Страуд Джонатан. Врата Птолемея

 
   Автобус яростно загудел и резко затормозил. Китти вдавило в спинку сиденья, и девушка тут же выглянула в окно, пытаясь понять, в чём дело.
   Откуда-то из-за автобуса вылетел — буквально, то есть по воздуху, — молодой парень, отчаянно размахивающий руками и ногами. Он тяжело шмякнулся на мостовую, полежал какую-то долю секунды и начал вставать. Тут из-за автобуса выскочили двое ночных полицейских, в серой форме, блестящих сапогах и кепи. Они набросились на юношу, но тот принялся отбиваться, и ему удалось вырваться. Он поднялся на ноги. Женщина-полицейский отстегнула от пояса жезл, произнесла нужное слово — и на конце жезла затрещала мерцающая голубая дуга. Собравшаяся вокруг толпа испуганно подалась назад. Молодой человек медленно отступал. Китти увидела, что голова у него в крови, а глаза безумные.
   Женщина-полицейский надвигалась, помахивая своей шоковой дубинкой. Внезапно она сделала выпад и ткнула юношу в грудь. Парень дёрнулся и на миг съёжился, от горящей одежды повалил дым. Но внезапно парень расхохотался — хриплым, безрадостным смехом, похожим на вороньё карканье. Он протянул руку и ухватил дубинку прямо за рабочий конец. По его телу заструились голубые разряды, но парень казался неуязвимым: он вырвал дубинку, развернул её — и вот уже полицейская в корчах рухнула на мостовую, окутанная голубым светом. Её конечности подёргивались, тело выгнулось, потом обмякло, и она осталась лежать совершенно неподвижно.
   Молодой человек отшвырнул дубинку, развернулся на каблуках и, не оглядываясь, скрылся в ближайшем переулке. Толпа молча расступилась, чтобы пропустить его.
   Автобус содрогнулся, внутри его что-то скрипнуло, и он двинулся дальше. Женщина, сидящая напротив Китти, покачала головой и сказала, ни к кому не обращаясь:
   — Война! Все это из-за войны.
   Китти взглянула на часы. До библиотеки ещё пятнадцать минут езды. Она прикрыла глаза.
 
   Отчасти это была правда: именно война была причиной большинства неурядиц как в стране, так и за рубежом. Но растущее число простолюдинов, обладающих устойчивостью к магии, тоже подливало масла в огонь.
   За полгода до того министр обороны, мистер Мортенсен, принялся проводить новую политику. Пытаясь принудить американских мятежников к повиновению, он решил многократно увеличить вооружённые силы Британии. Для этого он разработал доктрину Мортенсена, суть которой состояла во всеобщей мобилизации. По всей стране открылись вербовочные пункты, и простолюдинов принялись всячески заманивать в армию. Поначалу многие записывались в солдаты, привлечённые преимуществами при приёме на работу, обещанными после возвращения. После нескольких дней подготовки их сажали на специальные транспорты и отправляли в Америку.
   Шли месяцы, а предполагаемые герои все никак не возвращались с долгожданной победой. Всё затихло. Почти никаких сведений из колоний не поступало, официальные заявления сделались уклончивыми. Наконец поползли слухи — возможно, распространяемые торговцами, которые бывали за морем: армия завязла в глубине вражеской территории; два батальона уничтожены; многие погибли, некоторые бежали в непроходимые чащи, и больше их никто не видел. Пошли разговоры о голоде и прочих ужасах. Очереди к вербовочным пунктам поредели и растаяли. Лица людей на улицах Лондона мало-помалу вытягивались и мрачнели.
   Со временем пассивное негодование, само собой, вылилось в действия. Начиналось все с нескольких разрозненных вспышек, коротких и никак не связанных друг с другом, каждую из которых можно было списать на случайные местные причины. В одном городке мать солдата выразила одинокий протест, запустив булыжником в окно вербовочного пункта; в другом группа рабочих побросала орудия труда и отказалась вкалывать за гроши. Трое торговцев вывалили полный грузовик драгоценных товаров: золотого овса, первосортной муки, вяленных на солнце окороков — прямо посередине Уайтхолла, полили все это бензином и сожгли, выпустив в небо жалкую струйку дыма. Мелкий волшебник из восточных колоний, вероятно очумев от многолетнего питания заморскими харчами, с воплями ворвался в министерство обороны, размахивая шаром с элементалями. Он мгновенно активировал шар и сгинул в вихре взбесившегося воздуха вместе с двумя девушками-секретаршами.
   И хотя ни один из этих инцидентов не был столь впечатляющим, как атаки, которые совершал в своё время изменник Дюваль или даже полудохлое Сопротивление, на общественное мнение они повлияли куда сильнее. Несмотря на то что мистер Мэндрейк из министерства информации из кожи вон лез, чтобы замять и замолчать все это, на рынках, в мастерских, в пабах и кофейнях только о них и говорили, пока наконец странная алхимия сплетен и слухов не спаяла их в один большой сюжет, ставший знаком коллективного протеста против владычества волшебников.
   Но протест этот был беззубый, и Китти, которая в своё время пыталась бороться всерьёз, не питала иллюзий относительно того, чем всё это кончится. Каждый вечер, работая в трактире «Лягушка», она слышала разговоры о забастовках, о демонстрациях — но ни единого предложения, как помешать демонам волшебников подавить выступления демонстрантов. Да, отдельные счастливчики, как и она, обладали устойчивостью к магии, но одного этого было недостаточно. Требовались союзники!
 
   Автобус высадил Китти на тихой зелёной улочке к югу от Оксфорд-стрит. Девушка закинула на плечо сумку и прошла пешком два последних квартала до Лондонской библиотеки.
   Охранник часто видел её здесь, как одну, так и в обществе мистера Баттона. Тем не менее на её приветствие он не ответил, молча протянул руку за пропуском и принялся кисло разглядывать его, сидя на своём высоком табурете за столом. Потом, все так же молча, жестом разрешил ей войти. Китти мило улыбнулась и вошла в вестибюль библиотеки.
   Библиотека занимала шесть этажей, больше похожих на лабиринты, тянущиеся через три соединённых между собой здания на углу тихого сквера. Простолюдинам доступ в библиотеку был закрыт, однако же хранились здесь не только магические тексты, но и те, которые власти считали опасными или подрывными, буде они попадут не в те руки. В число этих книг входили труды по истории, математике, астрономии и прочим наукам, пребывающим в небрежении, а также художественные произведения, запрещённые со времён Глэдстоуна. У ведущих волшебников обычно недоставало ни времени, ни желания, чтобы посещать это место, однако мистер Баттон, от чьего внимания не мог укрыться, считай, ни один исторический текст, частенько отправлял сюда помощницу за той или иной цитатой.
   Библиотека, как обычно, была почти пуста. Заглядывая в закоулки, ведущие в стороны от мраморной лестницы, Китти обнаружила пару-тройку престарелых джентльменов — они, нахохлившись, сидели у окон, озарённые абрикосовым вечерним светом. Один рассеянно пялился в газету, другой и вовсе откровенно спал. Молодая уборщица подметала пол в длинном проходе: «шшух-шшух» — шуршал веник, и прозрачные облачка пыли вырывались из-под книжных стеллажей в соседние ряды.
   У Китти был список книг, которые мистер Баттон поручил ей взять на дом, но, помимо этого, у неё имелось и своё собственное дело. За два года регулярных посещений она научилась ориентироваться в библиотеке и вскоре очутилась в уединённом коридоре на втором этаже, в начале отдела демонологии.
   «Нехо, Рехит…» Древних языков Китти считай что не знала, так что эти имена могли принадлежать к любой культуре. Вавилон? Ассирия? Китти наугад выбрала Египет. Для начала она просмотрела несколько общих списков демонов, в потрескавшихся чёрных кожаных переплётах, с пожелтевшими страницами, со столбцами мелкого плотного шрифта. Прошло полчаса — а Китти пока ничего не нашла. Заглянув ненадолго в библиотечный каталог, она прошла в отдалённый уголок рядом с окном. У окна гостеприимно расположился мягкий красный диванчик. Китти стащила с полок несколько сборников, посвящённых египтологии, и принялась их листать.
   И почти сразу, в солидном словаре, наткнулась на кое-что полезное.
 
   Рехит , в пер. с древнеегип. «чибис». У египтян эта птица являлась символом рабства. Регулярно встречается в росписях гробниц и на магических папирусах. Демоны с таким прозвищем встречаются во времена Древнего, Нового и Позднего царств.
 
   Не один демон, а несколько… Вот зараза! Однако же страну и эпоху она угадала правильно. Бартимеуса действительно вызывали в Египте, и по крайней мере часть этого времени он был известен под именем Рехит… Китти представила себе джинна таким, каким она его запомнила: темнокожий, хрупкий, одетый в одну только юбочку, обёрнутую вокруг пояса. Судя по тому, что Китти знала о внешнем виде египтян, возможно, она действительно напала на след.
   Она просидела там ещё около часа, деловито листая пыльные страницы. Некоторые книги оказались бесполезны: они были написаны на иностранных языках или же настолько замысловатым штилем, что фразы как будто завязывались узлом у неё перед глазами. Остальные были темны и сухи. Они пестрели перечнями фараонов, чиновников, воинов-жрецов Ра; там приводились списки известных вызываний, сохранившихся летописей, забытых всеми демонов, которым поручали какие-то незначительные дела. Поиски были более чем утомительными, и не раз Китти начинала клевать носом. Её приводил в себя то вой полицейских сирен вдали, то крики и пение с соседней улицы, то пожилой волшебник, который гулко высморкался, проходя между стеллажей.
   Осеннее солнце поравнялось с окном библиотеки, его лучи согрели диванчик золотистым светом. Китти взглянула на часы. Четверть пятого! Библиотека уже скоро закрывается, а она ещё даже не нашла книги для мистера Баттона! К тому же через три часа она должна быть на работе. Сегодня важный вечер, а Джордж Фокс, хозяин трактира «Лягушка», помешан на пунктуальности. Китти устало подвинула к себе очередной том и открыла его. Ну, ещё пять минут, а потом…
   Китти поморгала. Вот оно! Восьмистраничный список избранных демонов, перечисленных в алфавитном порядке. Ну-ка… Китти пробежала его намётанным глазом. Паймоуз, Пайри, Пенрену-тет, Рамоуз… Ага! Рехит! Целых три Рехита.
   Рехит (1) , африт. Раб Снеферу (III династия) и других. Славился злобным нравом. Убит в Хартуме.
 
   Рехит (2) , джинн. Прозвище Квисхога. Страж фи-ванского некрополя (XVIII династия). Склонен к меланхолии.
 
   Рехит (3) , джинн. Назывался также Нектанебо или Нехо. Энергичен, но ненадёжен. Раб Птолемеуса Александрийского (120-е гг. до н. э.).
 
   Ну да, третий и есть тот, кто ей нужен, как пить дать… Статья была такой лаконичной, что дальше некуда, однако же Китти охватило возбуждение. Новый хозяин, новый вариант. Птолемеус… Это имя казалось знакомым. Китти была уверена, что слышала, как мистер Баттон его упоминал; у него точно есть даже книги с этим именем на обложке… Она порылась в памяти… Ладно, теперь уж нетрудно будет найти эту ссылку, когда она придёт сюда ещё раз.
   Китти лихорадочно занесла всё, что удалось обнаружить, в свой блокнот, стянула его резинкой и сунула в свою потёртую сумку. Сгребла книги в неаккуратную кучу, взяла их в охапку и распихала по местам. Пока она этим занималась, издалека, из вестибюля, послышалось дребезжание звонка. Библиотека закрывается! А она так и не взяла книги для наставника!
   Придётся поспешить. Но, мчась по проходу между полок, Китти испытывала неподдельное торжество. «Ну погоди, Бартимеус! — думала она на бегу. — Ну погоди! Скоро я до тебя доберусь».

Натаниэль
8

   Послеобеденное заседание Совета оказалось даже более бестолковым, чем опасался Джон Мэндрейк. Проходило оно в вестминстерском зале Статуй, прямоугольном помещении, выстроенном из розовато-серого камня, со стрельчатыми средневековыми сводами высоко вверху и каменным полом, устеленным толстыми персидскими коврами. В десятках стенных ниш стояли статуи великих магов прошлого высотой в человеческий рост. В конце ряда, суровый и грозный, возвышался Глэдстоун; напротив него, в вычурном сюртуке, красовался его смертельный враг Дизраэли. Здесь были и все последующие премьер-министры, и прочие выдающиеся люди. Часть ниш пока что пустовала, но мистер Деверокс, нынешний премьер, распорядился временно заполнить их пышными цветочными композициями. Прочие волшебники подозревали, что свободные места напоминают ему о том, что и сам он не вечен.
   Под потолком плавали шары бесовского света, озаряя стоящий в центре зала круглый стол английского дуба, широкий, отполированный до блеска покорными бесами. Вокруг стола сидели члены Совета, могущественнейшие люди империи, рассеянно вертя в руках ручки и бутылки с минералкой.
   Круглый стол мистер Деверокс выбрал из дипломатических соображений. Формально выходило, будто за столом нет высших и низших — великолепная идея, только сам Деверокс свёл её на нет, распорядившись поставить для себя гигантское золочёное кресло, разукрашенное опухшими ангелочками. Мистер Мортенсен, министр обороны, последовал его примеру, выбрав себе роскошное кресло полированного красного дерева. Не желая им уступать, мистер Коллинз из министерства внутренних дел обзавёлся монументальным троном, обтянутым изумрудной парчой и отделанным душистыми кисточками. И так далее. Одни только Джон Мэндрейк да его былая наставница, госпожа Джессика Уайтвелл, устояли перед искушением как-то облагородить свои сиденья.
   Из-за порядка, в каком рассаживались министры, также долго велась тонкая подковерная борьба, пока наконец все не устаканилось и расположение министров за столом не стало отражением тех фракций, что существовали в Совете. Подле мистера Деверокса сидели двое его фаворитов: Джон Мэндрейк, министр информации, и Джейн Фаррар, возглавлявшая полицию. За Фаррар сидели госпожа Уайтвелл и мистер Коллинз, известные своими скептическими воззрениями на исход войны. За Мэндрейком сидели мистер Мортенсен и госпожа Малбинди, министр иностранных дел: именно их политики правительство придерживалось на данный момент.
 
   Совещание не задалось с самого начала. Началось оно с рекламного объявления. Из соседнего помещения с грохотом выкатился огромный хрустальный шар на поставленной на колёса платформе. Платформу катила стайка бесенят под присмотром надсмотрщика-фолиота, вооружённого бичом из конского волоса. Когда кристалл подъехал к самому столу, фолиот рявкнул, бесенята вытянулись и застыли и под щёлканье бича исчезли один за другим в облачках цветного пара. Кристалл засветился сперва розовым, потом оранжевым. В центре шара появилось широкое улыбчивое лицо. Лицо подмигнуло и заговорило:
   — Досточтимые леди и джентльмены, члены Совета! Позвольте вам напомнить, что осталось всего два дня до главного театрального события этого десятилетия, главного события общественной жизни этого года! Заказывайте прямо сейчас билеты на премьеру моего последнего произведения, созданного на основе биографии нашего дорогого друга и вождя, мистера Руперта Деверокса! Готовьтесь смеяться и плакать, топать ногами и подпевать хорам из пьесы «Политическая одиссея: от Уоппинга до Вестминстера»! Приводите своих супругов, приводите своих друзей и не забудьте носовые платки! Я, Квентин Мейкпис, обещаю вам всем незабываемый вечер!
   Лицо исчезло, шар потемнел. Собравшие министры закашляли и заёрзали в креслах.
   — О господи! — прошептал кто-то. — Это будет мюзикл!
   Мистер Деверокс с улыбкой обвёл взглядом всех присутствующих.
   — Думаю, в этом любезном жесте Квентина особой нужды не было, — проговорил он. — Я уверен, что вы все уже купили билеты.
   Купили, конечно. Куда деваться-то?
 
   Пошли текущие дела. Мистер Мортенсен доложил о последних новостях из Америки, доставленных из-за океана джинном-посыльным. Новости были безрадостные: войска, застрявшие в глухомани, мелкие стычки, отсутствие каких-либо решительных успехов. Такое положение сохранялось неделями.
   Джон Мэндрейк слушал краем уха. Доклад был предсказуем и печален, он лишь усилил накипавшее в душе разочарование. Все, все выходило из-под контроля: война, простолюдины, ситуация по всей империи. Нужно было предпринять какие-то решительные действия, и быстро, иначе нацию не спасти. И он знал, что именно следует предпринять. Посох Глэдстоуна — оружие немыслимой мощи — лежал без дела где-то в подвалах под тем самым залом, где они заседали, и только и ждал кого-нибудь, у кого хватит таланта им воспользоваться. Если правильно его применить, он уничтожит мятежников, покорит врагов Британии, рассеет простолюдинов и заставит их вновь взяться за работу. Но для того чтобы повелевать этим посохом, требовался волшебник самого высокого уровня, а Деверокс — не из таких. И потому он, опасаясь за своё положение, держит посох взаперти.
   А сам Мэндрейк — смог бы он воспользоваться посохом, получи он такую возможность? Сказать по чести, он этого не знал. Может быть, и да. Он был могущественнейшим из присутствующих — за исключением, возможно, Уайтвелл. Но, с другой стороны, три года тому назад, когда посох попал к нему в руки, он пытался пустить его в ход и потерпел поражение.
   Воспоминание об этом поражении и связанное с ним разочарование, вкупе с неуверенностью в себе, отчасти и было причиной той апатии, которая овладела им в последнее время. Он трудился день за днём, и все его труды были тщетны: его окружали сварливые глупцы, неспособные изменить что-то к лучшему. Единственный проблеск надежды сулила охота за изменником Хопкинсом. Быть может, хоть здесь удастся совершить прорыв, добиться ощутимых результатов… Ну что ж, посмотрим, что сумеет обнаружить Бартимеус.
   Мортенсен все зудел и зудел. Снедаемый скукой, Мэндрейк что-то калякал в своём блокноте. Прихлёбывал воду. И пристально, оценивающе разглядывал своих коллег по Совету, одного за другим.
   Во-первых, премьер-министр. Волосы тронуты сединой, лицо опухло и пошло пятнами от хронической усталости, вызванной тяжёлым положением на фронте. Бремя забот сказывалось на всём его облике, говорил он с запинкой, как бы неуверенно. Только во время бесед о театре в нём пробуждались следы былого воодушевления, той заразительной харизмы, которая так вдохновляла Мэндрейка, когда он был подростком. В другое время он был опасен и мстителен. Не так давно предшественница мистера Коллинза на посту министра внутренних дел, женщина по имени Харкнетт, осмелилась высказаться против проводимой им политики. В тот же вечер за ней явились шесть хорл. Подобные происшествия тревожили Мэндрейка: они говорили о недостатке трезвомыслия, необходимого хорошему лидеру. Кроме того, это было просто неэтично.
   За Девероксом сидела Джейн Фаррар. Она почувствовала, что её разглядывают, подняла глаза и улыбнулась. Взгляд у неё был заговорщицкий. Пока Мэндрейк смотрел на неё, она нацарапала несколько слов на клочке бумаги и подвинула записку к нему. «Что-нибудь слышно о Хопкинсе?» Мэндрейк покачал головой, произнёс одними губами: «Рано!», сделал удручённую гримасу и перевёл взгляд на её соседку.
   Министр госбезопасности Джессика Уайтвелл в течение нескольких лет пребывала в немилости, но теперь упрямо отвоёвывала своё прежнее положение. Причина была проста: Уайтвелл была слишком могущественна, чтобы её игнорировать. Жила она очень скромно, к богатству не стремилась и все свои силы посвящала тому, чтобы улучшить государственную службу безопасности. Немалая часть недавних вражеских вылазок была подавлена именно благодаря её усилиям. Она ничуть не изменилась: тощая как скелет, с призрачно-белыми колючими волосами. Они с Мэндреиком относились друг к другу с уважительным отвращением.
   Слева от неё — мистер Коллинз, самый новый из членов Совета. Это был чрезвычайно вспыльчивый коротышка, смуглый, круглолицый, глаза у него так и сверкали вечным негодованием. Он постоянно подчёркивал, какой ущерб войны наносят экономике, однако же благоразумно воздерживался от требования положить войне конец.
   По правую руку от Мэндрейка сидела фракция сторонников войны. Первой была Хелен Малбинди, министр иностранных дел. Она по натуре была человеком мягким и податливым, но в силу своего нынешнего положения сделалась склонна к бурным истерикам и вспышкам гнева, которые обрушивались на головы её подчинённых.