Пройдя через сад, они вышли из калитки и направились к ждущим неподалеку лошадям. Катрин и ее сына усадили в повозку и приказали лечь на дно, накрывшись покрывалом. Пильгрим и трое мамлюков вскочили на лошадей и неторопливо поехали на северо-запад, где на окраине Каира находился его дом и где все было готово к брачной ночи. Но на полпути к нему Пильгрим остановил коня, словно вспомнив о чем-то.
   - Джаба! - попросил он одного из наемников-мамлюков. - Вернись назад и вытащи из флигеля труп Сандро. Нехорошо, если утром его обнаружат слуги посла - его могут опознать. Брось его в канаву.
   - Слушаюсь, господин! - произнес мамлюк и понесся обратно.
   Между тем, всхлипывания мальчика, когда Пильгрим тащил его через сад, разбудили Джана, всегда спавшего словно чуткая лесная рысь. Он открыл щелочки глаз и прислушался. Затем осторожно встал и прокрался к флигелю. Заглянув в распахнутую дверь, он увидел два, освещенные луной, трупа. Цокнув языком, китаец повернулся и поспешил к беседке, где тотчас же разбудил обоих рыцарей. Путаясь в длинных юбках, князь Гораджич и Агуциор побежали к месту трагедии, сжимая в руках кинжалы. Случилось самое худшее, чего опасался Милан Гораджич: графиня Катрин де Монморанси и ее маленький сын исчезли.
   - Это работа Пильгрима! - в отчаянье проговорил князь, вонзив кинжал в подушку и пуская по комнате перья. - Мне следовало это предвидеть!
   - Мы не можем оставить ее в беде, - произнес Агуциор. - Если бы знать, куда увез ее. этот негодяй?
   Джан остановил его, приложив палец к губам и показывая другой рукой в окно; его чуткий слух уловил шаги по дорожке.
   - Кажется, к нам гости, - прошептал Агуциор, выскальзывая в коридор. За ним последовал Гораджич, прихватив скомканное покрывало и свертывая его в жгут.
   Лишь только мамлюк Джаба ухватил за ноги своего мертвого товарища, как на горле его стянулся узел, и он влетел в комнату, распластавшись на полу. Усевшись на него верхом, Гораджич еще крепче стянул концы покрывала. Затем ослабил захват и дал мамлюку немного подышать воздухом и прийти в себя.
   - Где Пильгрим? - проговорил он, наклоняя свое лицо к Джабе.
   - Настоящий мамлюк никогда не будет предателем, - делая судорожные глотки, выдавил из себя Джаба. Гораджич снова затянул узел: на сей раз надолго.
   - Где Пильгрим? - повторил он, хлопая мамлюка по щекам.
   - В загородном доме, - ожил "настоящий" мамлюк. - Я покажу вам дорогу.
   - Графиня и ее сын с ним? - спросил Агуциор.
   - Естественно, - сознался Джаба.
   - Говори точнее - где находится дом, - потребовал Гораджич.
   Выслушав подробное описание, князь взглянул на Агуциора.
   - Времени терять нельзя, - сказал он. - Поступим так: я переоденусь в платье этого мерзавца, мы с Джаном сядем на его лошадь и поедем вперед, а вы, Рихард, поторопитесь за нами.
   - Что будем делать с ним? - Агуциор указал на помертвевшего от страха мамлюка.
   - Свяжем и оставим здесь, во флигеле. Пусть слуги султана узнают, кто похитил графиню и убил бедного Бензуфа. Думаю, на этом карьера Пильгрима закончится. Как, надеюсь, и его поганая жизнь, - и князь начал переодеваться в третий раз за сутки. Через некоторое время, он и сидящий сзади Джан, мчались по указанному адресу.
   Возле дома Пильгрима, за крышей которого угадывались треугольные очертания величественных пирамид, прогуливался сонный мамлюк. Увидев прикрывавшего рукавом лицо Гораджича и миниатюрную женщину на седле сзади, он удивленно присвистнул.
   - Кого это ты приволок, Джаба? - крикнул он. - Персиянку?
   - Нет, одного никудышного китайца, - ответил Гораджич, соскакивая с коня и нанося мамлюку сильнейший удар в нос. - Тебе он не понравится, добавил он успокоившемуся охраннику. - Пойдем в дом, Джан! Придется и тебе потрудиться, хватит кататься.
   Гораджич громко забарабанил в ворота.
   - Открывайте! - заорал он. - Сонные тетери! Это я, Джаба!
   - Чего вопишь? - послышался чей-то недовольный голос и ворота начали отворяться.
   - Да тут приятель наш упал и не шевелится: может с ним что случилось?
   Вышедший из дома мамлюк, посмотрел на лежащего на земле и... через секунду улегся рядышком.
   Гораджич и Джан вошли в дом, оглядываясь по сторонам.
   - Вырубай всех подряд, - сказал князь китайцу. - В этом осином гнезде хороших людей нет.
   - Хорошо, - согласился Джан, тотчас же выполняя его просьбу, увидев вышедшего на шум охранника. Падение его тела привлекло из спальни еще двоих мамлюков, полуодетых, но с мечами в руках. В высоком прыжке, обеими ногами Джан нанес им четкие удары в височную область. И тут, словно горох из сита, со всех сторон стали сыпаться просыпающиеся наемники, еще не сразу осознавшие - что случилось и кто на них напал? Некоторых из них Гораджич проткнул мечом, одолженным у Джабы, а остальных оставил для Джана. Он даже не стал смотреть, как китаец расправляется с ними, поспешив по лестнице вверх, на второй этаж.
   В это время, в спальне Пильгрима, хозяин дома в разорванной на груди рубашке, с пылающими глазами и лицом оцарапанным ногтями Катрин, пытался овладеть графиней. Он сбил ее ударом кулака на диван и начал срывать одежду, исступленно выкрикивая проклятия в ее адрес.
   - Потом я отдам тебя на растерзание своим мамлюкам! - хрипел Пильгрим, разрывая шелковую ткань и впиваясь зубами в грудь Катрин; с всклокоченными волосами, безумным взглядом он походил на демона, неудержимого в своей страсти. Он не слышал шума внизу, как не услышал и распахнувшуюся позади дверь. Но прежде, чем князь Гораджич успел занести меч, Катрин слабеющей рукой нащупала спрятанный кинжал и вонзила его в грудь Пильгрима. Тот отпрянул, схватившись рукой за рану, и с изумлением посмотрел на пылающее лицо пленницы.
   - Дрянь! - прошептали его губы, и Пильгрим опрокинулся навзничь.
   - Кажется, вы сами успели себя защитить! - кинулся к графине Гораджич; она билась в истерике, судорожно рыдая, цепляясь за него руками.
   - Нет! Нет!.. - повторяла она одно только слово.
   - Успокойтесь, - ласково произнес князь, прикрывая ее обнаженные плечи своим плащом мамлюка. - Все позади. Негодяй мертв.
   Он осмотрелся в комнате, ища какой-нибудь графин с водой, но кроме вина на столике ничего не обнаружил.
   - Выпейте это! - налил он в кубок вина и протянул графине. Почти силой он заставил ее выпить.
   - Ну вот, вот, хорошо! - сказал Милан, поглаживая ее белокурую голову. - А где ваш сын?
   - Он... запер его... в соседней комнате, - с трудом произнесла графиня; зубы ее стучали о край кубка.
   Гораджич поднялся, примерился к двери и, отступив шага на два, выбил ее плечом. К нему кинулся перепуганный мальчик.
   - Нам нужно уходить, - сказал князь, передавая сына Катрин. Мы воспользуемся лошадьми мамлюков, найдется тут наверняка и повозка. Я последую за вами куда вы прикажете: к султану Магриба или в Иерусалим. Решайте.
   - Я больше не хочу возвращаться в Алжир, - подумав немного, твердо произнесла графиня.
   - Хорошо! - радостно вспыхнули глаза Гораджича. - Поспешим же в наш Тампль, о котором я вам уже много рассказывал. Кажется, шум внизу стих. Джан прекрасно знает свое дело!
   Вслед за шагами на лестнице, дверь распахнулась и в комнату вбежали Рихард Агуциор и Джан.
   - Я как всегда опоздал! - улыбнулся Агуциор, поклонившись графине. Кто его убил? - он кивнул на Пильгрима.
   - Я, - произнес Гораджич, встретившись взглядом с Катрин.
   - Наверное, мы разбудили весь квартал, - добавил он, помогая графине подняться; он укутал мальчика в одеяло и повел его к двери. Сзади, пошатываясь, шла Катрин де Монморанси.
   - Я захвачу кое-какие теплые вещи! - крикнул им вдогонку Агуциор. Открыв встроенный в стену шкаф, он не слышал, как позади него медленно поднялся Пильгрим. Мутный взгляд лже-рыцаря уставился на спину своего врага. Нагнувшись и подняв свой меч, Пильгрим ухватил его обеими руками и из последних сил вонзил его под левую лопатку Агуциора...
   Милан Гораджич, спускаясь по лестнице вместе с Катрин де Монморанси и ее сыном, услышал слабый крик и звук рухнувшего тела. Выхватив меч, он бросился обратно в комнату. Прямо перед ним стоял, шатаясь, словно пьяный, Пильгрим, пытаясь вытащить меч из спины лежащего Агуциора.
   - Негодяй! - выкрикнул Гораджич и, замахнувшись, нанес страшный удар, который рассек Пильгрима почти пополам - от ключицы до живота. Весь забрызганный кровью врага. Милан склонился над мертвым Рихардом Агуциором.
   - Так и не дождется старик Курт своего сына из Палестины, - прошептал он, закрывая рыцарю глаза. Ему показалось, что две половинки тела Пильгрима продолжают шевелиться, словно пытаясь собраться в одно целое. Подняв меч Агуциора, князь вонзил его между ними, с отвращением плюнув на останки лже-рыцаря. Затем вышел из комнаты и быстро побежал вниз по лестнице, вслед за ушедшей вперед Катрин де Монморанси с сыном.
   3
   Беда не приходит одна. На пути из Каира к границам Палестины, пробираясь окольными дорогами, останавливаясь в малонаселенных деревнях, тяжело заболел сын графини. Началось все с пустякового пузырчатого пятнышка на лопатке, которое стало лосниться, краснеть, гноиться, а кожа вокруг него натянулась, словно на барабане. Резко подскочила температура, запеклись губы, отечный язык как бы натерли мелом. Ребенок метался на кровати, в хижине приютившего их пастуха, стонал, бормотал что-то бессвязное, а в его глазах застыло невыразимое чувство ужаса: он будто бы молил свою мать о чем-то, что был не в силах передать словами.
   - Это... чума, - выговорил страшное слово князь Гораджич, пытаясь оторвать плачущую мать от тела ребенка. За два дня лицо мальчика стало землисто-серого цвета, покрывшись синими пятнами на щеках, нос заострился, а глаза запали глубоко внутрь. На третий день, в ночь, ребенок умер, и невинный дух его, не пощаженный чумой, отлетел на небеса. Безутешному горю графини не было предела. Как мог князь утешал ее, но какие слова могут дойти до сердца матери, только что потерявшей сына? Ребенка похоронили на опушке леса, и Гораджич, смастерив из двух стволов молодых кипарисов крест, установил его на могиле.
   - Вам нужно думать о будущем, - произнес князь, дотронувшись до руки Катрин. - Вы молоды и прекрасны. Теперь ничто не связывает вас... с Алжиром.
   - Да, - печально отозвалась Катрин, отвечая на его пожатие.
   - Знайте, - взволнованно сказал Милан, ощущая себя в непривычной роли, - в этом мире есть человек которому вы дороги и на которого вы можете положиться во всем. Этого человека не волнует ваше прошлое поскольку он сам прошел через многие испытания и если вы скажете ему... слово... которое...
   - Не продолжайте, - остановила его графиня. - Я бесконечно благодарна вам за все, что вы для меня сделали.
   - Хорошо, - смутился Гораджич. - Оставим этот разговор.
   - Постойте. Я рассказала вам не все о своей жизни, - графиня посмотрела ему в глаза. - Мой жених, тогда, давно... Этим человеком был Гуго де Пейн!
   - Понятно, - Гораджич выдержал ее взгляд, но лицо его, покрытое сетью мелких морщин, загорелое лицо вечного странника омрачилось, словно его коснулась проплывающая по небу грозовая туча. - Теперь тем более я обязан доставить вас в Тампль. Хотя бы ценою собственной жизни, - добавил он.
   Через день, простившись с могилой умершего мальчика, Катрин де Монморанси, Милан Гораджич и Джан продолжили свой опасный путь к границам Палестинского государства. Они бросили ненужную теперь повозку и ехали верхом, оставив одну сменную лошадь. В дороге им несколько раз встречались отряды мамлюков, но Гораджич вовремя сворачивал в лес, опасаясь возможного столкновения. И хотя у графини было с собой разрешение на выезд, но контроль на дорогах ужесточился, и еще неизвестно было - какие меры предприняты в связи с убийством тайного советника султана Исхака Насира? Да и вообще, что произошло в Каире после их бегства из города? Возможно, оставшиеся в живых охранники Пильгрима дали соответствующие показания против графини и князя, которых видели в доме советника и сейчас их усиленно разыскивают, чтобы доставить в Каир? Все это вынуждало путников пробираться вперед с особой осторожностью, тщательно выбирая маршрут. Кроме того, по пятам за ними двигалась чума, приближаясь к Палестине...
   Измученные долгим переходом путники еще не знали, что самые трудные испытания поджидают их дальше - в устье Нила и в Аравийских песках, куда они отклонились, избегая прямых дорог на Маараф и Хеврон, где были выставлены многочисленные посты мамлюков и подтянувшихся к ним частей Санджара. И испытания эти были связаны не с неприятельскими задами, а с силами природы. Утлая лодка, на которой они переправлялись через разлившийся Нил, бросив на берегу лошадей, внезапно опрокинулась и мутная желтая вода, тяжелая, как конопляное масло, потянула их а дно. Гораджич, обхватив одной рукой графиню, поплыл к глинистому берегу, до которого оставалось несколько десятков метров. Джан уже выбрался на берег, путаясь ногами в тине; внезапно он закричал, что было так не свойственно выдержанному и молчаливому китайцу. Вглядевшись туда, куда махал рукой Джан, князь увидел огромного, соскользнувшего в воду крокодила. Зеленое, отвратительное чудовище плыло к ним, выставив над поверхностью воды изумрудные, отливающие желтым блеском глаза. Катрин находилась в обморочном состоянии, и потому не видела грозившей им страшной опасности. Взглянув на близкий берег Гораджич похолодел: еще одна напасть ждала их там. Из зарослей бамбука, неслышно ступая своими кошачьими лапами, выходил, пригибая к желтому песку роскошную гриву, царь всех зверей - африканский лев... Сзади - одно чудовище, спереди другое! Милан Гораджич предпочел гнусной рептилии сухопутного хищника. Тем более, что у него был опыт управы с ним, недаром он долго путешествовал по землям Африки и перенял некоторые навыки черных колдунов. Выбравшись на берег, он перенес подальше бесчувственную графиню и повернулся к подступавшей огромной кошке, которая остановилась и приготовилась к броску. Краем глаза Милан увидел, что и крокодил также вылез на отмель, застыв с разинутой пастью, словно ожидая исхода встречи человека и зверя, не решаясь мешать царственному льву. Гораджич, скосив глаза к носу, как учили его колдуны, шепча их заклинания и выставив вперед большой палец и мизинец правой руки (сложив три остальных), поворачивая их слева направо, словно завинчивая крышку люка, короткими шагами двинулся ко льву. Мистическая сила, заложенная в его жестах и словах, подействовала на хищника, как он того и ожидал. Лев мотнул головой, издал громкий рык, с огромным неудовольствием посмотрел на приближающегося князя, продолжавшего вращать рукой и бормотать заклинания, с силой хлопнул хвостом по песку, развернулся и мелкой рысцой затрусил обратно в заросли бамбука. Гораджич вытер ладонью холодный пот, струившийся по лицу и облегченно вздохнул. Он вернулся к графине и привел ее в чувство. Затем потряс также впавшего в бессознательное состояние Джана.
   - Продолжим наш путь, - как ни в чем не бывал произнес Милан, улыбнувшись. - Скажу вам честно, Катрин, мне приходилось попадать и в более тяжкие переделки...
   - Мне кажется, что рядом с вами любая женщина чувствует себя спокойно и уверенно, - нежно поблагодарила его графиня.
   - К сожалению, их было так мало, - отозвался князь.
   Через несколько суток, путники благополучно добрались до аравийских пустынь, но потребовалось еще немало дней, прежде чем они миновали их безводные пески, бредя ночью, ориентируясь по свету далеких звезд, и отдыхая в вырытых Гораджичем и Джаном ямах, под палящими лучами солнца. Наконец, уже теряя последние силы, они выбрались на покрытые зеленью пастбища, вступив на благодатные земли Палестины. Здесь, в нескольких милях от крепости Петра, их заметил и подобрал конный разъезд одного из отрядов гессенского барона Рудольфа Бломберга, и сам военачальник, опознав среди трех измученных скитальцев рыцаря-тамплиера Гораджича, немедленно снарядил экипаж для их срочной отправки в Иерусалим.
   Глава II
   ТРЕУГОЛЬНИКИ, ТРЕУГОЛЬНИКИ, ТРЕУ...
   Вы, мой свет, неотразимы.
   Потому-то, ангел мой,
   Против воли вы любимы
   Всеми, в том числе и мной...
   Хуан де Мена
   1
   Принцесса Мелизинда пребывала в состоянии, близком к ярости молодой черной пантеры. Ее влюбленная увлеченность двумя рыцарями - Гуго де Пейном и Людвигом фон Зегенгеймом - зашла столь далеко, что она, видя их уклончивую сдержанность, стала терять голову, обдумывая, как бы побольнее наказать их за это обидное, нерасторопное равнодушие... Мелизинда не хотела верить, что сердце благородного де Пейна уже занято другой, а Людвиг, искренно полюбив ее, не выказывает своих чувств, не желая омрачать узы дружбы с мессиром, поскольку не сомневался, что его прекрасная дама и есть дочь короля Бодуэна I. Намек Иерусалимского монарха на скорый приезд знатного рыцаря из Франции - возможного жениха принцессы, подогрел ее желание каким-либо образом уколоть самолюбие двух заносчивых тамплиеров, для которых она так много сделала в свое время, отомстить им. Но как? Лучше всего было бы поссорить их, бросить между ними камень раздора. И камешек этот полетел в виде двух записок с вензелем принцессы Мелизинды к Гуго де Пейну и Людвигу фон Зегенгейму. В обоих посланиях сообщалось, вернее даже умолялось прийти на следующий день к полудню в оливковую рощу Гефсиманского сада, туда, где берет начало ручей Кириафа, и ждать ее для серьезного разговора, удалив с места встречи всех посторонних, - хотя бы то были родные отец и брат...
   Получив записки, оба рыцаря повели себя по-разному. Гуго де Пейн тяжело вздохнул, по привычке разорвал письмо, но решил отправиться на свидание, чтобы в последний раз попытаться вразумить принцессу и остеречь ее от необдуманных поступков. Сердце же Людвига забилось чаще, глаза его радостно сверкнули, и он укорил себя за осторожную сдержанность в проявлении чувств, вынудив прекрасную Мелизинду первой сделать столь опасный для девушки шаг. На следующий день с утра рыцари стали собираться и около одиннадцати часов одновременно выехали из Тампля.
   Лошади мелкой рысцой шли бок о бок, слабый ветерок трепал их гривы и плюмажи на шляпах всадников; октябрьское солнце играло лучами на золоченых доспехах. Пока рыцари ехали по городу, приближаясь к восточным воротам, они вели неторопливый разговор, Уверенные в том, что каждый из них направляется по своим делам.
   - ...Рудольф Бломберг, гессенский рыцарь, человек очень словоохотливый, - заметил Людвиг фон Зегенгейм. - Перед своим отъездом к крепости Петра, он упомянул - случайно ли или нарочно - о некоторых замыслах барона Жирара, великого магистра их Ордена.
   - Что же именно? - поинтересовался Гуго де Пейн, сдерживая рвущегося вперед коня, чей круп украшала попона, подаренная самим Бодуэном I.
   - Возможно - это пустяк, который нас не касается, - с расстановкой произнес Людвиг. - Речь идет о князе Васильке и игумене Данииле, к которым вы, по всей видимости, испытываете дружеские чувства.
   - Да, это так, - подтвердил де Пейн. - Коварству барона Жирара нет предела, он уже доказал это своей попыткой скомпрометировать вас. Я не сомневался, что он начнет чинить всяческие препоны миссии киевского посланника. Что же сообщил Бломберг?
   - Пожар, - коротко отозвался граф. - Вернее, поджог. Когда строительство православного храма в Иерусалиме будет закончено, а это произойдет не раньше весны будущего года, и когда в нем начнутся службы, церковь будет объята пламенем, и все, кто в ней в тот день будут присутствовать - сгорят заживо.
   - Это ужасное преступление, - тревожно произнес Гуго. - Неужели барон не остановится перед людскими жертвами? Ради того лишь, чтобы отторгнуть от православия часть населения Иерусалима?
   - Пожар - вещь весьма символичная. И очень сильно бьет по воображению. Кроме того, в храме, помеченном огнем, нельзя более проводить христианских служб. Следует искать новое место, изыскивать новые средства на постройку, что вряд ли будет по силам посланцам далекой Руси.
   - Да, замыслы барона Жирара ясны. И конечно же, Бломберг не случайно поведал вам столь опасную тайну. Возможно, он даже рискует жизнью, поскольку Жирар в этом деле не одинок.
   - Я тоже так думаю, - согласился Зегенгейм. - Но Бломберг - мой друг; к тому же, он, как и я не переносит барона Жирара, а с некоторых пор входит в высший совет Ордена иоаннитов. Вопрос в другом: имеем ли мы право вмешаться в это или лучше предоставить все Божьему Провидению? Наш Орден тамплиеров стоит на стороне католической церкви, а не православной, и, объективно говоря, замыслы барона Жирара лишь удаляют со Святой Земли наших общих соперников... Если его план будет аккуратно скорректирован - ну, чтобы обошлось без жертв... то... Впрочем...
   - Впрочем, все равно, госпитальеры ведут нечестную игру, которую наш Орден не должен ни в коем случае поддерживать, - в раздумье проговорил Гуго де Пейн. Эта похлебка сварена грязным поваром.
   - И что вы намерены сделать, чтобы улучшить ее вкус?
   - Добавить в кастрюлю кое-какие приправы, - пообещал Гуго. - Они выехали на дорогу к Гефсиманскому саду. - Пока же, дорогой Людвиг, прошу вас держать меня в курсе дела, и когда Бломберг вернется в Иерусалим, наведите его еще раз на нужную нам тему.
   - Хорошо! - согласился граф. - Кстати, мне направо, - дорога в этом месте раздваивалась, и Зегенгейм уже собрался было распрощаться с мессиром, но тот неожиданно также свернул за ним.
   - И я направо, - ответил де Пейн. Некоторое время они ехали молча, думая о своем.
   - Как жаль, что нет никаких вестей от князя Гораджича, - сказал, наконец, Гуго. - Его рискованное пребывание в Египте начинает меня тревожить!
   - Этот человек, обошедший все земли, выйдет сухим из воды и даже из огненной купели, - успокоил его Людвиг. - А теперь мне налево...
   - Да и мне туда же! - сконфуженно отозвался де Пейн, следуя рядом. - Не подумайте, ради Бога, что я навязываюсь вам в попутчики - скоро наши дороги разойдутся.
   В этих словах, произнесенных случайно, прозвучал какой-то потайной смысл, и оба рыцаря уловили его, настороженно взглянув друг на друга.
   - Надеюсь, причины для этого нет и не будет, - произнес Людвиг. Проехав еще несколько сот метров, они выбрались к оливковой роще, где уже почти не было праздно гуляющих людей, а передвигаться далее было лучше пешком. Рыцари соскочили с коней и остановились, топчась на месте, поддергивая подпругу на лошадях, оглядываясь и стряхивая с плащей невидимые пылинки, словно не желая двигаться дальше, а ожидая, кто первым потеряет терпение. Но ни Гуго де Пейн, ни Людвиг фон Зегенгейм не хотели открывать тайный смысл своего прибытия сюда. Томительная суета перед входом в оливковую рощу начинала выглядеть нелепо.
   - Ну, я пойду! - произнес Людвиг. - Прощайте.
   - До встречи! - ответил Гуго, но, взяв лошадь под узды, также вошел в оливковую рощу. Тропинка вела их вверх, через небольшой холм, где брал начало ручей Кириафа.
   - Куда вы направляетесь? - спросил Зегенгейм, оборачиваясь.
   - К гроту, - отозвался Гуго и нахмурился. Лицо графа также не выражало удовольствия от услышанного. Так они и подошли к истоку речушки, вытекавшей из обложенного белыми камнями углубления в скале. Поблизости никого не было, но трава вокруг истоптана множеством ног - каждый день желающих припасть к ледяным, чистым и целебным водам ручья было предостаточно, хотя сама площадка оказалась довольно мала. Мелизинда нарочно выбрала такое место, где с трудом могли бы разместиться два рыцаря со своими лошадьми. Гуго де Пейн зачерпнул стоящей на камне кружкой прохладную воду и сделал несколько глотков.
   - Не желаете ли? - протянул он кружку Людвигу. Тот отрицательно покачал головой. Сорванным прутиком он постегивал себя по ноге, выражая явное нетерпение. Ситуация складывалась неприятная.
   - Вы уже утолили жажду? - грубовато спросил граф.
   - Нет еще, - любезно ответил де Пейн и зачерпнул еще одну кружку. Здесь чудесная вода, не оторвешься, - пояснил он и начал пить маленькими глотками. Зегенгейм смотрел на него, а голубые глаза то темнели, то светлели. Время приближалось к полудню.
   - Эту воду можно пить весь день, - произнес де Пейн, поудобнее устраиваясь на камешке. - Пожалуй, я выпью и третью кружку.
   - Не пошло бы во вред, - заметил Людвиг, отворачиваясь и прислушиваясь: не поднимается ли кто на холм? За деревьями послышались чьи-то шаги. Вскоре, между ветвей мелькнул белый мусульманский бурнус.
   - Назад! - прорычал на незнакомца с плетеной бутылью граф Зегенгейм. Араб, увидев разъяренного рыцаря, и второго - мирно сидящего на камне, поспешно повернулся и побежал вниз, треща опавшими сучьями.
   - Вы напугали его, - произнес Гуго, попивая холодную воду.
   - Не заболейте холерой! - предупредил Зегенгейм, не зная, как вынудить де Пейна уйти.
   - Не беспокойтесь. Страшнее любовной лихорадки ничего нет, - ответил на это де Пейн.
   - Что вы имеете в виду?
   - Ничего особенного.
   - Не могли бы вы уйти? - прямо спросил Зегенгейм.
   - Нет, - ответил Гуго, вновь зачерпывая воду. - Мне хорошо здесь.
   - Хорошо и плохо - часто ходят рядом, - насупившись, проговорил граф. Гуго де Пейн, уже догадавшийся обо всем, решил не продолжать более опасную игру.
   - Она не придет, - произнес он, выплескивая остатки воды. - Принцесса Мелизинда - взбалмошная и сумасбродная девчонка, которая сама не знает чего хочет.
   Людвиг фон Зегенгейм, вспыхнув, сделав к нему шаг.
   - Не говорите о ней в таком тоне! - сказал он: - Как бы то ни было, но ей я обязан своей жизнью.