Светлова Татьяна. Тайна моего двойника

Все то, что так привлекает мое женское сердце.
      Но все эти замечательные качества проявляются во всем своем блеске
только до поры до времени. А именно, до той поры, пока он не завоевал вас.
Когда мужчине нужно завоевать женщину - это для него Дело. И на это Дело, на
его успешное осуществление, он бросает все свои военно-воздушные силы. Он не
жалеет времени, он прется на другой конец города, чтобы на морозе
подстерегать вас, он ждет вас на свидание, не считая минут, и делает
подарки, не считая денег.
      Но когда он вас завоевал - ситуация меняется. Вы уже больше не важное
дело, вы уже законченное, сделанное дело. Теперь у него нет времени на вас;
теперь, если вы опаздываете, он начинает шипеть, что из-за этого срываются
его другие, неотложные и важные Дела, теперь он взвешивает, стоит ли
потратить некую сумму на ваши прихоти, или лучше ее вложить в сегодняшние
Дела.
      Это вовсе не означает, что мы с Игорем перестали любить друг друга.
Нет! Просто у нас, как я поняла, началась семейная жизнь.
      Я смирилась, хотя мне стало немного скучно. Но Игорь молодец, он, как я
вам уже сказала, тонко чувствовал ситуацию и старался вовремя предотвратить
нежелательные для него явления. Он меня развлекал, мы часто выходили с ним
на разные банкеты и приемы, в театры и на роскошные дачи к каким-то людям
(тоже театр, я вам скажу!). Ему нравились мои колкие замечания, которые в
качестве комментариев к увиденному я отпускала уже дома, наедине с ним - он
меня выучил дипломатичности, и от нашей с Лениным простоты не осталось и
следа.
      И все же я скучала. Легонько так, но скучала. Казалось бы, все есть,
что только душе нужно: любовь, причем взаимная, красивая, освобожденная от
тягостей быта, любовь, которую Игорь умело и незаметно поддерживал,
разогревал, разнообразил выдумками, что в постели, что в нашем совместном
времяпровождении; были и деньги и связанные с ними чудесные удовольствия: и
платья с прочими аксессуарами для женской красы, и выходы светские, на коих
все это демонстрировалось, вызывая лютую зависть и теша мое женское
тщеславие; и дом был уютный и комфортный, и взаимопонимание с Игорем
практически полное... Мы никогда с ним не ссорились. Ну, почти никогда...
Если ему что-либо не нравилось, он мне об этом мягко говорил. Обычно это
касалось моей "шлифовки", как он выражался, сравнивая меня с необтесанным
алмазом, который попал в руки к ювелиру, где под ювелиром подразумевался,
естественно, он сам. Бывало, что я с ним не соглашалась, и тогда он серьезно
вникал в мои аргументы. Мне нравилось в нем отсутствие желания переспорить,
оказаться во что бы то ни стало правым - если он и лидерствовал в нашем
союзе, то делал он это незаметно и тактично. Никогда предметом раздоров не
становилась пережаренная яичница или неоплаченный по рассеянности счет - до
подобных мелочей мой Игорь не опускался, и я радовалась, зная от моих
многострадальных подружек, что не так уж часто попадаются такие мужчины, как
Игорь...
      Короче, Игорь был идеальным мужчиной, мне страшно повезло, я была
убеждена, что именно его я прождала всю свою юность, для него хранила свою
душевную неприкосновенность и свою девственность и была вознаграждена: он
дал мне все то, что мне виделось в моих смутных девичьих грезах.
      Я почти было решила выйти замуж за Игоря... Но ведь замужество означало
бы, что эта жизнь продолжается, именно эта жизнь - которую я уже знала
наизусть и которая мне... Не то, чтобы приелась, но как-то исчерпала свои
возможности. Душа просила чего-то большего...
      Неизвестно чего, разумеется. Кто может сказать, чего ему хочется? Все
так понятно, когда люди приперты жизненными обстоятельствами и у них есть
необходимость бороться - с болезнями, с бедностью, когда они бьются за свое
место под солнцем или в сердце другого человека... Это не легкая жизнь, но
простая и ясная: цель конкретна, а обдумывание способов ее достижения
заполняет все время и все умственное пространство. Заполняет жизнь, одним
словом.
      А вот когда не надо ничего добиваться ? Когда уже все есть? И при этом
чего-то не хватает?
      Может его, этого "чего-то", просто безнадежно не существует в
природе?..
      Отчего же мне казалось, что счастье все еще впереди? Разве все то, что
у меня уже было, не было счастьем? Может быть, все дело в том, что Игорь мне
слишком легко, без борьбы достался? Или это фокусы человеческой
неблагодарной природы, выраженной поговоркой "что имеем, не храним, потеряем
- плачем"?
      ... Должно быть, Игорь, как всегда, что-то учуял. И взял меня в Париж,
куда собирался ехать по каким-то важным делам.
      Он сказал, что было бы весьма разумно мой английский дополнить еще и
французским, и притащил мне перед самым отъездом интенсивный курс
французского языка.

ОТРАЖЕНИЕ ПОКИДАЕТ ЗЕРКАЛА.

      Кончался август 1995 года. Париж встретил нас жаркой ленивой негой
отпускного периода. Было удивительно из московских августовских дождей и
наступающих холодов, агонии нашего русского лета, попасть в солнечную,
по-весеннему сочную зелень и цветы, в веселую пестроту витрин, магазинов и
кафе, в толчею туристов на Елисейских Полях, залитых ярким летним солнцем.
Город этот мне понравился сразу и я с удовольствием бродила по нему, пока
Игорь мотался по каким-то делам.
      Вечерами мы гуляли или катались по Парижу на машине, которую Игорь взял
в аренду, ходили ужинать на Елисейские Поля и на Итальянский Бульвар,
частенько с какими-то людьми, причем русскими, из того самого разряда, с
которым я клялась никогда не иметь дела... Удивительно, до чего они похожи
между собой, у них даже затылки одинаковые: жирные и коротко стриженные, они
одинаково тупо щетинились каким-то неуместно-мальчишеским, коротким
ежиком...
      Иногда мы ужинали с Игорем вдвоем - это было лучше всего. Вечерний
воздух был тепл и влажен, народ толпами ходил по улицам, гоняли на роликах
мальчишки, кафе и ресторанчики обдавали запахами снеди, за столиками, прямо
на тротуарах, рассиживался праздный люд на виду у прохожих, глазея по
сторонам, и черные официанты в длинных белых фартуках увертливо сновали
между клиентами и прохожими. Мне было хорошо и как-то радостно в Париже.
Внутри меня будто все улеглось, замерло, затихло...
      Ну да, вы правильно поняли - как природа перед грозой.


      В один из последних дней нашего десятидневного пребывания в Париже, я,
как уже повелось, слонялась днем по каким-то улицам...
      Вам, может быть, знакомо такое занятное ощущение: идешь по улице и
вдруг замечаешь кого-то, удивительно похожего на тебя, идущего с тобой в
унисон. Не сразу даже и сообразишь, что это ты сам, твое собственное
отражение возникает время от времени в светлых глубинах зеркал, вспыхивающих
в витринах магазинов. Вот и со мной так получилось: шла я себе по улице и
глазела на витрины, а оттуда глазело на меня мое отражение, и мне оно очень
нравилось, и можно с уверенностью сказать, что я ему тоже: ведь каждый раз,
когда я на него взглядывала, оно мне улыбалось!
      Так мы и шли, довольные друг другом.
      Но потом произошло что-то странное. Мое отражение оказалось не справа
от меня в витринах, а слева, на противоположной стороне улицы! И шло оно не
в унисон со мной, а мне навстречу! Так же размахивая руками, как и я, но
только как-то уж очень независимо...
      Оно шло само по себе!..
      Только спустя несколько мгновений я сообразила, что и одето мое
отражение было не так, как я.
      И совсем уж потом я вдруг поняла, что это была не я.
      То есть это была я. Но не мое отражение. Просто я шла отдельно от себя,
не в витринах, а по тротуару, шла с таким же лицом и с такими же волосами,
только причесанными по-другому и одетая по-другому...
      Вам было бы не по себе от раздвоения личности? Мне тоже. Меня было две
и я шла одновременно по разным сторонам улицы!
      В общем, не так уж мало времени мне понадобилось, чтобы понять что по
улице идет мой двойник. Да какой там двойник! Копия! Точная копия!
      Я смотрела, как завороженная. Не так уж часто удается увидеть со
стороны, как ты выглядишь, как ты ходишь, как держишь голову, как
откидываешь волосы... Это было очень необычно, но я себе понравилась.
По-моему, я эффектная.
      Когда я сообразила, что иду за своим отражением неизвестно, куда, и в
общем-то неизвестно, зачем, мы были уже на перекрестке. Моя копия повернула
за угол. Поразмыслив немного, я решила следовать за ней. Но нас разделял
перекресток, красный свет на переходе... Дождавшись зеленого, я прибавила
шагу и направилась в тот же переулок.
      Поздно. Ее нигде не было. Я медленно прошлась по улице, заглядывая
сквозь прозрачные витрины во внутренности всяких офисов и магазинов...
      Я ее не нашла.


      Кто она? - гадала я, вернувшись в гостиницу. Откуда такое сходство? Мой
двойник, похожий по прихоти природы на меня, как две капли воды? Или - ?
      У меня оставалось еще два дня в Париже и меня тянуло вернуться на эту
улочку, найти ее, увидеть ее (себя?) еще раз, спросить, что она думает о
нашем необычайном сходстве... Но я так и не решилась. Из-за французского. Я
была нема, безъязычна, и смысла в нашей встрече не было никакого.
      Игорю я ничего не сказала. Мне почему-то казалось, что фраза типа:
"знаешь, я видела сегодня девушку, похожую на меня" выглядит смешно и
бессмысленно. Ну и что? - скажет Игорь. Ничего... Игорю я сказала другое.
Что если где и изучать французский язык по-настоящему, то это в Париже. И
что в Сорбонне есть специальный курс для иностранцев - это я узнала от
одного русского паренька, с которым разговорилась в магазине. Правда курс
этот рассчитан на несколько месяцев, в течение которых нужно жить в
Париже...
      Игорь удивился такой идее. Игорь пожал плечами. Игорь что-то взвешивал
про себя. И, наконец, сказал:
      - Возьми пока что все необходимые анкеты для заполнения. А там
посмотрим.
      Но я знала, что это означало согласие.


      Месяц в Москве, готовя свои документы для Сорбонны, я провела, как в
бреду. И постоянным сюжетом этого бреда была девушка, похожая на меня. Она
мне снилась, я думала о ней повсюду, мысль о ней накрывала меня волной
нервной судороги и жара. Я не понимала, что со мной происходит...
      Не выдержав, я сказала как-то Игорю. Легко так, вроде невзначай, за
завтраком:
      - Представляешь, я видела в Париже девушку, похожую на меня, как две
капли воды! Я обалдела, когда ее увидела! До того похожа...
      - Бывает, - ответил Игорь, допивая свой кофе уже стоя. - Я тебе позвоню
часа в три.
      Ну правильно. А на что я рассчитывала?


      Тогда я решилась и пристала к маме. Мама недоуменно пожимала плечами и
заверяла что никакой сестры-близняшки у меня нет и никогда не было. Что я
родилась одна-единственная, ее дочка, ее дочурка, ее ребенок... Она
почему-то расплакалась, потом пошла пить валокордин,
      Конечно, мама могла так рассентиментальничаться просто из-за
воспоминаний о маленьком пушистом бэбике, которым я была когда-то, когда
умещалась в маминых руках, а теперь вымахала в здоровую дылду и к тому же
переехала к Игорю и мама скучает в одиночестве, ведь у нее никого кроме меня
нет... Ну и так далее. Но что-то было все же подозрительное в ее валокордине
было.
      Я сказала: "Мам, ну пожалуйста, скажи мне правду... Ты что-то не
договариваешь... Я ведь чувствую."
      Мама покачала головой, глядя на меня почему-то укоризненно.
      - Знаешь почему мы развелись с твоим отцом? - заговорила она, наконец.
- Не только потому, что он пил. Но еще и потому, что он меня довел своей
ревностью. Ты ведь на него не похожа... Совсем не похожа. Ни чуточки.
      Я молчала, не зная, что последует - или не последует? - за этим
вступлением. Но и мама замолчала. Наконец, я отважилась и спросила:
      - Я действительно... То есть мой отец действительно мой?... Или?...
      Мама подняла на меня удивленные глаза и, заливаясь краской, как
первоклассница, сказала мне твердо:
      - Я твоему отцу не изменяла.
      - Извини, мам, не думай, я просто спрашиваю, чтобы понять... Я бы тебя
не осудила. Всяко бывает в жизни, - рассудила я философски.
      Мама, кажется, удивилась еще больше моей мудрости. Потом улыбнулась и
покачала головой:
      - Но ты ведь и на меня не похожа. Ни в какой период жизни в твоем лице
не промелькнуло сходства с кем-то из нас, или хотя бы с
дедушками-бабушками... Я наблюдала как медсестра целые семьи и знаю, что
бывает так: родился младенец - ни на кого не похож, в год становится похож
на папу, к десяти вдруг мама проявляется, к двадцати какая-нибудь бабушка
или тетя... Или наоборот. Но ты - никогда, ни на кого. Понимаешь?
      - Конечно. Но только, - добавила я, - я тогда не понимаю, куда ты
клонишь. Что, по-твоему, следует из факта, что я ни на кого не похожа?
      - Я иногда думаю, что тебя перепутали в роддоме, - вздохнула мама. - Я
надеюсь, что ты не станешь из-за этого думать, что я тебя люблю меньше, чем
могла бы любить родную дочь? - торопливо добавила она.
      - Ты чего? С какой стати мне так думать? - я искренне удивилась ее ходу
мысли.
      - Ты не знаешь, что бывает с детьми, которые узнают, что их
усыновили... - снова вздохнула мама. - Случается даже, что они сбегают из
дома. В других странах уже давно поняли, какой это шок, и с детства приучают
ребенка к мысли, что у него приемные родители...
      Ага, - подумала я, - в таком случае моя копия должна знать, что она
приемная дочь...
      И удивилась сама себе: я эту девушку уже зачислила в свои сестры! А
ведь, строго говоря, я ее видела-то только несколько мгновений, да еще и
издалека!
      - А у нас до сих пор хранят в тайне, - продолжала мама, - а потом -
нате вам, приехали, от тебя родная мать отказалась, а мы тебя усыновили...
Какая травма для юношеской психики!
      - Ну я же не идиотка, - заверила я маму. - И психика у меня уже давно
не юношеская. Так ты меня удочерила?
      - Что ты! Нет, конечно. Я всегда думала, что ты моя дочь! Только
иногда, глядя на тебя, начинала сомневаться, не перепутали ли тебя в
роддоме.
      - Я в каком роддоме родилась, между прочим?
      - Имени Индиры Ганди* .
      - Может, там можно посмотреть в старые архивы? Кто еще в тот же день
родился, сравнить?
      - Не хочу, - отрезала мама. - Ты моя дочь, и если тебя и перепутали, то
значит кто-то растит моего ребенка и любит его, как родного, ни о чем не
догадываясь. Мне не нужен никакой другой ребенок, кроме тебя! И я не буду
никого искать и разрушать чужое семейное счастье!
      Моя милая мама, почему она так уверена, что у кого-то непременно должно
быть счастье? Что кто-то так же любит чужого ребенка, (считая его своим),
как она меня?
      Некоторое время мы молчали, созерцая друг друга в наступающих сумерках.
      - У тебя зрачки расширяются, когда ты так смотришь, аж глаза черными
делаются - мама передернула плечами, и я только сейчас сообразила, что,
задумавшись, уставилась на нее, не мигая. - Тебе не нужно ли об очках
подумать?
      - Мам, нас не могли в роддоме перепутать. Если нас было две...
Двойняшек не путают. А если бы и перепутали, тогда у тебя были бы чужие
двойняшки вместо твоих, но сразу две штуки, а не одна из них. Понимаешь?
      - Тем лучше, - пожала плечами мама. - Значит, эта девочка просто на
тебя похожа.


      Отчего-то день отъезда, который я так ждала и так торопила, мне
оказался не в радость.
      На сердце была какая-то тяжесть, словно дурное предчувствие. Я долго
мучалась, пытаясь понять, откуда оно исходит, но так и не сумела. И только в
аэропорту, проходя таможенную зону, я поняла в чем дело. Оглянувшись, чтобы
еще раз помахать Игорю, я увидела написанное у него на лице облегчение.
      Игорь был рад избавиться от меня!
      Шевельнулась обида. И даже смутная ревность. В последние дни он очень
много работал, приходил поздно, уставал, голова его была занята какими-то
делами и он едва замечал меня, не слышал, когда я с ним заговаривала...
Единственное, что живо интересовало его - это мой отъезд. Он мне помогал во
всем, даже в складывании моего чемодана, словно ему не терпелось остаться
одному, чтобы я перестала путаться под ногами, заговаривать с ним, когда он
сосредоточен, спрашивать, когда придет с работы...
      Кажется, я проиграла битву. Между мной и Делами Игорь выбирал не меня.
      Промелькнула мысль: я покидаю свое место - в доме Игоря, в жизни Игоря,
- и я больше никогда не займу его снова.
      Я тогда еще не могла представить, как я была права.
      Я тогда еще не могла представить, что происходило в душе Игоря...

      ***
      Олин отъезд во Францию оказался Игорю очень кстати. Когда Оля ему
выдала эту идею, насчет Сорбонны, он даже не мог вообразить, как это будет
кстати! Он согласился разлучиться с ней на несколько месяцев, потому что
почувствовал: девочка начинает томиться. Ей нужна смена обстановки. Ведь для
любви разлука - словно освежающий душ. Правда, если это разлука короткая.
      Но теперь все сложилось, как нельзя удачно. Вот уж несколько дней, как
на него свалилось новое дело, и оно только начинало раскручиваться, по нему
предстояло множество хлопот и разъездов, телефонных переговоров и встреч.
Дело это не имело никакого отношения к его работе для партии Василия
Константиновича, но Игорь взялся за него неспроста: в этом деле он мог
показать себя с новой стороны. Свои таланты имиджмейкера и специалиста по
связям с общественностью, свою способность убеждать и добиваться он уже
давно доказал всем. Теперь у него была возможность показать себя не просто
краснобаем и теоретиком, но аналитиком-практиком, детективом, способным
размотать с крошечной зацепки всю цепочку.
      Оле же лучше, на всякий случай, быть подальше на это время. С ее
наивной прямолинейностью в сочетании с острой наблюдательностью она могла
начать соваться к Игорю с вопросами... Он, конечно, многому ее научил, она
стала куда сдержаннее и дипломатичнее, но эти ее новые качества
распространялись только на внешнее общение, на посторонних людей. С Игорем
она была по-прежнему откровенна и открыта, по-прежнему прямолинейна...
      Вот и хорошо: пусть пока поживет за границей, развлечется. Франция тоже
научит ее сдержанности, поможет Игорю в его воспитательных заботах. Когда
Оля увидит, что ее непомерная открытость и непосредственность выглядит в
глазах иностранцев как невоспитанность, неумение себя вести с достоинством -
она быстро сделает выводы. Оля девочка способная, а жизнь - учитель
талантливый, и учит куда быстрее и прочнее, чем любые разговоры на ту же
тему...
      Так что все, действительно, складывается к лучшему.

      ***

В ПОИСКАХ ОТРАЖЕНИЯ.

      Я приехала в Париж в конце сентября, лил дождь. Довольно противный,
мелкий осенний дождь. Меня встречал какой-то человек, с которым Игорь
договорился, по имени Владимир Петрович, - то ли из торгпредства, то ли из
консульства, какой-то знакомый знакомых. Он отвез меня на квартиру, которую
снял мне по просьбе Игоря, объяснил как-чего, и обещал заехать назавтра,
чтобы отвезти меня в Сорбонну, где нужно было оформить мое поступление на
курс, и в префектуру за студенческой визой.
      Он ушел. Я осмотрелась. Квартирка была крохотулечная, таких маленьких у
нас в России просто не бывает. Кухня была отделена полустенком - не кухня,
собственно, а кухонный закуток: плита на две конфорки, маленький
холодильник, мойка, и пара шкафчиков. Стола там не было, да он бы и не
поместился на этом пятачке, где можно было не сходя с места достать до
всего. В комнате же стол был, и еще были раскладной диван, двустворчатый
шкаф и этажерка с пятью книжками, какими-то вазочками и камешками, сухими
цветочками и дешевой аудиотехникой. Крошечный телевизор стоял на тумбочке у
дивана. И еще был совместный санузел и вешалка в ... чуть не сказала - в
прихожей. Не было там прихожей. Входная дверь открывалась прямо в комнату и
возле нее была вешалка. Вот и все. Это называется "студио". Тут предстояло
мне жить несколько месяцев.


      Одиночество сразу же сомкнулось вокруг меня, как темная вода, лишь
только мою квартирку покинул услужливый, хоть и малоразговорчивый Владимир
Петрович. Оно словно материализовалось из плохо освещенных углов чужой
квартиры и сгустилось, удушливо и плотно, заполнив собой все пространство
моего маленького жилища. И я не знала, что с ним делать. Слишком уж оно было
мне непривычным.
      Я человек очень беспечный, отношусь ко всему легко, мне все всегда
нормально и все сойдет: погода никогда не омрачает моего настроения,
отсутствие денег не портит мне жизнь, неприятности меня не удручают (хотя
серьезных неприятностей у меня никогда не было), проявления несовершенства
человеческой природы в виде всплесков эгоизма, зависти или жмотничества меня
не раздражают - во всяком случае, до определенной поры, пока их не слишком
много... Короче - у меня легкий характер. Потому-то мои подружки, чуть что,
поспешают ко мне - плакаться в жилетку. У меня ведь все всегда хорошо, и к
тому же я, отличаясь умом и сообразительностью, всегда готова дать дельный
совет, а мое терпение и участие просто безграничны.
      Но у меня так и не появилось подруг для себя. То есть, для меня. То
есть таких, чтобы я могла рассказать все-все и попросить совета. Впрочем,
может это от того, что в советах я не нуждалась и необходимости плакаться в
жилетку не испытывала. Я забыла вам сказать, что я еще и очень
самоуверенная. То есть - уверенная в себе особа. Из чего следует, что я не
слишком в них и нуждалась, в подругах. Но зато я всю жизнь жила с мамой,
моей лучшей и любимой собеседницей и советчицей, а потом, сразу из теплого
маминого дома - попала к Игорю, который был для меня сразу всем - и
мужчиной, и другом.
      Поэтому я никогда в своей жизни не чувствовала себя одинокой. Я просто
не знала, что это такое. И даже не могла предвидеть, что способна испытывать
это отвратительно-тоскливое чувство, эту звериную тоску, которая гонит на
улицу, подальше от замкнутых чужих стен, куда угодно, в любое пространство,
где есть люди.
      Я подошла к окну. Густой синий вечер уже опустился на Париж, его фонари
отражались в мокрой черноте тротуаров, через неровную завесу дождя дрожал
золотой силуэт Эйфелевой башни, стаей летучих мышей распростерлись над
головами прохожих ребристо-когтистые зонты, втекавшие в зазывно разверстые,
светлые утробы ресторанов и магазинов...
      Я, разумеется, никуда не пошла. Было бы безумием отправиться одной, не
зная ни города, ни языка, на вечернюю прогулку. А я отличаюсь не только
"умом и сообразительностью", но еще и благоразумием.
      Поэтому, как благоразумная девочка, я позвонила Игорю, отчиталась об
успешном прибытии, разложила в шкафу свои вещи и, приняв ванну, отправилась
спать.


      В Москве я думала, что в первый же свободный день отправлюсь на ту
улочку, где исчез мой двойник.
      Однако, на исходе первой недели, которую я потратила на всякие
необходимые бумажки, я поняла, что я пока еще не готова к приключениям. Все
в этом городе было чужим, все пугало. Хотя при поступлении в Сорбонну мой
уровень французского был оценен как начальный (а не нулевой, спасибо
"интенсивному курсу" и моим способностям к языкам!), мне было очень страшно
заговаривать на улице, даже просто для того, чтобы спросить дорогу. Когда мы
были здесь с Игорем, я чувствовала себя туристкой со всеми причитающимися
туристу правами и изначально прощенными слабостями в виде незнания языка или
неумения ориентироваться в городе. Теперь же я оказалась жительницей г.
Парижа, пусть и временной, но жительницей. Каким-то неведомым мне образом
этот факт накладывал на меня ответственность, требовал соответствия городу и
стране, - а я им отчаянно не соответствовала! Мне не хотелось выходить на
улицу, страшно было войти в метро, стыдно путаться в незнакомых мне деньгах,
и даже при слове "бонжур" я почему-то заливалась краской. Прошло больше
месяца, прежде чем я отважилась отправиться на поиски моего таинственного
двойника.
      Не сказать, что я расхрабрилась за это время окончательно, но все-таки
не зря я училась в Сорбонне. Не только сами уроки языка, но и необходимость
говорить по-французски с остальными студентами - там ведь все были, как и я,
иностранцами! - сильно помогли мне. Чувство страха и чудовищного зажима
прошло, в метро я уже ориентировалась прилично, была в состоянии объясниться
в магазине и без особых затруднений отсчитать нужную сумму, когда
расплачивалась наличными. Правда, я предпочитала расплачиваться кредитной
карточкой, которую мне дал Игорь и на которую регулярно поступали от него
деньги - ни считать, ни переговариваться с продавцом не надо...


      Сначала я хотела было доверить свой секрет Джонатану. Ох, извините, вот