образчиком, выжидая, когда тот опустится пониже, Найл заметил, как на
том конце заливчика всколыхнулось что-то красное. Вначале подумалось,
что это очередная креветка, но когда существо полностью выбралось на
свет, он догадался по трепещущим щупикам, что это крупное ракообразное,
омар. Какую-то секунду выбраться из пещеры наружу омару мешали
собственные габариты. Симеон моментально отреагировал на тревожный окрик
Найла и отпрыгнул туда, где помельче. Гигант последовал за ним с
удивительным проворством; когда Найл помогал Симеону выбраться из воды,
клешня ракообразного чиркнула Симеону по ноге.
Вид выбирающегося из глубины заливчика чудища ошеломил Найла, оно
напоминало крупного скорпиона. Но Симеон не растерялся; когда омар
выбрался на гладкий камень, он взмахнул мачете и резко, со всей силой
рубанул. Упавшая к ногам Найла отделенная клешня судорожно впилась в
камень, моментально треснувший, будто орех. Симеон опять взмахнул
мачете, на этот раз примеряясь к глазам; но омар уже бросился наутек.
Симеон оглядел свою правую голень: сорванная кожа болталась лоскутом,
обильно текла кровь. Однако более близкое изучение показало, что рана не
так уж и опасна. Клешня защемила и надорвала только кожу, недостаточно
поверхностно. У Симеона, как видно, все было предусмотрено для такого
оборота дел. Он вынул из кармана рулончик бинта и сноровисто обернул
себе лодыжку. Найл тем временем зачарованно разглядывал клешню, которая
все еще смыкалась и размыкалась. Длины в ней было почти метр, а силы,
видно, достаточно, чтобы отсечь человеческую ногу. Когда она
окончательно успокоилась, Найл попытался ее поднять; на это понадобились
обе руки. Симеон мрачно ухмыльнулся:
- В суму ее. Приготовим на завтрак.
В суму она, естественно, не влезла - пришлось нести, придерживая
обеими руками. До лагеря оставалось еще с полкилометра, но уже и с этого
расстояния можно было догадаться, что кто-то разжег костер: вверх
тянулся призрачный столб дыма. Столб стоял в воздухе вертикально.
- Ветер стих, - определил Симеон. - Я так и думал.
Они повстречались с Манефоном, идущим от ручья с флягой чистой воды.
Взобравшись на пальму, Уллик стряхивал вниз гроздья фиников. Доггинз
расстелил внизу одеяло, приспособив его вместо скатерти, и насекал от
длинной белой булки толстые ломти хлеба. Увидев креветок, он весело
крякнул и потер руки:
- Любимое лакомство. Только такие большие, ни разу не видел. - При
виде клешни у него распахнулись глаза. - Да чтобы их сготовить, целый
день понадобится!
- Ну, прямо-таки, - Симеон хмыкнул.
Брошенная туда, где самый жар, клешня засипела, наружу, пузырясь,
стала вытесняться вода. Тем временем в горячие угли вокруг понатыкали
креветок, забросав сверху сучьями. Через полчаса с них счистили
почерневшие раковинки и стали есть мясо с маслом и солью. Найл
определил, что никогда прежде не ел такой вкуснотищи, и с жадностью
уплел целых две штуки. Где-то через час, когда огонь превратился в
тускло горящие угли, клешню выгребли из костра, сгрузили на одеяло и
отволокли к морю. Вытерпевшая огонь оболочка треснула, едва ее бросили в
воду. Найлу удалось отколоть кусочек, чтобы морская вода, проникнув,
охладила внутреннюю часть. Когда клешня остыла достаточно, чтобы взять в
руки, ее отнесли назад в лагерь, где Симеон расколол панцирь камнем и
поделил мясо между едоками. Найл мысленно упрекнул себя, что пожадничал
и съел две креветки: мясо омара было ничуть не менее сочным и вкусным,
но желудка не хватило и на полпорции. Симеон каждый кусок сглатывал с
сосредоточенной решимостью; было видно, что ему доставляет заметное
удовольствие поглощать хищную конечность, едва не лишившую его ноги.
Когда закончили завтрак, запив его ароматным отваром из трав, Симеон
нашел плоский камень и орудуя им как молотком, начал один за другим
вскрывать серые шипастые шарики. Под оболочкой в них содержался мягкий
белый плод с особым терпким запахом, от которого ело глаза. Когда
разобрали шарики, всем было велено раздеться донага и натереться с
головы до ног. Сок, въедаясь, ощутимо покалывал, а в местах понежнее так
и вообще жег. Доггинз, когда ему было велено натереть лысую макушку,
скорчил кислую мину.
- А надо?
- Необходимо. Вечер еще не наступит, ты уже спасибо скажешь.
Доггинз, пожав плечами, подчинился.
Симеон отодрал приставший к ноге бинт и выжал сок белого плода на
рану, стиснув при этом зубы от боли. Но когда он втер остаток сока в
пораненную плоть, а затем вытер рану пучком травы, кровотечение внезапно
прекратилось, а рана буквально на глазах затянулась и побледнела;
очевидно, сок обладал мощными целебными свойствами.
Манефон поглядел на солнце, стоящее высоко в небесах.
- Ну что, пора трогаться?
Перематывающий рану чистым бинтом Симеон неожиданно покачал головой.
- Нет. Первый урок, который необходимо затвердить в Дельте: никогда
не спешить. А теперь послушайте, - он оглядел всех поочередно. - Это
относится ко всем, так что присядьте на минуту и выслушайте. Если хотите
выбраться отсюда живыми, надо обязательно вникнуть и запомнить
следующее. Постарайтесь уяснить, что растение никогда не спешит. Ему
принадлежит все время, существующее в мире. Поэтому в Дельте, если
хотите выжить, постарайтесь уподобиться растению, хотя бы мыслями.
И вот еще что. Вы, может быть, не поверите, но растения способны
читать людские мысли. Каким образом? Допустим, когда вы чувствуете себя
усталыми и уязвимыми, они знают, что вы устали и уязвимы. Поэтому в
Дельте первым делом необходимо затвердить: надо научиться мыслить
соответствующим образом. Если этого не получится, есть риск остаться
здесь навсегда.
- Но уж жнецы-то наверняка помогут нам сладить со здешней нечистью? -
спросил Милон.
- Возможно. Но, к вашему сведению, Дельта напоминает единый живой
организм. Она, судя по всему, ничего не имеет против этого, - он указал
на мачете, - но если мы станем прокладывать путь огнем, думаю, ей это не
понравится. Я не говорю, что знаю наверняка, но почти уверен, что это
именно так, - он посмотрел на Доггинза.- В этих местах сила ума
неизмеримо действеннее, чем сила огня.
- Тебе о Дельте известно гораздо больше, чем любому из нас, - заметил
Доггинз. - Поэтому твое дело указывать, а наше - выполнять.
- Возражать не стану. Итак, прежде всего: ветра нет, и шары нам ни к
чему. То есть, отправляться придется пешим ходом. Дельта из конца в
конец составляет миль семьдесят. То, что мы ищем, находится примерно в
центре, а я там никогда не был. Единственное, что мне известно, это
насчет места, где должны сливаться две реки. Но лучше всего держаться
ближе к холмам, там не так опасно. Чем выше поднимаешься, тем
безопаснее. Единственная дополнительная опасность на высоте в
полкилометра - это дерево-душегуб.
- Никогда о таком не слышал, - вслух заметил Манефон.
- Ты вообще мало что слышал о деревьях и травах Дельты. Новые виды
там, похоже, плодятся с каждым днем, и у них даже нет названий.
Дерево-душегуб внешне напоминает другое дерево, которое я называю
гадючьей ивой. С нее гирляндами свисают покрытые мхом лианы, и внешне
она вполне безобидна. Но вот лианы дерева-душегуба выжидают, пока ты
подберешься к ним вплотную, а затем хватают тебя, будто щупальца. На
душегубе растет меньше мха. Вы скоро научитесь распознавать различия.
- Как насчет реки? - задал вопрос Манефон. - По ней можно идти на
плоту?
- Пожалуй, да, хотя там полно песчаных банок и заводей с жидкой
трясиной. Но, помимо прочего, в ней также водятся здоровенные водяные
скорпионы, способные перевернуть любую лодку или плот. Да еще и
плотоядные стрекозы - мерзкие - челюсти такие, что запросто отхватят
руку. Поэтому я считаю, что безопаснее будет держаться ближе к холмам.
Еще надо остерегаться крабов-хамелеонов. Они имеют привычку караулить в
засаде под листьями болотной орхидеи, а клешни у них ничуть не меньше,
чем у омара, которого, мы сейчас съели.
- Я так, на всякий случай... - подал голос Уллик, - но не лучше ли
будет дождаться спокойного попутного ветра и отправиться на шарах?
- И такое возможно, - Симеон поглядел на Доггинза, - Но ждать
придется дни, а то и недели. Доггинз покачал головой:
- Нет, давайте-ка лучше не будем. Если высиживать здесь, можно в
конце концов дождаться смертоносцев. Симеон солидарно кивнул.
- Согласен. Поэтому остается только решить, что именно взять с собой
в дорогу. Всю свою поклажу мы унести не сможем. Нам бы не мешало
двигаться налегке и по возможности быстро.
Опорожнили на землю содержимое холщовых мешков. В основном там
оказались съестные припасы - по большей части, в плотно закрытой
деревянной посуде - и целебные снадобья. Были еще мачете с длинными
кривыми лезвиями - каждое при ремне - и небольшие, но очень острые
тесаки. Помимо того, имелись парусиновые ведра и легкие ранцы.
- Хорошо, - подытожил Доггинз. - Пусть каждый сам решает, сколько и
чего ему нести. Но постарайтесь много не набирать.
Найл уложил в ранец несколько лепешек, жбанчик с медом, кусок
вяленого мяса и бутылку золотистого вина. Упаковал также бинты и тесак.
Балахон с меховой опушкой, в котором добирался сюда, пришлось оставить:
для Дельты не годится, слишком теплый. Вместо него облачился в одежду из
грубой мешковины. В одном кармане у него лежала раздвижная трубка, в
другой - свернутая в цилиндрик тонкая металлическая одежка из Белой
башни.
Оставлять мешки на земле было бы опрометчиво: непременно нагрянут
любители поживиться. Поэтому мешки крепко завязали, а Уллик,
вскарабкавшись с концом веревки на высокое дерево, поочередно втянул их
к себе и надежно прихватил к столу. Во избежание случайностей, полотнища
шаров, свернув, тоже привязали к нижним сучьям, чтобы не унесло сильным
ветром или высоким приливом.
В озерцо с порифидами Найл опустил целую колбу личинок, и был
отблагодарен таким щедрым "ароматом", что невольно попятился, уяснив
однако, что существа таким образом выражают одобрение. Море было столь
безмятежным, а берег мирным и приветливым, - с трудом верилось, что они
вот-вот вступят в наиопаснейшее из мест.
Когда отправились в путь, солнце близилось к зениту, и жара начала
угнетать. Вслед за Симеоном они взошли на один из песчаных холмов и
ненадолго остановились, озирая под словесные пояснения предводителя
очертания Дельты. Несмотря на то, что солнце было уже высоко, над
серединой низменности одеялом висел туман, сквозь который различались
обе реки, идущие с юга-востока и юга-запада, хотя . место их слияния
было скрыто в космах сельвы. Умещенный меж реками холм был также скрыт
туманом. Яркий свет полуденного солнца обнажал прихотливый узор,
образуемый различными оттенками зеленого цвета в центральной
низменности. Лесистые холмы также красовались узором, но здесь
преобладали голубоватые тона. Симеон указал на восток.
- Попробуем-ка подобраться ближе к вершине холма, где деревья растут
не так густо. Там прохладнее, и не так опасно.
Манефон кивнул на лесистые холмы к западу:
- Там, по-моему, склоны положе.
- Да, но, двинув туда, придется пересекать реку, а я не хочу
рисковать.
Поляну с мечевидными кустами они обогнули; Симеон объяснил, что
желает избежать похожей на водокрас растительности из-за ее
наркотических свойств. Но не успели пройти и полумили, как впереди
открылся роскошный ковер из глянцевитых листьев, устилающий лесистый
склон насколько хватало глаз. Выхода не было - разве что повернуть
обратно или на север, к морю, что в конечном итоге вывело бы их на
песчаный обрывистый берег, поросший песколюбом.
- Думаю, если идти быстро, то можно рискнуть. Но постараемся
придерживаться как можно ближе северного края. Если кого потянет ко сну,
сообщать немедленно..
Двинувшись по богатому ковру, напоминающему цветом плющ, они со все
возрастающей силой начинали чувствовать мыльный, лекарственный запах;
башмаки покрывало белое пенное вещество, испускаемое из сломанных
стеблей. Ожидая, что вот-вот начнет одолевать сонливость, Найл
несказанно удивился, ощутив, что его, напротив, будто покачивает изнутри
от прибывающей энергии. Запах показался настолько привлекательным, что
он чуть не соблазнился сунуть палец в пенистый, мыльный раствор и
попробовать на вкус, но вовремя сдержался.
Вскоре стало ясно, что этот душевный подъем - не что иное, как
возросший контроль над собственным телом; такой вывод он сделал, едва
повернул медальон. Рассудок, разом посвежев, ярче впитывал окружающее;
тело налилось силой, так что и заплечный мешок, и оттягивающий плечи
футляр со жнецом, перестали вызывать потливость.
Очевидно, и другие испытывали примерно то же самое: вон как Уллик
тараторит без умолку, приставая ко всем, чтобы оценили красоту цветов,
проглядывающих среди глянцевитых листьев.
До подножия холма оставалась примерно миля. Манефон, вытянув руку
наискосок, указал на приметную прогалину, где деревья, похоже, были
тоньше - не исключено, что там начиналась идущая вверх тропа.
- Может, разумнее будет пройти верхом, вон там? Симеон, как ни
странно, согласился:
- Да, я думаю, это значительно ближе.
Через пять минут вокруг уже простиралось море листьев, напоминающих
лепестки водокраса. Глубоко вздохнув несколько раз, Найл изумился
пьянящей медвяности воздуха, от которого в голове мягко плыло, и млело
сердце. Ощущение было таким приятным, что Найл решил посмотреть, можно
ли его усугубить еще и медальоном. Он полез себе под тунику и повернул
его выпуклой стороной внутрь.
Эффект заставил поперхнуться; затылок пронзила вопиющая боль, и
ощущение благополучия кануло так же внезапно, как теряется в тучах
солнце. Вес за плечами словно удвоился. Первым желанием было отвернуть
медальон, но не успев еще дотянуться, Найл передумал. С чего бы вдруг
медальон разрушает чувство ясности и самообладания вместо того, чтобы их
усиливать? Найл сосредоточил ум, отогнав головную боль. От этого стало
еще хуже: он начал испытывать головокружение и удушье, ноги сделались
как каменные. Соблазн повернуть медальон в прежнее положение стал просто
неодолим, рука сама потянулась под рубаху. В этот миг необъяснимый
импульс упрямства заставил поколебаться; показалось почему-то, что до
избавления остается всего ничего, и Найл намеренно пересилил тошноту и
удушье. Прошлый опыт подсказывал: перетерпеть тяжесть, и мука исчезнет
сама собой.
Все именно так и произошло. Голову сдавило так, что глаза,
показалось, сейчас вылезут из орбит; и вдруг разом наступило облегчение.
Правда, ноги оставались, словно ватные, и дышать было все так же трудно.
Найл с замешательством понял, в чем тут дело. Эйфория нагнеталась не
дурманом растений, а странной жизненной силой, пронизывающей Дельту.
Каким-то неведомым образом растение способно было скапливать и
передавать эту энергию, используя свет, отражающийся от глянцевитой
поверхности листьев. Сознавая теперь, что именно происходит, Найл мог
различать, что их со всех сторон обдает тот же искрящийся энергетический
душ, который он наблюдал над цветами за окном у Доггинза. И сейчас они
вдыхают эту энергию так же, как дурманящий аромат растения. Поскольку
напор энергии был гораздо сильнее, чем аромат, наркотик ни на кого не
действовал. Но с чего вдруг растение нейтрализует свой же дурман?
Ответ не заставил себя ждать. Спустя несколько секунд тараторящий без
умолку Уллик вдруг осекся на полуслове и, остановившись, обвел своих
товарищей ошалелым взором. Едва Доггинз успел спросить: "В чем дело?",
как он заведя глаза, свалился к их ногам с побелевшим враз лицом. Найл
не мешкая нагнулся и приподнял ему голову. Лицо Уллика уже испачкала
молочно белая пена.
У остальных вид был тоже бледный, усталый. Заметив, что Доггинз часто
моргает, с трудом превозмогая осоловелость, Найл понял, что к чему.
Просто растение перестало передавать искры жизненной силы, оставив их на
милость наркотических паров. .
Найл стащил с Уллика заплечный мешок и подал Милону.
- Жнец отдай Симеону, а сам неси мешок,- повернулся к Манефону.-
Помоги-ка поднять. Придется его нести.
У Манефона вид тоже был не ахти какой, но он держался за счет
недюжинной физической силы. Не говоря ни слова, он нагнулся, подхватил
Уллика под мышки и поднял на ноги. Затем взвалил его обмякшее тело себе
на широченное плечо.
- Надо поспешать. Давайте возьмем вон туда,- он указал в направлении,
где лес подступал ближе всего. Они двинулись полным ходом, топча ломкие
стебли. Пробирались тяжело, с одышкой. Впечатление было такое, будто
растительность нарочно цеплялась за щиколотки. В глазах переливчато
рябило, и вообще самочувствие было, как у пьяного, к которому уже
подступает похмелье. Вперед гнало единственное желание достичь кромки
леса и выбраться из этой льнущей глянцевитой зелени, чей медвяный аромат
казался теперь отвратительным.
И тут неожиданно идти стало легче. Оказывается, под ногами был уже
упругий дерн, а до деревьев оставалось не больше сотни метров. Найл
бросил на землю заплечный мешок, сам сел, стиснув голову между колен.
Манефон сронил с плеча Уллика и сам рухнул ничком на траву. Последним из
ядовитой зелени выдрался Доггинз; выйдя на дерн, он потерял равновесие и
упал на все четыре. Затем высвободился из лямок своего ранца,
перевернулся на спину и замер, раскинув руки.
Так они пролежали, вероятно, минут десять, пока не стала досаждать
полуденная жара. Тогда Найл кое-как вынудил себя перебраться под сень
ближайших деревьев. Вскоре его примеру последовали остальные; Уллика
перетащил Манефон, подхватив под мышки. Найл присмотрел невысокое дерево
с гладким серебристым стволом и сел, привалившись к нему спиной. Крона
из широких - в ладонь - зеленых и красных листьев затрепетала, словно
сквозь них прошел ветер. Закрыв глаза и успокоившись, Найл ощутил
бодрящую, живительную свежесть, как если б сидел под брызгами
благодатного водопада. Раскрыв глаза, он понял, что дерево способно
сеять брызги жизненной энергии, как та дурманящая трава.
Теперь было уже ясно, что это признак опасности: энергия излучается,
чтобы они раскисли и, в конце концов, забылись сном. Настороженный такой
догадкой, он стал тщательно следить за происходящим. Ветви дерева из
тех, что подлиннее, крадучись, нагибались к земле - страшновато, все
равно что следить за осторожными движениями охотящегося животного.
Однако палец считай что на спусковом крючке, так что можно еще и чуть
повременить, посмотреть, что будет дальше. Ветви клонились все ниже и
ниже, почти уже касаясь земли; вокруг образовалось подобие зеленого
шалаша, свет через который едва просеивался. И тут Найл почувствовал,
как гладкая кора, на которую он облокотился, начала чуть подрагивать,
словно пробуждаясь от сна. Рельеф коры менялся на глазах: была гладкой,
а тут вдруг стала покрываться мелкими дырочками. Через несколько секунд
послышалось негромкое шипение, как при утечке газа, и Найл почуял
приятный аромат, от которого по телу прошел благостный трепет. Он словно
навевал видения широких травянистых долин, дымчатых холмов. Следом нашла
блаженная расслабленность, появился соблазн лечь на траву и заснуть. Но
Найл, пересилив себя, сел и на четвереньках выбрался из зеленого шалаша,
легко разведя в стороны кончики ветвей. Снаружи, оказалось,
действительно, ни дать ни взять зеленый шалаш. Узорчатые листья лежали
друг на друге внакладку; очевидно, чтобы предотвратить утечку
наркотического газа. Найл стоял и смотрел, как ветви, медленно
размыкаясь, поднимаются с земли. Минут через пять дерево приняло свой
прежний вид, выпрямившись как ни в чем не бывало.
Остальные лежали с закрытыми глазами, очевидно, вдыхая со сном одурь
наркотического растения; сень ветвей над спящими выглядела обнадеживающе
спокойно. В голове у Найла мелькнула мысль. Ухватив за запястья Уллика,
он поволок его под дерево с серебристой кроной. Он опер его спиной о
ствол, а сам сел рядом. Ветви встрепенулись, и через несколько секунд
облако живительной энергии облекло их, словно искристая водяная пыль.
Уллик пошевелился и открыл глаза. Некоторое время взгляд его блуждал,
наконец, он с блаженной улыбкой возвел глаза на Найла.
- Как я сюда попал? - с веселым недоумением спросил он.
- Тебя притащил Манефон.
- Вот молодчина, - голос Уллика звучал вполне нормально.
Пока Найл объяснял, ствол начал уже испускать дурманящий газ, а ветви
склонились к земле. Уллик был так увлечен, что ничего не заметил. Когда
Найл обратил его внимание, что они упрятаны под зеленый ствол, он
огляделся с некоторым удивлением.
- Что оно задумало?
- Наверное, слопать нас. Можешь оставаться и выяснить досконально,
если желаешь.
Когда выбирались из-под ветвей на дневной свет, Найл успел заметить,
что взгляд у Уллика ожил, и бледность сошла с лица. Сам он окончательно
избавился от томной вялости - вообще чувствовал себя так, будто только
что пробудился от долгого освежающего сна.
Он подошел и растолкал Симеона. Лицо у него было землисто-серым,
отчего резче выделялись морщины. Попытавшись сесть, тот застонал.
- Как тебе это дерево? - указав, спросил его Найл.
- Никак. А что? - взгляд у Симеона был квелый, равнодушный. Найл
рассказал о том, что произошло.
- И с тобой ничего, все нормально?
- Абсолютно,. Единственно, надо выбираться из-под ветвей до того, как
оно начнет усыплять. Ты попробуй.
Симеон не стал противиться, когда ему помогли подняться на ноги, по
дороге к дереву его приходилось поддерживать. Через несколько секунд их
уже обливал душ бодрящей животворной силы. Симеон протяжно вздохнул и,
откинувшись головой о ствол, задышал глубоко и мирно. К тому времени как
ветви склонились к земле, он спал. Но лицо уже не было таким изнуренным.
Уллик потряс его за руку:
- Пойдем, пора выбираться!
Симеон, вздрогнув, очнулся и без особой охоты последовал за ними
наружу; выбравшись, с зачарованным видом остановился и наблюдал, как
медленно расправляются ветви. В их движении было что-то гипнотическое -
плавное, неспешное, сразу и не углядишь.
- Но для чего оно ему? - спросил Уллик.
- Вот тебе и ответ.
Симеон зажал между пальцами кончик ветки. Кончик был упруго податлив,
а оканчивался тугой шишечкой. Когда Симеон ее сжал, шишечка открылась,
образовав крохотный круглый зев.- Это, видно, кровосос,- он печально
покачал головой.- Какая жалость. Такая красота, и вместе с тем такое
коварство.
- Что там еще? - донесся голос Манефона. Он сидел с разбитым видом,
сжав голову ладонями.
- Насколько мне известно, у него нет названия.
- Назвать бы его иудиным деревом,- заметил Уллик. Симеон угрюмо
хмыкнул.
- Это относится практически к любому порождению Дельты,- он нагнулся
и потряс Доггинза. - Проснись. Нам надо кое-что тебе сообщить.
Найл стоял и со стороны наблюдал, как Манефон, Доггинз и Милон (к ним
не преминули прибиться и Уллик с Симеоном) приходят в себя под
живительным душем энергии иудина дерева. Сам он не испытывал желания
снова лезть под крону - так же бессмысленно, как набивать пищей сытый
желудок. Загадочная сила Дельты заряжала лишь до определенного уровня;
сверх этого заботиться о себе приходилось уже самому.
Солнце начинало постепенно клониться к западу; судя по всему,
примерно четвертый час пополудни. Когда начали надевать мешки, Симеон
сказал:
- Прежде чем идти дальше, надо определиться. Вы уже поняли, что
представляет собой Дельта. Стоит ли на самом деле продираться сквозь
сельву? Может, разумнее будет вернуться в лагерь и дождаться для шаров
попутного ветра?
- Я за то, чтобы идти! - вклинился Уллик. Симеон оставил его слова
без внимания, взгляд был устремлен на Доггинза. Тот хмурился, закусив
губу.
- Ты считаешь, может статься, что в какой-то момент нам жнецы не
помогут? Симеон пожал плечами.
- Кто его знает. В общем-то, трудно такое представить, - он
сопроводил слова медленным кивком.
- Вот именно. В таком случае, полагаю, надо идти дальше, - он
огляделся. - У кого какое мнение?
- Идем дальше! - в один голос сказали Манефон, Уллик и Милон.
- Найл?
- Мне кажется, - сказал Найл, - сейчас лучше вернуться, а завтра
выйти с рассветом.
- Симеон?
- Я согласен с Найлом.
- Двое против четверых, - подытожил Доггинз. - Так что, идем дальше.
- Очень хорошо, - чуть пригнул голову Симеон. Но было заметно, что
решение его беспокоит.
Теперь первыми по тропе, ведущей на холм, шагали Доггинз и Милон.
Шипастая поросль росла густо, но деревья отстояли друг от друга, поэтому
пускать в ход мачете приходилось редко. Склон был крутой. Благо, тень от
деревьев смиряла несносную жару - где-то после часа ходьбы стало ощутимо
прохладнее. Невольно бросались в глаза перемена в характере
растительности. У подножия холма наблюдалось удивительное разнообразие;
на первый взгляд казалось, что там вообще нет ни одного одинакового.
Найл также обратил внимание, что деревья словно сознают присутствие
людей: стволы тихонько, но вполне заметно подергиваются, когда они
проходят мимо, а ветви нервно шевелятся, как на слабом ветру. Пока
взбирались, разнообразия поубавилось, а стволы стали толще, кряжистее.
Подлесок в целом смотрелся обычно, как и на других участках; контраст
том конце заливчика всколыхнулось что-то красное. Вначале подумалось,
что это очередная креветка, но когда существо полностью выбралось на
свет, он догадался по трепещущим щупикам, что это крупное ракообразное,
омар. Какую-то секунду выбраться из пещеры наружу омару мешали
собственные габариты. Симеон моментально отреагировал на тревожный окрик
Найла и отпрыгнул туда, где помельче. Гигант последовал за ним с
удивительным проворством; когда Найл помогал Симеону выбраться из воды,
клешня ракообразного чиркнула Симеону по ноге.
Вид выбирающегося из глубины заливчика чудища ошеломил Найла, оно
напоминало крупного скорпиона. Но Симеон не растерялся; когда омар
выбрался на гладкий камень, он взмахнул мачете и резко, со всей силой
рубанул. Упавшая к ногам Найла отделенная клешня судорожно впилась в
камень, моментально треснувший, будто орех. Симеон опять взмахнул
мачете, на этот раз примеряясь к глазам; но омар уже бросился наутек.
Симеон оглядел свою правую голень: сорванная кожа болталась лоскутом,
обильно текла кровь. Однако более близкое изучение показало, что рана не
так уж и опасна. Клешня защемила и надорвала только кожу, недостаточно
поверхностно. У Симеона, как видно, все было предусмотрено для такого
оборота дел. Он вынул из кармана рулончик бинта и сноровисто обернул
себе лодыжку. Найл тем временем зачарованно разглядывал клешню, которая
все еще смыкалась и размыкалась. Длины в ней было почти метр, а силы,
видно, достаточно, чтобы отсечь человеческую ногу. Когда она
окончательно успокоилась, Найл попытался ее поднять; на это понадобились
обе руки. Симеон мрачно ухмыльнулся:
- В суму ее. Приготовим на завтрак.
В суму она, естественно, не влезла - пришлось нести, придерживая
обеими руками. До лагеря оставалось еще с полкилометра, но уже и с этого
расстояния можно было догадаться, что кто-то разжег костер: вверх
тянулся призрачный столб дыма. Столб стоял в воздухе вертикально.
- Ветер стих, - определил Симеон. - Я так и думал.
Они повстречались с Манефоном, идущим от ручья с флягой чистой воды.
Взобравшись на пальму, Уллик стряхивал вниз гроздья фиников. Доггинз
расстелил внизу одеяло, приспособив его вместо скатерти, и насекал от
длинной белой булки толстые ломти хлеба. Увидев креветок, он весело
крякнул и потер руки:
- Любимое лакомство. Только такие большие, ни разу не видел. - При
виде клешни у него распахнулись глаза. - Да чтобы их сготовить, целый
день понадобится!
- Ну, прямо-таки, - Симеон хмыкнул.
Брошенная туда, где самый жар, клешня засипела, наружу, пузырясь,
стала вытесняться вода. Тем временем в горячие угли вокруг понатыкали
креветок, забросав сверху сучьями. Через полчаса с них счистили
почерневшие раковинки и стали есть мясо с маслом и солью. Найл
определил, что никогда прежде не ел такой вкуснотищи, и с жадностью
уплел целых две штуки. Где-то через час, когда огонь превратился в
тускло горящие угли, клешню выгребли из костра, сгрузили на одеяло и
отволокли к морю. Вытерпевшая огонь оболочка треснула, едва ее бросили в
воду. Найлу удалось отколоть кусочек, чтобы морская вода, проникнув,
охладила внутреннюю часть. Когда клешня остыла достаточно, чтобы взять в
руки, ее отнесли назад в лагерь, где Симеон расколол панцирь камнем и
поделил мясо между едоками. Найл мысленно упрекнул себя, что пожадничал
и съел две креветки: мясо омара было ничуть не менее сочным и вкусным,
но желудка не хватило и на полпорции. Симеон каждый кусок сглатывал с
сосредоточенной решимостью; было видно, что ему доставляет заметное
удовольствие поглощать хищную конечность, едва не лишившую его ноги.
Когда закончили завтрак, запив его ароматным отваром из трав, Симеон
нашел плоский камень и орудуя им как молотком, начал один за другим
вскрывать серые шипастые шарики. Под оболочкой в них содержался мягкий
белый плод с особым терпким запахом, от которого ело глаза. Когда
разобрали шарики, всем было велено раздеться донага и натереться с
головы до ног. Сок, въедаясь, ощутимо покалывал, а в местах понежнее так
и вообще жег. Доггинз, когда ему было велено натереть лысую макушку,
скорчил кислую мину.
- А надо?
- Необходимо. Вечер еще не наступит, ты уже спасибо скажешь.
Доггинз, пожав плечами, подчинился.
Симеон отодрал приставший к ноге бинт и выжал сок белого плода на
рану, стиснув при этом зубы от боли. Но когда он втер остаток сока в
пораненную плоть, а затем вытер рану пучком травы, кровотечение внезапно
прекратилось, а рана буквально на глазах затянулась и побледнела;
очевидно, сок обладал мощными целебными свойствами.
Манефон поглядел на солнце, стоящее высоко в небесах.
- Ну что, пора трогаться?
Перематывающий рану чистым бинтом Симеон неожиданно покачал головой.
- Нет. Первый урок, который необходимо затвердить в Дельте: никогда
не спешить. А теперь послушайте, - он оглядел всех поочередно. - Это
относится ко всем, так что присядьте на минуту и выслушайте. Если хотите
выбраться отсюда живыми, надо обязательно вникнуть и запомнить
следующее. Постарайтесь уяснить, что растение никогда не спешит. Ему
принадлежит все время, существующее в мире. Поэтому в Дельте, если
хотите выжить, постарайтесь уподобиться растению, хотя бы мыслями.
И вот еще что. Вы, может быть, не поверите, но растения способны
читать людские мысли. Каким образом? Допустим, когда вы чувствуете себя
усталыми и уязвимыми, они знают, что вы устали и уязвимы. Поэтому в
Дельте первым делом необходимо затвердить: надо научиться мыслить
соответствующим образом. Если этого не получится, есть риск остаться
здесь навсегда.
- Но уж жнецы-то наверняка помогут нам сладить со здешней нечистью? -
спросил Милон.
- Возможно. Но, к вашему сведению, Дельта напоминает единый живой
организм. Она, судя по всему, ничего не имеет против этого, - он указал
на мачете, - но если мы станем прокладывать путь огнем, думаю, ей это не
понравится. Я не говорю, что знаю наверняка, но почти уверен, что это
именно так, - он посмотрел на Доггинза.- В этих местах сила ума
неизмеримо действеннее, чем сила огня.
- Тебе о Дельте известно гораздо больше, чем любому из нас, - заметил
Доггинз. - Поэтому твое дело указывать, а наше - выполнять.
- Возражать не стану. Итак, прежде всего: ветра нет, и шары нам ни к
чему. То есть, отправляться придется пешим ходом. Дельта из конца в
конец составляет миль семьдесят. То, что мы ищем, находится примерно в
центре, а я там никогда не был. Единственное, что мне известно, это
насчет места, где должны сливаться две реки. Но лучше всего держаться
ближе к холмам, там не так опасно. Чем выше поднимаешься, тем
безопаснее. Единственная дополнительная опасность на высоте в
полкилометра - это дерево-душегуб.
- Никогда о таком не слышал, - вслух заметил Манефон.
- Ты вообще мало что слышал о деревьях и травах Дельты. Новые виды
там, похоже, плодятся с каждым днем, и у них даже нет названий.
Дерево-душегуб внешне напоминает другое дерево, которое я называю
гадючьей ивой. С нее гирляндами свисают покрытые мхом лианы, и внешне
она вполне безобидна. Но вот лианы дерева-душегуба выжидают, пока ты
подберешься к ним вплотную, а затем хватают тебя, будто щупальца. На
душегубе растет меньше мха. Вы скоро научитесь распознавать различия.
- Как насчет реки? - задал вопрос Манефон. - По ней можно идти на
плоту?
- Пожалуй, да, хотя там полно песчаных банок и заводей с жидкой
трясиной. Но, помимо прочего, в ней также водятся здоровенные водяные
скорпионы, способные перевернуть любую лодку или плот. Да еще и
плотоядные стрекозы - мерзкие - челюсти такие, что запросто отхватят
руку. Поэтому я считаю, что безопаснее будет держаться ближе к холмам.
Еще надо остерегаться крабов-хамелеонов. Они имеют привычку караулить в
засаде под листьями болотной орхидеи, а клешни у них ничуть не меньше,
чем у омара, которого, мы сейчас съели.
- Я так, на всякий случай... - подал голос Уллик, - но не лучше ли
будет дождаться спокойного попутного ветра и отправиться на шарах?
- И такое возможно, - Симеон поглядел на Доггинза, - Но ждать
придется дни, а то и недели. Доггинз покачал головой:
- Нет, давайте-ка лучше не будем. Если высиживать здесь, можно в
конце концов дождаться смертоносцев. Симеон солидарно кивнул.
- Согласен. Поэтому остается только решить, что именно взять с собой
в дорогу. Всю свою поклажу мы унести не сможем. Нам бы не мешало
двигаться налегке и по возможности быстро.
Опорожнили на землю содержимое холщовых мешков. В основном там
оказались съестные припасы - по большей части, в плотно закрытой
деревянной посуде - и целебные снадобья. Были еще мачете с длинными
кривыми лезвиями - каждое при ремне - и небольшие, но очень острые
тесаки. Помимо того, имелись парусиновые ведра и легкие ранцы.
- Хорошо, - подытожил Доггинз. - Пусть каждый сам решает, сколько и
чего ему нести. Но постарайтесь много не набирать.
Найл уложил в ранец несколько лепешек, жбанчик с медом, кусок
вяленого мяса и бутылку золотистого вина. Упаковал также бинты и тесак.
Балахон с меховой опушкой, в котором добирался сюда, пришлось оставить:
для Дельты не годится, слишком теплый. Вместо него облачился в одежду из
грубой мешковины. В одном кармане у него лежала раздвижная трубка, в
другой - свернутая в цилиндрик тонкая металлическая одежка из Белой
башни.
Оставлять мешки на земле было бы опрометчиво: непременно нагрянут
любители поживиться. Поэтому мешки крепко завязали, а Уллик,
вскарабкавшись с концом веревки на высокое дерево, поочередно втянул их
к себе и надежно прихватил к столу. Во избежание случайностей, полотнища
шаров, свернув, тоже привязали к нижним сучьям, чтобы не унесло сильным
ветром или высоким приливом.
В озерцо с порифидами Найл опустил целую колбу личинок, и был
отблагодарен таким щедрым "ароматом", что невольно попятился, уяснив
однако, что существа таким образом выражают одобрение. Море было столь
безмятежным, а берег мирным и приветливым, - с трудом верилось, что они
вот-вот вступят в наиопаснейшее из мест.
Когда отправились в путь, солнце близилось к зениту, и жара начала
угнетать. Вслед за Симеоном они взошли на один из песчаных холмов и
ненадолго остановились, озирая под словесные пояснения предводителя
очертания Дельты. Несмотря на то, что солнце было уже высоко, над
серединой низменности одеялом висел туман, сквозь который различались
обе реки, идущие с юга-востока и юга-запада, хотя . место их слияния
было скрыто в космах сельвы. Умещенный меж реками холм был также скрыт
туманом. Яркий свет полуденного солнца обнажал прихотливый узор,
образуемый различными оттенками зеленого цвета в центральной
низменности. Лесистые холмы также красовались узором, но здесь
преобладали голубоватые тона. Симеон указал на восток.
- Попробуем-ка подобраться ближе к вершине холма, где деревья растут
не так густо. Там прохладнее, и не так опасно.
Манефон кивнул на лесистые холмы к западу:
- Там, по-моему, склоны положе.
- Да, но, двинув туда, придется пересекать реку, а я не хочу
рисковать.
Поляну с мечевидными кустами они обогнули; Симеон объяснил, что
желает избежать похожей на водокрас растительности из-за ее
наркотических свойств. Но не успели пройти и полумили, как впереди
открылся роскошный ковер из глянцевитых листьев, устилающий лесистый
склон насколько хватало глаз. Выхода не было - разве что повернуть
обратно или на север, к морю, что в конечном итоге вывело бы их на
песчаный обрывистый берег, поросший песколюбом.
- Думаю, если идти быстро, то можно рискнуть. Но постараемся
придерживаться как можно ближе северного края. Если кого потянет ко сну,
сообщать немедленно..
Двинувшись по богатому ковру, напоминающему цветом плющ, они со все
возрастающей силой начинали чувствовать мыльный, лекарственный запах;
башмаки покрывало белое пенное вещество, испускаемое из сломанных
стеблей. Ожидая, что вот-вот начнет одолевать сонливость, Найл
несказанно удивился, ощутив, что его, напротив, будто покачивает изнутри
от прибывающей энергии. Запах показался настолько привлекательным, что
он чуть не соблазнился сунуть палец в пенистый, мыльный раствор и
попробовать на вкус, но вовремя сдержался.
Вскоре стало ясно, что этот душевный подъем - не что иное, как
возросший контроль над собственным телом; такой вывод он сделал, едва
повернул медальон. Рассудок, разом посвежев, ярче впитывал окружающее;
тело налилось силой, так что и заплечный мешок, и оттягивающий плечи
футляр со жнецом, перестали вызывать потливость.
Очевидно, и другие испытывали примерно то же самое: вон как Уллик
тараторит без умолку, приставая ко всем, чтобы оценили красоту цветов,
проглядывающих среди глянцевитых листьев.
До подножия холма оставалась примерно миля. Манефон, вытянув руку
наискосок, указал на приметную прогалину, где деревья, похоже, были
тоньше - не исключено, что там начиналась идущая вверх тропа.
- Может, разумнее будет пройти верхом, вон там? Симеон, как ни
странно, согласился:
- Да, я думаю, это значительно ближе.
Через пять минут вокруг уже простиралось море листьев, напоминающих
лепестки водокраса. Глубоко вздохнув несколько раз, Найл изумился
пьянящей медвяности воздуха, от которого в голове мягко плыло, и млело
сердце. Ощущение было таким приятным, что Найл решил посмотреть, можно
ли его усугубить еще и медальоном. Он полез себе под тунику и повернул
его выпуклой стороной внутрь.
Эффект заставил поперхнуться; затылок пронзила вопиющая боль, и
ощущение благополучия кануло так же внезапно, как теряется в тучах
солнце. Вес за плечами словно удвоился. Первым желанием было отвернуть
медальон, но не успев еще дотянуться, Найл передумал. С чего бы вдруг
медальон разрушает чувство ясности и самообладания вместо того, чтобы их
усиливать? Найл сосредоточил ум, отогнав головную боль. От этого стало
еще хуже: он начал испытывать головокружение и удушье, ноги сделались
как каменные. Соблазн повернуть медальон в прежнее положение стал просто
неодолим, рука сама потянулась под рубаху. В этот миг необъяснимый
импульс упрямства заставил поколебаться; показалось почему-то, что до
избавления остается всего ничего, и Найл намеренно пересилил тошноту и
удушье. Прошлый опыт подсказывал: перетерпеть тяжесть, и мука исчезнет
сама собой.
Все именно так и произошло. Голову сдавило так, что глаза,
показалось, сейчас вылезут из орбит; и вдруг разом наступило облегчение.
Правда, ноги оставались, словно ватные, и дышать было все так же трудно.
Найл с замешательством понял, в чем тут дело. Эйфория нагнеталась не
дурманом растений, а странной жизненной силой, пронизывающей Дельту.
Каким-то неведомым образом растение способно было скапливать и
передавать эту энергию, используя свет, отражающийся от глянцевитой
поверхности листьев. Сознавая теперь, что именно происходит, Найл мог
различать, что их со всех сторон обдает тот же искрящийся энергетический
душ, который он наблюдал над цветами за окном у Доггинза. И сейчас они
вдыхают эту энергию так же, как дурманящий аромат растения. Поскольку
напор энергии был гораздо сильнее, чем аромат, наркотик ни на кого не
действовал. Но с чего вдруг растение нейтрализует свой же дурман?
Ответ не заставил себя ждать. Спустя несколько секунд тараторящий без
умолку Уллик вдруг осекся на полуслове и, остановившись, обвел своих
товарищей ошалелым взором. Едва Доггинз успел спросить: "В чем дело?",
как он заведя глаза, свалился к их ногам с побелевшим враз лицом. Найл
не мешкая нагнулся и приподнял ему голову. Лицо Уллика уже испачкала
молочно белая пена.
У остальных вид был тоже бледный, усталый. Заметив, что Доггинз часто
моргает, с трудом превозмогая осоловелость, Найл понял, что к чему.
Просто растение перестало передавать искры жизненной силы, оставив их на
милость наркотических паров. .
Найл стащил с Уллика заплечный мешок и подал Милону.
- Жнец отдай Симеону, а сам неси мешок,- повернулся к Манефону.-
Помоги-ка поднять. Придется его нести.
У Манефона вид тоже был не ахти какой, но он держался за счет
недюжинной физической силы. Не говоря ни слова, он нагнулся, подхватил
Уллика под мышки и поднял на ноги. Затем взвалил его обмякшее тело себе
на широченное плечо.
- Надо поспешать. Давайте возьмем вон туда,- он указал в направлении,
где лес подступал ближе всего. Они двинулись полным ходом, топча ломкие
стебли. Пробирались тяжело, с одышкой. Впечатление было такое, будто
растительность нарочно цеплялась за щиколотки. В глазах переливчато
рябило, и вообще самочувствие было, как у пьяного, к которому уже
подступает похмелье. Вперед гнало единственное желание достичь кромки
леса и выбраться из этой льнущей глянцевитой зелени, чей медвяный аромат
казался теперь отвратительным.
И тут неожиданно идти стало легче. Оказывается, под ногами был уже
упругий дерн, а до деревьев оставалось не больше сотни метров. Найл
бросил на землю заплечный мешок, сам сел, стиснув голову между колен.
Манефон сронил с плеча Уллика и сам рухнул ничком на траву. Последним из
ядовитой зелени выдрался Доггинз; выйдя на дерн, он потерял равновесие и
упал на все четыре. Затем высвободился из лямок своего ранца,
перевернулся на спину и замер, раскинув руки.
Так они пролежали, вероятно, минут десять, пока не стала досаждать
полуденная жара. Тогда Найл кое-как вынудил себя перебраться под сень
ближайших деревьев. Вскоре его примеру последовали остальные; Уллика
перетащил Манефон, подхватив под мышки. Найл присмотрел невысокое дерево
с гладким серебристым стволом и сел, привалившись к нему спиной. Крона
из широких - в ладонь - зеленых и красных листьев затрепетала, словно
сквозь них прошел ветер. Закрыв глаза и успокоившись, Найл ощутил
бодрящую, живительную свежесть, как если б сидел под брызгами
благодатного водопада. Раскрыв глаза, он понял, что дерево способно
сеять брызги жизненной энергии, как та дурманящая трава.
Теперь было уже ясно, что это признак опасности: энергия излучается,
чтобы они раскисли и, в конце концов, забылись сном. Настороженный такой
догадкой, он стал тщательно следить за происходящим. Ветви дерева из
тех, что подлиннее, крадучись, нагибались к земле - страшновато, все
равно что следить за осторожными движениями охотящегося животного.
Однако палец считай что на спусковом крючке, так что можно еще и чуть
повременить, посмотреть, что будет дальше. Ветви клонились все ниже и
ниже, почти уже касаясь земли; вокруг образовалось подобие зеленого
шалаша, свет через который едва просеивался. И тут Найл почувствовал,
как гладкая кора, на которую он облокотился, начала чуть подрагивать,
словно пробуждаясь от сна. Рельеф коры менялся на глазах: была гладкой,
а тут вдруг стала покрываться мелкими дырочками. Через несколько секунд
послышалось негромкое шипение, как при утечке газа, и Найл почуял
приятный аромат, от которого по телу прошел благостный трепет. Он словно
навевал видения широких травянистых долин, дымчатых холмов. Следом нашла
блаженная расслабленность, появился соблазн лечь на траву и заснуть. Но
Найл, пересилив себя, сел и на четвереньках выбрался из зеленого шалаша,
легко разведя в стороны кончики ветвей. Снаружи, оказалось,
действительно, ни дать ни взять зеленый шалаш. Узорчатые листья лежали
друг на друге внакладку; очевидно, чтобы предотвратить утечку
наркотического газа. Найл стоял и смотрел, как ветви, медленно
размыкаясь, поднимаются с земли. Минут через пять дерево приняло свой
прежний вид, выпрямившись как ни в чем не бывало.
Остальные лежали с закрытыми глазами, очевидно, вдыхая со сном одурь
наркотического растения; сень ветвей над спящими выглядела обнадеживающе
спокойно. В голове у Найла мелькнула мысль. Ухватив за запястья Уллика,
он поволок его под дерево с серебристой кроной. Он опер его спиной о
ствол, а сам сел рядом. Ветви встрепенулись, и через несколько секунд
облако живительной энергии облекло их, словно искристая водяная пыль.
Уллик пошевелился и открыл глаза. Некоторое время взгляд его блуждал,
наконец, он с блаженной улыбкой возвел глаза на Найла.
- Как я сюда попал? - с веселым недоумением спросил он.
- Тебя притащил Манефон.
- Вот молодчина, - голос Уллика звучал вполне нормально.
Пока Найл объяснял, ствол начал уже испускать дурманящий газ, а ветви
склонились к земле. Уллик был так увлечен, что ничего не заметил. Когда
Найл обратил его внимание, что они упрятаны под зеленый ствол, он
огляделся с некоторым удивлением.
- Что оно задумало?
- Наверное, слопать нас. Можешь оставаться и выяснить досконально,
если желаешь.
Когда выбирались из-под ветвей на дневной свет, Найл успел заметить,
что взгляд у Уллика ожил, и бледность сошла с лица. Сам он окончательно
избавился от томной вялости - вообще чувствовал себя так, будто только
что пробудился от долгого освежающего сна.
Он подошел и растолкал Симеона. Лицо у него было землисто-серым,
отчего резче выделялись морщины. Попытавшись сесть, тот застонал.
- Как тебе это дерево? - указав, спросил его Найл.
- Никак. А что? - взгляд у Симеона был квелый, равнодушный. Найл
рассказал о том, что произошло.
- И с тобой ничего, все нормально?
- Абсолютно,. Единственно, надо выбираться из-под ветвей до того, как
оно начнет усыплять. Ты попробуй.
Симеон не стал противиться, когда ему помогли подняться на ноги, по
дороге к дереву его приходилось поддерживать. Через несколько секунд их
уже обливал душ бодрящей животворной силы. Симеон протяжно вздохнул и,
откинувшись головой о ствол, задышал глубоко и мирно. К тому времени как
ветви склонились к земле, он спал. Но лицо уже не было таким изнуренным.
Уллик потряс его за руку:
- Пойдем, пора выбираться!
Симеон, вздрогнув, очнулся и без особой охоты последовал за ними
наружу; выбравшись, с зачарованным видом остановился и наблюдал, как
медленно расправляются ветви. В их движении было что-то гипнотическое -
плавное, неспешное, сразу и не углядишь.
- Но для чего оно ему? - спросил Уллик.
- Вот тебе и ответ.
Симеон зажал между пальцами кончик ветки. Кончик был упруго податлив,
а оканчивался тугой шишечкой. Когда Симеон ее сжал, шишечка открылась,
образовав крохотный круглый зев.- Это, видно, кровосос,- он печально
покачал головой.- Какая жалость. Такая красота, и вместе с тем такое
коварство.
- Что там еще? - донесся голос Манефона. Он сидел с разбитым видом,
сжав голову ладонями.
- Насколько мне известно, у него нет названия.
- Назвать бы его иудиным деревом,- заметил Уллик. Симеон угрюмо
хмыкнул.
- Это относится практически к любому порождению Дельты,- он нагнулся
и потряс Доггинза. - Проснись. Нам надо кое-что тебе сообщить.
Найл стоял и со стороны наблюдал, как Манефон, Доггинз и Милон (к ним
не преминули прибиться и Уллик с Симеоном) приходят в себя под
живительным душем энергии иудина дерева. Сам он не испытывал желания
снова лезть под крону - так же бессмысленно, как набивать пищей сытый
желудок. Загадочная сила Дельты заряжала лишь до определенного уровня;
сверх этого заботиться о себе приходилось уже самому.
Солнце начинало постепенно клониться к западу; судя по всему,
примерно четвертый час пополудни. Когда начали надевать мешки, Симеон
сказал:
- Прежде чем идти дальше, надо определиться. Вы уже поняли, что
представляет собой Дельта. Стоит ли на самом деле продираться сквозь
сельву? Может, разумнее будет вернуться в лагерь и дождаться для шаров
попутного ветра?
- Я за то, чтобы идти! - вклинился Уллик. Симеон оставил его слова
без внимания, взгляд был устремлен на Доггинза. Тот хмурился, закусив
губу.
- Ты считаешь, может статься, что в какой-то момент нам жнецы не
помогут? Симеон пожал плечами.
- Кто его знает. В общем-то, трудно такое представить, - он
сопроводил слова медленным кивком.
- Вот именно. В таком случае, полагаю, надо идти дальше, - он
огляделся. - У кого какое мнение?
- Идем дальше! - в один голос сказали Манефон, Уллик и Милон.
- Найл?
- Мне кажется, - сказал Найл, - сейчас лучше вернуться, а завтра
выйти с рассветом.
- Симеон?
- Я согласен с Найлом.
- Двое против четверых, - подытожил Доггинз. - Так что, идем дальше.
- Очень хорошо, - чуть пригнул голову Симеон. Но было заметно, что
решение его беспокоит.
Теперь первыми по тропе, ведущей на холм, шагали Доггинз и Милон.
Шипастая поросль росла густо, но деревья отстояли друг от друга, поэтому
пускать в ход мачете приходилось редко. Склон был крутой. Благо, тень от
деревьев смиряла несносную жару - где-то после часа ходьбы стало ощутимо
прохладнее. Невольно бросались в глаза перемена в характере
растительности. У подножия холма наблюдалось удивительное разнообразие;
на первый взгляд казалось, что там вообще нет ни одного одинакового.
Найл также обратил внимание, что деревья словно сознают присутствие
людей: стволы тихонько, но вполне заметно подергиваются, когда они
проходят мимо, а ветви нервно шевелятся, как на слабом ветру. Пока
взбирались, разнообразия поубавилось, а стволы стали толще, кряжистее.
Подлесок в целом смотрелся обычно, как и на других участках; контраст