископу и Дагде. Потом он взглянул на служанок. — Принесите вина, — негромко распорядился он и повернулся к Дагде. — Расскажи нам историю этой девочки. Но сперва я хочу узнать твое имя.
   — Меня зовут Дагда Мак-Сколайгхе. Когда-то я был неодолимым воином, но священники обратили меня в христианство, а король Ольстера поручил мне воспитывать свою дочь, Мэйр Тир Коннелл. Когда миледи Мэйр исполнилось пятнадцать лет, она вышла замуж за бретонского барона, Сирена Сен-Ронана. Вскоре после этого она родила ребенка и умерла, но перед смертью поручила миледи Мэйрин моей опеке, как некогда ее отец доверил мне заботу о Мэйр. Через несколько лет милорд Сирен взял жену, которая возненавидела мою маленькую госпожу, а когда барон Сен-Ронан умер от несчастного случая, эта жестокая женщина продала миледи Мэйрин работорговцу Френу.
   — Почему? — спросил епископ Вульфстан.
   — Леди Бланш скоро должна родить ребенка. Она боялась, что если у нее родится девочка, то наследницей Ландерно, поместья барона Сен-Ронана, станет моя госпожа. Избавившись от старшего ребенка покойного мужа, леди Бланш хотела обеспечить будущее своего собственного чада. Она даже не стала дожидаться, когда пол ее ребенка выяснится наверняка. Кроме меня, некому было защитить миледи Мэйрин, а что может сделать бедный простолюдин против знатной вдовы? У милорда Сирена не осталось родных, которые могли бы помешать этому злодеянию. Ландерно далеко от крупных городов, и никто не стал бы возмущаться пропажей девочки. — Дагда намеренно не упомянул о том, что Бланш Сен-Ронан добилась объявления Мэйрин незаконнорожденной при помощи епископа Сен-Бриека. Он хорошо знал, что в трудных ситуациях церковники стараются поддерживать друг друга, хотя этот епископ Вульфстан не был похож на глупца. Однако этот человек чужой и незнакомый, и Дагда не желал рисковать репутацией своей госпожи. Он считал маловероятным, чтобы они еще когда-либо встретились с леди Бланш и ее дядей. И он должен любой ценой защищать Мэйрин. Его рассказ звучал правдоподобно и просто. Обычное дело — вторая жена попыталась избавиться от ребенка, рожденного в первом браке супруга.
   Епископ Вульфстан понимающе кивнул.
   — Похоже, эта Бланш Сен-Ронан — не очень-то приятная особа, — многозначительно произнес он. — Ты хорошо поступил, друг мой Олдвин. Думаю, эта девочка наверняка сможет утешить твою жену. Ида — добросердечная женщина. История этой малютки тронет ее сердце. — Он взглянул на Мэйрин. — А почему девочка все время молчит, Дагда? Она не похожа на простушку.
   Уголки рта Дагды приподнялись в легкой улыбке.