Стальнов Илья. На острие углы

   Когда мне становилось совсем невмоготу, я вспоминал тот сделанный больше чем полторы тысячи лет назад портрет, лучистые глаза того, кто Спас всех, пожертвовав собой. И мне становилось теплее на душе...
   * * *
   Солнце только что закатилось за лес. Вернувшись из библиотеки, я стоял у окна и обозревал прекрасный пейзаж, радовавший в этот вечерний час обилием и необычностью красок, вызывавший в душе отголоски романтических чувств и настроений. Тут дверь в мою комнату отварилась. Я резко обернулся, хватаясь за кинжал, с которым предпочитал не расставаться ни на секунду.
   Весь проход заслонила массивная фигура Долкмена Веселого. Он стоял набычась, держась пальцами за рукоять пистоля, торчавшего у него из-за пояса. Может быть, мелькнуло у меня в голове, Черный Образ действительно у него, и он решился наконец разделаться со мной?
   - О Магистр, ты, по-моему, не любишь припозднившихся гостей, - в своей обычной Манере добродушно расхохотался Мудрый, и исходящая от него угроза рассеялась. Я понял, что это представление рассчитано на то, чтобы немного досадить мне и выставить зайцем, боящимся собственной тени.
   - Ты неосторожен, брат мой. Я не люблю шорохи и неожиданные появления за спиной. Ведь их можно неверно истолковать, а от броска моего ножа мало кому удалось уйти живым... О, конечно же, Мудрый, потом я буду очень раскаиваться. Но это будет потом.
   - Ты чересчур недоверчив, Магистр, ха-ха-ха! Во всем видишь какие-то козни. Ждешь чего-то плохого даже от друзей и старших иерархов.
   - Каждый из которых мечтает о моей погибели, не так ли, Долкмен?
   - Конечно же, не так, доблестный Магистр Хаункас. Посмотри, у меня ровные красивые зубы, хотя мне уже немало лет. И все же я не лишился ни одного из них. Видимо, потому, что не имею дурной привычки попусту скрежетать зубами. Да и Карвен вряд ли подвержен горячим порывам, он делает лишь то, что велят ему его разум и великое предначертание, ради которого он и пришел в подлунный мир. Эх, брат мой, для Мудрого важно лишь служение, а тебя гложет неуемное честолюбие. Камень может не принять тебя! Смешно, но он обвинял меня примерно в том же, в чем я недавно обвинял Мудрых, - в приверженности к человеческим слабостям. Но он ошибался. Меня занимала лишь одна мысль - и была она о сокрушительном ударе, который мне предстоит нанести в самое сердце Тьмы.
   - Камень не может не принять меня. И вам придется смириться с тем, что в час Черной Луны явится свету новый Мудрый. И далее ваша всеобщая нелюбовь, я не склонен к более грубым выражениям, хотя они и уместны, ничего не сможет изменить.
   - Эх, Магистр, я не устаю снова и снова повторять, что ты мне нравишься. Я тебя ценю и в знак этого предлагаю сыграть партию в варварскую, пришедшую из далекой Индии игру, именуемую шахматами. Надеюсь, ты владеешь искусством игры в нее?
   - Несомненно. Хоть "кости" мне и ближе.
   - Тогда приглашаю тебя ко мне, Магистр.
   - Я принимаю приглашение...
   В сопровождении трех ближайших телохранителей итальянца мы спустились по винтовой лестнице вниз, прошли через тесный дворик, запертый серыми неуютными влажными стенами без окон, с узкими, острыми, хищными зубцами поверху. В центре стоял сделанный из камня круглый колодец. Здесь же стояли клетки с собаками. Это были огромные псы. Они встретили наше появление заливистым лаем...
   Я остановился около одной клетки. Здоровенная, короткошерстная, с тупой мордой, походившей на лекарский саквояж и такой же по размеру, с налитыми кровью глазами и длинным языком чудовище являлось воплощением злобы. Псина бросалась на прутья клетки, и мне казалось, они не выдержат, и тогда зубы сомкнуться на моей шее. Представив это, я невольно отступил, а потом ощутил, как внутри меня поднимается ответная злая волна. Нас разделяло не более метра... Наши глаза встретились.
   - Тихо, - негромко велел я.
   Пес замер, уставившись на меня. В налитых кровью глазах застыла растерянность...
   Пес вдруг съежился и прыжком очутился в углу клетки, будто ища, куда забиться. И жалобно заскулил.
   - Я покорен, - усмехнулся Долкмен, внимательно наблюдавший за этой сценой.
   - И ты считаешь, что меня не примет Камень, - обернулся я к нему.
   Долкмен жил в небольшой комнате, почти пустой, не считая кровати, двух стульев и низкого столика с шахматами, сделанными из слоновой кости, скорее всего восточными умельцами.
   - Присаживайся, брат. Я вижу, тебя смущает скромность моих покоев. Я не люблю просторных, с лишней мебелью, комнат. В них слишком много углов, где может приютиться ночной кошмар.
   Я когда-то слыл неплохим игроком, немало сил и времени отдавал этому увлечению. Перебрасываясь с противником легковесными, ничего незначащими фразами, я довольно быстро развил атаку, пожертвовав одним слоном и очень удачно использовав второго вместе с ладьей. Эту партию я завершил блестящим прорывом и матом. Я был вполне удовлетворен, поскольку играл неплохо, а вряд ли найдется человек, которому сознание собственного превосходства, даже и в такой малости, как шахматная игра, не доставило бы вполне законной радости. Хотя меня всегда больше интересовала сама игра, а не ее результат.
   Мудрый начал расставлять фигуры для новой партии и сказал;
   - Похоже, партия не будет очень увлекательной. Ты слишком искусен в игре, брат, и вряд ли я смогу быть тебе достойным противником...
   Я двинул вперед пешку от коня, разыгрывая сложную, мало кому известную комбинацию. Зная о своем превосходстве, я намерен был насладиться неторопливым выигрышем.
   - А зачем тебе быть Мудрым, Хаункас? - зевнув, осведомился итальянец.
   - Чтобы быть им.
   - Ощущение власти, рвущейся наружу неуемной энергии и силы? Да?.. Согласен, именно это то, что делает наш темный путь таким привлекательным. Такая сила, такая буйная, как ураган, энергия, бросающая к твоим ногам весь мир, есть только у нашего божества. Именно сила, а не зло, как это представляет невежественные и презренные люди. Эта сила и есть истинное наслаждение, истинный смысл существования.
   - Это верно, - кивнул я, вспоминая безумное, ни с чем не сравнимое, сладостное торжество, которое нахлынуло на меня только что, когда злобный пес, готовый разорвать меня в клочья, вдруг поджал хвост и превратился просто в испуганное, желающее стать маленьким и незаметным ничтожество.
   - А еще - насколько упоительно держать в своих руках нити, властвовать над сутью того, что движет историю! Это прекрасно, Хаункас, но... вряд ли тебе удастся насладиться всем этим. Ведь ты свалился сюда как снег на голову. И не как проситель. Ты пришел требовать.
   - А чья это заповедь, как не хозяина душ наших, - требовать, но не просить? Брать, но не отдавать! И козыри пока что в моих руках.
   - Так-то оно так. - Долкмен двинул вперед ферзя и сделал мне шах, а когда я заслонил короля пешкой, двинул вперед слона, в результате чего моя тщательно спланированная атака захлебнулась. - Надолго ли? Взваливший на плечи большой груз должен понимать, что не сможет нести его далеко. И чем больше груз, тем короче путь.
   - Пока я не чувствую тяжести
   - Так ли это? - Моему королю вновь был объявлен шах. - Ты вызвал слишком большой гнев. Ты уронил Мудрых в их собственных глазах, а это вряд ли простительно. Они хотят видеть тебя мертвым. И не принимай близко к сердцу слова о жребии. Силу охраняющего твое тело Жезла Зари можно обойти хитростью. Ты запутаешься и погибнешь, а виноватых в твоей смерти не будет, и удар Жезла уйдет в пустоту, не причинив никому существенного вреда. Четвертый Мудрый все-таки лишний.
   - Ничья? - спросил я.
   - Пожалуй - Он расставил фигуры еще для одной партии и сделал первый ход от ферзя, навязывая с самого начала жесткую игру.
   - Так вот, брат мой, для управления Цинкургом - Камнем Золотой Звезды, вполне достаточно троих.
   - Достаточно и одного, - зло усмехнулся я.
   - Достаточно, но одному придется нелегко. Камень ведь тоже нелегкая ноша... - Он двинул вперед ладью.
   - Кто знает, что легче - нести ее одному или с братьями, от которых можно ждать удара в спину... Может, это вы, Мудрые, здесь лишние?.. Ха, Долкмен, я вижу, ты озадачен. Я шучу. Это обычная шутка.
   - А я-то не шучу с тобой. Брат мой, мне хотелось бы быть твоим искренним другом. Для двоих эта ноша вполне по силам. - Он теперь двигал фигуры, почти не задумываясь, и начал теснить меня - Не я твой враг, Магистр.
   - Уж не Лагут ли? - Я двинул вперед пешку, но это не помогло. Белые фигуры начали врубаться в мои боевые порядки, грозя опустошением.
   - Лагут - дешевый интриган. Его мозги давно заплыли жиром. Его волю и ум забрали портовые шлюхи, которыми он забил свой гарем... Он хоть и несет высокое звание, на деле непроходимо туп! - Неприкрытое раздражение ощущалось в этих словах, видимо, счеты у них были давние и серьезные. - Нет, брат, твой враг Карвен - старый и хитрый лис. Я уж и не помню, удавалось ли когда-нибудь обвести его вокруг пальца. Ты ошибаешься, если считаешь, что он хоть на толику проникся к тебе доверием.
   - К чему ты клонишь? Что ты мне предлагаешь?
   - Магистр Хаункас умеет овладевать обстоятельствами и способен разрубать гордиевы узлы, а эго могут немногие. Ты много знаешь. У тебя ловкие руки и обширный опыт в применении ядов и других видов устранения врагов. Что предлагаю тебе я? В будущем - дружбу. А сегодня - мои закрытые глаза. Мои заткнутые уши.
   Я молча склонился над доской. Белые уже изничтожили значительную часть моих фигур, и я раздумывал, как бы свести партию хотя бы на ничью.
   - И где же может пленник взять яд в этом монастыре?
   - Вот. - Долкмен вынул небольшой, из плотной материи и кожи мешочек, в которых обычно перевозится перец и дорогие пряности. Внутри был белый порошок. - Не зевай, брат Хаункас, тебе шах.
   Молниеносная атака белых. Мои фигуры слетали одна за другой, а я делал ошибку за ошибкой. И не потому, что мысли мои были заняты другим. К удивлению своему, я понял, что Долкмен играет просто блестяще, гораздо лучше меня. Проигранная им первая и ничейная вторая партии всего лишь развлечение, подобное тому, как забавляется кот с мышкой.
   Еще три хода - и я отдал короля.
   - Ты хорошо играешь, брат Долкмен.
   - Вот именно. И хорошим игрокам лучше играть вместе.
   - Я подумаю
   Из соседней комнаты, в которой располагалась охрана, донесся шум, спор. Потом дверь отворилась и появился взволнованный монах в сопровождении похожего на медведя здоровенного итальянца - старшего из телохранителей Долкмена.
   - Прибыл гонец! В Зале Камня ждут тебя, Мудрый. И тебя, Магистр.
   - Прибыл гонец... - Долкмен задумчиво, будто лаская, провел пальцами по фигуре белого ферзя. - Вес сдвинулось с места. Тьма наступает. Пошли, Хаункас, пора и тебе заняться делом.
   * * *
   В Зале Камня Золотой Звезды на гранитном возвышении, вырастающем из стены, стояли четыре похожих на троны, инкрустированные слоновой костью и золотом кресла с низкими спинками. Когда вызывали Торка, их здесь не было. Зато тогда здесь был Цинкург, а сейчас в круге на его месте было пусто.
   Не думаю, что Камень унесли. Скорее всего вон тот черный круг, внутри которого змеи обвивали таинственный Камень Звезды, с помощью каких-то механизмов проваливается вниз, скрывая главное сокровище Ордена от непосвященных.
   На двух креслах восседали аббат и турок. Рядом с аббатом приткнулся на корточках верный, не отходящий от своего хозяина ни на секунду горбун. Я с удовлетворением подумал, что четвертый стул для меня.
   Значит, Хаункас снова в почете.
   Я кивнул в знак приветствия, и тут же поднялся по пяти ступеням к своему креслу, заработав яростный взор турка.
   Какое-то странное ощущение охватило меня, когда я уселся на сиденье, покрытое мягкой подушкой, покрытой синим новым бархатом. Я будто приподнялся над всем миром, и стоящие неподвижно воины, монахи будто стали ниже ростом, превратились в кукол-марионеток...
   Послышались звонкие удары.
   Я скосил глаза, Слева от меня в нише шли громадные серебряные часы. Те самые, чей ход при явлении из преисподней старого кровавого бога шли взад и | вперед, сея неопределенность и высасывая из меня силы. Сейчас они шли нормально, и это были обычные часы. Они пробили десять вечера.
   К подножию возвышения приблизился монах и упал на колени, смотря в землю. Он произнес:
   - Ничтожный слушает Ваши повеления.
   - Зовите гонца! - приказал аббат.
   Гонец оказался высоким, бородатым, смуглым красавцем с ровными жемчужными зубами. Портили его только толстые губы. Уголки рта этого человека были насмешливо приподняты. За такими мужчинами водится слава искусителей и сердцеедов, И редкая дама может устоять пред их обаянием. Одет он был как дворянин - в богатый походный костюм, несколько поистрепавшийся в пути. Он упал на одно колено и в почтении склонил голову перед Мудрыми.
   - Говори, слуга Тьмы.
   - Там, откуда я прибыл, дети Тьмы готовы к долгожданному часу. Мы могучи, как никогда, и ждем лишь знака Мудрых, чтобы направить Острие Иглы в сердце Дуги.
   - Наше слово будет дано тебе в назначенный миг. Ты получишь его и силу, способную сокрушить все на своем пути, и пламя, пред которым не будет преград. - Карвен неторопливо поднялся с кресла, спустился по ступеням. Я даже залюбовался им - настолько величественен и красив был аббат в этот миг, такая властность была сейчас в его облике, такая целеустремленность проглядывала в каждом его движении. Он положил руку гонцу на плечо, шепча что-то себе под нос.
   Появились монахи с факелами, и в зале, освещенном до этого всего лишь свечами, стало почти светло.
   - Встань, слуга Тьмы, и да пребудет с тобой благость Его, данная тебе мной, - произнес Карвен, прикоснувшись ко лбу гонца ладонью.
   От прикосновения гонец вздрогнул. Потом он встал, гордо выпрямился, и отважился обвести нас прищуренными глазами.
   И тут он побледнел, его рот приоткрылся. Он хотел что-то сказать, но лишь закусил губу.
   Доводилось ли мне встречаться с этим человеком ранее? Я не мог этого вспомнить. Сколько людей пришлось мне увидеть, а сколько видело меня - ни одна память не удержит этого. Но я готов был поклясться, что бледность и странный вид гонца объяснялись одним: он узнал меня...
   * * *
   Немой горбун зябко ежился в углу, бросая быстрые взгляды по сторонам, и, когда он смотрел на Карвена, в глазах его были преданность и любовь.
   Потрескивали поленья в очаге. Хоть на улице и не холодно, но аббату нравились жарко натопленные помещения. Может, он хотел согреть свою холодную, я бы не удивился, если не красную, а какую-нибудь синюю кровь. Перед ним на столе стоял кубок теплого вина. Вряд ли Карвен большой любитель выпивки. Ведь любовь, даже к крепкому напитку, подразумевает какие-то чувства и, конечно, не ледяную, а горячую кровь и веселый нрав Что же касается меня, я всегда был за то, чтобы побаловаться крепким зельем.
   - Близится ночь Черной Луны. Готов ли ты к ней, брат Хаункас? - произнес едва слышно аббат.
   - А почему нет, Карвен?
   - Как и тогда, пред лицом Торка, мне хочется знать лишь одно.
   - Что же?
   - Кто ты есть на самом деле? - он уперся своими холодными, немигающими глазами мне в глаза.
   У меня все оборвалось внутри. Худшее, что я ожидал, кажется, пришло. Гонец? Неужели он? Конечно, он все-таки вспомнил меня. Россия, Франция, Египет? Или Индия - где же нам довелось встретиться с ним? Не помню. А раз так, значит, не знаю, откуда мне ждать удара, как предотвратить его. Если Мудрые узнают, что я не тот, за кого себя выдаю, то... Может, в вине яд? Жезл? Но они же дали понять, что готовы заплатить смертью за смерть. Они не выпустят меня живым. Яд... У вина какой-то странный привкус, и как я сразу не заметил этого. И как я не насторожился - с чего это Карвену поить меня вином? Не из радушия же. Вот и голова начинает кружиться. Нет, пока не начинает, но все равно как-то не по себе...
   "Стой! - оборвал я себя. - Ты все придумываешь сам, пытаешься убедить себя в реальности своего страха. Если и был яд, то что же - это всего лишь легкая смерть. Это просто подарок, милосердного аббата Карвена, ибо легкая смерть редкость в этих стенах..."
   - Твои тревоги вряд ли уместны, - усмехнулся я, не отводя взор. - В конце концов, это может наскучить. Постоянное недоверие так же утомительно и неинтересно, а, скорее, просто глупо, как и излишняя доверчивость.
   - Доверчивость? Ох, Магистр, смысл этого слова незнаком мне. Лишь когда ты войдешь в Первые Врата, когда Камень примет или не приме! тебя, когда станет известно твое истинное имя, - мои сомнения окончательно рассеются. И это будет мигом моей великой радости или глубокого разочарования.
   Уф, кажется, грозовая туча миновала! Может, гонец вовсе и не узнал меня. Мало ли какое выражение бывает на лице человека, стоящего перед Мудрыми. У меня видно расшатаны нервы. А, кроме того, много ли можно прочесть по лицу аббата и будут ли эти выводы верны? Карвен позвал меня просто для того, чтобы своими подозрениями держать в неослабном напряжении и ждать, пока я сорвусь или сделаю неправильный шаг.
   - Час Люцифера, - произнес аббат. - Что ты знаешь о нем?
   - Далеко не все. Но достаточно, чтобы оценить его величие.
   - Это час, когда астральные силы и течения, невидимые связи, неощутимые пересечения судьбоносных нитей наиболее благоприятны для того, чтобы пришел долгожданный миг, и воцарилась Тьма. В наших силах приблизить его наступление. Возможность, как бы велика она ни была, всего лишь возможность, и то, что происходит в высшем мире, надлежит воплотить в ткань дел и явлений здесь, в мире материальном. При этом события, которые приведут к торжеству Люцифера, в глазах непосвященного могут показаться не слишком значительными - умер человек не слишком высокого звания и ранга, не вернулся из странствий корабль, началась небольшая, неважная и ненужная война. Но эти события, подобно камню в горах, запускают такую лавину причин и следствий, которая скажется не только на человеческом обществе, но и на самой природе. И если судьба улыбнется нам, Ось мира будет перевернута. И вся Земля, вся эта жалкая, несущаяся в бесконечной бездне планета будет у наших ног. Ибо он, Великий и Мудрый Властелин Тьмы, снизойдет до того, чтобы прийти в этот недостойный его мир и переустроить его по верным законам своим. Он придет в сиянии вечного пламени, озаренный мудростью, увенчанный сотканной из мертвого света короной несокрушимости. И не будет пред ним преград. Не останется ничего, что сможет помешать ему.
   О, что же мне приходится выслушивать! Я знал это и раньше. Знал, что такое час Темного божества, который уже близок. И, главное, знал, что пока еще можно предотвратить его наступление, если удастся исполнить все, что задумано Адептом.
   Речь Карвена, а точнее то, каким тоном она была произнесена, неприятно покоробила меня. Я задумался над тем, как же произойдет воцарение Тьмы, какой порядок установится. От видения всеобщего разрушения и изменения основ мне стало зябко... И вместе с тем в этой картине крушения мира было что-то величественное и красивое, что-то притягательное.
   - Но сможет ли Орден в Проявленном мире справиться с той задачей, которая стоит перед ним? - спросил я,
   - Ты имеешь дерзость усомниться в возможностях Ордена, Хаункас? Ты же видел гонца. Все готово для нанесения удара. В назначенный срок Острие Иглы войдет в сердце Дуги, и тогда...
   - Все так, брат Карвен. Но, как один из Мудрых, ты должен понимать, что в такой миг особенно важны единство и взаимная помощь в самом Ордене Тьмы, а не вражда и недоверие. О себе говорить как-то не принято, но какое отношение виду к Магистру Хаункасу, чья польза для дела очевидна? Недоверие. Мне не веришь даже ты, благочестие и преданность которого делам Тьмы известны всем. Ну а Лагут? Его ненависть ко мне вообще за гранью рассудка и уж, конечно, никак не способствует процветанию общего дела... Но хватит о Хаункасе, не весь свет сошелся на нем. Но семя вражды прорастает и между самими Мудрыми. Что-то происходит, брат Карвен. Я чую запах крови. Кто убил чернокнижника из свиты Лагута? Не первое ли это предупреждение? В этих стенах все пронизано страхом. Тем мерзким страхом, который возникает от коварства и недоверия...
   - Отрадно, что твои мысли проникнуты тревогой о благе Ордена, Хаункас, но боюсь, ты излишне мнителен и подозрителен. Может быть, и не все у нас гладко, но не преувеличивай.
   - Я преувеличиваю? Ну...
   Я решил уже было забросить удочку. Взять да и передать весь разговор с итальянцем, показать, на что способны ради власти Мудрые. И у меня имелось доказательство - яд. Взять-то его я нигде не мог, поскольку по прибытии в монастырь меня тщательно осмотрели. Оставили только Жезл, поскольку он по своей природе не мог внушить никаких опасений, обладая магическим свойством отводить чужие глаза от себя и своего хозяина. Если бы аббат поверил мне, он разделался бы с итальянцем, а это было бы совсем не плохо. Ну а если даже не разделается, то в нем все равно будет тлеть озлобление против Долкмена, которое в нужный момент можно будет направить в выгодную для меня сторону. Когда я уже открыл рот, чтобы выложить все, меня что-то остановило. Будто в голове моей прозвучал чей-то голос: "Молчи!"
   - Что ты еще хотел сказать, Хаункас?
   - Все, что я хотел, сказано. Все, что нужно будет сделать, будет сделано. Поддержи меня, брат, и не пожалеешь ни ты, - я усмехнулся с долей наглого превосходства, - ни Люцифер, который, чувствую, избрал меня своим орудием.
   Я отхлебнул из кубка Глупости, не было в вине никакого постороннего привкуса. Прекрасен был этот напиток, крепок и приятно туманил голову. Тепло побежало по моим жилам, на душе стало легко. Сегодня я опять избежал смерти. Гонец вроде не опасен. Да, мне везет. До ночи Черной Луны"еще восемь дней. Хватит ли моего везения на это время? Да и везение ли то, что происходит со мной? Иногда мне казалось, что кто-то охраняет меня. Кто? Уж не загадочная ли третья сила, о которой все уши прожужжал аббат.
   - Карвен, - начал я, но аббат приподнял руку, жестом повелевая мне молчать. Он будто весь превратился в слух...
   Мне тоже показалось, что откуда-то из-за стены доносится едва слышный шум. Карвен сделал знак пальцами - горбун бесшумно скользнул к стене, в которой была большая ниша, и исчез там. Затем донесся стук, и вслед за этим возвратился немой... Он был напуган, мычал и тыкал пальцем в стену.
   - Пошли, Магистр - Аббат взял подсвечник.
   За нишей были какие-то закутки, скрытая система ходов. Пламя свечи металось на сквозняке Слабый свет выхватил из темноты какой-то бесформенный мешок на полу. Я присмотрелся. Великий Боже. Это было тело с неестественно вывернутой головой
   Горбун дрожал и нервно жестикулировал. Карвен перевернул тело на спину. Лицо убитого искривила гримаса ужаса. Я узнал его. Это был гонец.
   - Твоя работа, Робгур?
   Горбун испуганно замотал головой. И чего спрашивать? Ясно, что не он. Чтобы свернуть шею такому атлету, Нужно быть могучим воином, а не жалким, тщедушным уродцем
   - Кто же убийца?
   Горбун пожал плечами, и лицо его стало еще более напуганным.
   - Куда он мог деться?
   Горбун забарабанил ладонями по стене
   - Этот монастырь изъеден туннелями и потайными ходами, - невозмутимо пояснил аббат. - Убийца скрылся в одном из них. Непонятно только, зачем было убивать гонца?
   - И что гонец делал здесь? - прищурился я недобро.
   - Похоже, подслушивал наш разговор
   - Снова кровь, Карвен. Предчувствия не обманули меня. Коварство и недоверие плетут свои сети, в которых мы пытаемся все сильнее
   - Интересно, что же все-таки хотел услышать гонец, шпионя за нами? Что хотел он выведать?
   Что хотел он выведать? На этот вопрос при желании я мог бы ответить: он следил за мной! Он хотел убедиться, действительно ли я Магистр Хаункас. Лишь бы он не успел поделиться ни с кем своими подозрениями. Кто убил его? Может, в монастыре скрывается мой ангел-хранитель, каждый раз избавляющий меня от нависающей угрозы. Или просто непостижимый некто ведет свою непостижимую игру. Тогда хотел бы я знать, что эта игра сулит мне...
   * * *
   - Откровения Иоанна: "Явится тогда Изменник, которого именуют Антихрист. Вид лица его мрачен, волосы главы его остры, как стрелы, и обликом похож он на лешего. Правое око его как звезда, а другое подобно львиному. Уста его с локоть, зубы в пядь длинною, пальцы как серпы. Три года продлятся те времена. И сотворю три года, как три месяца, три месяца, как три недели, три недели, как три дня..."
   Колдун читал эти строки на память, ни разу не запнувшись. Его хриплый голос преображал слова, придавал им новое звучание, и от этого становилось еще более жутко. Самое неприятное, что не так много времени, наверное, осталось до того дня, когда написанное начнет становиться явью.
   - А вот что пишет об этом великий пустынник, забытый и презренный церковью, - сказал Орзак. - В отличие от иных слуг Христовых, видевших в конце этого мира воцарение царства Света, ему явились видения триумфа грядущей Тьмы. По нему Тьма воцарится до конца времен и не будет, кроме нее, власти на Земле.
   Он прокашлялся и начал декламировать, тоже, конечно, на память,
   "И обрушатся небеса. А Истина уйдет навсегда. И то, что было мерзостным и недостойным, станет вдруг в кривом зеркале Тьмы праведным, а праведное станет мерзким и недостойным. И врагом станет человек человеку. И рождаться будут люди лишь затем, чтобы быть преданными адскому пламени. И не останется более света, и править будет Враг человеческий. И не скроется ни одна душа от очей Его, ибо все будет на виду и не будет ни у кого ни от кого тайны. И поэты, и мудрецы будут восславлять его, пьющего кровь. И божественный облик человеческий изменится, и явится миру чудовища, кои множиться и пожирать будут друг друга в ненависти своей и своих детей пожирать тоже будут. И не будет этому конца. И скажут последние праведные, с тоскою от боли за мир Божий: "Пришла Тьма, и не будет во веки веков от нее спасения".