БЕЛИНСКИЙ.А что мне делать? Ведь книга меня не под локоток берет, а за горло хватает. Мне нужно успеть шлепнуть мои мысли на бумагу, пока они не растерялись, да еще и поменять их на ходу, здесь все годится, тут не до стиля, тут дай Бог без сказуемого не остаться.
ЧААДАЕВ. Да… интересное время. (Собирается уходить, но колеблется.) Я, кстати, принес тут кое-что для Надеждина. Произведение не новое. Возможно, вы с ним уже знакомы. (Передает рукопись Белинскому, который несколько мгновений изучает ее.)
БЕЛИНСКИЙ. НО…
СТАНКЕВИЧ. ЧТО?
БЕЛИНСКИЙ. ПОНЯТНО.
ЧААДАЕВ. Да… интересное время. (Собирается уходить, но колеблется.) Я, кстати, принес тут кое-что для Надеждина. Произведение не новое. Возможно, вы с ним уже знакомы. (Передает рукопись Белинскому, который несколько мгновений изучает ее.)
БЕЛИНСКИЙ. НО…
ЧААДАЕ в. Вероятно, для публикации не подойдет.
БЕЛИНСКИЙ. ЧТО ВЫ, наверняка все не так уж плохо.
ЧААДАЕВ. Я имею в виду для публикации в России.
БЕЛИНСКИЙ. А, ну да.
ЧААДАЕВ. Я разделяю ваши чувства, здесь есть даже ваши обороты… (Берет рукопись.) Позвольте… вот, например: "…nous sommes du nombre de ces nations qui ne semblent pas faire partie integrante du genre humain, qui n'existent que pour don-ner lecon au monde…"1 БЕЛИНСКИЙ (притворяется). Ага. Ну да… конечно… в самом деле…
ЧААДАЕВ. Каким образом мы превратились в Калибана Европы? Мы стоим на одной ноге, не так ли, и должны повторить весь курс образования человека, который мы не усвоили. (Показывает.) Вот отсюда читайте.
БЕЛИНСКИЙ. Я потом прочту.
ЧААДАЕВ. ЧТО Ж… (снова собирается уходить) надо полагать, Надеждин меня известит, если он решится схлестнуться с цензором.
БЕЛИНСКИЙ (смотрит в страницы). Да… Да…
ЧААДАЕВ уходит с ощущением некоторой неловкости.
Убедившись, что Чаадаев ушел, Белинский впадает в приступ яростного самоуничижения. Он бьет себя, колотит мебель и, наконец, начинает кататься по полу. ЧААДАЕВ возвращается и застает Белинского за этим занятием. 1 "Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь урок…" (фр.) ЧААДАЕВ. Виноват, целиком моя ошибка. Я пришлю вам текст на русском. (Кланяется и уходит.) Белинский садится за стол и кладет лицо на руки.
Весна 1836 г.
БЕЛИНСКИЙ спит за столом, положив голову на руки. Он просыпается, когда входит МИХАИЛ.
МИХАИЛ. Белинский…
БЕЛИНСКИЙ. А, Бакунин… прости… Заходи! Очень рад. Садись. Который час?
МИХАИЛ. Не знаю. Надеждин здесь?
БЕЛИНСКИЙ. Нет. Он у цензора, бьется за статью.
МИХАИЛ. Черт… Ну ничего, слушай, сколько у тебя при себе денег?
БЕЛИНСКИЙ. У меня? Ты извини, если бы у меня были…
МИХАИЛ. Я в долг не прошу.
БЕЛИНСКИЙ. Ну… у меня рублей пятнадцать.
МИХАИЛ. Для начала хватит. Это будет гонорар за статью, которую я написал для "Телескопа". (Дает Белинскому несколько страниц.) Жаль, тебя не было на последнем собрании. Мы со Станкевичем открыли новую философию.
БЕЛИНСКИЙ. Я был на последнем собрании. Может, подождешь, пока Надеждин вернется? Ах, так это перевод… Фихте.
МИХАИЛ. Станкевич все проверил перед отъездом. Он отправился лечить чахотку на Кавказ. Кажется, тебе тоже туда пора. Как ты считаешь?
БЕЛИНСКИЙ. Да как же я могу?..
МИХАИЛ. Конечно, ты прав, тебе нужно сначала прочитать перевод. Фихте - вот наш человек! Теперь понятно, почему раньше все было как-то не так. Шеллинг старался меня убедить, что я всего лишь крошечная искорка сознания в Великом океане бессознательного. Но от моего Я так просто не избавишься! Каким образом я знаю, что существую? Вовсе не благодаря размышлениям! Размышляя, я исчезаю. Я знаю, что существую, когда чайка гадит мне на голову. Мир существует там, где я с ним взаимодействую. (Показывает с горбушкой черствого хлеба, которую он хватает со стола.) Я не потому ем хлеб, что он пища, а он пища оттого, что я его ем. Потому что я так решил. Я так повелел. Мир существует лишь как отпечаток моего Я. Собственное Я - это все, кроме него, ничего не существует. Наконец-то у нас есть философия, в которой все сходится! Можешь почитать, пока я напишу письмо. Сиди, сиди, я сяду за надеждин-ским столом.
БЕЛИНСКИЙ. Нет, не заходи туда, там его дожидается…
МИХАИЛ. Скажи, Белинский, что ты знаешь о Соллогубе? Говорят, он пишет.
БЕЛИНСКИЙ. ОН фат. Пишет о светском обществе. Не то чтобы заслуживает презрения, но цена ему грош.
МИХАИЛ. Красив собой? Ловкий наездник, меткий стрелок - из этих? Ничего, все равно я его отважу. Вроде бы он волочится за бедной Татьяной - Натали получила письмо от сестер… Ой, я забыл… (Открывает дверь и кричит.) Эй, человек!.. Попроси мадемуазель Беер подняться!.. Между прочим… (Дает Белинскому несколько визитных карточек.)Я тебе показывал? "Monsieur de Bacounine… Maitre de mathematiques…"1 БЕЛИНСКИЙ. ТЫ мне уже давал. Нашел себе учеников? 1 "Господин Бакунин… Учитель математики" (фр.).
МИХАИЛ. Не все сразу. Кстати, если ты узнаешь о ком-нибудь… Отец меня подвел, очень подвел. Попытался упечь меня к губернатору в Тверь. Сам виноват, что я распрощался с родным очагом… Но, Господи, как я иногда скучаю по дому. Да еще Станкевич уехал из города, и Бееры скоро отправляются в деревню… Я подумываю, не простить ли его. Может, ты приедешь к нам погостить?
БЕЛИНСКИЙ. Погостить?
МИХАИЛ. В Премухино. Будем вместе изучать Фихте.
БЕЛИНСКИЙ. Ну, я там буду глупо выглядеть.
МИХАИЛ. У нас там все довольно скромно. Все, что тебе нужно, - это новая рубашка… Рублей пятнадцать, я больше тебя никогда ни о чем не попрошу.
БЕЛИНСКИЙ. Я не могу дать. Извини, я… у меня намечается встреча.
МИХАИЛ (без обиды). Еще одна провинциальная девка?
БЕЛИНСКИЙ. Нет, та же самая.
НАТАЛИ появляется позади него.
По крайней мере, она настоящая женщина, хоть и девка.
МИХАИЛ (обращаясь к Натали). Он не тебя имеет в виду. НАТАЛИ (покорно). Я знаю. МИХАИЛ. Я собираюсь написать Татьяне, пока я здесь. БЕЛИНСКИЙ. Мадемуазель Беер… НАТАЛИ. Здравствуйте, Виссарион. Вас не было на философском кружке. БЕЛИНСКИЙ. Я был.
Тем временем Михаил наполовину зашел во внутреннюю комнату, но вернулся.
МИХАИЛ. Там кто-то спит.
БЕЛИНСКИЙ (нервно). Я же тебе говорил…
МИХАИЛ. КТО это?
БЕЛИНСКИЙ. Строганов. Издатель.
МИХАИЛ. Ничего, я его не потревожу. (Уходит во внутреннюю комнату и закрывает дверь.) БЕЛИНСКИЙ. Хотите присесть?, НАТАЛИ. Спасибо. (Садится.) Вот теперь стул существует. И я существую в том месте, где соприкасаюсь со стулом.
БЕЛИНСКИЙ. Фихте на самом деле не имел в виду… Он говорил об отпечатке сознания на природе… о собственном Я.
HAT А л и. По крайней мере, у Фихте мы все равны. Не то что Шеллинг. У того нужно было быть художником или философом, гением, чтобы служить моральным примером для нас, простых смертных.
БЕЛИНСКИЙ. Да! Совершенно верно! Полная демократия в области морали! Фихте нас снова посадил в седло!
НАТАЛИ. У Татьяны есть поклонник, граф Соллогуб. Мне ее сестры писали. Не нужно было говорить Мишелю - он теперь настроен против него и хочет, чтобы Татьяна отослала назад графские письма. А с какой стати она должна это делать? Женщина создана для того, чтобы ее боготворили. По крайней мере, русская женщина. Или немка, разумеется.?
Белинского отвлекает шум голосов из внутренней комнаты. (Внезапно.) Эта ваша настоящая женщина - Жорж Санд?
Бормотание за дверью становится оживленней и добродушней. Михаил смеется.
БЕЛИНСКИЙ. Интересно, что там происходит.
НАТАЛИ (С неожиданной страстью и гневом). Как вы смеете обзывать ее девкой?
Жорж Санд освободила себя из женского рабства! Она святая!
БЕЛИНСКИЙ (озадаченно и с тревогой). Ну что вы…
НАТАЛИ (начинает рыдать). Я хочу быть француженкой. Или испанкой или итальянкой или даже норвежкой. Хоть голландкой!.. Или любой…
МИХАИЛ выходит из внутренней комнаты с книгой в руках.
МИХАИЛ (весело). Готово! (Дает Натали свое письмо, а Белинскому - деньги.) Натали читает письмо.
БЕЛИНСКИЙ. ЭТО откуда?
МИХАИЛ. Строганов заказал мне перевод одной немецкой исторической книжки. Восемьсот рублей, половина вперед, запросто, я им всем покажу! Вот возьми - теперь ты просто обязан приехать. Пойдем, Натали, мой посох, моя ученица, сестра моя в радости и горе…
Н АТАЛ и. Это письмо ревнивого любовника! Мне ты таких писем никогда не писал.
М и хА и л. Ну что теперь еще?
НАТАЛИ. TU es vraiment un salaud! Adieu. (Запускает в него письмом и выходит.) Михаил поднимает письмо.
МИХАИЛ (переводит Белинскому). "Ты в самом деле негодяй. Прощай…" Мне пора. Увидимся в Премухине - ты должен познакомиться с сестрами. (Выходит вслед за Натали.) Промежуточная сцена: 1836 г.
Пианино. СТАНКЕВИЧ играет В четыре руки С ЛЮБОВЬЮ. ОН бросает играть и резко встает.
СТАНКЕВИЧ. Любовь! Я должен вам сказать! В ваше отсутствие я был…
ЛЮБОВЬ (помогает ему). На Кавказе.
СТАНКЕВИЧ…Будто в огне. Вы у меня не первая. Я стою перед вами… оскверненный.
ЛЮБОВЬ. ВЫ не должны об этом говорить.
СТАНКЕВИЧ. Должен, должен - мне так больно в груди, что мои губы касались другой!
ЛЮБОВЬ (пытаясь понять). Груди?
СТАНКЕВИЧ (ошарашен). Губ, других губ. (Подозрительно.) А что, Михаил рассказывал?..
ЛЮБОВЬ. Нет! В вас я нашла отражение своей внутренней жизни.
СТАНКЕВИЧ. Я прощен?
ЛЮБОВЬ. Николай, ведь и я не пришла к вам незапятнанной.
СТАНКЕВИЧ. О моя милая…
ЛЮБОВЬ. НО ПО сравнению с нашей возвышенной любовью что может значить какой-то поцелуй в беседке.
СТАНКЕВИЧ (подпрыгивает). Он вам рассказал! О Боже!
ЛЮБОВЬ. Нет!
СТАНКЕВИЧ. Кто же тогда?.. Священник!
ЛЮБОВЬ. Нет! Нет!
СТАНКЕВИЧ. Тогда что вы имеете в виду?
ЛЮБОВЬ. Барон Ренн поцеловал меня в беседке!
СТАНКЕВИЧ. ОХ! Я тоже целовался в беседке. Но мне не понравилось.
ЛЮБОВЬ. Мне тоже не понравилось. Там и было-то всего два поцелуя.
Пауза.
СТАНКЕВИЧ. Где? Л ю Б о в ь. В беседке.
Пауза. Кажется, что они сейчас поцелуются. Он теряет решительность, садится и снова начинает играть.
Декабрь 1836 г.
Крошечная комната Белинского с одним окном. В окружающем ее большем пространстве угадывается прачечная, с ее паром, чанами и сушащимся бельем. На заднем плане слышен шум прачечной - белье, ворочающееся в чанах, льющаяся вода… В комнате небольшая кровать, бюро, за которым пишут стоя, обтрепанная кушетка, на которой вперемешку лежат книги и свертки, и дровяная печка. На полу стопками лежат газеты, журналы и бумаги рядом с примитивным умывальником и ночным горшком. На кровати лежит КАТЯ, молодая женщина, в одежде и в пальто. Слышны шаги БЕЛИНСКОГО, поднимающегося по лестнице. Он входит, неся в руках всякий деревянный мусор, подобранный на улице для печки. Он не ожидает встретить здесь Катю, которая садится на кровати при звуке его шагов. Она испугана, пока не увидела, что это он.
БЕЛИНСКИЙ. Катя… Я думал, ты уже не вернешься. Я беспокоился.
КАТЯ. Я так напугалась. Полиция приходила с обыском.
БЕЛИНСКИЙ. Я знаю.
КАТЯ. Я боялась, что они снова придут.
Белинский кладет дрова для топки рядом с печкой.
БЕЛИНСКИЙ. Я затоплю, когда станет холодно.
КАТЯ. ОНИ даже в печке искали.
БЕЛИНСКИЙ. ОНИ себя прилично вели с тобой? Не оскорбляли?
КАТЯ. Кого, меня?
БЕЛИНСКИЙ (меняет тему). Ну, раз ты ничего такого не заметила… Они для допроса приходили. Надеждина отправили в ссылку. Чаадаев под следствием. (Смеется.) Цензор лишился своих трех тысяч в год. Говорят, что он пропустил статью Чаадаева за карточной игрой.
КАТЯ. Тебя не было дольше, чем ты обещал… Почему ты мне не писал?
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ же неграмотная.
КАТЯ. Ну и что.
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ права. Прости. Что же ты делала, когда кончились деньги?
КАТЯ. СВОИ драгоценности продавала.
БЕЛИНСКИЙ. Нет, надеюсь, что нет. (Он обнимает ее и ласкает через одежду.) Нет, все на месте. (Целует ее.) КАТЯ. Как там было, куда ты ездил?
БЕЛИНСКИЙ. Там была… семья. Удивительная. Я, конечно, знал, что бывают семьи. У меня у самого была семья. Но я и не представлял, что такое может быть.
КАТЯ. ТЫ мне привез что-нибудь?
БЕЛИНСКИЙ. И само это место, Премухи-но. Представь, раннее свежее утро: все чирикает и квакает, посвистывает и плещется, будто природа беседует сама с собой; и закат дышит - живой, как пламя… Там понимаешь, что Вечное и Универсальное может быть реальнее, чем твоя обыденная жизнь, чем эта комната и весь мир, замерший за ее окнами. Там начинаешь верить в возможность спасения и жизни там, в вышине, под покровом Абсолюта.
КАТЯ (у нее не хватает терпения слушать). Ты можешь мне по-человечески рассказать, как там было?
БЕЛИНСКИЙ. Ужасно.
Он сдается и начинает всхлипывать. Катя, расстроенная и встревоженная, обнимает его и держит, пока он не приходит в себя.
КАТЯ. Ничего… ничего… Ну что ты? БЕЛИНСКИЙ (оправляется). Не учись грамоте, Катя. Слова все только путают.
Они выстраиваются как им угодно, безо всякой ответственности за обещания, которые не могут выполнить, и делай с ними что хочешь! "Объективный мир - это пока бессознательная поэзия души". Что значат эти слова? "Духовный союз прекрасных душ, достигающих гармонии с Абсолютом". Что это значит?
КАТЯ. Я не знаю.
БЕЛИНСКИЙ. ОНИ ничего не значат, а ведь я понимал их так ясно!
Слышно, как Михаил топает по ступеням и кричит "Белинский!" сердитым голосом. Катя, без малейшей подсказки или беспокойства, натягивает на себя одеяло. Видно только ее лицо. МИХАИЛ вламывается с письмом в руке.
МИХАИЛ. Так, давай уж объяснимся!
БЕЛИНСКИЙ. Может быть, ты сядешь?
М и ХАИ Л. Здесь не на чем сидеть, и я не собираюсь задерживаться.
БЕЛИНСКИЙ. Тебе не понравилось мое письмо.
МИХАИЛ. Мне не нравится, когда мне читают лекцию о предмете, о котором ты не имел бы никакого понятия, если бы мы со Станкевичем не перевели его для тебя и не взяли бы тебя в ученики. Мне не нравится, когда сопливый копеечный рецензент располагается у меня в доме и начинает читать мне нотации о моем поведении, будто я коллежский асессор какой-то. Когда он оскорбляет моих родителей и строит глазки моей сестре, которая может выбирать женихов среди лучших людей губернии.
Белинский пошатывается, как от удара.
БЕЛИНСКИЙ. А… а… так вот в чем дело…
МИХАИЛ. Ха! Делал бы из себя посмешище с Александрой, мне все равно. Но я возражаю - мне мерзко, - что бедная Татьяна попалась на твое интеллектуальное кривляние, и ловила каждое твое слово, и смотрела на тебя как на… будто на… (Падает Белинскому на грудь и рыдает.) БЕЛИНСКИЙ (в смятении). Что?.. Что случилось?
МИХАИЛ. Татьяна! Татьяна! Прости меня, Белинский, прости меня, мои грехи в десять раз больше твоих! Я сам не знаю, как назвать то, что я испытываю к ней, но я пропал - все мои идеалы бессильны против моей… моей… моей ревности…
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ ревновал ко мне?
МИХАИЛ. ЭТО была пытка…
Белинский тронут. Он обнимает Михаила.
БЕЛИНСКИЙ. Бакунин, Бакунин…
Михаил замечает, что Катя пристально на него смотрит.
МИХАИЛ. О… простите, сударыня… (Он отстраняется от Белинского.) Бакунин. (Белинскому.) Мне в самом деле нужно идти. Станкевич передает привет. Я тебе говорил, что они с Любой договорились переписываться. Это секрет пока еще, но их письма прекрасны. Я их читаю Натали, и мы считаем, что он ее достоин. Варенька, к сожалению, дала слабину, - мне пришлось написать ей об этом животном, Дьякове. Но я этим занимаюсь. Извини, если я немного… ну сам знаешь… Но между нами все опять в порядке, да? Что ты будешь делать без "Телескопа"?
БЕЛИНСКИЙ. Не знаю.
МИХАИЛ (бодро). Хорошо, по крайней мере, что тебя в Сибирь не отправили. Чаадаев под домашним арестом… Ну, a bientot1, увидимся в пятницу. Ты что читаешь?
БЕЛИНСКИЙ. Фихте, разумеется. А что? 1 До скорого (фр-). 1 и ХАИ л. Читай Гегеля. Гегель - наш человек. Фихте все уговаривал объективную реальность исчезнуть. Неудивительно, что я не туда зашел! (Кланяется Кате.) Сударыня, тысяча извинений. (Уходит.)!АТЯ. ХМ!.. (Передразнивает его.) Александра!
Белинский достает из кармана маленький перочинный ножик.
ЕЛИНСКИЙ. Вот. Гляди, что Я тебе привез..AT я (довольна). У меня никогда не было перочинного ножика. ЕЛИНСКИЙ. Это все, что у меня осталось. 1ромежуточная сцена - январь, 1837 г.
Звучит музыка. АЛЕКСАНДР ПУШКИН, 37 лет, в пальто, стоит, прислонившись к косяку двери концертного зала. Он с презрением оглядывает публику, ловит чей-то взгляд, резко отворачивается и уходит. Вдалеке, будто в ином мире, слышен пистолетный выстрел.
Февраль 1837 г.
Ночь. Комната Белинского освещена лампой с сальной свечой. БЕЛИНСКИЙ, в пальто, оборачивает газетные листы вокруг собственного живота, чтобы согреться. Он кашляет в грязный платок. СТАНКЕВИЧ, тепло одетый, с улицы, расхаживает в возбуждении, держа открытую книгу.??. «ч V.-.;М '*.$:?: amp;'«"?*?::»*;:'? r.vft.rt R, «U и и* «?
СТАНКЕВИЧ. Прежде всего мы должны перестать изображать из себя Гамлетов.
БЕЛИНСКИЙ (читает текст у себя на животе). Вот послушай: "…смерть величайшего поэта из всех когда-либо живших…" Господи, как я ненавижу этих писак в манишках. Им-то что за дело? Это личная потеря, я отказываюсь делить ее с другими.
СТАНКЕВИЧ. ЕГО нравственное и духовное отчаяние происходит от нежелания признать разумность объективного мира…
БЕЛИНСКИЙ. Это она его погубила, в каком-то смысле.
СТАНКЕВИЧ. Согласен! Она была не для него. Дуэль была неизбежным столкновением противоположных Я - драматическая диалектика. Все это есть у Гегеля.
БЕЛИНСКИЙ.У Гегеля? Да она просто крутила романы!
СТАНКЕВИЧ. ЧТО ж, я не спорю. Однако на более высоком, гегельянском уровне, дуэль на шпагах представляет собой…
БЕЛИНСКИЙ. ОН стрелялся.
БЕЛИНСКИЙ. ЧТО ВЫ, наверняка все не так уж плохо.
ЧААДАЕВ. Я имею в виду для публикации в России.
БЕЛИНСКИЙ. А, ну да.
ЧААДАЕВ. Я разделяю ваши чувства, здесь есть даже ваши обороты… (Берет рукопись.) Позвольте… вот, например: "…nous sommes du nombre de ces nations qui ne semblent pas faire partie integrante du genre humain, qui n'existent que pour don-ner lecon au monde…"1 БЕЛИНСКИЙ (притворяется). Ага. Ну да… конечно… в самом деле…
ЧААДАЕВ. Каким образом мы превратились в Калибана Европы? Мы стоим на одной ноге, не так ли, и должны повторить весь курс образования человека, который мы не усвоили. (Показывает.) Вот отсюда читайте.
БЕЛИНСКИЙ. Я потом прочту.
ЧААДАЕВ. ЧТО Ж… (снова собирается уходить) надо полагать, Надеждин меня известит, если он решится схлестнуться с цензором.
БЕЛИНСКИЙ (смотрит в страницы). Да… Да…
ЧААДАЕВ уходит с ощущением некоторой неловкости.
Убедившись, что Чаадаев ушел, Белинский впадает в приступ яростного самоуничижения. Он бьет себя, колотит мебель и, наконец, начинает кататься по полу. ЧААДАЕВ возвращается и застает Белинского за этим занятием. 1 "Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь урок…" (фр.) ЧААДАЕВ. Виноват, целиком моя ошибка. Я пришлю вам текст на русском. (Кланяется и уходит.) Белинский садится за стол и кладет лицо на руки.
Весна 1836 г.
БЕЛИНСКИЙ спит за столом, положив голову на руки. Он просыпается, когда входит МИХАИЛ.
МИХАИЛ. Белинский…
БЕЛИНСКИЙ. А, Бакунин… прости… Заходи! Очень рад. Садись. Который час?
МИХАИЛ. Не знаю. Надеждин здесь?
БЕЛИНСКИЙ. Нет. Он у цензора, бьется за статью.
МИХАИЛ. Черт… Ну ничего, слушай, сколько у тебя при себе денег?
БЕЛИНСКИЙ. У меня? Ты извини, если бы у меня были…
МИХАИЛ. Я в долг не прошу.
БЕЛИНСКИЙ. Ну… у меня рублей пятнадцать.
МИХАИЛ. Для начала хватит. Это будет гонорар за статью, которую я написал для "Телескопа". (Дает Белинскому несколько страниц.) Жаль, тебя не было на последнем собрании. Мы со Станкевичем открыли новую философию.
БЕЛИНСКИЙ. Я был на последнем собрании. Может, подождешь, пока Надеждин вернется? Ах, так это перевод… Фихте.
МИХАИЛ. Станкевич все проверил перед отъездом. Он отправился лечить чахотку на Кавказ. Кажется, тебе тоже туда пора. Как ты считаешь?
БЕЛИНСКИЙ. Да как же я могу?..
МИХАИЛ. Конечно, ты прав, тебе нужно сначала прочитать перевод. Фихте - вот наш человек! Теперь понятно, почему раньше все было как-то не так. Шеллинг старался меня убедить, что я всего лишь крошечная искорка сознания в Великом океане бессознательного. Но от моего Я так просто не избавишься! Каким образом я знаю, что существую? Вовсе не благодаря размышлениям! Размышляя, я исчезаю. Я знаю, что существую, когда чайка гадит мне на голову. Мир существует там, где я с ним взаимодействую. (Показывает с горбушкой черствого хлеба, которую он хватает со стола.) Я не потому ем хлеб, что он пища, а он пища оттого, что я его ем. Потому что я так решил. Я так повелел. Мир существует лишь как отпечаток моего Я. Собственное Я - это все, кроме него, ничего не существует. Наконец-то у нас есть философия, в которой все сходится! Можешь почитать, пока я напишу письмо. Сиди, сиди, я сяду за надеждин-ским столом.
БЕЛИНСКИЙ. Нет, не заходи туда, там его дожидается…
МИХАИЛ. Скажи, Белинский, что ты знаешь о Соллогубе? Говорят, он пишет.
БЕЛИНСКИЙ. ОН фат. Пишет о светском обществе. Не то чтобы заслуживает презрения, но цена ему грош.
МИХАИЛ. Красив собой? Ловкий наездник, меткий стрелок - из этих? Ничего, все равно я его отважу. Вроде бы он волочится за бедной Татьяной - Натали получила письмо от сестер… Ой, я забыл… (Открывает дверь и кричит.) Эй, человек!.. Попроси мадемуазель Беер подняться!.. Между прочим… (Дает Белинскому несколько визитных карточек.)Я тебе показывал? "Monsieur de Bacounine… Maitre de mathematiques…"1 БЕЛИНСКИЙ. ТЫ мне уже давал. Нашел себе учеников? 1 "Господин Бакунин… Учитель математики" (фр.).
МИХАИЛ. Не все сразу. Кстати, если ты узнаешь о ком-нибудь… Отец меня подвел, очень подвел. Попытался упечь меня к губернатору в Тверь. Сам виноват, что я распрощался с родным очагом… Но, Господи, как я иногда скучаю по дому. Да еще Станкевич уехал из города, и Бееры скоро отправляются в деревню… Я подумываю, не простить ли его. Может, ты приедешь к нам погостить?
БЕЛИНСКИЙ. Погостить?
МИХАИЛ. В Премухино. Будем вместе изучать Фихте.
БЕЛИНСКИЙ. Ну, я там буду глупо выглядеть.
МИХАИЛ. У нас там все довольно скромно. Все, что тебе нужно, - это новая рубашка… Рублей пятнадцать, я больше тебя никогда ни о чем не попрошу.
БЕЛИНСКИЙ. Я не могу дать. Извини, я… у меня намечается встреча.
МИХАИЛ (без обиды). Еще одна провинциальная девка?
БЕЛИНСКИЙ. Нет, та же самая.
НАТАЛИ появляется позади него.
По крайней мере, она настоящая женщина, хоть и девка.
МИХАИЛ (обращаясь к Натали). Он не тебя имеет в виду. НАТАЛИ (покорно). Я знаю. МИХАИЛ. Я собираюсь написать Татьяне, пока я здесь. БЕЛИНСКИЙ. Мадемуазель Беер… НАТАЛИ. Здравствуйте, Виссарион. Вас не было на философском кружке. БЕЛИНСКИЙ. Я был.
Тем временем Михаил наполовину зашел во внутреннюю комнату, но вернулся.
МИХАИЛ. Там кто-то спит.
БЕЛИНСКИЙ (нервно). Я же тебе говорил…
МИХАИЛ. КТО это?
БЕЛИНСКИЙ. Строганов. Издатель.
МИХАИЛ. Ничего, я его не потревожу. (Уходит во внутреннюю комнату и закрывает дверь.) БЕЛИНСКИЙ. Хотите присесть?, НАТАЛИ. Спасибо. (Садится.) Вот теперь стул существует. И я существую в том месте, где соприкасаюсь со стулом.
БЕЛИНСКИЙ. Фихте на самом деле не имел в виду… Он говорил об отпечатке сознания на природе… о собственном Я.
HAT А л и. По крайней мере, у Фихте мы все равны. Не то что Шеллинг. У того нужно было быть художником или философом, гением, чтобы служить моральным примером для нас, простых смертных.
БЕЛИНСКИЙ. Да! Совершенно верно! Полная демократия в области морали! Фихте нас снова посадил в седло!
НАТАЛИ. У Татьяны есть поклонник, граф Соллогуб. Мне ее сестры писали. Не нужно было говорить Мишелю - он теперь настроен против него и хочет, чтобы Татьяна отослала назад графские письма. А с какой стати она должна это делать? Женщина создана для того, чтобы ее боготворили. По крайней мере, русская женщина. Или немка, разумеется.?
Белинского отвлекает шум голосов из внутренней комнаты. (Внезапно.) Эта ваша настоящая женщина - Жорж Санд?
Бормотание за дверью становится оживленней и добродушней. Михаил смеется.
БЕЛИНСКИЙ. Интересно, что там происходит.
НАТАЛИ (С неожиданной страстью и гневом). Как вы смеете обзывать ее девкой?
Жорж Санд освободила себя из женского рабства! Она святая!
БЕЛИНСКИЙ (озадаченно и с тревогой). Ну что вы…
НАТАЛИ (начинает рыдать). Я хочу быть француженкой. Или испанкой или итальянкой или даже норвежкой. Хоть голландкой!.. Или любой…
МИХАИЛ выходит из внутренней комнаты с книгой в руках.
МИХАИЛ (весело). Готово! (Дает Натали свое письмо, а Белинскому - деньги.) Натали читает письмо.
БЕЛИНСКИЙ. ЭТО откуда?
МИХАИЛ. Строганов заказал мне перевод одной немецкой исторической книжки. Восемьсот рублей, половина вперед, запросто, я им всем покажу! Вот возьми - теперь ты просто обязан приехать. Пойдем, Натали, мой посох, моя ученица, сестра моя в радости и горе…
Н АТАЛ и. Это письмо ревнивого любовника! Мне ты таких писем никогда не писал.
М и хА и л. Ну что теперь еще?
НАТАЛИ. TU es vraiment un salaud! Adieu. (Запускает в него письмом и выходит.) Михаил поднимает письмо.
МИХАИЛ (переводит Белинскому). "Ты в самом деле негодяй. Прощай…" Мне пора. Увидимся в Премухине - ты должен познакомиться с сестрами. (Выходит вслед за Натали.) Промежуточная сцена: 1836 г.
Пианино. СТАНКЕВИЧ играет В четыре руки С ЛЮБОВЬЮ. ОН бросает играть и резко встает.
СТАНКЕВИЧ. Любовь! Я должен вам сказать! В ваше отсутствие я был…
ЛЮБОВЬ (помогает ему). На Кавказе.
СТАНКЕВИЧ…Будто в огне. Вы у меня не первая. Я стою перед вами… оскверненный.
ЛЮБОВЬ. ВЫ не должны об этом говорить.
СТАНКЕВИЧ. Должен, должен - мне так больно в груди, что мои губы касались другой!
ЛЮБОВЬ (пытаясь понять). Груди?
СТАНКЕВИЧ (ошарашен). Губ, других губ. (Подозрительно.) А что, Михаил рассказывал?..
ЛЮБОВЬ. Нет! В вас я нашла отражение своей внутренней жизни.
СТАНКЕВИЧ. Я прощен?
ЛЮБОВЬ. Николай, ведь и я не пришла к вам незапятнанной.
СТАНКЕВИЧ. О моя милая…
ЛЮБОВЬ. НО ПО сравнению с нашей возвышенной любовью что может значить какой-то поцелуй в беседке.
СТАНКЕВИЧ (подпрыгивает). Он вам рассказал! О Боже!
ЛЮБОВЬ. Нет!
СТАНКЕВИЧ. Кто же тогда?.. Священник!
ЛЮБОВЬ. Нет! Нет!
СТАНКЕВИЧ. Тогда что вы имеете в виду?
ЛЮБОВЬ. Барон Ренн поцеловал меня в беседке!
СТАНКЕВИЧ. ОХ! Я тоже целовался в беседке. Но мне не понравилось.
ЛЮБОВЬ. Мне тоже не понравилось. Там и было-то всего два поцелуя.
Пауза.
СТАНКЕВИЧ. Где? Л ю Б о в ь. В беседке.
Пауза. Кажется, что они сейчас поцелуются. Он теряет решительность, садится и снова начинает играть.
Декабрь 1836 г.
Крошечная комната Белинского с одним окном. В окружающем ее большем пространстве угадывается прачечная, с ее паром, чанами и сушащимся бельем. На заднем плане слышен шум прачечной - белье, ворочающееся в чанах, льющаяся вода… В комнате небольшая кровать, бюро, за которым пишут стоя, обтрепанная кушетка, на которой вперемешку лежат книги и свертки, и дровяная печка. На полу стопками лежат газеты, журналы и бумаги рядом с примитивным умывальником и ночным горшком. На кровати лежит КАТЯ, молодая женщина, в одежде и в пальто. Слышны шаги БЕЛИНСКОГО, поднимающегося по лестнице. Он входит, неся в руках всякий деревянный мусор, подобранный на улице для печки. Он не ожидает встретить здесь Катю, которая садится на кровати при звуке его шагов. Она испугана, пока не увидела, что это он.
БЕЛИНСКИЙ. Катя… Я думал, ты уже не вернешься. Я беспокоился.
КАТЯ. Я так напугалась. Полиция приходила с обыском.
БЕЛИНСКИЙ. Я знаю.
КАТЯ. Я боялась, что они снова придут.
Белинский кладет дрова для топки рядом с печкой.
БЕЛИНСКИЙ. Я затоплю, когда станет холодно.
КАТЯ. ОНИ даже в печке искали.
БЕЛИНСКИЙ. ОНИ себя прилично вели с тобой? Не оскорбляли?
КАТЯ. Кого, меня?
БЕЛИНСКИЙ (меняет тему). Ну, раз ты ничего такого не заметила… Они для допроса приходили. Надеждина отправили в ссылку. Чаадаев под следствием. (Смеется.) Цензор лишился своих трех тысяч в год. Говорят, что он пропустил статью Чаадаева за карточной игрой.
КАТЯ. Тебя не было дольше, чем ты обещал… Почему ты мне не писал?
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ же неграмотная.
КАТЯ. Ну и что.
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ права. Прости. Что же ты делала, когда кончились деньги?
КАТЯ. СВОИ драгоценности продавала.
БЕЛИНСКИЙ. Нет, надеюсь, что нет. (Он обнимает ее и ласкает через одежду.) Нет, все на месте. (Целует ее.) КАТЯ. Как там было, куда ты ездил?
БЕЛИНСКИЙ. Там была… семья. Удивительная. Я, конечно, знал, что бывают семьи. У меня у самого была семья. Но я и не представлял, что такое может быть.
КАТЯ. ТЫ мне привез что-нибудь?
БЕЛИНСКИЙ. И само это место, Премухи-но. Представь, раннее свежее утро: все чирикает и квакает, посвистывает и плещется, будто природа беседует сама с собой; и закат дышит - живой, как пламя… Там понимаешь, что Вечное и Универсальное может быть реальнее, чем твоя обыденная жизнь, чем эта комната и весь мир, замерший за ее окнами. Там начинаешь верить в возможность спасения и жизни там, в вышине, под покровом Абсолюта.
КАТЯ (у нее не хватает терпения слушать). Ты можешь мне по-человечески рассказать, как там было?
БЕЛИНСКИЙ. Ужасно.
Он сдается и начинает всхлипывать. Катя, расстроенная и встревоженная, обнимает его и держит, пока он не приходит в себя.
КАТЯ. Ничего… ничего… Ну что ты? БЕЛИНСКИЙ (оправляется). Не учись грамоте, Катя. Слова все только путают.
Они выстраиваются как им угодно, безо всякой ответственности за обещания, которые не могут выполнить, и делай с ними что хочешь! "Объективный мир - это пока бессознательная поэзия души". Что значат эти слова? "Духовный союз прекрасных душ, достигающих гармонии с Абсолютом". Что это значит?
КАТЯ. Я не знаю.
БЕЛИНСКИЙ. ОНИ ничего не значат, а ведь я понимал их так ясно!
Слышно, как Михаил топает по ступеням и кричит "Белинский!" сердитым голосом. Катя, без малейшей подсказки или беспокойства, натягивает на себя одеяло. Видно только ее лицо. МИХАИЛ вламывается с письмом в руке.
МИХАИЛ. Так, давай уж объяснимся!
БЕЛИНСКИЙ. Может быть, ты сядешь?
М и ХАИ Л. Здесь не на чем сидеть, и я не собираюсь задерживаться.
БЕЛИНСКИЙ. Тебе не понравилось мое письмо.
МИХАИЛ. Мне не нравится, когда мне читают лекцию о предмете, о котором ты не имел бы никакого понятия, если бы мы со Станкевичем не перевели его для тебя и не взяли бы тебя в ученики. Мне не нравится, когда сопливый копеечный рецензент располагается у меня в доме и начинает читать мне нотации о моем поведении, будто я коллежский асессор какой-то. Когда он оскорбляет моих родителей и строит глазки моей сестре, которая может выбирать женихов среди лучших людей губернии.
Белинский пошатывается, как от удара.
БЕЛИНСКИЙ. А… а… так вот в чем дело…
МИХАИЛ. Ха! Делал бы из себя посмешище с Александрой, мне все равно. Но я возражаю - мне мерзко, - что бедная Татьяна попалась на твое интеллектуальное кривляние, и ловила каждое твое слово, и смотрела на тебя как на… будто на… (Падает Белинскому на грудь и рыдает.) БЕЛИНСКИЙ (в смятении). Что?.. Что случилось?
МИХАИЛ. Татьяна! Татьяна! Прости меня, Белинский, прости меня, мои грехи в десять раз больше твоих! Я сам не знаю, как назвать то, что я испытываю к ней, но я пропал - все мои идеалы бессильны против моей… моей… моей ревности…
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ ревновал ко мне?
МИХАИЛ. ЭТО была пытка…
Белинский тронут. Он обнимает Михаила.
БЕЛИНСКИЙ. Бакунин, Бакунин…
Михаил замечает, что Катя пристально на него смотрит.
МИХАИЛ. О… простите, сударыня… (Он отстраняется от Белинского.) Бакунин. (Белинскому.) Мне в самом деле нужно идти. Станкевич передает привет. Я тебе говорил, что они с Любой договорились переписываться. Это секрет пока еще, но их письма прекрасны. Я их читаю Натали, и мы считаем, что он ее достоин. Варенька, к сожалению, дала слабину, - мне пришлось написать ей об этом животном, Дьякове. Но я этим занимаюсь. Извини, если я немного… ну сам знаешь… Но между нами все опять в порядке, да? Что ты будешь делать без "Телескопа"?
БЕЛИНСКИЙ. Не знаю.
МИХАИЛ (бодро). Хорошо, по крайней мере, что тебя в Сибирь не отправили. Чаадаев под домашним арестом… Ну, a bientot1, увидимся в пятницу. Ты что читаешь?
БЕЛИНСКИЙ. Фихте, разумеется. А что? 1 До скорого (фр-). 1 и ХАИ л. Читай Гегеля. Гегель - наш человек. Фихте все уговаривал объективную реальность исчезнуть. Неудивительно, что я не туда зашел! (Кланяется Кате.) Сударыня, тысяча извинений. (Уходит.)!АТЯ. ХМ!.. (Передразнивает его.) Александра!
Белинский достает из кармана маленький перочинный ножик.
ЕЛИНСКИЙ. Вот. Гляди, что Я тебе привез..AT я (довольна). У меня никогда не было перочинного ножика. ЕЛИНСКИЙ. Это все, что у меня осталось. 1ромежуточная сцена - январь, 1837 г.
Звучит музыка. АЛЕКСАНДР ПУШКИН, 37 лет, в пальто, стоит, прислонившись к косяку двери концертного зала. Он с презрением оглядывает публику, ловит чей-то взгляд, резко отворачивается и уходит. Вдалеке, будто в ином мире, слышен пистолетный выстрел.
Февраль 1837 г.
Ночь. Комната Белинского освещена лампой с сальной свечой. БЕЛИНСКИЙ, в пальто, оборачивает газетные листы вокруг собственного живота, чтобы согреться. Он кашляет в грязный платок. СТАНКЕВИЧ, тепло одетый, с улицы, расхаживает в возбуждении, держа открытую книгу.??. «ч V.-.;М '*.$:?: amp;'«"?*?::»*;:'? r.vft.rt R, «U и и* «?
СТАНКЕВИЧ. Прежде всего мы должны перестать изображать из себя Гамлетов.
БЕЛИНСКИЙ (читает текст у себя на животе). Вот послушай: "…смерть величайшего поэта из всех когда-либо живших…" Господи, как я ненавижу этих писак в манишках. Им-то что за дело? Это личная потеря, я отказываюсь делить ее с другими.
СТАНКЕВИЧ. ЕГО нравственное и духовное отчаяние происходит от нежелания признать разумность объективного мира…
БЕЛИНСКИЙ. Это она его погубила, в каком-то смысле.
СТАНКЕВИЧ. Согласен! Она была не для него. Дуэль была неизбежным столкновением противоположных Я - драматическая диалектика. Все это есть у Гегеля.
БЕЛИНСКИЙ.У Гегеля? Да она просто крутила романы!
СТАНКЕВИЧ. ЧТО ж, я не спорю. Однако на более высоком, гегельянском уровне, дуэль на шпагах представляет собой…
БЕЛИНСКИЙ. ОН стрелялся.
СТАНКЕВИЧ. ЧТО?
БЕЛИНСКИЙ. ОН стрелялся.
СТАНКЕВИЧ. КТО стрелялся?
БЕЛИНСКИЙ. Пушкин.
СТАНКЕВИЧ. Я говорю о Гамлете.
БЕЛИНСКИЙ. О Гамлете?
СТАНКЕВИЧ. Да, о Гамлете. Пьеса называется "Гамлет". Автор - Вильям Шекспир. В пьесе есть дуэль. Ты помнишь дуэль?
БЕЛИНСКИЙ. Послушай, Станкевич, это, конечно, унизительно, но будь объективный мир так же эфемерен как отрыжка эльфа, или так же весом, как телячья отбивная… (Хватается за живот.) Ох, лучше бы не вспоминал!.. До тех пор, пока у кого-нибудь не хватит мозгов предложить мне редактировать какой-нибудь…
СТАНКЕВИЧ (вынимает из кармана конверт с деньгами). Ах да, я же с этим и пришел. Тебе нужно поехать на Кавказ на пару месяцев. Вот. Здесь не только от меня, но и от Боткина, Аксакова, Каткова… от всех членов кружка…
БЕЛИНСКИЙ. Спасибо.
СТАНКЕВИЧ. ТЫ должен привести себя в…
БЕЛИНСКИЙ.Я приведу. Не беспокойся.
СТАНКЕВИЧ. Можешь захватить с собой Гегеля. (Протягивает книгу Белинскому, который ее осторожно открывает.) БЕЛИНСКИЙ. Значит, объективный мир - это все-таки не иллюзия?
СТАНКЕВИЧ. Нет.
БЕЛИНСКИЙ. Значит, и прачечная, и кузница, и все то, что Фихте называл отпечатками моего сознания… настоящие?
СТАНКЕВИЧ. Да. Все разумное существует, и все существующее - разумно.
БЕЛИНСКИЙ. А нищета, бесправие, цензура, кнуты и унижения, судебная волокита? Министр народного просвещения? Россия?
СТАНКЕВИЧ. Существуют.
БЕЛИНСКИЙ. Как же мы этого раньше не замечали?
СТАНКЕВИЧ. Причем не только существуют, но и необходимы.
БЕЛИНСКИЙ. ЭТО почему же?
СТАНКЕВИЧ. ОНИ необходимы для поступательного движения истории, для ее диалектической логики.
БЕЛИНСКИЙ. В самом деле? Значит, получается, что… беспокоиться по этому поводу… ненавидеть все это…
СТАНКЕВИЧ. Неразумно. Грубая ошибка.
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ мне одолжишь словарь?
СТАНКЕВИЧ. БОГ знает, когда мы теперь увидимся. Врачи настаивают, чтобы я ехал лечиться на воды, в Карлсбад. Сначала заеду домой, повидаю родителей.
БЕЛИНСКИЙ. Тебя уже можно поздравить?
СТАНКЕВИЧ. Еще нет. По крайней мере, официально. (Пауза.) Белинский… скажи Любови, что для меня она слишком хороша.
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ ей подходишь. Вы можете сделать друг друга счастливыми.
СТАНКЕВИЧ. Счастье - это гармония с природой.
БЕЛИНСКИЙ. Станкевич, ты когда-нибудь испытывал… страсть?
СТАНКЕВИЧ. Я знаю, что испытал очень сильное чувство, когда она опустилась на колени, чтобы снять с Натали конек…
БЕЛИНСКИЙ. Это ТО самое.
СТАНКЕВИЧ. НО брак… он…
БЕЛИНСКИЙ…существует.
СТАНКЕВИЧ. В своем иллюзорном смысле да. И все это совместное хозяйство…
БЕЛИНСКИЙ. Существует.
СТАНКЕВИЧ. И… знаешь ли… дети.
БЕЛИНСКИЙ. Существуют.
СТАНКЕВИЧ. Семейная жизнь. Зимние вечера у камина.
БЕЛИНСКИЙ. Существуют.
СТАНКЕВИЧ. А что же тогда тень на стене [ пещеры? БЕЛИНСКИЙ.А вот это философия.
Апрель 1838 г.
Комната Белинского. Михаил переехал к Белинскому. Книги и прочий хлам, который прежде был на кушетке, теперь переместился на пол. МИХАИЛ лежит на кушетке, курит и пишет. БЕЛИНСКИЙ, в черкеске, лихорадочно пишет, стоя перед бюро, и кидает исписанные листы на пол, в кипу других страниц. На этот раз к шуму прачечной добавляется стук молота по наковальне снизу. Михаил вскакивает и открывает окно, чтобы крикнуть. Шум прачечной и стук молота становятся громче. Несколько мыльных пузырей влетают в окно. МИХАИЛ (кричит). Эй, стучите потише, черт бы вас побрал! (Он закрывает окно и начинает энергично расхаживать по комнате.) Мы заменим обложку с желтой на зеленую, чтобы читатель сразу увидел, что у "Московского наблюдателя" теперь новая редакция.
Возобновившийся стук выводит его из себя. Он вылетает из комнаты и скатывается вниз по ступенькам, громко ругаясь.
Белинский прекращает писать, чтобы снять черкеску. Он поднимает страницы с пола.
Происходит переход - месяцем позже. День. Из кузницы не слышно ни звука. Шум прачечной поутих. Белинский возбужден и доволен. Он держит "Московский наблюдатель" в зеленой обложке и листает страницы. Входит МИХАИЛ И направляется прямо к кушетке. Там он начинает запихивать свои вещи в большую сумку на ремне.?
БЕЛИНСКИЙ. Надо было поставить на обложку апрель, а не март… Возможно, с Гегелем некоторый перебор… Но твоя первая подписанная статья читается хорошо… (Он замечает, чем занят Михаил.) М и ХАИ л. Я должен ехать домой.
БЕЛИНСКИЙ. Что-нибудь случилось?
МИХАИЛ. Сельское хозяйство!
БЕЛИНСКИЙ. Что значит "сельское хозяйство"?
МИХАИЛ. ВОТ именно! Станкевич уже сколько месяцев сидит в Берлине, у профессора, который был прямым учеником Гегеля. А мой отец обещает заплатить по моим долгам, только если я соглашусь изучать сельское хозяйство!
БЕЛИНСКИЙ. Почему именно сельское хозяйство?
МИХАИЛ. Выясняется, что Премухино - это сельское хозяйство. Ты, наверное, думал, что оно просто существует само по себе, да? Такое эстетическое явление природы, вроде василька, только больше.
БЕЛИНСКИЙ. Нет, я такие думал.
МИХАИЛ. Ну, а я думал именно так. Я и не представлял, что оно окажется хозяйством. Крестьяне что-то там сеют, как сеяли их отцы; все это взрастает, его едят или скармливают скоту, и затем наступает время для нового посева. Сельская жизнь! Ничего себе тема для образованного человека! Так что придется поехать домой и объяснить все это отцу. Ну ничего, все равно я хотел увидеться с Варенькой до ее отъезда, да и Любовь себя неважно чувствует, я ее подбодрю…
БЕЛИНСКИЙ. ЧТО слышно от Станкевича?
МИХАИЛ (мрачно). Он считает, что не может больше просить денег у своего отца. Какая чепуха, честное слово! Ты бы видел их имение - тысячи душ! Если продать пару их дворовых - я три года мог бы изучать идеализм в Берлине… (Сложил вещи и собирается уходить.) По поводу "Наблюдателя", если тебе интересно, я решил, что вся эта затея с собственным журналом - ошибка.
БЕЛИНСКИЙ. Ошибка?
МИХАИЛ. Нужно все это прекратить. Мы не готовы.
БЕЛИНСКИЙ. К чему?
МИХАИЛ. МЫ ДОЛЖНЫ думать, думать, думать!
БЕЛИНСКИЙ. ЭТО ОТТОГО, что я сократил несколько абзацев в твоей статье?..
МИХАИЛ. Послушай, все очень просто. Мы не имеем права издавать журнал без серьезной подготовки.
СТАНКЕВИЧ. КТО стрелялся?
БЕЛИНСКИЙ. Пушкин.
СТАНКЕВИЧ. Я говорю о Гамлете.
БЕЛИНСКИЙ. О Гамлете?
СТАНКЕВИЧ. Да, о Гамлете. Пьеса называется "Гамлет". Автор - Вильям Шекспир. В пьесе есть дуэль. Ты помнишь дуэль?
БЕЛИНСКИЙ. Послушай, Станкевич, это, конечно, унизительно, но будь объективный мир так же эфемерен как отрыжка эльфа, или так же весом, как телячья отбивная… (Хватается за живот.) Ох, лучше бы не вспоминал!.. До тех пор, пока у кого-нибудь не хватит мозгов предложить мне редактировать какой-нибудь…
СТАНКЕВИЧ (вынимает из кармана конверт с деньгами). Ах да, я же с этим и пришел. Тебе нужно поехать на Кавказ на пару месяцев. Вот. Здесь не только от меня, но и от Боткина, Аксакова, Каткова… от всех членов кружка…
БЕЛИНСКИЙ. Спасибо.
СТАНКЕВИЧ. ТЫ должен привести себя в…
БЕЛИНСКИЙ.Я приведу. Не беспокойся.
СТАНКЕВИЧ. Можешь захватить с собой Гегеля. (Протягивает книгу Белинскому, который ее осторожно открывает.) БЕЛИНСКИЙ. Значит, объективный мир - это все-таки не иллюзия?
СТАНКЕВИЧ. Нет.
БЕЛИНСКИЙ. Значит, и прачечная, и кузница, и все то, что Фихте называл отпечатками моего сознания… настоящие?
СТАНКЕВИЧ. Да. Все разумное существует, и все существующее - разумно.
БЕЛИНСКИЙ. А нищета, бесправие, цензура, кнуты и унижения, судебная волокита? Министр народного просвещения? Россия?
СТАНКЕВИЧ. Существуют.
БЕЛИНСКИЙ. Как же мы этого раньше не замечали?
СТАНКЕВИЧ. Причем не только существуют, но и необходимы.
БЕЛИНСКИЙ. ЭТО почему же?
СТАНКЕВИЧ. ОНИ необходимы для поступательного движения истории, для ее диалектической логики.
БЕЛИНСКИЙ. В самом деле? Значит, получается, что… беспокоиться по этому поводу… ненавидеть все это…
СТАНКЕВИЧ. Неразумно. Грубая ошибка.
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ мне одолжишь словарь?
СТАНКЕВИЧ. БОГ знает, когда мы теперь увидимся. Врачи настаивают, чтобы я ехал лечиться на воды, в Карлсбад. Сначала заеду домой, повидаю родителей.
БЕЛИНСКИЙ. Тебя уже можно поздравить?
СТАНКЕВИЧ. Еще нет. По крайней мере, официально. (Пауза.) Белинский… скажи Любови, что для меня она слишком хороша.
БЕЛИНСКИЙ. ТЫ ей подходишь. Вы можете сделать друг друга счастливыми.
СТАНКЕВИЧ. Счастье - это гармония с природой.
БЕЛИНСКИЙ. Станкевич, ты когда-нибудь испытывал… страсть?
СТАНКЕВИЧ. Я знаю, что испытал очень сильное чувство, когда она опустилась на колени, чтобы снять с Натали конек…
БЕЛИНСКИЙ. Это ТО самое.
СТАНКЕВИЧ. НО брак… он…
БЕЛИНСКИЙ…существует.
СТАНКЕВИЧ. В своем иллюзорном смысле да. И все это совместное хозяйство…
БЕЛИНСКИЙ. Существует.
СТАНКЕВИЧ. И… знаешь ли… дети.
БЕЛИНСКИЙ. Существуют.
СТАНКЕВИЧ. Семейная жизнь. Зимние вечера у камина.
БЕЛИНСКИЙ. Существуют.
СТАНКЕВИЧ. А что же тогда тень на стене [ пещеры? БЕЛИНСКИЙ.А вот это философия.
Апрель 1838 г.
Комната Белинского. Михаил переехал к Белинскому. Книги и прочий хлам, который прежде был на кушетке, теперь переместился на пол. МИХАИЛ лежит на кушетке, курит и пишет. БЕЛИНСКИЙ, в черкеске, лихорадочно пишет, стоя перед бюро, и кидает исписанные листы на пол, в кипу других страниц. На этот раз к шуму прачечной добавляется стук молота по наковальне снизу. Михаил вскакивает и открывает окно, чтобы крикнуть. Шум прачечной и стук молота становятся громче. Несколько мыльных пузырей влетают в окно. МИХАИЛ (кричит). Эй, стучите потише, черт бы вас побрал! (Он закрывает окно и начинает энергично расхаживать по комнате.) Мы заменим обложку с желтой на зеленую, чтобы читатель сразу увидел, что у "Московского наблюдателя" теперь новая редакция.
Возобновившийся стук выводит его из себя. Он вылетает из комнаты и скатывается вниз по ступенькам, громко ругаясь.
Белинский прекращает писать, чтобы снять черкеску. Он поднимает страницы с пола.
Происходит переход - месяцем позже. День. Из кузницы не слышно ни звука. Шум прачечной поутих. Белинский возбужден и доволен. Он держит "Московский наблюдатель" в зеленой обложке и листает страницы. Входит МИХАИЛ И направляется прямо к кушетке. Там он начинает запихивать свои вещи в большую сумку на ремне.?
БЕЛИНСКИЙ. Надо было поставить на обложку апрель, а не март… Возможно, с Гегелем некоторый перебор… Но твоя первая подписанная статья читается хорошо… (Он замечает, чем занят Михаил.) М и ХАИ л. Я должен ехать домой.
БЕЛИНСКИЙ. Что-нибудь случилось?
МИХАИЛ. Сельское хозяйство!
БЕЛИНСКИЙ. Что значит "сельское хозяйство"?
МИХАИЛ. ВОТ именно! Станкевич уже сколько месяцев сидит в Берлине, у профессора, который был прямым учеником Гегеля. А мой отец обещает заплатить по моим долгам, только если я соглашусь изучать сельское хозяйство!
БЕЛИНСКИЙ. Почему именно сельское хозяйство?
МИХАИЛ. Выясняется, что Премухино - это сельское хозяйство. Ты, наверное, думал, что оно просто существует само по себе, да? Такое эстетическое явление природы, вроде василька, только больше.
БЕЛИНСКИЙ. Нет, я такие думал.
МИХАИЛ. Ну, а я думал именно так. Я и не представлял, что оно окажется хозяйством. Крестьяне что-то там сеют, как сеяли их отцы; все это взрастает, его едят или скармливают скоту, и затем наступает время для нового посева. Сельская жизнь! Ничего себе тема для образованного человека! Так что придется поехать домой и объяснить все это отцу. Ну ничего, все равно я хотел увидеться с Варенькой до ее отъезда, да и Любовь себя неважно чувствует, я ее подбодрю…
БЕЛИНСКИЙ. ЧТО слышно от Станкевича?
МИХАИЛ (мрачно). Он считает, что не может больше просить денег у своего отца. Какая чепуха, честное слово! Ты бы видел их имение - тысячи душ! Если продать пару их дворовых - я три года мог бы изучать идеализм в Берлине… (Сложил вещи и собирается уходить.) По поводу "Наблюдателя", если тебе интересно, я решил, что вся эта затея с собственным журналом - ошибка.
БЕЛИНСКИЙ. Ошибка?
МИХАИЛ. Нужно все это прекратить. Мы не готовы.
БЕЛИНСКИЙ. К чему?
МИХАИЛ. МЫ ДОЛЖНЫ думать, думать, думать!
БЕЛИНСКИЙ. ЭТО ОТТОГО, что я сократил несколько абзацев в твоей статье?..
МИХАИЛ. Послушай, все очень просто. Мы не имеем права издавать журнал без серьезной подготовки.
БЕЛИНСКИЙ. ПОНЯТНО.
МИХАИЛ. Ну и отлично. Значит, решено. Я пошел. (Обнимает Белинского.) Ты по-прежнему мой Виссарион.
БЕЛИНСКИЙ. Я всегда ценил твои достоинства, несомненные достоинства… Твою энергию, оптимизм… Последние месяцы, когда мы вместе читали Гегеля и готовили наш первый номер журнала, были самыми счастливыми в моей жизни. Никогда до этого я не видел в тебе столько любви, бодрости, поэзии. Таким я хочу тебя запомнить.
МИХАИЛ. Спасибо, Виссарион.
БЕЛИНСКИЙ. Я не хочу запоминать тебя тщеславным эгоистом, беспринципным грубияном, вечно выпрашивающим де- Г] нег, заносчивым наставником твоих вконец сбитых с толку сестер, которые верят только в одну философию "Мишель говорит…".
МИХАИЛ. Ну, знаешь!..
БЕЛИНСКИЙ. НО хуже всего это твое вечное бегство в абстракцию и фантазию, которое позволяет тебе не замечать, что жизнь философа - это аристократическое занятие, оплаченное потом пятисот премухинских крепостных, которые почему-то не могут достичь единения с Абсолютом.
МИХАИЛ. Ах вот как. Что-то я не помню от тебя таких слов, когда твое рыло было в той же кормушке.
БЕЛИНСКИЙ. Я всегда ценил твои достоинства, несомненные достоинства… Твою энергию, оптимизм… Последние месяцы, когда мы вместе читали Гегеля и готовили наш первый номер журнала, были самыми счастливыми в моей жизни. Никогда до этого я не видел в тебе столько любви, бодрости, поэзии. Таким я хочу тебя запомнить.
МИХАИЛ. Спасибо, Виссарион.
БЕЛИНСКИЙ. Я не хочу запоминать тебя тщеславным эгоистом, беспринципным грубияном, вечно выпрашивающим де- Г] нег, заносчивым наставником твоих вконец сбитых с толку сестер, которые верят только в одну философию "Мишель говорит…".
МИХАИЛ. Ну, знаешь!..
БЕЛИНСКИЙ. НО хуже всего это твое вечное бегство в абстракцию и фантазию, которое позволяет тебе не замечать, что жизнь философа - это аристократическое занятие, оплаченное потом пятисот премухинских крепостных, которые почему-то не могут достичь единения с Абсолютом.
МИХАИЛ. Ах вот как. Что-то я не помню от тебя таких слов, когда твое рыло было в той же кормушке.