— Уже подумал.
— Только не сочти, что я тебя отговариваю. Упаси меня бог! Частных детективов, сказать по совести, я терпеть не могу. Скользкий народ, подленький. Но вы с Траумом меня пока что радуете. Хорошие вы оба ребята, не хуже нас, идейных борцов за справедливость. Надеюсь, что и дальше такими же останетесь. Поэтому, если будете работать чисто, я согласен сотрудничать. Но в данном деле столько грязи — черпать и черпать, а у нас и без того ни рук, ни ведер не хватает. Кстати, что вам напела госпожа Хромова, которая у нас, как я понимаю, имеет очень хороший мотив и никакое алиби?
— Напела, что гуляла на вечеринке, вернулась в десять пьяная и упала спать. Кстати, точное время смерти Хромова установили?
— Ну-у… Точное, не точное, а где-то между половиной десятого и половиной двенадцатого.
— Плохо, — вздохнул Себастьян.
— Пьяная, говоришь? — задумчиво произнес Захаров. — Странно. Вообще-то, мне вчера было не до того, чтобы нюхать, чем от нее пахнет. Но на ногах она держалась ровно, не шаталась, как во поле былиночка, это точно, иначе я бы заметил. Говорила тоже связно. Духами вот от нее действительно разило — я когда домой пришел, жена у меня даже спросила, не расследовал ли я убийство в парфюмерном магазине. А когда узнала, что нет, сделалась какая-то скучная, недовольная. И успокоилась только, когда я завтракать сел.
— Почему? — не удержавшись, квакнула я из своего угла — уж очень меня заинтересовал ход мыслей капитанской жены.
— Потому что я пачечку пельменей за один присест умял и добавки попросил! Сами понимаете, если бы я не на работе, а у любовницы был, таким голодным домой не вернулся бы — ни одна русская женщина мужика, не покормив, от себя не отпустит. Силен в наш бабах материнский инстинкт.
«Поэтому у нас и мужики такие инфантильные», — недовольно подумала я, пораженная верностью последних слов Захарова.
— У тебя не жена, а комиссар Мегрэ в юбке, — улыбнулся Себастьян.
— И не говори! Хорошо, что она в милицию служить не пошла, а то обогнала бы меня по служебной лестнице, и пришлось бы мне дома по стойке «смирно» стоять и служебные взыскания получать, — хохотнул Захаров.
— Сильный запах духов, вероятно, подтверждает ее слова о том, что она крепко напилась на той вечеринке.
— Хочешь сказать, духами перебивала запах выпивки? Умно, ничего не скажешь! А не проще ли было просто жвачечку мятную пожевать?
— Ты пытался когда-нибудь замаскировать таким способом перегарную вонь? — усмехнулся Себастьян.
— А то!
— И каков был результат? Захаров хмыкнул:
— Стойкий запах мяты в сочетании со стойкой горюче-смазочной струей. Убивает все живое в радиусе двух метров.
— Вот именно. Духи, как выяснилось, в этом случае все же надежнее. Ладно. Предположим — только предположим! — что у моей клиентки железобетонное алиби и нам нужно двигаться в другом направлении. У тебя есть какие-нибудь идеи?
— Ну, если мы не ищем легких путей… Понимаешь, если это не она виновата, то дело обстоит совсем кисло, потому что убитый был фрукт весьма ядовитый. Думаю, на его похоронах мы увидим много счастливых и просветленных лиц. Уверен, если бы смерть нашего подопечного показывали в Кремлевском Дворце съездов, там случился бы аншлаг — народ сидел бы на ступенях, толпился в дверях, и все равно всем желающим полюбоваться кончиной заклятого приятеля места бы не хватило.
— Ценю твое красноречие, но не забывай главного: желать зла, в том числе и смерти, — совсем не то же, что убить в действительности. Более того, мотив убийства, личность убитого и характер убийцы — все это должно как-то сочетаться со способом убийства.
— Тебе бы, Шнайдер, книжки умные писать, а не с нами, дураками неучеными, время терять попусту! — притворно восхитился Захаров. — А покороче и попроще, специально для умственно отсталых, ты свою гениальную мысль выразить не можешь?
— Могу, конечно. Зачем понадобилось убивать Хромова таким сложным, изощренным способом? Не просто устроить инсценировку картины, а по-настоящему выпустить из человека кровь, причем так аккуратно, чтобы вокруг не осталось никаких следов…
— Погоди-ка… Что за картина? — перебив Себастьяна, вдруг оживился Захаров. Глаза его были устремлены на журнальный столик, где лежал альбом, принесенный черно-белой вдовой.
Себастьян подвинул оставленную Катей книгу поближе к Захарову и, пока тот изучал репродукцию, чуть ли не уткнувшись в нее носом, спросил:
— Послушай, а Хромову перед смертью не давали никаких препаратов? Вряд ли человека в здравом уме и твердой памяти можно уморить, не оставив на нем никаких следов насилия…
— Дай эксперту денежку хорошую, может, он для тебя все и узнает вне очереди, — пробормотал Захаров. — У меня лишних конфетных оберток нет, поэтому я и жду ответа, как соловей лета. Когда придет — не знаю. Хорошо, что у нас хотя бы предварительные результаты есть… Слушай, а ты не одолжишь мне эту книжечку, а? На время…
— Нет, друг мой, при всем уважении к тебе — не могу. Книга не моя, а вам, милицейским, хоть вы и служители закона, ценных вещей доверять нельзя — затреплете, а то и потеряете. Все, что могу предложить, — сделать ксерокопию этой картинки. Я смотрю, очень она тебе понравилась.
— Ладно, давай ксерокопию, — вздохнув, согласился Захаров.
— А ты мне за это дашь несколько фотографий с места происшествия из тех, что лежат у тебя в пакете.
Захаров так и подпрыгнул:
— Откуда ты знаешь?
— Глаз — рентген! — самодовольно улыбаясь, ответил Себастьян. — Ну так что, по рукам?
Захаров кивнул, и, прихватив с собой книгу, рюмки и коньяк, они дружно вышли в приемную, где стоял ксерокс. Там их деловой разговор и продолжился — уже без меня, потому что, во-первых, таскаться за ними я сочла ниже своего достоинства, а во-вторых, мягкий диван в сочетании с невыразимо скучной книжкой навеяли на меня дремоту. Голоса через прикрытую дверь доносились глухо, фрагменты фраз, недоступные моему пониманию, звучали таинственно и зловеще, словно заклинания из волшебных сказок. Густые сиреневые тени медленно плыли по комнате, дождь за окнами особняка монотонно шептал что-то на неизвестном науке языке, часы тихонько отстукивали время, а время между тем уходило куда-то на цыпочках, бесшумно кралось по ковру, прикладывая палец к губам… Или это было не время, а девица с красными разводами на губах и подбородке, уходящая от неподвижно сидящего бородатого мужчины с белой прядью в зачесанной назад челке?..
Очнулась я от того, что кто-то сел рядом со мной на диван. Открыв глаза, я долго смотрела на Себастьяна, пытаясь провести границу между сном и реальностью. Когда мне это почти удалось, я спросила почему-то вполголоса:
— Захаров ушел?
— Минут десять назад. Хочешь чаю?
— Хочу, — ответила я и вдруг вспомнила, что обиделась на него и почти поссорилась с ним на всю жизнь.
Он принес мне чай с лимоном и сахаром в черной кружке с красным иероглифом и молча наблюдал за тем, как я медленно пью, не поднимая на него глаз. Время от времени нажимая ложкой на потемневший от чая желтый кружок лимона с крупной косточкой в одном из секторов, я хмурилась, размышляя о том, как мне быть дальше. Продолжать ругаться уже не хотелось — пропал запал. Но и вести себя как ни в чем не бывало я тоже не могла.
Наверное, я допила бы свой чай и помирилась бы в конце концов с Себастьяном. Но он все испортил.
— Мы с тобой едем на Рождество в Австралию, — внезапно объявил он тем торжественным и самодовольным тоном, который я терпеть не могу у мужчин вообще и у любимого мужчины — в частности.
— Зачем это? — с самым невинным видом, если, конечно, не считать нехорошего блеска в глазах, осведомилась я.
Себастьян занервничал. Бедняжечка! Он-то надеялся, что буря уже позади. Ну, ничего…
— Я подумал… посчитал, что раз у нас ничего не получается с отпуском… я решил.
И тут я взвилась.
— Ах, ты решил! — взвизгнула я, взлетая с дивана. — Замечательно! А теперь послушай, что решила я! Я не хочу в Австралию на Рождество! Я хочу в Тунис! Завтра же!
Себастьян застонал:
— Я тебя умоляю! Давай не будем начинать все сначала!
— Извини, дорогой мой, но я не начинаю все сначала. Я просто хочу довести все до конца.
Я хотела сказать ему, что дело не в пропавшем отпуске. В конце концов, я не с луны свалилась и за полгода службы в сыскном агентстве успела понять, что о регулярном и предсказуемом рабочем графике тут мечтать не приходится, тем более Себастьян, принимая меня на работу, честно обрисовал мне грядущие перспективы, хотя в тот момент я еще не догадывалась, что слышу святую правду, а не художественное преувеличение. Дело-то совсем в другом! Работа — работой, а личные отношения — личными отношениями. И коль скоро таковые между нами существуют, то, принимая решения, неплохо было бы узнать и мое мнение — хотя бы для проформы! — а не ставить меня в известность задним числом.
Но когда я раскрыла рот и вдохнула воздуха, чтобы выпалить все это, Себастьян сделал последнюю глупость.
— Контракт с Катей подписан, и разрывать его я не намерен, — глядя на меня, как удав на кролика, сказал он.
— Вот и чудно! — бодрым голосом сказала я и, гигантскими шагами подойдя к журнальному столику, с грохотом и звоном поставила на него пустую кружку. Схватила с кресла рюкзак и, улыбаясь во весь рот, добавила: — Продолжай в том же духе! Но без меня!
Закинула лямку рюкзака на плечо, прощально взмахнула рукой и…
— Кажется, я не вовремя?
На пороге кабинета стоял новый гость.
Увидев его, я невольно отпустила рюкзак. Лямка соскользнула с плеча, и рюкзак звучно шмякнулся на ковер.
Невысокий худощавый мужчина. Весь в черном — черный костюм строгого покроя, черная рубашка, черный галстук. Но — плечи (а потом оказалось — и спина) пиджака расшиты золотым растительным узором. Но — ярко-красный берет на коротко стриженной голове. Но — огромный, размером с перепелиное яйцо, сверкающий камень в перстне на левой руке. Но — на черных ботинках золотые пряжки. А плюс ко всему перечисленному много всяких иных необыкновенностей отличали нашего гостя. Как то… Черная трость с круглым белым набалдашником. Черный портфель с монограммой на небольшой овальной табличке. Черные тонкие перчатки. Черные, как хороший уголь, волосы. Бледное, похожее на гипсовую маску, очень асимметричное лицо, а глаза — желтые, как у кошки, яркие, опасные. В левом ухе — золотое кольцо с маленьким белым камушком. От камушка — разноцветные лучи во все стороны.
Но самое интересное в незнакомце было другое. Оказалось совершенно невозможным определить его возраст. С одинаковым успехом ему можно было дать и двадцать пять, и тридцать пять, и даже сорок пять лет. Поворот головы, движение глаз, иной ракурс — и вот уже произошла новая метаморфоза: совсем молодой человек, только что представший нашему взгляду, превращался в мужчину с солидным жизненным опытом, и седина в тонких бачках окончательно запутывала недоумевающего наблюдателя.
Конечно, работая в детективном агентстве, возглавляемом ангелами, чего только не навидаешься. Но такого колоритного типа я еще не встречала. В немом восхищении смотрела я на вошедшего, потеряв дар речи, а заодно и способность к движению.
Но на моего без пяти минут бывшего начальника появление незнакомца оказало совершенно противоположное действие. Лицо Себастьяна преобразилось самым неприятным образом — шоколадные глаза потемнели почти до черноты, губы недобро искривились, брови сдвинулись к переносице.
— Насколько мне известно, ваше появление — всегда не ко времени. И не к месту.
Человек развел руками:
— Разве я чем-то заслужил вашу антипатию?
Себастьян не ответил ему. Вместо этого он повернулся ко мне и голосом, в котором звучало явное раздражение, если не злость, сказал:
— Марина, ты, если не ошибаюсь, еще никогда не видела настоящего вампира?
— Кого-кого? — изумленно переспросила я, полагая, что ослышалась.
— Вампира, — повторил Себастьян. — Настоящего. Так вот, один из них — перед тобой.
— Мне жаль, что это доставляет вам такое неудовольствие, — осклабился непрошеный гость и, сняв берет, учтивым движением склонил голову.
— Иван Бехметов. К вашим услугам.
Глава 7
Глава 8
— Только не сочти, что я тебя отговариваю. Упаси меня бог! Частных детективов, сказать по совести, я терпеть не могу. Скользкий народ, подленький. Но вы с Траумом меня пока что радуете. Хорошие вы оба ребята, не хуже нас, идейных борцов за справедливость. Надеюсь, что и дальше такими же останетесь. Поэтому, если будете работать чисто, я согласен сотрудничать. Но в данном деле столько грязи — черпать и черпать, а у нас и без того ни рук, ни ведер не хватает. Кстати, что вам напела госпожа Хромова, которая у нас, как я понимаю, имеет очень хороший мотив и никакое алиби?
— Напела, что гуляла на вечеринке, вернулась в десять пьяная и упала спать. Кстати, точное время смерти Хромова установили?
— Ну-у… Точное, не точное, а где-то между половиной десятого и половиной двенадцатого.
— Плохо, — вздохнул Себастьян.
— Пьяная, говоришь? — задумчиво произнес Захаров. — Странно. Вообще-то, мне вчера было не до того, чтобы нюхать, чем от нее пахнет. Но на ногах она держалась ровно, не шаталась, как во поле былиночка, это точно, иначе я бы заметил. Говорила тоже связно. Духами вот от нее действительно разило — я когда домой пришел, жена у меня даже спросила, не расследовал ли я убийство в парфюмерном магазине. А когда узнала, что нет, сделалась какая-то скучная, недовольная. И успокоилась только, когда я завтракать сел.
— Почему? — не удержавшись, квакнула я из своего угла — уж очень меня заинтересовал ход мыслей капитанской жены.
— Потому что я пачечку пельменей за один присест умял и добавки попросил! Сами понимаете, если бы я не на работе, а у любовницы был, таким голодным домой не вернулся бы — ни одна русская женщина мужика, не покормив, от себя не отпустит. Силен в наш бабах материнский инстинкт.
«Поэтому у нас и мужики такие инфантильные», — недовольно подумала я, пораженная верностью последних слов Захарова.
— У тебя не жена, а комиссар Мегрэ в юбке, — улыбнулся Себастьян.
— И не говори! Хорошо, что она в милицию служить не пошла, а то обогнала бы меня по служебной лестнице, и пришлось бы мне дома по стойке «смирно» стоять и служебные взыскания получать, — хохотнул Захаров.
— Сильный запах духов, вероятно, подтверждает ее слова о том, что она крепко напилась на той вечеринке.
— Хочешь сказать, духами перебивала запах выпивки? Умно, ничего не скажешь! А не проще ли было просто жвачечку мятную пожевать?
— Ты пытался когда-нибудь замаскировать таким способом перегарную вонь? — усмехнулся Себастьян.
— А то!
— И каков был результат? Захаров хмыкнул:
— Стойкий запах мяты в сочетании со стойкой горюче-смазочной струей. Убивает все живое в радиусе двух метров.
— Вот именно. Духи, как выяснилось, в этом случае все же надежнее. Ладно. Предположим — только предположим! — что у моей клиентки железобетонное алиби и нам нужно двигаться в другом направлении. У тебя есть какие-нибудь идеи?
— Ну, если мы не ищем легких путей… Понимаешь, если это не она виновата, то дело обстоит совсем кисло, потому что убитый был фрукт весьма ядовитый. Думаю, на его похоронах мы увидим много счастливых и просветленных лиц. Уверен, если бы смерть нашего подопечного показывали в Кремлевском Дворце съездов, там случился бы аншлаг — народ сидел бы на ступенях, толпился в дверях, и все равно всем желающим полюбоваться кончиной заклятого приятеля места бы не хватило.
— Ценю твое красноречие, но не забывай главного: желать зла, в том числе и смерти, — совсем не то же, что убить в действительности. Более того, мотив убийства, личность убитого и характер убийцы — все это должно как-то сочетаться со способом убийства.
— Тебе бы, Шнайдер, книжки умные писать, а не с нами, дураками неучеными, время терять попусту! — притворно восхитился Захаров. — А покороче и попроще, специально для умственно отсталых, ты свою гениальную мысль выразить не можешь?
— Могу, конечно. Зачем понадобилось убивать Хромова таким сложным, изощренным способом? Не просто устроить инсценировку картины, а по-настоящему выпустить из человека кровь, причем так аккуратно, чтобы вокруг не осталось никаких следов…
— Погоди-ка… Что за картина? — перебив Себастьяна, вдруг оживился Захаров. Глаза его были устремлены на журнальный столик, где лежал альбом, принесенный черно-белой вдовой.
Себастьян подвинул оставленную Катей книгу поближе к Захарову и, пока тот изучал репродукцию, чуть ли не уткнувшись в нее носом, спросил:
— Послушай, а Хромову перед смертью не давали никаких препаратов? Вряд ли человека в здравом уме и твердой памяти можно уморить, не оставив на нем никаких следов насилия…
— Дай эксперту денежку хорошую, может, он для тебя все и узнает вне очереди, — пробормотал Захаров. — У меня лишних конфетных оберток нет, поэтому я и жду ответа, как соловей лета. Когда придет — не знаю. Хорошо, что у нас хотя бы предварительные результаты есть… Слушай, а ты не одолжишь мне эту книжечку, а? На время…
— Нет, друг мой, при всем уважении к тебе — не могу. Книга не моя, а вам, милицейским, хоть вы и служители закона, ценных вещей доверять нельзя — затреплете, а то и потеряете. Все, что могу предложить, — сделать ксерокопию этой картинки. Я смотрю, очень она тебе понравилась.
— Ладно, давай ксерокопию, — вздохнув, согласился Захаров.
— А ты мне за это дашь несколько фотографий с места происшествия из тех, что лежат у тебя в пакете.
Захаров так и подпрыгнул:
— Откуда ты знаешь?
— Глаз — рентген! — самодовольно улыбаясь, ответил Себастьян. — Ну так что, по рукам?
Захаров кивнул, и, прихватив с собой книгу, рюмки и коньяк, они дружно вышли в приемную, где стоял ксерокс. Там их деловой разговор и продолжился — уже без меня, потому что, во-первых, таскаться за ними я сочла ниже своего достоинства, а во-вторых, мягкий диван в сочетании с невыразимо скучной книжкой навеяли на меня дремоту. Голоса через прикрытую дверь доносились глухо, фрагменты фраз, недоступные моему пониманию, звучали таинственно и зловеще, словно заклинания из волшебных сказок. Густые сиреневые тени медленно плыли по комнате, дождь за окнами особняка монотонно шептал что-то на неизвестном науке языке, часы тихонько отстукивали время, а время между тем уходило куда-то на цыпочках, бесшумно кралось по ковру, прикладывая палец к губам… Или это было не время, а девица с красными разводами на губах и подбородке, уходящая от неподвижно сидящего бородатого мужчины с белой прядью в зачесанной назад челке?..
Очнулась я от того, что кто-то сел рядом со мной на диван. Открыв глаза, я долго смотрела на Себастьяна, пытаясь провести границу между сном и реальностью. Когда мне это почти удалось, я спросила почему-то вполголоса:
— Захаров ушел?
— Минут десять назад. Хочешь чаю?
— Хочу, — ответила я и вдруг вспомнила, что обиделась на него и почти поссорилась с ним на всю жизнь.
Он принес мне чай с лимоном и сахаром в черной кружке с красным иероглифом и молча наблюдал за тем, как я медленно пью, не поднимая на него глаз. Время от времени нажимая ложкой на потемневший от чая желтый кружок лимона с крупной косточкой в одном из секторов, я хмурилась, размышляя о том, как мне быть дальше. Продолжать ругаться уже не хотелось — пропал запал. Но и вести себя как ни в чем не бывало я тоже не могла.
Наверное, я допила бы свой чай и помирилась бы в конце концов с Себастьяном. Но он все испортил.
— Мы с тобой едем на Рождество в Австралию, — внезапно объявил он тем торжественным и самодовольным тоном, который я терпеть не могу у мужчин вообще и у любимого мужчины — в частности.
— Зачем это? — с самым невинным видом, если, конечно, не считать нехорошего блеска в глазах, осведомилась я.
Себастьян занервничал. Бедняжечка! Он-то надеялся, что буря уже позади. Ну, ничего…
— Я подумал… посчитал, что раз у нас ничего не получается с отпуском… я решил.
И тут я взвилась.
— Ах, ты решил! — взвизгнула я, взлетая с дивана. — Замечательно! А теперь послушай, что решила я! Я не хочу в Австралию на Рождество! Я хочу в Тунис! Завтра же!
Себастьян застонал:
— Я тебя умоляю! Давай не будем начинать все сначала!
— Извини, дорогой мой, но я не начинаю все сначала. Я просто хочу довести все до конца.
Я хотела сказать ему, что дело не в пропавшем отпуске. В конце концов, я не с луны свалилась и за полгода службы в сыскном агентстве успела понять, что о регулярном и предсказуемом рабочем графике тут мечтать не приходится, тем более Себастьян, принимая меня на работу, честно обрисовал мне грядущие перспективы, хотя в тот момент я еще не догадывалась, что слышу святую правду, а не художественное преувеличение. Дело-то совсем в другом! Работа — работой, а личные отношения — личными отношениями. И коль скоро таковые между нами существуют, то, принимая решения, неплохо было бы узнать и мое мнение — хотя бы для проформы! — а не ставить меня в известность задним числом.
Но когда я раскрыла рот и вдохнула воздуха, чтобы выпалить все это, Себастьян сделал последнюю глупость.
— Контракт с Катей подписан, и разрывать его я не намерен, — глядя на меня, как удав на кролика, сказал он.
— Вот и чудно! — бодрым голосом сказала я и, гигантскими шагами подойдя к журнальному столику, с грохотом и звоном поставила на него пустую кружку. Схватила с кресла рюкзак и, улыбаясь во весь рот, добавила: — Продолжай в том же духе! Но без меня!
Закинула лямку рюкзака на плечо, прощально взмахнула рукой и…
— Кажется, я не вовремя?
На пороге кабинета стоял новый гость.
Увидев его, я невольно отпустила рюкзак. Лямка соскользнула с плеча, и рюкзак звучно шмякнулся на ковер.
Невысокий худощавый мужчина. Весь в черном — черный костюм строгого покроя, черная рубашка, черный галстук. Но — плечи (а потом оказалось — и спина) пиджака расшиты золотым растительным узором. Но — ярко-красный берет на коротко стриженной голове. Но — огромный, размером с перепелиное яйцо, сверкающий камень в перстне на левой руке. Но — на черных ботинках золотые пряжки. А плюс ко всему перечисленному много всяких иных необыкновенностей отличали нашего гостя. Как то… Черная трость с круглым белым набалдашником. Черный портфель с монограммой на небольшой овальной табличке. Черные тонкие перчатки. Черные, как хороший уголь, волосы. Бледное, похожее на гипсовую маску, очень асимметричное лицо, а глаза — желтые, как у кошки, яркие, опасные. В левом ухе — золотое кольцо с маленьким белым камушком. От камушка — разноцветные лучи во все стороны.
Но самое интересное в незнакомце было другое. Оказалось совершенно невозможным определить его возраст. С одинаковым успехом ему можно было дать и двадцать пять, и тридцать пять, и даже сорок пять лет. Поворот головы, движение глаз, иной ракурс — и вот уже произошла новая метаморфоза: совсем молодой человек, только что представший нашему взгляду, превращался в мужчину с солидным жизненным опытом, и седина в тонких бачках окончательно запутывала недоумевающего наблюдателя.
Конечно, работая в детективном агентстве, возглавляемом ангелами, чего только не навидаешься. Но такого колоритного типа я еще не встречала. В немом восхищении смотрела я на вошедшего, потеряв дар речи, а заодно и способность к движению.
Но на моего без пяти минут бывшего начальника появление незнакомца оказало совершенно противоположное действие. Лицо Себастьяна преобразилось самым неприятным образом — шоколадные глаза потемнели почти до черноты, губы недобро искривились, брови сдвинулись к переносице.
— Насколько мне известно, ваше появление — всегда не ко времени. И не к месту.
Человек развел руками:
— Разве я чем-то заслужил вашу антипатию?
Себастьян не ответил ему. Вместо этого он повернулся ко мне и голосом, в котором звучало явное раздражение, если не злость, сказал:
— Марина, ты, если не ошибаюсь, еще никогда не видела настоящего вампира?
— Кого-кого? — изумленно переспросила я, полагая, что ослышалась.
— Вампира, — повторил Себастьян. — Настоящего. Так вот, один из них — перед тобой.
— Мне жаль, что это доставляет вам такое неудовольствие, — осклабился непрошеный гость и, сняв берет, учтивым движением склонил голову.
— Иван Бехметов. К вашим услугам.
Глава 7
ЕГИПЕТСКАЯ НОЧЬ
Высокий мужской голос гортанно и пронзительно выводил замысловатую заунывную мелодию. Надя и Даниель сидели на открытой террасе кафе на маленьком деревянном диванчике, застеленном выгоревшими красными подушками. Перед ними на миниатюрном круглом столике стояли два уже полупустых стаканчика с гранатово-красной жидкостью. С моря дул свежий ветер, трепал их волосы, пытался унести со стола салфетки. Даниель, откинувшись на спинку дивана, задумчиво смотрел в черное южное небо, словно пытаясь вычислить что-то по звездам.
Надя поднесла к губам чубук кальяна и вдохнула сладковатый дым.
— Что-то ты какой-то тихий, — сказала она и положила любимому на лоб прохладную узкую ладонь. — Не перекупался ли случайно? Вдруг ангелам вредно нырять с аквалангом?
Даниель улыбнулся с отсутствующим видом:
— Ну, уж не вреднее, чем общаться с земными женщинами.
Отдых явно пошел Наде на пользу, потому что вместо того, чтобы немедленно вылить на голову Даниелю остатки жидкости из своего стакана, она только тихонько захихикала.
— А знаешь, — отсмеявшись, заметила она, — ты сейчас похож на вампира.
Даниель вздрогнул, сел прямо и посмотрел на нее почти испуганно:
— Почему?
Надя, явно не ожидавшая такой реакции, выглядела слегка озадаченной:
— Что ты так подпрыгиваешь? Ничего страшного не случилось. Просто у тебя от каркаде губы красные. Как у вампира.
— А-а… — промычал Даниель.
Зазвучала веселая рождественская песенка, очень уместная среди африканской пустыни, и на поясе Даниеля загорелись зеленым кнопки и дисплей мобильного телефона. Даниель нервно сдернул телефон с пояса и, нажав кнопку, приложил его к уху.
— Да… Нет еще… Не мог… Да, но… Слушай, я не знаю… Правда, не знаю… Слушай, давай потом… Ну, попозже… Хорошо, пока…
Надя слушала этот разговор, вернее, ту его часть, которую могла услышать, с легким недоумением.
— Снова Себастьян? — спросила она, когда Даниель, у которого отчего-то покраснели уши, сердито прицепил мобильный обратно на ремень.
Даниель молча кивнул.
— Понятно, — сквозь зубы процедила Надя. Даниель посмотрел на нее с плохо скрываемой опаской и потянулся за своим стаканом.
Некоторое время за столиком царило молчание — Даниель пил каркаде, Надя курила кальян. Но стоило Даниелю допить, как Надя, словно только этого и ждала, произнесла со странной интонацией:
— Значит, он просит тебя вернуться.
Даниель облокотился о столик, подпер голову рукой и печально спросил, ни к кому не обращаясь:
— Ну почему я купил в «Duty free» только одну бутылку вина?
— Если тебе так охота напиться, можно сделать это в ресторане отеля, — мрачно ответила Надя. — Правда, стоить нам это будет черт знает сколько…
— Не чертыхайся, пожалуйста. Ты же знаешь…
— Знаю! — Надя помахала рукой официанту и крикнула: — Счет!
Спустя два часа в зале ресторана отеля «Марриотт», отставив в сторону рюмку с текилой, она наклонилась к Даниелю, томно заглянула ему в глаза и сняла с его пояса мобильный телефон. Даниель поднял брови и попытался задать ей какой-то вопрос, но сумел издать только несколько нечленораздельных звуков и, махнув рукой так, что со стола едва не слетела бутылка, бросил свои бесполезные попытки. Надя между тем, с трудом попадая пальцем в кнопки, набрала номер и, дождавшись ответа, проговорила:
— С-с-себастьян? Мы-и-и… приедем… К-как это к-куда? В М-москву! 3-завтра! Н-н-но… не утром! А бж… бв… тьфу ты, елки-п-палки! Ближе к вечеру, в-вот. Т-так нужно. И все! И точка! П-по-нял? Ц-селую!
И с блаженной улыбкой уронила телефон в вазочку с фруктовым салатом.
Надя поднесла к губам чубук кальяна и вдохнула сладковатый дым.
— Что-то ты какой-то тихий, — сказала она и положила любимому на лоб прохладную узкую ладонь. — Не перекупался ли случайно? Вдруг ангелам вредно нырять с аквалангом?
Даниель улыбнулся с отсутствующим видом:
— Ну, уж не вреднее, чем общаться с земными женщинами.
Отдых явно пошел Наде на пользу, потому что вместо того, чтобы немедленно вылить на голову Даниелю остатки жидкости из своего стакана, она только тихонько захихикала.
— А знаешь, — отсмеявшись, заметила она, — ты сейчас похож на вампира.
Даниель вздрогнул, сел прямо и посмотрел на нее почти испуганно:
— Почему?
Надя, явно не ожидавшая такой реакции, выглядела слегка озадаченной:
— Что ты так подпрыгиваешь? Ничего страшного не случилось. Просто у тебя от каркаде губы красные. Как у вампира.
— А-а… — промычал Даниель.
Зазвучала веселая рождественская песенка, очень уместная среди африканской пустыни, и на поясе Даниеля загорелись зеленым кнопки и дисплей мобильного телефона. Даниель нервно сдернул телефон с пояса и, нажав кнопку, приложил его к уху.
— Да… Нет еще… Не мог… Да, но… Слушай, я не знаю… Правда, не знаю… Слушай, давай потом… Ну, попозже… Хорошо, пока…
Надя слушала этот разговор, вернее, ту его часть, которую могла услышать, с легким недоумением.
— Снова Себастьян? — спросила она, когда Даниель, у которого отчего-то покраснели уши, сердито прицепил мобильный обратно на ремень.
Даниель молча кивнул.
— Понятно, — сквозь зубы процедила Надя. Даниель посмотрел на нее с плохо скрываемой опаской и потянулся за своим стаканом.
Некоторое время за столиком царило молчание — Даниель пил каркаде, Надя курила кальян. Но стоило Даниелю допить, как Надя, словно только этого и ждала, произнесла со странной интонацией:
— Значит, он просит тебя вернуться.
Даниель облокотился о столик, подпер голову рукой и печально спросил, ни к кому не обращаясь:
— Ну почему я купил в «Duty free» только одну бутылку вина?
— Если тебе так охота напиться, можно сделать это в ресторане отеля, — мрачно ответила Надя. — Правда, стоить нам это будет черт знает сколько…
— Не чертыхайся, пожалуйста. Ты же знаешь…
— Знаю! — Надя помахала рукой официанту и крикнула: — Счет!
Спустя два часа в зале ресторана отеля «Марриотт», отставив в сторону рюмку с текилой, она наклонилась к Даниелю, томно заглянула ему в глаза и сняла с его пояса мобильный телефон. Даниель поднял брови и попытался задать ей какой-то вопрос, но сумел издать только несколько нечленораздельных звуков и, махнув рукой так, что со стола едва не слетела бутылка, бросил свои бесполезные попытки. Надя между тем, с трудом попадая пальцем в кнопки, набрала номер и, дождавшись ответа, проговорила:
— С-с-себастьян? Мы-и-и… приедем… К-как это к-куда? В М-москву! 3-завтра! Н-н-но… не утром! А бж… бв… тьфу ты, елки-п-палки! Ближе к вечеру, в-вот. Т-так нужно. И все! И точка! П-по-нял? Ц-селую!
И с блаженной улыбкой уронила телефон в вазочку с фруктовым салатом.
Глава 8
КРОВОПИЙЦА
Вообще-то, таращиться на людей — неприлично, и мне это прекрасно известно. Однако в тот момент я была слишком потрясена, чтобы помнить о приличиях.
Неприлично также говорить о присутствующих как о неодушевленных предметах, но и это правило я нарушила, как только ко мне вернулась способность говорить.
— Как ты понял, что он вампир? Ты его знаешь?
— Нет. К моему большому счастью, до сегодняшнего дня я не имел случая познакомиться с господином Бехметовым. Но отличить вампира от обычного человека довольно просто. Достаточно взглянуть на его тень.
Так я и сделала. И чуть не подпрыгнула. Нельзя сказать, что господин Бехметов совсем не отбрасывал тени. Но на том месте, где подошвы его ботинок соприкасались с ковром, там, где, в соответствии с направлением и интенсивностью света, полагалось находиться темному пятну некоей определенной формы, дрожало и колебалось какое-то мутноватое мерцание — то сокращаясь, то разбегаясь волнами. Оторвать взгляд от этого необычного зрелища было невозможно.
— Чему обязан сомнительным удовольствием видеть вас здесь, господин Бехметов? — довольно нелюбезно осведомился Себастьян.
— Вы ведь незнакомы со мной, господин Шнайдер. Почему же я вам так не нравлюсь? Только потому, что я вампир? — удивительно, но постоянные возрастные изменения происходили не только с лицом Бехметова, но и с его голосом. Первую фразу он произнес звонко, как юноша, а последняя прозвучала как-то по-старчески хрипловато и тускло.
— Угадали.
— Странно. Мне казалось, что у ангелов не должно быть предрассудков, — вампир усмехнулся.
— Разумеется, нет. Но у ангелов есть убеждения и пристрастия. Сознаюсь вам откровенно — любовь к вампирам в списке моих жизненных ценностей не значится.
— Отчего же? Неприятный личный опыт?
— Вообще-то, в этих стенах вопросы задаю я.
Поскольку я и так уже нарушила все приличия, ничего не оставалось, как и дальше продолжать в том же духе. Поэтому я без особых церемоний влезла в разговор, грозящий перерасти в перебранку:
— А откуда вы знаете, что Себастьян — ангел?
— Ну, во-первых, слухами земля полнится, а во-вторых, даже если бы и не полнилась, мне достаточно было бы взглянуть на легкое свечение, а проще говоря — нимб над головой господина Шнайдера, чтобы понять, с кем я имею дело.
— К слову, о делах. Что за дело привело вас сюда? Не хочу показаться невежливым, — Себастьян явно лукавил, — но у меня очень мало времени, поэтому я просил бы вас говорить покороче.
— Услуга за услугу. Моя краткость — в обмен на вашу любезность. — Бехметов поднял руки, останавливая жестом Себастьяна, явно приготовившегося сказать что-то не слишком приятное. — Только не говорите, что если мне не нравится ваш тон и ваши выражения, то я могу поискать себе более любезного детектива. Дело в том, что мне нужны именно вы, и я готов платить вам большие деньги. Неужели вас не соблазняет возможность хорошенько нагреть руки на тех, кого вы так презираете, и вырученные деньги пустить… ну, скажем, на добрые дела?
— Хорошо, — с неохотой сказал Себастьян после минутного раздумья. — Садитесь и говорите. Только побыстрей.
Вампир опустился в кресло, положив портфель, трость, перчатки и берет перед собой на журнальный столик. Себастьян, наглядно демонстрируя, что не намерен зря терять время, не стал садиться, а зашел за другое кресло и встал в позе, выражающей нетерпение, опираясь ладонями о спинку, Я не нашла ничего лучшего, как усесться на винтовой табурет возле Себастьянова кабинетного рояля.
— Для начала мне придется немного сказать о себе, — начал вампир. — Я происхожу из старинного российского княжеского рода Бехметовых, основателем которого считается татарский князь Бехмет. Предки мои сперва носили боярские шапки, а потом, сбрив бороды, отправили сыновей своих учиться премудростям в Англию и Голландию. Историки считают, что этот род угас еще в XVIII веке, но это не совсем так…
— Просто с того времени вы считаетесь умершим, — холодно кивнул Себастьян.
— Именно. Да-да, милая барышня, — посетитель сделал легкий кивок в мою сторону, так как я после слов Себастьяна тихонько ойкнула, — мне двести сорок девять лет, скоро будет двести пятьдесят — отличная дата! — но, уверяю вас, не нужно этого пугаться.
— Да, — усмехнулся Себастьян. — Ведь возраст — самая безобидная из ваших странностей, не так ли?
— Кажется, вы обещали вести себя полюбезнее…
— Кажется, вы обещали говорить покороче. Вы ведь здесь не затем, чтобы любезничать с барышнями.
Вампир пожал плечами и послал мне извиняющуюся улыбку. От улыбки его лицо помолодело и похорошело, и я, поддавшись внезапному порыву, вдруг сказала:
— А вы выглядите гораздо моложе своих лет!
— Спасибо, — вампир потупился в притворном смущении. — Только все равно никому не рассказывайте о моем возрасте, хорошо? А то, боюсь, я не буду иметь успеха у дам… Простите, господин Шнайдер, это было последнее лирическое отступление в нашем сугубо деловом разговоре. Так вот… Последние девяносто пять лет я живу за границей — то во Франции, то в Америке, в Нью-Йорке, хотя и наезжаю довольно часто в Россию. Сегодня днем я прилетел в Москву из Парижа. Вам, должно быть, известно, что вампиры стараются держаться вместе и за последнее столетие превратились в очень влиятельную, хотя и неофициальную международную организацию со своими банками, юридическими фирмами и даже политическими партиями — не во всех странах, разумеется…
— Об этом я знаю, — хмуро ответил Себастьян. — И это меня совсем не радует. Раньше, когда вы были разобщены, с вами было гораздо проще бороться.
— Hy, насколько мне известно, мы — не главная ваша забота и не самая большая головная боль, — заметил вампир. — Да и разговор наш не об этом. Я занимаю довольно высокий пост в одном из крупнейших наших банков, и цель моего нынешнего приезда — чисто деловая. Но я также вхожу в так называемый Большой Совет. Вы слышали о таком?
— Краем уха. Как вы верно заметили, вампиры — не главная моя забота.
— Помимо всего прочего, Большой Совет пытается бороться с заблуждениями и ложными слухами, которые возникают и распространяются среди людей — отчасти из-за невежества, отчасти по злой воле отдельных личностей…
Себастьян издал приглушенный смешок:
— А вампиры, я вижу, следят за своим имиджем!
— Да, если вам угодно называть это так, — сухо ответил Бехметов. — И вот полтора часа назад в вечернем эфире популярного телеканала я увидел… — он привстал с кресла, потянул к себе портфель, щелкнув замками, открыл его и, пошарив внутри, достал продолговатую пластиковую коробку, — одну любопытную передачу. Я записал ее. У вас есть видеомагнитофон?
— Да, — сказал Себастьян и, взяв протянутую ему кассету, добавил: — Очевидно, краткость — сестра не вашего таланта. Но раз уж я начал вас слушать… Надеюсь, хронометраж этой передачи меньше полутора часов?
— Та часть, которая нас интересует, не длится и пяти минут.
Себастьян прошел в приемную, Бехметов — за ним, а я пристроилась в хвост процессии, едва сдерживаясь, чтобы не начать тихонько повизгивать от избытка чувств. Настоящий вампир! Вот это да! Это по-настоящему интересно, не то что какая-то вдова какого-то мазилы, если, конечно, можно называть мазилой человека, раскрашивающего фотографии.
Видеомагнитофон с негромким постукиванием втянул в себя кассету. Себастьян нажал на кнопку «play».
— Надо немного перемотать вперед, — сказал вампир.
Себастьян молча протянул ему пульт. По экрану пошли полоски, затем задергалась, заплясала, победно размахивая над головой какой-то деталью своей одежды, полуголая девица с серьгой в пупке. Когда пляска закончилась, вампир остановил перемотку. Изображение выровнялось, и на экране возник неприятного вида молодой мужчина — вздыбленные волосы, блестящие от геля, ядовито-оранжевая майка, плотно обтягивающая худосочное узкоплечее тельце. Он развязно заговорил:
— А теперь — главная тема сегодняшнего «Желтого листа». Язвенников и трезвенников, кормящих грудью и беременных, слабонервных и сильно чокнутых просим отойти от экрана и не загораживать его остальным. Художник Хромов не раз делал себя героем собственных коллажей и инсталляций, вызывавших шок не только у широкой публики, но и у видавших виды профессионалов. Но вряд ли он ожидал, что у него найдется смелый подражатель, который не остановится ни перед чем; чтобы превзойти своего учителя.
Ведущий исчез, а на экране крупным планом возникла нижняя часть мертвого лица Хромова — нос, борода и рана на шее. Я закрыла глаза и покачнулась.
Руки Себастьяна крепко обхватили меня за плечи, не давая упасть.
— Пойдем, я посажу тебя в кресло, — прошептал он мне на ухо.
Я молча кивнула головой.
— Был ли Виктор Хромов убит одним из своих помешанных поклонников, захотевшим, чтобы замысел мастера, воплощенный в его известной картине «Поцелуй вампира», стал реальностью, или дело обстоит гораздо страшнее? — вещал между тем хамоватый голос ведущего. — Быть может, своими работами художник, сам того не желая, вызвал гнев сил зла? Мог ли обычный маньяк совершить такое убийство — не столько жестокое, сколько торжественное и суровое, как древнее наказание? Был ли это сумасшедший? Или, может, где-то в толпе бродит вампир, суровый и прекрасный, и заглядывает в глаза людям, и кара ждет того, кто неопытен или небрежен?
Неприлично также говорить о присутствующих как о неодушевленных предметах, но и это правило я нарушила, как только ко мне вернулась способность говорить.
— Как ты понял, что он вампир? Ты его знаешь?
— Нет. К моему большому счастью, до сегодняшнего дня я не имел случая познакомиться с господином Бехметовым. Но отличить вампира от обычного человека довольно просто. Достаточно взглянуть на его тень.
Так я и сделала. И чуть не подпрыгнула. Нельзя сказать, что господин Бехметов совсем не отбрасывал тени. Но на том месте, где подошвы его ботинок соприкасались с ковром, там, где, в соответствии с направлением и интенсивностью света, полагалось находиться темному пятну некоей определенной формы, дрожало и колебалось какое-то мутноватое мерцание — то сокращаясь, то разбегаясь волнами. Оторвать взгляд от этого необычного зрелища было невозможно.
— Чему обязан сомнительным удовольствием видеть вас здесь, господин Бехметов? — довольно нелюбезно осведомился Себастьян.
— Вы ведь незнакомы со мной, господин Шнайдер. Почему же я вам так не нравлюсь? Только потому, что я вампир? — удивительно, но постоянные возрастные изменения происходили не только с лицом Бехметова, но и с его голосом. Первую фразу он произнес звонко, как юноша, а последняя прозвучала как-то по-старчески хрипловато и тускло.
— Угадали.
— Странно. Мне казалось, что у ангелов не должно быть предрассудков, — вампир усмехнулся.
— Разумеется, нет. Но у ангелов есть убеждения и пристрастия. Сознаюсь вам откровенно — любовь к вампирам в списке моих жизненных ценностей не значится.
— Отчего же? Неприятный личный опыт?
— Вообще-то, в этих стенах вопросы задаю я.
Поскольку я и так уже нарушила все приличия, ничего не оставалось, как и дальше продолжать в том же духе. Поэтому я без особых церемоний влезла в разговор, грозящий перерасти в перебранку:
— А откуда вы знаете, что Себастьян — ангел?
— Ну, во-первых, слухами земля полнится, а во-вторых, даже если бы и не полнилась, мне достаточно было бы взглянуть на легкое свечение, а проще говоря — нимб над головой господина Шнайдера, чтобы понять, с кем я имею дело.
— К слову, о делах. Что за дело привело вас сюда? Не хочу показаться невежливым, — Себастьян явно лукавил, — но у меня очень мало времени, поэтому я просил бы вас говорить покороче.
— Услуга за услугу. Моя краткость — в обмен на вашу любезность. — Бехметов поднял руки, останавливая жестом Себастьяна, явно приготовившегося сказать что-то не слишком приятное. — Только не говорите, что если мне не нравится ваш тон и ваши выражения, то я могу поискать себе более любезного детектива. Дело в том, что мне нужны именно вы, и я готов платить вам большие деньги. Неужели вас не соблазняет возможность хорошенько нагреть руки на тех, кого вы так презираете, и вырученные деньги пустить… ну, скажем, на добрые дела?
— Хорошо, — с неохотой сказал Себастьян после минутного раздумья. — Садитесь и говорите. Только побыстрей.
Вампир опустился в кресло, положив портфель, трость, перчатки и берет перед собой на журнальный столик. Себастьян, наглядно демонстрируя, что не намерен зря терять время, не стал садиться, а зашел за другое кресло и встал в позе, выражающей нетерпение, опираясь ладонями о спинку, Я не нашла ничего лучшего, как усесться на винтовой табурет возле Себастьянова кабинетного рояля.
— Для начала мне придется немного сказать о себе, — начал вампир. — Я происхожу из старинного российского княжеского рода Бехметовых, основателем которого считается татарский князь Бехмет. Предки мои сперва носили боярские шапки, а потом, сбрив бороды, отправили сыновей своих учиться премудростям в Англию и Голландию. Историки считают, что этот род угас еще в XVIII веке, но это не совсем так…
— Просто с того времени вы считаетесь умершим, — холодно кивнул Себастьян.
— Именно. Да-да, милая барышня, — посетитель сделал легкий кивок в мою сторону, так как я после слов Себастьяна тихонько ойкнула, — мне двести сорок девять лет, скоро будет двести пятьдесят — отличная дата! — но, уверяю вас, не нужно этого пугаться.
— Да, — усмехнулся Себастьян. — Ведь возраст — самая безобидная из ваших странностей, не так ли?
— Кажется, вы обещали вести себя полюбезнее…
— Кажется, вы обещали говорить покороче. Вы ведь здесь не затем, чтобы любезничать с барышнями.
Вампир пожал плечами и послал мне извиняющуюся улыбку. От улыбки его лицо помолодело и похорошело, и я, поддавшись внезапному порыву, вдруг сказала:
— А вы выглядите гораздо моложе своих лет!
— Спасибо, — вампир потупился в притворном смущении. — Только все равно никому не рассказывайте о моем возрасте, хорошо? А то, боюсь, я не буду иметь успеха у дам… Простите, господин Шнайдер, это было последнее лирическое отступление в нашем сугубо деловом разговоре. Так вот… Последние девяносто пять лет я живу за границей — то во Франции, то в Америке, в Нью-Йорке, хотя и наезжаю довольно часто в Россию. Сегодня днем я прилетел в Москву из Парижа. Вам, должно быть, известно, что вампиры стараются держаться вместе и за последнее столетие превратились в очень влиятельную, хотя и неофициальную международную организацию со своими банками, юридическими фирмами и даже политическими партиями — не во всех странах, разумеется…
— Об этом я знаю, — хмуро ответил Себастьян. — И это меня совсем не радует. Раньше, когда вы были разобщены, с вами было гораздо проще бороться.
— Hy, насколько мне известно, мы — не главная ваша забота и не самая большая головная боль, — заметил вампир. — Да и разговор наш не об этом. Я занимаю довольно высокий пост в одном из крупнейших наших банков, и цель моего нынешнего приезда — чисто деловая. Но я также вхожу в так называемый Большой Совет. Вы слышали о таком?
— Краем уха. Как вы верно заметили, вампиры — не главная моя забота.
— Помимо всего прочего, Большой Совет пытается бороться с заблуждениями и ложными слухами, которые возникают и распространяются среди людей — отчасти из-за невежества, отчасти по злой воле отдельных личностей…
Себастьян издал приглушенный смешок:
— А вампиры, я вижу, следят за своим имиджем!
— Да, если вам угодно называть это так, — сухо ответил Бехметов. — И вот полтора часа назад в вечернем эфире популярного телеканала я увидел… — он привстал с кресла, потянул к себе портфель, щелкнув замками, открыл его и, пошарив внутри, достал продолговатую пластиковую коробку, — одну любопытную передачу. Я записал ее. У вас есть видеомагнитофон?
— Да, — сказал Себастьян и, взяв протянутую ему кассету, добавил: — Очевидно, краткость — сестра не вашего таланта. Но раз уж я начал вас слушать… Надеюсь, хронометраж этой передачи меньше полутора часов?
— Та часть, которая нас интересует, не длится и пяти минут.
Себастьян прошел в приемную, Бехметов — за ним, а я пристроилась в хвост процессии, едва сдерживаясь, чтобы не начать тихонько повизгивать от избытка чувств. Настоящий вампир! Вот это да! Это по-настоящему интересно, не то что какая-то вдова какого-то мазилы, если, конечно, можно называть мазилой человека, раскрашивающего фотографии.
Видеомагнитофон с негромким постукиванием втянул в себя кассету. Себастьян нажал на кнопку «play».
— Надо немного перемотать вперед, — сказал вампир.
Себастьян молча протянул ему пульт. По экрану пошли полоски, затем задергалась, заплясала, победно размахивая над головой какой-то деталью своей одежды, полуголая девица с серьгой в пупке. Когда пляска закончилась, вампир остановил перемотку. Изображение выровнялось, и на экране возник неприятного вида молодой мужчина — вздыбленные волосы, блестящие от геля, ядовито-оранжевая майка, плотно обтягивающая худосочное узкоплечее тельце. Он развязно заговорил:
— А теперь — главная тема сегодняшнего «Желтого листа». Язвенников и трезвенников, кормящих грудью и беременных, слабонервных и сильно чокнутых просим отойти от экрана и не загораживать его остальным. Художник Хромов не раз делал себя героем собственных коллажей и инсталляций, вызывавших шок не только у широкой публики, но и у видавших виды профессионалов. Но вряд ли он ожидал, что у него найдется смелый подражатель, который не остановится ни перед чем; чтобы превзойти своего учителя.
Ведущий исчез, а на экране крупным планом возникла нижняя часть мертвого лица Хромова — нос, борода и рана на шее. Я закрыла глаза и покачнулась.
Руки Себастьяна крепко обхватили меня за плечи, не давая упасть.
— Пойдем, я посажу тебя в кресло, — прошептал он мне на ухо.
Я молча кивнула головой.
— Был ли Виктор Хромов убит одним из своих помешанных поклонников, захотевшим, чтобы замысел мастера, воплощенный в его известной картине «Поцелуй вампира», стал реальностью, или дело обстоит гораздо страшнее? — вещал между тем хамоватый голос ведущего. — Быть может, своими работами художник, сам того не желая, вызвал гнев сил зла? Мог ли обычный маньяк совершить такое убийство — не столько жестокое, сколько торжественное и суровое, как древнее наказание? Был ли это сумасшедший? Или, может, где-то в толпе бродит вампир, суровый и прекрасный, и заглядывает в глаза людям, и кара ждет того, кто неопытен или небрежен?