Страница:
IV
МЕЙЕРБЕР был, бесспорно, первокласс
ным музыкантом и крупным театраль
ным гением. Первого не оспаривает никто, даже враги: даже Вагнер с "искреннейшей радостью и неподдельным восторгом" пишет в той же " Опере и драме" об "отдельных чертах известной любовной сцены IV акта "Гугенотов' и особенно о чудной мелодии в Ges-dur, вырастающей как благоуханный расцвет ситуации захватывающей блаженной болью человеческо сердце и принадлежащей к очень немногим и несомненно законченнейшим произведениям этого рода". Следовательно, споры возникают не о факте наличия таланта, а, так сказать о том употреблении, которое дал Мейербер своему большому музыкальному дарованию. И тогда именно ставят в вину Мейерберу чаще всего театральность. Он-де весь разменялся на пустые сценические эффекты, гонялся за моднымй и сенсационными сюжетами (типа Варфоломеевской ночи), играл антитезами до потери вкуса и в сущности опошлял разрабатываемые им темы: ведь по существу в " Гугенотах" вместо столкновения религиозных идеологий и борьбы двух политических партий мы видим лишь банальную любовную интригу с галантными приключениями, будуарными тайнами -и т. д. Такая же, мол, мнимость серьезного конфликта и в ^Африканке": и там две больших темы-трагедия оторванной от своего народа девушки и борьба смелого мореплавателя Васко де Гама с филистерами-опять вырождаются в шаблонную любовную оперную историю.
Кое-что в этих возражениях верно. Действительно, протестантизм Рауля из " Гугенотов" лишь наклеенный ярлычок; любовная драма могла бы разыграться и без него. Нет глубокой идейной концепции и в "Африканке". И, тем не менее, Мейербер обращается к темам этих опер не только ради бутафорских эффектов, но чувствуя их политическую значимость: это относится в особенной степени к "Гугенотам" и их несомненной антиклерикальной и антикатолической тенденции в эпоху Июльской монархии. Вспомним драматургию Великой французской революции и "Карла IX" МариЖозефа Шенье, где разрабатывалась та же историческая ситуация! В "Гугенотах" католики-дворяне (за исключением Невера) выведены жестокими и мрачными заговорщиками, чуть ли не негодяями; королевская власть показана как эфемерное начало, как жалкая игрушка в руках католической партии. Идейную подоплеку опер Мейербера великолепно воспринимали многие его современники, в том числе внимательно следивший за французской политикой Гейне, большой энтузиаст Мейерберова творчества, много сделавший для пропаганды его в Германии. В девятом из "Писем о французской сцене" он проводит политическую параллель между Россини и Мейербером: музыку Россини прежде всего характеризует мелодия, которая служит для выражения изолированного (индивидуального) ощущения; музыка Мейербера более социальна, нежели индивидуальна; современники слышат в ее звуках свои устремления, свою внешнюю и внутреннюю борьбу, свои страсти и надежды. Россини типичный композитор Реставрации, услаждающий блазированную публику; живи он во времена якобинцев - Робеспьер обвинил бы его мелодии в антипатриотизме и модерантизме; живи он в эпоху империи - Наполеон не назначил бы его даже капельмейстером в один из полков великой армии. Наоборот, Мейерберкомпозитор Июльской революции и Июльской монархии. В его хорах из "Роберта-дьявола" и "Гугенотов" слышится новая эпоха. "Этоуеловек своего времени, и время, которое всегда умеет выбирать своих людей, шумно подняло его на щит и провозгласило его господство.
Гейне в общем правильно понял роль Мейербера: он-действительно типичный композитор буржуазной монархии Луи-Филиппа, этой-по льстивым словам лидера буржуазных либераловконституционалистов Одилона Барро - "лучшей из республик". Мейербер-плоть от плоти буржуазной Франции, Там, где добивают последние остатки феодализма, он вместе с буржуазной революцией: отсюда антиклерикальные и антимонархические тенденции "Гугенотов". Но прогрессивность его сразу выдыхается, когда буржуазная монархия реализована. В годы, когда политические страсти накалены, он не боится браться за политически смелые темы, затрагивая, например, проблему коммунизма анабаптистов в "Пророке" (не забудем о дате постановки-1849 г.). Но разрешает он эту тему, как типичный буржуа, аплодировавший Кавеньяку при расстреле парижского пролетариата: и Иоанн Лейденский в последнем счете оказывается лжепророком, самозванцем, вводящим в заблуждение невежественную чернь и устраивающим и конце оперы нечто вроде пира Сарданапала.
Так или иначе-Мейербер отразил в своем творчестве целую эпоху, и это одно уже позволяет его причислить к классикам оперы. При этом-отразил с большим мастерством. Мастерство это поражает при простом чтении мейерберовских партитур прежде всего в сфере инструментовки. Его оркестр мощен, гибок и выразителен; tutti благодаря блестящим сочетаниям тембров и регистров производят nopoй ошеломляющее впечатление. В то же время он необычайно деликатен в аккомпанементе; так, скажем, первая ария Рауля в "Гугенотах" сопровождается концертирующими инструментами,-и это далеко не единичный случай... Виртуозно пользуется Мейербер струнной группой, с частым выделением альтов и виолончелей. Деревянные инструменты то мастерски смешиваются в красках со струнными (блестящие примеры из партитуры "Пророка": три флейты с английским рожком и тремоло разделенных на три группы скрипок-в сцене церкви, или сочетания скрипок в самом высоком регистре и флейт в эпизоде сна), то выделяет в отдельную самостоятельную группу. При этом достигаются тончайшие живописные впечатления: так элегический ландшафт Голландии-в первой сцене "Пророка" - изумительно передан простейшим на первый взгляд средствами: двумя концертирующими кларнетами. И, наконец, поразительных эффектов Мейербер достигает с помощью группы медных инструментов - достаточно вспомнить "освящение мечей" в "Гугенотах" или коронационный марш из "Пророка". И на ряду с искусством оркестровым-не менее виртуозное умение владеть хоровыми массами. И все это - с безошибочным знанием материала, с точным расчетом на качественный эффект звучания, с большим вкусом и великолепным театральным темпераментом. Особое место в эволюции инструментального стиля Мейербера занимает партитура "Диноры": после импозантной фресковой живописи "Гугенотов", "Пророка" или "Африканки" она поражает камерной элегантностью и рафинированностью; в свое время ее высоко ценил за эти особенности отец современного дирижерского искусства Ганс Бюлов.
Столь же поразительна и многообразна ритмическая одаренность Мейербера; особенно поучительны в этом разрезе оркестровые сопровождения арий. К ритмически безличным аккомпанементам Мейербер почти не прибегает: каждое сопровождение разрешает определенную ситуацией ритмико-драматическую задачу. Это изощренное ритмическое мастерство входит уже в традиции французской оперы. Ритмически всегда заострена и мелодия Мейербера, обычно несколько декламаторская, без того широкого дыхания, чем поражают итальянцы и, в особенности, Верди. Ее связь с песенным народным голосом уже не слишком значительна.
Оперный симфонизм Мейерберу, как и следовало ожидать, совершенно чужд. Широкого симфонического разворачивания музыкального действия в его партитурах мы не встретим. Он избегает даже обычных обширных увертюр в форме сонатного аллегро. Их место заступает краткое инструментальное введение, иногда в несколько тактов: прием, впоследствии широко распространившийся в новейшей oпeрe. Из других приемов, сближающих Мейербера с оперой последующих десятилетий, отметим употребление лейтмотива в "Роберте-дьяволе" и "Пророке". Правда, это еще далеко не законченная лейтмотивная система, как у Вагнера: мейерберовский лейтмотив имеет всегда определенную музыкально-сценическую функцию: это чаще всего "воспоминание" или "напоминание", всплывающее в мозгу у героя при той или иной острой перипетии.
Правомерен ли в какой-нибудь степени вопрос об элементах реализма в мейерберовских операх? и где искать эти элементы? Разумеется, вряд ли в характеристиках отдельных персонажей: в огромном большинстве - это герои романтической мелодрамы, носители абстрактных чувствований и качеств и, чаще всего, шахматные пешки в руках придуманных хитроумным Скрибом ситуаций. Даже Иоанн Лейденский в "Пророке", даже такой благодарный образ, как отважный португальский мореплаватель Васко де Гама, воспетый Камоэншем в лучшей эпической поэме португальской литературы знаменитых "Лузиадах", у Мейербера чаще всего фигурируют в качестве традиционных оперных теноров. Отдельные удачные характерные образы крайне редки; лучший из них, пожалуй, - Mapсель в "Гугенотах". | Точно так же тщетно было бы искать у Мейербера проблесков реалистического понимания изображаемых исторических событий, У него вообще нет ясной исторической концепциидаже той доморощенной концепции "маленьких причин и больших последствий", которую развил в "Стакане воды" мирный буржуа Скриб. Так называемые религиозные войны, социальные конфликты, политические перевороты - для Мейербера лишь живописная декорация, оживляемая хорами, балетами, маршами, процессиями. Историзм Мейербера - только эффектная маска. Правда, в "Гугенотах" делается попытка охарактеризовать католицизм пышной полифонией, а гугенотов строгим лютеранским хоралом (что, кстати, исторически сугубо неверно, ибо гугеноты были кальвинистами). Но эта попытка, при всей своей наивности, опять-таки создает лишь фон для альковной драмы, которая могла Вы развернуться в любом столетии. | И все-таки есть нечто, позволяющее с большими оговорками - заговорить о реализме Мейербера. Это - метафорически выражаясь дыхание эпохи, его породившей. Не тех эпох, которые Мейербер бутафорски воспроизводил в своих операх, не XVI столетия, а именно XIХ точнее-июльской буржуазной монархии, с ее противоречиями, вкусами, модами, симпатиями и т. д. Ведь было же что-то, заставившее такого тонкого, умного и саркастического зрителя, как Генрих Гейне, найти в "Роберте-дьяволе" черты колеблющегося июльского революционера. То, что Мейербер проницательно угадывал вкусы эпохи и своей буржуазной среды и удовлетворял их в своих сочинениях, осуждалось многим его современниками; для нас же, отделенных от "Роберта" и "Гугенотов" столетней дистанцией, это обстоятельство повышает их интерес: оно увеличивает их познавательную ценность. Вся эстетика, целое мировоззрение крупной европейской буржуазии эпохи промышленного капитализма встает перед нами в ярких музыкальнодраматических полотнах Мейербера. Буржуазная революция закончилась, творческий подъем буржуазии остался позади, буржуазная культура обнаруживает первые симптомы загнивания и распада. Ее духовной пищей становится эклектизм. Этот эклектизм в музыке осуществляется Мейербером, и буржуа приветствуют его за это. В торжественной речи памяти Мейербера на публичном заседании Академии изящных искусств от 28 октября 1865 г. ученый секретарь Беле, между прочим, произнес следующие знаменательные слова: "Мейербер воплощает этот эклектизм с могуществом, в котором у него нет равных. Он говорит на языке, который нравится нашему времени, на языке сложном, полном реминисценций, утонченном, красочном, который более адресуется к нашему воображению, нежели трогает сердце. Сделавшись эклектиком, Мейербер стал французом".
V
ВЛИЯНИЕ Мейербера на современных ему
композиторов было значительно: его
не избегли даже хулители. И "Риенци' и "Летучий голландец", и даже "Тангейзер Вагнера обнаруживают огромное количеств "мейерберизмов". А это красноречивее всего другого свидетельствует о том, что при кажущейся художественной беспринципности и в известной мере бесспорном эклектизме Мейербер создал в музыкальном театре свой стиль большой помпезной "обстановочной" оперы с характерной драматургической композицией и индивидуальными оркестровыми приемами.
Чем же объяснить исступленную вражду к Мейерберу, которую питали Вагнер, Шуман и многие другие музыканты и которая впоследствии привела к компрометации всего мейерберовского дела? Повидимому, здесь действует не только разница художественных убеждений, но и более глубокие причины.
Корни конфликта, думается нам, лежат в следующем. XIX век с его ростом промышленного капитализма создал тип мелкобуржуазного музыканта-бунтаря, остро чувствующего несовместимость искусства и коммерции, мучительно переживающего унизительное положение художника в капиталистическом обществе, индивидуалиста, воюющено со вкусами филистерского мещанства и мечтающего о героическом и всенародном "искусстве будущего". Такой мелкобуржуазный музыкант-утопист, при всей непоследовательности своей политической позиции и мировоззренческих колебаниях, в области своего искусства не идет на компромиссы, обычно бедствует и, ютясь где-нибудь в сырой и нетопленной мансарде, в гордом одиночестве сочиняет новаторскую музыку. Не заискивая перед модной критикой, он ждет признания, подобно тому как великий утопический социалист Шарль Фурье ежедневно поджидал филантропического миллионера, который откликнулся бы на его газетный призыв и предложил бы ему свое состояние для постройки фаланстеров и устройства социального рая на земле. Лучшими и гениальными представителями такого типа мелкобуржуазного музыканта-индивидуалиста-утопического бунтаря - были Гектор Берлиоз и отчасти Рихард Вагнер.
Совсем другой тип композитора реализует Мейербер; Это выпуклый тип музыканта-делового капиталиста, музыканта-предпринимателя. Он в мире со всеми критиками, начиная от старого Фетиса и кончая д Ортигом, на книгу которого "Балкон оперы" Мейербер сразу подписался на 50 экземпляров и тем завоевал его симпатии. Методами капиталистической коррупции Мейербер владеет в совершенстве. Он обхаживает редакторов, подкупает сотрудников газет, имеет деловые взаимоотношения с клакой и чутко прислушивается к голосу вождя и организатора клакеров, грозы парижских театров, знаменитого Огюста. Интереснейшие детали этой закулисной деятельности Мейербера приводит тогдашний директор Парижской оперы Верон в своих пространных и занимательных "Мемуарах парижского буржуа". Само собой разумеется, образцово поставлена реклама: задолго перед премьерой в прессу проникают загадочные, заманчиво интригующие сообщения и заметки. Перед самым спектаклем прессу "подогревают": Мейербер устраивает большой пир, с приглашением редакторов, фельетонистов и критиков. На самой премьере классовый состав зрительного зала также характерен: тут и миллионеры, и биржевые спекулянты, и дряхлые академики в зеленых с золотом мундирах, и крупные политические деятели, и прославленные красавицы, и аристократы-легитимисты, и буржуазная золотая молодежь. Для умаления соперников типа Россини и Спонтини также существуют испытанные средства: это наемные кадры "зевалыциков" ("dormeurs"), которые, сидя в партере, ложах или балконе, должны протяжно зевать и время от времени засыпать, дабы подчеркнуть снотворный характер исполняемой оперы. Иногда на подобном спектакле в креслах появляется сам Мейербер, небрежно слушающий отрывок оперы, а затем закрывающий глаза и притворяющийся задремавшим. В таких случаях язвительный литератор Жюль Сандо обычно замечал, что Мейербер делает экономию на одном "зевальщике".
Эта детально разработанная система театральной коррупции вовсе не казалась Мейерберу чем-то безнравственным: для него ото было простым перенесением обычных методов капиталистического предпринимателя в театр. Но как раз этого вторжения коммерческих нриемов в искусство и не могли простить Мейерберу Вагнер и его единомышленники: со своих мелкобуржуазно-интеллигентских позиций они яростно обстреливали Мейербера, а в лице его оперу крупной европейской промышленной буржуазии. Это была настоящая классовая борьба на участке музыкального театра. Мейербер становился символом .искусства Маммоиы" торжествующего капиталистического искусства и его меркантильной изнанки,
Ныне страсти вокруг имени Мейербера улеглись. Было бы наивным вменять в вину Мейерберу то, что является присущим капиталистическому искусству вообще. Мейербер был лишь предприимчивым сыном своего класса. Много позднее, перед капитализмом, притом в наиболее отталкивающей его стадии - империалистической, - капитулировал и непримиримый враг Мейербера-Рихард Вагнер. К этому привела кривая его мелкобуржуазного идеологического пути. С тех пор капиталистическая Европа шагнула так далеко, в том числе и в области художественной политики, что по сравнению с нею деловые махинации Мейербера могут показаться патриархальными или детски-примитивными. Для нас важно другое. Мейербера-дельца пережил Мейербер-музыкант. Его оперы, в особенности лучшая из них, "Гугеноты",-не утеряли своей жизнеспособности и доныне. Пусть они уступают в глубине идейной концепции, в выразительности музыкального языка, в психологическом реализме титанам оперного искусстваМоцарту, Верди, Бизе, - однако и в них покоряюще действуют многие ценные качества: яркая театральность, громадный сценический темперамент, куски великолепной, поистине вдохновенной музыки, оркестровая виртуозность, безошибочное техническое уменье. Целая эпохаиюльская буржуазная монархия-встает перед нами в зрелищно-пышных, далеко не утративших своей эффектности, операх Мейербера. Ведь на ряду с романами Бальзака мы не отказываемся читать и увлекательно наивных "Трех мушкетеров" Дюма-отца. Пожалуй, Мейербертакой же Дюма-отец в музыке, но несравненно более яркий, крупный, красочный, талантливый. У него нет композиционной расплывчатости Дюма: он весь собран, целен, по-своему даже лаконичен. Ибо Мейербер, прежде всего, превосходный и многоопытный мастер. И-конечно же - мимо его богатого наследия не может пройти овладевающий мировой классикой во всех ее жанрах и ответвлениях советский музыкальный театр.
СПИСОК ОПЕР МЕЙЕРБЕРА
1811. "Адмирал, или Потерянный процесс", комическая опера (совместно с аббатом Фогтером).
Осталась неопубликованной.
1812. "Обет Иевфая". Первое представление в Мюнхене 23 декабря 1812 г.
1813. "Алимелек, или Хозяин и гость", комедия с пением. Первое представление в Штутгарте 6 января 1813 г.
1817. "Ромильда и Констанца", опера. Первое представление в Падуе 9 июня 1817 г.
1819. "Узнанная Семирамида*, опера на текст Метастазио. Первое представление в Турине, в весеннем сезоне.
- "Эмма Ресбургская", опера. Первое представление в Венеции, в летнем сезоне.
1820. "Маргарита Анжуйская", опера. Первое представление в Милане 14 ноября 1820 г.
1822. "Изгнанник из Грен ад ы", опера. Первое представление в Венеции, 12 марта 1822 г.
1824. .Крестоносец в Египте", опера. Первое представление в Венеции, 7 марта 1824 г.
1831. "Роберт-дьявол", опера на текст Скриба и Делавиня. Первое представление в Париже 22 ноября 1831 г.
1836. "Гугеноты", опера на текст Скриба и Дешана. Первое представление в Париже 29 февраля 1836 г.
1844. "Лагерь в Силезии", зингшпиль на тексг Релльштаба. Музыка к трагедии Михаэля Бера "Струэнзе".
1849. "Пророк", опера на текст Скриба.
1854. "Северная звезда", опера на текст Скриба.
1859. "Динора,или Праздник в Плоэрмеле", комическая опера на текст Барбье и Карре.
1864. "Африканка", опера на текст Скриба.
БИБЛИОГРАФИЯ
Список литературы о Мейербере можно найти в известной монографии Юлиуса Каппа:
Julius Карр-" Meyerbeer", Berlin, Schuster und Loeffler (1920). Монография носит посвящение Фрицу Штидри.
Из биографий Мейербера отметим обстоятельную книгу Шухта:
S с h u с h t - "Meyerbeers Leben und Bildungs^ gang", Leipzig, 1869.
В панегирическом тоне написана работа Blaze de Bury-" Meyerbeer, sa vie, ses oeuvres et son temps", Paris, 1865.
Отметим также монографии H. de Curzon"Meyerbeer" (из серии "Les Musiciens celebres", Paris, Laurens, 1910) и L. Dauriaс-"Meyerbeer" (из серии "Les Maitres de la musique", Paris Alcan, 1913).
Сжатую, но очень яркую характеристику Мейербера можно найти в статье Аберта:
H. Abert-"Giacomo Meyerbeer", Jahrbuch Peters, 1918.
Из композиторов о Мейербере писали: на Западе-Вебер, Шуман, Вагнер, в России-А. H. Серов (Критические статьи). Много раз упоминается Мейербер у Гейне в статьях-корреспонденциях из Парижа.
На русском языке (кроме статьи Серова) существует лишь компилятивный и устарелый очерк М. А. Давыдовой "Джиакомо Мейербер, его жизнь" и музыкальная деятельность* (в серии "Жизнь замечательных людей" Ф. Павленкова, С.-Петербург, 1892).