Я рассказала ему все, и он плотно сомкнул губы.
— Ну, что ж, этого следовало ожидать. Попытаюсь договориться с полицейскими. И куда только запропастился этот несносный ребенок? Я велел ей ждать здесь. Эй, Дженис, где ты?
К палатке подъехала санитарная машина; выглянув наружу, Генри сказал:
— Должен покинуть вас, Вики. Не хочу, чтоб они тормошили парня, пока я не осмотрел его еще раз. Не исключено, что у него тяжелые повреждения. Ах, подоспел патруль от ворот! Черт бы взял... Нельзя, чтобы они потолковали с полицейскими раньше меня. Сумеете добраться одна? Давайте, давайте...
Тут я увидела бежавшую к нам Мин Тхин и указала на нее. Коротко улыбнувшись, Генри оставил нас вдвоем. На тревожный вопрос девушки я успокаивающе покачала головой, решив не распространяться о своих болячках. Совершенно неожиданно она уцепилась за мою поврежденную руку, и я почувствовала такую невыносимую боль, что невольно громко вскрикнула.
— Отпусти, — простонала я, не узнавая собственного голоса, — не держи за руку, Мин. Мне... больно...
— Ты ранена, — прошептала Мин Тхин с укоризной. — Вики, у тебя весь рукав мокрый. Это... это... — Она уставилась на меня расширенными от страха глазами. — Это кровь?
— Конечно, нет, — ответила я с раздражением. — Это горячая вода. Титан опрокинулся, когда повалили прилавок. Я в полном порядке. Перестань волноваться.
— Но в самоваре же был кипяток, — настаивала Мин Тхин со свойственным ей упорством, которое и прежде порой выводило меня из себя. — Позволь капитану О'Малли взглянуть на твою руку. Вдруг ты ее сильно обварила, он — доктор и перевяжет тебя.
И не успела я ей помешать, как она уже окликнула Генри, тот остановился на полдороге.
— Послушай, — принялась убеждать я, — у Генри О'Малли достаточно неотложных дел: здесь тяжелораненый, его необходимо осмотреть, прежде чем погрузят в санитарную машину. Потом еще нужно потолковать с полицейскими. Если они выдвинут официальные обвинения, нас ждут серьезные неприятности. Ради Бога, Мин, не задерживай его. Рука в полном порядке.
Мин Тхин заколебалась, в черных выразительных глазах отразилось сомнение, ведь я ее начальник, и она привыкла беспрекословно выполнять мои распоряжения. Генри жестом попросил нас подождать, а сам прошел в шатер, вслед за ним — санитары с носилками.
— Ну что ж, — проговорила Мин Тхин, вздохнув, — если ты так считаешь... У меня в палатке есть санитарная сумка. Если ты не против, сама перевяжу тебе руку, если, конечно, ожог не слишком сильный. Пошли, Вики, оставаться здесь дольше не имеет смысла. Сегодня уже ничего нельзя сделать. Утром мы все уберем. Может, все не так и ужасно.
— Хуже некуда, — возразила я с мрачным видом, позволив ей взять меня за здоровую руку. — Как чувствуют себя остальные девушки? — спросила я по дороге. — С ними все в порядке, правда?
— Да, Вики. Я благополучно довела их до палаток.
— Ты просто молодец, — похвалила я и почувствовала в темноте, как она, довольная, улыбнулась.
— Неужели? Я рада, что ты так думаешь. Несмотря на мои сержантские погоны, не всегда так просто заставить австралийских девушек выполнять мои указания... Хотя, возможно, это моя мнительность. Сегодня вечером они проявили себя с лучшей стороны, и я горжусь ими. Ты ведь упомянешь об этом в своем докладе начальнице? Пусть она узнает, как мужественно они себя вели. Несправедливо, если станут думать, что и они в какой-то мере виноваты в случившемся.
Я почувствовала, как у меня похолодело внутри. Пока я еще не думала о том, что я скажу начальнице о вечерних событиях, но слова Мин Тхин напомнили мне о необходимости представить подробный отчет. Начальница обязательно потребует его независимо от того, сумеет Генри или нет убедить полицейских, чтобы они помалкивали о своем участии в беспорядках. Нет, все-таки мне нужно предварительно переговорить с Генри; вероятно, с точки зрения чиновников, было бы лучше, если бы неприятные события не получили огласки.
У первой же палатки, отведенной нам под жилье, нас окружили остальные девчата, которые, очевидно, совсем не собирались ложиться спать. Я постаралась, как могла, ответить на их вопросы. При этом меня все время не покидало чувство нереальности происходящего, я испытывала легкое головокружение.
Встревоженная Мин Тхин попросила девчат оставить меня в покое и прошла со мной в палатку. Дже-нис молча последовала за нами и, невзирая на мои протесты, помогла раздеться. Не знаю, кто из нас был сильнее потрясен, когда я сняла военную форму и обнажила правую руку. Не ощущая боли, я вообразила, что лишь слегка ошпарилась, но одного взгляда на багровую, вздувшуюся кожу было достаточно, чтобы избавиться от всяких иллюзий. И тут, как обычно бывает в таких случаях, я сразу же почувствовала нестерпимую боль.
— О Вики, дела плохи! — проговорила испуганно Мин Тхин. — Почему ты не сказала мне правду? Ты, наверное, очень страдаешь?
— Нисколько, — ответила я, — честное слово, я не знала, что рука так повреждена, иначе бы сказала.
— Нужно перевязать, — заявила Мин Тхин, растерянно роясь в своей санитарной сумке. Дженис стала ей помогать все так же молча. Она казалась ужасно утомленной, лицо сильно побледнело. Глядя на нее, я вспомнила, насколько она еще молода, хотя ей пришлось многое пережить с тех пор, как она в лагере.
— Мин и я, мы вдвоем вполне управимся, Дженис, — сказала я, — тебе нет необходимости...
— А я хочу тоже, — проговорила она упрямо. Взглянув через силу на мою руку, Дженис тут же отвернулась и побледнела еще больше Мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Однако девушка с заметным усилием овладела собой и спросила:
— Не позвать ли Генри О'Малли? Тебе, Вики, нужно в госпиталь или, по крайней мере, показаться лагерному врачу, там наложат по всем правилам повязку.
Я понимала, что она права, но мне почему-то не хотелось просить об этом Генри О'Малли.
— Я схожу в медицинский пункт, — решила я и, отвечая на невысказанный вопрос, светившийся в глазах Мин Тхин, добавила: — Врачу не обязательно знать, как это случилось. В конце концов, невелика хитрость — обвариться кипятком.
Дженис подала мне форменную блузу, а когда я ее надела, откинула и держала полог, закрывавший вход в палатку.
— Хочешь, чтобы я пошла с тобой? — спросила она.
— Не нужно, — отрицательно качнула я головой. — Ложись-ка лучше спать, Дженис.
Дженис не стала спорить, но потом, видимо, не послушала моего совета и отправилась на поиски Генри, потому что он появился в медицинском пункте через несколько минут после моего прихода с Мин Тхин. Молодому индийскому врачу в чине лейтенанта он велел тоном, не терпящим возражений.
— Дайте-ка я осмотрю.
Не обращая внимание на недовольство возмущенного доктора, Генри склонился над моей рукой. Он не произнес ни слова, пока не закончил обследование. Затем, обращаясь к врачу и избегая моего взгляда, он тем же тоном спросил:
— Вы направляете ее в госпиталь?
Вопрос больше походил на утверждение, и лейтенант ощетинился:
— Я еще не принял окончательного решения по данному вопросу, сэр. Знаете ли...
— Тогда самое время его принять, — заявил Генри и начал что-то горячо объяснять доктору, обильно пересыпая речь медицинскими терминами. Я напряженно прислушивалась, но мало что понимала, однако страх мой увеличивался, так как Генри, по-видимому, считал мое состояние более серьезным, чем я думала. Лицо лейтенанта выражало происходившую в нем внутреннюю борьбу. Прежде всего оскорбило вмешательство чужака в его сферу деятельности, но он не мог скрыть уважения к воинскому званию Генри и к его превосходному знанию предмета. Оба вели себя так, будто меня вовсе не было. Наконец, после вялой попытки отстоять свой официальный статус, индийский медик согласился с предложением Генри и послал помощника за санитарной машиной. Пока мы ждали ее прибытия, он перевязал мне руку. За операцией пристально, с мрачным видом следил Генри. Когда мы остались с ним вдвоем, он сердито проговорил:
— Господи, Вики, какая же вы глупая! Почему ничего не сказали мне? Зачем вам понадобилось убеждать меня, что с вами все в порядке?
— Я была в этом уверена. Рука вроде совсем не болела.
— Так уж и не болела! — раздраженно фыркнул он.
— Правда, правда! Кроме того, я подумала, у вас и без меня хватает хлопот. Ну, удалось поговорить с полицейскими? Можно замять дело?
— Пожалуй. Точно не знаю. Постараюсь. А что вы сказали нашему юному другу? — он кивнул в сторону индийского лейтенанта, тот как раз сидел за столом, заполняя медицинскую карту, и не мог слышать наш тихий разговор.
— Ничего лишнего. Сказала только, что случайно опрокинулся титан. Он особенно не расспрашивал.
— Ну что ж, уже неплохо, Вики. Только понимаете, они могут продержать вас там довольно долго.
— В госпитале, вы хотите сказать? — уставилась я на него в тревоге. — Но это невозможно. Мне нужно быть здесь, Генри. Одна Мин Тхин не справится и...
— Мин Тхин придется справляться, независимо от того, оставят вас в госпитале или нет. С такой рукой работать все равно нельзя. Думаю, проваляетесь там с недельку. За это время...
Я увидела, как возле рта у него пролегла жесткая складка, и старалась угадать, что он пытается мне внушить.
— Что за это время? — переспросила я. — Генри, на что вы намекаете?
— Через неделю меня здесь уже не будет, — ответил Генри с унылым видом.
— Разве?
— Да. Во всяком случае, так заверил меня комендант сегодня утром. Хотелось бы иметь ваш адрес в Сиднее, где бы я мог найти вас, Вики. А вас прошу записать мой, конечно, временный. Но я позабочусь о том, чтобы письма мне исправно пересылались, если будет хоть какой-нибудь шанс и вы напишете мне.
Когда я записывала адрес Коннора в записную книжку Генри, на столе у доктора зазвонил телефон.
— Разумеется, я не знаю, когда там появлюсь, — заметила я, возвращая ему записную книжку.
— Понимаю, дорогая, — кивнул Генри. Затем он записал свой адрес — армейского госпиталя в Рандуике, — вырвал листок и передал мне. Я рассеянно сложила его и сунула в карман форменной блузы.
— Вы долго собираетесь пробыть в Сиднее? — спросила я.
— Не имею ни малейшего представления, Вики, — пожал он плечами. — Очевидно, не менее двух месяцев. Надеюсь, вы вернетесь в Австралию до того, как я уеду?
Я никак не отреагировала на вопрос. Он коротко, с мрачным видом посмотрел на меня. Сзади молодой индийский доктор, понизив голос, говорил по телефону. Когда он клал трубку, я заметила, как в его глазах на мгновение мелькнул злобно-торжествующий огонек, который мгновенно исчез, едва только наши взгляды встретились. Он поднялся и, улыбаясь, подошел ко мне.
— Санитарная машина ждет вас, мисс Ранделл. Надеюсь, вам станет лучше в госпитале, под надлежащим присмотром.
Поблагодарив, я встала, но индийский доктор проговорил с упреком:
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Санитары сейчас придут с носилками и отнесут вас в машину. Вам нет надобности утруждать себя. Но прежде чем вы уедете, мне нужно для статистики уточнить обстоятельства несчастного случая. Вы сказали, насколько помню, что в магазине опрокинулся титан. Так почему же он все-таки вдруг перевернулся, мисс Ранделл?
Я выпрямилась, слишком возмущенная его словами о необходимости лечь на носилки, хотя я была вполне способна передвигаться самостоятельно, и пропустила мимо ушей вопрос о причинах падения титана. Я просто от него отмахнулась.
— Послушайте, я в состоянии передвигаться. Носилки не нужны. Сумею добраться до машины без посторонней помощи и...
— Пожалуйста, мисс Ранделл, — очень учтиво прервал меня индиец, но в его взгляде, брошенном в сторону Генри, вновь сверкнуло злорадство. — Капитан О'Малли порекомендовал поместить вас в госпиталь. А больным, которых мы отправляем в госпиталь, положены носилки... Но вернемся к тому титану. Его опрокинули случайно?
— Да, конечно.
— И каким же образом?
— О, ради Бога! — проговорил раздраженно Генри. — Мисс Ранделл ясным языком сказала вам, это был несчастный случай.
— Да, сэр, именно так она утверждает. Но мне необходимо знать, как произошел этот несчастный случай. Вы долго находились в плену и давно не имели дела с канцелярскими чиновниками, тут требуются подробнейшие отчеты. Будьте добры, мисс Ранделл, расскажите поподробнее, отчего титан вдруг упал.
— Его повалили, и все, — ответила я неуверенно.
— Неужели кто-то из ваших девушек?
Я помедлила, чувствуя его пристальный взгляд, в котором отражалось откровенное недоверие.
— Вовсе нет, — сказала я наконец. — Мне неизвестно, кто его опрокинул. В магазине был выключен свет, мы закрывались, и я не видела, как это случилось. Могу предположить, что кто-то просто налетел на прилавок.
— Не во время ли драки? — внезапно спросил доктор, наклоняясь вперед и полностью игнорируя Генри. — В вашем магазине сегодня вечером произошли беспорядки. Не так ли, мисс Ранделл? Подрались пьяные, а вы пытаетесь скрыть данный факт, делаете вид, будто ничего особенного не случилось. Разве не так?
— Послушайте, — заговорил Генри с угрозой в голосе, но индийский лейтенант поднял тонкую смуглую руку, останавливая его:
— Извините, капитан О'Малли, однако в этом лагере вы не являетесь официально офицером медицинской службы. Вы, как и остальные, всего лишь бывший военнопленный, у вас нет права лечить, разве не так?
— Ну и что же из этого следует? — спросил Генри.
— Сегодня вечером вы, капитан О'Малли, оказывали помощь пострадавшему, не имея на то никаких прав — человеку с ранениями головы, вы вызвали санитарную машину. Он был ранен во время драки в магазине, где начальником эта молодая дама. Это установленный факт, не так ли?
— Ну и что? — вновь спросил Генри, спокойно, но по глазам было видно, что он основательно рассержен.
— Л вот что, капитан О'Малли, — проговорил лейтенант. — Как мне только что сообщил дежурный офицер госпиталя в Рангуне, этот человек, доставленный к ним час назад, к сожалению, умер. Помимо других ранений у него обнаружена трещина в черепе. Скончался, не приходя в сознание. Разумеется, будет проведено дознание, поэтому я не думаю, что есть смысл вам или мисс Ранделл и дальше пытаться скрыть события, которые имели место в магазине сегодня вечером. Вы согласны со мной?
От его слов у меня буквально мороз пробежал по коже. Все оказалось хуже — значительно хуже, — чем я предполагала. Генри, как бы угадав мое состояние, слегка коснулся моего плеча.
— Предоставьте мне разбираться, Вики, — успокоил он, — и постарайтесь как можно меньше тревожиться обо всем... Вы сказали, что санитарная машина ждет, — продолжил Генри, обращаясь к молодому врачу. — Предлагаю отправить мисс Ранделл без промедления в госпиталь. Я сам сообщу все подробности, необходимые для отчета. Зачем зря держать здесь человека, причиняя ему дополнительные страдания непонятными вопросами? Вы так не считаете?
— Я с вами абсолютно согласен, капитан О'Малли. Такой необходимости нет. Сейчас позову санитаров...
Индийский доктор, улыбаясь, поднялся. Он добился своей цели, меня пробирала дрожь, когда санитары заворачивали меня в толстое серое одеяло. Я нисколько не сомневалась в катастрофических и далеко идущих последствиях инцидента. В моем магазине убили человека, и мне придется отвечать. Генри просил не тревожиться, но, несмотря на его заверения, что он сумеет справиться с проблемой, я ужасно переживала.
Мин Тхин поехала вместе со мной, и, пока машина, громыхая и покачиваясь, медленно продвигалась по импровизированной лагерной дороге, я пересказала ей, что произошло. Она почти ничего не ответила, а только схватила тонкими холодными пальцами мою здоровую руку, выражая сочувствие, в ее глазах я заметила слезы. В приемном покое она попрощалась со мной.
К моему облегчению, вскоре после того, как меня поместили в двухместную палату, дежурная медсестра сделала мне укол, который помог скоро уснуть и избавил — пусть временно — от страхов и волнений.
Проснулась я только на следующее утро, смутно припоминая, что случилось недавно. Я чувствовала страшную усталость и апатию, к счастью, меня никто не беспокоил, и я снова уснула. Сквозь сон я время от времени замечала, как вокруг моей кровати двигались какие-то люди. Однажды мне показалось, что я слышу голос Коннора, но когда его окликнула, он не отозвался. Значит, мне померещилось.
Глава десятая
— Ну, что ж, этого следовало ожидать. Попытаюсь договориться с полицейскими. И куда только запропастился этот несносный ребенок? Я велел ей ждать здесь. Эй, Дженис, где ты?
К палатке подъехала санитарная машина; выглянув наружу, Генри сказал:
— Должен покинуть вас, Вики. Не хочу, чтоб они тормошили парня, пока я не осмотрел его еще раз. Не исключено, что у него тяжелые повреждения. Ах, подоспел патруль от ворот! Черт бы взял... Нельзя, чтобы они потолковали с полицейскими раньше меня. Сумеете добраться одна? Давайте, давайте...
Тут я увидела бежавшую к нам Мин Тхин и указала на нее. Коротко улыбнувшись, Генри оставил нас вдвоем. На тревожный вопрос девушки я успокаивающе покачала головой, решив не распространяться о своих болячках. Совершенно неожиданно она уцепилась за мою поврежденную руку, и я почувствовала такую невыносимую боль, что невольно громко вскрикнула.
— Отпусти, — простонала я, не узнавая собственного голоса, — не держи за руку, Мин. Мне... больно...
— Ты ранена, — прошептала Мин Тхин с укоризной. — Вики, у тебя весь рукав мокрый. Это... это... — Она уставилась на меня расширенными от страха глазами. — Это кровь?
— Конечно, нет, — ответила я с раздражением. — Это горячая вода. Титан опрокинулся, когда повалили прилавок. Я в полном порядке. Перестань волноваться.
— Но в самоваре же был кипяток, — настаивала Мин Тхин со свойственным ей упорством, которое и прежде порой выводило меня из себя. — Позволь капитану О'Малли взглянуть на твою руку. Вдруг ты ее сильно обварила, он — доктор и перевяжет тебя.
И не успела я ей помешать, как она уже окликнула Генри, тот остановился на полдороге.
— Послушай, — принялась убеждать я, — у Генри О'Малли достаточно неотложных дел: здесь тяжелораненый, его необходимо осмотреть, прежде чем погрузят в санитарную машину. Потом еще нужно потолковать с полицейскими. Если они выдвинут официальные обвинения, нас ждут серьезные неприятности. Ради Бога, Мин, не задерживай его. Рука в полном порядке.
Мин Тхин заколебалась, в черных выразительных глазах отразилось сомнение, ведь я ее начальник, и она привыкла беспрекословно выполнять мои распоряжения. Генри жестом попросил нас подождать, а сам прошел в шатер, вслед за ним — санитары с носилками.
— Ну что ж, — проговорила Мин Тхин, вздохнув, — если ты так считаешь... У меня в палатке есть санитарная сумка. Если ты не против, сама перевяжу тебе руку, если, конечно, ожог не слишком сильный. Пошли, Вики, оставаться здесь дольше не имеет смысла. Сегодня уже ничего нельзя сделать. Утром мы все уберем. Может, все не так и ужасно.
— Хуже некуда, — возразила я с мрачным видом, позволив ей взять меня за здоровую руку. — Как чувствуют себя остальные девушки? — спросила я по дороге. — С ними все в порядке, правда?
— Да, Вики. Я благополучно довела их до палаток.
— Ты просто молодец, — похвалила я и почувствовала в темноте, как она, довольная, улыбнулась.
— Неужели? Я рада, что ты так думаешь. Несмотря на мои сержантские погоны, не всегда так просто заставить австралийских девушек выполнять мои указания... Хотя, возможно, это моя мнительность. Сегодня вечером они проявили себя с лучшей стороны, и я горжусь ими. Ты ведь упомянешь об этом в своем докладе начальнице? Пусть она узнает, как мужественно они себя вели. Несправедливо, если станут думать, что и они в какой-то мере виноваты в случившемся.
Я почувствовала, как у меня похолодело внутри. Пока я еще не думала о том, что я скажу начальнице о вечерних событиях, но слова Мин Тхин напомнили мне о необходимости представить подробный отчет. Начальница обязательно потребует его независимо от того, сумеет Генри или нет убедить полицейских, чтобы они помалкивали о своем участии в беспорядках. Нет, все-таки мне нужно предварительно переговорить с Генри; вероятно, с точки зрения чиновников, было бы лучше, если бы неприятные события не получили огласки.
У первой же палатки, отведенной нам под жилье, нас окружили остальные девчата, которые, очевидно, совсем не собирались ложиться спать. Я постаралась, как могла, ответить на их вопросы. При этом меня все время не покидало чувство нереальности происходящего, я испытывала легкое головокружение.
Встревоженная Мин Тхин попросила девчат оставить меня в покое и прошла со мной в палатку. Дже-нис молча последовала за нами и, невзирая на мои протесты, помогла раздеться. Не знаю, кто из нас был сильнее потрясен, когда я сняла военную форму и обнажила правую руку. Не ощущая боли, я вообразила, что лишь слегка ошпарилась, но одного взгляда на багровую, вздувшуюся кожу было достаточно, чтобы избавиться от всяких иллюзий. И тут, как обычно бывает в таких случаях, я сразу же почувствовала нестерпимую боль.
— О Вики, дела плохи! — проговорила испуганно Мин Тхин. — Почему ты не сказала мне правду? Ты, наверное, очень страдаешь?
— Нисколько, — ответила я, — честное слово, я не знала, что рука так повреждена, иначе бы сказала.
— Нужно перевязать, — заявила Мин Тхин, растерянно роясь в своей санитарной сумке. Дженис стала ей помогать все так же молча. Она казалась ужасно утомленной, лицо сильно побледнело. Глядя на нее, я вспомнила, насколько она еще молода, хотя ей пришлось многое пережить с тех пор, как она в лагере.
— Мин и я, мы вдвоем вполне управимся, Дженис, — сказала я, — тебе нет необходимости...
— А я хочу тоже, — проговорила она упрямо. Взглянув через силу на мою руку, Дженис тут же отвернулась и побледнела еще больше Мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Однако девушка с заметным усилием овладела собой и спросила:
— Не позвать ли Генри О'Малли? Тебе, Вики, нужно в госпиталь или, по крайней мере, показаться лагерному врачу, там наложат по всем правилам повязку.
Я понимала, что она права, но мне почему-то не хотелось просить об этом Генри О'Малли.
— Я схожу в медицинский пункт, — решила я и, отвечая на невысказанный вопрос, светившийся в глазах Мин Тхин, добавила: — Врачу не обязательно знать, как это случилось. В конце концов, невелика хитрость — обвариться кипятком.
Дженис подала мне форменную блузу, а когда я ее надела, откинула и держала полог, закрывавший вход в палатку.
— Хочешь, чтобы я пошла с тобой? — спросила она.
— Не нужно, — отрицательно качнула я головой. — Ложись-ка лучше спать, Дженис.
Дженис не стала спорить, но потом, видимо, не послушала моего совета и отправилась на поиски Генри, потому что он появился в медицинском пункте через несколько минут после моего прихода с Мин Тхин. Молодому индийскому врачу в чине лейтенанта он велел тоном, не терпящим возражений.
— Дайте-ка я осмотрю.
Не обращая внимание на недовольство возмущенного доктора, Генри склонился над моей рукой. Он не произнес ни слова, пока не закончил обследование. Затем, обращаясь к врачу и избегая моего взгляда, он тем же тоном спросил:
— Вы направляете ее в госпиталь?
Вопрос больше походил на утверждение, и лейтенант ощетинился:
— Я еще не принял окончательного решения по данному вопросу, сэр. Знаете ли...
— Тогда самое время его принять, — заявил Генри и начал что-то горячо объяснять доктору, обильно пересыпая речь медицинскими терминами. Я напряженно прислушивалась, но мало что понимала, однако страх мой увеличивался, так как Генри, по-видимому, считал мое состояние более серьезным, чем я думала. Лицо лейтенанта выражало происходившую в нем внутреннюю борьбу. Прежде всего оскорбило вмешательство чужака в его сферу деятельности, но он не мог скрыть уважения к воинскому званию Генри и к его превосходному знанию предмета. Оба вели себя так, будто меня вовсе не было. Наконец, после вялой попытки отстоять свой официальный статус, индийский медик согласился с предложением Генри и послал помощника за санитарной машиной. Пока мы ждали ее прибытия, он перевязал мне руку. За операцией пристально, с мрачным видом следил Генри. Когда мы остались с ним вдвоем, он сердито проговорил:
— Господи, Вики, какая же вы глупая! Почему ничего не сказали мне? Зачем вам понадобилось убеждать меня, что с вами все в порядке?
— Я была в этом уверена. Рука вроде совсем не болела.
— Так уж и не болела! — раздраженно фыркнул он.
— Правда, правда! Кроме того, я подумала, у вас и без меня хватает хлопот. Ну, удалось поговорить с полицейскими? Можно замять дело?
— Пожалуй. Точно не знаю. Постараюсь. А что вы сказали нашему юному другу? — он кивнул в сторону индийского лейтенанта, тот как раз сидел за столом, заполняя медицинскую карту, и не мог слышать наш тихий разговор.
— Ничего лишнего. Сказала только, что случайно опрокинулся титан. Он особенно не расспрашивал.
— Ну что ж, уже неплохо, Вики. Только понимаете, они могут продержать вас там довольно долго.
— В госпитале, вы хотите сказать? — уставилась я на него в тревоге. — Но это невозможно. Мне нужно быть здесь, Генри. Одна Мин Тхин не справится и...
— Мин Тхин придется справляться, независимо от того, оставят вас в госпитале или нет. С такой рукой работать все равно нельзя. Думаю, проваляетесь там с недельку. За это время...
Я увидела, как возле рта у него пролегла жесткая складка, и старалась угадать, что он пытается мне внушить.
— Что за это время? — переспросила я. — Генри, на что вы намекаете?
— Через неделю меня здесь уже не будет, — ответил Генри с унылым видом.
— Разве?
— Да. Во всяком случае, так заверил меня комендант сегодня утром. Хотелось бы иметь ваш адрес в Сиднее, где бы я мог найти вас, Вики. А вас прошу записать мой, конечно, временный. Но я позабочусь о том, чтобы письма мне исправно пересылались, если будет хоть какой-нибудь шанс и вы напишете мне.
Когда я записывала адрес Коннора в записную книжку Генри, на столе у доктора зазвонил телефон.
— Разумеется, я не знаю, когда там появлюсь, — заметила я, возвращая ему записную книжку.
— Понимаю, дорогая, — кивнул Генри. Затем он записал свой адрес — армейского госпиталя в Рандуике, — вырвал листок и передал мне. Я рассеянно сложила его и сунула в карман форменной блузы.
— Вы долго собираетесь пробыть в Сиднее? — спросила я.
— Не имею ни малейшего представления, Вики, — пожал он плечами. — Очевидно, не менее двух месяцев. Надеюсь, вы вернетесь в Австралию до того, как я уеду?
Я никак не отреагировала на вопрос. Он коротко, с мрачным видом посмотрел на меня. Сзади молодой индийский доктор, понизив голос, говорил по телефону. Когда он клал трубку, я заметила, как в его глазах на мгновение мелькнул злобно-торжествующий огонек, который мгновенно исчез, едва только наши взгляды встретились. Он поднялся и, улыбаясь, подошел ко мне.
— Санитарная машина ждет вас, мисс Ранделл. Надеюсь, вам станет лучше в госпитале, под надлежащим присмотром.
Поблагодарив, я встала, но индийский доктор проговорил с упреком:
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Санитары сейчас придут с носилками и отнесут вас в машину. Вам нет надобности утруждать себя. Но прежде чем вы уедете, мне нужно для статистики уточнить обстоятельства несчастного случая. Вы сказали, насколько помню, что в магазине опрокинулся титан. Так почему же он все-таки вдруг перевернулся, мисс Ранделл?
Я выпрямилась, слишком возмущенная его словами о необходимости лечь на носилки, хотя я была вполне способна передвигаться самостоятельно, и пропустила мимо ушей вопрос о причинах падения титана. Я просто от него отмахнулась.
— Послушайте, я в состоянии передвигаться. Носилки не нужны. Сумею добраться до машины без посторонней помощи и...
— Пожалуйста, мисс Ранделл, — очень учтиво прервал меня индиец, но в его взгляде, брошенном в сторону Генри, вновь сверкнуло злорадство. — Капитан О'Малли порекомендовал поместить вас в госпиталь. А больным, которых мы отправляем в госпиталь, положены носилки... Но вернемся к тому титану. Его опрокинули случайно?
— Да, конечно.
— И каким же образом?
— О, ради Бога! — проговорил раздраженно Генри. — Мисс Ранделл ясным языком сказала вам, это был несчастный случай.
— Да, сэр, именно так она утверждает. Но мне необходимо знать, как произошел этот несчастный случай. Вы долго находились в плену и давно не имели дела с канцелярскими чиновниками, тут требуются подробнейшие отчеты. Будьте добры, мисс Ранделл, расскажите поподробнее, отчего титан вдруг упал.
— Его повалили, и все, — ответила я неуверенно.
— Неужели кто-то из ваших девушек?
Я помедлила, чувствуя его пристальный взгляд, в котором отражалось откровенное недоверие.
— Вовсе нет, — сказала я наконец. — Мне неизвестно, кто его опрокинул. В магазине был выключен свет, мы закрывались, и я не видела, как это случилось. Могу предположить, что кто-то просто налетел на прилавок.
— Не во время ли драки? — внезапно спросил доктор, наклоняясь вперед и полностью игнорируя Генри. — В вашем магазине сегодня вечером произошли беспорядки. Не так ли, мисс Ранделл? Подрались пьяные, а вы пытаетесь скрыть данный факт, делаете вид, будто ничего особенного не случилось. Разве не так?
— Послушайте, — заговорил Генри с угрозой в голосе, но индийский лейтенант поднял тонкую смуглую руку, останавливая его:
— Извините, капитан О'Малли, однако в этом лагере вы не являетесь официально офицером медицинской службы. Вы, как и остальные, всего лишь бывший военнопленный, у вас нет права лечить, разве не так?
— Ну и что же из этого следует? — спросил Генри.
— Сегодня вечером вы, капитан О'Малли, оказывали помощь пострадавшему, не имея на то никаких прав — человеку с ранениями головы, вы вызвали санитарную машину. Он был ранен во время драки в магазине, где начальником эта молодая дама. Это установленный факт, не так ли?
— Ну и что? — вновь спросил Генри, спокойно, но по глазам было видно, что он основательно рассержен.
— Л вот что, капитан О'Малли, — проговорил лейтенант. — Как мне только что сообщил дежурный офицер госпиталя в Рангуне, этот человек, доставленный к ним час назад, к сожалению, умер. Помимо других ранений у него обнаружена трещина в черепе. Скончался, не приходя в сознание. Разумеется, будет проведено дознание, поэтому я не думаю, что есть смысл вам или мисс Ранделл и дальше пытаться скрыть события, которые имели место в магазине сегодня вечером. Вы согласны со мной?
От его слов у меня буквально мороз пробежал по коже. Все оказалось хуже — значительно хуже, — чем я предполагала. Генри, как бы угадав мое состояние, слегка коснулся моего плеча.
— Предоставьте мне разбираться, Вики, — успокоил он, — и постарайтесь как можно меньше тревожиться обо всем... Вы сказали, что санитарная машина ждет, — продолжил Генри, обращаясь к молодому врачу. — Предлагаю отправить мисс Ранделл без промедления в госпиталь. Я сам сообщу все подробности, необходимые для отчета. Зачем зря держать здесь человека, причиняя ему дополнительные страдания непонятными вопросами? Вы так не считаете?
— Я с вами абсолютно согласен, капитан О'Малли. Такой необходимости нет. Сейчас позову санитаров...
Индийский доктор, улыбаясь, поднялся. Он добился своей цели, меня пробирала дрожь, когда санитары заворачивали меня в толстое серое одеяло. Я нисколько не сомневалась в катастрофических и далеко идущих последствиях инцидента. В моем магазине убили человека, и мне придется отвечать. Генри просил не тревожиться, но, несмотря на его заверения, что он сумеет справиться с проблемой, я ужасно переживала.
Мин Тхин поехала вместе со мной, и, пока машина, громыхая и покачиваясь, медленно продвигалась по импровизированной лагерной дороге, я пересказала ей, что произошло. Она почти ничего не ответила, а только схватила тонкими холодными пальцами мою здоровую руку, выражая сочувствие, в ее глазах я заметила слезы. В приемном покое она попрощалась со мной.
К моему облегчению, вскоре после того, как меня поместили в двухместную палату, дежурная медсестра сделала мне укол, который помог скоро уснуть и избавил — пусть временно — от страхов и волнений.
Проснулась я только на следующее утро, смутно припоминая, что случилось недавно. Я чувствовала страшную усталость и апатию, к счастью, меня никто не беспокоил, и я снова уснула. Сквозь сон я время от времени замечала, как вокруг моей кровати двигались какие-то люди. Однажды мне показалось, что я слышу голос Коннора, но когда его окликнула, он не отозвался. Значит, мне померещилось.
Глава десятая
Через три дня меня навестила начальница. До нее из лагеря ко мне в госпиталь приходили только Мин Тхин и Дженис, которые практически ничего не могли сообщить, кроме того, что магазин продолжает работать.
Хорошо знакомая мне Джоан Кросби приняла руководство группой и через Мин Тхин приносила извинения за то, что из-за занятости не в состоянии лично проведать меня, однако по смущенному виду Мин, когда та передавала устное послание, я догадалась, что Джоан воздержалась от посещения вполне сознательно, а вовсе не в силу каких-то объективных причин. Как мне сказали, я не должна беспокоиться и пускаться в бесплодные обсуждения событий в магазине, пока лечащий врач не признает меня совершенно здоровой. А он — неразговорчивый майор со множеством боевых медалей и орденов на безукоризненном военном мундире — как-то странно медлил с разрешением свободно допускать ко мне посетителей. Он лично занимался моей рукой. Всякий раз, меняя повязку, майор неодобрительно качал головой и постоянно советовал мне как можно больше спать.
Мои ноги — особенно правая — тоже пострадали от горячей воды, правда, несколько меньше, чем рука. Накладывая на них повязки, доктор точно так же укоризненно тряс головой и, бормоча, не скупился на упреки.
Он был очень занятым человеком. Госпиталь — единственное лечебное учреждение для британских военнослужащих в Рангуне — был переполнен тяжелобольными бывшими военнопленными, и мне не хотелось понапрасну отнимать у доктора время. Поэтому только из случайной фразы, оброненной мимоходом одной из медсестер, я узнала, что доктор считает мое состояние достаточно серьезным, вызывающим определенную тревогу. Это меня удивило, так как рука причиняла мне лишь незначительные неудобства, а боль в ногах я ощущала лишь при перевязках.
Когда начальницу провели в мою палату — вторая кровать пока оставалась незанятой, а потому я привыкла считать палату своей, — я быстро села и после взаимных приветствий с легким сердцем ответила на все ее вопросы, полагая, что она пришла просто навестить меня.
— Я в полном порядке, сударыня, честное слово. Посмотрите, я свободно двигаю рукой и уверена, что смогу без труда ходить, если мне позволят.
Ответ начальницы буквально ошеломил меня.
— Вики, дорогая, — в ее голосе слышалась и ласка, и жалость, — в конце этой недели вы увольняетесь из армии. Я отправлю вас в Австралию на госпитальном судне, которое отплывает в скором времени. Вы поедете как больная, но с вами на том же корабле будут Дженис Скотт и ее отец, а также некоторые бывшие военнопленные из нашего лагеря, которых вы знаете. Так что вы не останетесь без помощи и присмотра, а я позабочусь, чтобы приказ об увольнении с военной службы был подписан еще до вашего отъезда.
— Приказ об увольнении? — уставилась я на нее широко раскрытыми от изумления глазами, чувствуя, что у меня от растерянности трясутся губы. — Но почему? Скажите: в чем причина? Я не просила об увольнении и не хочу возвращаться в Австралию. Я...
Некоторое время она молча смотрела на меня.
— Разве вам ничего не говорили? — спросила она наконец.
— Мне никто ничего не говорит, — отрицательно замотала я головой. — Существует своего рода заговор, имеющий целью не допустить, чтобы я что-то узнала, это ужасно...
Я остановилась, заметив, что начальница сжала губы, точно слова, которые она собиралась произнести, могли причинить ей или мне боль. Внезапно мне все стало ясно, и я, наклонившись вперед и стараясь сохранять спокойствие, спросила:
— Это из-за тех событий в магазине? Поэтому меня отсылают в Австралию? Мне известно, что погиб человек, и я страшно сожалею об этом, но я не считаю — честное слово, не считаю — себя виновной в случившемся. Знаю: формально я отвечаю за порядок, но, понимаете, у меня не было никакой возможности предотвратить или остановить драку и...
Черты лица начальницы заметно смягчились, и она прервала меня:
— О, мое бедное дитя, так вот что вас тревожило все это время? Конечно, в случившемся нет вашей вины. Вы сделали все, что могли... Вы, Мин Тхин и остальные девушки. Все вы вели себя просто героически. Проводилось расследование — это обычная процедура, ведь погиб человек. Но он умер вовсе не от ран, полученных во время потасовки в магазине, и никто не считает вас виноватой. Его сбил грузовик, и водитель занес его в шатер, видимо, надеясь получить помощь, но как раз в тот момент началась свалка. Стоявшие поблизости постарались уберечь несчастного — положили его в свободный угол, и, по-моему, кто-то сбегал за Генри О'Малли. Раненому оказали всяческую помощь, возможную в сложившейся обстановке. Беднягу не затоптали, а последующее вскрытие показало, что у него было повреждено основание черепа. Таким образом, у него почти не было шансов выжить. Как заключила следственная комиссия, смерть наступила в результате несчастного случая и никоим образом не связана с тем, что произошло в магазине. — Услышав мой вздох облегчения, начальница ласково похлопала меня. — Комендант лагеря не только разрешил держать и дальше магазин открытым, но прислал мне поздравления в связи с мужественным поведением нашей команды в сложной и опасной ситуации. Его поздравления я передаю вам, Вики, потому что вы заслужили их больше, чем кто-либо. Я бы сделала это раньше, если бы знала, как вы волнуетесь из-за той истории, но майор Ли настаивал на абсолютном покое. Поэтому я просила Мин Тхин и Дженис Скотт сообщать вам только самое необходимое и не докучать слишком посещениями. Другим же желающим вход в вашу палату был строго-настрого заказан.
— Ах, вот как, — проговорила я довольно вяло, не особенно вникая в ее слова.
Было, конечно, приятно узнать, что следственная комиссия установила истину, сняв с моей души тяжелый камень. Но оставался еще вопрос, касающийся решения начальницы уволить меня из армии, который требовал разъяснений.
— Сударыня, — взглянула я ей в лицо, — почему меня увольняют? С какой стати вы посылаете меня в Австралию? Это из-за моей руки?. . С ней обстоит дело хуже, чем я себе представляла?
Начальница медленно покачала головой, и снова я увидела промелькнувшую в ее глазах жалость.
— Вовсе нет, ваша рука скоро будет в полном порядке. Майор Ли очень доволен и уверяет, что ожог заживает довольно быстро.
— Тогда — почему? — вспылила я. — Почему вы отказываетесь от меня?
— Вики, дорогая, — ее длинные тонкие пальцы крепче сжали мне руку. — У вас будет ребенок. Разве вы не знаете? Вы должны были почувствовать.
— Ре... ребенок? — едва выговорила я. Даже если бы она ударила меня, это не потрясло бы меня сильнее. — Вы не ошиблись? — все еще не веря, произнесла я, запинаясь. — Я, право же, не знала. Не имела... ни малейшего представления. Даю вам слово. Такое... просто не приходило мне в голову.
Мне было все еще трудно поверить. Ребенок... Коннора. Но Коннор никогда не примирится с рождением ребенка, подумала я в отчаянии. Тем более, когда он отвергает меня и наш брак, когда ему ненавистна сама мысль быть привязанным ко мне и когда он обвинил меня в стремлении запереть его в клетке...
Как в тумане — не в полной мере воспринимая собственную речь — я сумела ответить на некоторые вопросы начальницы. Но не могла сказать ей всей правды, не могла сообщить больше того, в чем призналась, когда впервые прибыла в Рангун. Тогда я показала ей письмо Коннора и...
— Вики, необходимо известить вашего мужа.
К своему удивлению, я заметила на ее лице ласковую, материнскую улыбку. Я постаралась тоже улыбнуться и заверить, что непременно извещу Коннора. Начальница прочла его письмо и тем не менее считала, что ему следует рассказать о ребенке. О ребенке, которого он совсем не желает и о котором я ничего не знала... Причем, несмотря на то, что она так же, как и я, нашла поведение Коннора непонятным, начальница почему-то все-таки вообразила, что ребенок вновь соединит нас! Она продолжала говорить — и, видимо, вполне разумно — о том, что мне необходимо сделать, чтобы хотя бы ради ребенка вновь наладить нашу семейную жизнь. Я слушала и молчала; да и что было говорить, когда начальница явно не понимала истинного положения вещей.
Во мне нарастало отчаяние, ведь я теряла единственного друга, которому могла доверить свои самые сокровенные мысли. Начальница была единственным человеком, которому я пыталась объяснить поведение Коннора, и она меня, увы, не поняла. Возможно ли, чтобы кто-нибудь его вообще понял?
— Итак, Вики, дорогая, мне пора.
Сквозь слезы я видела, как начальница поднялась и стояла рядом с кроватью, улыбаясь и протягивая руку, которую я машинально и вяло пожала.
— Не переживайте, — сказала она, — и постарайтесь не волноваться.
Кое-как я изобразила на лице нечто похожее на улыбку.
— Не стану, — заверила я ее, греша против истины. — Больше не буду.
— Если вы любите мужа, то для вас, Вики, наступил момент величайшего счастья. И для него, когда он узнает. Возможно, именно этого ему и не хватало.
Хорошо знакомая мне Джоан Кросби приняла руководство группой и через Мин Тхин приносила извинения за то, что из-за занятости не в состоянии лично проведать меня, однако по смущенному виду Мин, когда та передавала устное послание, я догадалась, что Джоан воздержалась от посещения вполне сознательно, а вовсе не в силу каких-то объективных причин. Как мне сказали, я не должна беспокоиться и пускаться в бесплодные обсуждения событий в магазине, пока лечащий врач не признает меня совершенно здоровой. А он — неразговорчивый майор со множеством боевых медалей и орденов на безукоризненном военном мундире — как-то странно медлил с разрешением свободно допускать ко мне посетителей. Он лично занимался моей рукой. Всякий раз, меняя повязку, майор неодобрительно качал головой и постоянно советовал мне как можно больше спать.
Мои ноги — особенно правая — тоже пострадали от горячей воды, правда, несколько меньше, чем рука. Накладывая на них повязки, доктор точно так же укоризненно тряс головой и, бормоча, не скупился на упреки.
Он был очень занятым человеком. Госпиталь — единственное лечебное учреждение для британских военнослужащих в Рангуне — был переполнен тяжелобольными бывшими военнопленными, и мне не хотелось понапрасну отнимать у доктора время. Поэтому только из случайной фразы, оброненной мимоходом одной из медсестер, я узнала, что доктор считает мое состояние достаточно серьезным, вызывающим определенную тревогу. Это меня удивило, так как рука причиняла мне лишь незначительные неудобства, а боль в ногах я ощущала лишь при перевязках.
Когда начальницу провели в мою палату — вторая кровать пока оставалась незанятой, а потому я привыкла считать палату своей, — я быстро села и после взаимных приветствий с легким сердцем ответила на все ее вопросы, полагая, что она пришла просто навестить меня.
— Я в полном порядке, сударыня, честное слово. Посмотрите, я свободно двигаю рукой и уверена, что смогу без труда ходить, если мне позволят.
Ответ начальницы буквально ошеломил меня.
— Вики, дорогая, — в ее голосе слышалась и ласка, и жалость, — в конце этой недели вы увольняетесь из армии. Я отправлю вас в Австралию на госпитальном судне, которое отплывает в скором времени. Вы поедете как больная, но с вами на том же корабле будут Дженис Скотт и ее отец, а также некоторые бывшие военнопленные из нашего лагеря, которых вы знаете. Так что вы не останетесь без помощи и присмотра, а я позабочусь, чтобы приказ об увольнении с военной службы был подписан еще до вашего отъезда.
— Приказ об увольнении? — уставилась я на нее широко раскрытыми от изумления глазами, чувствуя, что у меня от растерянности трясутся губы. — Но почему? Скажите: в чем причина? Я не просила об увольнении и не хочу возвращаться в Австралию. Я...
Некоторое время она молча смотрела на меня.
— Разве вам ничего не говорили? — спросила она наконец.
— Мне никто ничего не говорит, — отрицательно замотала я головой. — Существует своего рода заговор, имеющий целью не допустить, чтобы я что-то узнала, это ужасно...
Я остановилась, заметив, что начальница сжала губы, точно слова, которые она собиралась произнести, могли причинить ей или мне боль. Внезапно мне все стало ясно, и я, наклонившись вперед и стараясь сохранять спокойствие, спросила:
— Это из-за тех событий в магазине? Поэтому меня отсылают в Австралию? Мне известно, что погиб человек, и я страшно сожалею об этом, но я не считаю — честное слово, не считаю — себя виновной в случившемся. Знаю: формально я отвечаю за порядок, но, понимаете, у меня не было никакой возможности предотвратить или остановить драку и...
Черты лица начальницы заметно смягчились, и она прервала меня:
— О, мое бедное дитя, так вот что вас тревожило все это время? Конечно, в случившемся нет вашей вины. Вы сделали все, что могли... Вы, Мин Тхин и остальные девушки. Все вы вели себя просто героически. Проводилось расследование — это обычная процедура, ведь погиб человек. Но он умер вовсе не от ран, полученных во время потасовки в магазине, и никто не считает вас виноватой. Его сбил грузовик, и водитель занес его в шатер, видимо, надеясь получить помощь, но как раз в тот момент началась свалка. Стоявшие поблизости постарались уберечь несчастного — положили его в свободный угол, и, по-моему, кто-то сбегал за Генри О'Малли. Раненому оказали всяческую помощь, возможную в сложившейся обстановке. Беднягу не затоптали, а последующее вскрытие показало, что у него было повреждено основание черепа. Таким образом, у него почти не было шансов выжить. Как заключила следственная комиссия, смерть наступила в результате несчастного случая и никоим образом не связана с тем, что произошло в магазине. — Услышав мой вздох облегчения, начальница ласково похлопала меня. — Комендант лагеря не только разрешил держать и дальше магазин открытым, но прислал мне поздравления в связи с мужественным поведением нашей команды в сложной и опасной ситуации. Его поздравления я передаю вам, Вики, потому что вы заслужили их больше, чем кто-либо. Я бы сделала это раньше, если бы знала, как вы волнуетесь из-за той истории, но майор Ли настаивал на абсолютном покое. Поэтому я просила Мин Тхин и Дженис Скотт сообщать вам только самое необходимое и не докучать слишком посещениями. Другим же желающим вход в вашу палату был строго-настрого заказан.
— Ах, вот как, — проговорила я довольно вяло, не особенно вникая в ее слова.
Было, конечно, приятно узнать, что следственная комиссия установила истину, сняв с моей души тяжелый камень. Но оставался еще вопрос, касающийся решения начальницы уволить меня из армии, который требовал разъяснений.
— Сударыня, — взглянула я ей в лицо, — почему меня увольняют? С какой стати вы посылаете меня в Австралию? Это из-за моей руки?. . С ней обстоит дело хуже, чем я себе представляла?
Начальница медленно покачала головой, и снова я увидела промелькнувшую в ее глазах жалость.
— Вовсе нет, ваша рука скоро будет в полном порядке. Майор Ли очень доволен и уверяет, что ожог заживает довольно быстро.
— Тогда — почему? — вспылила я. — Почему вы отказываетесь от меня?
— Вики, дорогая, — ее длинные тонкие пальцы крепче сжали мне руку. — У вас будет ребенок. Разве вы не знаете? Вы должны были почувствовать.
— Ре... ребенок? — едва выговорила я. Даже если бы она ударила меня, это не потрясло бы меня сильнее. — Вы не ошиблись? — все еще не веря, произнесла я, запинаясь. — Я, право же, не знала. Не имела... ни малейшего представления. Даю вам слово. Такое... просто не приходило мне в голову.
Мне было все еще трудно поверить. Ребенок... Коннора. Но Коннор никогда не примирится с рождением ребенка, подумала я в отчаянии. Тем более, когда он отвергает меня и наш брак, когда ему ненавистна сама мысль быть привязанным ко мне и когда он обвинил меня в стремлении запереть его в клетке...
Как в тумане — не в полной мере воспринимая собственную речь — я сумела ответить на некоторые вопросы начальницы. Но не могла сказать ей всей правды, не могла сообщить больше того, в чем призналась, когда впервые прибыла в Рангун. Тогда я показала ей письмо Коннора и...
— Вики, необходимо известить вашего мужа.
К своему удивлению, я заметила на ее лице ласковую, материнскую улыбку. Я постаралась тоже улыбнуться и заверить, что непременно извещу Коннора. Начальница прочла его письмо и тем не менее считала, что ему следует рассказать о ребенке. О ребенке, которого он совсем не желает и о котором я ничего не знала... Причем, несмотря на то, что она так же, как и я, нашла поведение Коннора непонятным, начальница почему-то все-таки вообразила, что ребенок вновь соединит нас! Она продолжала говорить — и, видимо, вполне разумно — о том, что мне необходимо сделать, чтобы хотя бы ради ребенка вновь наладить нашу семейную жизнь. Я слушала и молчала; да и что было говорить, когда начальница явно не понимала истинного положения вещей.
Во мне нарастало отчаяние, ведь я теряла единственного друга, которому могла доверить свои самые сокровенные мысли. Начальница была единственным человеком, которому я пыталась объяснить поведение Коннора, и она меня, увы, не поняла. Возможно ли, чтобы кто-нибудь его вообще понял?
— Итак, Вики, дорогая, мне пора.
Сквозь слезы я видела, как начальница поднялась и стояла рядом с кроватью, улыбаясь и протягивая руку, которую я машинально и вяло пожала.
— Не переживайте, — сказала она, — и постарайтесь не волноваться.
Кое-как я изобразила на лице нечто похожее на улыбку.
— Не стану, — заверила я ее, греша против истины. — Больше не буду.
— Если вы любите мужа, то для вас, Вики, наступил момент величайшего счастья. И для него, когда он узнает. Возможно, именно этого ему и не хватало.