Система мирового капитализма, существовавшая в XIX веке, несмотря на ее относительную стабильность, была разрушена первой мировой войной. После окончания войны была предпринята слабая попытка ее реконструировать. Эта попытка привела к краху 1929 г. и последующей Великой депрессии. Какова же вероятность того, что современная система мирового капитализма также придет к пропасти, учитывая отсутствие элементов стабильности, которые существовали в XIX веке?
   Но все же катастрофы можно избежать, если мы вовремя признаем и исправим слабые стороны этой системы. Как возникли эти недостатки и как они могут быть исправлены? Я предлагаю обратиться к этим вопросам. Я утверждаю, что система мирового капитализма является искаженной формой открытого общества и ее эксцессы могут быть исправлены, если более полно понять и широко поддержать принципы открытого общества.
   Термин «открытое общество» получил распространение после публикации книги Карла Поппера «Открытое общество и его враги» (OpenSocietyandIt'sEnemies). В момент выхода книги в 1944 г. открытому обществу угрожали тоталитарные режимы нацистской Германии и Советского Союза, использовавшие власть государства для навязывания своей воли людям. Концепцию открытого общества можно легко понять, сравнив его с закрытыми обществами, взлелеенными тоталитарными режимами. Они оставались реальностью вплоть до распада советской империи в 1989 г. Открытые общества мира, обычно называемые обобщенно Западом, продемонстрировали сплоченность перед лицом общего врага. Но после распада советской системы открытое общество с акцентом на свободу, демократию, главенство закона в значительной степени потеряло привлекательность в качестве. организационного принципа, победителем оказался мировой капитализм. Капитализм, опирающийся исключительно на рыночные силы, представляет другую опасность открытому обществу. Центральное утверждение этой книги состоит в том, что рыночный фундаментализм представляет сегодня большую опасность для открытого общества, чем тоталитарная идеология.
   Такое утверждение может шокировать. Рыночная экономика является неотъемлемой частью открытого общества. Фридрих Хайек, величайший идеолог экономики «свободного рынка» XX века, был твердым сторонником концепции открытого общества. Каким образом рыночный фундаментализм может угрожать открытому обществу?
   Позвольте мне объяснить мою точку зрения. Я не заявляю, что идея рыночного фундаментализма диаметрально противоположна идее открытого общества, как фашизм или коммунизм. Совсем наоборот. Концепции открытого общества и рыночной экономики тесно связаны, а рыночный фундаментализм можно рассматривать как простое искажение идеи открытого общества. Но это не делает его менее опасным. Рыночный фундаментализм представляет угрозу открытому обществу непреднамеренно, поскольку он неверно трактует механизм работы рынков и придает им чрезмерно важное значение.
   Мой критический взгляд на систему мирового капитализма основывается на двух основных моментах. Один из них касается недостатков рыночных механизмов. Здесь я имею в виду в основном неустойчивость, присущую финансовым рынкам. Другой момент связан с недостатками того, что я вынужден назвать, в силу отсутствия лучшего названия, нерыночным сектором (nonmarketsector). Здесь я имею в виду прежде всего несостоятельность политики и распад нравственных ценностей как на национальном, так и на международном уровнях.
   Я всегда утверждал, что провалы в политике являются всепроникающими, они подрывают экономику гораздо сильнее, чем неудачи рыночного механизма. Принятие решений отдельными лицами через рыночный механизм является гораздо более эффективной системой, чем коллективное принятие решений, – система, которая распространена в политике. Это особенно верно в отношении мировой экономики. Разочарование политикой вскормило рыночный фундаментализм, а развитие рыночного фундаментализма, в свою очередь, способствовало провалу политики. Одним из крупнейших недостатков системы мирового капитализма является тот факт, что она позволила рыночному механизму и мотиву получения прибыли проникнуть во все сферы деятельности, даже туда, где им нет по существу места.
   Первая часть моих критических замечаний касается нестабильности, присущей системе мирового капитализма. Рыночные фундаменталисты имеют фундаментально неверное представление о том, как работают рыночные механизмы. Они полагают, что финансовые рынки имеют тенденцию к равновесию. Теория равновесия в экономической науке основывается на неправильной аналогии с физикой. Физические объекты двигаются так, как они двигаются, независимо от того, что кто-либо думает. А финансовые рынки пытаются предсказать будущее, которое зависит от решений, принимаемых людьми. Вместо простого пассивного отражения действительности финансовые рынки активно формируют реальность, которую они, в свою очередь, и отражают. Существует двусторонняя связь между настоящими решениями и будущими событиями, эту связь я называю рефлексивностью.
   Тот же механизм обратной связи вмешивается во все виды деятельности, которыми занимаются сознательные участники рынка -люди. Люди реагируют на экономические, социальные и политические силы в их окружении, но в отличие от неодушевленных частиц, изучаемых естественными науками, люди имеют способность воспринимать, постигать, а также выражать определенное отношение, которое одновременно преображает силы, действующие на них. Это двустороннее рефлексивное общение между тем, что участники ожидают, и тем, что происходит на самом деле, является основным моментом для понимания всех экономических, политических и общественных явлений. Данная концепция рефлексивности лежит в основании всех доводов, изложенных в этой книге.
   Рефлексивность не свойственна естественным наукам, где связь между объяснениями ученых и явлениями, которые они пытаются объяснить, является односторонней. Если утверждение соответствует фактам, оно истинно, если нет – то оно ложно. Таким образом ученые накапливают знания. Но участники рынка лишены такой роскоши, и у них нет возможности опираться в своих решениях на достоверные знания. В своих решениях они должны учитывать свои суждения о будущем, и их пристрастное отношение влияет на сам результат. Этот результат, в свою очередь, усиливает или ослабляет то пристрастное отношение, на которое участники рынка опирались при принятии решений.
   Я утверждаю, что концепция рефлексивности является сегодня более существенной для объяснения движения финансовых рынков (а также для многих других социальных и экономических явлений), чем концепция равновесия, на которую опирается традиционная экономическая наука. Участники рынка начинают не со знания, а с предвзятого отношения. Либо рефлексивность корректирует предвзятое отношение, и в таком случае вы получаете тенденцию к равновесию, либо предвзятое отношение усиливается рефлексивной обратной связью, и в таком случае рынки могут достаточно далеко уходить от состояния равновесия, не имея намерений возвращаться к тому состоянию, с которого они начали движение. Финансовые рынки характеризуются периодами быстрого роста деловой активности и периодами спада, в этом свете поразительно, что экономическая теория по-прежнему опирается на концепцию равновесия, которая отрицает возможность таких явлений, несмотря на доказательства их существования. Финансовая система обладает свойством выходить из состояния равновесия, но этот выход не является результатом только внешних шоковых воздействий. Упорство, с которым исходящие извне шоковые воздействия рассматриваются в качестве мер спасения финансовых рынков, напоминает мне хитроумные изобретения сфер внутри сфер и ссылок на божественные силы, которые использовались астрономами в докоперниковские времена для объяснения положения планет, вместо признания простого факта вращения Земли вокруг Солнца.
   Рефлексивность не является широко принятой концепцией, по крайней мере большинством, и одного предложения явно недостаточно, чтобы объяснить все, что эта концепция подразумевает. Объяснению этой концепции будет посвящена первая часть книги. Во второй части я буду использовать эти концептуальные положения, чтобы прийти к ряду практических заключений о состоянии финансовых рынков, мировой экономике и о таких более широких проблемах, как международная политика, общественное единство и нестабильность системы мирового капитализма в целом.
   Вторая линия моих доводов является более сложной, в силу этого ее сложнее суммировать. Я полагаю, что несовершенства рыночного механизма бледнеют по сравнению с недостатками того, что я называю нерыночным сектором общества. Когда я говорю о нерыночном секторе, я имею в виду коллективные интересы общества, общественные ценности, которые не находят своего выражения в рынках. Находятся люди, которые ставят под сомнение само существование коллективных интересов как таковых. Общество, утверждают они, состоит из отдельных людей, и их интересы находят наилучшее выражение через решения, которые они принимают как участники рынка. Например, если они чувствуют склонность к филантропии, они могут выразить это, отдав другим определенную сумму денег. Таким образом, все можно свести к денежным ценностям.
   Вряд ли надо говорить, что такая точка зрения ошибочна. Да, есть вопросы, которые мы можем решить индивидуально, но есть и другие вопросы, которые могут быть решены только коллективно. В качестве участника рынка я пытаюсь максимально увеличить свои прибыли. Будучи гражданином, я думаю об общественных ценностях: о мире, справедливости, свободе и так далее. Я не могу выразить эти ценности, будучи участником рынка. Предположим, что правила, регулирующие финансовые рынки, должны быть изменены. Я не могу изменить их в одностороннем порядке. Если я введу эти правила по отношению к себе, но не по отношению к другим, это повлияет на мои собственные показатели деятельности на рынке, но это не окажет никакого влияния на то, что происходит на рынках, поскольку не предполагается, что какой-либо один участник рынка вообще может влиять на результат.
   Мы должны провести четкое разграничение между созданием правил и игрой по этим правилам. Создание правил подразумевает коллективные решения, или политику. Игра по правилам подразумевает индивидуальные решения, или поведение на рынке. К сожалению, это различие редко соблюдается. Люди в большинстве своем, похоже, голосуют бумажниками, они лоббируют законодателей, которые отвечают их личным интересам. Еще хуже, что избранные представители также часто ставят свои личные интересы выше общественных. Вместо того чтобы отстаивать подлинные ценности, политические лидеры стремятся быть избранными любой ценой и под лозунгом господствующей идеологии рыночного фундаментализма, или неограниченного индивидуализма. Такое поведение считается естественной, рациональной и даже, возможно, желательной манерой поведения политиков. Такое отношение к политике подрывает постулат, на котором был построен принцип представительной демократии. Противоречие между личными и общественными интересами политиков, конечно же, всегда существовало, но оно было значительно усилено господствующими позициями, которые ставят успех, измеряемый деньгами, выше таких подлинных ценностей, как честность. Таким образом, процесс коллективного принятия решений рефлексивным образом усилил мотив получения личной прибыли и падение общественной эффективности. Превращение корысти и эгоизма в моральный принцип коррумпировало политику, и неспособность политики стала самым сильным аргументом в пользу предоставления рынкам ее большей свободы. функции, которые не могут и не должны определяться только лишь рыночными силами, включают многие из самых важных явлений жизни человека, начиная с моральных ценностей и заканчивая семейными отношениями, эстетическими и интеллектуальными достижениями. В то же время рыночный фундаментализм постоянно пытается увеличить свое влияние на эти сферы в форме идеологического империализма. В соответствии с рыночным фундаментализмом вся общественная деятельность, и человеческие отношения в том числе, должны рассматриваться как деловые, основанные на договорах отношения, и сводиться к общему знаменателю – деньгам. Деятельность должна регулироваться, насколько это возможно, самым навязчивым способом – невидимой рукой конкуренции, ведущей к увеличению прибылей. Вторжения рыночной идеологии в области, столь далекие от коммерции и экономики, разрушают и деморализуют общество. Но рыночный фундаментализм стал настолько мощным и влиятельным, что любые политические силы, осмеливающиеся противостоять ему, клеймятся как сентиментальные, нелогичные и наивные.
   Истина при этом заключается в том, что сам рыночный фундаментализм – наивен и нелогичен. Даже если мы отложим в сторону более существенные моральные и этические вопросы и сконцентрируемся только на экономических проблемах, идеология рыночного фундаментализма и здесь окажется глубоко и безнадежно ошибочной. Иными словами, рыночные силы, если им предоставить полную власть, даже в чисто экономических и финансовых вопросах, вызывают хаос и в конечном итоге могут привести к падению мировой системы капитализма. Это – мой самый важный вывод в данной книге.
   Существует широко распространенное убеждение, что демократия и капитализм идут рука об руку. На самом же деле их отношения гораздо более сложные. Капитализму нужна демократия в качестве противовеса, поскольку сама капиталистическая система не демонстрирует тенденции к равновесию. Владельцы капитала стремятся увеличить свои прибыли. Предоставленные самим себе, они будут продолжать аккумулировать капитал до тех пор, пока ситуация не потеряет равновесие. Маркс и Энгельс 150 лет назад дали очень хороший анализ капиталистической системы, который, я должен сказать, в чем-то даже лучше, чем теория равновесия классической экономической науки. Лекарство, предписанное ими, – коммунизм, было даже хуже, чем сама болезнь. Но основная причина, почему их ужасные предсказания не сбылись, состоит в уравновешивающем политическом вмешательстве в демократических странах.
   К сожалению, мы вновь оказываемся перед лицом опасности сделать неверные выводы из уроков истории. На этот раз опасность исходит не от коммунизма, а от рыночного фундаментализма. Коммунизм отменил рыночный механизм и ввел коллективный контроль над всеми видами экономической деятельности. Рыночный фундаментализм стремится отменить механизм коллективного принятия решений и ввести главенство рыночных ценностей над политическими и общественными. Обе эти крайние точки зрения – ошибочны. На самом деле нам нужен правильный баланс между политикой и рынками, между созданием правил и игрой по этим правилам.
   Но даже если мы признаем такую необходимость, то как мы могли бы ее реализовать? Мир вступил в период глубокого дисбаланса, в котором ни одно государство не может противостоять силе мировых финансовых рынков и в котором почти не существует институтов, создающих международные нормы. Механизмов коллективного принятия решений в области мировой экономики просто-напросто не существует. Эти условия широко трактуются как победа дисциплины рынка, но если финансовые рынки внутренне нестабильны, навязывание рыночной дисциплины означает навязывание нестабильности, – а сколько еще нестабильности общество может выдержать?
   И все же ситуация не настолько безнадежна. Мы должны научиться проводить разграничение между принятием индивидуальных решений, что выражается в рыночном поведении, и коллективным принятием решений, что выражается в общественном поведении в целом и в политике – в частности. В обоих случаях нами руководит своекорыстие, но в случае коллективного принятия решений мы должны ставить общие интересы выше эгоистических, даже если другие участники рынка не способны это сделать. Это – единственный способ обеспечить преобладание общих интересов.
   Сегодня система мирового капитализма все еще обладает достаточной мощью. Конечно же, ей угрожает настоящий мировой кризис, но ее идеологическое превосходство не знает границ. Азиатский кризис смел автократические режимы, которые объединяли идею личных прибылей с конфуцианской этикой, и заменил их более демократическими и ориентированными на реформы правительствами. Однако кризис одновременно подорвал способность международных руководящих кредитно-финансовых органов предотвращать и разрешать финансовые кризисы. Сколько осталось времени до того, как кризис начнет сметать и ориентированные на реформы правительства? Боюсь, что политические изменения, вызванные кризисом, могут в конечном итоге смести и саму систему мирового капитализма. Такое уже случалось ранее.
   Повторяю: я не хочу уничтожить капитализм. Несмотря на его недостатки, он лучше других альтернатив. Напротив, я хочу предотвратить саморазрушение системы мирового капитализма. С этой целью нам сейчас более, чем когда-либо, нужна концепция открытого общества.
   Система мирового капитализма представляет собой искаженную форму открытого общества. Открытое общество основано на признании того факта, что наше понимание несовершенно, а наши действия ведут к незапланированным последствиям. Все наши институты не могут не иметь недостатков, и поскольку мы считаем их существование необходимым, мы не должны уничтожать их. Вместо этого мы должны создать институты с встроенными механизмами исправления ошибок. Эти механизмы включают как рынок, так и демократию. Но ни один из них не будет работать, если мы не осознаем нашей ошибочности и не будем готовы признавать свои ошибки.
   В настоящее время существует огромный дисбаланс между индивидуальным принятием решений, что выражается в рынках, и коллективным принятием решений, что выражается в политике. У нас есть мировая экономика, но нет настоящего мирового сообщества. Такого положения дел нельзя терпеть далее. Но как можно изменить такую ситуацию?
   Эта книга достаточно ясно говорит о недостатках финансовых рынков. Но в отношении моральных и духовных сфер, в которых рыночный фундаментализм протискивается в нерыночный сектор, мои взгляды в силу необходимости будут более осторожными.
   Для стабилизации и подлинного регулирования мировой экономики нам нужна некая мировая система принятия политических решений. Иными словами, нам необходимо новое мировое сообщество для поддержания мировой экономики. Мировое сообщество не означает мирового государства. Отмена государства не является ни реальной, ни желательной; но вплоть до настоящего момента, поскольку существуют общие интересы, выходящие за рамки государственных границ, суверенитет государств должен быть подчинен международному праву и международным институтам. Интересно, что наибольшее сопротивление этой идее исходит от Соединенных Штатов Америки, которые, оставшись единственной сверхдержавой, не желают подчиняться какому-либо международному органу. Соединенные Штаты переживают кризис самосознания: хотят ли они быть единственной сверхдержавой или просто лидером свободного мира? Обе эти роли могли быть нечетко обозначены, в то время как свободный мир противостоял «империи зла», но сегодня необходимость сделать выбор осознается более четко и жестко. К сожалению, мы еще даже не начали рассматривать этот вопрос. Сегодня в Соединенных Штатах господствует популярная идея – идти дальше самостоятельно, но это лишило бы мир руководства, которое ему сейчас так необходимо. Изоляционизм мог бы быть оправдан только в том случае, если бы рыночные фундаменталисты оказались правы и мировая экономика могла бы достаточно успешно развиваться без мирового сообщества.
   Альтернативой для Соединенных Штатов является формирование альянса с другими государствами, действующими и мыслящими в том же направлении, с целью создания законов и институтов, необходимых для сохранения мира, свободы, процветания и стабильности. Нельзя раз и навсегда решить, какими будут эти законы и институты. Сейчас нам необходимо привести в действие совместный, повторяющийся процесс, определяющий идеал открытого общества – процесс, в котором мы открыто признаем несовершенства системы мирового капитализма и пытаемся учиться на собственных ошибках.
   Этот процесс не может произойти без Соединенных Штатов Америки. Наоборот, еще никогда не было периода, когда бы сильное руководство в лице Соединенных Штатов и других государств, мыслящих в том же духе, могло бы привести к серьезным и положительным результатам. Имея правильное чувство руководства и четкое представление цели, Соединенные Штаты и их союзники могли бы начать создавать новое открытое мировое сообщество, которое могло бы способствовать стабилизации системы мировой экономики, а также расширить и поддержать универсальные человеческие ценности. Возможность ждет, чтобы мы ею воспользовались.

ЧАСТЬ I. СТРУКТУРА КОНЦЕПЦИИ

1. ОШИБОЧНОСТЬ И РЕФЛЕКСИВНОСТЬ

   Любому, кто создал себе репутацию и заработал капитал в очень практичном мире бизнеса, может показаться странным, что мой финансовый успех и мои политические взгляды опирались на ряд абстрактных философских идей. И пока эти идеи не будут поняты всеми, никакие другие аргументы, изложенные в этой книге, будь то по вопросам финансовых рынков, геополитики или экономической науки, не будут иметь особого смысла. Именно поэтому необходимы абстрактные рассуждения, изложенные в последующих двух главах. Необходимо особенно детально прояснить ключевые концепции, на которых основаны другие мои идеи и большая часть моей деловой и филантропической деятельности. Вот эти концепции: ошибочность, рефлексивность и открытое общество. Эти абстракции, хотя и существенные, могут показаться очень далекими от повседневной жизни мира политики и финансов. Одна из основных целей данной книги – убедить читателя в том, что эти концепции касаются самого сердца реального мира.
 
Мышление и реальность
   Я должен начать с самого начала: со старого философского вопроса, который, похоже, лежит в основании многих других проблем. Каково отношение между мышлением и реальностью? Это, согласен, – окольный путь рассмотрения философии делового мира, но его нельзя избежать. Ошибочность означает, что наше понимание мира, в котором мы живем, по своей сущности несовершенно. Рефлексивность означает, что наше мышление активно влияет на события, в которых мы участвуем и о которых мы думаем. Всегда существует некоторое расхождение между реальностью и нашим пониманием ее, и это расхождение я называю предвзятостью участников, но оно является важным элементом формирования пути истории. Концепция открытого общества основана на признании нашей ошибочности. Никто не владеет высшей истиной. Рядовому читателю эта идея может показаться достаточно очевидной. Но именно этот факт зачастую не желают признавать лица, принимающие политические и экономические решения, и даже ученые – академики. Отказ признавать естественное расхождение между реальностью и нашим мышлением имеет далеко идущие и исторически опасные последствия.
   Отношение между мышлением и реальностью всегда находилось в той или иной форме в центре философских рассуждений с тех пор, как люди стали осознавать себя думающими существами. Дискуссия оказалась очень плодотворной. Она привела к формулированию основных понятий, таких, как истина и знание, и заложила основания для развития научного метода.
   Не будет преувеличением сказать, что различие между мышлением и реальностью необходимо для рациональной мысли. Но за пределами определенных границ разделение мысли и реальности на независимые категории сталкивается со сложностями. Хотя желательно разделять утверждения и факты, это не всегда возможно. В ситуациях, где присутствуют мыслящие участники, мысли этих участников являются частью реальности, о которой они думают. Было бы глупо не разделять мышление и реальность и относиться к нашему взгляду на мир, как будто этот взгляд и мир – одно и то же; но было бы также неверно рассматривать мышление и реальность как абсолютно разделенные и независимые явления. Мышление людей играет двойную роль: это одновременно и пассивное отражение реальности, которую они стремятся постичь, и активный элемент, влияющий на события, в которых они участвуют.