Номер в «Гейзере» стоил $18 за ночь. Горячей воды не было вовсе, зато и девушек мне никто не предлагал.
   У меня вообще сложилось впечатление, что я был единственным постояльцем отеля. Возле стойки RESEPTION на полу лежали мохнатые камчатские собаки. Внимание на людей они не обращали.
   Потом буфетчица наконец появилась.
   — Я хотел бы выпить кофе.
   — Ой, а у нас нет кофе.
   — Совсем нет?
   — Ой, совсем.
   — А есть где-нибудь рядом кафе, в котором продается кофе?
   — Ой, тут рядом есть летнее кафе, только оно закрыто.
   — Закрыто? А когда отк
   роется?
   — Ой, так летом и откроется! Да только лето у нас редко бывает.
   — Нет кофе. Нет кафе, в которых есть кофе. А что у вас есть?
   — Ой, печенье есть. Корейское. Называется Choco-Pie.
   Господи, зачем я уезжал из дому?
9
   Утром следующего дня я вышел на центральную улицу Петропавловска-Камчатского.
   Народу вокруг почти не было. Большой сибирский мужчина в камуфляжной куртке и меховой шапке нес на плече целый мешок замороженных костей. Зарывшись в снег на обочине дороги, дремали бездомные псы.
   Учуяв запах из мешка, псы встрепенулись, почувствовали себя охотниками и с лаем бросились на мужчину. Он остановился, нагнулся, не спеша поднял с земли здоровенную ледяную колобаху и с чмокающим звуком влепил ее псу-предводителю в бок.
   Собаки тут же забыли об охотничьих инстинктах, заткнулись, прекратили лаять и вернулись дремать в снег.
10
   Петропавловск-Камчатский тонким слоем расползся между бухтой и двумя сопками. Будто кого-то вырвало. Ни единого дома выше пяти этажей. Ни единого здания старше тридцати лет. Ни одного, которое простоит хотя бы еще тридцать лет.
   Сами дома — осыпающиеся бетонные коробки. На стороне, обращенной к бухте, окон в них нет и стены обшиты большими листами жести. Очень похоже на тюремные бараки.
   Редкие островки оживления разбросаны по городу неравномерно. На перекрестке дорог стоят ларьки, играет музыка, ходят хорошо одетые люди. Между островками — безжизненные пустыри и строения, до третьего этажа засыпанные снегом.
   Большая улица в камчатской столице всего одна. Зато длинная: больше двадцати километров. Улица тянется вдоль сопок, потом вдоль моря и на своем протяжении восемь раз меняет название.
   Тротуаров, мест для пешеходов, на этой улице не предусмотрено. По сторонам проезжей части лежат трехметровые сугробы. Вдоль сугробов пешеходы и ходят. Асфальтированная дорога покрыта толстым слоем льда. Кое-где в ней зияют громадные ямы.
   Я дошел до автобусной остановки. На остановке молча стояла корейская семья. Спустя пару минут подошел бородатый камчатский мужчина. Очень спокойный. Подошел, сказал «здравствуйте» и замер. Руки вдоль тела.
   Мне сложно простоять полчаса без движений. Я порываюсь бежать, мечусь из стороны в сторону, много курю, сбиваю с ботинок снег. А вот мужчине это — раз плюнуть.
   Мне никак не смириться с тем, что никаких срочных дел на свете не бывает. Все уже произошло. Бежать некуда. Я специально придумываю себе занятие — лишь бы не останавливаться. Лишь бы продолжать бег.
   Жители Камчатки приняли этот мир, как мужчины. Лицом к лицу. Нашли в себе мужество просто встать и полчаса, не шевелясь, ждать автобуса.
11
   Ныряя между сопок, автобус довез меня до центра города. Центр выглядел так.
   С одной стороны стоял полуразвалившийся кинотеатр. На нем висела огромная афиша «Астролог и хиромант Тамара».
   С другой стороны высилось надгробие английского мореплавателя Кларка. После того как Джеймс Кук был съеден гавайцами, его заместитель Кларк привел корабли куковской флотилии в Петропавловск и тоже умер.
   С третьей стороны лежало море.
   Я выкурил сигарету. Над бухтой по диагонали полз вертолет. Даже он полз совсем бесшумно. Тишина на берегу была какая-то… вакуумная. Только вороны хлопали крыльями.
   Таких ворон, как здесь, я не видел нигде. Громадные, размером с пингвина. С могучими костяными носами. Похожие на летающих ящеров из третьего Юрастик-парка. Вороны лапами выкапывали из снега давно сгнивших моллюсков.
   Взлететь эти жирные твари уже не могут и лишь ходят, переваливаясь с ноги на ногу. Говорят, вороны живут триста лет. Не исключено, что некоторые из этих птиц еще помнят времена, когда Ворон Кутх был верховным божеством этих мест.
   На берегу валялось несколько покрышек и связки сгнивших канатов. Пляж был усыпан галькой. В одном месте торчал деревянный мостик. Начинался на берегу, а куда вел — неизвестно, потому что сгнил, обрушился, обрывался прямо в воду.
   В принципе это был самый центр города. Я сел на мостик и сразу начал ерзать, суетиться, думать, что, возможно, здесь не разрешается сидеть. Через двадцать минут это прошло. Еще через полчаса (в пределах видимости так и не появилось ни единого человека) прошло совсем.
   Море — глубиной от силы по колено. На дне белели маленькие камешки. Вода была очень чистая, и воздух тоже. В бухте стояли шесть больших рыболовецких кораблей и один военный, тоже большой.
   Просто стояли. Никто никуда не спешил.
   Серое небо. Серая бухта. Серые сопки. Выше ближайших сопок — ослепительные белые горы. Четыре параллельные полосы. Честно сказать, я не любитель рассматривать пейзажи. Но бухта была реально красива.
   Прекрасная молчаливая природа. Прекрасные молчаливые люди. Много ли человеку надо для счастья?
   Я думаю, что в жизни обязательно должны быть паузы. Такие дырки, когда с вами ничего не происходит. Когда не бубнит телевизор. И вас не глушит бессмысленная болтовня. Когда вы просто сидите и смотрите на мир, а мир смотрит на вас.
   Современный человек боится молчания больше, чем СПИДа. Но пока не прислушаешься, ты ничего и не услышишь, ведь так?
   Продать квартиру в Петербурге. Купить дом в Петропавловске. Часами смотреть на рассвет над бухтой. Жить в абсолютной тишине. Не подозревать о существовании МТV. Учиться у камчатских людей их молчанию.
   Впрочем, на какие бы деньги я здесь жил?
12
   Вечером в местной газете я прочел, что в часе езды от Петропавловска вторую неделю идет извержение вулкана. Заметка была крошечная. Сообщалось, что до города пепельные бомбы не долетают, а долетают только до тамошней военной части, но военные к этому привыкли.
   Рутина…
   На относительно небольшой Камчатке насчитывается почти три тысячи вулканов. Во всем остальном мире — приблизительно столько же. Действующий вулкан здесь есть даже в черте города: Авачинская сопка.
   Я спрашивал у петропавловцев:
   — Не страшно?
   — А чего? Ну, дымит. Нам не мешает.
   — Жителям Помпеи Везувий тоже до поры до времени не мешал.
   Петропавловцы пожимали плечами. Они никогда в жизни не слышали ни про Помпеи, ни про Везувий.
   Жители Камчатки настолько медлительны и нелюбопытны, что главная достопримечательность полуострова, Долина гейзеров, была открыта всего несколько десятилетий назад.
   На планете открыто всего шесть скоплений гейзеров. Причем таких, как здесь, нет больше нигде.
   Сама Долина — это пять километров чисто лунного пейзажа. Из обугленной, залитой серой поверхности к небесам бьют раскаленные фонтаны: грязь, вода и пар.
   Сама земля здесь непрерывно хлюпает, свистит, брызжет грязью, пыхтит и чавкает. По слухам, зимой Долина чертовски красива. Сам я ее так и не посмотрел: вертолетный тур туда стоит $230.
   Вообще-то на Камчатку меня командировал американский журнал. Мне было заказано четыре статьи, причем за каждую платили гораздо меньше, чем $230. Так что никакой тур покупать я не стал.
   Зато съездил в «зону Паратунка» — другую долину, тоже сплошь усыпанную бьющими из-под земли горячими источниками. Возле каждого построен небольшой пансионатик.
   Любимое место отдыха местных жителей.
13
   Это был самый холодный день за все время моего пребывания в Петропавловске. Я вышел из отеля, застегнул на куртке все кнопки, натянул шапку ниже бровей, внутри перчаток сжал руки в кулаки.
   Изо рта у меня валил густой пар. Щетина на верхней губе сразу покрылась толстым слоем инея.
   В автобусе рядом со мной сидела женщина-военная с маленькой дочкой. На женщине была толстая зимняя форма. Из-под шапки с кокардой виднелись уши с сережками.
   Местные расстояния непривычны. Три остановки на автобусе — конец города. Три остановки в другую сторону — тоже конец. Полчаса на автобусе — другой город. До «зоны Паратунка» ехать нужно было больше часа.
   В транспорте здесь никто не читает. Не читает книг, не читает газет, не разгадывает кроссвордов. Ничего в таком роде. Слова излишни в таких местах, как Камчатка. Я со своей суетливостью и многословием тоже был лишним в этом молчаливом мире.
   Я вместе со всеми просто смотрел в окно. Сопки снаружи были могучие и складчатые. Как слоновья морда. Было странно думать, что в мире есть места, откуда можно позвонить жене. И вообще было странно, что в мире есть что-то еще.
   Садясь в автобус, я спросил у водителя, где мне лучше всего сойти? Он промолчал. Я решил, что мужчина не в духе, и не настаивал. Оказалось, водитель просто думал.
   Через восемьдесят минут скачек по необъезженной камчатской дороге, он кивнул подбородком и просто сказал:
   — Вот тут.
   — Что «вот тут»?
   — Лучшее место для купания.
   Воздух был холодный и очень ясный. На горизонте виднелись белые, очень высокие горы. Прямо передо мной стояло обшарпанное здание.
   Ветки деревьев были покрыты инеем, как трубочки в коктейлях — сахарной пудрой. Холодно было так, что я почти не чувствовал ног. Вокруг не было ни единого человека. Только, зарывшись в сугроб, грелась мохнатая ездовая собака.
   Увидев меня, она попробовала тявкнуть, начала выкапываться из сугроба, но замерзла, плюнула и зарылась обратно.
   Так выглядело лучшее на Камчатке место для купания.
   Гнутые металлические буквы на фасаде здания сообщали, что передо мной пансионат «Костер». Собаку я обошел, сделав большой крюк. Я боюсь больших собак.
   Впрочем, внутри здания стены были обшиты деревом, персонал широко улыбался, а как выбираться отсюда, я не знал. Так что мне все равно пришлось бы остаться. Хотя бы на одну ночь.
   С клиентами общалась красивая высокая женщина-администратор. Номер с двуспальной кроватью, сообщила она, стоит в их пансионате $25.
   — Мне не нужна двуспальная кровать.
   — Что ли, ты один?
   — Один.
   Женщина долго переживала за меня, качала головой и говорила, что плохо человеку быть одному. Потом решила, что еще за $12 подселит мне в номер симпатичную девчонку, и на этом успокоилась.
14
   Батареи были раскаленными. Наверное, их топили кипятком из подземных источников. Да и могло ли быть холодно в пансионате, стоящем прямо на вулкане?
   Через полчаса горничная выдала мне постельное белье: подушку толщиной в ладонь и две простыни. Я сказал ей спасибо, закурил и встал перед окном.
   Было очень тихо. Опять надев шапку и перчатки, я пошел смотреть на бассейн.
   Путь из номеров к бассейну лежал через небольшую фанерную галерейку. В ней стоял стол для пинг-понга.
   Сам бассейн располагался под открытым небом. Серая, растрескавшаяся, осыпающаяся бетонная емкость. Воняло серой. Перед деревянными ступеньками, ведущими в воду, лежал вытертый коврик. К самой воде свисала ветка дерева с длинными сосульками.
   Сняв перчатку, я потрогал грязную воду. Чуть теплая. Температуры тела. Щеки щипало морозом.
   Я сел на скамейку. Вытащил сигареты. Стены были покрыты пятисантиметровым слоем инея. Ягодицы, которыми я касался скамьи, моментально замерзли.
   О том, чтобы искупаться, речи не шло. Я раздумывал, хватит ли у меня духу снять ботинок и сунуть в бассейн голую ногу?
   От воды поднимался пар. Такой густой, что, лишь докурив сигарету до конца, я разглядел: у противоположной стены бассейна целуется молодая пара. Из воды торчали только головы: белая ее и брюнетистая его. В их волосах блестели вмерзшие льдинки.
   Девушка положила молодому человеку голые руки на плечи. Влюбленные тихонечко разговаривали. Мне было слышно, о чем: так, ничего не значащее воркование.
15
   В «зону Паратунка» петропавловцы ездят отжигать. Я говорил людям, что планирую провести там ночь или даже две, и на меня смотрели со смесью зависти и сочувствия. Так смотрят на парней, сообщающих, что они спят с собственной сестрой.
   В пять вечера начали подтягиваться гости. Заплатив за номер, мужчины сразу спрашивали, где находится бар.
   Мой номер располагался недалеко от входа. Из-за дверей было слышно, как визжат и хихикают женщины.
   Натянув куртку, я вышел из номера. Вечер пятницы. Party-time. Пансионат «Костер» приобретает свой истинный вид.
   В фанерной пристройке накурено. На стол для пинг-понга выставили водку и соленые огурцы в больших банках. Рядом танцуют две невероятно толстые женщины. На стуле, нога на ногу, дремлет древний старик. К его пиджаку прикреплены орденские планки. Из беззубого рта торчит «Беломор».
   На улице, у бассейна, играет радио. Под черным приполярным небом странно звучит пляжная песенка про танцы до утра. Камчатцы, перекрикивая радио, общаются. Причем употребляют существительные, которые мне было бы неудобно произнести вслух, даже если я уроню на голую ногу топор.
   В самом бассейне надувным детским мячиком играли в пляжный волейбол. Все были пьяны. Получалось у них плохо. Еще, ради развлечения, мужчины кидали в подружек комьями снега, а те пронзительно визжали.
   Камчатские мужчины были толсты и незагорелы. На плечах у них имелись флотские или армейские татуировки. Один стал вылезать из бассейна по скользким ступенькам, поскользнулся и всем голым телом рухнул в снег.
   Женщины, не стесняясь, переодевали бюстгальтеры. Когда они улыбались, было видно: передние зубы почти у всех красоток — металлические.
   В штат пансионата включен массовик-затейник. Прокуренный мужчина пытается сделать вид, будто гости не просто накачиваются водкой, а отдыхают культурно. Мне были слышны его крики:
   — Следующий конкурс! Играем на раздевание! Победит та команда, которая, раздевшись быстрее всех, свяжет из своих трусов самую длинную гирлянду!
16
   Из-за дверей моего номера слышался диалог. Юноша лет двадцати беседовал с пожилой регистраторшей.
   — Бабуля, а у тебя газетка с телефонами есть?
   — С какими телефонами-то?
   — А с этими самыми!
   Бабуля роется в ящиках своего стола. Потом находит старую газету, в которой опубликованы телефоны контор, привозящих проституток на дом.
   — На, сынок.
   — А дорого это?
   — Не знаю, сынок. Ты позвони, спроси.
   Юноша вертит телефонный диск. Громко, не стесняясь, он договаривается с диспетчером, чтобы ему привезли двух девушек. На два часа каждую.
   — Но они точно приедут? А то мы заказывали в прошлый раз, а нас обманули. Не привезли. Как зовут? Юля? Они хоть камчатские?
   Регистраторша спрашивает, все ли ОК? Юноша тяжело вздыхает. Нет, бабуля, не все ОК. Цены оказались выше, чем он планировал. Испытывая неловкость, он спрашивает, не одолжит ли пожилая женщина ему $15? Проститутки стоят немного больше денег, чем у него есть с собой. Но с утра он все отдаст.
   Женщина улыбается и вздыхает:
   — Ну что с вами делать? Выручу конечно.
   На этой стадии я все-таки засыпаю.
17
   Часовые пояса сбили мой режим дня. Который день подряд я засыпал в восемь вечера, а просыпался в три ночи.
   Вот и сегодня. Я повалялся с выключенным светом. Потом повалялся с включенным. Снаружи тихо. Почти тихо. Только женский голос объясняет кому-то, что если клиент пьяный и заснул, то это не важно. Она его поласкает, и он проснется.
   Ночь прошла на редкость спокойно. Драка в коридоре случилась всего одна, а магнитофон в соседнем номере выключили уже в четыре утра. Наверное, не любят музыку.
   Я закуриваю и какое-то время просто рассматриваю свой номер.
   Номер был отлично отремонтирован. Дорогие обои. Модный светильник. На полу, вместо постели, лежал матрас, а на матрасе лежал я. На ковре возле моей головы валялись два окурочка «Winston-Light». Они остались от предыдущих постояльцев.
   Снаружи лежал дикий заснеженный мир. Самый дикий и самый заснеженный из всех, что я когда-нибудь видел. Прекрасная природа. Прекрасная настолько, что это понимаю даже я. И люди, которые никогда не смотрят на эту природу.
   Я натянул брюки, запер номер и пошел умываться.
   Снаружи перед входом в пансионат стоял микроавтобус. В салоне грелись проститутки. Высоченные широколицые русские девицы. Крашеные волосы. Толстые шубы. За рулем сидел толстый бородатый сутенер в рыжей дохе.
   Чуть дальше по коридору бродит охранник в синей униформе. Вечером его не было. Наверное, охранник охраняет не пансионат, а приехавших барышень.
   Основная масса отдыхающих спала. Некоторые заснули прямо на полу в коридоре. Те, кто не спал, растаскивали проституток по номерам.
   В том, что происходило вокруг, не было ничего утонченно порочного. Назвать это развратом я бы не взялся. К происходящему окружающие относились так, будто речь идет… ну, скажем, о еде. О чем-то естественном и не очень интересном. Неторопливое и молчаливое древнерусское похабство.
   У самого входа в душевую стоит группка подростков. Тощие, коротко стриженные. Из одежды только плавки и пляжные тапочки. Заискивающе улыбаются.
   Перед подростками стоит громадная проститутка. Она поводит плечами и зычно выговаривает:
   — Ну, мальчики, вы попали! Кто, говорите, первый?
   Тинейджеры улыбаются еще шире.
18
   В душевой стояло мусорное ведро. Оно было до самого верха забито пустыми бутылками из-под водки. Я включил свет, и по сторонам шарахнулись толпы тараканов. Откуда они здесь? Почти в тундре-то?
   Вода воняла серой. Зато она была настоящей горячей водой. Первый раз за все время, проведенное на Камчатке, мне удалось полностью раздеться и постоять под душем.
   После душевой мне захотелось кофе. Банка «Mоccona» и сахар были у меня с собой. Не хватало только чашки и горячей воды. Дежурная направляет меня на кухню.
   На кухне сидит молоденькая проститутка. Устала. Просто сидит. Очень маленького роста. Волосы обесцвечены перекисью. Я угощаю ее кофе. Девушка наливает себе целую чашку, но почти не пьет.
   Говорит, что ей двадцать семь (выглядит от силы на двадцать два). Сыну — одиннадцать лет. Мужа, разумеется, нет. Есть бойфренд. Ему двадцать три.
   — Я ведь раньше в городе жила. Но там — суета, гарь. Не смогла там жить.
   — В каком городе?! В Петропавловске?! Суета?!
   — У нас ведь в Паратунке тихо. Когда хочется развлечений, мы в соседний поселок ходим. Восемнадцать километров в одну сторону. Пройдешь — вроде и веселее…
   — А что там, в соседнем поселке?
   — Ничего. Мы просто так ходим. Сигареты там покупаем.
   — Ближе нет сигарет?
   — Есть. Но зачем?
   Потом на улице наконец светает. Начинается день. Похоже, он будет серым. С неба сыплется крошечный снег.
   Уезжая из пансионата, проститутки прощаются с дежурной:
   — До свидания, Тамара Николаевна.
   — До свидания, девочки.
   — Спасибо, Тамара Николаевна.
   — Не за что, девочки. Приезжайте.
19
   Едва приехав в Петропавловск, я купил себе красивый дорогой путеводитель. Вечерами, валяясь на гостиничных койках, я прочел его весь. Триста глянцевых страниц.
   Знаете, что интересно? Путеводитель был нашпигован полезной информацией. В нем указывались адреса и телефоны ресторанов, бань, баров, автозаправок, контор, позвонив в которые вы можете заказать вертолет и с борта вертолета застрелить черного камчатского медведя.
   Но адресов церквей указано там не было. Ни православной, ни католической. Никакой.
   Составители путеводителей считали, что рассказали обо всем, что может понадобиться туристу. Зачем туристу нужен храм, они искренне не понимали.
   Этот роскошный мир фонтанировал гейзерами. Голубел бухтами и сопками. Он был прекрасен, а ведь считается, что люди, которые живут рядом с прекрасной природой, тоже должны быть прекрасны.
   Люди, живущие на Камчатке, прекрасными не были.
   Эти люди были молчаливы, а я привык думать, что безмолвие и мудрость — почти синонимы. Ведь для того, чтобы услышать, нужно прислушаться. Эти люди прислушивались всю жизнь… но услышали они вовсе не то, что следовало.
   Могло ли быть иначе? Ведь на Камчатке практически нет церквей…
   Глупо ругать грудного ребенка за то, что он не говорит родителям «доброе утро!» и ходит под себя. Окружающие меня люди были вежливы и чистоплотны. Даже с унтами камчатские мужчины носят выглаженные костюмные брюки. Камчатка — единственное из всех известных мне мест, где пьяный мужик, наступив тебе на ногу, тут же извинится, при этом сказав тебе «вы».
   Но хорошими эти люди не были. Они были просто людьми.
20
   Я вернулся в свой номер. Настроение было ни к черту.
   Завтра меня здесь уже не будет. Полечу дальше. На свете есть огромное количество городов, в которых я был, но больше никогда не побываю. Вот теперь и Петропавловск.
   Я не жалел, что уеду отсюда. Я не был уверен, что мне вообще стоило сюда приезжать.
   Я полез в рюкзак, порылся в нем, нашел бревиарий. Если вы не в курсе, то бревиарий — это такая богослужебная книжица. Псалмы, разделенные на несколько ежедневных чтений: утреня, дневной час, вечерня, завершение дня.
   Первую службу следует читать рано утром. С восходом солнца. Уже больше года я начинаю каждое свое утро с того, что читаю псалмы.
   В этом городе никто не читает бревиарий. Только я. Это было известно мне на сто процентов. В этом городе совсем мало католиков. А католиков с бревиариями нет ни единого. Только я.
   Более того. На всем полуострове Камчатка и прилегающем полуострове Чукотка никто, кроме меня, не читает бревиарий. Проснувшись, ни один человек не тянется за книжечкой с разноцветными веревочными закладками. Только случайно оказавшийся здесь я.
   Бог хотел сделать людям подарок. Он придумывал этот день, желая, чтобы день стал для нас маленьким праздником. Он все сделал верно… но некому было оценить Его подарок.
   В соседних номерах спали залюбленные широкоплечими проститутками камчатцы. Накануне каждый из них выхлебал по ведру водки. Теперь у мужчин болела голова, и нужно было думать, как отдавать доброй старушке из RESEPTION взятые в долг денежки.
   Вряд ли они считали этот день подарком. А я вот считал. Грех неблагодарности — не самый страшный на свете. Но все-таки грех.
   Я открою свой бревиарий и первым на планете прочту утреню. Я восславлю Создателя моего, а уже после меня — остальной мир. Камчатка — это ведь первый часовой пояс в мире и новый день рождался сразу за окном моего пансионата.
   Глядя туда, на восток, я прочту три положенных псалма. Где-то через час другие люди прочтут точно то же самое во Владивостоке и Благовещенске. Еще через час — в Хабаровске и Маниле. Через три часа — в Иркутске и Монголии.
   Так и пойдет…
   Говорить «спасибо» не сложно. Главное начать.
   Снаружи каркали священные местные вороны с костяными носами. Вокруг лежал самый дикий край на планете. И единственным человеком, способным оценить маленький шедевр нового дня, был я.
   Я открыл книгу на первой закладке:
 
Сейчас, когда взошла заря,
Молитвы Богу вознесем,
Чтобы во всех делах дневных
Он зорко нас хранил от зла.
Пусть будет в нас душа чиста
От неразумия и зла,
Да обуздаем нашу плоть,
Храня умеренность во всем.
Чтобы, когда окончим день
И возвратится ночи час,
Мы, незапятнанные злом,
Хвалу Ему воспели вновь…
 
   Я стоял перед окном, за окном начинался новый день, и теперь все в этом дне было хорошо.
 

Три

 
1
   Книга, которую я перечитываю чаще всего в жизни, называется «Исповедь» святого Августина. Первый раз я прочел ее, когда мне было двадцать, и с тех пор читаю не реже, чем раз в год.
   Бывали, правда, тяжелые времена, когда толком почитать не удавалось. Но в основном — раз в год.
   Вы не читали? Попробуйте. Рядом со святым Августином новомодные прозаики отдыхают.
   В одном месте «Исповеди» Августин пишет о своем умершем друге. Дословно не помню, но звучит вроде бы так: «Мой друг был половиной меня. А я — половиной его. И когда друг умер, я боялся тоже умереть, чтобы друг мой не исчез совсем».
   Когда я прочел это первый раз, помню, фраза показалась мне фальшивой. То есть сказано-то, конечно, красиво… но о чем это?
   Недавно я понял — о чем.
   Я — не самый общительный парень на свете. В жизни у меня был всего один друг. Его звали Сергей Мыльник. Про него я и собираюсь вам рассказать.
2
   Я учился вместе с ним в школе. Но дружить стал только в последнем, восьмом, классе. До этого мы довольно часто дрались. Помню, как-то решили подраться в школьном туалете. Туалет был облицован белым кафелем. Раунд закончился вничью: Мыльник порвал мне пионерский галстук, а я разбил ему бровь.
   После восьмого класса из школы выперли нас обоих. Я, год поваляв дурака, пошел работать. А он в семнадцать лет женился на очень красивой девушке по имени Лена.
   Лена была девушкой из приличной семьи. Ее папа работал во французском консульстве. Не знаю, кем. Разумеется, не дипломатом… может быть, электриком или что-нибудь в этом роде.
   На свадьбу этот богатый папа смог подарить новобрачным такую диковинку, как видеомагнитофон. Еще родители купили молодоженам небольшую квартирку.
   Лена была действительно красива. Она была старше Сережи на год. У нее были рыжие, апельсинового цвета, волосы. Я был бы не прочь и сам быть рядом с такой девушкой. Но она предпочитала моего друга Мыльника.