Суханов Виктор. Ванюшкины игры

   Продолжая разглядывать серебряное поле, Ванюшка думал уже не о красоте природы, а о том, жив ли дядя Саша? Он был с самого начала войны на фронте. Воевал и единственный сын дяди Саши, которого отец назвал в честь своего среднего брата Ванюшкой. Получилось в родне три Ивана: Иван-старшой, Ванюшка-средний и Ванюшка-меньшой. "Как известно, Русь издревле держится не на китах, а на Иванах", - говорил дядя Саша.
   Ванюшка-средний, русый, сероглазый и часто улыбающийся крепыш, с детства мечтал стать шахтером, добывать стране уголь - занятие, одобренное Ванюшкой-меньшим только после просмотра кинофильма "Большая жизнь". В июле 1941 года Ванюшка-средний получил диплом об окончании Московского горного института, а на другой день ушел добровольцем на войну.
   Воевал и второй дядя Ванюшки-меньшого - Волька. Этот был кадровым танкистом и командовал танковым батальоном. Перед началом войны Волька служил в Прибалтике.
   Ванюшка очень любил своих троих родственников-мужчин за доброту, крепкий характер, жизнерадостность и заботливое отношение к окружающим. Когда до войны (теперь это казалось так давно!) все трое приходили в гости, в комнате становилось радостно, легко и как бы просторнее. Ванюшка-средний приносил с собой двухрядку, и четверо мужчин, включая Ивана-старшого, пели приятными баритонами под аккомпанемент гармоники задушевные русские песни. Иногда гармонист резко менял мелодию, и начинались залихватские частушки: "Эх, сыпь, сыпь камушки, не боюсь я матушки! Боюсь мужа-дурака, наломает мне бока!.."
   Ванюшка снова окинул взглядом поле и лес, но хрустальная прозрачность ясного морозного утра окончательно потеряла привлекательность беспокойство за дорогих людей затуманило нежные краски природы. В тот момент Ванюшка не мог знать, что те, о ком он беспокоится, еще живы. Живы все трое.
   * * *
   Это было очень не просто - оставаться живым на передовой в первые месяцы войны, но каждый из троих нечеловеческими усилиями старался продлить свои дни, и не потому, что боялся смерти, а потому, что хотел как можно дороже отдать жизнь, нанеся проклятому врагу максимум урона. Им казалось, что дать убить себя слишком рано будет предательством по отношению к тем, кого они должны были защищать. Может, поэтому все трое дожили до 1942 года. А в начале 1942 года, после разгрома немецких полчищ под Москвой, сделалось совершенно ясно, что фашисты будут неминуемо разбиты, и их уничтожение лишь вопрос времени. И тем, кто воевал, стало, если только можно так сказать, легче умирать, потому как умирали они уже с твердым убеждением: "Мы победим!" Но чтобы победить, предстояло еще погибнуть миллионам советских людей, и многим из них в том тяжелом 1942 году.
   Первым отдаст Родине свою жизнь дядя Володя - Волька. В марте 1942-го, под Ленинградом, он получит приказ, означающий верную смерть для него самого и для тех, кто еще оставался в живых в танковом полку, которым он теперь командовал. Волька коротко ответит: "Слушаюсь!" - и бегом направится к своим машинам. Чтобы не допустить немецкий танковый прорыв, дорога была каждая минута. На какой-то миг перед внутренним Волькиным взором мелькнет чистое лицо племянника Ванюшки, и ему станет хорошо от мысли, что этот родной человечек доживет до дня победы над фашистами. И сразу же командир полка перестанет думать обо всем, кроме того, как остановить лавину вражеских танков, рвущихся к Ленинграду по неширокому проходу между двумя болотами.
   Фашистских танков было больше, много больше, чем имелось в распоряжении Вольки. Через несколько часов танки врага будут остановлены, а от полка практически не останется ничего, кроме поврежденной машины, командира, неспособной двигаться, но еще способной стрелять. И самого, истекающего кровью, Вольки - единственного живого в танке. А потом, когда ему начнет казаться, что застыли все стальные машины с крестами на башнях, среди безжизненных вражеских силуэтов вдруг появятся два новых и двинутся в сторону Ленинграда мимо неподвижной машины командира полка. Понимая, что два танка Ленинграду не страшны, Волька все же преодолеет безмерную слабость, усмехнется окровавленным ртом и, пробормотав "не ты, так кто же", ударит в упор из пушки по прущему рядом фашистскому танку. И сразу же навсегда потеряет сознание. Он уже не почувствует, как загорится его машина от ответного выстрела второго вражеского танка, не увидит, как этот немецкий танк упрямо двинется к нашим позициям и как тут же двое обвешанных гранатами раненых молча бросятся под его гусеницы. Эти двое были последними, оставшимися в живых, танкистами Волькиного полка.
   Дядя Саша погибнет вторым. В осенний день в Сталинграде. Он возглавит горстку бойцов, оборонявших полуразрушенный и отрезанный немецким огнем от наших позиций дом. Извергая огонь и металл, этот дом никак не давал фашистам возможности подойти к Волге. Тогда враг подтянул артиллерию и стал бить по развалинам из орудий и минометов. Остатки стен рушились от страшных ударов снарядов и тяжелых фугасных мин... Осколок снаряда мгновенно поразит дядю Сашу насмерть. А через два часа к защитникам дома подойдет подкрепление, которое выбьет немцев с занимаемых ими позиций и на несколько сот метров отодвинет линию фронта. А каждый метр сталинградской земли измерялся таким количеством пролитой на нем крови, что никто на свете не смог бы назвать его истинную цену.
   Ванюшка-средний переживет отца на несколько дней. Первоклассный лыжник и отличный парашютист, он попадет в специальную бригаду, сформированную из спортсменов. Дважды их группу будут сбрасывать на парашютах в тыл врага. И оба раза, выполнив задание, группа возвратится через линию фронта к своим, а Ванюшка будет единственным, кто не получит за это время ни одной царапины. Солдаты шутили, что их лейтенант - заговоренный от пуль. Потом бригаду перебросят на Кавказ.
   Поворот горной дороги, прижавшейся к скале, имел ключевое значение. Если бы фашисты завладели им, они вышли бы на перевал, где не было наших войск. Три взвода специальной группы не подпускали врага к изгибу дороги. До подхода резервов оставалось несколько часов. Первый взвод был почти полностью уничтожен, его сменил второй, которым командовал Ванюшка. Он уже научился хорошо воевать и сразу рассчитал, как лучше оборонять дорогу, не теряя напрасно людей. "Ну что, ребята, как говорит мой батя, не мы, так кто же? А егеря у нас здесь не пройдут", - сказал он своим солдатам, верившим в него, как в бога. Второй взвод, действительно, потерял мало людей, погибло всего трое, но среди них сам лейтенант. Они не знали, что немцы только что приволокли на противоположную сторону ущелья минометы, и первый массированный залп из них сбросил троих, укрывшихся за огромным камнем, в снежную пропасть. Если бы знали, сменили позицию.
   - Эх, лейтенант, - сказал сквозь слезы один из бойцов, - от пули-то тебя заговорили, а вот от мины не успели...
   Нетронутые тленом тела лейтенанта и двух бойцов были обнаружены только через несколько лет после войны, когда необыкновенно жаркое лето полностью растопило в ущелье снег.
   * * *
   Бросив последний раз взгляд на рассыпанное в поле серебро, Ванюшка вздохнул и побрел к капитану поговорить о том, что же будет дальше.
   Александр Александрович встретил его, как всегда, приветливо. Лишенный семьи из-за своей службы, связанной с длительными плаваниями, он очень любил ребятишек, а к Ванюшке относился просто по-отечески.
   Беспомощность и вынужденное безделье сильно сказались на капитане. У него обострились черты лица, и внешне он выглядел еще более суровым, чем обычно.
   - Здравствуй, Ваня, - сказал капитан, - видишь, красота-то какая в природе! Много я повидал стран, а краше нашей родной земли все-таки ничего нет!
   - А как же теплые страны, Александр Александрович? Говорят, они самые красивые!
   - В теплых странах хорошо... когда там в холодное время года бываешь... Да и когда недолго. А когда долго, домой очень тянет. Но по мне, лучше нашей русской лесной стороны ничего нет. Не встречал. Вот и картины с нашими лесами, что твой дядя, мой тезка, рисует, тоже очень мне нравятся.
   - А я открытки с видами Италии видел, какие там красивые места!
   - По правде сказать, Ваня, думаю, для каждого родная природа - самая красивая. Со мной капитан один плавал, родом из степной станицы. Бывало, как начнет про степь рассказывать, будто стихи задушевные читает...
   - А на итальянских открытках дома тоже очень хороши! У нас я таких не видел.
   - Дома, Ванюша, самые лучшие те, которые народ веками делает для своей местности. Народ в свое жилище разум вкладывает. Ты возьми сосновую избу. Ничего умнее, здоровее для нашего климата не придумаешь. Конечно, если ее построить по правилам.
   - Как это - по правилам?
   - Сосны нужные подобрать, чтоб на высоком сухом месте росли. Срубить их в морозы, лучше в январе, когда в дереве влаги мало. Ошкурить бревна вовремя, весной, как только сокодвижение начнется. Сруб срубить, пока дерево мягкое, проветрить и просушить, как положено. Мох хороший положить... Целебная изба получится. В ней люди болеть не будут и проживут долгие годы.
   - А как же другие народы живут, у которых изб нет? Японцы, например?
   - Бывал я, Ваня, у японцев. Не раз бывал. Они жилье тоже в соответствии с природой своей строят. Домики легкие делают, как из фанеры. Стены раздвижные. И мебели внутри никакой. Столик низенький, цукуэ называется. И спят на татами - матрасы такие из рисовой соломы, циновками из особой травы обшитые. Разумно все это: землетрясения там частые, а в таком домике не завалит. Климат же теплый, толстые стены не нужны.
   А вот в Аравии, на берегу Индийского океана, строят большие, многоэтажные дома из сырой глины. Солнце там палит - как внутри раскаленной печи себя чувствуешь! Тамошнее солнце сырую глину крепкой делает, а внутри дома прохладно. И нет лучше дома для той местности.
   Капитан говорил и говорил, как бы чувствуя, что Ванюшка хочет задать вопрос, на который трудно будет ответить. Но Ванюшка вопрос все-таки задал:
   - Александр Александрович, почему мы все время отступаем?
   - Не знаю, Иван, сам все думаю об этом. Первые дни, понятно, первый удар фашистов был очень силен. Сейчас пора уже и бить их как следует. Думаю, все еще с силами собираемся. Но бить мы их скоро будем, это я чувствую!
   - А ведь они уже близко!
   - Ничего, Ваня! Про нас, русских, говорят, что запрягаем мы долго, а уж ездим быстро! Мы ведь по природе своей созидатели, в руках все больше соху да топор, а не лук держим. Пашем, сеем, избы, хоромы ставим, а воюем, когда нужда придет... Против недобра всегда воюем... Это князья меж собой дрались, а сам народ наш миролюбивый, сердобольный, отзывчивый и на чужое не зарится. Своими руками любит строить. Кочевники, вот те пахать и строить не умели, зато лук сызмальства в руках держали, чтобы набеги на соседей совершать, добро у них отнимать. Рыцари тоже охочи были до чужой земли, другие народы холопами старались сделать.
   - А что, на Руси из луков стрелять не умели?
   - На Руси защищались копьем и мечом, из лука мало кто хорошо стрелял, если только такие, как твой Алексей-воин. Лук - оружие наступательное, чтобы хорошо из него стрелять, надо упражняться лет десять, а то и двадцать. Значит, с детства себя в воины готовить. А когда приходится обороняться от нежданного врага, из лука стрелять быстро не научишься. Поэтому на Руси вместо лука были арбалеты, их еще называли самострелами. Из самострела за десять дней можно научиться стрелять. А в обороне он очень хорош.
   - А из какого дерева их делали? - Ванюшка спросил о том, о чем давно собирался спросить дедушку Илью.
   - Лучше всех стреляли самострелы, у которых лук был не из дерева, а из железа. Из такого самострела пускали стрелы с тяжелым металлическим наконечником. Их называли болтами, и летели они в три раза дальше, чем выпущенные из лука.
   "Надо будет с ребятами сделать лук для самострела из стального прута", - подумал Ванюшка и задал капитану еще один волновавший его вопрос:
   - Александр Александрович, вы ничего не слышали про Латырь-камень, который воинам силу дает?
   - Как же не слышал! Слышал! Янтарь так в древности называли, его много было в землях тевтонского ордена. Рыцари растирали янтарь в порошок и добавляли в питье. Этот напиток якобы добавлял силы. Теперь в тех местах Кенигсберг стоит - столица Восточной Пруссии, это тоже фашистская Германия. Только фашистам никакой Латырь-камень не поможет, все равно разобьем мы их!
   * * *
   На небольшом колхозном поле, тупым клином врезавшимся в Чернеевский бор, оставалось гектара три неубранной картошки. Убирать ее не собирались стало слишком опасно: фашистские самолеты то и дело появлялись в небе и безжалостно расстреливали всех, кто работал на полях. Однако Ванюшка, Генька и Володька, посовещавшись, приняли решение: "Создать в подземелье солидные запасы такого нужного продукта, как картофель". Мало ли что может случиться? А с картошкой не пропадешь.
   Раздобыв лопаты, пустые мешки и матерчатые сумки, троица отправилась на бор. Там, на поле, то и дело вглядываясь в небо, а еще больше вслушиваясь в него - не возникнет ли вдали жужжащий звук вражеского самолета, ребята принялись поспешно копать картошку, стараясь не очень удаляться от края леса. Но в тот день немецкая авиация не прилетела. Наполнив картошкой четыре больших замаскированных в кустах мешка, мальчики начали постепенно перетаскивать ее сумками в свое подземное убежище. Там картошку снова ссыпали в мешки.
   - Ну что ж, если от немца прятаться придется, с картошкой будет веселее, - сказал Цапай, когда они закончили свою работу.
   - В случае чего, и партизанам едой поможем, - вставил Генька. - Вот только как связь с ними организовать?
   Ванюшка промолчал. Ему сделалось невыносимо грустно при мысли, что фашисты смогут дойти до этих мест. Последнее время он часто просыпался по ночам и с ужасом думал, что война приближается к Москве, приближается она и к Нечаеву. Правда, капитан все равно упорно повторял:
   - Ваня, они все ближе, но я не верю, что мы отдадим им Москву. Нет, как бы ни повернулось, Москву мы не отдадим!
   И Ванюшка сердцем верил капитану.
   На следующий день после сбора картошки Генька отправился со своей мамой в Рогачево. Было воскресенье, и мать надеялась купить на рогачевском рынке что-нибудь из поношенной одежды Геньке и его сестренкам. На площади, рядом с большой и красивой рогачевской церковью, превращенной в колхозный склад, собрались десятки людей, продававших либо менявших различные вещи и продукты.
   Генька сразу же нашел себе подходящую приличную курточку и помог матери присмотреть платьица для сестренок. Совершив покупки, мать вдруг заторопилась домой. То ли на нее подействовало общее тревожное настроение, то ли по каким-то другим причинам, только она почти бегом увела сына с толкучки. Они успели пройти по большаку около двух верст и уже миновали Трехденево, когда впереди, в районе Покровского и Дорошева, послышались глухие взрывы и пулеметная стрельба. До поворота на Нечаево оставалось совсем немного, но Генька немедленно потянул мать вправо в поле, подальше от большака.
   - Самолеты, - выдохнул он. - Надо скорее уйти с дороги и добраться до кустов.
   Ближайший кустарник был в километре от дороги, но они успели пройти только метров четыреста, когда со стороны Покровского показался самолет с крестом на фюзеляже, низко летевший вдоль большака.
   - Ложись! - что есть мочи закричала мать, но Генька, наоборот, бросился бежать по направлению к кустам, решив, что в бегущего попасть из пулемета будет труднее, чем в лежащего. Мать также побежала следом за сыном. Самолет круто свернул от шоссе влево и пошел прямо на Геньку. Тот на бегу глянул вверх и увидел очень близко над собой темный силуэт вражеского летчика, перегнувшегося из кабины и смотревшего вниз на мальчика.
   "Неужели он сейчас убьет меня?" - мелькнуло в голове у Геньки.
   С ревом самолет сделал круг над двумя бегущими и, вновь вернувшись к большаку, полетел в Рогачево. Стрелять по Геньке и его матери немецкий летчик не стал. То ли пожалел мальчишку и женщину, то ли не захотел расходовать боекомплект на столь незначительные цели. Перепуганные и бледные мать и сын продолжали свой путь в Нечаево. На другой день мать сказала Геньке, что пощадивший их самолет обстрелял толпу на рогачевском рынке. Три человека были убиты наповал и несколько ранены.
   Фронт все ближе подходил к Нечаеву. Прибежавшая из Покровского тетя Нюша Комолова сказала, что немцы заняли Клин. Покровское находилось на большаке Дмитров - Клин, и все новости там узнавали быстрее, чем в лесном Нечаеве. Услышав про Клин, в деревне не на шутку перепугались: до него по прямой было верст двадцать пять.
   Канонада со стороны Клина становилась громче. В деревне появились саперы, которые начали спешно разбирать два деревянных мостика через небольшую речку. Эти мостики соединяли Нечаево с примыкавшей к нему деревенькой Чешково. Обе деревни составляли один колхоз. Дорога из Нечаева на Трехденево и далее на Рогачево проходила через Чешково. Не успели саперы разобрать мостики, как прилетел немецкий самолет и стал бросать направо и налево мелкие фугаски. По счастью, никто не пострадал: саперы разбежались по кустам.
   В момент бомбежки моста Ванюшка был у дедушки Ильи. За последние несколько недель Илья Михайлович заметно постарел и у него впервые начали дрожать руки. Но держался он молодцом.
   Услышав взрывы от фугасок, дедушка Илья перекрестился, прижал к себе Ванюшку и тихо сказал:
   - Немец, Ваня, конечно, силу большую имеет. С этой силой эн может деревню нашу захватить. Даже поубивать нас всех он тоже сможет. А вот чего он не сможет, так это всей нашей страной завладеть. На это силы его не хватит. Ты это запомни, это главное.
   Взрывы кончились. Гул вражеского самолета постепенно удалялся.
   Илья Михайлович подошел к темному резному дубовому буфету, выдвинул из него ящик и достал какие-то бумаги и старые книги.
   - Тут, Ваня, в нескольких верстах от Рогачева большой монастырь был, сейчас в нем дом инвалидов. Мне оттуда разные рукописи передали, просили сохранить. Я помаленьку эти бумаги читал. А последнее время все перечитывал места, где говорилось о погибели земли Русской во время монголо-татарского нашествия. И вот ведь что главное. Из тех старых рукописей понял я, что фашист одолеть нас не сможет.
   - Почему, дедушка?
   - Все, Ваня, просто. У монгол, конечно, тоже сила страшная была, и в армии у них порядок был жесткий, дисциплина не хуже, чем теперь у немцев. Монгольская армия строго делилась на десятки, сотни, тысячи и тумены десятитысячные отряды. И если в десятке один воин струсит, после боя казнили всю десятку. А если десятка побежит от врага, казнили всю сотню. Была у них дисциплина, хотя и на страхе, но была...
   - И что же, дедушка, монгольскую силу нельзя было остановить?
   - В том-то и дело, что, наверное, можно было. Только против их порядка надо было свой поставить. А в летописях как раз много пишут, какие недружные были князья русские. Знаешь, Ваня, есть такая летопись старая, Тверская называется. В ней рассказывается о первой большой битве русских и их союзников, половцев, с монголо-татарским войском. В летописи так говорится: пришли на Русь в лето 6732-е, по-нынешнему это в 1223 году, народы неизвестные. И никто не знал, кто они, откуда пришли, каков их язык и какой они веры. Называли их татарами, а иные - таурменами, а другие печенегами. Была с ними кровавая битва на реке Калке.
   - А где эта Калка, дедушка Илья?
   - В Донбассе где-то. На ней русские и половцы были разбиты. Одних киевлян погибло на поле боя десять тысяч... Но вот что в летописи сообщается: допустил бог сему быти не из-за татар, а из-за гордости, высокомерия, высокоумия, зависти русских князей друг к другу... Семьдесят два лучших богатыря русских, и среди них Алеша Попович, о котором ты, конечно, слышал, полегли в бою на Калке, но доблесть их была бессильна, когда военачальники-князья недружно действовали...
   - Дедушка, вы, наверное, все это говорите, чтобы сказать, что против немцев дружно воевать надо...
   - Угадал. Только слушай, что я тебе расскажу, по порядку... Плохо было то, что страшное побоище на Калке не научило уму-разуму князей на Руси. По-прежнему ссорились они между собою, и от этого земля наша слабела и не могла дать нужного отпора кочевникам. А те надвигались на Русскую землю, словно огромная черная туча саранчи, постепенно заслонявшая собою все небо...
   Ванюшка взглянул на дедушку Илью. Что-то случилось со стариком. Как и у капитана, словоохотливость его выдавала плохо скрытую тревогу. "Наверное, фашисты скоро придут в Нечаево, - подумал Ванюшка. - Что же делать? И за мной никто не едет!"
   Между тем Илья Михайлович продолжал:
   - Окаянные ордынцы снова появились на Руси в 1237 году. Вел их царь Батый, и было его войска видимо-невидимо. Шла Орда сначала тайком, лесами, и пришла на Рязанскую землю. Рязанцы поспешили попросить помощи у великого князя Юрия Всеволодовича во Владимире, а тот, надменный, отказал, сам думал Батыя разбить...
   - Он что, не понимал, какая у Орды сила?
   - Эх, Ваня, князь ли, боярин ли, он ведь привыкает, что в своей вотчине первый и что все его слушаются. Вот и начинает мнить о себе, как о самом сильном и самом главном на свете... А потом оказывается пшик... Юрий Всеволодович не помог рязанцам, и как те не сопротивлялись, Батый захватил их город, а всех жителей его умертвил. Потом дальше двинулся. Москву захватил, она тогда небольшой была.
   - А владимирцы?
   - Возглавлять оборону Владимира остались сыновья великого князя, сам он город покинул, ушел полки насобирать по другим местам. Только насобирал мало... И тут на реку Сить, где он с войском стал, весть к Юрию Всеволодовичу пришла: "Батый Владимир взял, людей всех, а также княгиню, сыновей и снох твоих убил, теперь к тебе идет". Далее в летописи написано, что от огромного горя великий князь себя не помнил. А полки русские, хоть и малочисленные, пошли навстречу ордынскому войску, и была битва жестокая, и русские опять разбиты были. В той битве погиб великий князь Юрий Всеволодович, внук Юрия Долгорукого. А Батый пошел дальше по Руси. Захватил Тверь, Торжок, Смоленск.
   - И все по одному?
   - Считай, так. Многие города храбро защищались, да сделать ничего не могли. Был такой город Козельск, так его жители, прежде чем погибнуть, четыре тысячи ханских воинов перебили, и в их числе многих любимых Батыем военачальников. Батый за это приказал называть Козельск Злым городом... Но все равно поодиночке обороняться от Орды было невозможно. Батый взял Киев и города Волынской земли. Вот так началось монголо-татарское иго. Много я читал про те времена и книг, и рукописей, а понял одно: нелады меж князьями, их высокомерие и беспечность помогли Орде Русью овладеть. Много позже, когда русские стали действовать совместно, всерьез да воевать как следует, иго то сбросили...
   - А когда русские всерьез начали воевать с Ордой?
   - Ну, если считать, когда стали одерживать большие победы, то это время наступило не скоро. Наверное, первый раз ордынцев сильно побили на реке Воже, на Рязанской земле, в 1378 году. Может, князья и воеводы поумнее сделались, особенно потому, что за год до этого их беспечность погубила большое русское войско.
   - Как так?
   - Собрали тогда, в 1377 году, князья и воеводы великое войско, чтобы встретить царевича Арапшу из Синей Орды, что с большой ратью на Русь шел. Русские заранее об этом прознали.
   - А какая Орда Синей называлась?
   - Эта, которая на юге Урала, в Сибири жила. Около Нижнего Новгорода, на реке Пьяне, ждали русские того Арапшу. Только воеводы словно разума лишились и повели себя беспечно. Летописец пишет, что в русском войске совсем не готовились к бою, одни свои доспехи на телеги сложили, другие во вьюках держали, щитов ни у кого не было, сулицы, это наконечники копей, на древко не насадили, а если воины находили в деревнях мед или пиво, то пили без меры и напивались допьяна. Поистине у реки Пьяны войско пьяным было.
   - И что же дальше, дедушка?
   - Дальше - хуже. Старшие бояре, военачальники, на охоту разъехались, утеху себе устроили, а в это время рать ордынская внезапно с тыла ударила. Наши даже к бою не успели приготовиться, как стали их безжалостно рубить, колоть и сечь. Мало кто из русских смог спастись...
   - А все же Орду разбили! Когда в первый раз ханов одолели?
   - Если по летописи судить, то, наверное, на реке Воже в первый раз и было. Ордынский князь Мамай собрал многочисленное войско и послал с ним на Русь своего любимого полководца Бегича, а великий князь Дмитрий Иванович, которого потом Донским назвали, встретил неприятеля на Рязанской земле. Ордынцы через реку Вожу переправились и, нахлестывая коней своих, с гиком пошли рысью, ударили по нашим. Но русские сами с трех сторон ринулись на неприятеля. Ордынцы не выдержали, побросали копья и бежали за реку Вожу, а наши преследовали их и многих перебили. Люто гневался тогда Мамай за то, что немало лучших его полководцев погибло в битве на Воже. И решил он сурово наказать русских, кровь их пролить и обычаи уничтожить...
   - После этого Куликовская битва была?
   - После Вожи Мамай позвал к себе старых степняков и долго их расспрашивал, как в прежние времена Русскую землю покоряли, а потом собрал все племена Орды и двинулся против великого князя Московского Дмитрия Ивановича. О том, что на Куликовском поле разбили Мамая, ты знаешь. От Калкской битвы до Куликовской сто шестьдесят лет прошло, и все это время земля Русская невесела была, тоской и печалью охвачена. Не думал Мамай, что разобьют его, уверен в себе был, но русские были уже не те, что прежде, они хорошо подготовились и действовали слаженно. А против нашей слаженности никакая сила не устоит, ни Орда, ни поляки, ни Наполеон, ни Гитлер. Понял ты, к чему я все эти речи длинные веду? Немец хоть и занял много советской земли, да мы зато сегодня все, как один, на врага поднялись, и русские, и другие наши народы. Потому как цель жизни у нас хорошая, добрая - чтобы все хорошо, счастливо жили при коммунизме. Ничего у фашиста не получится! Не зря в газетах-то пишут: "Наше дело - правое!"