Спенсер Лавирль. Трудное счастье

   Этим вечером ужин приготовила Челси. Ее желание порадовать родителей чуть не разбило Тому сердце, когда девочка поставила на стол блюда, которые должны были способствовать примирению, — рис по-испански и зеленое желе с грушами, а потом с надеждой переводила взгляд с отца на мать и наоборот, ожидая, когда же ее старания вознаградятся. Они сидели, ели, разговаривали. Но когда их глаза встречались, его взгляд умолял, а ее — не прощал.
   После ужина Том вернулся в школу, потому что его пригласили на первое заседание Французского клуба, где обсуждалась поездка во Францию следующим летом. Кроме того, на отделении искусств открылись курсы гончарного мастерства для взрослых, а в спортзале начали тренировки по волейболу смешанные команды полицейских города и их жен. Так что директор находился в школе, пока здание не опустело.
   Клэр, оставшись дома, закончила подготовку к урока и принялась кружить по комнатам, словно кошка в клетке. Она попыталась заставить себя заняться стиркой, не сейчас больше всего ей требовалось найти какой-то выход своим отрицательным эмоциям.
   Она позвонила Руфи Бишоп, и Руфь сказала:
   — Приходи ко мне.
   Дина опять не было дома, он ушел на тренировку, Руфь писала письмо родителям. Отодвинув в сторон письменные принадлежности, она налила два бокала вина.
   — Ну давай, выкладывай, — подбодрила она подругу.
   — У моего мужа есть сын, о котором никто не счел нужным сообщить мне.
   И Клэр все выложила, плача и проклиная, изливая свою боль и разочарование, и, пока делилась с подруге выпила два бокала вина. Клэр рассказала, какой шок испытала вначале, и как потом разозлилась, и какую досаду чувствовала, встречаясь с Кентом в школе. А потом вернулась к самому болезненному воспоминанию.
   — Лучше бы я не поднимала телефонную трубку, кс да эта женщина перезвонила. Но я не смогла удержаться. И услышала, как он с ней разговаривал, и сразу все ста таким реальным. Господи, Руфь, ты знаешь, на что похоже, когда подслушиваешь, как твой муж разговаривает с женщиной, с которой был в постели? Особенно после того, как он признался, что не хотел на тебе жениться? Знаешь, как это больно?
   — Знаю, — ответила Руфь.
   — Их молчание значило не меньше, чем слова. Иногда я слышала их дыхание. Просто… просто дыхание, как… как у любовников, которые умирают от желания увидеть друг друга, а потом он сказал, что она может звонить ему в любое время, и она ответила тем же. Господи помилуй, Руфь, ведь он же мой муж! И он говорит такое ей?
   — Мне жаль, что тебе пришлось испытать это. Я знаю, что ты чувствуешь, потому что сама прошла через все. Я же говорила тебе, что много раз слышала, как Дин вешал трубку, когда я заходила в комнату. Поверь мне, Клэр, все мужчины лгуны.
   — Он утверждает, что между ними ничего нет, но как я могу поверить ему?
   Отвращение исказило черты лица подруги. Она снова наполнила винные бокалы.
   — Ты будешь просто дурой, если поверишь.
   Ее жесткий взгляд скрывал что-то недосказанное.
   — Руфь, в чем дело? Ты что-то об этом знаешь? Он что, говорил с тобой… или Дином?
   Руфь, казалось, взвешивала все «за» и «против».
   — Ну же? — настаивала Клэр.
   — Он не хотел говорить.
   — Что это значит?
   — Я видела их вместе в прошлую субботу. По крайней мер, думаю, что это она. Моника Аренс?
   — Господи… — прошептала Клэр, зажимая рот. — Где?
   — Напротив «Кьятти», в центре.
   — Ты уверена?
   — Я подошла прямо к окошку автомобиля, наклонилась и разговаривала с Томом. Вначале я подумала, что он с тобой, но потом увидела ее и, сказать по правде, оказалась в дурацком положении. Даже не знала, что сказать, когда поняла, что это не ты.
   — Как он объяснил?
   — Никак. Просто представил ее.
   — А как она выглядела?
   — Невыразительно. Светлые волосы, набок пробор, почти без косметики. Нос длинноват.
   — Что они делали?
   — Если тебя интересует, не целовал ли он ее или что-то в этом роде, то нет. Но давай будем честны перед собой, Клэр. Как ты думаешь, чем занимаются мужчина и женщина, когда встречаются в автомобиле посреди стоянки? Если ты спросишь его, я уверена, что он будет все отрицать, но мне кажется, что у тебя сложилась такая же ситуация, как у меня.
   — Боже мой, Руфь, я просто не хочу в это верить.
   — И я не верила, когда начала подозревать Дина, но доказательства все накапливались.
   Клэр прошептала:
   — Это так больно.
   — Конечно. — Руфь сжала руку подруги. — Поверь мне, уж я-то знаю.
   — Его сейчас нет, предполагается, что он в школе. Он так часто уходит. Но как я теперь узнаю, когда он говорит правду? Он может быть где угодно. — Руфь не отвечала, и Клэр почувствовала, как отчаяние нарастает в ее душе вместе с опьянением от вина. — Вот тот самый момент истины, о котором ты меня предупреждала, — заключила она.
   — Совсем не весело решать, как поступить дальше, верно?
   — Да уж. — Внезапно Клэр ощутила прилив мужества и отодвинула свой бокал, еще полный. — Но я не буду женой на время! И он расскажет мне всю правду, потому что я заставлю его! — Она вскочила на ноги. — И будь я проклята, если стану напиваться по этому поводу!
   Взрыв гнева заставил ее почувствовать себя лучше, и она отправилась домой, где занялась осветлением волос. Том вернулся около десяти часов, и она услышала, как он поднимается по лестнице в их комнату. Он остановился в дверях ванной, устало развязывая галстук. Она продолжала укладывать влажные пряди колечками вокруг лица, не глядя в его сторону.
   — Привет, — сказал он.
   — Привет, — бесцветным голосом ответила Клэр, игнорируя его умоляющий тон.
   Он вытянул рубашку из брюк, долгое время стоял так, прежде чем, вздохнув, открыл, что было у него на душе.
   — Послушай, я еще за ужином хотел спросить и больше не могу откладывать этот вопрос. Как вы сегодня встретились с Кентом?
   Она, не останавливаясь, взбивала волосы, приподнимая их и наполняя комнату кисловато-сладким запахом химикалий.
   — Было тяжело. Никто из нас не знал, как себя вести.
   — Ты хочешь, чтобы я перевел его из твоей группы? Она взглянула на мужа.
   — Только я веду английский повышенной сложности в выпускных классах.
   — Может, будет лучше, если Кент перейдет к другому учителю?
   — Не слишком-то справедливо по отношению к нему, верно?
   Виновато, тихим голосом, Том ответил:
   — Верно.
   Она еще немного помучила его, прежде чем бросить:
   — Пусть остается.
   Он отошел, чтобы раздеться и надеть пижамные брюки. Она зашла в спальню и открыла комод в поисках ночной рубашки. Том в ванной чистил зубы. Когда он вышел, она уже лежала в кровати. Он выключил свет и ощупью пробрался на свое место рядом с женой. Накрывшись одеялами, они лежали рядом, но словно стена отделяла их друг от друга. Шли минуты, и каждый знал, что другой не спит. Наконец Том произнес:
   — Я вызывал его сегодня к себе в кабинет, но он отказался прийти.
   — Можно ли его обвинять? Он в такой же растерянности, как и все мы.
   — Я не знаю, что делать.
   — Только меня не спрашивай, — желчно ответила Клэр. — А что она говорит?
   — Кто?
   — Его мамаша.
   — Откуда мне знать?
   — Как, разве ты не консультируешься с ней по каждому вопросу?
   — Ой, Бога ради, Клэр.
   — Откуда ты знаешь номер ее телефона, Том?
   — Это просто нелепо.
   — Откуда? Ты врываешься на кухню, хватаешь трубку и набираешь его за какую-то долю секунды. Откуда он тебе известен?
   — Он есть в школьных документах. Ты же знаешь, я хорошо запоминаю числа.
   — Конечно, — саркастически произнесла она и отвернулась лицом к комоду.
   — Клэр, она для меня не больше чем…
   — Перестань. — Клэр дернулась и, жестикулируя в темноте, продолжала: — Не оправдывайся, потому что я больше не знаю, чему верить, и мне и без этого трудно. Я сегодня разговаривала с Руфью, и она сказала, что видела тебя с этой женщиной у «Кьятти» в прошлую субботу.
   — Я говорил тебе, что виделся с ней тогда.
   — В машине, Боже мой! Ты встречался с ней в машине, как… как какой-то дешевый волокита! В машине, на; стоянке?
   — А где бы еще я мог с ней встретиться? Тебе стало бы легче, если бы я сказал, что ходил к ней домой?
   — Черт, но ведь ты и это делал, правда? А где ты был вчера?
   — У отца.
   — Как же.
   — Позвони ему.
   — Может, я так и сделаю, Том. Может быть.
   — Мы сидели на веранде и пили пиво, и я рассказал о Кенте.
   — И что же он ответил?
   — Мне показалось, что ты собираешься позвонить ему, так что спроси сама. В конце концов, ты не поверх ничему, что говорю я. Ты только что это сказала.
   И он тоже повернулся к ней спиной. Так они и лежа злясь и подбирая ответы, которые были бы резче, чем что уже прозвучали, мечтая о раздельных кроватях.
   Казалось, прошло несколько часов, прежде чем оба заснули, но любое движение с другого края кровати будило их, а любое прикосновение заставляло отдергиваться за демаркационную линию, проходящую посередине матраса. Даже во сне, нарушаемом таким образом, их гнев не испарился, и не было ни объятий, ни шепота, молящего о прощении. Только двое людей, знающих, что завтра будет не лучше, чем сегодня.
   На следующее утро до начала занятий Том встретился с Клэр на заседании английской кафедры. И снова почувствовал себя неловко оттого, что был ее начальником. Снова поймал на себе любопытные взгляды коллег, заметивших напряженность между директором и его женой. Оглядывая холл в момент прибытия учеников, Том ждал, когда же появится Кент, но парень, должно быть, решил воспользоваться другим входом и избегал встречи с ним. В обед Том увидел, что Челси и Эрин сидели за столиком вдвоем, а Кент находился в другом конце столовой и обедал вместе с Пиццей Лостеттером и другими футболистами, А Робби, обычно сидевший с ними, сейчас обедал в одиночестве. Том, как обычно, прошелся по залу, останавливаясь то здесь, то там, чтобы поговорить с ребятами, но не стал приближаться к столику Кента. И только издали наблюдал, как парень, выбросив стаканчики из-под молока в мусорную корзину, покинул столовую. Оставшись в огромном, шумном зале, Том ощутил ту же тягу к сыну, то же волнение, из-за которого боль в сердце стала для него уже постоянной. Его сын. Темноволосый, упрямый, обиженный и так неожиданно обретенный сын, который вчера не подчинился его приказу и заставил Тома ждать его, чуть не задыхаясь от волнения, ждать до самого конца седьмого урока, пока он окончательно не понял, что Кент не придет.
   Позже в этот день, около двух часов, Том наводил порядок на столе, готовясь отправиться в районное управление по образованию. Главный управляющий собирал на ежемесячное заседание всех шестнадцать директоров и завучей района. Гарднер закрыл журнал приходов и рас ходов, над которым работал, сложил стопкой корреспонденцию, требующую подшивки, и думал, как поступить с докладом практиканта, проходящего стажировку в школе, когда к дверям подошла Дора Мэ.
   — Том? — позвала она.
   — А? — Он отсутствующе посмотрел на нее, держа в руке документ.
   — Пришел этот новичок, Кент Аренс, и хочет тебя видеть.
   Если бы Дора Мэ сказала: «Пришел Президент Соединенных Штатов и хочет тебя видеть», она и тогда не взволновала бы его больше. Хаос в его душе был одновременно и чем-то чудесным, и устрашающим. Об этом говорила и краска, бросившаяся в лицо, и смущение, и нехарактерное для Тома движение руки, лихорадочно поправляющей галстук.
   — А… хорошо… тогда… — Он слишком поздно понял, что выдает себя, откашлялся и добавил: — Пришлите его.
   Дора Мэ выполнила приказание, а потом прошептала своей соседке, секретарше Арлин Стендаль:
   — Что это в последнее время творится с Томом? Арлин, тоже шепотом, ответила:
   — Не знаю, но об этом все говорят. А Клэр! Она шарахается от него, как от прокаженного.
   Кент появился в дверях директорского кабинета, серьезный, покрасневший от волнения. Он был в джинсах и ветровке, которую Том уже видел, и смотрел директору прямо в глаза. Парень неподвижно застыл, что еще больше нервировало Тома.
   — Вы хотели видеть меня, сэр, — с порога произнес Кент.
   Гарднер поднялся, все еще приглаживая галстук и чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.
   — Заходи… пожалуйста. Закрой дверь.
   Кент зашел, остановившись в десяти футах от стола.
   — Садись, — предложил Том. Парень подошел поближе, сел.
   — Извините, что не пришел вчера, — проговорил он.
   — А, ничего. Я, наверное, не должен был так к тебе обращаться.
   — Я не знал, что вам сказать.
   — Я тоже не знал.
   Минута прошла в неловком молчании.
   — Я и сейчас не знаю.
   — И я.
   Если бы их ситуация не была настолько серьезной, они бы после этих слов рассмеялись, но между отцом и сыном все еще держалась напряженность. Собираясь с духом для продолжения разговора, Кент скользил взглядом по различным предметам в кабинете, пока его глаза не остановились на Томе. Отец и сын впервые, с тех пор как узнали друг о друге, встретились без враждебного окружения. И эта встреча потрясла их обоих. Том наблюдал, как Кент переводит взгляд с одной черты его лица на другую, от волос — к щекам, носу, рту, и снова смотрит ему в глаза. Комнату заливал свет послеполуденного солнца, и вдобавок горели лампы. Ни одна деталь не ускользнула от внимания обоих собеседников.
   — В субботу, когда мама сказала мне… — Кент, не закончив, глотнул воздух и опустил глаза.
   — Я знаю, — севшим голосом ответил Том, — я чувствовал себя так же в тот день, когда ты пришел сюда впервые и я узнал о тебе.
   Парень постарался взять себя в руки, и ему это удалось.
   — Ваша жена говорила вам, что я извинялся за свое поведение, за то, что ворвался тогда в ваш дом?
   — Нет… нет, не говорила.
   — Простите, я правда сожалею об этом. Я просто потерял голову.
   — Это понятно. Я и сам растерялся.
   Опять наступило молчание, заполненное только невнятным говором за дверью и чуть слышным пощелкиванием электронного оборудования.
   Наконец Кент сказал:
   — Я видел, как вчера вы наблюдали за мной на футбольном поле. Наверное, тогда я и решил, что надо прийти сюда к вам.
   — Я рад, что ты это сделал.
   — Но в субботу мне было очень тяжело.
   — Мне тоже. Моя семья не очень хорошо перенесла этот удар.
   — Еще бы.
   — Если они обращались с тобой не так… — Когда Том запнулся, Кент промолчал, предоставив отцу право подыскивать слова для продолжения диалога. — Если ты хочешь заниматься английским в другой группе, я позабочусь об этом.
   — Она хочет, чтобы я ушел?
   — Нет.
   — Наверняка хочет.
   — Она сказала, что нет. Мы говорили об этом. Кент задумался.
   — Может, мне все равно надо уйти.
   — Это решать тебе.
   — Я знаю, что буду очень ей мешать.
   — Кент, послушай. — Том наклонился вперед, опустив руку на большой настольный календарь: — Даже не знаю, как начать. Нам надо справиться с такой уймой проблем. Миссис Гарднер и я… мы должны знать, чего ты хочешь. Если тебе очень неловко от того, что обо всем узнают другие ребята, то им не надо ничего узнавать. Но если ты ждешь от меня чего-то вроде общественного признания, то я готов и на это. Поскольку все мы приходим сюда, в школу, то из-за этого встают вопросы, которых в другом случае можно было бы избежать, робби и Челси, например… — Он заметил, как покраснел Кент при упоминании о Челси, и ему стало жалко сына. — Мы все переживаем, Кент, но я, считаю, что о наших отношениях — между тобой и мной — надо подумать в первую очередь, а остальным придется уважать наши желания.
   — Но я не знаю, мистер Гарднер… — Когда Кент поднял глаза, Том увидел не рано повзрослевшего парня, а обеспокоенного подростка, такого же, как все в его возрасте. Официальное обращение словно повисло в воздухе, снова заставив их ощутить неловкость. Кент признался: — Я даже не знаю, как к вам теперь обращаться.
   — Думаю, ты можешь продолжать называть меня «мистер Гарднер», если тебе так удобно.
   — Хорошо… мистер Гарднер… — осторожно, словно пробуя слово на вкус, продолжал Кент. — Я провел всю свою жизнь, не зная, что у меня есть отец, а теперь появились не только вы, но еще и сводные брат и сестра. Вы не поймете, что это такое, когда не знаешь, откуда ты появился. Ты уверен, что твой отец какой-то бродяга, какой-то… бомж, живущий на пособие по безработице, раз он не женился на твоей матери. Ты считаешь, что только последний негодяй мог бросить ее беременную, ведь правда? Вот так я все семнадцать лет и думал, что мой отец — сволочь, заслуживающая только плевка в лицо. А когда я встретил вас, вы оказались совсем другим. Требуется время, чтобы к этому привыкнуть, не говоря уже о брате с сестрой.
   Целая буря эмоций бушевала в душе Тома. Надо было так много объяснить Кенту, а время уходило и торопило его, напоминая о совещании. Однако мыль о том, что этот мальчик на семнадцать лет опоздал на встречу с собственным отцом, была сейчас самой главной. И Том не смог бы теперь резко оборвать их разговор.
   — Минуточку, — сказал он, поднимая трубку телефона. Не сводя глаз с Кента, он обратился к секретарше: — Дора Мэ, сообщите, пожалуйста, Норин, что я не еду на совещание в районное управление. Пусть едет без меня, на своей машине.
   — Но ведь его проводит главный управляющий! Вам надо ехать.
   — Я знаю, но сегодня не могу. Попросите Норин, чтобы все записала для меня, хорошо?
   Удивленно помолчав, Дора Мэ ответила:
   — Ладно.
   Среди персонала, наверное, опять поползут слухи, но Том привык принимать решения, и сейчас решение было принято через несколько минут после того, как его мальчик вошел в двери. Том не желал даже думать о том, чтобы уйти и оставить их беседу незавершенной. Он откинулся на спинку кресла. Перерыв несколько, снял напряжение, и разговор словно начался заново.
   сестру. Во всяком случае, я на это надеюсь. Мой отец сказал то же во время нашего с ним разговора вчера. Кент вскинул голову.
   — Ваш отец?
   Том серьезно кивнул.
   — Да… и твой дедушка.
   Остолбенев, парень глазел на него с приоткрытым ртом.
   — Я рассказал ему о тебе, потому что нуждался в его совете. Он добрый человек, и обладает здравым смыслом, и не изменяет своим моральным ценностям. — Подумав, Том спросил; — Хочешь увидеть его фото?
   — Да, сэр, — тихо ответил Кент. Приподнявшись, Гарднер извлек из заднего кармана бумажник. Потом раскрыл его там, где помещалась фотография его родителей в двадцать пятую годовщину их свадьбы, и передал бумажник через стол.
   — Возможно, ты никогда больше не увидишь его в костюме и галстуке. Старик повсюду ходит в одежде, предназначенной для рыбной ловли. Он живет в хижине на Орлином озере, рядом со своим братом, Клайдом. Они оба проводят время за рыбалкой и спорами, доказывая друг другу, кто же поймал самую крупную рыбу в прошлом году. А это моя мама. Она была редкой души человек. Она умерла около пяти лет назад.
   Кент рассматривал фото. На его ладони лежал бумажник, хранящий тепло человека, сидящего напротив. С фотографии на него смотрело лицо женщины, которую он хотел бы знать.
   — Кажется, у меня ее рот, — сказал Кент.
   — Она была очень хорошенькой. Мой отец боготворил ее. И хоть я пару раз слышал, как она его ругала, он никогда не повышал на нее голос. Он называл ее «мой цветочек» или «моя голубка» и любил слегка поддразнить. Конечно, она отвечала ему тем же. Когда ты с ним встретишься, он, наверное, расскажет тебе, как она подложила корюшку ему в башмак.
   — Корюшку? — Кент поднял глаза от фотографии.
   — Это маленькая рыбка, даже меньше селедки, которая водится только в реках Миннесоты. Весной она идет на нерест, и люди собираются у ручьев на севере штата и вычерпывают ее чуть ли не тазами. Мама с папой отправлялись на ловлю каждый год.
   Ошеломленный всем услышанным, Кент передал бумажник назад. Том убрал его в карман.
   — Отец хотел бы с тобой встретиться. Он так и сказал.
   Парень в волнении смотрел на Тома, мысль о знакомстве с дедушкой наполнила его душу самыми разными эмоциями.
   — Мне почему-то кажется, что вашим детям не захочется делить дедушку со мной.
   — А это не им решать. Он принадлежит тебе так же, как им, и надо учитывать желания других людей.
   Подумав немного, Кент спросил:
   — А как его зовут?
   — Уэсли, — ответил Том.
   — Уэсли.
   — В честь брата его матери, умершего в младенчестве. У меня еще есть брат. Райан будет тебе дядей.
   — Дядя Райан, — повторил Кент и через минуту добавил: — А у меня есть двоюродные братья и сестры?
   — Трое: Брент, Алисой и Эрика. И тетя Коини. Они живут в Сент-Клауде.
   — Вы часто с ними видитесь?
   — Не так часто, как хотелось бы.
   — Есть еще другие родственники?
   — Мой дядя Клайд, тот, что живет рядом с отцом у озера. Только он.
   Задумавшись, Кент проговорил:
   — У меня был дедушка, когда я был маленьким. Но я не очень хорошо его помню. А теперь у меня есть дядя и тетя, двоюродные брат и сестры, и даже дедушка. — И с изумлением добавил: — Вот это да!
   Том позволил себе слегка улыбнуться.
   — Целая семья за один день.
   — Столько открытий.
   Прозвенел звонок, возвещающий о конце школьного дня. Кент посмотрел на часы.
   — Останься. — Попросил Том.
   — Разве вам не надо быть в коридоре?
   — Я здесь директор. И я устанавливаю правила, а этот разговор намного важнее дежурства в коридоре. Есть еще кое-что, о чем я бы хотел тебе сказать.
   Кент устроился в кресле поудобнее, удивленный тем, что ему позволено отнимать у директора так много времени. Внезапно он вспомнил:
   — Ой, у меня же тренировка по футболу.
   — Позволь мне позаботиться об этом. — Том поднял трубку и набрал номер. — Боб, это Том. Ничего, если Кент Аренс немного опоздает сегодня на тренировку? Он у меня в кабинете. — Выслушав ответ, он сказал: — Спасибо, — и повесил трубку. — Так на чем мы остановились?
   — Есть что-то, о чем вы хотели мне сказать.
   — А, да. Твое личное дело. — Том покачал головой, с удовольствием вспоминая. — Это было нечто. На следующий день после того, как я узнал о тебе, прибыли твои документы, и я сидел здесь за столом, читая все, что было о тебе написано, и рассматривая ежегодные фотографии.
   — Ежегодные фотографии?
   — Да, почти все там были, начиная с садика.
   — Я не знал о том, что учителя вкладывают их в личное дело.
   — Туда вкладывают много всего. Первые слова, написанные твоей рукой, пасхальное стихотворение, которое ты когда-то сочинил, личные наблюдения учителей, так же как и несколько табелей с превосходными оценками. Наверное, в тот день и я чувствовал то же, что ты сейчас, когда услышал, какие у тебя есть родственники. Такую легкую тоску из-за того, что все это пропустил.
   — Вы тоже это чувствовали?
   — Конечно.
   — Я думал, только у меня так.
   — Нет, не только у тебя. Если бы я знал о тебе, я бы настоял на том, чтобы видеться с тобой. Не знаю, как часто мы бы виделись, но виделись бы обязательно, потому что вне зависимости от того, какие у нас отношения с твоей мамой, ты все же мой сын, и я отвечаю за это. Я уже говорил твоей маме, что хотел бы оплатить твое высшее образование. Я могу сделать хотя бы это.
   — Вы хотите этого!
   — Я понял, что хочу этого, как только узнал, что я твой отец. То чувство, о котором мы говорили. — Том постучал кулаком в грудь. — Оно здесь. Когда я смотрел на твои школьные фотографии, оно словно обрушилось на меня, и я знал — просто знал, что должен попытаться компенсировать свою потерю. Но прошло столько лет, и я не знаю, возможно ли это. Я все-таки надеюсь. Очень надеюсь.
   Его слова звучали, как планы на будущее, и Кент ощутил неловкость. Поняв это, Том продолжал:
   — Листая твое дело, я заметил еще кое-что, о чем должен сказать. Читая все заметки, я проникся огромным уважением к твоей матери, за тот труд, за те усилия, которые она приложила, воспитывая тебя. Все, что я видел, говорило мне, что она жила для тебя, и как заинтересована она была, в твоей школьной и личной жизни, и как учила тебя ценить и уважать и образование, и преподавателей. Должен сказать тебе, сейчас не много таких родителей. Я знаю. Я общаюсь с ними каждый день.
   Лицо Кента выражало еще большую степень удивления. Без сомнения, он ожидал услышать негодование по поводу своей матери, а вовсе не восхищение, принимая во внимание сложившуюся ситуацию. Теперь он еще больше уважал Тома.
   — Ну, ладно. — Отодвинув кресло, Том провел руками по краю стола. — Я и так задержал тебя, да и сам, если поспешу, еще успею к концу совещания.
   Он встал, откинув полы пиджака, подтянул пояс. Кент тоже поднялся и остановился за креслом, чтобы прощание не получилось слишком уж личным.
   — Мы можем продолжить беседу в любое время, — предложил Том.
   — Спасибо, сэр.