На этот раз обошлось.
- Если б ты знал что? - спросила встревоженно Галя. Никита тем временем продолжал его цеплять и, когда Саша в очередной раз стал описывать Лену в морге, обозвал некрофилом да еще добавил:
- Ну, ты зарапортовался. Выходит, ей стоило умереть, чтоб ты опять увидел ее молодой.
Сам видел, чего стоило Саше сдержаться. Может, и не зря Никита опасается за свою жизнь.
- Морщины все разгладились, на губах улыбка застыла, а ведь я уже забыл, когда последний раз улыбалась, - продолжал этот полоумный. - Как живая, только глаза закрыты. Точнее, как статуя. Прекрасная античная статуя. И красива как богиня. Нет больше той сварливой, скандалезной, вечно недовольной бабы, у нас с ней до драк доходило. Все это как-то разом схлынуло, а осталась девочка, какой и была всегда, хоть я и думал, что девочка в ней давно умерла. Как в фильмах про зверолюдей, которым в смерти возвращается их человечий лик. Да, некрофил! А что мне остается? Если б я только знал!
- Что - знал? - На этот раз не удержался я.
- Мяу! А это не из твоей комнаты серая мышка давеча голышом выскользнула? - съехидничал Никита и, что кот на добычу, застучал зубами.
Саша и тут стерпел, хоть Никита прямо нарывался. Теперь, задним умом, я так понимаю, что он еще не весь выложился, не подзавелся как следует, не довел себя до кондиции. То, что Сашу больше всего угнетало, нам все еще было неизвестно - нечто еще страшнее, чем смерть Лены, хотя что может быть страшнее?
Опустил голову на руки, тихонько всхлипывал. Галя подошла к нему, пытаясь утешить. Даже Никита притих. А я эгоистично подумал: "Хорошо все-таки, что не заявился к нему один. Всегда теряюсь перед чужой безутешностью, да и чем ему можно помочь?"
- Думаешь, не понимаем? - сказал я. - Мы все ее любили. Она и вправду необыкновенная.
Саша поднял голову, такое отчаяние было в его взгляде, будь моя воля бежал бы отсюда за тридевять земель куда глаза глядят.
- Вы ничего не знаете, - сказал Саша, вытирая глаза.
- Чего мы не знаем? - проклюнулся Никита из своего вынужденного молчания.
- Вскрытие было, - сказал Саша.
Он что, рехнулся? При чем здесь вскрытие? Ведь и так ясно - смерть наступила в результате удушья, сломаны шейные позвонки, неужели он снова станет мучить себя и нас физиологическими подробностями? Две недели прошло, давно уже в земле, сам говорил - ее образ очистился. Никита и Галя тоже не скрывали недоумения.
- Я никому не рассказывал о результатах. Никому! Да и сейчас зря. Вам-то что? Гекубы!
Он глубоко вздохнул, я видел, чего ему стоило. Честно говоря, я уже не хотел, чтоб он говорил. Но он выпалил:
- Лена была беременна. - И добавил, как попка, свои рефрен: - Если б я только знал!
Я как вырубился, мгновенно вспомнив гранатовый портрет Лены - она сама прорастала из граната, но сквозь кесарево сечение у нее на животе были видны гранатовые зерна. Тут только меня осенило: а если это не метафора и Никита знал, что она беременна?
- Зря ты так убиваешься, - тихо сказал Никита. - Женщина не стоит таких безумств. Никакая. В том числе Лена. Если хочешь знать, она недостойна твоей любви. Я уж не говорю, что эта любовь была для нее непосильна, невыносима. А тебя не любила. Я это знаю.
- Подонок! - опять психанула Галя.
Как же он должен ненавидеть Сашу, чтоб пойти на такой донос! А если к тому ж безосновательный и он добирает с помощью лжи, чего недополучил в реальности?
Не успел уследить, как все произошло. Саша вдруг взметнулся и бросился на Никиту. Тот извивался в его руках, как змей, очки отлетели в сторону, а Саша - это я сам видел - уже достал до шеи. Отчаяние придавало ему силы, да он был и дюжее. Никита пытался что-то сказать, но из сдавленной гортани вырывался только хрип. Лицо посинело, на нижней губе повисла слюна, зрелище отвратное. Живо представил, как треснет сейчас шейный позвонок, язык вывалится изо рта и Никита падет в собственные экскременты, скончавшись от кровоизлияния в мозг. И Сашу оправдают за это убийство, но засудят за предыдущее, потому что тот же почерк.
- Да разними же их, Глеб! - толкнула меня изо всей силы в бок Галя. Этого еще не хватало.
Что мне оставалось? Разбросал их, как котят, пользуясь своим весовым и физическим преимуществом. Никита отлетел метра на полтора и, стукнувшись головой о раковину, затих, а Галя подбежала к Саше, который легко отделался, приложившись мордой об стол.
Я подошел к Никите - с виска стекала кровь, глаза закрыты, на губах пена, на шее синяки, тело как-то неестественно обвисло. Меня одолевали противоречивые чувства. В мои нынешние планы это не входило, не для того мы наладились к Саше в гости. Меня любой суд оправдает - не рассчитал силы, разнимая драчунов. Что меня самого занимало - почему я их так неравнозначно раскидал, врезав Никите по первое число?
Наклонился над ним, схватил под мышки, пытаясь приподнять его тело, но он словно обмяк в моих руках. И тут только до меня дошло, что он придуривается, симулируя смерть. Может, и его любовь к Лене - тоже представление? Только для чего? Из одной любви к искусству?
- Опасно играешь, - сказал я. - Со смертью шутки плохи. Сначала ты с ней шутишь, а потом она с тобой.
- Мяу, - открыл он глаза. Видок без очков был беспомощный, жалкий. - С тобой, вижу, тоже не пошутишь. Хорошо вы меня на пару уделали. От тебя не ожидал. Мастак драться - ну и силищу ты скопил в заокеанье!
- Круглый год овощи и фрукты. Витамины, сам понимаешь, - возвратил его шутку, подавая ему очки: хорошо хоть не разбились.
- Вот ты и засветился! - прохрипел Никита Саше, поднимаясь. - Думал, со мной как с Леной. X... ! Меня только равный убьет!
Внутренне содрогнулся от такого предсказания, но виду не подал, да Никита и не глядел в мою сторону.
- Живи! Кому ты нужен, падаль! - бросил ему Саша, около которого суетилась Галя, хотя ничего окромя синяка под глазом и нескольких пустяковых царапин. Окарябался об стол, раскровянил физию - жив-здоров. Зря Галя смотрела на меня волком.
Три часа ночи - пора валить: не дежурить же нам коллективно у постели мнимого самоубийцы? Не устережешь, коли он действительно решился. Но думаю, что после сегодняшней встряски - секс с мышкой и рукопашная с Никитой - повременит, а то и вовсе откажется от замысла, если даже прокручивал его в своей поехавшей голове. Да и кто хоть однажды не помышлял наложить на себя руки? Лично я неоднократно. Самоубийство - разновидность убийства, а убийца спит в каждом и только ждет своего часа. В большинстве случаев, понятно, этот час так и не наступает. Иначе человеческая история давно б закончилась и земля снова возвратилась в свое изначальное дикое состояние.
Пошатываясь, Никита отправился в гальюн - досталось ему от нас обоих! Да и надрался - две бутылки усидели, он особенно налегал. Я дождался своей очереди и тоже отлил перед уходом. Потом толпились у дверей, полупьяный треп, обмен последними любезностями между Сашей и Никитой, чуть снова не схлестнулись, я обещал заглянуть еще разок - Саша алчно поглядывал на меня как на собеседника (точнее, слушателя). Да и мне было немного жаль, что так мы с ним наедине и не покалякали. Не в последний раз видимся - будет еще возможность. Обнялись на прощание, он снова захныкал у меня на плече.
- Ну, хватит разводить сырость, - грубовато сказал я, стараясь скрыть, что и сам расчувствовался.
Не сразу даже сообразил, что к чему, и, только когда мы с Никитой очутились за дверью, вспомнил, что Галя протянула мне на прощание руку и я ее автоматически пожал.
- Из нее вышла бы неплохая сиделка, - сказал я уже на улице. Сердобольная.
- Или любвеобильная, - ухмыльнулся Никита, массируя пальцами горло. Теперь у нее наконец появился шанс.
- Чего ты городишь? Совсем вы тут без меня спятили! Хочешь знать, циник ничуть не меньше во власти иллюзий, чем романтик.
- Сколько ты отсутствовал?
- Сам знаешь - девять лет.
- И думаешь, что жизнь здесь у нас остановилась? - сказал он точно как Галя. - Совсем напротив, дружок! Понеслась как ракета. Конечно, не намылься ты тогда, мы б, может, до сих пор жили в коммунистическом раю от края и до края. А так уж - извини. И империя тю-тю, и коммунизм приказал долго жить, хоть и оживает понемногу, и к следующему твоему визиту мы Петербург обратно в Ленинград переименуем - опять-таки путем свободного волеизъявления граждан. И Галка уже не та Галка, которую ты бросил девять лет назад, вместо того чтобы вывезти за кордон. Даже в карьерном смысле: лицо вполне официальное - директор театра. Пока ты прожигал жизнь в заокеанье, мы здесь тоже не совсем бездельничали.
- Нелепо обвинять меня в невежестве. Ты о нас знаешь еще меньше, чем я о вас.
- В гробу в белых тапочках! Жизнь индейцев меня не колышет.
- Ты имеешь в виду Америку?
- Мяу! Девять лет назад ты бы не переспрашивал. Потерян код. У меня больше общего с любым бедолагой, чем с тобой. Для вашего брата это ego-trip, а нам тут в одном котле вариться.
- Что значит "Галя уже не та"? - спросил его напрямик.
- А то, что Сашка - ее последняя бабья ставка. А кому он вставляет и кто ей, большого значения не имеет.
- Это началось сразу после убийства Лены? Никита уставился на меня как на дурня.
- С луны свалился? Это началось еще в Сараево, когда ты ее клеил, а потом трахал. Потому и сопротивлялась, что положила глаз на Сашку. Но тот был скособочен на Лене. Вот Галка тебе и дала - назло Сашке. С тех пор ей все равно с кем. Думаешь, зря людям имена дают? Галина - по-латыни курица! Сам понимаешь, курица - не птица, баба - не человек. Или как говорил Фома Аквинский: женщина существо незавершенное. Вот тебе парадокс: ее безлюбый промискуитет вывернутая наизнанку верность Сашке.
- А он знает?
- А ты думал! Потому и пинает ее.
- А ты почему? - не удержался я.
- Я - бескорыстно. По чистой злобе. Сам посуди: у этого придурочного две бабы, а у нас с тобой ни одной, не считая Данаи. Да и та - одна на двоих. И он расхохотался на всю улицу. - Как делить будем?
- Тебе верхняя половина, мне - нижняя, - пошутил я, но на всякий случай все-таки уточнил, а он уж понимай как хочет: - Даная тебе не принадлежит.
Впервые у меня мелькнуло, что, кто знает, может, за всеми моими пертурбациями и ностальгией по трехсотлетней фемине я что-то в этой жизни упустил. Та же Галя, к примеру, - было мне перед ней даже неловко, что я ее бросил, поломав ей жизнь, а вдруг это я свою сломал? И не ее, а себя мне жалеть? Выходит, когда она говорила, что любовь не задалась, имела в виду не меня? И тут же поймал себя на том, что предательскими этими мыслями изменяю Данае.
- Ты клевещешь не только на других, но и на себя, - сказал я. - Я тебе не верю - ни в твой цинизм, ни в любовный карьеризм Гали. А тем более что Саша задушил Лену.
- Я этого не говорил.
- Прямо не говорил, но намекал.
- Согласись, у него были причины.
- А у тебя?
- А у Галки? - задал он встречный вопрос.
- Не пори чушь! - всерьез рассердился я.
- Я не утверждаю, что Сашка убил Лену. Я не утверждаю, что ее убила Галка. Я не утверждаю, что я ее не убивал. Видишь? Я ни в чем не уверен - даже в самом себе. Но у всех были причины. Включая Галку. У нее, может, больше, чем у других. Но это еще не значит, что она убила Лену. "Если б я знал!" передразнил он Сашу.
- У вас с Галей совместное алиби.
- Вот именно! Весь вопрос, кто кому его устроил. Точнее, подстроил. Если один из нас лжет, то другой вполне может оказаться убийцей.
Решился и спросил без обиняков:
- В тот вечер вы были вместе?
- Как тебе сказать? Быть-то были, но рядом с местом убийства, а чтоб задушить человека, достаточно нескольких минут. Сам видел, как это делается: не вмешайся ты - я б уже отправился к праотцам. Жаль только, что с Леной так бы и не встретился: она небось в раю пребывает - святая, а мне туда путь заказан.
- Не надоело паясничать? Как вы оказались рядом с их квартирой?
- Я-то на законных основаниях: как сосед. А вот чего там Галка сшивалась?
- А где вы с ней встретились?
- Да прямо у их дома и встретились.
- Она шла к ним?
- Или выходила от них. Почем мне знать?
- Может, это ты выходил от них?
- Кто спорит? Может, и я. Я буду говорить - что она, она - что я. Это вопрос веры: кому из нас верить? Теперь уже ничего не докажешь. Потому ни на чем и не настаиваю, будучи по натуре солипсист. Сплошная неопределенность! Один из нас предложил другому отправиться в ближайший шалман, что и было незамедлительно проделано. Вот мы и сварганили себе взаимное алиби, обратив на себя внимание, устроив там небольшой скандальчик.
- Кто был инициатором?
- Чего? Скандала?
- Пойти в кабак?
- Если понадобится, с пеной у рта буду утверждать, что Галя.
Понял, что от него больше ничего не добьешься, а говорит правду или дурака валяет - самому придется разбираться.
Мы шли по продутому ветром ночному городу, ведя этот нелепый во всех отношениях разговор. А потом замолчали, думая каждый о своем. Кто б ни был убийца, но, знай о ее беременности, ни один из них не решился бы - ни Саша, ни Никита.
А Галя?
На этот раз мне повезло - удалось остановить частную машину. Хоть Никита и уговаривал заночевать у него - больше, думаю, для своего спокойствия, чем для моего удобства, - но мне что-то не хотелось оставаться с ним на ночь с глазу на глаз, да еще бы со стен на меня пялились его "Данаи".
- Ловко ты их расплодил, - похвалил я его на прощание.
- Бери любую, - расщедрился вдруг Никита. Но потом добавил: - Кроме одной. - И слово в слово повторил мою фразу: - Она мне не принадлежит.
-Какая?
- Мяу.
- Я и так знаю, - сказал я, садясь в такси. Не только же ему темнить!
- Понтуешь? - крикнул он на прощание.
- Думай что хочешь. А я согласен на худшую из твоих Данай.
И захлопнул дверь. На том и расстались.
6. ОСТАНЬСЯ СПЕРМОЙ, АФРОДИТА!
Хотел после бессонной ночи вздремнуть в самолете, да никак - так взвинтил себя! Прошедшие события проносились в моем воображении на дикой скорости, руки тряслись, как после пьяни, в мозг будто вставили метроном! Какой там сон - ни в одном глазу! Да и попробуй заснуть, когда мне подфартило на соседку - молоденькая грузинка с грудным младенчиком на руках! Уже при взлете он закатил такой скандал, что хоть святых выноси: тонкие барабанные перепоночки да еще утробный страх небытия, из которого он сравнительно недавно вынырнул и ни в какую не желал обратно. Понять можно - у меня самого заложило уши.
Летательный аппарат был стар и, на мой взгляд, годен разве что на металлолом, поднимался в небо рывками, словно сам был не очень уверен в своих возможностях. Не дай Бог, если его моторы и навигационная аппаратура в таком же состоянии, что и салон: ковер в проходе был свернут жгутом, с потолка свисали оторвавшиеся панели, из трех гальюнов один был приспособлен под багажное отделение, в другом не было воды, в третьем не закрывалась дверь, но пассажиры были выносливы и не роптали: самолеты теперь летали по свободному расписанию, и то, что наш вылетел, хоть и с двухчасовой задержкой, - было чистым везением. Каким-то чудом нам удалось преодолеть земное притяжение и набрать высоту, и мой неуправляемый сосед, пресытившись собственным криком, норовил теперь дотянуться цепкими своими конечностями до моего лица - грузинка извинялась, одновременно кокетничая со мной, в подсознанке готовая к следующему зачатию. До чего же все-таки мощная копировальная машина - природа!
А не выдержал я, когда распоясавшийся от безнаказанности беби неизвестного пола подцепил стоявший у меня меж колен футляр, который я, понятно, вынул из своего чемодана-сундука перед тем, как сдать тот в багаж: как я и рассчитывал, таможенники не взглянули ни на то, ни на другое, полагая, по-видимому, независимость Грузии от России эфемерной, фиктивной либо временной. Я вернул герма-фродитику его вездесущую лапку, отчего тот разорался еще сильнее. "И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть", - весьма некстати возник в моем распаленном мозгу пушкинский стих. Как бы не так! - и помянул добрым словом старика Ирода, к которому всегда испытывал тайную симпатию. Давно пора положить разумные пределы размножению человечества, а время от времени устраивать отстрел излишков. Как со зверем -- чем человек лучше? Пусть даже сам попаду в число отстрелянных. А что делать, коли такая перенаселенность? Взять Африку или Китай - разве в таких стадах возможна индивидуальность? Детей терпеть не могу, толпы боюсь, но больше всего - толпы в самом себе. Так много людей развелось на земле, что самому жить не хочется. Близок был к самоубийству в Венеции, Лувре и на Акрополе, хоть и сам принадлежу к носорожьему племени туристов: Парфенон стал китчем, и та же судьба ждала бы Данаю, не будь она похищена. А лучшим местом на земле полагал бы какой-нибудь остров в Кикладском архипелаге, площадью этак 50 квадратных километров, метров 500 над уровнем моря, 700-800 жителей, часах в семи от Пирея, с пересадкой на Миконосе, и непременно без взлетной полосы. Имени не называю, чтоб никому повадно не было. Просто Остров. До востребования. Душа устала от общаги под названием "Земля". А еще б лучше - необитаемый. У меня психология островитянина. Кому завидую, так это Робинзону Крузо. До его встречи с Пятницей.
Вдобавок зеркала, которые, отражая, множат нас. Любая множительная техника деструктивна и губительна по своей сути, будь то копирование от руки либо с помощью современной аппаратуры. Что сталось с "Джокондой", растиражированной в миллионах копий, репродукций, подделок и сувениров?
Так и не успел сказать всего этого Никите, а теперь уже поздно. Зачем искажающие и компрометирующие репродукции, когда есть оригинал, слава о котором живет в легендах? Пусть не дошла до нас Фидиева Афина, но нет лучше статуи, а это так же непреложно, как то, что я - равно как и мой читатель - рано или поздно скапустюсь. Лучше уничтожить шедевр, чем превратить его в разменную монету. Разве за славой гнался Герострат, когда поджег храм Артемиды в Эфесе? Уничтожение искусства есть акт искусства, а потому я бы приветствовал даже литвака, покусившегося на Данаю, если б не мои особые с ней отношения (как и у него, пусть не финтит про свои национальные чувства). Будь моя воля, я б и тиражи книг скостил, а шедевры оставил в одном экземпляре. Лучше всего в форме манускрипта. Главным врагом цивилизации всегда считал Гутенберга.
О если без слов сказаться можно было б!..
Убежден, что самые гениальные произведения так и остаются в замыслах, что были, есть и будут инкогнито более великие, чем Шекспир и Достоевский, и что Афродита, останься пеной, спермой и кровью, была б еще красивее, чем ее тезка, вышедшая в один прекрасный день из этой слизи.
Отвлекся маленько: лирическое отступление, к чтению не обязательное. Вон куда меня занесло, а изначальный импульс получен от младенствующего разбойника,
Притомившись от собственного буйства, разнузданное дите ухватило беззубым ртом хоть и взбухшую от молока, но довольно красивых очертаний грудь моей соседки, которая, нисколько не стесняясь, извлекла ее из-за пазухи. О это материнское бесстыдство! А что, если последовать примеру грудного буяна и приложиться к другой? Мысленно сравнил соседку с моей Данаей и тут же поразился собственному святотатству. Мадонна с бесполым младенчиком наконец уснули, и я был предоставлен самому себе. Нервы все гудели, как провода под высоким напряжением, - вот я и стал перебирать варианты убийства, чтоб успокоиться. Умственные упражнения - вместо четок.
Угадчик из меня никакой, а детективы терпеть не могу сызмальства какое мне дело, кто кого убил, да пропади они пропадом, убийца и убитый: оба! Разве убийство не такая же часть реальности, как, скажем, ссора или драка: не все ль равно, кто зачинщик? Убийство - это драма с двумя актерами, и жертва в ней не менее активна, чем убийца, а может, и больше - как инициатор и подстрекатель собственного убийства. Убийство - это отчужденная форма самоубийства, самоубийство чужими руками, а на Лену, несомненно, время от времени находили суицидальные настроения. Невинная Лена на самом деле спровоцировала на убийство своего убийцу, кто бы это ни был - Галя, Саша или Никита. Представим, скажем, очередную семейную ссору Саши и Лены, которая переходит в драку, а от драки до членовредительства - один шаг. Если Саша убил Лену, то и Лена могла - при известном допущении - убить Сашу. Тоже с Никитой и Леной - положим, он разъярился, полез к ней, она сопротивляется из последних сил, и тут у нее под рукой оказывается нож или ножницы. Наконец, Галя. Не могла Лена, при ее утонченности и проницательности, не догадаться, что та ей вовсе не такой уж бескорыстный друг будучи по уши влюблена в ее мужа, а отсюда уже сделать соответствующие выводы и соответственно себя вести с ней - вышучивая, насмехаясь, издеваясь. Ведь за девять лет моего отсутствия Лена могла измениться больше всех остальных, хоть и убежден, что основа у нее осталась та же, прекрасная и неизменяемая; зато надстройка... Какая она разная в пересказе Гали, Никиты, Саши, показания не совпадают, образы не сходятся. Несомненно, за эти годы она ожесточилась ввиду несоответствия девичьих надежд и семейной реальности. Может, даже стала невыносима для окружающих, кто знает? Саша ее должен был раздражать, Никиту она должна была ненавидеть, да и Галю, тайной целью которой было доломать треснувший семейный очаг, она вряд ли любила. Напряг меж ними был, вероятно, куда больший, чем можно предположить со стороны. Вот я и говорю о гипотетической взаимозаменяемости убийцы и жертвы, которые, сложись обстоятельства чуть иначе, могли поменяться местами. Это как на войне: убивают, чтоб не быть убитым самому. Может, это и звучит кощунственно по отношению к жертве (тем более к Лене) и релятивистски по сути, но я утверждаю тайное сообщество, мистическую взаимозависимость и моральное равенство убийцы и жертвы, несмотря на кажущуюся противоположность целей.
Покажите мне человека, кто мысленно не совершал убийства - соперника, врага, друга, жены, собственного ребенка, да хоть того, кто отдавил ему в автобусе ногу! В любом из нас таится убийца, весь вопрос - дать или не дать ему волю? Точнее, дать или не дать волю себе, потому что каждый человек по своим изначальным задаткам прежде всего убийца - это и есть его подавленное "Я". Все остальное - надстройка, тонкий слой цивилизации, который сходит, как загар зимой, в крутую минуту. Убийца - художник: убийство для него - способ самовыражения. Кульминация, апогей, а еще точнее - оргазм, учитывая сексуальную природу любого убийства, даже если его подоплека никакого вроде бы отношения к сексу не имеет. Как сходятся параллели за пределами Евклидова пространства, так за пределами добра и зла образуют живое, подвижное, трагическое тождество любовь и убийство. Мы любим, убивая, и убиваем, любя. Убийство как доказательство сексуального потенциала убийцы: женщины млеют перед убийцами, нутром чувствуя в них могучих любовников. Та же физиологическая экзальтация, те же спазмы те же жесты, особенно если убийство производится вручную. В убийстве любовь достигает своего максимума. Отсюда метафоры любви: задушить в объятиях, скажем. И поступок Отелло и Саши (если это он) суть реализация этой метафоры. Либо вхождение ножа в тело жертвы - разве не аналогично оно нашему вторжению в женщину? Полицейскую идиому "Ищите женщину!" я бы перевел в физиологический регистр.
А легальные формы убийства - от войны, когда государство выдает своим гражданам лицензию на убийство, возводя его в героический ранг, до охоты, которая служит нам отдушиной: сколько человеческих жизней спасли, пожертвовав собой, наши четвероногие и крылатые заместители! А убийства вприглядку: фильмы ужасов, детективы, триллеры, даже если симпатии зрителей на стороне жертв. Наконец, отчужденные формы коллективных убийств - как когда-то толпы стекались на публичные казни, так теперь еще более многочисленные сборы у телетрансляций из зала суда, хоть инстинкт убийства и выступает у зрителей под ханжеской маской ужаса, сострадания и осуждения. Между прочим, предложил как-то своим супервизорам в Метрополитен открыть при Оружейной палате филиальчик с инструментами пыток и казней - а почему нет, учитывая болезненный (а я бы сказал - здоровый) интерес публики? Толпами бы валили, Моне с Тутанхамоном заткнули б за пояс! Увы, отказ - чтобы не потрафлять низким вкусам, не уступать масскуль-туре. Будто бы Тутанхамон с Агамемноном - не тот же китч, хоть и под камуфляжем! Если даже Парфенон...
Это не апология убийства, но констатация факта: хотим Того или нет, убийство заложено в нас самой природой, как первичный инстинкт, наравне с другими -- самосохранения и размножения.
Теоретически рассуждая, счастлив тот, кто решается на убийство, выкладываясь весь без остатка, в то время как остальные топчутся в Гамлетовой нерешительности, онанируя и сглатывая собственную блевотину. Убийство - форма самовыражения, наиболее адекватная подавленным человеческим желаниям. Убийца это завершенный человек, а прочие - фригидны, недоделаны, неадекватны. Сколько раз я мечтал совершить убийство, а мешала, как ни странно, Даная - моя на ней зацикленность. Долгое время моя решительность и нерешительность требовали совсем иного применения - иного действия или бездействия. И вот наконец все сошлось.
Так, пользуясь временным затишьем на соседнем сиденье, я продолжал по инерции размышлять, кто из моих сараевских дружков решился на это убийство (если только его не совершил какой-нибудь случайный тип), - сейчас этот вопрос, утратив свою актуальность, стал академическим, но всего несколько часов назад мне позарез нужно было знать, кто из них адекватный человек, от кого можно - и нужно - ожидать решительных действий. У непойманного убийцы неизбежно должно появиться чувство безнаказанности, от него можно ожидать чего угодно.
- Если б ты знал что? - спросила встревоженно Галя. Никита тем временем продолжал его цеплять и, когда Саша в очередной раз стал описывать Лену в морге, обозвал некрофилом да еще добавил:
- Ну, ты зарапортовался. Выходит, ей стоило умереть, чтоб ты опять увидел ее молодой.
Сам видел, чего стоило Саше сдержаться. Может, и не зря Никита опасается за свою жизнь.
- Морщины все разгладились, на губах улыбка застыла, а ведь я уже забыл, когда последний раз улыбалась, - продолжал этот полоумный. - Как живая, только глаза закрыты. Точнее, как статуя. Прекрасная античная статуя. И красива как богиня. Нет больше той сварливой, скандалезной, вечно недовольной бабы, у нас с ней до драк доходило. Все это как-то разом схлынуло, а осталась девочка, какой и была всегда, хоть я и думал, что девочка в ней давно умерла. Как в фильмах про зверолюдей, которым в смерти возвращается их человечий лик. Да, некрофил! А что мне остается? Если б я только знал!
- Что - знал? - На этот раз не удержался я.
- Мяу! А это не из твоей комнаты серая мышка давеча голышом выскользнула? - съехидничал Никита и, что кот на добычу, застучал зубами.
Саша и тут стерпел, хоть Никита прямо нарывался. Теперь, задним умом, я так понимаю, что он еще не весь выложился, не подзавелся как следует, не довел себя до кондиции. То, что Сашу больше всего угнетало, нам все еще было неизвестно - нечто еще страшнее, чем смерть Лены, хотя что может быть страшнее?
Опустил голову на руки, тихонько всхлипывал. Галя подошла к нему, пытаясь утешить. Даже Никита притих. А я эгоистично подумал: "Хорошо все-таки, что не заявился к нему один. Всегда теряюсь перед чужой безутешностью, да и чем ему можно помочь?"
- Думаешь, не понимаем? - сказал я. - Мы все ее любили. Она и вправду необыкновенная.
Саша поднял голову, такое отчаяние было в его взгляде, будь моя воля бежал бы отсюда за тридевять земель куда глаза глядят.
- Вы ничего не знаете, - сказал Саша, вытирая глаза.
- Чего мы не знаем? - проклюнулся Никита из своего вынужденного молчания.
- Вскрытие было, - сказал Саша.
Он что, рехнулся? При чем здесь вскрытие? Ведь и так ясно - смерть наступила в результате удушья, сломаны шейные позвонки, неужели он снова станет мучить себя и нас физиологическими подробностями? Две недели прошло, давно уже в земле, сам говорил - ее образ очистился. Никита и Галя тоже не скрывали недоумения.
- Я никому не рассказывал о результатах. Никому! Да и сейчас зря. Вам-то что? Гекубы!
Он глубоко вздохнул, я видел, чего ему стоило. Честно говоря, я уже не хотел, чтоб он говорил. Но он выпалил:
- Лена была беременна. - И добавил, как попка, свои рефрен: - Если б я только знал!
Я как вырубился, мгновенно вспомнив гранатовый портрет Лены - она сама прорастала из граната, но сквозь кесарево сечение у нее на животе были видны гранатовые зерна. Тут только меня осенило: а если это не метафора и Никита знал, что она беременна?
- Зря ты так убиваешься, - тихо сказал Никита. - Женщина не стоит таких безумств. Никакая. В том числе Лена. Если хочешь знать, она недостойна твоей любви. Я уж не говорю, что эта любовь была для нее непосильна, невыносима. А тебя не любила. Я это знаю.
- Подонок! - опять психанула Галя.
Как же он должен ненавидеть Сашу, чтоб пойти на такой донос! А если к тому ж безосновательный и он добирает с помощью лжи, чего недополучил в реальности?
Не успел уследить, как все произошло. Саша вдруг взметнулся и бросился на Никиту. Тот извивался в его руках, как змей, очки отлетели в сторону, а Саша - это я сам видел - уже достал до шеи. Отчаяние придавало ему силы, да он был и дюжее. Никита пытался что-то сказать, но из сдавленной гортани вырывался только хрип. Лицо посинело, на нижней губе повисла слюна, зрелище отвратное. Живо представил, как треснет сейчас шейный позвонок, язык вывалится изо рта и Никита падет в собственные экскременты, скончавшись от кровоизлияния в мозг. И Сашу оправдают за это убийство, но засудят за предыдущее, потому что тот же почерк.
- Да разними же их, Глеб! - толкнула меня изо всей силы в бок Галя. Этого еще не хватало.
Что мне оставалось? Разбросал их, как котят, пользуясь своим весовым и физическим преимуществом. Никита отлетел метра на полтора и, стукнувшись головой о раковину, затих, а Галя подбежала к Саше, который легко отделался, приложившись мордой об стол.
Я подошел к Никите - с виска стекала кровь, глаза закрыты, на губах пена, на шее синяки, тело как-то неестественно обвисло. Меня одолевали противоречивые чувства. В мои нынешние планы это не входило, не для того мы наладились к Саше в гости. Меня любой суд оправдает - не рассчитал силы, разнимая драчунов. Что меня самого занимало - почему я их так неравнозначно раскидал, врезав Никите по первое число?
Наклонился над ним, схватил под мышки, пытаясь приподнять его тело, но он словно обмяк в моих руках. И тут только до меня дошло, что он придуривается, симулируя смерть. Может, и его любовь к Лене - тоже представление? Только для чего? Из одной любви к искусству?
- Опасно играешь, - сказал я. - Со смертью шутки плохи. Сначала ты с ней шутишь, а потом она с тобой.
- Мяу, - открыл он глаза. Видок без очков был беспомощный, жалкий. - С тобой, вижу, тоже не пошутишь. Хорошо вы меня на пару уделали. От тебя не ожидал. Мастак драться - ну и силищу ты скопил в заокеанье!
- Круглый год овощи и фрукты. Витамины, сам понимаешь, - возвратил его шутку, подавая ему очки: хорошо хоть не разбились.
- Вот ты и засветился! - прохрипел Никита Саше, поднимаясь. - Думал, со мной как с Леной. X... ! Меня только равный убьет!
Внутренне содрогнулся от такого предсказания, но виду не подал, да Никита и не глядел в мою сторону.
- Живи! Кому ты нужен, падаль! - бросил ему Саша, около которого суетилась Галя, хотя ничего окромя синяка под глазом и нескольких пустяковых царапин. Окарябался об стол, раскровянил физию - жив-здоров. Зря Галя смотрела на меня волком.
Три часа ночи - пора валить: не дежурить же нам коллективно у постели мнимого самоубийцы? Не устережешь, коли он действительно решился. Но думаю, что после сегодняшней встряски - секс с мышкой и рукопашная с Никитой - повременит, а то и вовсе откажется от замысла, если даже прокручивал его в своей поехавшей голове. Да и кто хоть однажды не помышлял наложить на себя руки? Лично я неоднократно. Самоубийство - разновидность убийства, а убийца спит в каждом и только ждет своего часа. В большинстве случаев, понятно, этот час так и не наступает. Иначе человеческая история давно б закончилась и земля снова возвратилась в свое изначальное дикое состояние.
Пошатываясь, Никита отправился в гальюн - досталось ему от нас обоих! Да и надрался - две бутылки усидели, он особенно налегал. Я дождался своей очереди и тоже отлил перед уходом. Потом толпились у дверей, полупьяный треп, обмен последними любезностями между Сашей и Никитой, чуть снова не схлестнулись, я обещал заглянуть еще разок - Саша алчно поглядывал на меня как на собеседника (точнее, слушателя). Да и мне было немного жаль, что так мы с ним наедине и не покалякали. Не в последний раз видимся - будет еще возможность. Обнялись на прощание, он снова захныкал у меня на плече.
- Ну, хватит разводить сырость, - грубовато сказал я, стараясь скрыть, что и сам расчувствовался.
Не сразу даже сообразил, что к чему, и, только когда мы с Никитой очутились за дверью, вспомнил, что Галя протянула мне на прощание руку и я ее автоматически пожал.
- Из нее вышла бы неплохая сиделка, - сказал я уже на улице. Сердобольная.
- Или любвеобильная, - ухмыльнулся Никита, массируя пальцами горло. Теперь у нее наконец появился шанс.
- Чего ты городишь? Совсем вы тут без меня спятили! Хочешь знать, циник ничуть не меньше во власти иллюзий, чем романтик.
- Сколько ты отсутствовал?
- Сам знаешь - девять лет.
- И думаешь, что жизнь здесь у нас остановилась? - сказал он точно как Галя. - Совсем напротив, дружок! Понеслась как ракета. Конечно, не намылься ты тогда, мы б, может, до сих пор жили в коммунистическом раю от края и до края. А так уж - извини. И империя тю-тю, и коммунизм приказал долго жить, хоть и оживает понемногу, и к следующему твоему визиту мы Петербург обратно в Ленинград переименуем - опять-таки путем свободного волеизъявления граждан. И Галка уже не та Галка, которую ты бросил девять лет назад, вместо того чтобы вывезти за кордон. Даже в карьерном смысле: лицо вполне официальное - директор театра. Пока ты прожигал жизнь в заокеанье, мы здесь тоже не совсем бездельничали.
- Нелепо обвинять меня в невежестве. Ты о нас знаешь еще меньше, чем я о вас.
- В гробу в белых тапочках! Жизнь индейцев меня не колышет.
- Ты имеешь в виду Америку?
- Мяу! Девять лет назад ты бы не переспрашивал. Потерян код. У меня больше общего с любым бедолагой, чем с тобой. Для вашего брата это ego-trip, а нам тут в одном котле вариться.
- Что значит "Галя уже не та"? - спросил его напрямик.
- А то, что Сашка - ее последняя бабья ставка. А кому он вставляет и кто ей, большого значения не имеет.
- Это началось сразу после убийства Лены? Никита уставился на меня как на дурня.
- С луны свалился? Это началось еще в Сараево, когда ты ее клеил, а потом трахал. Потому и сопротивлялась, что положила глаз на Сашку. Но тот был скособочен на Лене. Вот Галка тебе и дала - назло Сашке. С тех пор ей все равно с кем. Думаешь, зря людям имена дают? Галина - по-латыни курица! Сам понимаешь, курица - не птица, баба - не человек. Или как говорил Фома Аквинский: женщина существо незавершенное. Вот тебе парадокс: ее безлюбый промискуитет вывернутая наизнанку верность Сашке.
- А он знает?
- А ты думал! Потому и пинает ее.
- А ты почему? - не удержался я.
- Я - бескорыстно. По чистой злобе. Сам посуди: у этого придурочного две бабы, а у нас с тобой ни одной, не считая Данаи. Да и та - одна на двоих. И он расхохотался на всю улицу. - Как делить будем?
- Тебе верхняя половина, мне - нижняя, - пошутил я, но на всякий случай все-таки уточнил, а он уж понимай как хочет: - Даная тебе не принадлежит.
Впервые у меня мелькнуло, что, кто знает, может, за всеми моими пертурбациями и ностальгией по трехсотлетней фемине я что-то в этой жизни упустил. Та же Галя, к примеру, - было мне перед ней даже неловко, что я ее бросил, поломав ей жизнь, а вдруг это я свою сломал? И не ее, а себя мне жалеть? Выходит, когда она говорила, что любовь не задалась, имела в виду не меня? И тут же поймал себя на том, что предательскими этими мыслями изменяю Данае.
- Ты клевещешь не только на других, но и на себя, - сказал я. - Я тебе не верю - ни в твой цинизм, ни в любовный карьеризм Гали. А тем более что Саша задушил Лену.
- Я этого не говорил.
- Прямо не говорил, но намекал.
- Согласись, у него были причины.
- А у тебя?
- А у Галки? - задал он встречный вопрос.
- Не пори чушь! - всерьез рассердился я.
- Я не утверждаю, что Сашка убил Лену. Я не утверждаю, что ее убила Галка. Я не утверждаю, что я ее не убивал. Видишь? Я ни в чем не уверен - даже в самом себе. Но у всех были причины. Включая Галку. У нее, может, больше, чем у других. Но это еще не значит, что она убила Лену. "Если б я знал!" передразнил он Сашу.
- У вас с Галей совместное алиби.
- Вот именно! Весь вопрос, кто кому его устроил. Точнее, подстроил. Если один из нас лжет, то другой вполне может оказаться убийцей.
Решился и спросил без обиняков:
- В тот вечер вы были вместе?
- Как тебе сказать? Быть-то были, но рядом с местом убийства, а чтоб задушить человека, достаточно нескольких минут. Сам видел, как это делается: не вмешайся ты - я б уже отправился к праотцам. Жаль только, что с Леной так бы и не встретился: она небось в раю пребывает - святая, а мне туда путь заказан.
- Не надоело паясничать? Как вы оказались рядом с их квартирой?
- Я-то на законных основаниях: как сосед. А вот чего там Галка сшивалась?
- А где вы с ней встретились?
- Да прямо у их дома и встретились.
- Она шла к ним?
- Или выходила от них. Почем мне знать?
- Может, это ты выходил от них?
- Кто спорит? Может, и я. Я буду говорить - что она, она - что я. Это вопрос веры: кому из нас верить? Теперь уже ничего не докажешь. Потому ни на чем и не настаиваю, будучи по натуре солипсист. Сплошная неопределенность! Один из нас предложил другому отправиться в ближайший шалман, что и было незамедлительно проделано. Вот мы и сварганили себе взаимное алиби, обратив на себя внимание, устроив там небольшой скандальчик.
- Кто был инициатором?
- Чего? Скандала?
- Пойти в кабак?
- Если понадобится, с пеной у рта буду утверждать, что Галя.
Понял, что от него больше ничего не добьешься, а говорит правду или дурака валяет - самому придется разбираться.
Мы шли по продутому ветром ночному городу, ведя этот нелепый во всех отношениях разговор. А потом замолчали, думая каждый о своем. Кто б ни был убийца, но, знай о ее беременности, ни один из них не решился бы - ни Саша, ни Никита.
А Галя?
На этот раз мне повезло - удалось остановить частную машину. Хоть Никита и уговаривал заночевать у него - больше, думаю, для своего спокойствия, чем для моего удобства, - но мне что-то не хотелось оставаться с ним на ночь с глазу на глаз, да еще бы со стен на меня пялились его "Данаи".
- Ловко ты их расплодил, - похвалил я его на прощание.
- Бери любую, - расщедрился вдруг Никита. Но потом добавил: - Кроме одной. - И слово в слово повторил мою фразу: - Она мне не принадлежит.
-Какая?
- Мяу.
- Я и так знаю, - сказал я, садясь в такси. Не только же ему темнить!
- Понтуешь? - крикнул он на прощание.
- Думай что хочешь. А я согласен на худшую из твоих Данай.
И захлопнул дверь. На том и расстались.
6. ОСТАНЬСЯ СПЕРМОЙ, АФРОДИТА!
Хотел после бессонной ночи вздремнуть в самолете, да никак - так взвинтил себя! Прошедшие события проносились в моем воображении на дикой скорости, руки тряслись, как после пьяни, в мозг будто вставили метроном! Какой там сон - ни в одном глазу! Да и попробуй заснуть, когда мне подфартило на соседку - молоденькая грузинка с грудным младенчиком на руках! Уже при взлете он закатил такой скандал, что хоть святых выноси: тонкие барабанные перепоночки да еще утробный страх небытия, из которого он сравнительно недавно вынырнул и ни в какую не желал обратно. Понять можно - у меня самого заложило уши.
Летательный аппарат был стар и, на мой взгляд, годен разве что на металлолом, поднимался в небо рывками, словно сам был не очень уверен в своих возможностях. Не дай Бог, если его моторы и навигационная аппаратура в таком же состоянии, что и салон: ковер в проходе был свернут жгутом, с потолка свисали оторвавшиеся панели, из трех гальюнов один был приспособлен под багажное отделение, в другом не было воды, в третьем не закрывалась дверь, но пассажиры были выносливы и не роптали: самолеты теперь летали по свободному расписанию, и то, что наш вылетел, хоть и с двухчасовой задержкой, - было чистым везением. Каким-то чудом нам удалось преодолеть земное притяжение и набрать высоту, и мой неуправляемый сосед, пресытившись собственным криком, норовил теперь дотянуться цепкими своими конечностями до моего лица - грузинка извинялась, одновременно кокетничая со мной, в подсознанке готовая к следующему зачатию. До чего же все-таки мощная копировальная машина - природа!
А не выдержал я, когда распоясавшийся от безнаказанности беби неизвестного пола подцепил стоявший у меня меж колен футляр, который я, понятно, вынул из своего чемодана-сундука перед тем, как сдать тот в багаж: как я и рассчитывал, таможенники не взглянули ни на то, ни на другое, полагая, по-видимому, независимость Грузии от России эфемерной, фиктивной либо временной. Я вернул герма-фродитику его вездесущую лапку, отчего тот разорался еще сильнее. "И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть", - весьма некстати возник в моем распаленном мозгу пушкинский стих. Как бы не так! - и помянул добрым словом старика Ирода, к которому всегда испытывал тайную симпатию. Давно пора положить разумные пределы размножению человечества, а время от времени устраивать отстрел излишков. Как со зверем -- чем человек лучше? Пусть даже сам попаду в число отстрелянных. А что делать, коли такая перенаселенность? Взять Африку или Китай - разве в таких стадах возможна индивидуальность? Детей терпеть не могу, толпы боюсь, но больше всего - толпы в самом себе. Так много людей развелось на земле, что самому жить не хочется. Близок был к самоубийству в Венеции, Лувре и на Акрополе, хоть и сам принадлежу к носорожьему племени туристов: Парфенон стал китчем, и та же судьба ждала бы Данаю, не будь она похищена. А лучшим местом на земле полагал бы какой-нибудь остров в Кикладском архипелаге, площадью этак 50 квадратных километров, метров 500 над уровнем моря, 700-800 жителей, часах в семи от Пирея, с пересадкой на Миконосе, и непременно без взлетной полосы. Имени не называю, чтоб никому повадно не было. Просто Остров. До востребования. Душа устала от общаги под названием "Земля". А еще б лучше - необитаемый. У меня психология островитянина. Кому завидую, так это Робинзону Крузо. До его встречи с Пятницей.
Вдобавок зеркала, которые, отражая, множат нас. Любая множительная техника деструктивна и губительна по своей сути, будь то копирование от руки либо с помощью современной аппаратуры. Что сталось с "Джокондой", растиражированной в миллионах копий, репродукций, подделок и сувениров?
Так и не успел сказать всего этого Никите, а теперь уже поздно. Зачем искажающие и компрометирующие репродукции, когда есть оригинал, слава о котором живет в легендах? Пусть не дошла до нас Фидиева Афина, но нет лучше статуи, а это так же непреложно, как то, что я - равно как и мой читатель - рано или поздно скапустюсь. Лучше уничтожить шедевр, чем превратить его в разменную монету. Разве за славой гнался Герострат, когда поджег храм Артемиды в Эфесе? Уничтожение искусства есть акт искусства, а потому я бы приветствовал даже литвака, покусившегося на Данаю, если б не мои особые с ней отношения (как и у него, пусть не финтит про свои национальные чувства). Будь моя воля, я б и тиражи книг скостил, а шедевры оставил в одном экземпляре. Лучше всего в форме манускрипта. Главным врагом цивилизации всегда считал Гутенберга.
О если без слов сказаться можно было б!..
Убежден, что самые гениальные произведения так и остаются в замыслах, что были, есть и будут инкогнито более великие, чем Шекспир и Достоевский, и что Афродита, останься пеной, спермой и кровью, была б еще красивее, чем ее тезка, вышедшая в один прекрасный день из этой слизи.
Отвлекся маленько: лирическое отступление, к чтению не обязательное. Вон куда меня занесло, а изначальный импульс получен от младенствующего разбойника,
Притомившись от собственного буйства, разнузданное дите ухватило беззубым ртом хоть и взбухшую от молока, но довольно красивых очертаний грудь моей соседки, которая, нисколько не стесняясь, извлекла ее из-за пазухи. О это материнское бесстыдство! А что, если последовать примеру грудного буяна и приложиться к другой? Мысленно сравнил соседку с моей Данаей и тут же поразился собственному святотатству. Мадонна с бесполым младенчиком наконец уснули, и я был предоставлен самому себе. Нервы все гудели, как провода под высоким напряжением, - вот я и стал перебирать варианты убийства, чтоб успокоиться. Умственные упражнения - вместо четок.
Угадчик из меня никакой, а детективы терпеть не могу сызмальства какое мне дело, кто кого убил, да пропади они пропадом, убийца и убитый: оба! Разве убийство не такая же часть реальности, как, скажем, ссора или драка: не все ль равно, кто зачинщик? Убийство - это драма с двумя актерами, и жертва в ней не менее активна, чем убийца, а может, и больше - как инициатор и подстрекатель собственного убийства. Убийство - это отчужденная форма самоубийства, самоубийство чужими руками, а на Лену, несомненно, время от времени находили суицидальные настроения. Невинная Лена на самом деле спровоцировала на убийство своего убийцу, кто бы это ни был - Галя, Саша или Никита. Представим, скажем, очередную семейную ссору Саши и Лены, которая переходит в драку, а от драки до членовредительства - один шаг. Если Саша убил Лену, то и Лена могла - при известном допущении - убить Сашу. Тоже с Никитой и Леной - положим, он разъярился, полез к ней, она сопротивляется из последних сил, и тут у нее под рукой оказывается нож или ножницы. Наконец, Галя. Не могла Лена, при ее утонченности и проницательности, не догадаться, что та ей вовсе не такой уж бескорыстный друг будучи по уши влюблена в ее мужа, а отсюда уже сделать соответствующие выводы и соответственно себя вести с ней - вышучивая, насмехаясь, издеваясь. Ведь за девять лет моего отсутствия Лена могла измениться больше всех остальных, хоть и убежден, что основа у нее осталась та же, прекрасная и неизменяемая; зато надстройка... Какая она разная в пересказе Гали, Никиты, Саши, показания не совпадают, образы не сходятся. Несомненно, за эти годы она ожесточилась ввиду несоответствия девичьих надежд и семейной реальности. Может, даже стала невыносима для окружающих, кто знает? Саша ее должен был раздражать, Никиту она должна была ненавидеть, да и Галю, тайной целью которой было доломать треснувший семейный очаг, она вряд ли любила. Напряг меж ними был, вероятно, куда больший, чем можно предположить со стороны. Вот я и говорю о гипотетической взаимозаменяемости убийцы и жертвы, которые, сложись обстоятельства чуть иначе, могли поменяться местами. Это как на войне: убивают, чтоб не быть убитым самому. Может, это и звучит кощунственно по отношению к жертве (тем более к Лене) и релятивистски по сути, но я утверждаю тайное сообщество, мистическую взаимозависимость и моральное равенство убийцы и жертвы, несмотря на кажущуюся противоположность целей.
Покажите мне человека, кто мысленно не совершал убийства - соперника, врага, друга, жены, собственного ребенка, да хоть того, кто отдавил ему в автобусе ногу! В любом из нас таится убийца, весь вопрос - дать или не дать ему волю? Точнее, дать или не дать волю себе, потому что каждый человек по своим изначальным задаткам прежде всего убийца - это и есть его подавленное "Я". Все остальное - надстройка, тонкий слой цивилизации, который сходит, как загар зимой, в крутую минуту. Убийца - художник: убийство для него - способ самовыражения. Кульминация, апогей, а еще точнее - оргазм, учитывая сексуальную природу любого убийства, даже если его подоплека никакого вроде бы отношения к сексу не имеет. Как сходятся параллели за пределами Евклидова пространства, так за пределами добра и зла образуют живое, подвижное, трагическое тождество любовь и убийство. Мы любим, убивая, и убиваем, любя. Убийство как доказательство сексуального потенциала убийцы: женщины млеют перед убийцами, нутром чувствуя в них могучих любовников. Та же физиологическая экзальтация, те же спазмы те же жесты, особенно если убийство производится вручную. В убийстве любовь достигает своего максимума. Отсюда метафоры любви: задушить в объятиях, скажем. И поступок Отелло и Саши (если это он) суть реализация этой метафоры. Либо вхождение ножа в тело жертвы - разве не аналогично оно нашему вторжению в женщину? Полицейскую идиому "Ищите женщину!" я бы перевел в физиологический регистр.
А легальные формы убийства - от войны, когда государство выдает своим гражданам лицензию на убийство, возводя его в героический ранг, до охоты, которая служит нам отдушиной: сколько человеческих жизней спасли, пожертвовав собой, наши четвероногие и крылатые заместители! А убийства вприглядку: фильмы ужасов, детективы, триллеры, даже если симпатии зрителей на стороне жертв. Наконец, отчужденные формы коллективных убийств - как когда-то толпы стекались на публичные казни, так теперь еще более многочисленные сборы у телетрансляций из зала суда, хоть инстинкт убийства и выступает у зрителей под ханжеской маской ужаса, сострадания и осуждения. Между прочим, предложил как-то своим супервизорам в Метрополитен открыть при Оружейной палате филиальчик с инструментами пыток и казней - а почему нет, учитывая болезненный (а я бы сказал - здоровый) интерес публики? Толпами бы валили, Моне с Тутанхамоном заткнули б за пояс! Увы, отказ - чтобы не потрафлять низким вкусам, не уступать масскуль-туре. Будто бы Тутанхамон с Агамемноном - не тот же китч, хоть и под камуфляжем! Если даже Парфенон...
Это не апология убийства, но констатация факта: хотим Того или нет, убийство заложено в нас самой природой, как первичный инстинкт, наравне с другими -- самосохранения и размножения.
Теоретически рассуждая, счастлив тот, кто решается на убийство, выкладываясь весь без остатка, в то время как остальные топчутся в Гамлетовой нерешительности, онанируя и сглатывая собственную блевотину. Убийство - форма самовыражения, наиболее адекватная подавленным человеческим желаниям. Убийца это завершенный человек, а прочие - фригидны, недоделаны, неадекватны. Сколько раз я мечтал совершить убийство, а мешала, как ни странно, Даная - моя на ней зацикленность. Долгое время моя решительность и нерешительность требовали совсем иного применения - иного действия или бездействия. И вот наконец все сошлось.
Так, пользуясь временным затишьем на соседнем сиденье, я продолжал по инерции размышлять, кто из моих сараевских дружков решился на это убийство (если только его не совершил какой-нибудь случайный тип), - сейчас этот вопрос, утратив свою актуальность, стал академическим, но всего несколько часов назад мне позарез нужно было знать, кто из них адекватный человек, от кого можно - и нужно - ожидать решительных действий. У непойманного убийцы неизбежно должно появиться чувство безнаказанности, от него можно ожидать чего угодно.