Свиридов Алексей Викторович. Человек с железного острова

   – Ну, как мы себя чувствуем? – Ответа нет. Граф просто осторожно пробует повернуть голову, шевелит руками. Затем спрашивает:
   – А где все остальные?
   Я встаю навытяжку и весело докладываю:
   – Не могу знать! Пахан в нетрезвом состоянии оставлен на поле боя, за что ответственности нести я не собираюсь. Группа из двух эльфов и одного орка отбыла в неизвестном направлении. Ваша благородная особа находится на излечении после контузии камнем неизвестной породы. Ну как, вспоминаешь?
   – Вспоминаю… – Вот тебе и на. Голос безнадежный, и лицо даже не мрачнее тучи, а просто не знаю, с чем сравнить. Такое впечатление, что он от горя готов завыть на каменные плиты потолка за неимением луны, но невероятными усилиями сдерживается. Мне это не нравится:
   – Ладно, хватит, нечего тут пантомимы разыгрывать. Выкладывай, какое горе, вместе помозгуем, как с ним бороться. А то, знаешь, нам либо вместе выбираться или не выбираться, либо то же самое, но поодиночке. И первый вариант меня больше устраивает.
   Граф глядит на меня притухшим взором и серьезно, вроде бы спокойно говорит:
   – Действительно, горе, беда. Причем такая, что нет смысла даже делать что-то. Это я не про тебя, это про меня. Я не выполнил своего обещания, и никто из нас троих. Я дальше жить не собираюсь.
   – Слушай, ты, тоже мне, свечка гаснущая. Я с ним как с нормальным, а в ответ что? Видал я у вашего брата такие тихие истерики, они гроша ломаного не стоят. Выполнил, не выполнил – сколько всего на свете сделать просто невозможно, а вот исправить как раз наоборот, можно что угодно, тем более тебя-то сроки не поджимают, а ты как лужа растекся!
   Граф на мою агитацию никак не реагирует, просто смотрит, о своем думая, и я наконец понимаю – не истерика это. Ну что мне делать – на колени, что ли, встать: не помирай, мол, друг сердешный, один остаться боюсь хуже всего прочего, да и тебя, дурака, жалко?
   – Граф, ты, конечно, можешь что угодно над собой учинять, но ведь ты ж еще и мне помогать до последнего поклялся, вспомни – звездное небо в свидетели брал!
   Граф улыбается:
   – Мне теперь все равно, ты меня отнюдь не напугал. Но и сам ты тоже напрасно боишься – я помогу тебе, ибо мне кажется, что тебе придется совершить еще многое – или здесь, или наверху. А я… я подошел к концу своей дороги и сейчас перешагиваю ее край. Дальше – ровное и гладкое поле, и я на нем буду скользить от каждого толчка, пока не смогу уйти.
   Ладно, спасибо что хоть кончину отложил, а дорожные рассуждения – его дело. Говорю нарочито бодрым тоном:
   – Прекрасно. Итак, где мы находимся – знаешь?
   – Нет.
   – Как-нибудь в этих лабиринтах ориентируешься?
   – Нет.
   – Совсем хорошо. План действий?
   – Найти затворную плиту, открыть. За ней могут оказаться знакомые ходы, я их узнаю. Хоть и не много я здесь ходил, но помню все места, где бывал.
   Еще бы нет: эльф, забывший что-то – картинка не из обычных.
   Снова вперед, по обрыдлым коридорам в ровном бело-желтоватом свете. Ищем тупики, наконец находим, Граф чуть ли не по запаху выявляет ключевые камни – их три, но если я расставлю руки до двух соседних дотянусь. Мой спутник присаживается на пол:
   – Надо подождать до времени. Хитро было придумано – но не спасло.
   – Граф, ты можешь говорить яснее? Мне, ей-же-ей, хочется понять наконец, в какую игру я ввязался. Я б тебя вопросами замучал, да не знаю, про что ты ответишь, а про что нет. Расскажи лучше сам, и при этом учти, что я… в общем, я, наверное, более чем просто человек достоин доверия. Хвастливо? Можешь не верить, дело твое.
   – Хорошо, Алек. Я объясню тебе всю историю вообще, а всякие подробности – ты уж извини.
   У меня возникает желание пройтись по поводу секретов тысячелетней давности, но лучше сдержаться, а не то вдруг Граф опять скиснет.
   Тайны оказываются не «тысяче…», а сроку в пять-шесть раз большего, еще тех времен, когда в этих местах обосновался народ, неизвестно откуда пришлый, и тогда-то загадочный, а по нынешним временам полный мрак. Народ этот городов и крепостей себе не строил, но только потому, что были против тунгиры, коренное тогда население этой земли. Я специально переспросил – тунгиры, это краболовы, что ли? – оказалось нет. Краболовы с тунгирами в тесном родстве, это да, но тунгиры были единым народом и серьезной силой, а краболовы до сих пор мелкими группками вдоль рек бродят и редко-редко оседают в деревнях. От природы им дано многое, но увы, не в прок – тут я с Графом полностью согласен.
   – Ну, так вот, – продолжает Граф. – Тогда очень многим не верилось в будущую мирную жизнь, и очень свежи были в памяти ужасы прежних времен.
   Да уж. Помнится, в Круглом даже сейчас, рассказывая о гигантомахиях тех времен, старики опасливо понижают голос.
   – К тому же на юго-западе маячил бастион зла, а здесь – на ближнем Севере – загадочный форпост Токрикан, о котором до сих пор известно мало, но то, что известно, внушает беспокойство. И вот поэтому в уплату за жизнь на этой земле тунгиры предложили пришлому народу построить подземные убежища на случай новых опустошительных событий, для себя и для всех живущих здесь.
   Граф останавливается перевести дыхание и продолжает. Описывает, как к договору подключились эльфы, потом кучка гномов с запада предложила свои услуги, и переходит к рассказу о строительстве. Эти загадочные не вручную здесь копали. «Делали они из дерева и железа, и других неизвестных материй чудовищ разных, и оживляли их своею силой и искусством», – а уж зверюги землю рыли, во всех смыслах. Вот у кого старику Ларбо поучиться бы! Он-то дальше слабосильных лошадей не продвинулся, хотя и старался. Это я по ходу дела вспоминаю, а Граф уже подходит к окончанию стройки. Итак, убежище готово, но, судя по обмолвке Графа, у эльфов возник раздор, как результат – стычки и трупы. Но это дело житейское, а дальше начинается самое интересное: часть эльфов вписала в договор свою обязанность охраны и обережения сооружений, конечно, вместе с другими участниками контракта. Но начинается «моровая язва», загадочный народ снялся и от греха подальше исчез, вестей не подавая, а тунгиры полегли почти все. А тут еще и эльфийская усобица разбушевалась – в лучших худших традициях светлого народа, и осталась от всей затеи только прекрасная, добротная, на века сделанная подземная страна, в которой некому и нечего было делать. Конечно, поначалу подземелья навещались, но потом наверху события всякие пошли, с запада поползли разные, то ли беглые, то ли новых земель ищущие. Про подземелье постепенно забывали, а пришлые так и вовсе не знали, и заботой угасающего – опять Граф не говорил это впрямую, но я понял – рода стало единственно недопущение под землю чужаков. А потом и это забылось, и лишь недавно всплыло давнее обязательство. И опять же, не все из вспомнивших решили двинуться его выполнять – теперь уже просто перекрыть вглухую все известные и неизвестные входы-выходы.
   – И теперь, – Граф говорит с горечью и безнадежностью, – это тоже стало невозможно, подземная страна полна урхов, которые идут с Севера. Мы не сдержали своего слова.
   Эк его разобрало, чуть не плачет. Я утешаю:
   – Ничего, ну что поделаешь. Вы же не могли такой горсточкой что-то серьезное сделать!
   – Не такая уж и горсточка живет здесь. Но ведь странно – те из нас, кто с Союзом Свободных Народов теснее всего дело имели, те и отмахнулись от древней клятвы. Да и весь народ эльфов равнины стал странным. Мы начали забывать прошлое, терять его. Тебе просто по природе своей не понять, как это страшно нам – терять прошлое. Ведь я тебе сейчас историю рассказывал, а сам почти этого не помню, только предания и песни. Сейчас ни для кого уже былое не ощущается как реальность и не может прийти в сейчас. Живем как подвешенные в тумане, который укрывает и то, что сверху, и то, что снизу.
   – Ладно, – говорю, – разберемся. Давай-ка сейчас попробуем, откроется стенка или нет.
   Граф берется а один камень, я расставляю руки а-ля распятие и давлю на свои два. Тупиковая стена без всяких скрипов и грохотов отъезжает в сторону, и за ней открывается все тот же надоевший до смерти коридор, ничем не отличающийся от предыдущих. Ход идет вниз, не разветвляясь и не поворачивая, а навстречу дует ровный поток теплого воздуха. А вот это нечто новое – ход остается той же высоты, но расширяется и заканчивается плоской стеной, в которой темнеют несколько круглых отверстий. Граф останавливается в нерешительности, и тут мне в ногу бьет камень из пращи. К счастью, на излете, синяк будет, и все. Из одного темного хода летит еще один камень, а из другого выбегают один за другим пятеро урхов. Граф толкает меня к ближайшему ходу, а сам пятится следом, натянув лук, но не спеша тратить стрелы – берет на прицел то одного, то другого, и врагам это отнюдь духу не придает. Таким порядком мы скрываемся в круглом ходу, и нас почему-то не преследуют. Пара поворотов, и наступает кромешная тьма, в которой слышен голос Графа: «Алек, сделай свет, пожалуйста», – я иду в его сторону, доставая зажигалку. Под ногой пропадает опора, как на краю пропасти, я пытаюсь взмахнуть руками, но одна из них еще в кармане, и дерг, который получается, довершает дело. Короткий полет, удар, мой вопль, я качусь в виде бревна под очень крутой уклон. Дальше – удар, на зубах вкус опилок, а из глаз искры, от которых, впрочем, светлее не становится. Осторожно поднимаюсь на склоне, опираясь на деревянную преграду, и наконец засвечиваю огонек. Крутой наклонный тоннель, он почти весь перегорожен дощатым щитом, я в него и въехал. Сверху голос Графа – мол, что со мною – вполне законный интерес. Отвечаю, надрывая глотку, что, мол, застрял, сейчас передохну и наверх полезу, только вот соображу, как это сделать. Для полного отдыха и комфорта я прислоняюсь к щиту, ерзаю, чтобы поперечина не так больно на хребет давила, и все сооружение с неожиданной легкостью валится вместе со мною вниз. В воздухе оно переворачивается, так, что я головой, а конструкция ребром входим в поток теплой воды. Выныриваю, бьюсь головой об щит, обплываю его и хватаюсь за край, потом вылезаю наверх, но все равно по пояс в воде. Светлячок продолжает булькать у меня в руке, и я вытаскиваю его на воздух осмотреть водоем. Осматриваюсь и чертыхаюсь в голос – никакой это не водоем. Речка это подземная и быстрая к тому же. Потолок мелькает мимо, я и разглядеть не успеваю. Несколько раз мой плот ощутимо бьет об стены, но потом все успокаивается, и меня просто несет вперед, а может, и назад – не знаю. Вода теплая, как в ванне – или в источнике, это вернее, от нее чуть заметно несет какой-то минеральностью. Наверное, у меня уже начался легкий ступор, я никакого страха не испытываю, хотя и понимаю, что стоит потолку опуститься до уровня воды, и мне каюк. Вместо страхов я прикидываю перспективы на будущее. Конечно, самый милый вариант – это сток в открытый водоем, но вода вверх течь даже здесь, наверное, не будет. Гораздо вероятнее подземное озеро – и к этому, похоже, идет, течение замедляется, а русло становится шире. Тут уже удары об стены не так страшны, я для экономии смеси гашу светлячка, и оказывается, что впереди намечается какой-то полусвет. Пологий поворот, и я, сидя по турецки на своем корабле, как на белом коне гордо въезжаю в весьма красивое место. Стены расходятся вширь и вглубь, а на потолке светящимися камнями точно выложены созвездия здешнего неба, со всеми мельчайшими звездочками и туманностями. Справа – и это меня радует больше, чем планетарий сверху – вдоль воды идет низкая каменная плита, пристань, и несколько скупо освещенных ходов от нее. Барахтаю руками, пеню воду, развожу волну – выглядит, конечно, смешновато, но своего добиваюсь. Мокрый и облезлый выползаю я на причал, а затем туда же выволакиваю и щит, тяжелый он оказался.
   Итак – пять круглых дыр, в них световые камешки на расстоянии метра в три друг от друга. Я прохожу вдоль всего причала, заглядывая в каждую, и естественно, ничего не вижу, после долгих колебаний выбираю вторую слева и иду по тоннелю. Долго иду, передохнуть успел и поспать немного, а потом ход под прямым углом загибается вверх. Я совсем уж собираюсь возвращаться, но замечаю небольшие скобы в вертикальной стене, и значит дальше есть куда лезть, иначе зачем они тут? Скобы тоже каменные, гладкие, как оплавленные, лезть удобно, и скоро дно шахты теряется из виду, как и не было. Редкая цепочка огней вверх, цепочка вниз – высота ощущается, но не пугает, нереальная какая-то. Даже и не знаю, на сколько я поднялся, когда шахта пересеклась с горизонтальным коридором. Они соприкасаются боками, и к отверстию ведет полукольцо все тех же скоб. Перекресток освещен тремя камнями, по нынешним нормам это весьма щедро. Лезть вверх мне надоело, и я перебираюсь к горизонтальному тоннелю, решив не забыть в случае чего и этот ход наверх. Тоннель тоже круглый, светляки так же редки, но стены не из плит, а монолит гранитный или там базальтовый. Как будто грубо выплавили основную перспективу, а потом где огнем, а где киркой довели до стандартного цилиндра. Я иду этой галереей, внимательно глядя под ноги – правильно делаю. Уже метров через двести предоставляется возможность упасть в шахту наподобие предыдущей, но я от этого уклоняюсь.
   Тоннель ведет все дальше и дальше, время от времени изгибаясь и меняя цвет стен – был беловато-серый, потом какой-то коричневый, а теперь красно-серый с черными прожилками и потеками. Впереди брезжит свет чуть поинтенсивней того, что тут у меня, и метров еще через сто я добираюсь до конца тоннеля. Вырубленный в скале объем, безо всяких там украшений и песчаных полов – грубый куб пустого пространства с неизбежными камнями в стенах и потолке, а я в нем как мышь в глиняном горшке. В левой стене круглое отверстие раза в два пошире моего хода, и в правой такое же, только квадратное, а напротив чуть ли не в половину высоты могучая затворная плита, никак не замаскированная, и надпись на ней эльфийская, а может просто буквами ихними. Вот где бы Граф пригодился, да где он теперь – грустно вспоминать! Хотя чего грустить, он в отличие от меня с голода не помрет, а вот у меня провизии – полфляги вина да воды полная. Как Граф ключевые камни-то искал? Логическая мысля: раз эта плита не спрятана, значит, и они должны быть на виду. Ищу, но вместо этого выясняю, что и мой ход, и большой круглый тоннель – он вниз направляется – имеют свои двери, причем моя исправно управляется отсюда, из камеры, а у наклонного хода что-то не то. Камень я нашел, но плита не сдвигается ни на волосок, как заклиненная. Итог – дорога только в квадратный проход. Он буквально через несколько шагов переходит в короткую лестницу с огоньками в ступенях, очень красиво это глядится. Она кончается, снова короткий коридор, и яркий свет, просто ослепительный после долгих скитаний в полутьме. Это еще одна подземная полость, и от выхода коридора дорожка ведет к небольшому балкончику. Подхожу, гляжу вниз – и сразу такое количество впечатлений, что приходится несколько минут приходить в себя и оценивать обстановку. Наконец-то я понял, что такое действительно огромный зал. Его потолок уходит в непроглядную даль, и его поддерживают могучие колонны, они как и потолок красно-черные и усыпаны световыми камнями. Но самое впечатляющее внизу. Насколько хватает глаз – это озеро, чистейшая и прозрачнейшая чуть зеленоватая вода. А в глубине лежат, уходя в бесконечность навалом страхолюдные создания, от вида которых у меня волосы то ли дыбом встают, то ли просто башка вспотела, по причине отсутствия зеркала не разобрать. Чуды-юды лежат неподвижно, глаза закрыты, и никто на меня внимания не обращает, вообще никакого движения не заметно, и это успокаивает. Звери разные. В размерах – от великанов со слона до таких, что на руки можно взять, если б не так противно было. Есть с четырьмя ногами, есть с шестью, а есть и вовсе без ног – вон справа из мешанины этакой дугой выпирает змея с мой рост толщиной, а уж о длине и думать не хочется. Весь этот паноптикум уходит вдаль, в белое сияние, в котором ничего не разобрать. Кажется, этих трупов здесь столько, что можно этим зверьем всю Эа заселить, и пол-Земли впридачу. И все они какие-то неуклюжие, угловатые, грубовато сделанные… Сделанные? А ведь и правду, это же наверняка та самая строительная техника оживленная, что лабиринты эти рыла. Значит, согнали ее сюда и водой залили, на всякий случай.
   Я иду вдоль стены зала – балкон опоясывает его на почтительной высоте. Это кладбище – или склад – кажется бесконечным, это, естественно, не так, но велико оно очень – только часа через полтора начинает виднеться вдали противоположный конец. От закругления балкона вниз к воде ведет лестница, и еще квадрат коридора есть. Спускаюсь вниз, и под балконом оказывается большая-пребольшая затворная плита, а снизу к ней крутым уклоном подходит дно или, если угодно, пол зала. От воды исходит еле заметный кисловатый запах, он настораживает, но одновременно и кое-что объясняет. Чтобы убедиться окончательно, я провожу неприятный эксперимент: надрезаю кожу на руке и свешиваюсь так, чтобы кровь попадала в воду. Как и следовало ожидать, упавшие капли не растуманиваются, а медленно катятся вниз, в глубину, маленькими красными шариками. Отсюда мораль – если уж впереди будет тупик непроходимый, выхода совсем никакого, то надо будет сюда доползти и в эту воду ухнуть. Тогда будет хоть какая-то возможность, что когда-нибудь эту водичку спустят, и кто-нибудь умелый мне в себя прийти поможет. И это буду действительно я, безо всяких подвохов вроде смещения типа и палитры.
   Это на крайний случай, а пока я перевязываю руку куском рубахи – одни лохмотья остались – предварительно смочив ее чуть-чуть в этой воде, чтобы порез быстрей зажил. Полутемный коридор проходит через такую же кубическую камеру, как перед входом в зал, потом идет дальше и оканчивается дверью-тупиком, перед которой лежит иссохший труп краболова. Лежит эта мумия спиной вверх и головой к выходу – наверное, добрался до тупика и силы последние истратил, а может быть, и еще что-то. Я без особого труда нахожу ключ-камень, жму на него, толку никакого. Либо неверно что-то делаю, либо время не пришло. Если даже и не откроется, у меня в запасе две вертикальных шахты и подземная река, только сил на все, видать, не хватит… Пока так – прилягу я поспать и время от времени буду пробовать открыть дверь. Сосед, я думаю, мешать не будет.
   Проход открывается с пятой или шестой попытки – я не считал, все больше боролся с гастрономическими фантазиями, с переменным, впрочем, успехом. Коридор продолжается все в том же стиле, и очередной изгиб ярко освещен снаружи. Я почти уверен, что там очередная свалка, ан нет. Зал поменьше и без колонн, а потолок не плоский, а куполом. Весь его низ – это нагромождение камней и обломков скалы, и вход выводит к одному из них – широкой скале, лежащей плашмя. Каменный беспорядок воронкой сходит вниз, она наполовину залита водой, а на дне ее – внушительная груда светящихся камней, их сияние глаз не слепит, хотя свет яркий и мощный. Черные тени лежат на камнях, и не различить, где щель, а где ногу можно поставить. Картина совершенно чарующая, я лезу поближе к этому сияющему холму, хотя вода в озерце наверняка та самая… Так. Вода действительно та самая. Вон, у самого берега гном лежит, а вон орк с дыхательной трубкой, по грудь успел зайти, поди ж ты! У самого подножья кучи человек могучего сложения, и лодка его кожаная на каркасе рядом, и черпак с длинной ручкой – не иначе паров надышался. Я озеро обхожу, вернее, облезаю по камням – ого! Целый пантеон: и люди, и гномы, и гоблинская порода разнообразная, только эльфов здесь нет, пожалуй, а может, я не увидал. Но если тут народу столько, значит, и дорога сюда сравнительно недолга, а недолга сюда – недолга и отсюда. В соответствии с этим заключением я оглядываю стены зала и вскоре обнаруживаю отверстие в стене, добираюсь туда и окрыленный надеждой забираюсь туда. Тоннель квадратный, светлячки редки, стены гладкие. Ход делает несколько зигзагов, и наконец первое разветвление, при виде которого сердце начинает стучать, екать и прочими способами выражать положительные эмоции. Дыра в стене неправильной формы, явно битая вручную, и на стене – следы безуспешных попыток выковырять ближайший свет-камень. Я лезу в этот отросток – да, комфорта здесь поменее. Всяческие углы, выступы, освещение, конечно же, отсутствует – вновь к помощи зажигалки прибегнуть пришлось. Это помогает, но не очень, моя голова украсилась великолепным синяком после встречи с неотбитым куском породы, свисавшим сверху. Наверное, это был разведывательный шурф какой-нибудь каменоломни, это я так предполагаю, и оказываюсь прав.
   Ход приводит в выработку с низким потолком и столбом-подпоркой посередине. Я долго брожу по ней, пока не уясняю, что и как. Добывали здесь пронзительно-желтый мрамор, целик весь из него, а когда запас истощился, начали искать дальше. Мрамор рубили на плиты и вытаскивали наружу, и по следам волокуш вполне можно держать нужное направление. Пол то с остатками желтизны, то просто из серого камня, и на нем в качестве мусора валяются множество очень для меня ценных вещей. Например, недогоревший факел – я его поджигаю плевком, а потом наконец гашу зажигалку, в ней теперь только три полновесных заряда осталось. В свете факела обнаруживается кожаный передник, который буквально рассыпается в прах, когда я его пытаюсь взять, сломанное кайло на трухлявой рукоятке, и совсем еще крепкий, хотя и немного драный полуплащ-полухалат с шестью разрезами от низу и до чуть пониже пояса. Здесь холодно и сыро, и я, немного поколебавшись, натягиваю на себя эту одежду. На рукаве оказывается рисунок, больше всего похожий на молодой месяц с трещиной на вогнутой стороне, а на спине, как я раньше посмотрел – круг, в нем склон горы с пещерой в нем – так я пиктограмму понял – и надпись всеобщими буквами «УСМУН КОНРИ». Забавно будет, если это значит что-нибудь вроде «стрелять без предупреждения». Но хватит заниматься маскарадом – пора на волю, я не сомневаюсь, что широкий ход выведет меня под небо. В одной руке у меня кайло, на случай, если выход заколочен, в другой факел, он чадит и имеет явное намерение погаснуть, но пока держится. Магистральная дорога идет прямо, пересекает еще одну разработку, с двумя столбами, и ведет дальше, в гору. На стенах в дырках торчат огарки, но они такая гниль, что их поджечь никак не удается – они здесь, видимо, со времен работ торчат, а вот мой факел валялся сравнительно недолго.