Он в разное время жил на обоих побережьях, а по окончании университета решил поселиться в центре — в Чикаго, где работает в знаменитом травмоцентре, который сам же и основал.
Этот канал так же обещал держать телезрителей в курсе последних новостей относительно Джейса Коултона, после чего перешел к другим темам.
Как и все другие каналы.
Джулия вернулась на канал «Фокс», приглушила звук и задумалась о том, что ей довелось узнать. Двенадцатого февраля, когда ее беременность подверглась смертельной опасности, Джейс, рискуя жизнью, бросился спасать другую мать и ее ребенка.
И спас. Их обоих. Всех их. Обеих матерей, обоих младенцев — мальчика и свою дочь.
Ах, Джейс! Невидящим взором Джулия смотрела на шоколадный торт в виде сердца на телевизионном экране. Мысленно она видела другой образ — фотографию Джейса, которую перед этим демонстрировали каналы «Фокс» и 99-й.
Это было его недавнее фото, и он был весьма похож на человека, которого она любила, — красивого, серьезного, сосредоточенного.
Но Джулия доподлинно знала, что он нисколько не похож на фотографию пастушка-подростка, опубликованную двадцать два года назад в «Логанвилл стар». Ни Трой Логан, ни Роули Рамзи, ни даже миссис Бирс, увидев фото доктора Джейса Коултона, не признают в нем Сэма. Да и биография в том виде, в каком она была представлена телеканалом, не дает никакого ключа к пониманию образа Джейса. Колорадо не было даже упомянуто, а уж тем более Логанвилл. Два года с момента его ухода из Саванны и до поступления в школу в этой биографии вообще не фигурируют. Либо этот пробел не был замечен, либо, будучи замечен, сознательно опущен.
И не было никакой связи между Джейсом и ею. Алексис не рассказала всей правды о своих отношениях с Джейсом и никогда не расскажет, тем более не упомянет имени Джулии, которой передала свой билет первого класса на самолет. И в Логанвилле Джулия говорила о Тирнее и Канзасе, а вовсе не о Лондоне и любви.
Секрету Джейса ничто не угрожает. Хочется надеяться, что и ему самому тоже.
Да. Если только… А что, если какой-нибудь въедливый репортер решит изучить почту Джейса по случаю Дня святого Валентина? Узнать, сколько романтических любовных посланий получил красавец травмохирург?
Это расследование поначалу может выглядеть вполне невинно. Под видом сообщения некоторых бытовых подробностей, а вовсе не шпионажа. Однако объемистые пакеты, отправленные по почте двенадцатого числа, могут кое-кого заинтриговать. Но нет, привратника дома на Лейк-Шор-драйв, где живет Джейс, нельзя подкупить. Он не покажет им пакеты, потому что очень уважает Джейса.
Государственный департамент не намерен вести переговоры с террористами, даже ради мужественного доктора. Однако без сомнения, будут приняты энергичные меры, чтобы убедить террористов освободить пленника. Энтузиазма, однако, поубавится, если станет известно, что вся существующая дипломатическая валюта будет потрачена на убийцу. И ценность Джейса для тех, кто взял его в плен, также резко уменьшится. Они могут причинить ему вред и даже убить его, сделав тем самым подарок Соединенным Штатам и освободив налогоплательщиков от расходов, связанных с судебными издержками и содержанием в тюрьме.
Визитная карточка Джейса все еще лежала в бумажнике Джулии. Она вынула ее, освободила от защитного пластикового футляра и некоторое время смотрела на дорогой почерк на обороте. А затем набрала чикагский номер адвоката Джейса — человека, которому он доверял. Абсолютно.
— Гарек Макинтайр.
— О, мистер Макинтайр!.. Я… должно быть, это прямая связь с вами?
Это была не просто прямая связь, это была связь, доступная весьма ограниченному кругу лиц. Гарек сразу узнавал голоса тех немногих, кто знал этот номер. Этот женский голос был ему незнаком.
— Могу я помочь вам, мисс…
— Хейли. Джулия Хейли. Я…
— Джулия, — тихо перебил ее Гарек. — Я Гарек, и я думал о том, чтобы позвонить вам. — «Думал о вас, интересовался вами, беспокоился о вас — из-за Джейса».
— Вы знаете меня?
— Да. — Женщина, которой за несколько часов до отъезда на войну Джейс Коултон оставил все свое состояние. Джейс никогда не думал о завещании, за исключением того короткого промежутка времени, когда он поверил, что может стать отцом ребенка Алексис. Тогда были сделаны срочные распоряжения, чтобы ребенок был обеспечен. А затем были распоряжения в отношении Джулии. — Джейс позвонил мне из Лондона перед своим отъездом. Он сказал, что дал вам мои координаты, а мне он оставил ваш телефон в Сиэтле. Я собирался позвонить вам сегодня, примерно через час, чтобы поделиться информацией, которая мне известна.
— Вы знаете больше, чем сообщают в телевизионных новостях?
— Да. Немного больше.
Информация пришла от благодарных граждан, находящихся на нелегальном положении, от подвергшихся ограблению горожан, которым Джейс неутомимо помогал. Они сообщили, что травмохирург жив. И здоров. Пулевое ранение оказалось легким и уже заживало.
Джейса держали в главном штабе недавно сформированной армии, в крепости, оснащенной современным оружием и расположенной в горах.
Джулия сказала:
— Джейс не захочет, чтобы кто-то рисковал жизнью ради того, чтобы его спасти.
— Есть люди, которых специально учат рисковать, Джулия. Тех, кто готов к этому. — Гарек Макинтайр очень хорошо знал таких людей. Он был одним из них. Когда-то. Одним из лучших.
— Но Джейс не захочет этого, Гарек. Ему это не по душе.
— Сейчас не планируется операция по спасению, — объяснил Гарек. — Пока что. С Джейеом все в порядке. Он работает, лечит раненых другой стороны.
— Не потому ли они его и похитили? Им требуется помощь хирурга?
— Я… да. Конечно. И это означает, Джулия, что с ним обращаются хорошо. — Гарек обругал себя за секундное колебание. Но кажется, он быстро спохватился.
Однако не столь быстро.
— Что еще? — спросила Джулия. — Пожалуйста, скажите мне. Джейс говорил, что если мне что-то понадобится и я не смогу с ним связаться, я должна обратиться к вам. Я нуждаюсь в вас, Гарек. Пожалуйста, я должна все знать. Даже самое печальное.
«Она изумительная, — говорил ему Джейс. — Бесстрашная и сильная».
— Хорошо. Но это только предположение, Джулия. Мы точно не знаем. Есть, однако, опасение, что группа, которая развязала гражданскую войну, проводит расследование в отношении некоторых лиц, направленных туда для оказания помощи. Даже простейшее расследование способно выявить не только медицинскую компетентность Джейса, но и величину его состояния, которое он приумножил, работая в таких местах, как Афганистан, Найроби, Косово, и тогда возникнет подозрение, что им руководит не только альтруизм.
— Ах нет! — шепотом воскликнула Джулия. — Они могут подумать, что он работает на правительство?
— Такай вариант тоже имеется.
Джулия закрыла глаза, что было ошибкой. Перед ней возник образ американского заложника, которого люди, взявшие его в плен, казнят за шпионаж. Она открыла глаза, увидела снежинку и радугу и спросила:
— А вы сейчас работаете?
Вопрос его удивил. Однако он удивился еще больше, услышав свой голос:
— Когда-то работал. — Странно, почему он сказал ей правду?
— Я так боюсь за него.
«Она изумительная, Гарек. Бесстрашная и сильная».
— Я знаю, Джулия. Я тоже. Но я поделился с вами лишь предположениями. Что же касается фактов, то они благоприятны. Джейс жив, здоров и представляет ценность для тех, кто его держит в плену.
— А еще он ухаживает за ранеными, — пробормотала Джулия. — И это очень важно для него — делать что-то полезное.
— Да, это так. Я позвоню вам сразу же, как только появятся какие-нибудь новые данные.
— Любого сорта.
— Любого сорта.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Я…
— Да?
— Понимаете, я сделала нечто такое, что, боюсь, может навредить Джейсу.
— Расскажите мне, — спокойно попросил Гарек, не представляя себе, как Джулия может кому-то навредить, тем более Джейсу.
— Два дня назад я отправила ему домой по почте пакет. Если он попадет в недобрые руки, в руки прессы…
— Он не попадет. Вся почта Джейса направляется на мой адрес. Это обычная практика, когда он отсутствует продолжительное время. Мы сохраняем ее в нераспечатанном виде до его приезда. Если он задерживается, мы оплачиваем счета, которые приходят на его имя. Ваш пакет пока не пришел, но сегодня еще не было почты. Как только он придет, я позвоню вам, если хотите.
— Да. Благодарю вас.
— Могу я хранить его у себя невскрытым до того момента, пока не появится возможность лично передать его Джейсу?
— Да. Пожалуйста.
Прежде чем завершить разговор, Гарек попросил Джулию подтвердить, что имеющийся в его распоряжении телефон правилен. В ответ на ее взволнованную просьбу, чтобы он каким-то образом сообщил ей о звонке, если ее не будет дома или линия окажется занятой, он ее успокоил:
— Я непременно дозвонюсь.
Гарек поинтересовался, есть ли у нее рабочий телефон.
Без малейшего колебания Джулия ответила, что она будет работать дома.
Это будет рисование, поняла она после окончания разговора и твердого обещания Гарека снабжать ее абсолютно любой информацией.
Она создаст акварельные образы Сиэтла в собственной палитре. Увиденные ее собственным взглядом.
План у нее был. И шел он от Джейса. От Джейса ее сновидений. Именно он нашептывал ей это во сне, и его слова казались ей разумными и важными, пока она спала, но как-то меркли, стоило ей проснуться.
Сейчас слова Джейса звучали для нее как никогда отчетливо. И еще это было связано с Уинни. Поскольку Джейс в ее сновидениях говорил, что она должна послать акварели Уинни в «Холмарк». Да, именно в «Холмарк» — компании подойдут образы Уинни для их знаменитых поздравительных открыток. Там оценят ее фантазию, ее магию, ее мажорный взгляд на мир.
— Я собираюсь начать рисовать, — объяснила Джулия своей дочери. — Дома. Мы обе будем рисовать. И это будет очень интересно.
Джулия некоторое время любовалась крошечными радугами, плясавшими в кристалле-снежинке. Затем тихо сказала своей дочке:
— Думаю, мы должны позвонить твоей тете Гейлен. Поздравить ее с Днем святого Валентина. — Расскажет ли она о хирурге, который взят в качестве заложника на чужой земле? Возможно, да. Возможно, и нет. Однако Гейлен никогда не узнает — Джулия ей не скажет, — что это тот человек, которого она встретила в Лондоне и который ей так помог, так много ей дал, который так хотел ее тогда, когда они были вместе, но больше этого не хочет. Джулия уже рассказала Гейлен об этом. Но она не назвала имя Джейса. Хотя могла бы назвать, если бы Гейлен подтолкнула ее к этому. Но этого не произошло. — Я так рада, что не назвала ей имя твоего отца. Она была бы страшно обеспокоена и захотела бы, чтобы мы приехали в Манхэттен и остались у нее. Но мы должны быть здесь, моя малышка, где мы по мысли отца и должны быть. Здесь, в этом Эмералд-Сити, в этом волшебном месте. Будем рисовать акварели и наблюдать за полетами колибри. И разговаривать с Гейлен. О разных приятных вещах. Но о тебе я ей все-таки не скажу. Хотя ты для меня — самое большое счастье. Но это секрет, моя милая малышка. Как и твой папа.
Твой папа…
Глава 18
Глава 19
Этот канал так же обещал держать телезрителей в курсе последних новостей относительно Джейса Коултона, после чего перешел к другим темам.
Как и все другие каналы.
Джулия вернулась на канал «Фокс», приглушила звук и задумалась о том, что ей довелось узнать. Двенадцатого февраля, когда ее беременность подверглась смертельной опасности, Джейс, рискуя жизнью, бросился спасать другую мать и ее ребенка.
И спас. Их обоих. Всех их. Обеих матерей, обоих младенцев — мальчика и свою дочь.
Ах, Джейс! Невидящим взором Джулия смотрела на шоколадный торт в виде сердца на телевизионном экране. Мысленно она видела другой образ — фотографию Джейса, которую перед этим демонстрировали каналы «Фокс» и 99-й.
Это было его недавнее фото, и он был весьма похож на человека, которого она любила, — красивого, серьезного, сосредоточенного.
Но Джулия доподлинно знала, что он нисколько не похож на фотографию пастушка-подростка, опубликованную двадцать два года назад в «Логанвилл стар». Ни Трой Логан, ни Роули Рамзи, ни даже миссис Бирс, увидев фото доктора Джейса Коултона, не признают в нем Сэма. Да и биография в том виде, в каком она была представлена телеканалом, не дает никакого ключа к пониманию образа Джейса. Колорадо не было даже упомянуто, а уж тем более Логанвилл. Два года с момента его ухода из Саванны и до поступления в школу в этой биографии вообще не фигурируют. Либо этот пробел не был замечен, либо, будучи замечен, сознательно опущен.
И не было никакой связи между Джейсом и ею. Алексис не рассказала всей правды о своих отношениях с Джейсом и никогда не расскажет, тем более не упомянет имени Джулии, которой передала свой билет первого класса на самолет. И в Логанвилле Джулия говорила о Тирнее и Канзасе, а вовсе не о Лондоне и любви.
Секрету Джейса ничто не угрожает. Хочется надеяться, что и ему самому тоже.
Да. Если только… А что, если какой-нибудь въедливый репортер решит изучить почту Джейса по случаю Дня святого Валентина? Узнать, сколько романтических любовных посланий получил красавец травмохирург?
Это расследование поначалу может выглядеть вполне невинно. Под видом сообщения некоторых бытовых подробностей, а вовсе не шпионажа. Однако объемистые пакеты, отправленные по почте двенадцатого числа, могут кое-кого заинтриговать. Но нет, привратника дома на Лейк-Шор-драйв, где живет Джейс, нельзя подкупить. Он не покажет им пакеты, потому что очень уважает Джейса.
Государственный департамент не намерен вести переговоры с террористами, даже ради мужественного доктора. Однако без сомнения, будут приняты энергичные меры, чтобы убедить террористов освободить пленника. Энтузиазма, однако, поубавится, если станет известно, что вся существующая дипломатическая валюта будет потрачена на убийцу. И ценность Джейса для тех, кто взял его в плен, также резко уменьшится. Они могут причинить ему вред и даже убить его, сделав тем самым подарок Соединенным Штатам и освободив налогоплательщиков от расходов, связанных с судебными издержками и содержанием в тюрьме.
Визитная карточка Джейса все еще лежала в бумажнике Джулии. Она вынула ее, освободила от защитного пластикового футляра и некоторое время смотрела на дорогой почерк на обороте. А затем набрала чикагский номер адвоката Джейса — человека, которому он доверял. Абсолютно.
— Гарек Макинтайр.
— О, мистер Макинтайр!.. Я… должно быть, это прямая связь с вами?
Это была не просто прямая связь, это была связь, доступная весьма ограниченному кругу лиц. Гарек сразу узнавал голоса тех немногих, кто знал этот номер. Этот женский голос был ему незнаком.
— Могу я помочь вам, мисс…
— Хейли. Джулия Хейли. Я…
— Джулия, — тихо перебил ее Гарек. — Я Гарек, и я думал о том, чтобы позвонить вам. — «Думал о вас, интересовался вами, беспокоился о вас — из-за Джейса».
— Вы знаете меня?
— Да. — Женщина, которой за несколько часов до отъезда на войну Джейс Коултон оставил все свое состояние. Джейс никогда не думал о завещании, за исключением того короткого промежутка времени, когда он поверил, что может стать отцом ребенка Алексис. Тогда были сделаны срочные распоряжения, чтобы ребенок был обеспечен. А затем были распоряжения в отношении Джулии. — Джейс позвонил мне из Лондона перед своим отъездом. Он сказал, что дал вам мои координаты, а мне он оставил ваш телефон в Сиэтле. Я собирался позвонить вам сегодня, примерно через час, чтобы поделиться информацией, которая мне известна.
— Вы знаете больше, чем сообщают в телевизионных новостях?
— Да. Немного больше.
Информация пришла от благодарных граждан, находящихся на нелегальном положении, от подвергшихся ограблению горожан, которым Джейс неутомимо помогал. Они сообщили, что травмохирург жив. И здоров. Пулевое ранение оказалось легким и уже заживало.
Джейса держали в главном штабе недавно сформированной армии, в крепости, оснащенной современным оружием и расположенной в горах.
Джулия сказала:
— Джейс не захочет, чтобы кто-то рисковал жизнью ради того, чтобы его спасти.
— Есть люди, которых специально учат рисковать, Джулия. Тех, кто готов к этому. — Гарек Макинтайр очень хорошо знал таких людей. Он был одним из них. Когда-то. Одним из лучших.
— Но Джейс не захочет этого, Гарек. Ему это не по душе.
— Сейчас не планируется операция по спасению, — объяснил Гарек. — Пока что. С Джейеом все в порядке. Он работает, лечит раненых другой стороны.
— Не потому ли они его и похитили? Им требуется помощь хирурга?
— Я… да. Конечно. И это означает, Джулия, что с ним обращаются хорошо. — Гарек обругал себя за секундное колебание. Но кажется, он быстро спохватился.
Однако не столь быстро.
— Что еще? — спросила Джулия. — Пожалуйста, скажите мне. Джейс говорил, что если мне что-то понадобится и я не смогу с ним связаться, я должна обратиться к вам. Я нуждаюсь в вас, Гарек. Пожалуйста, я должна все знать. Даже самое печальное.
«Она изумительная, — говорил ему Джейс. — Бесстрашная и сильная».
— Хорошо. Но это только предположение, Джулия. Мы точно не знаем. Есть, однако, опасение, что группа, которая развязала гражданскую войну, проводит расследование в отношении некоторых лиц, направленных туда для оказания помощи. Даже простейшее расследование способно выявить не только медицинскую компетентность Джейса, но и величину его состояния, которое он приумножил, работая в таких местах, как Афганистан, Найроби, Косово, и тогда возникнет подозрение, что им руководит не только альтруизм.
— Ах нет! — шепотом воскликнула Джулия. — Они могут подумать, что он работает на правительство?
— Такай вариант тоже имеется.
Джулия закрыла глаза, что было ошибкой. Перед ней возник образ американского заложника, которого люди, взявшие его в плен, казнят за шпионаж. Она открыла глаза, увидела снежинку и радугу и спросила:
— А вы сейчас работаете?
Вопрос его удивил. Однако он удивился еще больше, услышав свой голос:
— Когда-то работал. — Странно, почему он сказал ей правду?
— Я так боюсь за него.
«Она изумительная, Гарек. Бесстрашная и сильная».
— Я знаю, Джулия. Я тоже. Но я поделился с вами лишь предположениями. Что же касается фактов, то они благоприятны. Джейс жив, здоров и представляет ценность для тех, кто его держит в плену.
— А еще он ухаживает за ранеными, — пробормотала Джулия. — И это очень важно для него — делать что-то полезное.
— Да, это так. Я позвоню вам сразу же, как только появятся какие-нибудь новые данные.
— Любого сорта.
— Любого сорта.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Я…
— Да?
— Понимаете, я сделала нечто такое, что, боюсь, может навредить Джейсу.
— Расскажите мне, — спокойно попросил Гарек, не представляя себе, как Джулия может кому-то навредить, тем более Джейсу.
— Два дня назад я отправила ему домой по почте пакет. Если он попадет в недобрые руки, в руки прессы…
— Он не попадет. Вся почта Джейса направляется на мой адрес. Это обычная практика, когда он отсутствует продолжительное время. Мы сохраняем ее в нераспечатанном виде до его приезда. Если он задерживается, мы оплачиваем счета, которые приходят на его имя. Ваш пакет пока не пришел, но сегодня еще не было почты. Как только он придет, я позвоню вам, если хотите.
— Да. Благодарю вас.
— Могу я хранить его у себя невскрытым до того момента, пока не появится возможность лично передать его Джейсу?
— Да. Пожалуйста.
Прежде чем завершить разговор, Гарек попросил Джулию подтвердить, что имеющийся в его распоряжении телефон правилен. В ответ на ее взволнованную просьбу, чтобы он каким-то образом сообщил ей о звонке, если ее не будет дома или линия окажется занятой, он ее успокоил:
— Я непременно дозвонюсь.
Гарек поинтересовался, есть ли у нее рабочий телефон.
Без малейшего колебания Джулия ответила, что она будет работать дома.
Это будет рисование, поняла она после окончания разговора и твердого обещания Гарека снабжать ее абсолютно любой информацией.
Она создаст акварельные образы Сиэтла в собственной палитре. Увиденные ее собственным взглядом.
План у нее был. И шел он от Джейса. От Джейса ее сновидений. Именно он нашептывал ей это во сне, и его слова казались ей разумными и важными, пока она спала, но как-то меркли, стоило ей проснуться.
Сейчас слова Джейса звучали для нее как никогда отчетливо. И еще это было связано с Уинни. Поскольку Джейс в ее сновидениях говорил, что она должна послать акварели Уинни в «Холмарк». Да, именно в «Холмарк» — компании подойдут образы Уинни для их знаменитых поздравительных открыток. Там оценят ее фантазию, ее магию, ее мажорный взгляд на мир.
— Я собираюсь начать рисовать, — объяснила Джулия своей дочери. — Дома. Мы обе будем рисовать. И это будет очень интересно.
Джулия некоторое время любовалась крошечными радугами, плясавшими в кристалле-снежинке. Затем тихо сказала своей дочке:
— Думаю, мы должны позвонить твоей тете Гейлен. Поздравить ее с Днем святого Валентина. — Расскажет ли она о хирурге, который взят в качестве заложника на чужой земле? Возможно, да. Возможно, и нет. Однако Гейлен никогда не узнает — Джулия ей не скажет, — что это тот человек, которого она встретила в Лондоне и который ей так помог, так много ей дал, который так хотел ее тогда, когда они были вместе, но больше этого не хочет. Джулия уже рассказала Гейлен об этом. Но она не назвала имя Джейса. Хотя могла бы назвать, если бы Гейлен подтолкнула ее к этому. Но этого не произошло. — Я так рада, что не назвала ей имя твоего отца. Она была бы страшно обеспокоена и захотела бы, чтобы мы приехали в Манхэттен и остались у нее. Но мы должны быть здесь, моя малышка, где мы по мысли отца и должны быть. Здесь, в этом Эмералд-Сити, в этом волшебном месте. Будем рисовать акварели и наблюдать за полетами колибри. И разговаривать с Гейлен. О разных приятных вещах. Но о тебе я ей все-таки не скажу. Хотя ты для меня — самое большое счастье. Но это секрет, моя милая малышка. Как и твой папа.
Твой папа…
Глава 18
Ответ из «Холмарка» пришел в середине марта, спустя двадцать две минуты после того, как Джулия поставила сладкий нектар в кормушки колибри и повесила их в проеме кухонного окна.
Как всегда, сердце у нее застучало от страха и надежды, когда зазвонил телефон. Через месяц после Дня святого Валентина Гарек, как и обещал, позвонил ей. Новости по-прежнему были добрые. Джейс продолжал лечить раненых солдат, и отношение к нему со стороны похитителей пока оставалось доброжелательным.
Гейлен тоже звонила, сообщила приятные новости о своей повседневной жизни. Был звонок и от Уилсонов, которые не хотели надоедать, однако беспокоились по поводу того, как Джулия присматривает за домом и за колибри.
И вот теперь звонок из «Холмарка».
Компания по изготовлению поздравительных открыток заинтересовалась представленными произведениями. Она готова взять их все. Нет ли у Джулии еще? Нет, ответила Джулия. Произведений в духе Уинни у нее нет. У нее есть ее собственные акварели.
Люди из компании «Холмарк» опасались, что ее пейзажи Эмералд-Сити будут слишком банальны, тем более после того, как она назвала акварели, которые к тому времени сделала: вишневые деревья в ее дворе в розовом цвету, вид из окна на озеро Вашингтон и гору Рейнир.
Впрочем, это не имело значения. Коллекция Уинни великолепна. И обширна. И они уже запланировали три серии. Одна из девяти открыток будет изображать оленей Уинни, двенадцать других — ее ангелов и восемнадцать — мир глазами Уинни: бирюзовое кукурузное поле, сиреневые дубы, кремовые клены, индиговые, в позолоте, березы. И еще зори и закаты Уинни, ее сумерки. И облака. И конечно, Флоппи.
Еще была рождественская елка Уинни… и ясли на лиловом снегу под золотистым небом с аквамариновой луной и единственной розовато-лиловой звездой.
Компания пока не решила, как эти рождественские акварели будут скомплектованы. И проданы. Но они будут проданы, как будут проданы все картины Уинни.
Никаких других акварелей от Джулии Хейли больше не ждали. Просто это было обычной практикой — находя нового художника, спрашивать, нет ли у него еще чего-нибудь. Но когда Джулия отправила в Канзас-Сити свои акварели с пейзажами Эмералд-Сити…
Она не упомянула в телефонном разговоре, что цветение вишен было изображено через призму кристалла снежинки, а взгляд на величественную белую гору и сапфировую поверхность озера открывался с кресла, украшенного цветами, которое словно приглашало в него сесть.
«Бабушкино кресло» — такое название дала Джулия акварели, когда ее спросили, как она называется. А волшебный цветущий вишневый сад она назвала «Любовь».
Компания «Холмарк» готова была взять все, что Джулия может им дать. Цветы? Да, прекрасно. Рододендроны, азалии, нарциссы, тюльпаны. Колибри? Конечно! И веселье в кафе «У Старбука» — а-ля Тулуз-Лотрек, определили они для себя.
Что угодно. Когда угодно. Они не хотят оказывать на нее давление.
Джулия не ощущала никакого давления. Она была там, где хотела быть. Днем рисовала за кухонным столом под снежинкой, ночью в сновидениях совершала путешествия к Джейсу. В окруженную лесом крепость, где его держали.
Джулия наблюдала за тем, как он лечил раненых солдат. Многие из них были совсем мальчишками. Она предлагала свою помощь, но Джейс говорил ей «нет». Будет гораздо безопаснее, говорил он, если она останется невидимой.
Но если она станет парить над головой, будучи видимой только ему, он будет рад поговорить с ней.
«Я не чувствую себя вполне счастливым, — признавался он с едва заметной улыбкой. — Мне не нравится, что меня держат здесь против моей воли. Но я не просто пленник, Джулия. Эти дети, эти мальчишки-солдаты — они тоже пленники».
Джулия рассказывала ему об Эмералд-Сити, потому что он хотел знать обо всем. О его замечательных дождях. О пышной, роскошной зелени.
Рассказывала ли она ему о страшной правде Логанвилла? Конечно же, нет. Как не рассказывала она этому мужчине, который готов был жениться без любви на беременной Алексис, и о его малышке-девочке. Джейсу и без того хватало страданий в его заточении.
Джулия была в своих снах чрезвычайно осторожна, чтобы не проговориться о девочке… хотя именно Джейс дал ей имя.
Однажды в начале апреля Джулия явилась во сне к Джейсу, видимая ему одному, и он заговорил тихо, так, что могли слышать только она и Софи — маленькая девочка, которая в самолете ворвалась, пританцовывая и смеясь, в салон первого класса.
Действительно ли она Софи? Или Джозефина? Нет, ответил себе Джейс. Если бы она была Джозефина, то уменьшительное имя было бы Джози, а не Софи.
«Джози, — прошептал он. — Какое симпатичное имя».
— У нас вся семья носит имена, начинающиеся с одной согласной, — сказала Джулия утром своей еще не родившейся дочери. — Джози, Джулия и Джейс. Наша семья состоит из трех человек, моя драгоценная, как семьи колибри, которые вылетают на свободу.
В мае Алексис Аллен получила «Эмми» за исполнение главной женской роли в дневном сериале. Ее речь при вручении была страстной и захватывающей, но в ней она даже мимоходом не упомянула героя-заложника Джейса Коултона. Такие вопиющие оплошности случались, разумеется, и с другими актерами. Забывчивость под влиянием хаоса нахлынувших чувств. Том однажды забыл упомянуть Николь — разве такого не было? Или Дастин?
К подобным упущениям относились с пониманием и тут же экспансивно их исправляли. Если бы кто-то напомнил ей о Джейсе, Алексис наверняка ахнула бы и разразилась надрывными восклицаниями.
Однако никаких напоминаний и вопросов не последовало. Средства массовой информации тоже забыли о докторе Джейсе Коултоне. О нем не было никаких репортажей или хотя бы упоминаний в течение нескольких месяцев. Ничего нового. Никаких новостей.
Никаких новостей. Кроме того, что Джейс жив, здоров и продолжает работать. Гарек звонил Джулии по крайней мере раз в неделю, чтобы подтвердить эту успокаивающую истину.
Двадцать восьмого июня, задолго до того как Гарек позвонил ей, чтобы сообщить, что произошли изменения, Джулия узнала об этом во сне.
Сон начался с ощущения счастья и удивления. Джейс спал, а она никогда раньше не заставала его спящим. Но она была рада этому обстоятельству. Он так много работал. И очень устал.
К тому же его сон внушал некоторые надежды. Если Джейс спит, а не работает, то, возможно, война прекратилась, наступило перемирие и идут переговоры, что может сулить скорое освобождение Джейса. Ибо в отличие от Алексис и прессы правительство Соединенных Штатов не забыло о своем попавшем в плен герое.
Надежды Джулии развеялись, едва Джейс пробудился. Она не видела, как они пришли, и не успела предупредить Джейса об угрозе нападения. Они его связали, стали бить, и он сделался беспомощным и потерял способность видеть. Но они все равно продолжали его бить.
«Прекратите! — крикнула Джулия. — Пожалуйста, прекратите!»
Но она была невидима для всех, кроме него. Ее крики и мольбы никто не слышал, кроме него.
Он поднял свои незрячие глаза к тому месту, где она проплывала, улыбнулся и заговорил: «Со мной все в порядке, Джулия. Это недоразумение. Мелочь. Это не имеет никакого значения. Важно, чтобы ты, Джулия, оставалась спокойной и счастливой ради нашей Джози».
«Но ведь ты не знаешь о нашей Джози! Ты не можешь знать, Джейс! Не должен».
И что ответил Джейс? Он не ответил, потому что Джулия проснулась, охваченная страхом… но затем успокоилась, как велел ей он. Джулия стала успокаивать себя.
Ведь это был лишь сон. Ее сон.
Реальным был внутренний конфликт, который она до настоящего времени игнорировала. Хотя подсознательно об этом никогда не забывала.
Итак, рассмотрим.
Реальной опасностью для Джейса может стать то, что он узнает о своем ребенке. Джулия должна скрыть от него эту истину, чтобы он не чувствовал себя обязанным жениться без любви сразу же, как только его освободят.
Однако, задавала Джулия себе вопрос, имеет ли она право скрывать от него радость от Джози, которой он дал имя и которую будет любить? Имеет ли она право лишать Джози его любви?
Подобная подсознательная работа происходила у Джулии во сне. И она обещала себе в темноте, что обдумает все это при свете дня.
Она постарается четко разобраться, что реально, а что — нет.
Ее решимость ослабела, когда Гарек позвонил ей и сказал то, что она уже знала. Джейса снова похитили. И куда увезли? Этого Гарек не знал. ЦРУ тоже не знало. Пока что.
— Но его вывезли из того района?
— Думаю, что да. Хотя это всего лишь предположение.
Гарек не стал рассуждать на тему о том, что все это могло значить. Да это было и не нужно, поскольку оба понимали, что произошло. Кончилось время, когда Джейс ухаживал за ранеными и с ним хорошо обращались.
Никто точно не знал, в каком из лагерей террористов находится сейчас Джейс Коултон. Кроме Джулии. Правда, точно она тоже не знала. Но она знала, что там, куда его увезли, было ужасно жарко. Там был песок и зной. Не было сосен, не было аромата Рождества и даже никакого намека на снег.
Джейс был все время связан и находился в палатке, которая служила ему камерой. У него были завязаны глаза. Всегда. Его били, морили голодом, не давали воды, хотя его губы потрескались от жажды и кровоточили.
Джейс не хотел, чтобы она его навещала. Он даже притворялся, что не догадывается о ее присутствии, когда она парила рядом, делал вид, что не слышит ее, хотя она говорила ему слова любви и нежности.
Колибри улетели, как Долорес Уилсон и предупреждала, в конце июля. Джулии представилось, что Уинни машет своей искалеченной ручонкой улетающим птицам, как она махала своим оленям, ангелам, рождественской елке, и ею овладела такая грусть, словно от нее улетела сама Уинни.
Грусть немного отступила, когда Джулия стала шептать Джози, да и Уинни, о том, какое приятное путешествие совершат улетевшие семейства колибри.
Грусть постепенно улетучилась из сердца Джулии. Но осталась непонятная боль в ее руках. В пальцах. Они болели начиная с середины июля, это была какая-то ноющая боль в глубине костей. Никаких показаний при внешнем осмотре и при анализе крови врач-акушер не обнаружил.
Пальцы Джулии не переставали болеть, и врачи так и не смогли определить причину. К счастью, ее беременность развивалась вполне благополучно, и через семь недель ее здоровая, танцующая в утробе Джози появится на свет.
Через семь недель или что-то в этом роде. Если рассчитывать дату с их первой любовной ночи, то это должно случиться семнадцатого сентября.
Четвертого августа во время сновидений Джулия рассказала Джейсу об их Джози. Она вынуждена была это сделать, поскольку он в ее сне умирал.
«У тебя есть дочь, Джейс! Ее зовут Джози, ты дал ей это имя, знал о ней и даже знал ее имя в ту ночь, когда тебя столь жестоко разбудили. Но сейчас ты, похоже, забыл о ней, забыл о своей Джози, потому что перестал бороться за жизнь. А ты должен бороться, должен — ради Джози.
Она нуждается в отце. Она всегда будет нуждаться в тебе. Мы не поженимся, Джейс. Это не нужно. Я приеду в Чикаго, Джози и я переедем, и ты сможешь постоянно видеть ее, а когда ты женишься на женщине, которую сам выберешь, она станет любящей матерью и для нашей Джози. Я знаю, что она станет».
В своих сновидениях в ту августовскую ночь Джулия рассказала правду, которую поклялась скрывать хотя бы до освобождения Джейса. И которую, как она слишком поздно поняла, она должна была скрывать всегда.
Джейсу не понравилась ее исповедь. Очень не понравилась. Он еще ниже опустил и без того опущенную голову, и Джулия поняла, что она могла бы увидеть в темно-зеленых глазах, не будь на них повязки. Страдание. Муку. Боль.
Она подвергла его мукам большим, нежели те, кто держал его в плену, и предрекла ему заточение, даже если он когда-нибудь освободится. Она проснулась в поту, испытывая мучительную боль, и еще до того, как началось кровотечение, поняла, что из-за ее глупости в первую очередь пострадала Джози.
Как всегда, сердце у нее застучало от страха и надежды, когда зазвонил телефон. Через месяц после Дня святого Валентина Гарек, как и обещал, позвонил ей. Новости по-прежнему были добрые. Джейс продолжал лечить раненых солдат, и отношение к нему со стороны похитителей пока оставалось доброжелательным.
Гейлен тоже звонила, сообщила приятные новости о своей повседневной жизни. Был звонок и от Уилсонов, которые не хотели надоедать, однако беспокоились по поводу того, как Джулия присматривает за домом и за колибри.
И вот теперь звонок из «Холмарка».
Компания по изготовлению поздравительных открыток заинтересовалась представленными произведениями. Она готова взять их все. Нет ли у Джулии еще? Нет, ответила Джулия. Произведений в духе Уинни у нее нет. У нее есть ее собственные акварели.
Люди из компании «Холмарк» опасались, что ее пейзажи Эмералд-Сити будут слишком банальны, тем более после того, как она назвала акварели, которые к тому времени сделала: вишневые деревья в ее дворе в розовом цвету, вид из окна на озеро Вашингтон и гору Рейнир.
Впрочем, это не имело значения. Коллекция Уинни великолепна. И обширна. И они уже запланировали три серии. Одна из девяти открыток будет изображать оленей Уинни, двенадцать других — ее ангелов и восемнадцать — мир глазами Уинни: бирюзовое кукурузное поле, сиреневые дубы, кремовые клены, индиговые, в позолоте, березы. И еще зори и закаты Уинни, ее сумерки. И облака. И конечно, Флоппи.
Еще была рождественская елка Уинни… и ясли на лиловом снегу под золотистым небом с аквамариновой луной и единственной розовато-лиловой звездой.
Компания пока не решила, как эти рождественские акварели будут скомплектованы. И проданы. Но они будут проданы, как будут проданы все картины Уинни.
Никаких других акварелей от Джулии Хейли больше не ждали. Просто это было обычной практикой — находя нового художника, спрашивать, нет ли у него еще чего-нибудь. Но когда Джулия отправила в Канзас-Сити свои акварели с пейзажами Эмералд-Сити…
Она не упомянула в телефонном разговоре, что цветение вишен было изображено через призму кристалла снежинки, а взгляд на величественную белую гору и сапфировую поверхность озера открывался с кресла, украшенного цветами, которое словно приглашало в него сесть.
«Бабушкино кресло» — такое название дала Джулия акварели, когда ее спросили, как она называется. А волшебный цветущий вишневый сад она назвала «Любовь».
Компания «Холмарк» готова была взять все, что Джулия может им дать. Цветы? Да, прекрасно. Рододендроны, азалии, нарциссы, тюльпаны. Колибри? Конечно! И веселье в кафе «У Старбука» — а-ля Тулуз-Лотрек, определили они для себя.
Что угодно. Когда угодно. Они не хотят оказывать на нее давление.
Джулия не ощущала никакого давления. Она была там, где хотела быть. Днем рисовала за кухонным столом под снежинкой, ночью в сновидениях совершала путешествия к Джейсу. В окруженную лесом крепость, где его держали.
Джулия наблюдала за тем, как он лечил раненых солдат. Многие из них были совсем мальчишками. Она предлагала свою помощь, но Джейс говорил ей «нет». Будет гораздо безопаснее, говорил он, если она останется невидимой.
Но если она станет парить над головой, будучи видимой только ему, он будет рад поговорить с ней.
«Я не чувствую себя вполне счастливым, — признавался он с едва заметной улыбкой. — Мне не нравится, что меня держат здесь против моей воли. Но я не просто пленник, Джулия. Эти дети, эти мальчишки-солдаты — они тоже пленники».
Джулия рассказывала ему об Эмералд-Сити, потому что он хотел знать обо всем. О его замечательных дождях. О пышной, роскошной зелени.
Рассказывала ли она ему о страшной правде Логанвилла? Конечно же, нет. Как не рассказывала она этому мужчине, который готов был жениться без любви на беременной Алексис, и о его малышке-девочке. Джейсу и без того хватало страданий в его заточении.
Джулия была в своих снах чрезвычайно осторожна, чтобы не проговориться о девочке… хотя именно Джейс дал ей имя.
Однажды в начале апреля Джулия явилась во сне к Джейсу, видимая ему одному, и он заговорил тихо, так, что могли слышать только она и Софи — маленькая девочка, которая в самолете ворвалась, пританцовывая и смеясь, в салон первого класса.
Действительно ли она Софи? Или Джозефина? Нет, ответил себе Джейс. Если бы она была Джозефина, то уменьшительное имя было бы Джози, а не Софи.
«Джози, — прошептал он. — Какое симпатичное имя».
— У нас вся семья носит имена, начинающиеся с одной согласной, — сказала Джулия утром своей еще не родившейся дочери. — Джози, Джулия и Джейс. Наша семья состоит из трех человек, моя драгоценная, как семьи колибри, которые вылетают на свободу.
В мае Алексис Аллен получила «Эмми» за исполнение главной женской роли в дневном сериале. Ее речь при вручении была страстной и захватывающей, но в ней она даже мимоходом не упомянула героя-заложника Джейса Коултона. Такие вопиющие оплошности случались, разумеется, и с другими актерами. Забывчивость под влиянием хаоса нахлынувших чувств. Том однажды забыл упомянуть Николь — разве такого не было? Или Дастин?
К подобным упущениям относились с пониманием и тут же экспансивно их исправляли. Если бы кто-то напомнил ей о Джейсе, Алексис наверняка ахнула бы и разразилась надрывными восклицаниями.
Однако никаких напоминаний и вопросов не последовало. Средства массовой информации тоже забыли о докторе Джейсе Коултоне. О нем не было никаких репортажей или хотя бы упоминаний в течение нескольких месяцев. Ничего нового. Никаких новостей.
Никаких новостей. Кроме того, что Джейс жив, здоров и продолжает работать. Гарек звонил Джулии по крайней мере раз в неделю, чтобы подтвердить эту успокаивающую истину.
Двадцать восьмого июня, задолго до того как Гарек позвонил ей, чтобы сообщить, что произошли изменения, Джулия узнала об этом во сне.
Сон начался с ощущения счастья и удивления. Джейс спал, а она никогда раньше не заставала его спящим. Но она была рада этому обстоятельству. Он так много работал. И очень устал.
К тому же его сон внушал некоторые надежды. Если Джейс спит, а не работает, то, возможно, война прекратилась, наступило перемирие и идут переговоры, что может сулить скорое освобождение Джейса. Ибо в отличие от Алексис и прессы правительство Соединенных Штатов не забыло о своем попавшем в плен герое.
Надежды Джулии развеялись, едва Джейс пробудился. Она не видела, как они пришли, и не успела предупредить Джейса об угрозе нападения. Они его связали, стали бить, и он сделался беспомощным и потерял способность видеть. Но они все равно продолжали его бить.
«Прекратите! — крикнула Джулия. — Пожалуйста, прекратите!»
Но она была невидима для всех, кроме него. Ее крики и мольбы никто не слышал, кроме него.
Он поднял свои незрячие глаза к тому месту, где она проплывала, улыбнулся и заговорил: «Со мной все в порядке, Джулия. Это недоразумение. Мелочь. Это не имеет никакого значения. Важно, чтобы ты, Джулия, оставалась спокойной и счастливой ради нашей Джози».
«Но ведь ты не знаешь о нашей Джози! Ты не можешь знать, Джейс! Не должен».
И что ответил Джейс? Он не ответил, потому что Джулия проснулась, охваченная страхом… но затем успокоилась, как велел ей он. Джулия стала успокаивать себя.
Ведь это был лишь сон. Ее сон.
Реальным был внутренний конфликт, который она до настоящего времени игнорировала. Хотя подсознательно об этом никогда не забывала.
Итак, рассмотрим.
Реальной опасностью для Джейса может стать то, что он узнает о своем ребенке. Джулия должна скрыть от него эту истину, чтобы он не чувствовал себя обязанным жениться без любви сразу же, как только его освободят.
Однако, задавала Джулия себе вопрос, имеет ли она право скрывать от него радость от Джози, которой он дал имя и которую будет любить? Имеет ли она право лишать Джози его любви?
Подобная подсознательная работа происходила у Джулии во сне. И она обещала себе в темноте, что обдумает все это при свете дня.
Она постарается четко разобраться, что реально, а что — нет.
Ее решимость ослабела, когда Гарек позвонил ей и сказал то, что она уже знала. Джейса снова похитили. И куда увезли? Этого Гарек не знал. ЦРУ тоже не знало. Пока что.
— Но его вывезли из того района?
— Думаю, что да. Хотя это всего лишь предположение.
Гарек не стал рассуждать на тему о том, что все это могло значить. Да это было и не нужно, поскольку оба понимали, что произошло. Кончилось время, когда Джейс ухаживал за ранеными и с ним хорошо обращались.
Никто точно не знал, в каком из лагерей террористов находится сейчас Джейс Коултон. Кроме Джулии. Правда, точно она тоже не знала. Но она знала, что там, куда его увезли, было ужасно жарко. Там был песок и зной. Не было сосен, не было аромата Рождества и даже никакого намека на снег.
Джейс был все время связан и находился в палатке, которая служила ему камерой. У него были завязаны глаза. Всегда. Его били, морили голодом, не давали воды, хотя его губы потрескались от жажды и кровоточили.
Джейс не хотел, чтобы она его навещала. Он даже притворялся, что не догадывается о ее присутствии, когда она парила рядом, делал вид, что не слышит ее, хотя она говорила ему слова любви и нежности.
Колибри улетели, как Долорес Уилсон и предупреждала, в конце июля. Джулии представилось, что Уинни машет своей искалеченной ручонкой улетающим птицам, как она махала своим оленям, ангелам, рождественской елке, и ею овладела такая грусть, словно от нее улетела сама Уинни.
Грусть немного отступила, когда Джулия стала шептать Джози, да и Уинни, о том, какое приятное путешествие совершат улетевшие семейства колибри.
Грусть постепенно улетучилась из сердца Джулии. Но осталась непонятная боль в ее руках. В пальцах. Они болели начиная с середины июля, это была какая-то ноющая боль в глубине костей. Никаких показаний при внешнем осмотре и при анализе крови врач-акушер не обнаружил.
Пальцы Джулии не переставали болеть, и врачи так и не смогли определить причину. К счастью, ее беременность развивалась вполне благополучно, и через семь недель ее здоровая, танцующая в утробе Джози появится на свет.
Через семь недель или что-то в этом роде. Если рассчитывать дату с их первой любовной ночи, то это должно случиться семнадцатого сентября.
Четвертого августа во время сновидений Джулия рассказала Джейсу об их Джози. Она вынуждена была это сделать, поскольку он в ее сне умирал.
«У тебя есть дочь, Джейс! Ее зовут Джози, ты дал ей это имя, знал о ней и даже знал ее имя в ту ночь, когда тебя столь жестоко разбудили. Но сейчас ты, похоже, забыл о ней, забыл о своей Джози, потому что перестал бороться за жизнь. А ты должен бороться, должен — ради Джози.
Она нуждается в отце. Она всегда будет нуждаться в тебе. Мы не поженимся, Джейс. Это не нужно. Я приеду в Чикаго, Джози и я переедем, и ты сможешь постоянно видеть ее, а когда ты женишься на женщине, которую сам выберешь, она станет любящей матерью и для нашей Джози. Я знаю, что она станет».
В своих сновидениях в ту августовскую ночь Джулия рассказала правду, которую поклялась скрывать хотя бы до освобождения Джейса. И которую, как она слишком поздно поняла, она должна была скрывать всегда.
Джейсу не понравилась ее исповедь. Очень не понравилась. Он еще ниже опустил и без того опущенную голову, и Джулия поняла, что она могла бы увидеть в темно-зеленых глазах, не будь на них повязки. Страдание. Муку. Боль.
Она подвергла его мукам большим, нежели те, кто держал его в плену, и предрекла ему заточение, даже если он когда-нибудь освободится. Она проснулась в поту, испытывая мучительную боль, и еще до того, как началось кровотечение, поняла, что из-за ее глупости в первую очередь пострадала Джози.
Глава 19
Джулия была с ним. Она никогда его не покидала. Даже тогда, когда он проплывал в тот декабрьский день по серебристому лондонскому небу, она была внутри его, наполняя лавандовым теплом и мерцающим светом.
Джулия была с ним, в его мыслях, а не в сновидениях, в течение первых шести недель его пребывания на Балканах, в городе, где пролилась кровь и началась бойня накануне Рождества. И когда он оказывал помощь раненым мальчишкам, которые только вчера стали солдатами, он воображал, что Джулия с ним, помогает ему — она всегда была счастлива помочь и была на редкость бесстрашна. Она помогала ему и мальчишкам-солдатам.
Он представлял, как Джулия показывает раненым бойцам бирюзовое кукурузное поле, парящих ангелов, радугу, летящих оленей. И раненые мальчишки успокаивались, очарованные магией Джулии и Уинни. Ах, думал Джейс, если бы Джулия смогла показать свои акварели обеим воюющим сторонам и шепнула им о нежности и любви, наступил бы мир.
Джейс понимал, что его мысли безнадежно наивны. И все-таки они несли надежду. Эта надежда всегда теплилась в нем. Даже во время войны.
Джейс не видел ее во сне в течение первых шести недель. Однако она постоянно была с ним, когда он бодрствовал. А во время сна? Никакие кошмары к нему в темноте не приходили. Потому что темноты не было, даже во сне. Джулия освещала его изнутри.
Она была с ним в сумерках двенадцатого февраля, когда он спас истекающую кровью мать и ее новорожденного ребенка. Поистине эта легкая балерина вела его по окровавленному снегу.
Джейс был похищен под покровом сумерек, и в эту ночь, находясь в пахнущем сосной лесу, он впервые увидел Джулию во сне.
Ушла ли она, когда он пробудился? Нет. Она оставалась с ним, помогая раненым солдатам, оснащенным самым совершенным оружием, а не просто мерзлыми камнями, накопившими вековую ненависть, которая исчезла бы — Джейс на это очень надеялся, — стоило лишь Джулии вмешаться.
И она с радостью вмешалась бы. И смогла бы одолеть эту ненависть, если бы он позволил ей сделаться видимой.
Нет, говорил он ей во сне. И не только во сне, но и во время бодрствования, когда она была совсем рядом, когда он ощущал присутствие своего незримого ангела, который мужественно и грациозно парил над ним.
Джулия была с ним, в его мыслях, а не в сновидениях, в течение первых шести недель его пребывания на Балканах, в городе, где пролилась кровь и началась бойня накануне Рождества. И когда он оказывал помощь раненым мальчишкам, которые только вчера стали солдатами, он воображал, что Джулия с ним, помогает ему — она всегда была счастлива помочь и была на редкость бесстрашна. Она помогала ему и мальчишкам-солдатам.
Он представлял, как Джулия показывает раненым бойцам бирюзовое кукурузное поле, парящих ангелов, радугу, летящих оленей. И раненые мальчишки успокаивались, очарованные магией Джулии и Уинни. Ах, думал Джейс, если бы Джулия смогла показать свои акварели обеим воюющим сторонам и шепнула им о нежности и любви, наступил бы мир.
Джейс понимал, что его мысли безнадежно наивны. И все-таки они несли надежду. Эта надежда всегда теплилась в нем. Даже во время войны.
Джейс не видел ее во сне в течение первых шести недель. Однако она постоянно была с ним, когда он бодрствовал. А во время сна? Никакие кошмары к нему в темноте не приходили. Потому что темноты не было, даже во сне. Джулия освещала его изнутри.
Она была с ним в сумерках двенадцатого февраля, когда он спас истекающую кровью мать и ее новорожденного ребенка. Поистине эта легкая балерина вела его по окровавленному снегу.
Джейс был похищен под покровом сумерек, и в эту ночь, находясь в пахнущем сосной лесу, он впервые увидел Джулию во сне.
Ушла ли она, когда он пробудился? Нет. Она оставалась с ним, помогая раненым солдатам, оснащенным самым совершенным оружием, а не просто мерзлыми камнями, накопившими вековую ненависть, которая исчезла бы — Джейс на это очень надеялся, — стоило лишь Джулии вмешаться.
И она с радостью вмешалась бы. И смогла бы одолеть эту ненависть, если бы он позволил ей сделаться видимой.
Нет, говорил он ей во сне. И не только во сне, но и во время бодрствования, когда она была совсем рядом, когда он ощущал присутствие своего незримого ангела, который мужественно и грациозно парил над ним.