Страница:
- Ты знаешь, я всегда рад видеть тебя, - говорит Корней. - Пусть даже вот так, на скорую руку. Я ведь понимаю, ты очень занят…
- Не надо, - говорит аристократ с досадой. - Не надо. Давай лучше прощаться.
- Давай, - говорит Корней.
И с такой покорностью он это сказал, что мне даже страшно стало.
- И вот что, - говорит аристократ. Жестко так говорит, неприятно. - Меня теперь долго не будет. Мать остается одна. Я требую: перестань ее мучить. Раньше я об этом не говорил, потому что раньше я был рядом и…
Одним словом, сделай что хочешь, но перестань ее мучить!
Корней что-то сказал, почти прошептал - так тихо, что я не уловил его слов.
- Можешь! - говорит аристократ с напором. - Можешь уехать, можешь исчезнуть… Все эти… все эти твои занятия… С какой стати они ценнее, чем ее счастье?
- Это совсем разные вещи, - говорит Корней с каким-то тихим отчаянием. - Ты просто не понимаешь, Андрей…
Я чуть не подскочил в кустах. Ну ясно же - никакой это не начальник и не генерал. Это же его сын, они же даже похожи!
- Я не могу уехать, - продолжает Корней. - Я не могу исчезнуть. Это ничего не изменит. Ты воображаешь, что с глаз долой - из сердца вон. Это не так. Постарайся понять: сделать ничего невозможно. Это судьба.
Понимаешь? Судьба.
Этот самый Андрей задрал голову, посмотрел на отца надменно, словно плюнуть в него хотел, но вдруг аристократическое лицо его жалко задрожало - вот-вот заревет, - он как-то нелепо махнул рукой и, ничего не сказав, со всех ног пустился к нуль-кабине.
- Береги себя! - крикнул ему вслед Корней, но того уже не было.
Тогда Корней повернулся и пошел к дому. На крыльце он постоял некоторое время - не меньше минуты, наверное, стоял, словно собирался с силами и с мыслями, - потом расправил плечи и только после этого шагнул через порог.
Такие вот дела. Насели на человека. Ладно, не мое это дело. Жалко только его. Я бы, конечно, на его месте накидал бы этому сыночку пачек, чтобы знал свое место и не встревал, но только на Корнея это не похоже. То есть непохоже, чтобы он кому-нибудь мог пачек накидать… вернее, пачек-то он накидать мог бы, по-моему, кому угодно, силищи и ловкости он неимоверной. Видел я, как они однажды возились возле бассейна - Корней, а против него трое его этих… ну, офицеров, что ли… Как он их кидал! Это же смотреть было приятно. Так что насчет пачек вы будьте спокойны. Но тут дело в том, что без крайней необходимости он никому пачек кидать не станет… не то что пачек, резкого слова от него не услышишь… Хотя с другой стороны, конечно, был один случай… Как-то раз сунулся я к нему в кабинет - не помню уже зачем. То ли книжку какую взять, то ли ленту для проектора. Одним словом, дождь был в тот день. Сунулся и попал вдруг в полную темноту. Я даже засомневался. Не было еще такого, чтобы в этом доме среди бела дня попадал в темное помещение. Может, меня по ошибке в какую-нибудь кладовку занесло? И вдруг оттуда, из темноты - голос Корнея: - Прогоните еще раз с самого начала…
Тогда я шагнул вперед. Стена за мной затянулась, и стало совсем уж темно, как в ночном тире. Я вытянул перед собой руки, чтобы не треснуться обо что-нибудь, двух шажков не сделал - запутался пальцами в какой-то материи. Я даже вздрогнул от неожиданности. Что еще за материя? Откуда она здесь, в кабинете? Никогда ее здесь раньше не было. И вдруг слышу голоса, и как я эти голоса услышал, так о материи и думать позабыл, и замер, и дышать перестал.
Я сразу понял, что говорят по-имперски. Я это ихнее хурли-мурли где хочешь узнаю, сипение это писклявое. Говорили двое: один - нормальный крысоед, так бы и полоснул его из автомата, а второй… вы, ребята, не поверите, я сначала сам не поверил. Второй был Корней. Ну точно - его голос. Только говорил он, во-первых, по-имперски, а во-вторых, на таких басах, каких я до сих пор не то что от Корнея - вообще на этой планете ни от кого не слыхивал. Это, ребята, был настоящий допрос, вот что это было.
Я этих допросов навидался, знаю, как там разговаривают. Тут ошибки быть не может. Корней ему этак свирепо: гррум-тррум-бррум! А тот, поганец трусливый, ему в ответ жалобно: хурли-мурли, хурли-мурли… Сердце мое возрадовалось, честное слово.
Понимал вот, к сожалению, я только с пятого на десятое, да и то, что понимал, до меня как-то не доходило по-настоящему. Получалось вроде, что этот крысоед - не простой солдат или, скажем, горожанин, а какая-то большая шишка. Может, маршал, а может, и министр. И речь шла у них все время о корпусах и об армиях, а также о положении в столице. То есть это я вывел потому, что слова «корпус», «армия», «столица» мне знакомы, а они то и дело повторялись. И еще мне было понятно, что Корней все время нажимает, а крысоед, хоть и юлит, хоть и подхалимничает, но чего-то недоговаривает, полосатик, крутит, гадина. Корней гремел все яростнее, крысоед пищал все жалобнее, и лично мне было совершенно ясно, что вот именно сейчас и следовало бы влепить как следует - я даже весь вперед подался, касаясь носом ткани, отделявшей меня от допросной, чтобы ничего не пропустить, когда эта сволочь завизжит и начнет выкладывать, чего от него добиваются.
Но крысоед вдруг совсем замолчал - в обморок закатился, что ли? - а Корней сказал обыкновенным голосом, по-русски: - Очень неплохо. Вольдемар, вы свободны. Теперь попробуем подвести итоги. Во-первых…
Так я, ребята, и не узнал, что там было во-первых. Засветили мне вдруг в лоб с такой силой, что стало мне светло в этом мраке, и очнулся я, ребята, уже в гостиной. Сижу на полу, глазами хлопаю, а надо мной стоит, потирая плечо, этот самый Вольдемар, здоровенный дядька, башка под самый потолок, лицо у него растерянное и расстроенное, смотрит он на меня из-под потолка и говорит - то ли укоризненно, то ли виновато: - Ну что же ты, голубчик? Что же ты там торчал в темноте? Откуда мне было знать? Ты уж извини меня, пожалуйста… Не ушибся?
Я потрогал осторожно свою переносицу - есть у меня там переносица или ее уже вовсе нету, - кое-как поднялся и говорю: - Нет, - говорю. - Не ушибся. Меня ушибли - это было.
Глава шестая
- Не надо, - говорит аристократ с досадой. - Не надо. Давай лучше прощаться.
- Давай, - говорит Корней.
И с такой покорностью он это сказал, что мне даже страшно стало.
- И вот что, - говорит аристократ. Жестко так говорит, неприятно. - Меня теперь долго не будет. Мать остается одна. Я требую: перестань ее мучить. Раньше я об этом не говорил, потому что раньше я был рядом и…
Одним словом, сделай что хочешь, но перестань ее мучить!
Корней что-то сказал, почти прошептал - так тихо, что я не уловил его слов.
- Можешь! - говорит аристократ с напором. - Можешь уехать, можешь исчезнуть… Все эти… все эти твои занятия… С какой стати они ценнее, чем ее счастье?
- Это совсем разные вещи, - говорит Корней с каким-то тихим отчаянием. - Ты просто не понимаешь, Андрей…
Я чуть не подскочил в кустах. Ну ясно же - никакой это не начальник и не генерал. Это же его сын, они же даже похожи!
- Я не могу уехать, - продолжает Корней. - Я не могу исчезнуть. Это ничего не изменит. Ты воображаешь, что с глаз долой - из сердца вон. Это не так. Постарайся понять: сделать ничего невозможно. Это судьба.
Понимаешь? Судьба.
Этот самый Андрей задрал голову, посмотрел на отца надменно, словно плюнуть в него хотел, но вдруг аристократическое лицо его жалко задрожало - вот-вот заревет, - он как-то нелепо махнул рукой и, ничего не сказав, со всех ног пустился к нуль-кабине.
- Береги себя! - крикнул ему вслед Корней, но того уже не было.
Тогда Корней повернулся и пошел к дому. На крыльце он постоял некоторое время - не меньше минуты, наверное, стоял, словно собирался с силами и с мыслями, - потом расправил плечи и только после этого шагнул через порог.
Такие вот дела. Насели на человека. Ладно, не мое это дело. Жалко только его. Я бы, конечно, на его месте накидал бы этому сыночку пачек, чтобы знал свое место и не встревал, но только на Корнея это не похоже. То есть непохоже, чтобы он кому-нибудь мог пачек накидать… вернее, пачек-то он накидать мог бы, по-моему, кому угодно, силищи и ловкости он неимоверной. Видел я, как они однажды возились возле бассейна - Корней, а против него трое его этих… ну, офицеров, что ли… Как он их кидал! Это же смотреть было приятно. Так что насчет пачек вы будьте спокойны. Но тут дело в том, что без крайней необходимости он никому пачек кидать не станет… не то что пачек, резкого слова от него не услышишь… Хотя с другой стороны, конечно, был один случай… Как-то раз сунулся я к нему в кабинет - не помню уже зачем. То ли книжку какую взять, то ли ленту для проектора. Одним словом, дождь был в тот день. Сунулся и попал вдруг в полную темноту. Я даже засомневался. Не было еще такого, чтобы в этом доме среди бела дня попадал в темное помещение. Может, меня по ошибке в какую-нибудь кладовку занесло? И вдруг оттуда, из темноты - голос Корнея: - Прогоните еще раз с самого начала…
Тогда я шагнул вперед. Стена за мной затянулась, и стало совсем уж темно, как в ночном тире. Я вытянул перед собой руки, чтобы не треснуться обо что-нибудь, двух шажков не сделал - запутался пальцами в какой-то материи. Я даже вздрогнул от неожиданности. Что еще за материя? Откуда она здесь, в кабинете? Никогда ее здесь раньше не было. И вдруг слышу голоса, и как я эти голоса услышал, так о материи и думать позабыл, и замер, и дышать перестал.
Я сразу понял, что говорят по-имперски. Я это ихнее хурли-мурли где хочешь узнаю, сипение это писклявое. Говорили двое: один - нормальный крысоед, так бы и полоснул его из автомата, а второй… вы, ребята, не поверите, я сначала сам не поверил. Второй был Корней. Ну точно - его голос. Только говорил он, во-первых, по-имперски, а во-вторых, на таких басах, каких я до сих пор не то что от Корнея - вообще на этой планете ни от кого не слыхивал. Это, ребята, был настоящий допрос, вот что это было.
Я этих допросов навидался, знаю, как там разговаривают. Тут ошибки быть не может. Корней ему этак свирепо: гррум-тррум-бррум! А тот, поганец трусливый, ему в ответ жалобно: хурли-мурли, хурли-мурли… Сердце мое возрадовалось, честное слово.
Понимал вот, к сожалению, я только с пятого на десятое, да и то, что понимал, до меня как-то не доходило по-настоящему. Получалось вроде, что этот крысоед - не простой солдат или, скажем, горожанин, а какая-то большая шишка. Может, маршал, а может, и министр. И речь шла у них все время о корпусах и об армиях, а также о положении в столице. То есть это я вывел потому, что слова «корпус», «армия», «столица» мне знакомы, а они то и дело повторялись. И еще мне было понятно, что Корней все время нажимает, а крысоед, хоть и юлит, хоть и подхалимничает, но чего-то недоговаривает, полосатик, крутит, гадина. Корней гремел все яростнее, крысоед пищал все жалобнее, и лично мне было совершенно ясно, что вот именно сейчас и следовало бы влепить как следует - я даже весь вперед подался, касаясь носом ткани, отделявшей меня от допросной, чтобы ничего не пропустить, когда эта сволочь завизжит и начнет выкладывать, чего от него добиваются.
Но крысоед вдруг совсем замолчал - в обморок закатился, что ли? - а Корней сказал обыкновенным голосом, по-русски: - Очень неплохо. Вольдемар, вы свободны. Теперь попробуем подвести итоги. Во-первых…
Так я, ребята, и не узнал, что там было во-первых. Засветили мне вдруг в лоб с такой силой, что стало мне светло в этом мраке, и очнулся я, ребята, уже в гостиной. Сижу на полу, глазами хлопаю, а надо мной стоит, потирая плечо, этот самый Вольдемар, здоровенный дядька, башка под самый потолок, лицо у него растерянное и расстроенное, смотрит он на меня из-под потолка и говорит - то ли укоризненно, то ли виновато: - Ну что же ты, голубчик? Что же ты там торчал в темноте? Откуда мне было знать? Ты уж извини меня, пожалуйста… Не ушибся?
Я потрогал осторожно свою переносицу - есть у меня там переносица или ее уже вовсе нету, - кое-как поднялся и говорю: - Нет, - говорю. - Не ушибся. Меня ушибли - это было.
Глава шестая
Когда Драмба закончил ход сообщения к корректировочному пункту, Гаг остановил его, спрыгнул в траншею и прошелся по позиции. Отрыто было на славу. Траншея полного профиля с чуть скошенными наружу идеально ровными стенками, с плотно утрамбованным дном, без всякой там рыхлой землицы и другого мусора, все в точности по наставлению, вела к огневой - идеально круглой яме диаметром в два метра, от которой отходили в тыл крытые бревнами блиндажи для боеприпасов и расчета. Гаг посмотрел на часы.
Позиция была полностью отрыта за два часа десять минут. И какая позиция!
Такой могла гордиться его высочества Инженерная академия. Гаг оглянулся на Драмбу. Рядовой Драмба возвышался над ним и над краем траншеи. Огромные ладони его были прижаты к бедрам, локти оттопырены, уши опущены, грудь колесом, и от него, смешиваясь с запахом разрытой земли, исходила атмосфера свежести и прохлады.
- Молодец, - сказал Гаг негромко.
- Слуга его высочества, господин капрал! - гаркнул робот.
- Чего нам теперь еще не хватает?
- Банки бодрящего и соленой рыбки, господин капрал!
Гаг ухмыльнулся.
- Да, - сказал он. - Я из тебя сделал солдата, из разгильдяя.
Он взялся за край траншеи и одним движением перебросил тело на траву, потом поднялся, отряхнул колени и еще раз осмотрел позицию - теперь уже сверху. Да, позиция была на славу.
Солнце поднялось высоко, от росы не осталось и следа, луна бледным куском тающего сахара висела над западным горизонтом, над туманными очертаниями города-чудовища. Вокруг мириадами кузнечиков стрекотала степь, ровная, рыже-зеленая, на всем своем протяжении одинаковая и пустая, как океан. Однообразие ее нарушало лишь облачко зелени вдали, в котором краснела черепичная крыша Корнеева дома. Стрекочущая, напоенная пряными запахами степь вокруг, чистое серо-голубое небо над нею, а в центре - он, Гаг. И ему хорошо.
Хорошо, потому что все далеко. Далеко отсюда непостижимый Корней, бесконечно добрый, бесконечно терпеливый, снисходительный, внимательный, неуклонно, миллиметр за миллиметром вдавливающий в душу любовь к себе, и в то же время бесконечно опасный, словно бомба огромной силы, грозящая взорваться в самый неожиданный момент и разнести в клочья Вселенную Гага.
Далеко отсюда лукавый дом, набитый невиданными и невозможными механизмами, невиданными и невозможными существами вперемешку с такими же, как Корней, людьми-ловушками, шумно кипящий беспорядочной деятельностью без всякой видимой разумной цели, а потому такой же непостижимый и отчаянно опасный для Вселенной Гага. Далеко отсюда весь этот лукавый обманчивый мир, где у людей есть все, чего они только могут пожелать, а потому желания их извращены, цели потусторонни, и средства уже ничем не напоминают человеческие. И еще хорошо, потому что здесь удается хоть ненадолго забыть о гложущей непосильной ответственности, обо всех этих задачах, которые ноют, как язва, в воспаленной душе - неотложные, необходимые и совершенно неразрешимые. А здесь - все так просто и легко…
- Ого! - произнес Корней. - Вот это да!
Гаг подскочил на месте и обернулся. Корней стоял по ту сторону траншеи, с веселым изумлением оглядывая позицию.
- Да ты фортификатор, - сказал он. - Что это у тебя такое?
Гаг помолчал, но деваться было некуда.
- Позиция, - неохотно буркнул он. - Для тяжелой мортиры.
Корней был поражен.
- Для чего, для чего?
- Для тяжелой мортиры.
- Гм… А где ты возьмешь мортиру?
Гаг молчал, глядя на него исподлобья.
- Ну ладно, это меня, в конце концов, не касается, - сказал Корней, подождав. - Извини, если помешал… Я тут получил кое-какие известия и поспешил, чтобы поделиться с тобой. Дело в том, что ваша война кончилась.
- Какая война? - тупо спросил Гаг.
- Ваша. Война герцогства Алайского с империей.
- Уже? - тихо проговорил Гаг. - Вы же говорили - четыре месяца.
Корней развел руки.
- Ну, извини, - сказал он. - Ошибся. Все мы ошиблись. Но это, знаешь ли, добрая ошибка. Согласись, что мы ошиблись в нужную сторону…
Управились за месяц.
Гаг облизнул губы, поднял голову, снова опустил.
- Кто… - он замолчал.
Корней ждал, спокойно глядя на него. Тогда Гаг снова поднял голову и, глядя прямо ему в глаза, сказал: - Я хочу знать, кто победил.
Корней очень долго молчал, по лицу его ничего нельзя было разобрать.
Гаг сел - не держали ноги. Рядом из траншеи торчала голова Драмбы. Гаг бессмысленно уставился на нее.
- Я ведь уже объяснял тебе, - сказал наконец Корней. - Никто не победил. Вернее, все победили.
Гаг процедил сквозь зубы: - Объясняли… Мало ли что вы мне объясняли. Я этого не понимаю. У кого осталось устье Тары? Это может быть вам все равно, у кого оно осталось, а нам не все равно!
Корней медленно покачал головой.
- Вам тоже все равно, - устало сказал он. - Армий там больше нет - только гражданское население…
- Ага! - сказал Гаг. - Значит, крысоедов оттуда выбили?
- Да нет же… - Корней страдальчески сморщился. - Армий вообще больше не существует, понимаешь? Из устья Тары никто никого не выбивал.
Просто и алайцы, и имперцы побросали оружие и разошлись по домам.
- Это невозможно, - сказал Гаг спокойно. - Я не понимаю, зачем вы мне это рассказываете, Корней. Я вам не верю. Я вообще не понимаю, чего вам от меня надо. Зачем вы меня здесь держите? Если я вам не нужен - отпустите. А если нужен - говорите прямо…
Корней закряхтел и с силой ударил себя по бедру.
- Значит, так, - сказал он. - Ничего нового по этой части я тебе сообщить не могу. Вижу, что тебе здесь не нравится. Знаю, что ты стремишься домой. Но тебе придется еще потерпеть. Сейчас у тебя на родине слишком тяжело. Разруха. Голод. Эпидемии. А сейчас еще и политическая неразбериха… Герцог, как и следовало ожидать, плюнул на все и бежал, как последний трус. Бросил на произвол судьбы не только страну…
- Не говорите плохо о герцоге, - хрипло прорычал Гаг.
- Герцога больше нет, - холодно сказал Корней. - Герцог Алайский низложен. Впрочем, можешь утешиться: императору тоже не повезло.
Гаг криво ухмыльнулся и снова окаменел лицом.
- Пустите меня домой, - сказал он. - Вы не имеете права меня здесь держать. Я не военнопленный и не раб.
- Давай-ка так, - сказал Корней. - Давай не будем ссориться. Ты плохо себе представляешь, что там у вас делается. А там такие, как ты, сколотили банды, им все хочется поставить скелет на ноги, а этого, кроме них, никто уже не хочет. За ними охотятся, как за бешеными псами, и они обречены.
Если тебя сейчас отправить домой, ты, конечно же, примкнешь к такой банде, и тогда тебе конец. И дело, между прочим, не только в тебе, дело еще и в тех людях, которых ты успеешь убить и замучить. Ты опасен. И для себя, и для других. Вот так, если откровенно.
Оказывается, Корней мог быть и таким. Перед Гагом стоял боец, и хватка у этого бойца была железная, и бил он в самую точку. Ну, что ж, за откровенность спасибо. Значит, теперь так и будем: ты мне сказал, но я тебе тоже сейчас скажу. Хватит строить из себя мальчика в штанишках.
Надоело.
- Значит, боитесь, что я там буду опасен, - сказал Гаг. Он уже больше не мог и не хотел сдерживаться. - Что ж, воля ваша. Только смотрите, как бы я ЗДЕСЬ не стал опасен!
Они стояли по сторонам траншеи, лицом к лицу, и сначала Гаг торжествовал, что ему удалось вызвать это холодное свечение в обычно добрых до отвращения глазах великого лукавца, а потом вдруг с изумлением и негодованием обнаружил, что свечение это исчезло, и снова у него, сатаны, улыбочка, и глаза снова прищурились по-отечески, змеиное молоко! И вдруг Корней фыркнул, захохотал и закричал, разведя руки: - Кот! Ну кот и кот! Дикий… Ду-умай! - сказал он Гагу и постучал себя по темени. - Думай! Мозгами шевелить надо! Неужели ты зря здесь пятую неделю торчишь?
Тогда Гаг резко повернулся и пошел в степь.
- Думай! - в последний раз донеслось до него.
Он шел не глядя под ноги, проваливаясь в сурчиные норы, спотыкаясь, царапая лодыжки колючками. Он ничего не видел и не слышал вокруг, перед глазами его стояло иссеченное морщинами землистое лицо с безмерно усталыми покрасневшими глазами, и в ушах звучал хрипловатый голос: «Сопляки! Мои верные, непобедимые сопляки!» И этот человек, последний родной человек, оставшийся в живых, сейчас где-то спасался, прятался, томился, а его гнали, охотились за ним, как за бешеным волком, вонючие орды обманутых, купленных, осатаневших от страха дикобразов. Чернь, сброд, отбросы - без чести, без славы, без совести… Вранье, вранье, не может этого быть!
Лесные егеря, гвардия, десантники, Голубые Драконы… что, они тоже продались? Тоже бросили? Да ведь у них же ничего не было, кроме него! Они ведь жили только для него! Они умирали за него! Нет, нет, ложь, чушь…
Они взяли его в стальное кольцо, ощетинились штыками, стволами, огнеметами… это же лучшие бойцы в мире, они разгонят и раздавят взбесившуюся солдатню… О, как они будут их гнать, жечь, втаптывать в грязь… А я - я сижу здесь. Кот. Поганый щенок, а не Кот! Подобрали бедненького, залечили лапку, ленточкой украсили, а он знай себе машет хвостиком, молочко тепленькое лакает и все приговаривает «так точно» да «слушаюсь»…
Он споткнулся и упал всем телом в колючую сухую траву, и остался лежать, закрыв голову от нестерпимого стыда. Но ведь один же! Один против всей этой махины! И ребята, друзья мои в этом лукавом аду, замолчали, который день не откликаются, ни строчки, ни буквы - может, их и в живых уже нет… а может, сдались? Неужели же я ничего не могу?
Он трясся, как в лихорадке, под палящим солнцем, в мозгу возникали, кружились, проносились совершенно невозможные, немыслимые способы борьбы, побега, освобождения… Весь ужас был в том, что Корней, конечно же, сказал правду. Недаром работала его машина, недаром съехались, сползлись, слетелись сюда все эти чудища с неведомых миров - сделали свое дело, разорили страну, загубили все лучшее, что в ней было, разоружили, обезглавили…
Он не услышал, как подошел Драмба, но потной спине под раскаленной рубашкой стало прохладно, когда тень робота упала на него, и ему стало легче. Все-таки он был не совсем один. Он еще долго лежал ничком, а солнце двигалось по небу, и Драмба бесшумно двигался возле, оберегая его от зноя.
Потом он сел. Голые ноги были исполосованы колючками. На колено вспрыгнул кузнечик, бессмысленно уставился зелеными капельками глаз. Гаг брезгливо смахнул его и замер, разглядывая руку. Костяшки пальцев были ободраны.
- Когда это я? - произнес он вслух.
- Не могу знать, господин капрал, - сейчас же откликнулся Драмба.
Гаг осмотрел другую руку. Тоже в крови. Землю-матушку, значит, молотил. Родительницу всех этих… ловкачей. Хорош Кот. Только истерики мне и не хватало. Он оглянулся в сторону дома. Зеленое облачко едва виднелось на горизонте.
- Много лишнего я сегодня наболтал, вот что… - сказал он медленно. - Дикобраз ты, а не Кот. Выдрать тебя некому. Угрожать вздумал, сопляк…
То-то Корней закатился…
Он посмотрел на робота.
- Рядовой Драмба! Что делал Корней, когда я ушел?
- Приказал мне следовать за вами, господин капрал.
Гаг усмехнулся с горечью.
- А ты, конечно, подчинился… - Он поднялся, подошел к роботу вплотную. - Сколько тебя учить, дубина, - прошипел он яростно. - Кому ты подчиняешься? Кто твой непосредственный начальник?
- Капрал Гаг, Бойцовый Кот его высочества, - отчеканил Драмба.
- Так как же ты, дикобраз безмозглый, можешь починяться кому-то еще?
Драмба помедлил, потом сказал: - Виноват, господин капрал.
- Э-эх… - произнес Гаг безнадежно. - Ладно, бери меня на плечи.
Домой.
Дом встретил его непривычной тишиной. Дом был пуст. Улетели стервятники. На падаль. Гаг прежде всего искупался в бассейне, смыл кровь и пыль, тщательно причесался перед зеркалом и, переодевшись в свежее, решительно зашагал в столовую. К обеду он опоздал, Корней уже допивал свой сок. Он с нарочитым безразличием глянул на Гага и снова опустил взгляд в папку, лежащую перед ним. Гаг подошел к столу, кашлянул и проговорил стиснутым голосом: - Я вел себя неправильно, Корней. (Корней кивнул, не поднимая глаз.) Я прошу у вас прощения.
Говорить было невыносимо трудно, язык едва ворочался. Пришлось остановиться на секунду и крепко стиснуть челюсти, чтобы привести себя в порядок.
- Конечно же, я… я буду все делать так, как вы приказываете. Я был неправ.
Корней вздохнул и отодвинул от себя папку.
- Я принимаю твои извинения… - Он побарабанил пальцами по столу. - Да. Принимаю. Правда, к сожалению, я виноват больше тебя. Да ты садись, ешь…
Гаг сел, не сводя с него настороженного взгляда.
- Видишь ли, ты еще молод, тебе многое можно простить. Но я! - Корней потряс в воздухе растопыренными пальцами. - Старый дурень! Все-таки в моем возрасте и с моим опытом пора бы уже знать, что есть люди, которые могут выдержать удар судьбы, а есть люди, которые ломаются. Первым рассказывают правду, вторым рассказывают сказки. Так что ты тоже прости меня, Гаг.
Давай-ка постараемся забыть эту историю. - И он снова взялся за свои бумаги.
Гаг ел какое-то месиво из мяса и овощей, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, словно вату жевал. Уши его пылали. Чушь какая-то опять получалась.
Больше всего хотелось заорать и ударить кулаком по столу. Хватит строить из меня щенка! Хватит! Меня ударами судьбы не сломишь, понятно? Мы не из ржавого железа!… Надо же, как повернул, опять я кругом дурак… Гаг плеснул себе в стакан из оплетенной бутыли с кокосовым молоком. Вообще-то говоря, я и на самом деле дурак. Он со мной как с мужчиной, а я как баба.
Вот и получается - щенок и дурак. Не хочу об этом думать. Не надо мне твоей правды, не надо мне твоих сказок. То есть за правду тебе, конечно, спасибо - я теперь хоть понял, что ждать больше нечего, что пора дело делать.
Корней поднялся, взял папку под мышку и ушел. Лицо у него было удрученное. Гаг, жуя и прихлебывая, поглядел в сад. На песчаную дорожку из густой травы выбрался большой кот рыжей масти, в зубах у него трепыхалось что-то пернатое. Кот угрюмо повел дикими глазами вправо, влево и заструился к дому - должно быть, под крыльцо. Давай, давай, работай, брат-храбрец, подумал Гаг. Мне бы как-нибудь до вечера дотянуть, а там можно будет и делом заняться. Он вскочил, сбросил посуду в лючок и, пройдя по дому на цыпочках, направился в тот самый коридор. Надписей не прибавилось. Друзья в аду молчали. Ладно. Значит, придется все-таки в одиночку. Драмба… Нет. На рядового Драмбу надежды плохи. Жалко, конечно.
Солдат бесценный. Но веры ему настоящей нет. Лучше уж без него. Пусть только сделает то, что надо, а потом я его… Откомандирую.
Он вернулся в свою комнату, лег на койку, заложил руки за голову.
- Рядовой Драмба! - позвал он.
Драмба вошел и остановился у двери.
- Продолжай, - приказал Гаг.
Драмба привычно загудел прямо с середины фразы: - …никакого другого выхода. Врач, однако, был против. Он аргументировал свой протест, во-первых, тем, что существо, не принадлежащее к бранчу гуманоидных сапиенсов, не может быть объектом контакта без посредника…
- Пропусти, - сонно сказал Гаг.
- Слушаюсь, господин капрал, - отозвался Драмба и, помолчав, продолжал, на этот раз - с начала фразы: - На контакт вышли: Эварист Козак, командир корабля, Фаина Каминска, старший ксенолог группы, ксенологи…
- Пропусти! - раздраженно сказал Гаг. - Что там было дальше?
Внутри Драмбы заурчало, и он принялся рассказывать, как в зоне контакта вспыхнул неожиданно пожар, контакт был прерван, из-за стены огня раздались вдруг выстрелы, штурман группы семи - гуманоид Кварр погиб, и тело его не было обнаружено, Эварист Козак, командир корабля, получил тяжелое проникающее ранение в область живота…
Гаг заснул.
Он проснулся словно от удара мокрым полотенцем по лицу: где-то рядом разговаривали по-алайски. Сердце колотилось как бешеное, трещала голова.
Но это был не сон и не бред.
- …Я обратил внимание на то, что большинство его работ написано в Гигне, - говорил незнакомый ломающийся голос. - Может быть, это вам поможет?
- Гигна… - отозвался голос Корнея. - Позволь. Где это?
- Это курортное местечко… западный берег Заггуты. Знаете, озеро такое…
- Знаю. Ты думаешь…
- По-видимому, он часто там работал… Жил, наверное, у какого-нибудь мецената…
Гаг бесшумно скатился с койки и подкрался к окну. На крыльце Корней разговаривал с каким-то парнем лет шестнадцати, худым, белобрысым, с большими бледными глазами, как у куклы - явным и очевидным алайцем с юга.
Гаг вцепился пальцами в подоконник.
- Это любопытно, - задумчиво сказал Корней. Он похлопал парня по плечу. - Это идея, ты молодчина, Данг. А наши разини прозевали…
- Его надо обязательно найти, Корней! - Парень прижал кулаки к узкой груди. - Вы же сами говорили, что даже ваши ученые заинтересовались, и теперь я понимаю - почему… Он на вашем уровне! Он даже выше кое в чем…
Вы просто обязаны его найти!
Корней тяжело вздохнул.
- Мы сделаем все, что сможем, голубчик… Но знал бы ты, как это трудно! Ты ведь представления не имеешь, что там у вас сейчас делается…
- Имею, - коротко сказал парень.
Они помолчали.
- Лучше бы вы меня там оставили, а его вытащили, - тихо проговорил парень, глядя в сторону.
- На тебя нам повезло наткнуться, а на него - нет, - так же тихо отозвался Корней. Он снова взял парня за плечо. - Мы сделаем все, что в наших силах.
Парень кивнул.
- Хорошо.
Корней снова вздохнул.
- Ну, ладно… Значит, ты прямо в Обнинск?
- Да.
- Тебе там больше понравится. По крайней мере, там у тебя будут квалифицированные собеседники. Не такие дремучие прагматики, как я.
Парень слабо улыбнулся, и они пожали друг другу руки - по-алайски, крест-накрест.
- Что ж, - сказал Корней. - Нуль-кабиной ты теперь пользоваться умеешь…
Они вдруг разом засмеялись, вспомнив, по-видимому, какую-то историю, связанную с нуль-кабиной.
- Да, - сказал парень. - Этому я научился… Умею… Но вы знаете, Корней, мы решили пробежаться до Антонова. Ребята обещали показать мне что-то в степи…
- А где они? - Корней огляделся.
- Сейчас подойдут, наверное. Мы условились, что я пойду вперед, а они меня нагонят… Вы идите, Корней, я и так вас задержал. Спасибо вам большое…
Они вдруг обнялись - Гаг даже вздрогнул от неожиданности, - а затем Корней слегка оттолкнул парня и быстро ушел в дом. Парень спустился с крыльца и пошел по песчаной дорожке, и тут Гаг увидел, что он сильно хромает, припадая на правую ногу. Эта нога у него была явно короче и тоньше левой.
Несколько секунд Гаг смотрел ему вслед, а потом рывком перебросил тело через подоконник, пал на четвереньки и сразу же нырнул в кусты. Он неслышно следовал за этим Дангом, уже испытывая к нему безотчетную неприязнь, то брезгливое отвращение, которое он всегда чувствовал к людям увечным, ущербным и вообще бесполезным. Но этот Данг был алаец, причем, судя по имени и выговору, - южный алаец, а значит, алаец первого сорта, и как бы там ни было, поговорить с ним было необходимо. Потому что это был все-таки шанс.
Гаг настиг его уже в степи, выждав момент, когда дом до самой крыши скрылся за деревьями.
- Эй, друг! - негромко позвал он по-алайски.
Данг стремительно обернулся. Он даже пошатнулся на покалеченной ноге.
Кукольные глаза его раскрылись еще шире, и он попятился. Все краски сбежали с его тощего лица.
- Ты кто такой? - пробормотал он. - Ты… этот… Бойцовый Кот?
Позиция была полностью отрыта за два часа десять минут. И какая позиция!
Такой могла гордиться его высочества Инженерная академия. Гаг оглянулся на Драмбу. Рядовой Драмба возвышался над ним и над краем траншеи. Огромные ладони его были прижаты к бедрам, локти оттопырены, уши опущены, грудь колесом, и от него, смешиваясь с запахом разрытой земли, исходила атмосфера свежести и прохлады.
- Молодец, - сказал Гаг негромко.
- Слуга его высочества, господин капрал! - гаркнул робот.
- Чего нам теперь еще не хватает?
- Банки бодрящего и соленой рыбки, господин капрал!
Гаг ухмыльнулся.
- Да, - сказал он. - Я из тебя сделал солдата, из разгильдяя.
Он взялся за край траншеи и одним движением перебросил тело на траву, потом поднялся, отряхнул колени и еще раз осмотрел позицию - теперь уже сверху. Да, позиция была на славу.
Солнце поднялось высоко, от росы не осталось и следа, луна бледным куском тающего сахара висела над западным горизонтом, над туманными очертаниями города-чудовища. Вокруг мириадами кузнечиков стрекотала степь, ровная, рыже-зеленая, на всем своем протяжении одинаковая и пустая, как океан. Однообразие ее нарушало лишь облачко зелени вдали, в котором краснела черепичная крыша Корнеева дома. Стрекочущая, напоенная пряными запахами степь вокруг, чистое серо-голубое небо над нею, а в центре - он, Гаг. И ему хорошо.
Хорошо, потому что все далеко. Далеко отсюда непостижимый Корней, бесконечно добрый, бесконечно терпеливый, снисходительный, внимательный, неуклонно, миллиметр за миллиметром вдавливающий в душу любовь к себе, и в то же время бесконечно опасный, словно бомба огромной силы, грозящая взорваться в самый неожиданный момент и разнести в клочья Вселенную Гага.
Далеко отсюда лукавый дом, набитый невиданными и невозможными механизмами, невиданными и невозможными существами вперемешку с такими же, как Корней, людьми-ловушками, шумно кипящий беспорядочной деятельностью без всякой видимой разумной цели, а потому такой же непостижимый и отчаянно опасный для Вселенной Гага. Далеко отсюда весь этот лукавый обманчивый мир, где у людей есть все, чего они только могут пожелать, а потому желания их извращены, цели потусторонни, и средства уже ничем не напоминают человеческие. И еще хорошо, потому что здесь удается хоть ненадолго забыть о гложущей непосильной ответственности, обо всех этих задачах, которые ноют, как язва, в воспаленной душе - неотложные, необходимые и совершенно неразрешимые. А здесь - все так просто и легко…
- Ого! - произнес Корней. - Вот это да!
Гаг подскочил на месте и обернулся. Корней стоял по ту сторону траншеи, с веселым изумлением оглядывая позицию.
- Да ты фортификатор, - сказал он. - Что это у тебя такое?
Гаг помолчал, но деваться было некуда.
- Позиция, - неохотно буркнул он. - Для тяжелой мортиры.
Корней был поражен.
- Для чего, для чего?
- Для тяжелой мортиры.
- Гм… А где ты возьмешь мортиру?
Гаг молчал, глядя на него исподлобья.
- Ну ладно, это меня, в конце концов, не касается, - сказал Корней, подождав. - Извини, если помешал… Я тут получил кое-какие известия и поспешил, чтобы поделиться с тобой. Дело в том, что ваша война кончилась.
- Какая война? - тупо спросил Гаг.
- Ваша. Война герцогства Алайского с империей.
- Уже? - тихо проговорил Гаг. - Вы же говорили - четыре месяца.
Корней развел руки.
- Ну, извини, - сказал он. - Ошибся. Все мы ошиблись. Но это, знаешь ли, добрая ошибка. Согласись, что мы ошиблись в нужную сторону…
Управились за месяц.
Гаг облизнул губы, поднял голову, снова опустил.
- Кто… - он замолчал.
Корней ждал, спокойно глядя на него. Тогда Гаг снова поднял голову и, глядя прямо ему в глаза, сказал: - Я хочу знать, кто победил.
Корней очень долго молчал, по лицу его ничего нельзя было разобрать.
Гаг сел - не держали ноги. Рядом из траншеи торчала голова Драмбы. Гаг бессмысленно уставился на нее.
- Я ведь уже объяснял тебе, - сказал наконец Корней. - Никто не победил. Вернее, все победили.
Гаг процедил сквозь зубы: - Объясняли… Мало ли что вы мне объясняли. Я этого не понимаю. У кого осталось устье Тары? Это может быть вам все равно, у кого оно осталось, а нам не все равно!
Корней медленно покачал головой.
- Вам тоже все равно, - устало сказал он. - Армий там больше нет - только гражданское население…
- Ага! - сказал Гаг. - Значит, крысоедов оттуда выбили?
- Да нет же… - Корней страдальчески сморщился. - Армий вообще больше не существует, понимаешь? Из устья Тары никто никого не выбивал.
Просто и алайцы, и имперцы побросали оружие и разошлись по домам.
- Это невозможно, - сказал Гаг спокойно. - Я не понимаю, зачем вы мне это рассказываете, Корней. Я вам не верю. Я вообще не понимаю, чего вам от меня надо. Зачем вы меня здесь держите? Если я вам не нужен - отпустите. А если нужен - говорите прямо…
Корней закряхтел и с силой ударил себя по бедру.
- Значит, так, - сказал он. - Ничего нового по этой части я тебе сообщить не могу. Вижу, что тебе здесь не нравится. Знаю, что ты стремишься домой. Но тебе придется еще потерпеть. Сейчас у тебя на родине слишком тяжело. Разруха. Голод. Эпидемии. А сейчас еще и политическая неразбериха… Герцог, как и следовало ожидать, плюнул на все и бежал, как последний трус. Бросил на произвол судьбы не только страну…
- Не говорите плохо о герцоге, - хрипло прорычал Гаг.
- Герцога больше нет, - холодно сказал Корней. - Герцог Алайский низложен. Впрочем, можешь утешиться: императору тоже не повезло.
Гаг криво ухмыльнулся и снова окаменел лицом.
- Пустите меня домой, - сказал он. - Вы не имеете права меня здесь держать. Я не военнопленный и не раб.
- Давай-ка так, - сказал Корней. - Давай не будем ссориться. Ты плохо себе представляешь, что там у вас делается. А там такие, как ты, сколотили банды, им все хочется поставить скелет на ноги, а этого, кроме них, никто уже не хочет. За ними охотятся, как за бешеными псами, и они обречены.
Если тебя сейчас отправить домой, ты, конечно же, примкнешь к такой банде, и тогда тебе конец. И дело, между прочим, не только в тебе, дело еще и в тех людях, которых ты успеешь убить и замучить. Ты опасен. И для себя, и для других. Вот так, если откровенно.
Оказывается, Корней мог быть и таким. Перед Гагом стоял боец, и хватка у этого бойца была железная, и бил он в самую точку. Ну, что ж, за откровенность спасибо. Значит, теперь так и будем: ты мне сказал, но я тебе тоже сейчас скажу. Хватит строить из себя мальчика в штанишках.
Надоело.
- Значит, боитесь, что я там буду опасен, - сказал Гаг. Он уже больше не мог и не хотел сдерживаться. - Что ж, воля ваша. Только смотрите, как бы я ЗДЕСЬ не стал опасен!
Они стояли по сторонам траншеи, лицом к лицу, и сначала Гаг торжествовал, что ему удалось вызвать это холодное свечение в обычно добрых до отвращения глазах великого лукавца, а потом вдруг с изумлением и негодованием обнаружил, что свечение это исчезло, и снова у него, сатаны, улыбочка, и глаза снова прищурились по-отечески, змеиное молоко! И вдруг Корней фыркнул, захохотал и закричал, разведя руки: - Кот! Ну кот и кот! Дикий… Ду-умай! - сказал он Гагу и постучал себя по темени. - Думай! Мозгами шевелить надо! Неужели ты зря здесь пятую неделю торчишь?
Тогда Гаг резко повернулся и пошел в степь.
- Думай! - в последний раз донеслось до него.
Он шел не глядя под ноги, проваливаясь в сурчиные норы, спотыкаясь, царапая лодыжки колючками. Он ничего не видел и не слышал вокруг, перед глазами его стояло иссеченное морщинами землистое лицо с безмерно усталыми покрасневшими глазами, и в ушах звучал хрипловатый голос: «Сопляки! Мои верные, непобедимые сопляки!» И этот человек, последний родной человек, оставшийся в живых, сейчас где-то спасался, прятался, томился, а его гнали, охотились за ним, как за бешеным волком, вонючие орды обманутых, купленных, осатаневших от страха дикобразов. Чернь, сброд, отбросы - без чести, без славы, без совести… Вранье, вранье, не может этого быть!
Лесные егеря, гвардия, десантники, Голубые Драконы… что, они тоже продались? Тоже бросили? Да ведь у них же ничего не было, кроме него! Они ведь жили только для него! Они умирали за него! Нет, нет, ложь, чушь…
Они взяли его в стальное кольцо, ощетинились штыками, стволами, огнеметами… это же лучшие бойцы в мире, они разгонят и раздавят взбесившуюся солдатню… О, как они будут их гнать, жечь, втаптывать в грязь… А я - я сижу здесь. Кот. Поганый щенок, а не Кот! Подобрали бедненького, залечили лапку, ленточкой украсили, а он знай себе машет хвостиком, молочко тепленькое лакает и все приговаривает «так точно» да «слушаюсь»…
Он споткнулся и упал всем телом в колючую сухую траву, и остался лежать, закрыв голову от нестерпимого стыда. Но ведь один же! Один против всей этой махины! И ребята, друзья мои в этом лукавом аду, замолчали, который день не откликаются, ни строчки, ни буквы - может, их и в живых уже нет… а может, сдались? Неужели же я ничего не могу?
Он трясся, как в лихорадке, под палящим солнцем, в мозгу возникали, кружились, проносились совершенно невозможные, немыслимые способы борьбы, побега, освобождения… Весь ужас был в том, что Корней, конечно же, сказал правду. Недаром работала его машина, недаром съехались, сползлись, слетелись сюда все эти чудища с неведомых миров - сделали свое дело, разорили страну, загубили все лучшее, что в ней было, разоружили, обезглавили…
Он не услышал, как подошел Драмба, но потной спине под раскаленной рубашкой стало прохладно, когда тень робота упала на него, и ему стало легче. Все-таки он был не совсем один. Он еще долго лежал ничком, а солнце двигалось по небу, и Драмба бесшумно двигался возле, оберегая его от зноя.
Потом он сел. Голые ноги были исполосованы колючками. На колено вспрыгнул кузнечик, бессмысленно уставился зелеными капельками глаз. Гаг брезгливо смахнул его и замер, разглядывая руку. Костяшки пальцев были ободраны.
- Когда это я? - произнес он вслух.
- Не могу знать, господин капрал, - сейчас же откликнулся Драмба.
Гаг осмотрел другую руку. Тоже в крови. Землю-матушку, значит, молотил. Родительницу всех этих… ловкачей. Хорош Кот. Только истерики мне и не хватало. Он оглянулся в сторону дома. Зеленое облачко едва виднелось на горизонте.
- Много лишнего я сегодня наболтал, вот что… - сказал он медленно. - Дикобраз ты, а не Кот. Выдрать тебя некому. Угрожать вздумал, сопляк…
То-то Корней закатился…
Он посмотрел на робота.
- Рядовой Драмба! Что делал Корней, когда я ушел?
- Приказал мне следовать за вами, господин капрал.
Гаг усмехнулся с горечью.
- А ты, конечно, подчинился… - Он поднялся, подошел к роботу вплотную. - Сколько тебя учить, дубина, - прошипел он яростно. - Кому ты подчиняешься? Кто твой непосредственный начальник?
- Капрал Гаг, Бойцовый Кот его высочества, - отчеканил Драмба.
- Так как же ты, дикобраз безмозглый, можешь починяться кому-то еще?
Драмба помедлил, потом сказал: - Виноват, господин капрал.
- Э-эх… - произнес Гаг безнадежно. - Ладно, бери меня на плечи.
Домой.
Дом встретил его непривычной тишиной. Дом был пуст. Улетели стервятники. На падаль. Гаг прежде всего искупался в бассейне, смыл кровь и пыль, тщательно причесался перед зеркалом и, переодевшись в свежее, решительно зашагал в столовую. К обеду он опоздал, Корней уже допивал свой сок. Он с нарочитым безразличием глянул на Гага и снова опустил взгляд в папку, лежащую перед ним. Гаг подошел к столу, кашлянул и проговорил стиснутым голосом: - Я вел себя неправильно, Корней. (Корней кивнул, не поднимая глаз.) Я прошу у вас прощения.
Говорить было невыносимо трудно, язык едва ворочался. Пришлось остановиться на секунду и крепко стиснуть челюсти, чтобы привести себя в порядок.
- Конечно же, я… я буду все делать так, как вы приказываете. Я был неправ.
Корней вздохнул и отодвинул от себя папку.
- Я принимаю твои извинения… - Он побарабанил пальцами по столу. - Да. Принимаю. Правда, к сожалению, я виноват больше тебя. Да ты садись, ешь…
Гаг сел, не сводя с него настороженного взгляда.
- Видишь ли, ты еще молод, тебе многое можно простить. Но я! - Корней потряс в воздухе растопыренными пальцами. - Старый дурень! Все-таки в моем возрасте и с моим опытом пора бы уже знать, что есть люди, которые могут выдержать удар судьбы, а есть люди, которые ломаются. Первым рассказывают правду, вторым рассказывают сказки. Так что ты тоже прости меня, Гаг.
Гаг ел какое-то месиво из мяса и овощей, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, словно вату жевал. Уши его пылали. Чушь какая-то опять получалась.
Больше всего хотелось заорать и ударить кулаком по столу. Хватит строить из меня щенка! Хватит! Меня ударами судьбы не сломишь, понятно? Мы не из ржавого железа!… Надо же, как повернул, опять я кругом дурак… Гаг плеснул себе в стакан из оплетенной бутыли с кокосовым молоком. Вообще-то говоря, я и на самом деле дурак. Он со мной как с мужчиной, а я как баба.
Вот и получается - щенок и дурак. Не хочу об этом думать. Не надо мне твоей правды, не надо мне твоих сказок. То есть за правду тебе, конечно, спасибо - я теперь хоть понял, что ждать больше нечего, что пора дело делать.
Корней поднялся, взял папку под мышку и ушел. Лицо у него было удрученное. Гаг, жуя и прихлебывая, поглядел в сад. На песчаную дорожку из густой травы выбрался большой кот рыжей масти, в зубах у него трепыхалось что-то пернатое. Кот угрюмо повел дикими глазами вправо, влево и заструился к дому - должно быть, под крыльцо. Давай, давай, работай, брат-храбрец, подумал Гаг. Мне бы как-нибудь до вечера дотянуть, а там можно будет и делом заняться. Он вскочил, сбросил посуду в лючок и, пройдя по дому на цыпочках, направился в тот самый коридор. Надписей не прибавилось. Друзья в аду молчали. Ладно. Значит, придется все-таки в одиночку. Драмба… Нет. На рядового Драмбу надежды плохи. Жалко, конечно.
Солдат бесценный. Но веры ему настоящей нет. Лучше уж без него. Пусть только сделает то, что надо, а потом я его… Откомандирую.
Он вернулся в свою комнату, лег на койку, заложил руки за голову.
- Рядовой Драмба! - позвал он.
Драмба вошел и остановился у двери.
- Продолжай, - приказал Гаг.
Драмба привычно загудел прямо с середины фразы: - …никакого другого выхода. Врач, однако, был против. Он аргументировал свой протест, во-первых, тем, что существо, не принадлежащее к бранчу гуманоидных сапиенсов, не может быть объектом контакта без посредника…
- Пропусти, - сонно сказал Гаг.
- Слушаюсь, господин капрал, - отозвался Драмба и, помолчав, продолжал, на этот раз - с начала фразы: - На контакт вышли: Эварист Козак, командир корабля, Фаина Каминска, старший ксенолог группы, ксенологи…
- Пропусти! - раздраженно сказал Гаг. - Что там было дальше?
Внутри Драмбы заурчало, и он принялся рассказывать, как в зоне контакта вспыхнул неожиданно пожар, контакт был прерван, из-за стены огня раздались вдруг выстрелы, штурман группы семи - гуманоид Кварр погиб, и тело его не было обнаружено, Эварист Козак, командир корабля, получил тяжелое проникающее ранение в область живота…
Гаг заснул.
Он проснулся словно от удара мокрым полотенцем по лицу: где-то рядом разговаривали по-алайски. Сердце колотилось как бешеное, трещала голова.
Но это был не сон и не бред.
- …Я обратил внимание на то, что большинство его работ написано в Гигне, - говорил незнакомый ломающийся голос. - Может быть, это вам поможет?
- Гигна… - отозвался голос Корнея. - Позволь. Где это?
- Это курортное местечко… западный берег Заггуты. Знаете, озеро такое…
- Знаю. Ты думаешь…
- По-видимому, он часто там работал… Жил, наверное, у какого-нибудь мецената…
Гаг бесшумно скатился с койки и подкрался к окну. На крыльце Корней разговаривал с каким-то парнем лет шестнадцати, худым, белобрысым, с большими бледными глазами, как у куклы - явным и очевидным алайцем с юга.
Гаг вцепился пальцами в подоконник.
- Это любопытно, - задумчиво сказал Корней. Он похлопал парня по плечу. - Это идея, ты молодчина, Данг. А наши разини прозевали…
- Его надо обязательно найти, Корней! - Парень прижал кулаки к узкой груди. - Вы же сами говорили, что даже ваши ученые заинтересовались, и теперь я понимаю - почему… Он на вашем уровне! Он даже выше кое в чем…
Вы просто обязаны его найти!
Корней тяжело вздохнул.
- Мы сделаем все, что сможем, голубчик… Но знал бы ты, как это трудно! Ты ведь представления не имеешь, что там у вас сейчас делается…
- Имею, - коротко сказал парень.
Они помолчали.
- Лучше бы вы меня там оставили, а его вытащили, - тихо проговорил парень, глядя в сторону.
- На тебя нам повезло наткнуться, а на него - нет, - так же тихо отозвался Корней. Он снова взял парня за плечо. - Мы сделаем все, что в наших силах.
Парень кивнул.
- Хорошо.
Корней снова вздохнул.
- Ну, ладно… Значит, ты прямо в Обнинск?
- Да.
- Тебе там больше понравится. По крайней мере, там у тебя будут квалифицированные собеседники. Не такие дремучие прагматики, как я.
Парень слабо улыбнулся, и они пожали друг другу руки - по-алайски, крест-накрест.
- Что ж, - сказал Корней. - Нуль-кабиной ты теперь пользоваться умеешь…
Они вдруг разом засмеялись, вспомнив, по-видимому, какую-то историю, связанную с нуль-кабиной.
- Да, - сказал парень. - Этому я научился… Умею… Но вы знаете, Корней, мы решили пробежаться до Антонова. Ребята обещали показать мне что-то в степи…
- А где они? - Корней огляделся.
- Сейчас подойдут, наверное. Мы условились, что я пойду вперед, а они меня нагонят… Вы идите, Корней, я и так вас задержал. Спасибо вам большое…
Они вдруг обнялись - Гаг даже вздрогнул от неожиданности, - а затем Корней слегка оттолкнул парня и быстро ушел в дом. Парень спустился с крыльца и пошел по песчаной дорожке, и тут Гаг увидел, что он сильно хромает, припадая на правую ногу. Эта нога у него была явно короче и тоньше левой.
Несколько секунд Гаг смотрел ему вслед, а потом рывком перебросил тело через подоконник, пал на четвереньки и сразу же нырнул в кусты. Он неслышно следовал за этим Дангом, уже испытывая к нему безотчетную неприязнь, то брезгливое отвращение, которое он всегда чувствовал к людям увечным, ущербным и вообще бесполезным. Но этот Данг был алаец, причем, судя по имени и выговору, - южный алаец, а значит, алаец первого сорта, и как бы там ни было, поговорить с ним было необходимо. Потому что это был все-таки шанс.
Гаг настиг его уже в степи, выждав момент, когда дом до самой крыши скрылся за деревьями.
- Эй, друг! - негромко позвал он по-алайски.
Данг стремительно обернулся. Он даже пошатнулся на покалеченной ноге.
Кукольные глаза его раскрылись еще шире, и он попятился. Все краски сбежали с его тощего лица.
- Ты кто такой? - пробормотал он. - Ты… этот… Бойцовый Кот?