чувствам: утечь, просочиться из русла в глубочайшие трещины
невежества. Вот уж воистину передо мною был живой пример того,
как часто мы тормозим, и порою даже вовсе останавливаем бег
настоящего времени, если начинаем думать прошлым, а в
особенности чувственно думать, переживать его заново!
Да, да! Именно заново, слово "заново" как никогда уместно
здесь!
Потому что мы действительно видим прошлое вторично, с
высоты нашего сегодняшнего опыта, а разве можно судить поступки
детского, или, скажем, более детского происхождения? Наверное
-- нет!
Ибо жизнь остановить нельзя, а можно только продолжать!
Человек, думающий прошлым, о прошлом -- слепой человек,
его душа горит пламенем, и таким образом он бесцельно прожигает
каждый свой сегодняшний день. Такой человек мучительно выглядит
со стороны для окружающих его людей. У него все время что-то
сосет в груди, и печальность и бесцельность на пути его.
Забывать прошлое по возможности не надо, но и не надо его
чувствовать!
Пусть оно будет лишь сверкающими камешками, холодными и
красочными, и из этих камешков иногда не помешает строить
мозаику, чувственную мозаику сегодняшнего дня...
Я долго размышлял над тем, как помочь влюбленным нарушить
заклятие, посланное художником. Мне очень не хотелось повторить
печальный опыт моего контакта с поэтом и потому я особенно
тщательно конспектировал модель помощи. Я рассуждал
приблизительно так: если легло заклятие на этих влюбленных
людей и оно неведомо для своих жертв держит последних на
расстоянии друг от друга, значит, необходимо высветить
обратное, но не тайно, а открыто!
Это означало, что необходимо было воссоединить эту
влюбленную парочку путем тоже заклятия!.. Но как это сделать?
Объявиться внутренним голосом в одном из них, но такая практика
уже усомнила меня в своей общедоступности!
Это отпадало...
Но кто-то же должен нанести заклятие, и сделать он это
должен воочию, в открытую, то есть сказать в лицо...
"Может, мне направить прямо на улице к одному из
влюбленных, скажем, цыганку...
Она подойдет к парню или девушке, а я вполне смогу
чувственно внушить цыганке, направить ее на это действо...
Итак, она подойдет и произнесет заклятие". Подобного рода
вариантов я много перефантазировал, но ни один не убеждал меня
в своей мощной и надежной астральной силе, ибо во всех случаях,
которые подворачивались моему воображению, отсутствовал самый
главный элемент, который должен стать поворотным, основой
победоносности встречного заклятия, что полностью обеспечит
отрицание и уничтожение астрального художника!
Отсутствовал элемент активности!
В самом деле, надо, чтобы кто-то из влюбленных сам
возжелал бы встретить спасительное, противовесное заклятие...
Задача возникла не из легких...
Мне посредством чего-то или кого-то, надо было предложить
одному из влюбленных, именно предложить, а не внушить, потому
как требовалось его самостоятельное решение, желание,
предложить пойти и воспринять заклятие!
Неожиданно меня осенило: все, за исключением некоторых,
девушки любят гадать, а еще охотнее похаживать к гадалкам, и,
если гадалка пользуется должным уважением и авторитетом, то
успех моего предприятия -- гарантирован!
Она-то, гадалка, и выскажет необходимое мне заклятие!
Уж гадалке-то я мог внушить, и даже без страха напугать,
мог вполне объявиться в последней как внутренний голос. Теперь
оставалось найти, подстроить обстоятельства, при которых бы
влюбленная девушка решилась бы пойти к гадалке. Я долго
присматривался ко многим подругам, окружающим заклятую
художником девушку, и, наконец-то мой выбор пал на одну из них!
У этой подруги никак не налаживалась личная жизнь: все ей
было тяжело познакомиться с кем-нибудь, а когда познакомится,
то парень быстренько сбегал от нее по неизвестным для нее
причинам. Вот этой-то подруге я и вложил мысль сходить к
гадалке. И моя подопечная девушка -- согласилась поехать с
подругой!
В результате поездки девушка сама позвонила своему
возлюбленному, извинилась перед ним, трепетно объявила, что
безумно любит его, и договорилась о свидании. А когда парень и
девушка встретились, то девушка рассказала, как ездила к
гадалке и та открыла ей сокровенное таинство, когда речь зашла
о парне. "Только он будет твои мужем, и больше никто другой! --
сказала гадалка. -- Вот попомнишь мои слова! Он -- твоя судьба!
Выйдешь за него замуж и ко мне еще с конфетами придешь! Сама
потом удивишься!.." Вот так прозвучало мое ответное заклятие в
противовес астральной воле художника. Я победил его
воображение, а это означало, что и первая, крохотная доля
астральной воли Магистра была усечена мною, теперь ею владел
я!.. И еще, что тоже являлось немаловажным обстоятельством,
теперь влюбленный парень не будет тратить свое земное время на
поиски женщины, подруги, не будет мучиться от ее отсутствия, а
значит -- сохранит свою энергию для познания астральных тайн! А
когда он окажется способным понять, кто ему помог, подал
своевременно руку помощи, он обязательно поможет и мне, и это
не корысть какая-то, а закон всемирного, космического
равновесия!
Добро возвращается!
Только зло вечно блуждает рядом, ему всегда уходить не
хочется, и оно докучает присутствием своему родителю.



    Восторг тела



Юра Божив, мой друг, уже несколько месяцев вместо меня
работал директором кинотеатра. Он продолжал жить у Вики, они
роднились друг с другом все ближе и ближе...
С каждым днем у них появлялись новые узелки на память о
совместной жизни. Эти узелки связывали их взаимоотношения. То в
кинотеатре Вика своеобразно улыбнется, а Юра запомнит эту
улыбку, то Юра подаст руку выходящей из автобуса Вике, и она не
забудет неповторимую свежесть этого жеста. А человеческая жизнь
так и устроена: важно не просто жить с кем-то, когда-то и
где-то, а важно... цветение жизненных узелков на память. Именно
они и создают неповторимую гармонию памяти, чувств и образов
человеческой жизни, вырастают на почве повседневности и
превращают обыденность в цветущую поляну...
Юра все чаще, чем обычно, просиживал за чтением книг,
особенно когда Вика, усталая, укладывалась вечерами спать
пораньше. Сидя в соседней комнате у ночника, он находил над чем
поразмышлять. С позволения моей мамы, некоторые книги из моей
библиотеки Юра взял для изучения...
Достался Боживу и мой конспект Священной Книги Тота...
Сложность эзотерических знаний, мистических наук
доставляла моему другу отнюдь не измотанность и бессилие
разочарований, а, скорее, укромный, рабочий кабинет в
пространстве его судьбы, в котором Юра усидчиво отрабатывал
навыки осознанного мышления...
Меня радовало это!
Светлела моя надежда, и я все чаще навещал друга в
ожидании подходящего момента...
Я отчетливо чувствовал, что Боживу самому по себе вряд ли
удастся прийти к астральному сознанию, -- нужен учитель. И все
понятнее становилось: путеводителем друга должен стать я...
Юра уже твердо знал: Сергей Истина продолжает жить, но в
более энергетически тонком мире, и ему надо помочь выбраться
оттуда, но что это такое -- более энергетически тонкий мир?!

В тупике земного тела
Столько лет я, словно джин...
Я сижу совсем без дела,
Соблюдая свой режим...

День и ночь: страна, законы,
Раздражения сучки,
И людские монотонно
Суетятся тупички...

В полумраке сигарету
Все щипает огонек:
Я курю на всю планету --
Хлопьев дыма самотек.

Мятно тает сигарета,
Скоро брошу я курить.
Наложу на все запреты,
Чтобы вне режима жить!..

Накурил я на планете,
Надо б форточку открыть
И проветрить все на свете, -
Скоро, так тому и быть!..

Комнатенка в комнатенке -
Это дома я один...
Вход и выход очень тонкий:
Ну, смелее, Алладин...

Мне доставило удовольствие услышать в этот вечер свое
стихотворение, прозвучавшее голосом друга у все того же
ночника, в одной из Викиных комнат, прозвучавшее возле кипы
книг и вороха моих бумаг, за которыми Божив засиделся и теперь.
Стихотворение было написано мною очень давно. Немного помолчав,
Юра отложил только что прочитанный им листок в сторону...
Я, конечно же, мог объявиться в качестве своеобразного
внутреннего голоса, прозвучать в голове у друга, пообщаться
таким образом и раньше, но у меня уже был опыт энергетического
контакта с Игорем Золотовым, и я не хотел ошибиться еще раз.
Юра сидел в майке и трико, он увлекся рассматриванием и
перечитыванием бумаг. Неожиданно, в пространственном кабинете
его сознания, будто разлистнули белую страницу, пробел, ибо
почувствовал Божив позади себя снежное прикосновение к своим
плечам, словно и в самом деле прохладный и легкий снег прилег
на его плечи. Юра даже не вздрогнул и не насторожился,
напротив, казалось -- он ожидал этого прикосновения...
Медленно он стал поворачивать голову назад. Его вечерние
одиночества никогда еще не нарушались подобным образом. Он
поворачивал голову так, с таким выражением лица, словно
определенно знал, что он должен увидеть.. Божив поворачивался с
закрытыми глазами. И вот...
Когда он обернулся назад и невесомо приоткрыл веки, ему
пришлось туманно улыбнуться и согласиться с реалиями
обманчивости. Перед Юрой стояла Вика...
Он обезмолвленно смотрел на нее, точно определяя, кто же
есть возникший человек?.. И есть ли он в действительности?..
Или это дитя, определенная метоморфоза тонкого мира, которая
теперь явилась перед ним в облике любимого человека -- не
испугать...
-- Ты кто? -- спокойно спросил Юра.
-- Юрочка... -- настороженно прошептала Вика и обняла его
своими прохладными руками. -- Ты совсем растерялся в этих
бумагах и книгах... Мне холодно, я почему-то замерзла...
-- Что? -- отрешенно переспросил Юра. -- Замерзла?.. Разве
призраки могут...
-- Юрочка, не надо больше этим заниматься, я прошу тебя,
оставь, возвратись хотя бы ты! -- выкрикнула последние слова
растерянная Вика.
-- Вика, -- будто позвал свою подругу Божив. -- Не пугайся
меня.
-- Ну да! Как же я могу не волноваться, если ты уже
заговариваться начинаешь, близких, -- Вика всхлипнула, -- не
узнаешь...
-- Ну что ты, хорошая, что ты говоришь... -- зауспокаивал
Юра свою любимую. -- Мне нельзя поступить иначе или ты не... --
Божив помолчал несколько мгновений, -- не любила Сергея?.. --
ропотно все-таки промолвил он, как бы к чему-то
прислушиваясь... Вика отшатнулась от Божива, насторожилась,
будто ребенок, что-то натворивший, но еще не знающий: накажут
ли его за это...
-- Я... и сейчас... люблю... его, -- надрывно и
безнадежно, но с непоколебимым оттенком уверенности в голосе,
уверенности в том, что она не лжет, проговорила девушка
сокровенные слова, и похоже было, что эти слова всего лишь
заштрихованы, некогда, случайно залиты чернилами отчаяния, но
все-таки еще читаемы до сих пор трудолюбивой памятью...
Божив стремительно встал, шагнул от стула и отчаянно,
будто прощаясь -- обнял безмятежно спокойную в этот момент
Вику...
Но вдруг...
-- Ты должен ему помочь... -- проговорила девушка. --
Ты... обязательно сможешь... ему... помочь, Юра! -- Нарастало
движение Викиных слов. -- Помоги ему, спасс...cи...спаси его!!!
-- неистово выкрикнула она... Тишина остановила пространство.
Они стояли посреди комнаты, обнявшись: Юра, объятый
любимой, а Вика... объятая только что отзвучавшим... криком.
Время разрасталось во всю комнату и вскоре заполнило ее всю...
Времени становилось тесно. Первой молчаливое пространство
нарушила девушка, она будто шевельнула губами тишину.
-- Я беременна, -- прошептала, целуя плечо Юры, Вика.
-- Да-да... конечно, -- ответил на ее ласку Божив.
-- Беременна я, -- словно попросилась в его глаза девушка.
-- Беременна... -- снова прошептали ее губы у самого лица
Божива. А мне стало неловко, я зависал рядом с ними, за кадром
физического плана, и мое невидимое присутствие немало мешало
естественному общению этих людей. Я готовился сейчас, в этот
выбранный мною вечер, к контакту с Боживым и находился, в
некотором смысле, в единой медитационной плоскости с другом,
мое невидимое присутствие сосредоточенно связывало, пластично
затормаживало личностность Юры. Его сущность будто бы
присутствовала в теле, но реакции на окружающее проявление
пространства Земли не возникали в соответствии с нормой
человеческих представлений на этот счет, и получалось:
своеобразный энергетический ступор завораживал его сознание и
привычные скульптуры чувств опознавались, но с опозданием. Но я
не мог поступить иначе!..
Мне нельзя было удалиться и теперь: необходимость
действовать заставляла поступиться правилами хорошего тона,
ибо... я выполнял записи своего астрального дневника, а не
капризы свободного художника. Признания и смятения Вики мешали
моим сегодняшним планам. Очень важно войти в общение с другом:
я не посмел переубеждать свое настроение, пусть даже Вика и
подумала в этот не принадлежащий ей вечер о безумии Божива.
Этот вечер принадлежит мне. В этих раздумьях я несколько раз
медленно облетел вокруг стоящих в обнимку моих земных друзей.
Астральная голограмма их физических тел, ярко святящаяся,
словно вращалась на планшете паркетного пола. Юра продолжал не
понимать происходящей ситуации.
Что-то предпринять, решительно действовать -- я просто был
обязан!
... Именно сегодня, а не в другое время, произойдет,
улыбнется мне чудо, которого я так неприкосновенно долго
ожидал, восторг земного тела!..
И наконец, все-таки я решился...
Вход в Юрино тело был открыт, и я его прекрасно видел:
оставалось воспользоваться им!..
Слава Богу, опыт подобного у меня уже имелся: но тогда, в
теле маленькой девочки, моей дочери Сабины, я не мог
почувствовать всей полноты и прежнего, подлинного вкуса земного
тела. "Вот оно, то самое, к чему ты стремишься, даже не
осознавая истинно, зачем тебе это нужно!.. -- подумал я про
себя о себе. -- Что ж, давай, входи и хозяйничай! Божив
прекословить не будет. Он явно стремится помочь тебе сам...
Однако жестким же ты стал и бесповоротным, Сергей
Истина!..
Да... но иначе нельзя. Вперед, и без сентиментальных
пауз!.." Я опускался вслепую, будто в темный подвал, доверху
наполненный водою или густым влажным трепетанием ветра.
Медленно погружался я в земное тело моего друга. Божив стоял
парализованным. Я-то мог это представить себе: как все
выглядело со стороны для Вики. Но меня больше не волновало
ничего на свете, кроме погружения. Все равно когда-то, но
должно было это произойти, и неминуемо, иначе я не смогу
победить в одиночку астральную шайку, вернуться в свое земное
тело для доработки собственной инкарнации, моего теперяшнего
воплощения на планете!..
Теперь я оказался в безмолвной и тесной темноте. Мне
показалось, что это мое состояние напоминает мне ту самую
Вселенную комнату, в которой проходил мой первый урок Астрала,
некогда преподанный мне моим учителем, Иваном. Ветер улегся, и
я отчетливо ощущал необъяснимым пространственным
соприкосновением неподчиняющиеся моему волевому воображению
контуры чьего-то земного тела. "Туда ли я попал?!" -- внятно и
громко подумал я.
-- Кто ты?.. Не молчи!.. -- послышалось будто мне в ответ,
а я притаился в ожидании: что же проявится дальше? И тут мое
положение прояснилось: снова откуда-то издали до меня донеслись
простые человеческие слова, и сказаны они были знакомым
голосом! Именно не в обратно-чувственной символике Астрала, а
как обычно, как раньше я слышал их на Земле...
-- Что с тобой, хороший мой, Юрочка?! -- отзвучали слова.
Это говорила, несомненно, Вика!
Но слышал я ее голос приглушенным, и надо было когда-то
очень сильно любить его интонации, чтобы безошибочо узнать
сейчас. -- Юрочка... -- как я понимал, суетясь, причитала Вика,
-- ... пойдем, отдохнешь, поспишь ... Все хорошо ... Хорошо,
родненький?..
Я находился будто в глубокой пещере, а там, наверху, люди.
-- Юра... Ты меня узнаешь? -- как можно спокойнее, ласково
промыслил я свое обращение к другу и отчетливо насторожился в
ожидании ответа.
-- Вот... -- донеслось опять же сверху. -- Я слышу... он
меня спрашивает: узнаю ли я его!.. Он здесь, Вика! Во мне!..
-- Не надо, Юрочка, не надо! -- выкрикнула безумно Вика.
-- Не шути так со мною... -- рыдала она.
-- Сережа, это ты?! -- торжествующе прокричал Божив, что
меня немножко оглушило.
-- Да... Это я... -- как и прежде, на пределе спокойствия
отозвался я на оклик.
-- Вика! -- еще пуще прежнего завопил обрадованный Божив.
-- Он меня слышит!! Слышит!!
-- Господи! -- рыдая, причитала Вика. -- Прости его, милый
мой Господи! Отведи от него лукавого, спаси Юру, Господи!..
Божив не обращал внимания на стенания любимого человека,
может потому, что для него важнее была наша дружба или же дикая
устремленность к неведомому, а может, он услышал, узнал забытый
от рождения голос, превыше всего, своей Вселенной Родины...
-- Как тебе помочь, друг?! -- снова проорал Божив,
заглушая рыдания девушки.
-- Прежде всего, не кричи... Я тебя прекрасно слышу.
-- Да-да... -- сконфузился Юра. -- Конечно же я не буду
кричать.
-- Тогда вот что, -- продолжил говорить я, -- успокой
сейчас Вику, идите оба спать, а через неделю, когда ты немного
свыкнешься с мыслью о реальности существования нашего
сегодняшнего с тобой общения, я снова приду, -- торопливо
сказал я. Божив молчаливо и покорно выслушивал меня, а девушка
в смятении чувств продолжала громко рыдать. На каждое движение
Юры она взрывалась причитаниями и молитвами, она неумолимо
помышляла о безумии своего спутника.
-- Господи! Ну за что же мне это? За что ты меня
наказываешь?! Юрочка, молчи... Ничего не говори... -- немного
успокоилась она. -- Пойдем спать, хорошо?...
-- Хорошо, -- ответил мне Божив. -- Хорошо.
-- Ну вот и хорошо... -- всхлипывая, обрадовалась Юриному
ответу Вика. И я удалился из тела друга...



    Сатана



Стою, а горизонт
как кафедра Земли,
Над ним Луна
как микрофон истории,
И переглядываются
вдали
Все звезды,
как глаза аудитории...

Я стоял теперь на астральной поверхности Земли, где-то на
берегу неведомого мне моря, да я и не хотел знать его имени!
Стоял и распахнуто созерцал доступные мне, в любой самый
крохотный или самый взглыбленный момент времени, звезды, стоял,
опираясь на свои размышления, и целая пучина моих чувств, с
глубинами и отмелями, ласкалась у моих ног. А Луна была какая
прекрасная!
Тогда... когда я посвящал ей стихи. Сейчас же я могу, если
мне это понадобится, дойти даже до горизонта и осмотреть его
как обычный предмет. Боже!
Как же мне мечталось и хотелось раньше, но теперь...
Удивляются мои удивления, где-то в стороне, поодаль, они
больше не ожидают меня. Я подарил им судьбу, я породил и
воспитал их, и я им больше не нужен и они мне. Им не понять
меня, потому что я сам порожден удивлением, сам удивление, и
мне стало скучно, а мои, такие осамостоятельнившиеся, удивления
ныне обездивились, они, как и я прежде, -- хотят и мечтают. А я
лишь завидую им!
Потому что есть им чему удивляться...
Поздно... И хотелось бы, да не вернешь обласканность
обратно. И как бы я сейчас проорал на всю планету Земля: не
притрагивайтесь ни к чему, люди! Не касайтесь ничего на свете!
Не обласкивайте -- не привыкайте к удивлениям, пусть они будут
и будете вы. К чему делать удивления насчастными, как, впрочем,
делают несчастными нас они. Но никогда и никто не внемлет моему
крику, и правильно сделает, потому что... всегда так будет:
что-то порождает что-то. Кто-то перестает мыслить нами, и тогда
мы начинаем... мыслить удивлениями...
Неожиданно вспомнилось мне о Корщикове...
Раньше я лишь помышлял о встрече с ним, а тут, после моего
первого, отчаянного контакта с Юрой на Земле, когда я так
внезапно побывал в планетной обители человека -- физическом
теле -- и на самом изломе сдержанности удалился обратно в
просторы невозмутимого ожидания, когда я снова, у вселенского
микрофона Луны сейчас поразмышлял о своей вседоступности и
проникновенности во все, мне безумно, неуправляемо одержимо
захотелось во что бы то ни стало испытать неповторимое
торжество удивления!
... И я, абсолютно без колебаний, как сплошной поток
устремленности, обратился в глубинный полет, в космос. Я
уносился без управления, и лишь только цель -- увидеть Сашу
Корщикова, как бесповоротная Вера, остановилась во мне в это
бесконечное мгновение. Я словно первратился в плоскатика,
которому никак нельзя было обернуться назад, да и некому было
оборачиваться, плоскатик не имеет объема; я, как зеркальная
поверхность -- отражал свою цель, и все...
И тут вспыхнула в зеркальном переди, в отраженном
пространстве Вселенной, среди космических иероглифов созвездий,
как ослепительный тоннель, разрастающийся во все мое
беспре-дельное видение, звезда. И в следующее мгновение я
почувствовал, что начал таять, растворяться в ее чувствительно
чистом свете. И тут..
Ослепительный свет словно ожил, самостоятельно отслоился
от меня, и мы зависли неподалеку друг от друга...
Неожиданно, отрезанный черным бездоньем космоса, в котором
парил невесомо я, свет обратился в мириады красочно мерцающих
квадратиков, они ужимались и разрастались, суетливо кишели. И
вот...
Квадратики растворились. А на их месте возникло вселенское
видение: облокотившись на покатую поверхность массивного
деревянного стола, сидел в пристальном чтении человек, спиною
ко мне, под ним будто разрастался резными виноградными лозами
стул и зеркалился пол из небесно-голубого мрамора, а книга, на
страницах которой построчно пробегали его глаза -- едва уловимо
человек покачивал головою -- книга нежно светилась, искорки
висели над нею, перламутровыми переливами сиял переплет. И
все...
И вокруг светоносная пустота...
Смутно я начинал узнавать читающего. Какое-то время моя
догадка стояла рядом, но почему-то не решалась открыться.
Наконец...
"Корщиков!.." -- неудержимо взмыслил я.
-- Саша, -- позвал я учителя.
Человек медленно полуповернул ко мне свое лицо, несколько
озадаченных мгновений молчал, потом, так ничего и не ответив,
отвернулся, поднял правую руку и обратил ее раскрытую ладонь, с
раздвинутыми пальцами, в мою сторону, как бы останавливая тем
самым дальнейшие мои действия, словно упредил -- не мешать...
Корщиков опустил руку на стол, продолжал читать. Еще
некоторое время задумчиво стоялось на мраморном полу мне,
сознание прорывалось, убеждало все-таки обратиться к учителю.
Но...
Я не согласился на это. Я уплотнил свою волю и единым
желанием оттолкнулся от намагниченного чувствами воспоминаний
энергетического построения сущности Сашиного бытия, теперь
намагниченного моими чувствами воспоминаний, но и пропитанного,
как я незримо ощутил, чем-то неведомым еще мне, предстоящим,
подлежащим осознанию. Опять я вернулся поближе к физическому
плану Земли...
Земля будто заострилась вниманием ко мне. Я тоже склонился
к ней всем своим существом. Я не знаю, сколько я находился в
остановленном состоянии, созерцая планету. Множество чувств, и
все родны и доступны. Бесчисленное количество ощущений, словно
шевелящиеся щупальца, тянулись ко мне -- всосаться, впиться в
меня. Совсем другой показалась мне колыбель моего земного тела:
бессмысленное копошение, все мысли, если таковые случаются там,
на земле, в присосках чувств и ощущений, они бессильны, но
тянутся друг к другу, и только лишь догадка, что их обронили
сюда, оставляет за ними право одиночить на планете. Если
человек не хочет -- он уходит, приспосабливается или просто
лжет. Лгать и приспосабливаться я не стал. Я ушел.
Мое стремление во что бы то ни стало вернуться в земное
тело было всего лишь ублажено многочисленными поцелуями
ощутительно чувственных присосок -- этого крохотного
невежественного спрута земли. И я даже не знал сейчас, зачем...
зачем я все так же хочу вернуться? Ведь мне давно уже этого не
нужно, ведь я уже не смогу больше жить вне этих вседоступных
просторов Астрала!
Я находился в естественном изначалии, в естественном
по-ложении человека, ушедшего, некогда покинувшего социум и
живущего соками природы в лесу. У него были денежные сбережения
в банке, и он ими пользовался, расплачивался, платил за
всевозможные поцелуи присосок. но к чему ему теперь деньги, они
остались там, среди таких же, как он когда-то, они еще числятся
за ним, принадлежат ему, но зачем... зачем ему они: придет
время, и об этом человеке забудут, а деньги, некогда его
деньги, перейдут в распоряжение стихий. Так и мое тело, которым
я ежесекундно расплачивался на земле, тоже умрет для меня.
Огонь, вода, земля и воздух -- вот что останется от моего
земного тела. Итак, я уже не знал точно: действительно ли мне
было теперь так уж необходимо нужно вернуться на физический
план. Я забыл, для чего трачу столько невероятных сил на то,
чтобы всего лишь возвратиться в прошлое. Ведь что-либо ясно
понятное всегда означено минувшим. Но Юра!
Я позвал на помощь близкого друга, и он распахнуто
скользнул по моим стопам. Да, сейчас, если и есть какой-то
смысл в моих действиях по отношению к Земле, то это...
Нет. Не только так. Я забыл... о Наташе.
Я не любил ее, как если бы она была человеком, но я любил