Страница:
— Одна, но хорошая. У восставших нет вождя. Бартоломей Хапи может ремонтировать звездолёты, но не способен командовать армией. А у верных вам солдат, Повелитель, имеюсь я. Я поведу армию на подавление мятежа и ровно через час восстановлю государственное спокойствие.
Майор Франциск Охлопян удалился, а Конрад продолжал обсуждать с министром экономики, как завершить взимание шестидесятки. Прошёл час, но майор не воротился. Второй час тоже прошёл без вестей от него. Внутренний Голос приказал Конраду встревожиться. Конрад, встревожась, велел летающему монаху разведать, что с командующим армией. Антон Пустероде ушёл, но вскоре, воротясь, ещё с порога закричал:
— Измена! Майор возглавил мятежников. Армия взбунтовалась. Только охрана вашей резиденции ещё верна.
Внутренний Голос так растерялся, что не проронил ни слова. Летающий монах продолжал:
— Я сам возглавлю верных вам солдат, Повелитель. Я полечу во главе их навстречу мятежникам. Я заклеймлю измену гневным словом, испепелю мятеж огненным проклятием. Даю вам торжественное обещание: через час армия снова склонится перед вашим величием.
Министр экономики, летающий монах, будущий летающий ангел Антон Пустероде убежал, а Внутренний Голос, обретший дар слова, закричал: «Беги, не то погибнешь! В глухой заначке тот стреломобиль, на котором ты прилетел с несчастным Микаэлом Убуби. Спасайся, пока машину не захватили мятежники!»
— За мной! — велел Конрад молодому охраннику и побежал на улицу.
Стреломобиль стоял в том же укрытии у продовольственного склада, где Конрад с Убуби схоронили его. Чтобы добраться до продовольственного склада, нужно было пробежать половину города. К счастью, улицы были пусты, никто не задержал Конрада с его охранником. На каком-то повороте охранник отстал. «Сбежал, предатель!»— мрачно констатировал Внутренний Голос. Конрад один прокрался к стреломобилю. Влезая на сиденье, Конрад услышал глас с небес. Над продовольственным складом пронёсся летающий монах, натужно ревя: «Солдаты, все на штурм ратуши! Смерть кровопийце Повелителю!» Голос его затих вдали — Антон Пустероде не углядел с высоты, куда укрылся Повелитель. Конрад быстро вывел стреломобиль на улицу и взмыл. Управление машины было простым, но Конрад не сумел проворно сложить крылья и пролетел над городом не стрелой, а стрекозой. Воздушная охрана города засекла его побег, за стреломобилем ринулась погоня. Крылья наконец втянулись в машину, но погоня вошла в стреловидность раньше и поэтому догоняла. За Конрадом гнались три машины. Он различил в передней Франциска Охлопяна с импульсатором на коленях и Антона Пустероде с импульсатором в руках. Конрад резко вывернул стреломобиль на посадку. Внизу тянулись заросли колючего кустарника, они давали надежду на спасение. Конрад выскочил из машины и ринулся в дебри. Стреломобиль врагов, не приземляясь, пронёсся над ним, и оба — майор Охлопян и летающий монах, так и не ставший летающим ангелом, — разом полоснули из импульсаторов. Мучительная боль свела все клетки тела Конрада.
Он упал лицом в колючий кустарник — и очнулся.
ЛЕВАЯ ДОРОГА
Майор Франциск Охлопян удалился, а Конрад продолжал обсуждать с министром экономики, как завершить взимание шестидесятки. Прошёл час, но майор не воротился. Второй час тоже прошёл без вестей от него. Внутренний Голос приказал Конраду встревожиться. Конрад, встревожась, велел летающему монаху разведать, что с командующим армией. Антон Пустероде ушёл, но вскоре, воротясь, ещё с порога закричал:
— Измена! Майор возглавил мятежников. Армия взбунтовалась. Только охрана вашей резиденции ещё верна.
Внутренний Голос так растерялся, что не проронил ни слова. Летающий монах продолжал:
— Я сам возглавлю верных вам солдат, Повелитель. Я полечу во главе их навстречу мятежникам. Я заклеймлю измену гневным словом, испепелю мятеж огненным проклятием. Даю вам торжественное обещание: через час армия снова склонится перед вашим величием.
Министр экономики, летающий монах, будущий летающий ангел Антон Пустероде убежал, а Внутренний Голос, обретший дар слова, закричал: «Беги, не то погибнешь! В глухой заначке тот стреломобиль, на котором ты прилетел с несчастным Микаэлом Убуби. Спасайся, пока машину не захватили мятежники!»
— За мной! — велел Конрад молодому охраннику и побежал на улицу.
Стреломобиль стоял в том же укрытии у продовольственного склада, где Конрад с Убуби схоронили его. Чтобы добраться до продовольственного склада, нужно было пробежать половину города. К счастью, улицы были пусты, никто не задержал Конрада с его охранником. На каком-то повороте охранник отстал. «Сбежал, предатель!»— мрачно констатировал Внутренний Голос. Конрад один прокрался к стреломобилю. Влезая на сиденье, Конрад услышал глас с небес. Над продовольственным складом пронёсся летающий монах, натужно ревя: «Солдаты, все на штурм ратуши! Смерть кровопийце Повелителю!» Голос его затих вдали — Антон Пустероде не углядел с высоты, куда укрылся Повелитель. Конрад быстро вывел стреломобиль на улицу и взмыл. Управление машины было простым, но Конрад не сумел проворно сложить крылья и пролетел над городом не стрелой, а стрекозой. Воздушная охрана города засекла его побег, за стреломобилем ринулась погоня. Крылья наконец втянулись в машину, но погоня вошла в стреловидность раньше и поэтому догоняла. За Конрадом гнались три машины. Он различил в передней Франциска Охлопяна с импульсатором на коленях и Антона Пустероде с импульсатором в руках. Конрад резко вывернул стреломобиль на посадку. Внизу тянулись заросли колючего кустарника, они давали надежду на спасение. Конрад выскочил из машины и ринулся в дебри. Стреломобиль врагов, не приземляясь, пронёсся над ним, и оба — майор Охлопян и летающий монах, так и не ставший летающим ангелом, — разом полоснули из импульсаторов. Мучительная боль свела все клетки тела Конрада.
Он упал лицом в колючий кустарник — и очнулся.
ЛЕВАЯ ДОРОГА
Конрад сидел на камне у развилки дорог. Тусклая красноватая Москита выплывала из-за горизонта. Мир был уныл и невыразителен. От долгого сидения на холоде тело свело. Конрад встал и потянулся.
— Я, кажется, крепко уснул, и мне приснился отвратительный сон, — сказал он себе. — Вроде бы я пошёл по правой дороге, и там со мной произошло что-то скверное.
Что сон был плох, Конрад понимал отчётливо, но что в нем плохого, не вспоминалось. Это и раньше случалось: в сонном мозгу разворачивались удивительные видения, а потом оставалось лишь смутное ощущение необычайности — и ни единой ясной картины. Впрочем, сегодня хороших снов можно было не ожидать. Безобразная ссора с отцом не стимулировала радужных видений. Зато физически Конрад ощущал себя как бы подкрепившимся. Домашняя ссора порядком взвинтила нервы, сон дал им отдых.
— Так по какой дороге все же идти? — спросил себя Конрад, и тут заговорил Внутренний Голос:
— Милок! — сказал Внутренний Голос очень недовольно. — Твой сон вещий, хоть ты и не запомнил отчётливо, что снилось. Опасайся, дорогой, правых дорог, они неправильны. Шагай подальше от них. Послушай — и не раскаешься.
Конрад зашагал по левой дороге.
Поначалу левая дорога мало отличалась от главного шоссе — такая же широкая, прямая, утрамбованная красной щебёнкой. А дальше она сузилась, покривилась, ушла вбок и запетляла меж холмов, проросших колючим серо-зелёным кустарником. Конрад взобрался на небольшую высотку и огляделся. Вокруг лежал неприветливый, однообразный мир: скудная растительность на каменистом грунте, тусклое и пустынное — ни единой тучки
— небо и торопливо скользящее по нему холодное светило, лишь слегка освещающее, но не животворящее. И чем дальше уходила левая дорога, тем скудней становился пейзаж, от него начинало сводить скулы и ныли зубы. Впереди не виделось ни хорошего, ни плохого.
— Занёс меня черт на эту дурацкую левую дорогу, — с укором сказал Конрад своему настойчивому Внутреннему Голосу.
Внутренний Голос проворчал хмурым голосом без твёрдой уверенности: «Иди, иди! Шагай, раз начал шагать!»
Конрад выругался, но послушался Внутреннего Голоса. На каком-то обходе одного из бесчисленных холмов щебёнка кончилась, дальше шёл путь непроезжий. Впрочем, Конрад двигался пешком, его мало тревожили рытвины, колдобины и выбоины, вздутия и валуны. Но ноги уставали быстрей. Он присел на придорожный камешек и с минуту отдыхал. Внезапно из кустов он услышал приглушённый стон. Стон повторился и перешёл в тихий плач. Плакал ребёнок и, по всему, плакал так, чтобы не привлечь ничьего внимания. Конрад раздвинул кусты и пробрался вглубь. В гущине кустарника притаился мальчик лет двенадцати. Лицо его было измазано грязью, залито слезами. Он с таким страхом посмотрел на Конрада, словно боялся, что тот его убьёт. Конрад улыбнулся, присел рядом. Страх у мальчика не проходил. Он полулежал, обхватив обеими руками правое колено, — видимо, оно болело.
— Ушибся? — спросил Конрад.
Мальчик ответил не сразу.
— Ушибся. — И сквозь слезы пояснил: — Бежал и упал на камень.
— Всегда вы, ребята, несётесь, не глядя куда. Дай я посмотрю, что у тебя.
Мальчик отшатнулся с таким ужасом, будто Конрад хотел не полечить, а оторвать больную ногу.
— Не надо, прошу вас! Уже почти не болит. Вот совсем уже не болит. Я сейчас встану, вы сами увидите.
Мальчик, и вправду, сделал попытку встать, но тотчас со стоном повалился на землю. Конрад ласково погладил его по голове.
— Да лежи, чудак. Не хочешь, чтобы я лечил твою ногу — и не надо. Впервые встречаю трусишку, который так трясётся при виде врача.
Мальчик, похоже, почувствовал себя обиженным.
— А вы разве врач? Вы, наверное, солдат.
— Нет, не врач, — сказал Конрад с сожалением. — Был бы врач, я не посчитался бы с твоими протестами, а вылечил насильно. И не солдат тоже. Так от кого ты так сильно бежал, что с размаху налетел на камень? Подрался с товарищами?.
— Я бежал от солдат, — сказал мальчик. Он глядел исподлобья, он не был уверен, какое впечатление окажет на Конрада его признание.
— А какое у тебя отношение к солдатам?
— Они начали драться на дороге, я испугался и побежал.
— Мог бы и не пугаться. Солдаты воюют не против тебя. Кстати, что это были за солдаты? Хотя откуда тебе знать!
— Я знаю. Мятежные солдаты Марка Фигероя напали на законных солдат Фердинанда Шурудана. У них произошёл ужасный бой.
— Если ты так хорошо знаешь, кто за кого воюет, то, наверное, знаешь, кто кого победил?
— Победил Марк Фигерой. Мятежники погнались за солдатами Шурудана. А вы за кого?
— Я ни за кого. Я за себя. Кстати, меня зовут Конрад Подольски, а тебя?
— Меня — Кристиан Кренстон. Я сын Джозефа Кренстона, помощника Бартоломея Хапи, механика при звездолёте.
— Слышал такую фамилию — Хапи. О твоём отце не слышал ничего. Что ты думаешь делать дальше, Крис?
— Помогите мне добраться до дома, господин Конрад. Мы живём неподалёку. Мой отец поблагодарит вас, вы отдохнёте. Мой сестра сейчас дома, отец тоже, наверное, вернулся, он сегодня работал ночью.
— Видишь ли, Крис, — сказал Конрад, колеблясь. — Я тороплюсь в Анатру. Меня ждут в столице важные дела. Можно сказать — важнейшие. Я должен тебя покинуть, дружок.
Мальчик явно страшился одиночества.
— В столице сегодня ужасно воюют, господин Конрад. Я оттуда, там отовсюду стреляют, ни один житель не высовывает носа на улицу. Вы не сможете там сделать никаких дел. Очень прошу вас, господин Конрад!
Внутренний Голос помог мальчику. «Пожалуй, мальчик прав, нет смысла идти в столицу, охваченную пожаром раздора, — внезапно став говорливым, убеждал Внутренний Голос. — Отведёшь его домой, отдохнёшь, перекусишь, познакомишься с отцом и сестрой. Взгляни, какой он хорошенький, этот сорванец, а сестра, наверно, просто красавица, с такой невредно и сойтись поближе. И вспомни, ведь ты всегда мечтал совершить что-то выдающееся, вот тебе отличное первое деяние — оказать помощь мальчонке, без твоей помощи он не доберётся к своим!»
— Навязался ты на мою голову! — с досадой сказал Конрад, адресуясь не столько к мальчику, сколько к Внутреннему Голосу, а мальчику приказал: — Ухватись за меня и вставай!
Встать мальчик сумел, но, ступив на больную ногу, вскрикнул, застонал и так побледнел от боли, что Конрад подхватил его. Мальчик, стоя на одной ноге, прижался головой к Конраду и тяжело дышал.
— Придётся понести тебя, — сказал Конрад. — Вынесу на дорогу, а там оставлю и пойду за твоим отцом. Пусть он сам решает, что с тобой делать.
— Оставьте меня здесь, господин Конрад, — прошептал мальчик. — Я боюсь один лежать на дороге, там меня увидят солдаты. Вы не сердитесь на меня, я и вправду не могу идти сам.
— Дались тебе солдаты, Крис. Будто у них нет другого дела, как гоняться за тобой. Я понесу тебя. Держись крепче за мою шею.
Мальчик не был тяжёл, но дорога была из тех, по каким и без ноши шагать нелегко. Конрад минут десять нёс Кристиана, потом усадил его на придорожный камень и присел рядом. Кристиан, измученный, прикрыл глаза. Он и вправду был красив: чёрные длинные кудряшки обрамляли худенькое лицо, а большие глаза приличествовали скорей девочке, чем пареньку. Конрад почувствовал нежность к робкому мальчишке, сперва так испугавшемуся незнакомого мужчину, а потом столь искренне доверившемуся. «Навязался ты на мою голову», — тихо повторил Конрад.
— Отдохнул, Крис? Может, пойдём?
— Я не устал, это вы устали, господин Конрад. Я только ходить не могу. Я такая обуза для вас, господин Конрад.
— Пустяки! Неудобно, конечно, но не больше.
На каком-то отрезке дороги Кристиан сказал, что скоро появится высокий холм, надо повернуть около него на боковую тропку — она приведёт к его дому. У холмика Конрад сделал привал. Он хотел было присесть на обочине, но мальчик попросил его пройти за холм, чтобы их не увидели с дороги: по ней часто идут солдаты.
— Меня все-таки удивляет, Крис, твой страх перед солдатами, — Конрад сел рядом с мальчиком. — Что тебе до того, кто с кем воюет? Ты ведь не участник мятежа и не защитник правительства, ты слишком мал для этого. Или твой отец замешан в сваре военных? Ты что-то скрываешь от меня, а напрасно: я тебе не враг.
Кристиан старался не глядеть в глаза Конраду. Он явно что-то таил.
— Не хочешь — не говори. В конце концов, твои тайны меня не касаются.
— Я скажу вам, господин Конрад, — прошептал мальчик, решившись на признание. — Мой отец — конструктор больших стреломобилей.
— Ты сказал, что он — помощник главного механика пещеры Альдонса, известного Бартоломея Хапи, — напомнил Конрад.
— Да, он помощник Хапи. Но он ещё сконструировал два стреломобиля. Очень большие, на тридцать солдат каждый.
— Понятия не имел, что такие гиганты существуеют. Где же они?
— Один в казармах у майора Шурудана, другим завладели мятежники Фигероя. Стреломобили повреждены, без отца их не поднять в воздух. И Шурудан и Фигерой разыскивают отца, чтобы он им пособил.
— Кому же пособляет твой отец?
— Никому. Фигерой пригрозил отцу смертью, если он услужит Шурудану. А Шурудан поклялся казнить нас всех, если отец поможет мятежникам.
— Положеньице! Как все-таки поступил твой отец?
— Он скрылся. Никто не знает, где наш дом, отец его недавно построил. А я побежал в город, чтобы передать в Альдонсу, что отца не будет в пещере, пока идёт война. Мятежники Фигероя узнали меня, когда я подходил к городской квартире Бартоломея Хапи, я хотел передать весть об отце через жену главного механика. Меня задержали, но я вырвался из рук солдат и убежал.
Конрад покачал головой.
— С тобой, оказывается, опасно быть знакомым. Теперь я понимаю, почему ты боишься и тех, и других солдат. Но ты уверен, что твоего отца не найдут?
Мальчик повторил, что никто не знает об их новом доме, кроме самого Хапи, а главный механик не выдаст своего помощника. Господину Конраду не нужно нести его до самого дома. Господин Конрад может донести его только до маленького лесного озера, откуда они, он и сестра, берут воду. Он полежит там на берегу в кустах, а утром окликнет сестру, когда она придёт за водой. Господин Конрад может спокойно удалиться, когда уложит его возле озера, и никто на свете тогда не узнает, что он помогал сыну человека, которого стремятся захватить обе враждующие стороны.
— Навязался ты на мою голову, Крис! — с чувством повторил Конрад. — Но как же я тебя брошу в кустарнике на ночь глядя? Нет, уж я вызову твоего отца и сдам тебя с рук на руки. Или вручу сестре, если твой отец так спрятался, что и на голоса наши не отзовётся.
— Сестра отзовётся, если мы покричим её, господин Конрад.
— Вот и отлично. Сестра старше тебя, Крис?
— На пять лет старше. Ей скоро семнадцать.
— Она добрая? Как её зовут?
— Катарина. Она лучше всех на свете.
— Лучше всех на свете? Значит, и красивая?
— Самая красивая на Марите. Я слышал, как механик Бартоломей Хапи называл её первой красавицей планеты.
— Вот видишь, красавица и вообще лучше всех. Я не могу оставить без присмотра раненного брата такой сестры. Обхвати мою шею покрепче, Крис.
Конрад опять нёс мальчика, с удовольствием прислушиваясь к Внутреннему Голосу. Внутренний Голос уверял, что благородство всегда было важнейшей чертой характера Конрада, только на этом поприще — в помощи всем, кто просит помощи — и найдёт себя Конрад Подольски, прекраснейший из граждан Мариты, юноша высокого духа и выдающейся личной смелости. «Не понимал тебя твой хмурый вспыльчивый отец, когда уверял, что ты беспринципен и потому равно способен и на злодейство, и на самопожертвование, — нет, и отдалённо не понимал он тебя, — горячо доказывал Внутренний Голос. — А вот посмотрел бы он, как ты несёшь этого мальчонку и как он доверчиво прижимается к тебе головой; нет, поглядел бы только — и наверняка попросил бы прощения, ибо не дано ему постичь твою натуру, да и сам ты ещё не полностью провидишь, каких наград достоин».
Под сладкий шёпот Внутреннего Голоса Конрад нёс мальчика до высокого холма, где начиналась боковая тропка. Здесь он укрыл Кристиана под кустом и укрылся сам. В небе пронёсся стреломобиль, спустя минуту пролетели ещё два. Над дорогой промчался на низкой высоте какой-то летающий монах, трубный рёв донёсся до обоих притаившихся путников и заглох в отдалении. Конраду показалось, что он узнает голос Антона Пустероде, самого известного из летающих монахов. Впрочем, Конрад ещё не видел Антона Пустероде вблизи, только изредка слышал его с высоты. Отдаление искажало голос, было неясно, за кого ратует монах: то ли призывает к мятежу, то ли славит правительство. Увидев, что в небе больше нет ни грозных стреломобилей, ни опасных летающих монахов, Конрад со своей живой ношей двинулся дальше.
Он подошёл к озерку, прошёл по его берегу, пересёк кустарниковую заросль, углубился в густой низкорослый лесок.
— Мы у дома, — сказал мальчик. — Поднимите меня повыше, я покричу. — Конрад приподнял его над своей головой, мальчик прокричал: — Отец! Катарина! Это я, идите ко мне.
Он два раза воззвал к родным, чтобы они шли к нему, но из леса никто не отозвался. Конрад потянул носом воздух — пахло гарью.
— Что-то у вас дома случилось, Крис. Пойдём посмотрим.
Гарью тянуло все сильней, меж деревьев поплыли струйки дыма. Конрад вышел на поляну и увидел охваченный пламенем домик. Мальчик заплакал и закричал, но никто не отозвался.
— Отец, Катарина, где вы? — рыдал мальчик. — Где вы, отзовитесь!
— Полежи здесь на траве, — сказал Конрад, осторожно опуская Кристиана. — Я обойду домик и поищу. Вероятно, отец и сестра убежали от пожара. Но ты не двигайся, тебе нельзя напрягать больную ногу.
— Я буду лежать неподвижно, господин Конрад, — пообещал мальчик, давясь слезами. — А вы сами позовите их — они, наверное, недалеко.
Пройдя всего с десяток шагов, Конрад понял, что кричать хозяев домика не нужно. У стены, противоположной от места, откуда они с мальчиком вышли, лежал пожилой мужчина, пересечённый по груди и по ногам лучом импульсатора. Он глядел в красноватое небо широко распахнутыми незрячими глазами. Был полдень, тусклая Москита стояла точно над мертвецом. А неподалёку лежала мёртвая девушка. Возможно, при жизни она была красивей всех на планете, но разряд импульсатора изуродовал её. Конрад оглянулся на мальчика. Тот не мог увидеть, что заставило Конрада остановиться и на что он сейчас смотрел. Мальчику нельзя было сообщать, какое несчастье случилось с его родными. Конрад очень громко и раздельно прокричал во все стороны леса:
— Джозеф Кренстон, Катарина! Отзовитесь! Идите скорей сюда! Вас ожидает Кристиан.
После каждого выкрика он делал вид, что прислушивается, нет ли ответа. Внезапно ответ донёсся тихим стоном из кустарника. Конрад быстро шагнул на голос. Шагах в двадцати от горящего домика лежал раненный солдат, рядом валялся импульсатор. Солдат устало взглянул на Конрада, с усилием прошептал:
— Ты кто, приятель? Подлый мятежник или наш?
— Не ваш и не их, — ответил Конрад. — Я сам по себе. Но я постараюсь вам помочь. Куда вы ранены?
— Не старайся, мне жить до вечера. Погляди, — солдат показал на правую ногу, и Конрад увидел широкую полосу от резанувшего по ней луча. — Кто получит такой импульс, тому крышка. Жаль, что ты не наш. Хоть бы отомстил бандитам Фигероя.
— Что здесь случилось? Почему горит дом? Кто убил старика и девушку? Если я не могу помочь вам, то хоть объясните, кому я должен мстить за гибель механика Кренстона и его дочери. Такое преступление не может остаться безнаказанным!
— Не было преступления, парень. Был приказ — и только! — Солдат говорил с трудом, но ясно. — Нашли, где старик скрылся, и пришли брать. Сам майор велел его доставить. Он сопротивлялся, а ведьма девка вцепилась: «Отец! Отец! Не отдам!» Вырывала у меня импульсатор… Я её полоснул. А тут мятежники Фигероя. Кто-то старика резанул, потом меня… Наши побежали, бандиты за ними. Я отполз. Буду здесь умирать. Жаль, что ты не наш, отплатил бы за меня. Возьми импульсатор, передай нашим.
Конрад поднял оружие и долго смотрел в лицо солдату, потом сказал:
— Хорошо, что тебя уже импульсировали, я бы добавил луча.
— Так и знал: мятежник, — равнодушно сказал солдат и устало прикрыл глаза. Он был длинный, рыжий, широкоротый, узколицый, на груди красовалась ленточка «За примерную службу». Он умирал бесстрастно. Он привык к чужим смертям и давно знал, что и сам умрёт вот так: перерезанный смертоносным лучом, постепенно охватываемый окостенением. Не было причин выделять свою гибель как чрезвычайность.
Конрад быстро отошёл от него.
Мальчик с таким страхом поглядел на него, что Конрад счёл нужным почти весело улыбнуться.
— Там в кустах лежит умирающий солдат. Он рассказал, что они явились сюда, чтобы забрать твоего отца, но не нашли ни его, ни сестры. Очевидно, твои родные, услышав приближение солдат, убежали подальше. А потом нагрянули мятежники и произошло сражение между ними и солдатами. Мятежники победили и сейчас преследуют удравших солдат. Скоро они возвратятся, чтобы захватить твоего отца. Но отец не воротится; он понимает, что, раз его убежище раскрыто, ему здесь больше не жить. Мы с тобой тоже уберёмся, не хочется встречаться ни с воинами Шурудана, ни с мятежниками Фигероя.
— Вы уходите, а я останусь, господин Конрад, — тихо сказал Крис.
— И думать об этом не смей! Нужно тебе сталкиваться с разъярённой солдатнёй!
— Я не могу идти, а вам тяжело нести меня, господин Конрад.
— Долго и не буду нести. И ты ещё побежишь быстрей меня.
— У меня немеет вся нога, — пожаловался мальчик. — Я уже не чувствую ноги. Даже перестала болеть.
— Покажи рану. Что ты стесняешься, как девочка? Лежи спокойно, я посмотрю сам, что можно сделать с твоей раной.
Мальчик запрокинул голову и закрыл глаза, приготовившись к боли. Конрад быстро стащил с мальчишки брюки. Ошеломлённый, он молча глядел на чёрную полосу, наискосок протянувшуюся по ноге. Не было никакого ушиба — и никакой надежды на выздоровление. Кристиан попал под разряд импульсатора. Резонансный импульс, лишь опалив одежду, умертвил живые ткани. Омертвление неотвратимо распространялось дальше, уже вся нога начинала чернеть. Время жизни для Кристиана исчислялось теперь часами.
— Почему ты мне этого не сказал, Крис? — горестно воскликнул Конрад.
— Я боялся, — грустно ответил мальчик, снова раскрывая глаза. — Вы могли испугаться, что солдаты стреляли в меня. Как вы думаете, я умру, господин Конрад? Мне бы хотелось перед смертью повидаться с отцом и сестрой. Но, может быть, рана заживёт! Я очень хотел бы, чтобы она зажила, господин Конрад!
— Ты встретишься с родными, уверен в этом. А теперь — побыстрей бежать, пока не воротились солдаты или мятежники. Руки у тебя крепкие, не разнимай их.
Конрад торопился так, словно погоня уже за плечами. У высокого холма, где тропка сливалась с левой дорогой, он положил мальчика на грунт и осторожно выглянул. Дорога была пуста — самый раз зашагать по ней, пока не появились солдаты или мятежники. Конрад, измученный, свалился около Кристиана. Мальчик был плох. Окостенение поднималось уже выше колена. Бледный, с запёкшимися губами, он тревожно следил за каждым движением Конрада. Он понимал, что приближается час, когда случайно появившийся друг захочет покинуть его, чтобы самому не попасть в беду. Конрад с отчаянием спросил себя: что делать? Внутренний Голос, вот уже два часа молчавший — видимо от растерянности, — наконец внятно заговорил. «Навязался тебе на голову паренёк с большими, как у девчонки, глазами, — посетовал Внутренний Голос, — но как теперь от него отвязаться? Он, нет сомнения, умрёт, но ведь пока живой! Всего благоразумней оставить его у холма, пообещать пойти на поиск его родных и скрыться. Но ты этого не сделаешь, я тебя знаю, дорогой, ты не покинешь беззащитного и ещё не верящего, что он умрёт. Хоть бы скорее он умер, раз уж ему не жить. Но все же он ещё живой, он живой, этот несчастный мальчик, пойми меня, Конрад, мальчик ещё живой! И у него нет другого защитника, кроме тебя!»
Из кустарника вдруг показался солдат и заорал:
— Сюда! Сюда! Здесь тот мальчишка!
Конрад схватил Кристиана и побежал по склону холма. Нога запнулась, и Конрад с ношей свалился в яму. Он хотел было снова вскочить и бежать дальше, но из кустарника появились новые солдаты. Впереди быстро шагал их предводитель. Конрад узнал Марка Фигероя, недавнего министра экономики, теперь вождя мятежников: портреты этого красивого рослого человека вместе с обещанием крупной премии каждому, кто доставит его живым или мёртвым, были расклеены повсюду. Конрад пригнулся в яме, чтобы наружу глядели только глаза, и выставил вперёд импульсатор. Фигерой остановился в отдалении и закричал:
— Слушай, парень, ты кто — наш или враг?
— Не знаю, — ответил Конрад. — Ещё не думал, кто я.
— Значит, будешь нашим. Опусти импульсатор, это не игрушка. Слушай меня внимательно. Мы видели, что ты тащил мальчишку, сына казнённого нами механика. Механик предался солдатам Шурудана, они его уводили. В общем, не достался ни нашим, ни вашим, ты меня понял, парень? Нам нужен мальчик. Он покажет, где отец спрятал чертежи большого стреломобиля, без чертежей не разобраться, как поднять машину в воздух. Да убери импульсатор, говорят тебе. Сейчас мы подойдём, и ты выдашь нам мальчишку.
Конрад обернулся к мальчику. Кристиан лежал с закрытыми глазами. Он потерял сознание, услышав, что его отца казнили. Конрад крикнул:
— Мальчик не может вам помочь. Он тяжело ранен и к тому же без сознания.
— Это не твоя забота, парень, в каком он состоянии. У меня есть добрый человек, который и мёртвых заставляет говорить. Да опустишь ли ты наконец импульсатор?
Конрад наставил ствол прямо на медленно подходящего Фигероя.
— Стойте на месте! Я не дам вам мальчика.
Фигерой остановился, сделал знак рукой, и с разных сторон на холм ринулись мятежники. Конрад услышал противное жужжание резонансных разрядов, взвизг взметнувшихся вокруг него мелких камешков и нажал на кнопку спуска. Фигерой согнулся, переломился и покатился вниз по холму. Импульсатор был последней модели, со страшной убойной силой, к тому же сразу включён на полную мощность: резонансный луч так перерезал тело вождя мятежников, что обе ноги отвалились сразу, за ними с плеч слетела голова.
— Я, кажется, крепко уснул, и мне приснился отвратительный сон, — сказал он себе. — Вроде бы я пошёл по правой дороге, и там со мной произошло что-то скверное.
Что сон был плох, Конрад понимал отчётливо, но что в нем плохого, не вспоминалось. Это и раньше случалось: в сонном мозгу разворачивались удивительные видения, а потом оставалось лишь смутное ощущение необычайности — и ни единой ясной картины. Впрочем, сегодня хороших снов можно было не ожидать. Безобразная ссора с отцом не стимулировала радужных видений. Зато физически Конрад ощущал себя как бы подкрепившимся. Домашняя ссора порядком взвинтила нервы, сон дал им отдых.
— Так по какой дороге все же идти? — спросил себя Конрад, и тут заговорил Внутренний Голос:
— Милок! — сказал Внутренний Голос очень недовольно. — Твой сон вещий, хоть ты и не запомнил отчётливо, что снилось. Опасайся, дорогой, правых дорог, они неправильны. Шагай подальше от них. Послушай — и не раскаешься.
Конрад зашагал по левой дороге.
Поначалу левая дорога мало отличалась от главного шоссе — такая же широкая, прямая, утрамбованная красной щебёнкой. А дальше она сузилась, покривилась, ушла вбок и запетляла меж холмов, проросших колючим серо-зелёным кустарником. Конрад взобрался на небольшую высотку и огляделся. Вокруг лежал неприветливый, однообразный мир: скудная растительность на каменистом грунте, тусклое и пустынное — ни единой тучки
— небо и торопливо скользящее по нему холодное светило, лишь слегка освещающее, но не животворящее. И чем дальше уходила левая дорога, тем скудней становился пейзаж, от него начинало сводить скулы и ныли зубы. Впереди не виделось ни хорошего, ни плохого.
— Занёс меня черт на эту дурацкую левую дорогу, — с укором сказал Конрад своему настойчивому Внутреннему Голосу.
Внутренний Голос проворчал хмурым голосом без твёрдой уверенности: «Иди, иди! Шагай, раз начал шагать!»
Конрад выругался, но послушался Внутреннего Голоса. На каком-то обходе одного из бесчисленных холмов щебёнка кончилась, дальше шёл путь непроезжий. Впрочем, Конрад двигался пешком, его мало тревожили рытвины, колдобины и выбоины, вздутия и валуны. Но ноги уставали быстрей. Он присел на придорожный камешек и с минуту отдыхал. Внезапно из кустов он услышал приглушённый стон. Стон повторился и перешёл в тихий плач. Плакал ребёнок и, по всему, плакал так, чтобы не привлечь ничьего внимания. Конрад раздвинул кусты и пробрался вглубь. В гущине кустарника притаился мальчик лет двенадцати. Лицо его было измазано грязью, залито слезами. Он с таким страхом посмотрел на Конрада, словно боялся, что тот его убьёт. Конрад улыбнулся, присел рядом. Страх у мальчика не проходил. Он полулежал, обхватив обеими руками правое колено, — видимо, оно болело.
— Ушибся? — спросил Конрад.
Мальчик ответил не сразу.
— Ушибся. — И сквозь слезы пояснил: — Бежал и упал на камень.
— Всегда вы, ребята, несётесь, не глядя куда. Дай я посмотрю, что у тебя.
Мальчик отшатнулся с таким ужасом, будто Конрад хотел не полечить, а оторвать больную ногу.
— Не надо, прошу вас! Уже почти не болит. Вот совсем уже не болит. Я сейчас встану, вы сами увидите.
Мальчик, и вправду, сделал попытку встать, но тотчас со стоном повалился на землю. Конрад ласково погладил его по голове.
— Да лежи, чудак. Не хочешь, чтобы я лечил твою ногу — и не надо. Впервые встречаю трусишку, который так трясётся при виде врача.
Мальчик, похоже, почувствовал себя обиженным.
— А вы разве врач? Вы, наверное, солдат.
— Нет, не врач, — сказал Конрад с сожалением. — Был бы врач, я не посчитался бы с твоими протестами, а вылечил насильно. И не солдат тоже. Так от кого ты так сильно бежал, что с размаху налетел на камень? Подрался с товарищами?.
— Я бежал от солдат, — сказал мальчик. Он глядел исподлобья, он не был уверен, какое впечатление окажет на Конрада его признание.
— А какое у тебя отношение к солдатам?
— Они начали драться на дороге, я испугался и побежал.
— Мог бы и не пугаться. Солдаты воюют не против тебя. Кстати, что это были за солдаты? Хотя откуда тебе знать!
— Я знаю. Мятежные солдаты Марка Фигероя напали на законных солдат Фердинанда Шурудана. У них произошёл ужасный бой.
— Если ты так хорошо знаешь, кто за кого воюет, то, наверное, знаешь, кто кого победил?
— Победил Марк Фигерой. Мятежники погнались за солдатами Шурудана. А вы за кого?
— Я ни за кого. Я за себя. Кстати, меня зовут Конрад Подольски, а тебя?
— Меня — Кристиан Кренстон. Я сын Джозефа Кренстона, помощника Бартоломея Хапи, механика при звездолёте.
— Слышал такую фамилию — Хапи. О твоём отце не слышал ничего. Что ты думаешь делать дальше, Крис?
— Помогите мне добраться до дома, господин Конрад. Мы живём неподалёку. Мой отец поблагодарит вас, вы отдохнёте. Мой сестра сейчас дома, отец тоже, наверное, вернулся, он сегодня работал ночью.
— Видишь ли, Крис, — сказал Конрад, колеблясь. — Я тороплюсь в Анатру. Меня ждут в столице важные дела. Можно сказать — важнейшие. Я должен тебя покинуть, дружок.
Мальчик явно страшился одиночества.
— В столице сегодня ужасно воюют, господин Конрад. Я оттуда, там отовсюду стреляют, ни один житель не высовывает носа на улицу. Вы не сможете там сделать никаких дел. Очень прошу вас, господин Конрад!
Внутренний Голос помог мальчику. «Пожалуй, мальчик прав, нет смысла идти в столицу, охваченную пожаром раздора, — внезапно став говорливым, убеждал Внутренний Голос. — Отведёшь его домой, отдохнёшь, перекусишь, познакомишься с отцом и сестрой. Взгляни, какой он хорошенький, этот сорванец, а сестра, наверно, просто красавица, с такой невредно и сойтись поближе. И вспомни, ведь ты всегда мечтал совершить что-то выдающееся, вот тебе отличное первое деяние — оказать помощь мальчонке, без твоей помощи он не доберётся к своим!»
— Навязался ты на мою голову! — с досадой сказал Конрад, адресуясь не столько к мальчику, сколько к Внутреннему Голосу, а мальчику приказал: — Ухватись за меня и вставай!
Встать мальчик сумел, но, ступив на больную ногу, вскрикнул, застонал и так побледнел от боли, что Конрад подхватил его. Мальчик, стоя на одной ноге, прижался головой к Конраду и тяжело дышал.
— Придётся понести тебя, — сказал Конрад. — Вынесу на дорогу, а там оставлю и пойду за твоим отцом. Пусть он сам решает, что с тобой делать.
— Оставьте меня здесь, господин Конрад, — прошептал мальчик. — Я боюсь один лежать на дороге, там меня увидят солдаты. Вы не сердитесь на меня, я и вправду не могу идти сам.
— Дались тебе солдаты, Крис. Будто у них нет другого дела, как гоняться за тобой. Я понесу тебя. Держись крепче за мою шею.
Мальчик не был тяжёл, но дорога была из тех, по каким и без ноши шагать нелегко. Конрад минут десять нёс Кристиана, потом усадил его на придорожный камень и присел рядом. Кристиан, измученный, прикрыл глаза. Он и вправду был красив: чёрные длинные кудряшки обрамляли худенькое лицо, а большие глаза приличествовали скорей девочке, чем пареньку. Конрад почувствовал нежность к робкому мальчишке, сперва так испугавшемуся незнакомого мужчину, а потом столь искренне доверившемуся. «Навязался ты на мою голову», — тихо повторил Конрад.
— Отдохнул, Крис? Может, пойдём?
— Я не устал, это вы устали, господин Конрад. Я только ходить не могу. Я такая обуза для вас, господин Конрад.
— Пустяки! Неудобно, конечно, но не больше.
На каком-то отрезке дороги Кристиан сказал, что скоро появится высокий холм, надо повернуть около него на боковую тропку — она приведёт к его дому. У холмика Конрад сделал привал. Он хотел было присесть на обочине, но мальчик попросил его пройти за холм, чтобы их не увидели с дороги: по ней часто идут солдаты.
— Меня все-таки удивляет, Крис, твой страх перед солдатами, — Конрад сел рядом с мальчиком. — Что тебе до того, кто с кем воюет? Ты ведь не участник мятежа и не защитник правительства, ты слишком мал для этого. Или твой отец замешан в сваре военных? Ты что-то скрываешь от меня, а напрасно: я тебе не враг.
Кристиан старался не глядеть в глаза Конраду. Он явно что-то таил.
— Не хочешь — не говори. В конце концов, твои тайны меня не касаются.
— Я скажу вам, господин Конрад, — прошептал мальчик, решившись на признание. — Мой отец — конструктор больших стреломобилей.
— Ты сказал, что он — помощник главного механика пещеры Альдонса, известного Бартоломея Хапи, — напомнил Конрад.
— Да, он помощник Хапи. Но он ещё сконструировал два стреломобиля. Очень большие, на тридцать солдат каждый.
— Понятия не имел, что такие гиганты существуеют. Где же они?
— Один в казармах у майора Шурудана, другим завладели мятежники Фигероя. Стреломобили повреждены, без отца их не поднять в воздух. И Шурудан и Фигерой разыскивают отца, чтобы он им пособил.
— Кому же пособляет твой отец?
— Никому. Фигерой пригрозил отцу смертью, если он услужит Шурудану. А Шурудан поклялся казнить нас всех, если отец поможет мятежникам.
— Положеньице! Как все-таки поступил твой отец?
— Он скрылся. Никто не знает, где наш дом, отец его недавно построил. А я побежал в город, чтобы передать в Альдонсу, что отца не будет в пещере, пока идёт война. Мятежники Фигероя узнали меня, когда я подходил к городской квартире Бартоломея Хапи, я хотел передать весть об отце через жену главного механика. Меня задержали, но я вырвался из рук солдат и убежал.
Конрад покачал головой.
— С тобой, оказывается, опасно быть знакомым. Теперь я понимаю, почему ты боишься и тех, и других солдат. Но ты уверен, что твоего отца не найдут?
Мальчик повторил, что никто не знает об их новом доме, кроме самого Хапи, а главный механик не выдаст своего помощника. Господину Конраду не нужно нести его до самого дома. Господин Конрад может донести его только до маленького лесного озера, откуда они, он и сестра, берут воду. Он полежит там на берегу в кустах, а утром окликнет сестру, когда она придёт за водой. Господин Конрад может спокойно удалиться, когда уложит его возле озера, и никто на свете тогда не узнает, что он помогал сыну человека, которого стремятся захватить обе враждующие стороны.
— Навязался ты на мою голову, Крис! — с чувством повторил Конрад. — Но как же я тебя брошу в кустарнике на ночь глядя? Нет, уж я вызову твоего отца и сдам тебя с рук на руки. Или вручу сестре, если твой отец так спрятался, что и на голоса наши не отзовётся.
— Сестра отзовётся, если мы покричим её, господин Конрад.
— Вот и отлично. Сестра старше тебя, Крис?
— На пять лет старше. Ей скоро семнадцать.
— Она добрая? Как её зовут?
— Катарина. Она лучше всех на свете.
— Лучше всех на свете? Значит, и красивая?
— Самая красивая на Марите. Я слышал, как механик Бартоломей Хапи называл её первой красавицей планеты.
— Вот видишь, красавица и вообще лучше всех. Я не могу оставить без присмотра раненного брата такой сестры. Обхвати мою шею покрепче, Крис.
Конрад опять нёс мальчика, с удовольствием прислушиваясь к Внутреннему Голосу. Внутренний Голос уверял, что благородство всегда было важнейшей чертой характера Конрада, только на этом поприще — в помощи всем, кто просит помощи — и найдёт себя Конрад Подольски, прекраснейший из граждан Мариты, юноша высокого духа и выдающейся личной смелости. «Не понимал тебя твой хмурый вспыльчивый отец, когда уверял, что ты беспринципен и потому равно способен и на злодейство, и на самопожертвование, — нет, и отдалённо не понимал он тебя, — горячо доказывал Внутренний Голос. — А вот посмотрел бы он, как ты несёшь этого мальчонку и как он доверчиво прижимается к тебе головой; нет, поглядел бы только — и наверняка попросил бы прощения, ибо не дано ему постичь твою натуру, да и сам ты ещё не полностью провидишь, каких наград достоин».
Под сладкий шёпот Внутреннего Голоса Конрад нёс мальчика до высокого холма, где начиналась боковая тропка. Здесь он укрыл Кристиана под кустом и укрылся сам. В небе пронёсся стреломобиль, спустя минуту пролетели ещё два. Над дорогой промчался на низкой высоте какой-то летающий монах, трубный рёв донёсся до обоих притаившихся путников и заглох в отдалении. Конраду показалось, что он узнает голос Антона Пустероде, самого известного из летающих монахов. Впрочем, Конрад ещё не видел Антона Пустероде вблизи, только изредка слышал его с высоты. Отдаление искажало голос, было неясно, за кого ратует монах: то ли призывает к мятежу, то ли славит правительство. Увидев, что в небе больше нет ни грозных стреломобилей, ни опасных летающих монахов, Конрад со своей живой ношей двинулся дальше.
Он подошёл к озерку, прошёл по его берегу, пересёк кустарниковую заросль, углубился в густой низкорослый лесок.
— Мы у дома, — сказал мальчик. — Поднимите меня повыше, я покричу. — Конрад приподнял его над своей головой, мальчик прокричал: — Отец! Катарина! Это я, идите ко мне.
Он два раза воззвал к родным, чтобы они шли к нему, но из леса никто не отозвался. Конрад потянул носом воздух — пахло гарью.
— Что-то у вас дома случилось, Крис. Пойдём посмотрим.
Гарью тянуло все сильней, меж деревьев поплыли струйки дыма. Конрад вышел на поляну и увидел охваченный пламенем домик. Мальчик заплакал и закричал, но никто не отозвался.
— Отец, Катарина, где вы? — рыдал мальчик. — Где вы, отзовитесь!
— Полежи здесь на траве, — сказал Конрад, осторожно опуская Кристиана. — Я обойду домик и поищу. Вероятно, отец и сестра убежали от пожара. Но ты не двигайся, тебе нельзя напрягать больную ногу.
— Я буду лежать неподвижно, господин Конрад, — пообещал мальчик, давясь слезами. — А вы сами позовите их — они, наверное, недалеко.
Пройдя всего с десяток шагов, Конрад понял, что кричать хозяев домика не нужно. У стены, противоположной от места, откуда они с мальчиком вышли, лежал пожилой мужчина, пересечённый по груди и по ногам лучом импульсатора. Он глядел в красноватое небо широко распахнутыми незрячими глазами. Был полдень, тусклая Москита стояла точно над мертвецом. А неподалёку лежала мёртвая девушка. Возможно, при жизни она была красивей всех на планете, но разряд импульсатора изуродовал её. Конрад оглянулся на мальчика. Тот не мог увидеть, что заставило Конрада остановиться и на что он сейчас смотрел. Мальчику нельзя было сообщать, какое несчастье случилось с его родными. Конрад очень громко и раздельно прокричал во все стороны леса:
— Джозеф Кренстон, Катарина! Отзовитесь! Идите скорей сюда! Вас ожидает Кристиан.
После каждого выкрика он делал вид, что прислушивается, нет ли ответа. Внезапно ответ донёсся тихим стоном из кустарника. Конрад быстро шагнул на голос. Шагах в двадцати от горящего домика лежал раненный солдат, рядом валялся импульсатор. Солдат устало взглянул на Конрада, с усилием прошептал:
— Ты кто, приятель? Подлый мятежник или наш?
— Не ваш и не их, — ответил Конрад. — Я сам по себе. Но я постараюсь вам помочь. Куда вы ранены?
— Не старайся, мне жить до вечера. Погляди, — солдат показал на правую ногу, и Конрад увидел широкую полосу от резанувшего по ней луча. — Кто получит такой импульс, тому крышка. Жаль, что ты не наш. Хоть бы отомстил бандитам Фигероя.
— Что здесь случилось? Почему горит дом? Кто убил старика и девушку? Если я не могу помочь вам, то хоть объясните, кому я должен мстить за гибель механика Кренстона и его дочери. Такое преступление не может остаться безнаказанным!
— Не было преступления, парень. Был приказ — и только! — Солдат говорил с трудом, но ясно. — Нашли, где старик скрылся, и пришли брать. Сам майор велел его доставить. Он сопротивлялся, а ведьма девка вцепилась: «Отец! Отец! Не отдам!» Вырывала у меня импульсатор… Я её полоснул. А тут мятежники Фигероя. Кто-то старика резанул, потом меня… Наши побежали, бандиты за ними. Я отполз. Буду здесь умирать. Жаль, что ты не наш, отплатил бы за меня. Возьми импульсатор, передай нашим.
Конрад поднял оружие и долго смотрел в лицо солдату, потом сказал:
— Хорошо, что тебя уже импульсировали, я бы добавил луча.
— Так и знал: мятежник, — равнодушно сказал солдат и устало прикрыл глаза. Он был длинный, рыжий, широкоротый, узколицый, на груди красовалась ленточка «За примерную службу». Он умирал бесстрастно. Он привык к чужим смертям и давно знал, что и сам умрёт вот так: перерезанный смертоносным лучом, постепенно охватываемый окостенением. Не было причин выделять свою гибель как чрезвычайность.
Конрад быстро отошёл от него.
Мальчик с таким страхом поглядел на него, что Конрад счёл нужным почти весело улыбнуться.
— Там в кустах лежит умирающий солдат. Он рассказал, что они явились сюда, чтобы забрать твоего отца, но не нашли ни его, ни сестры. Очевидно, твои родные, услышав приближение солдат, убежали подальше. А потом нагрянули мятежники и произошло сражение между ними и солдатами. Мятежники победили и сейчас преследуют удравших солдат. Скоро они возвратятся, чтобы захватить твоего отца. Но отец не воротится; он понимает, что, раз его убежище раскрыто, ему здесь больше не жить. Мы с тобой тоже уберёмся, не хочется встречаться ни с воинами Шурудана, ни с мятежниками Фигероя.
— Вы уходите, а я останусь, господин Конрад, — тихо сказал Крис.
— И думать об этом не смей! Нужно тебе сталкиваться с разъярённой солдатнёй!
— Я не могу идти, а вам тяжело нести меня, господин Конрад.
— Долго и не буду нести. И ты ещё побежишь быстрей меня.
— У меня немеет вся нога, — пожаловался мальчик. — Я уже не чувствую ноги. Даже перестала болеть.
— Покажи рану. Что ты стесняешься, как девочка? Лежи спокойно, я посмотрю сам, что можно сделать с твоей раной.
Мальчик запрокинул голову и закрыл глаза, приготовившись к боли. Конрад быстро стащил с мальчишки брюки. Ошеломлённый, он молча глядел на чёрную полосу, наискосок протянувшуюся по ноге. Не было никакого ушиба — и никакой надежды на выздоровление. Кристиан попал под разряд импульсатора. Резонансный импульс, лишь опалив одежду, умертвил живые ткани. Омертвление неотвратимо распространялось дальше, уже вся нога начинала чернеть. Время жизни для Кристиана исчислялось теперь часами.
— Почему ты мне этого не сказал, Крис? — горестно воскликнул Конрад.
— Я боялся, — грустно ответил мальчик, снова раскрывая глаза. — Вы могли испугаться, что солдаты стреляли в меня. Как вы думаете, я умру, господин Конрад? Мне бы хотелось перед смертью повидаться с отцом и сестрой. Но, может быть, рана заживёт! Я очень хотел бы, чтобы она зажила, господин Конрад!
— Ты встретишься с родными, уверен в этом. А теперь — побыстрей бежать, пока не воротились солдаты или мятежники. Руки у тебя крепкие, не разнимай их.
Конрад торопился так, словно погоня уже за плечами. У высокого холма, где тропка сливалась с левой дорогой, он положил мальчика на грунт и осторожно выглянул. Дорога была пуста — самый раз зашагать по ней, пока не появились солдаты или мятежники. Конрад, измученный, свалился около Кристиана. Мальчик был плох. Окостенение поднималось уже выше колена. Бледный, с запёкшимися губами, он тревожно следил за каждым движением Конрада. Он понимал, что приближается час, когда случайно появившийся друг захочет покинуть его, чтобы самому не попасть в беду. Конрад с отчаянием спросил себя: что делать? Внутренний Голос, вот уже два часа молчавший — видимо от растерянности, — наконец внятно заговорил. «Навязался тебе на голову паренёк с большими, как у девчонки, глазами, — посетовал Внутренний Голос, — но как теперь от него отвязаться? Он, нет сомнения, умрёт, но ведь пока живой! Всего благоразумней оставить его у холма, пообещать пойти на поиск его родных и скрыться. Но ты этого не сделаешь, я тебя знаю, дорогой, ты не покинешь беззащитного и ещё не верящего, что он умрёт. Хоть бы скорее он умер, раз уж ему не жить. Но все же он ещё живой, он живой, этот несчастный мальчик, пойми меня, Конрад, мальчик ещё живой! И у него нет другого защитника, кроме тебя!»
Из кустарника вдруг показался солдат и заорал:
— Сюда! Сюда! Здесь тот мальчишка!
Конрад схватил Кристиана и побежал по склону холма. Нога запнулась, и Конрад с ношей свалился в яму. Он хотел было снова вскочить и бежать дальше, но из кустарника появились новые солдаты. Впереди быстро шагал их предводитель. Конрад узнал Марка Фигероя, недавнего министра экономики, теперь вождя мятежников: портреты этого красивого рослого человека вместе с обещанием крупной премии каждому, кто доставит его живым или мёртвым, были расклеены повсюду. Конрад пригнулся в яме, чтобы наружу глядели только глаза, и выставил вперёд импульсатор. Фигерой остановился в отдалении и закричал:
— Слушай, парень, ты кто — наш или враг?
— Не знаю, — ответил Конрад. — Ещё не думал, кто я.
— Значит, будешь нашим. Опусти импульсатор, это не игрушка. Слушай меня внимательно. Мы видели, что ты тащил мальчишку, сына казнённого нами механика. Механик предался солдатам Шурудана, они его уводили. В общем, не достался ни нашим, ни вашим, ты меня понял, парень? Нам нужен мальчик. Он покажет, где отец спрятал чертежи большого стреломобиля, без чертежей не разобраться, как поднять машину в воздух. Да убери импульсатор, говорят тебе. Сейчас мы подойдём, и ты выдашь нам мальчишку.
Конрад обернулся к мальчику. Кристиан лежал с закрытыми глазами. Он потерял сознание, услышав, что его отца казнили. Конрад крикнул:
— Мальчик не может вам помочь. Он тяжело ранен и к тому же без сознания.
— Это не твоя забота, парень, в каком он состоянии. У меня есть добрый человек, который и мёртвых заставляет говорить. Да опустишь ли ты наконец импульсатор?
Конрад наставил ствол прямо на медленно подходящего Фигероя.
— Стойте на месте! Я не дам вам мальчика.
Фигерой остановился, сделал знак рукой, и с разных сторон на холм ринулись мятежники. Конрад услышал противное жужжание резонансных разрядов, взвизг взметнувшихся вокруг него мелких камешков и нажал на кнопку спуска. Фигерой согнулся, переломился и покатился вниз по холму. Импульсатор был последней модели, со страшной убойной силой, к тому же сразу включён на полную мощность: резонансный луч так перерезал тело вождя мятежников, что обе ноги отвалились сразу, за ними с плеч слетела голова.