Страница:
Старик запнулся, сел и тихо произнес:
– Ты извини меня, сынок. Я вовсе не желал обидеть тебя или твою страну.
– Ничего, – успокоил его я. – Просто мне стыдно за его поступки, ведь по нему судили обо всех нас.
Мигель утвердительно кивнул:
– Понимаю. Мы действительно смотрели на него и думали, что все русские алкоголики или бандиты, и благодарили Бога, что живем далеко от вас. Теперь я знаю, что вы хорошие, умные люди. – Он отхлебнул глоток горячего чая, после чего с любопытством спросил: – Но зачем вы выбрали себе такого президента?
– Тогда мы были неопытными, полагая, что хуже его предшественников, коммунистов, никого быть не может. Но когда вороватые люди пытаются вести страну к светлому будущему, единственный путь, который они могут предложить, это воровство. Может, среди них и были поначалу достойные люди, но белая ворона в вороньей стае либо перемазывается в грязи и становится черной, как все, либо пожирается сородичами.
– Везде воруют. – Мигель отставил чашку в сторону. – У нас тоже.
– Но у нас украли целую страну. Несколько человек просто присвоили ее себе.
– Надеюсь, что все у вас будет хорошо, – искренне сказал Мигель и встал из-за стола, – а сейчас мне пора отправляться на работу в клинику.
– Так почему вы спрашивали об ожерелье Ника? – я все же хотел удовлетворить свое любопытство.
– Нефритовые бусы? – Он на мгновение задержался, повернулся ко мне, некоторое время размышляя, говорить или нет, но потом сказал: – Я видел их раньше. В сельве. Их носил один молодой шаман… Он мог видеть то, что сокрыто от глаз обычных людей, и его слова слишком часто оказывались правдой, чтобы относиться к ним с пренебрежением… Сейчас ему должно быть приблизительно столько же лет, как и мне, и я думаю, что тот шаман и старик, которого встретили вы, – один и тот же человек.
Минут через десять после ухода Мигеля я вышел на улицу. Неподалеку от дома, устроившись в тени деревьев, в стареньком кресле-качалке сидел Ник. Он покуривал сигарету и с мрачным видом перелистывал местную газету. Я подошел к нему и спросил:
– Где Мари?
– Пошла с матерью делать покупки, – буркнул он, уткнувшись в газету.
– Как себя чувствуешь?
– Нормально, – раздраженно проворчал он.
– Хочешь побыть один?
– Да, – не отрывая взгляда, ответил он, и я, пожав плечами, повернулся, чтобы уйти.
– Подожди, поговорить надо, – раздосадованно остановил меня он. – Мне две ночи подряд снятся кошмары.
– Не волнуйся. В твоем состоянии это не удивительно, – постарался успокоить его я, присаживаясь рядом на корточки.
– Да нормально я уже себя чувствую. Дело не в этом. – Ник несколько замялся и поправил на шее нефритовое ожерелье, будто оно мешало ему дышать. – Ты только не смейся надо мной. Хорошо?
– Хорошо, – пообещал я.
– С того самого дня, когда произошла эта драка на аллее, мне постоянно снится один и тот же сон. Очень страшный сон, – он снова замешкался, обдумывая, стоит ли посвящать меня в свои сновидения, а затем продолжил: – Ладно. Если говорить коротко, то ко мне является череп Каб-Чанте. То есть не он сам, а сперва мне снится какой-нибудь человек, обязательно индеец в одежде древних майя, или животное – ягуар или олень, и все идет хорошо, но потом вдруг из них начинают извергаться потоки крови, кожа сползает, обнажая мышцы, и изнутри проступает человеческий череп. Он именно такой, как его описывал старый Пабло – резной и усеянный камнями. Он смотрит на меня пустыми глазницами… Они пустые, но я точно знаю, я чувствую, что он видит меня насквозь. Кровь существа, из которого он появляется, заливает его. Он начинает… я не знаю, как это назвать… – Ник снова замолчал. Выглядел он удрученным и подавленным, и я не стал перебивать его, давая ему возможность собраться с духом. – Все это очень пугает меня, но не это главное. Он твердит, что драка на аллее и мой порезанный живот не случайны. Это наказание за мои действия… за непочтительное поведение в храме на пирамиде… Ну, ты помнишь… с панамкой… и наказание это не последнее. – Ник снова замолчал. Я видел, как начало подрагивать веко на его правом глазу. Он потер глаз рукой, а затем задумчиво продолжил: – Он говорит, что если я хочу, чтобы неприятности закончились, то должен сделать кое-что.
– Что? – спросил я, подбадривая его, потому что он вновь умолк.
– А вот этого я как раз не знаю! – Он поднял на меня глаза, и я увидел, что он по-настоящему напуган. – Он не успевает договорить, потому что каждый раз, когда он начинает говорить, я просыпаюсь в холодном поту.
– Боюсь, Ник, что тогда твоя миссия невыполнима. В следующий раз, когда он выйдет с тобой на связь, так ему и объясни, – я попытался перевести наш разговор на шутку, чтобы он стал относиться к своим сновидениям с долей иронии, но это не сработало.
Ник хмуро взглянул на меня.
– Зря ты так. Неспроста все это, – он был на редкость серьезен и напряжен. – Вещие это сны.
– Ты не волнуйся, Ник. У тебя было серьезное ранение, и, возможно, это его последствия.
– Я же сказал, что все хорошо. – Ник задрал рубашку, оголяя живот. – Мигель даже разрешил не перевязывать его. Говорит, так быстрее заживет.
Мне пришлось с ним согласиться. Шрам шел через весь живот, но выглядел уже довольно сносно.
– Мигель сказал, что, если будет заживать такими темпами, он швы мне снимет уже через пару дней.
– Хорошо, – кивнул я.
Рассказывать ему о разговоре с Мигелем о нефритовом ожерелье и молодом шамане, который его когда-то носил, я не стал, решив, что Ник, напуганный своими снами, может начать проводить какие-то ненужные параллели между легендой, шаманом и подаренным им ожерельем. В том, что старый индеец-официант и молодой шаман из юности Мигеля были одним и тем же человеком, я почему-то не сомневался. Может, мне просто хотелось так думать, тем самым становясь частью некой запутанной и весьма экзотической истории, может быть, это была просто интуиция…
Мигель, как и обещал, снял швы спустя два дня. Ник чувствовал себя хорошо, будто ничего и не произошло с ним несколько дней назад. Можно было только позавидовать его отменному здоровью. Диего с Мари посвящали нам все свое свободное время, показывали город, и, зная наш интерес к древней культуре своей страны, первым делом отвезли в Мусео-де-Эстелас-Майяс – городской музей, где мы смогли насладиться зрелищем не только реликвий индейской культуры, но и осмотреть коллекции колониального искусства, испанского оружия и не менее любопытные трофеи, захваченные и пиратами, и у пиратов. Диего с Мари осматривали музейные экспозиции с не меньшим интересом, чем мы, хотя я думал, что они начнут скучать уже через полчаса. Программа, задуманная ими, была столь насыщенна, что за два дня они смогли показать нам все кампечийские достопримечательности, и теперь мы знали их город как свои пять пальцев. Иногда к нам присоединялись друзья Диего, и большой, шумной компанией мы отправлялись на пляж или в один из ночных клубов, где беззаботно проводили время, радуясь мексиканской жизни изнутри. Это было замечательно, поскольку человек никогда не сможет узнать чужую страну и понять ее, если не постарается посмотреть на окружающий мир глазами ее жителей, пожить их жизнью и окунуться в мир их радостей и проблем.
Друзья Диего, как и он сам, были людьми небогатыми и не могли позволить себе многого, но с радостью отправлялись вместе с нами, чтобы посидеть за кружкой пива, поболтать и потанцевать. Да и мы не могли отказать себе в удовольствии потанцевать с мексиканскими девушками. Как же они танцуют! Я до сих пор не понимаю, что происходит и какие такие витамины начинают выделяться в мужской голове, когда рядом с ним танцует мексиканка. Самый убогий и трижды косолапый мужик начинает чувствовать себя лучшим танцором и величайшим мачо в мире. Какой бы сколиоз ни мучил его веками и сколько бы врачей ни билось над его искривленным позвоночником, достаточно одного танца с мексиканкой, чтобы его плечи гордо расправились, а позвоночник вытянулся в струну.
Лишь однажды мелкая неприятность едва не испортила нам настроение. Я не видел, что произошло, но, когда возвращался к нашему столику после очередного танца, вдруг заметил, что Диего стоит у стены, держа за грудки какого-то парня. Тот опускал глаза и нервно оправдывался, а Диего жестко выговаривал ему. К ним подошло еще двое незнакомых мужчин, и я уже хотел было вмешаться, но те извинились перед нашим другом, о чем-то поговорили с ним, после чего быстро покинули клуб, уведя с собой парня, вызвавшего недовольство Диего. Он не захотел говорить с нами на эту тему, но Мари позже объяснила Нику, что в прошлом Диего и его друзья состояли в одной из крупных молодежных банд, но теперь, повзрослев, начали гонять со своих улиц наркоторговцев, жестоко избивая их, если те сразу не понимали предупреждений и продолжали появляться в их районе. Больше мы к этой теме не возвращались, и наш дальнейший отдых не был омрачен какими-либо неприятностями.
Ник без остановки жаловался на свои ночные кошмары, мешавшие ему спать спокойно, однако это благотворно сказывалось на его отношениях с представительницами прекрасного пола, внимания которых он стал всячески избегать. Я был только рад такой перемене, поскольку более не желал краснеть за необузданную сексуальную распущенность своего друга. Я полагал, что, как только мы снова продолжим наше путешествие, новые впечатления приведут психику Ника в порядок и кошмары перестанут беспокоить его.
Целая неделя пролетела незаметно, словно один день. Живот Ника зажил, и ничто не мешало нам продолжить свое путешествие в Чиапас. Мы собирались доехать до реки Усумасинта, разделяющей Мексику с Гватемалой, и по ней на лодке добраться до развалин старого города майя Яшчилана. Путь был долгим, и мы покинули Кампече еще до рассвета, дабы часть пути провести не под палящим дневным солнцем. Семья Родригес провожала нас в полном составе. Мигель держал в руках какой-то сверток:
– Мне бы очень хотелось отблагодарить вас за то, что вы спасли Мари, и у меня есть небольшой подарок для вас. Думаю, вам будет интересна эта вещь. Я нашел ее в сельве, когда работал среди лакандонов. Как-то раз неподалеку от озера Мирамар мне пришлось заночевать в лесу, и я набрел на небольшую сухую пещеру, где обнаружил сгнившие тряпки, по-видимому одеяла, старый, покрытый ржавчиной винчестер и эту книгу. Она была плотно завернута в промасленные кожи и втиснута наверху в расщелину между камней, чтобы ее не достали животные.
Я взял протянутый мне сверток и развернул его. Это оказалась не книга, а небольшая тетрадь в кожаном переплете, с хорошо сохранившимися, пожелтевшими страницами. Хозяин ее, несомненно, относился к ней с большой бережливостью, стараясь уберечь от непогоды и случайных повреждений. Мелким убористым почерком было исписано всего несколько листов, но на первой странице большими, изящными буквами было выведено на английском языке «Дневник Брэда Честера о путешествии по мексиканской сельве в годах 1903 и 1904».
Мари с матерью всплакнули, а Мигель с Диего крепко пожали нам на прощание руки, старик растроганно обнял каждого из нас, словно мы были его сыновьями, и благословил, осенив крестным знамением. Было трудно расставаться с нашими новыми друзьями, которых мы успели полюбить всей душой. Мы провели в их доме целую неделю, и все же очень хотелось побыть у них еще хотя бы пару дней, но мы уже намного выбились из программы путешествия. Родригесы еще долго стояли около своего дома и махали нам вслед.
Глава восьмая
– Ты извини меня, сынок. Я вовсе не желал обидеть тебя или твою страну.
– Ничего, – успокоил его я. – Просто мне стыдно за его поступки, ведь по нему судили обо всех нас.
Мигель утвердительно кивнул:
– Понимаю. Мы действительно смотрели на него и думали, что все русские алкоголики или бандиты, и благодарили Бога, что живем далеко от вас. Теперь я знаю, что вы хорошие, умные люди. – Он отхлебнул глоток горячего чая, после чего с любопытством спросил: – Но зачем вы выбрали себе такого президента?
– Тогда мы были неопытными, полагая, что хуже его предшественников, коммунистов, никого быть не может. Но когда вороватые люди пытаются вести страну к светлому будущему, единственный путь, который они могут предложить, это воровство. Может, среди них и были поначалу достойные люди, но белая ворона в вороньей стае либо перемазывается в грязи и становится черной, как все, либо пожирается сородичами.
– Везде воруют. – Мигель отставил чашку в сторону. – У нас тоже.
– Но у нас украли целую страну. Несколько человек просто присвоили ее себе.
– Надеюсь, что все у вас будет хорошо, – искренне сказал Мигель и встал из-за стола, – а сейчас мне пора отправляться на работу в клинику.
– Так почему вы спрашивали об ожерелье Ника? – я все же хотел удовлетворить свое любопытство.
– Нефритовые бусы? – Он на мгновение задержался, повернулся ко мне, некоторое время размышляя, говорить или нет, но потом сказал: – Я видел их раньше. В сельве. Их носил один молодой шаман… Он мог видеть то, что сокрыто от глаз обычных людей, и его слова слишком часто оказывались правдой, чтобы относиться к ним с пренебрежением… Сейчас ему должно быть приблизительно столько же лет, как и мне, и я думаю, что тот шаман и старик, которого встретили вы, – один и тот же человек.
Минут через десять после ухода Мигеля я вышел на улицу. Неподалеку от дома, устроившись в тени деревьев, в стареньком кресле-качалке сидел Ник. Он покуривал сигарету и с мрачным видом перелистывал местную газету. Я подошел к нему и спросил:
– Где Мари?
– Пошла с матерью делать покупки, – буркнул он, уткнувшись в газету.
– Как себя чувствуешь?
– Нормально, – раздраженно проворчал он.
– Хочешь побыть один?
– Да, – не отрывая взгляда, ответил он, и я, пожав плечами, повернулся, чтобы уйти.
– Подожди, поговорить надо, – раздосадованно остановил меня он. – Мне две ночи подряд снятся кошмары.
– Не волнуйся. В твоем состоянии это не удивительно, – постарался успокоить его я, присаживаясь рядом на корточки.
– Да нормально я уже себя чувствую. Дело не в этом. – Ник несколько замялся и поправил на шее нефритовое ожерелье, будто оно мешало ему дышать. – Ты только не смейся надо мной. Хорошо?
– Хорошо, – пообещал я.
– С того самого дня, когда произошла эта драка на аллее, мне постоянно снится один и тот же сон. Очень страшный сон, – он снова замешкался, обдумывая, стоит ли посвящать меня в свои сновидения, а затем продолжил: – Ладно. Если говорить коротко, то ко мне является череп Каб-Чанте. То есть не он сам, а сперва мне снится какой-нибудь человек, обязательно индеец в одежде древних майя, или животное – ягуар или олень, и все идет хорошо, но потом вдруг из них начинают извергаться потоки крови, кожа сползает, обнажая мышцы, и изнутри проступает человеческий череп. Он именно такой, как его описывал старый Пабло – резной и усеянный камнями. Он смотрит на меня пустыми глазницами… Они пустые, но я точно знаю, я чувствую, что он видит меня насквозь. Кровь существа, из которого он появляется, заливает его. Он начинает… я не знаю, как это назвать… – Ник снова замолчал. Выглядел он удрученным и подавленным, и я не стал перебивать его, давая ему возможность собраться с духом. – Все это очень пугает меня, но не это главное. Он твердит, что драка на аллее и мой порезанный живот не случайны. Это наказание за мои действия… за непочтительное поведение в храме на пирамиде… Ну, ты помнишь… с панамкой… и наказание это не последнее. – Ник снова замолчал. Я видел, как начало подрагивать веко на его правом глазу. Он потер глаз рукой, а затем задумчиво продолжил: – Он говорит, что если я хочу, чтобы неприятности закончились, то должен сделать кое-что.
– Что? – спросил я, подбадривая его, потому что он вновь умолк.
– А вот этого я как раз не знаю! – Он поднял на меня глаза, и я увидел, что он по-настоящему напуган. – Он не успевает договорить, потому что каждый раз, когда он начинает говорить, я просыпаюсь в холодном поту.
– Боюсь, Ник, что тогда твоя миссия невыполнима. В следующий раз, когда он выйдет с тобой на связь, так ему и объясни, – я попытался перевести наш разговор на шутку, чтобы он стал относиться к своим сновидениям с долей иронии, но это не сработало.
Ник хмуро взглянул на меня.
– Зря ты так. Неспроста все это, – он был на редкость серьезен и напряжен. – Вещие это сны.
– Ты не волнуйся, Ник. У тебя было серьезное ранение, и, возможно, это его последствия.
– Я же сказал, что все хорошо. – Ник задрал рубашку, оголяя живот. – Мигель даже разрешил не перевязывать его. Говорит, так быстрее заживет.
Мне пришлось с ним согласиться. Шрам шел через весь живот, но выглядел уже довольно сносно.
– Мигель сказал, что, если будет заживать такими темпами, он швы мне снимет уже через пару дней.
– Хорошо, – кивнул я.
Рассказывать ему о разговоре с Мигелем о нефритовом ожерелье и молодом шамане, который его когда-то носил, я не стал, решив, что Ник, напуганный своими снами, может начать проводить какие-то ненужные параллели между легендой, шаманом и подаренным им ожерельем. В том, что старый индеец-официант и молодой шаман из юности Мигеля были одним и тем же человеком, я почему-то не сомневался. Может, мне просто хотелось так думать, тем самым становясь частью некой запутанной и весьма экзотической истории, может быть, это была просто интуиция…
Мигель, как и обещал, снял швы спустя два дня. Ник чувствовал себя хорошо, будто ничего и не произошло с ним несколько дней назад. Можно было только позавидовать его отменному здоровью. Диего с Мари посвящали нам все свое свободное время, показывали город, и, зная наш интерес к древней культуре своей страны, первым делом отвезли в Мусео-де-Эстелас-Майяс – городской музей, где мы смогли насладиться зрелищем не только реликвий индейской культуры, но и осмотреть коллекции колониального искусства, испанского оружия и не менее любопытные трофеи, захваченные и пиратами, и у пиратов. Диего с Мари осматривали музейные экспозиции с не меньшим интересом, чем мы, хотя я думал, что они начнут скучать уже через полчаса. Программа, задуманная ими, была столь насыщенна, что за два дня они смогли показать нам все кампечийские достопримечательности, и теперь мы знали их город как свои пять пальцев. Иногда к нам присоединялись друзья Диего, и большой, шумной компанией мы отправлялись на пляж или в один из ночных клубов, где беззаботно проводили время, радуясь мексиканской жизни изнутри. Это было замечательно, поскольку человек никогда не сможет узнать чужую страну и понять ее, если не постарается посмотреть на окружающий мир глазами ее жителей, пожить их жизнью и окунуться в мир их радостей и проблем.
Друзья Диего, как и он сам, были людьми небогатыми и не могли позволить себе многого, но с радостью отправлялись вместе с нами, чтобы посидеть за кружкой пива, поболтать и потанцевать. Да и мы не могли отказать себе в удовольствии потанцевать с мексиканскими девушками. Как же они танцуют! Я до сих пор не понимаю, что происходит и какие такие витамины начинают выделяться в мужской голове, когда рядом с ним танцует мексиканка. Самый убогий и трижды косолапый мужик начинает чувствовать себя лучшим танцором и величайшим мачо в мире. Какой бы сколиоз ни мучил его веками и сколько бы врачей ни билось над его искривленным позвоночником, достаточно одного танца с мексиканкой, чтобы его плечи гордо расправились, а позвоночник вытянулся в струну.
Лишь однажды мелкая неприятность едва не испортила нам настроение. Я не видел, что произошло, но, когда возвращался к нашему столику после очередного танца, вдруг заметил, что Диего стоит у стены, держа за грудки какого-то парня. Тот опускал глаза и нервно оправдывался, а Диего жестко выговаривал ему. К ним подошло еще двое незнакомых мужчин, и я уже хотел было вмешаться, но те извинились перед нашим другом, о чем-то поговорили с ним, после чего быстро покинули клуб, уведя с собой парня, вызвавшего недовольство Диего. Он не захотел говорить с нами на эту тему, но Мари позже объяснила Нику, что в прошлом Диего и его друзья состояли в одной из крупных молодежных банд, но теперь, повзрослев, начали гонять со своих улиц наркоторговцев, жестоко избивая их, если те сразу не понимали предупреждений и продолжали появляться в их районе. Больше мы к этой теме не возвращались, и наш дальнейший отдых не был омрачен какими-либо неприятностями.
Ник без остановки жаловался на свои ночные кошмары, мешавшие ему спать спокойно, однако это благотворно сказывалось на его отношениях с представительницами прекрасного пола, внимания которых он стал всячески избегать. Я был только рад такой перемене, поскольку более не желал краснеть за необузданную сексуальную распущенность своего друга. Я полагал, что, как только мы снова продолжим наше путешествие, новые впечатления приведут психику Ника в порядок и кошмары перестанут беспокоить его.
Целая неделя пролетела незаметно, словно один день. Живот Ника зажил, и ничто не мешало нам продолжить свое путешествие в Чиапас. Мы собирались доехать до реки Усумасинта, разделяющей Мексику с Гватемалой, и по ней на лодке добраться до развалин старого города майя Яшчилана. Путь был долгим, и мы покинули Кампече еще до рассвета, дабы часть пути провести не под палящим дневным солнцем. Семья Родригес провожала нас в полном составе. Мигель держал в руках какой-то сверток:
– Мне бы очень хотелось отблагодарить вас за то, что вы спасли Мари, и у меня есть небольшой подарок для вас. Думаю, вам будет интересна эта вещь. Я нашел ее в сельве, когда работал среди лакандонов. Как-то раз неподалеку от озера Мирамар мне пришлось заночевать в лесу, и я набрел на небольшую сухую пещеру, где обнаружил сгнившие тряпки, по-видимому одеяла, старый, покрытый ржавчиной винчестер и эту книгу. Она была плотно завернута в промасленные кожи и втиснута наверху в расщелину между камней, чтобы ее не достали животные.
Я взял протянутый мне сверток и развернул его. Это оказалась не книга, а небольшая тетрадь в кожаном переплете, с хорошо сохранившимися, пожелтевшими страницами. Хозяин ее, несомненно, относился к ней с большой бережливостью, стараясь уберечь от непогоды и случайных повреждений. Мелким убористым почерком было исписано всего несколько листов, но на первой странице большими, изящными буквами было выведено на английском языке «Дневник Брэда Честера о путешествии по мексиканской сельве в годах 1903 и 1904».
Мари с матерью всплакнули, а Мигель с Диего крепко пожали нам на прощание руки, старик растроганно обнял каждого из нас, словно мы были его сыновьями, и благословил, осенив крестным знамением. Было трудно расставаться с нашими новыми друзьями, которых мы успели полюбить всей душой. Мы провели в их доме целую неделю, и все же очень хотелось побыть у них еще хотя бы пару дней, но мы уже намного выбились из программы путешествия. Родригесы еще долго стояли около своего дома и махали нам вслед.
Глава восьмая
8 декабря 1903 года
«Сегодняшней ночью сбежали мои носильщики, прихватив с собой всю мою поклажу. Проводник тоже скрылся вместе с ними. Проснувшись с первыми лучами солнца, я вышел из своей палатки и обнаружил, что остался наедине с сельвой без проводника, вещей и припасов. Трусливые, суеверные свиньи покинули меня, пока я спал, и ушли в неизвестном направлении. Где я нахожусь в данный момент и в каком направлении мне следует двигаться, я знаю лишь приблизительно, но это не пугает меня, поскольку я не новичок в сельве и могу выжить в ней не хуже любого индейца. Предыдущие экспедиции многому научили меня. Из всех вещей у меня остался только винчестер, с которым я не расстаюсь даже ложась спать, фляга с водой да палатка.
Поутру я снова слышал далекий рык ягуара, а днем, взобравшись на холм, видел его. Он следует за мной, и мне представляется прекрасная возможность заполучить его великолепную шкуру, которая послужит прекрасным украшением гостиной моего дома в Нью-Йорке».
Чимай на мгновение остановился, внимательно осмотрелся, а затем, осторожно ступая через останки погибших людей, медленно двинулся к деревушке. Он не видел ни единой живой души, и только вездесущие обезьяны оглашали окрестности испуганными криками, прячась в густой листве высоких деревьев. Бой был тяжелым, и чужеземцы тоже понесли потери. То там то тут индеец замечал тела белокожих, панцири которых не смогли защитить их от безумной ярости краснокожих воинов.
Чимай подошел к одному из них. Он лежал на спине с раскинутыми в стороны руками и искаженным в застывшем крике ртом. Его панцирь на груди был измят многочисленными ударами индейских палиц и копий. Рядом с ним, изогнувшись в предсмертной агонии, застыло тело индейского воина. Его спина была распорота ударом кинжала, но мертвые, посиневшие пальцы до сих пор продолжали сжимать ноги чужеземца. Чимай опустился перед воином на одно колено и прочитал молитву, восхваляя храбреца, пожертвовавшего своей жизнью, чтобы дать сородичам возможность прикончить врага. Чуть поодаль нашел свою смерть еще один чужеземец, и тела нескольких майя, валявшиеся вокруг него, говорили о жестокой схватке. Чимай поднялся, сжимая кулаки в приступе бессильного гнева. Слишком много жизней уносили столкновения с белыми бойцами. Он посмотрел в сторону догоравшей деревушки, и в этот момент длинная стрела ударила в землю около его ног.
Чимай сделал шаг в сторону стены джунглей, скрывавшей невидимого стрелка, развел руки в стороны ладонями наружу и крикнул:
– Мы чонтали! Мы преследуем чужеземцев!
Заросли расступились, и из них вышел молодой воин, сжимающий в руке лук. Его тело покрывала свежая кровь, струившаяся из многочисленных порезов, перепачканные волосы липкими прядями рассыпались по плечам, а по лицу причудливыми узорами растекались остатки боевой раскраски.
– Я Кин, – крикнул он в ответ. – Батаб этой деревни.
Следом за ним из зарослей постепенно начали выходить люди – сперва десятка три воинов, затем женщины, старики и дети. Чимай и его товарищ Чан-Пель остались стоять на месте, а Кин в сопровождении нескольких воинов двинулся им навстречу. Когда они оказались в нескольких метрах друг от друга, Кин поднял руку и произнес:
– Я приветствую вас, братья чонтали, на моей земле. – Он стоял прямо, гордо вскинув голову, но Чимай ясно видел скорбь в его глазах, которую тот пытался скрыть от него. – Мне жаль, что я не могу принять вас в своем доме. Его больше нет. Чужеземцы сожгли его. Мы накормим вас и дадим новую одежду. Но сперва нам нужно похоронить погибших. Мой человек позаботится о вас, – Кин указал на высокого, мускулистого воина, стоявшего рядом с ним. Лицо его пересекал ужасный шрам, половина носа была полностью срезана, а щека распорота так, что кусок кожи свисал вниз, обнажая поломанные зубы. Сгустки запекшийся крови покрывали его грудь и плечо со стороны страшного пореза. Он крепко сжимал рукоять тяжелой дубинки и, казалось, вовсе не замечал своей раны. Воин сделал шаг вперед и сказал:
– Мое имя Ах-Той[18]. Идите за мной. – Кровь снова потекла из разорванной щеки, капая на обнаженную грудь. Он поднял руку и прикоснулся к лицу, поправляя свисавшую кожу, затем посмотрел на окровавленные пальцы и, ухмыляясь, добавил: – Я убил того, кто сделал это, и зверя, на котором он ездил верхом, тоже. Идем.
Чимай и Чан-Пель последовали за ним в сторону сожженной деревни. Мимо проходили люди, укрывавшиеся прежде в джунглях. Они шли маленькими группами, склонив головы и тихо подвывая, по лицам их текли слезы. Только испуганные дети плакали навзрыд, не скрывая своих чувств, но взрослые сдерживались, насколько хватало сил. Придет ночь, и тогда по обычаю они смогут дать волю своим эмоциям. Некоторые шли сами, других вели под руки или несли на сделанных наспех носилках из двух жердей, перетянутых плотной материей. Сгорбленный старик с отрубленной рукой, женщина с отрезанной грудью и распоротыми гениталиями, мальчик, из бедра которого была вырвана плоть клыками натасканного на людей пса… Чимай сжал челюсти так, что заскрежетали зубы, не в силах бороться с нахлынувшей яростью. Молодая мать, нежно прижимающая к себе мертвого младенца месяцев трех от роду, прошла мимо него. Ее глаза смотрели вперед, но в них не было жизни. Она шла, не разбирая пути, спотыкалась и падала на колени, затем вставала и шла дальше. Какая-то старуха обняла ее за плечи и мягко попыталась взять из ее рук тело младенца, но женщина еще крепче прижала его к себе и зарыдала.
Чимай остановился и закрыл глаза:
– Ицамна, Бог Неба, обитающий на облаках! – его губы шевелились в беззвучной мольбе. – Порази белокожих демонов силой своей или надели меня силой наказать их. Пакок, Бог Войны, несущий ужас! Укрепи меня, направь мою руку в смертельном ударе, карающем демонов с заросшими волосами лицами!
Кто-то положил ему руку на плечо, и Чимай открыл глаза. Ах-Той внимательно смотрел на него, немного склонив голову вбок:
– Мы тоже убиваем на войне своих врагов. – Кровавая пена запузырилась из разорванной щеки, когда он заговорил. – Но мы не режем всех подряд. Я видел, как сражались белокожие чужаки. Они сильны, словно демоны Подземного мира, и убивают они с наслаждением. Им нравится убивать. – Глаза Ах-Тоя сверкнули. – Они пришли с запада, как и вы, но пришли как враги, захватив на тропе отца Кина. Мы вышли им навстречу, чтобы защитить своих людей и свою деревню. Сперва белокожие выпустили металлические стрелы из своих странных луков. Эти стрелы легко пронзали щиты и панцири наших воинов. А наши стрелы оказались не способны пробить их сверкающие панцири. Затем они врезались в наши ряды на своих длинноногих зверях, сбивая на землю попадавшихся на пути бойцов. Их оружие легко разрубало воинов на куски, а наши копья и палицы были бессильны и не причиняли им вреда. Мы храбро сражались, но вскоре нам пришлось отступать. Звери, на которых ездят чужаки, быстры, как олени, и белокожие начали нагонять тех, кто не мог оказать сопротивления, и хватать их.
Подошедшая старуха протянула чонталям плошки с маисовой мукой, разведенной небольшим количеством воды, и Ах-Той предложил им сесть на землю и поесть. Чимай пальцами зачерпнул горсть маисовой кашицы и отправил ее себе в рот. Люди сносили трупы погибших сородичей на край деревни и тушили догорающие хижины водой из озера. Ах-Той повернулся, отошел к старухе, которая ожидала его чуть поодаль, и сел рядом с ней на землю. Женщина развернула небольшой сверток, вытащила из него пару кусков домотканой материи, костяную иглу, длинную нить и несколько корешков. Промокнув материей кровь с лица раненого, старуха быстрыми, уверенными движениями сшила его разорванную щеку, прокалывая кожу иглой, после чего разжевала один из корешков и сплюнула его себе на ладонь. Произнеся несколько заклинаний, она осторожно втерла полученное зелье в рану, после чего четырежды дунула на нее. Торопливо замотав сверток, старуха встала и твердым шагом направилась к толпившимся у догорающей деревни людям. У нее еще было много работы. Ах-Той вернулся к чонталям, присел около них на корточки и продолжил:
– Белокожие схватили нескольких женщин и детей. Одних повесили, других замучили пытками или затравили собаками. Мы ничего не могли поделать. Когда мы проведем соответствующие обряды над телами погибших, Кин соберет воинов и отправится в погоню. Мы отомстим или погибнем. А пока отдыхайте. Силы вам потребуются.
– Кстати, что нового слышно от черепа старика Каб-Чанте? – повернулся я к Нику, желая отвлечь его от наплывавшего сна.
– А ты вперед посмотри, и сам увидишь, – напряженно проговорил он.
Впереди поперек дороги стоял красный джип, за которым, направив на нас автоматы, расположились четыре человека в черных одеждах, с натянутыми на головы масками с прорезями для глаз и рта, а следовавшая за нами машина начала поджимать нас сзади. Сворачивать на узкой дороге было некуда, поскольку с обеих сторон ее окаймляли густые заросли сельвы, и, не желая таранить красный джип или напороться на автоматную очередь, мы были вынуждены остановиться.
– Интересный дед твой Каб-Чанте, – мрачно сказал я, глядя, как к нам направляются двое в черном.
Ник ничего не ответил.
– Буэнос диас, уважаемые гринго, – начал один из них, подойдя к машине. – Вас приветствует Армия национального освобождения имени Эмилио Сапаты[19]. Просим вас выйти из машины и оплатить налог за проезд по нашим владениям.
– Мы не гринго, – открывая дверь и вылезая наружу, вставил Ник. – Мы русские.
– Это не имеет значения, – осклабился человек в черном. – Платить все равно придется.
Я молча последовал примеру Ника, поскольку говорить что-то или пытаться сопротивляться под дулами автоматов было бессмысленно. К тому же из подпиравшей нас сзади машины вышли еще двое. Один из сапатистов вытряхнул содержимое наших рюкзаков на сиденье, но в скудном наборе одежды не нашел ничего интересного.
– Попрошу предъявить к осмотру ваши документы, кредитные карточки, наличные деньги и драгоценности, – вежливо попросил он, подойдя к нам.
Ник вытащил из заднего кармана джинсов портмоне, а я отстегнул маленькую поясную сумочку. Быстро посмотрев документы, мексиканец вернул их нам, а кредитки и наличные деньги сунул себе в карман. Затем, немного подумав, улыбнулся:
– Поскольку вы не гринго, налог с вас будет несколько меньше, – сказал он и бросил в салон нашего автомобиля смятую банкноту в десять песо. – До свидания. Вы можете продолжать свой путь по нашей земле.
Сапатисты уже готовы были вернуться к своим машинам, когда один из остававшихся у красного джипа людей что-то крикнул им и быстро направился к нам. Он шел, держа в правой руке автомат, а левой стаскивая с головы черную маску. Когда тряпичная маска оказалась у него в руках, пред нами предстал наш старый знакомый – Длинный с кампечийской аллеи. В следующее мгновение я почувствовал, будто в мой затылок влетел терпящий бедствие космический корабль…
Когда я очнулся, Ник все еще был без сознания. Мы лежали на земляном полу в какой-то хижине со связанными за спиной руками. На улице слышались голоса, но внутри нашего нового пристанища никого, кроме нас, не было. Ник застонал, и я тихо окликнул его.
«Сегодняшней ночью сбежали мои носильщики, прихватив с собой всю мою поклажу. Проводник тоже скрылся вместе с ними. Проснувшись с первыми лучами солнца, я вышел из своей палатки и обнаружил, что остался наедине с сельвой без проводника, вещей и припасов. Трусливые, суеверные свиньи покинули меня, пока я спал, и ушли в неизвестном направлении. Где я нахожусь в данный момент и в каком направлении мне следует двигаться, я знаю лишь приблизительно, но это не пугает меня, поскольку я не новичок в сельве и могу выжить в ней не хуже любого индейца. Предыдущие экспедиции многому научили меня. Из всех вещей у меня остался только винчестер, с которым я не расстаюсь даже ложась спать, фляга с водой да палатка.
Поутру я снова слышал далекий рык ягуара, а днем, взобравшись на холм, видел его. Он следует за мной, и мне представляется прекрасная возможность заполучить его великолепную шкуру, которая послужит прекрасным украшением гостиной моего дома в Нью-Йорке».
Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Языки пламени, словно стая грифов-падальщиков, с жадностью пожирали остовы индейских хижин, а поляна перед деревушкой была усеяна десятками трупов воинов. Их изуродованные тела не оставляли сомнений в том, кто оказался их противником. Только белокожие пришельцы обладали оружием, способным легко разрубать человека надвое. Легкий порыв ветра на мгновение рассеял клубы едкого дыма, и Чимай увидел почерневшие от копоти тела женщин и детей, повешенных за шею на ветвях огромной сейбы. Кими, Бог Смерти, торжествовал здесь свою победу.Чимай на мгновение остановился, внимательно осмотрелся, а затем, осторожно ступая через останки погибших людей, медленно двинулся к деревушке. Он не видел ни единой живой души, и только вездесущие обезьяны оглашали окрестности испуганными криками, прячась в густой листве высоких деревьев. Бой был тяжелым, и чужеземцы тоже понесли потери. То там то тут индеец замечал тела белокожих, панцири которых не смогли защитить их от безумной ярости краснокожих воинов.
Чимай подошел к одному из них. Он лежал на спине с раскинутыми в стороны руками и искаженным в застывшем крике ртом. Его панцирь на груди был измят многочисленными ударами индейских палиц и копий. Рядом с ним, изогнувшись в предсмертной агонии, застыло тело индейского воина. Его спина была распорота ударом кинжала, но мертвые, посиневшие пальцы до сих пор продолжали сжимать ноги чужеземца. Чимай опустился перед воином на одно колено и прочитал молитву, восхваляя храбреца, пожертвовавшего своей жизнью, чтобы дать сородичам возможность прикончить врага. Чуть поодаль нашел свою смерть еще один чужеземец, и тела нескольких майя, валявшиеся вокруг него, говорили о жестокой схватке. Чимай поднялся, сжимая кулаки в приступе бессильного гнева. Слишком много жизней уносили столкновения с белыми бойцами. Он посмотрел в сторону догоравшей деревушки, и в этот момент длинная стрела ударила в землю около его ног.
Чимай сделал шаг в сторону стены джунглей, скрывавшей невидимого стрелка, развел руки в стороны ладонями наружу и крикнул:
– Мы чонтали! Мы преследуем чужеземцев!
Заросли расступились, и из них вышел молодой воин, сжимающий в руке лук. Его тело покрывала свежая кровь, струившаяся из многочисленных порезов, перепачканные волосы липкими прядями рассыпались по плечам, а по лицу причудливыми узорами растекались остатки боевой раскраски.
– Я Кин, – крикнул он в ответ. – Батаб этой деревни.
Следом за ним из зарослей постепенно начали выходить люди – сперва десятка три воинов, затем женщины, старики и дети. Чимай и его товарищ Чан-Пель остались стоять на месте, а Кин в сопровождении нескольких воинов двинулся им навстречу. Когда они оказались в нескольких метрах друг от друга, Кин поднял руку и произнес:
– Я приветствую вас, братья чонтали, на моей земле. – Он стоял прямо, гордо вскинув голову, но Чимай ясно видел скорбь в его глазах, которую тот пытался скрыть от него. – Мне жаль, что я не могу принять вас в своем доме. Его больше нет. Чужеземцы сожгли его. Мы накормим вас и дадим новую одежду. Но сперва нам нужно похоронить погибших. Мой человек позаботится о вас, – Кин указал на высокого, мускулистого воина, стоявшего рядом с ним. Лицо его пересекал ужасный шрам, половина носа была полностью срезана, а щека распорота так, что кусок кожи свисал вниз, обнажая поломанные зубы. Сгустки запекшийся крови покрывали его грудь и плечо со стороны страшного пореза. Он крепко сжимал рукоять тяжелой дубинки и, казалось, вовсе не замечал своей раны. Воин сделал шаг вперед и сказал:
– Мое имя Ах-Той[18]. Идите за мной. – Кровь снова потекла из разорванной щеки, капая на обнаженную грудь. Он поднял руку и прикоснулся к лицу, поправляя свисавшую кожу, затем посмотрел на окровавленные пальцы и, ухмыляясь, добавил: – Я убил того, кто сделал это, и зверя, на котором он ездил верхом, тоже. Идем.
Чимай и Чан-Пель последовали за ним в сторону сожженной деревни. Мимо проходили люди, укрывавшиеся прежде в джунглях. Они шли маленькими группами, склонив головы и тихо подвывая, по лицам их текли слезы. Только испуганные дети плакали навзрыд, не скрывая своих чувств, но взрослые сдерживались, насколько хватало сил. Придет ночь, и тогда по обычаю они смогут дать волю своим эмоциям. Некоторые шли сами, других вели под руки или несли на сделанных наспех носилках из двух жердей, перетянутых плотной материей. Сгорбленный старик с отрубленной рукой, женщина с отрезанной грудью и распоротыми гениталиями, мальчик, из бедра которого была вырвана плоть клыками натасканного на людей пса… Чимай сжал челюсти так, что заскрежетали зубы, не в силах бороться с нахлынувшей яростью. Молодая мать, нежно прижимающая к себе мертвого младенца месяцев трех от роду, прошла мимо него. Ее глаза смотрели вперед, но в них не было жизни. Она шла, не разбирая пути, спотыкалась и падала на колени, затем вставала и шла дальше. Какая-то старуха обняла ее за плечи и мягко попыталась взять из ее рук тело младенца, но женщина еще крепче прижала его к себе и зарыдала.
Чимай остановился и закрыл глаза:
– Ицамна, Бог Неба, обитающий на облаках! – его губы шевелились в беззвучной мольбе. – Порази белокожих демонов силой своей или надели меня силой наказать их. Пакок, Бог Войны, несущий ужас! Укрепи меня, направь мою руку в смертельном ударе, карающем демонов с заросшими волосами лицами!
Кто-то положил ему руку на плечо, и Чимай открыл глаза. Ах-Той внимательно смотрел на него, немного склонив голову вбок:
– Мы тоже убиваем на войне своих врагов. – Кровавая пена запузырилась из разорванной щеки, когда он заговорил. – Но мы не режем всех подряд. Я видел, как сражались белокожие чужаки. Они сильны, словно демоны Подземного мира, и убивают они с наслаждением. Им нравится убивать. – Глаза Ах-Тоя сверкнули. – Они пришли с запада, как и вы, но пришли как враги, захватив на тропе отца Кина. Мы вышли им навстречу, чтобы защитить своих людей и свою деревню. Сперва белокожие выпустили металлические стрелы из своих странных луков. Эти стрелы легко пронзали щиты и панцири наших воинов. А наши стрелы оказались не способны пробить их сверкающие панцири. Затем они врезались в наши ряды на своих длинноногих зверях, сбивая на землю попадавшихся на пути бойцов. Их оружие легко разрубало воинов на куски, а наши копья и палицы были бессильны и не причиняли им вреда. Мы храбро сражались, но вскоре нам пришлось отступать. Звери, на которых ездят чужаки, быстры, как олени, и белокожие начали нагонять тех, кто не мог оказать сопротивления, и хватать их.
Подошедшая старуха протянула чонталям плошки с маисовой мукой, разведенной небольшим количеством воды, и Ах-Той предложил им сесть на землю и поесть. Чимай пальцами зачерпнул горсть маисовой кашицы и отправил ее себе в рот. Люди сносили трупы погибших сородичей на край деревни и тушили догорающие хижины водой из озера. Ах-Той повернулся, отошел к старухе, которая ожидала его чуть поодаль, и сел рядом с ней на землю. Женщина развернула небольшой сверток, вытащила из него пару кусков домотканой материи, костяную иглу, длинную нить и несколько корешков. Промокнув материей кровь с лица раненого, старуха быстрыми, уверенными движениями сшила его разорванную щеку, прокалывая кожу иглой, после чего разжевала один из корешков и сплюнула его себе на ладонь. Произнеся несколько заклинаний, она осторожно втерла полученное зелье в рану, после чего четырежды дунула на нее. Торопливо замотав сверток, старуха встала и твердым шагом направилась к толпившимся у догорающей деревни людям. У нее еще было много работы. Ах-Той вернулся к чонталям, присел около них на корточки и продолжил:
– Белокожие схватили нескольких женщин и детей. Одних повесили, других замучили пытками или затравили собаками. Мы ничего не могли поделать. Когда мы проведем соответствующие обряды над телами погибших, Кин соберет воинов и отправится в погоню. Мы отомстим или погибнем. А пока отдыхайте. Силы вам потребуются.
Январь 2004 года. Штат Чиапас
К тому времени, как мы пересекли границу штата Чиапас, солнце уже встало. Дорога, как и повсюду, шла через дикую сельву, и лишь изредка на нашем пути попадались небольшие поселки, где скорость приходилось снижать до минимума. Почти повсюду, как и на Юкатане, сельву от дороги отделяла проволочная ограда, тянущаяся на многие километры. Она преграждала путь всякой дикой живности, чтобы та случайно не попала под колеса несущихся машин. Временами мы проносились мимо одиноких индейцев, плетущихся на своих стареньких велосипедах. Некоторые из них добродушно махали нам вслед руками, другие провожали настороженными взглядами. Часам к десяти утра мы с Ником начали клевать носом, и он предложил где-нибудь выпить кофе, поскольку ехать нам предстояло еще довольно долго. Я достал из бардачка карту. До ближайшего поселка оставалось километров шестьдесят, но в пяти километрах справа от основной дороги находился довольно большой поселок, где, судя по нанесенному на карту значку со скрещенными ножом и вилкой, мы могли выпить кофе, чтобы не заснуть окончательно. Вскоре показалась проселочная дорога, и мы свернули на нее. Вслед за нами туда же свернула машина, в которой, как я мог разглядеть в зеркало заднего вида, сидели два молодых мексиканца, один из которых оживленно болтал с кем-то по мобильному телефону. Ребята явно спешили, но дорога была узкой, и мы не могли пропустить их. Ник прибавил скорости, и через некоторое время глаза его вновь начали слипаться.– Кстати, что нового слышно от черепа старика Каб-Чанте? – повернулся я к Нику, желая отвлечь его от наплывавшего сна.
– А ты вперед посмотри, и сам увидишь, – напряженно проговорил он.
Впереди поперек дороги стоял красный джип, за которым, направив на нас автоматы, расположились четыре человека в черных одеждах, с натянутыми на головы масками с прорезями для глаз и рта, а следовавшая за нами машина начала поджимать нас сзади. Сворачивать на узкой дороге было некуда, поскольку с обеих сторон ее окаймляли густые заросли сельвы, и, не желая таранить красный джип или напороться на автоматную очередь, мы были вынуждены остановиться.
– Интересный дед твой Каб-Чанте, – мрачно сказал я, глядя, как к нам направляются двое в черном.
Ник ничего не ответил.
– Буэнос диас, уважаемые гринго, – начал один из них, подойдя к машине. – Вас приветствует Армия национального освобождения имени Эмилио Сапаты[19]. Просим вас выйти из машины и оплатить налог за проезд по нашим владениям.
– Мы не гринго, – открывая дверь и вылезая наружу, вставил Ник. – Мы русские.
– Это не имеет значения, – осклабился человек в черном. – Платить все равно придется.
Я молча последовал примеру Ника, поскольку говорить что-то или пытаться сопротивляться под дулами автоматов было бессмысленно. К тому же из подпиравшей нас сзади машины вышли еще двое. Один из сапатистов вытряхнул содержимое наших рюкзаков на сиденье, но в скудном наборе одежды не нашел ничего интересного.
– Попрошу предъявить к осмотру ваши документы, кредитные карточки, наличные деньги и драгоценности, – вежливо попросил он, подойдя к нам.
Ник вытащил из заднего кармана джинсов портмоне, а я отстегнул маленькую поясную сумочку. Быстро посмотрев документы, мексиканец вернул их нам, а кредитки и наличные деньги сунул себе в карман. Затем, немного подумав, улыбнулся:
– Поскольку вы не гринго, налог с вас будет несколько меньше, – сказал он и бросил в салон нашего автомобиля смятую банкноту в десять песо. – До свидания. Вы можете продолжать свой путь по нашей земле.
Сапатисты уже готовы были вернуться к своим машинам, когда один из остававшихся у красного джипа людей что-то крикнул им и быстро направился к нам. Он шел, держа в правой руке автомат, а левой стаскивая с головы черную маску. Когда тряпичная маска оказалась у него в руках, пред нами предстал наш старый знакомый – Длинный с кампечийской аллеи. В следующее мгновение я почувствовал, будто в мой затылок влетел терпящий бедствие космический корабль…
Когда я очнулся, Ник все еще был без сознания. Мы лежали на земляном полу в какой-то хижине со связанными за спиной руками. На улице слышались голоса, но внутри нашего нового пристанища никого, кроме нас, не было. Ник застонал, и я тихо окликнул его.