Таманцев Андрей. Гонки на выживание (Солдаты удачи - 2)

   -- Рвем когти! -- хриплым шепотом быстро проговорил Пастух и помчался вверх по гранитным ступеням противоположной лестницы, выходящей на набережную. Трубач, Боцман и Док, не рассуждая, бросились за ним.
   Артист миновал верхнюю ступеньку, без труда оторвавшись от преследователей -- физподготовка у тех была явно не та.
   -- Стой, стрелять буду! -- кинул в спину старший под визг шарахнувшихся в разные стороны прохожих. И тот, что был с автоматом, на бегу передернул затвор.
   Злотников тут же остановился и присел на гранитный парапет, с улыбкой поджидая парней в голубых рубашках с погонами. Те подскочили, заломили ему руки.
   -- А в чем, собственно, дело? -- благодушнейшим тоном, уже не делая попыток вырваться, с удивленной улыбкой повторял он. -- Ничего не понимаю! Хватают граждан средь бела дня, применяют насилие...
   Один из наряда с садистским наслаждением вытянул его резиновой дубинкой по спине.
   -- Ой-ей-ей! -- даже не поморщившись и все так же улыбаясь, воскликнул Артист. -- Господа! Граждане! Обратите внимание! Лупцуют мирных людей ни за что ни про что! Чем я провинился, что нарушил?!
   Дрожа от нервного возбуждения, рядом стоял и Муха, сбитый с толку метаморфозой, внезапно произошедшей с товарищем. Как водится, из мгновенно возникшей толпы послышались сердобольные женские голоса:
   -- Совсем озверели! Избивают людей!
   -- В чем дело? -- выступил дюжий мужик, не иначе свой брат, офицер-отставник. -- Что случилось, капитан?
   -- Без документов, хотел удрать...
   -- То есть в каком смысле без документов? -- часто-часто заморгал Семен. -- Пожалуйста, вот мой документы. Скажите лучше -- мой нос вам не понравился. Может, он мне и самому не нравится, что ж теперь делать? Что выросло -- то и есть.
   В толпе засмеялись.
   -- Ты мне тут цирк кончай! -- рявкнул лейтенант. -- То у него нет документов, то они есть! -- Он торопливо пролистывал странички новенького паспорта. -- Та-а-к, та-ак... Злотников Семен Львович... прописан -Вавилова, тридцать семь... квартира сто сорок восемь... А чего тогда убегал?
   -- Испугался очень, -- развел руками Артист и подмигнул Мухе. -- Нервы, знаете ли... проблемы... Трудное детство...
   Лейтенант, видно, не знал, что делать.
   -- Подожди, -- вдруг спохватился один из его подчиненных. -- А остальные-то где? Их же вроде еще четверо было.
   До лейтенанта вдруг что-то дошло.
   -- У с-сука! -- заорал он на Семена. -- А ну в машину!
   -- Да почему, -- кинулся к ним Муха, -- почему в машину, какую машину? Товарищи, да помогите вы, это ж полный беспредел!
   -- И этого тоже в машину! -- вновь заорал лейтенант.
   -- Ну так и я с вами! -- гаркнул мужик, похожий на отставника. -- А то знаю -- привезете сейчас, изметелите парней, а после с вас и взятки гладки.
   -- Да, да, поезжайте! -- закричали в толпе. -- Поезжайте обязательно!
   -- Вы из какого отделения? -- подскочила какая-то дамочка в дорогих очках. -- Я тоже поеду!
   -- Спасибо вам большое! -- обернувшись, сердечно поблагодарил их Мухин.
   Их затолкали в два патрульных милицейских "жигуленка", и машины тронулись с места.
   * * *
   -- Артист он и есть Артист, -- переводя дух, сказал Пастухов, выглядывая из арки соседнего дома.
   -- Что-то я ничего не пойму, -- сказал Боцман, -- Чего это он?
   -- А ты подумай, -- строго ответил Пастух. Боцман подумал, но на лице его сохранилось прежнее недоумевающее выражение.
   -- Тьфу! -- плюнул Док. -- И до меня только сейчас дошло! "Дорожный патруль"! Колькина будка у них наверняка есть. Отвел Артист от нас этих архаровцев. Ну а дальше-то что будет? Нас же осталось двое и двое.
   -- Как-нибудь выкрутятся ребята. Брать их не на чем.
   -- Ну да, -- сказал Док, -- если только не подвалят те, что заявились ночью.
   -- Надо деваться куда-то, -- сказал Боцман. -- Фото в "Патруле" -- не хрен собачий. Колькина личность наверняка теперь у каждого постового.
   * * *
   Артиста и Муху привезли в обычное замызганное отделение. Их уж собрались пихнуть за решетку в дежурке, где полным-полно было всякого лихого уличного народа, но Артист закричал, что требует начальника, сейчас же, немедленно, что творится, мол, форменный произвол, и его с Мухой оставили перед барьерчиком, за которым сидел унылый дежурный, одуревший от криков, матерщины и расквашенных пьяных морд. Лейтенант, перегнувшись, что-то пошептал коллеге, и тот протянул ему листок протокола о задержании, но отставник, решивший грудью встать за правое дело, вдруг гаркнул привычным командирским басом:
   -- Товарищ дежурный! Я свидетель, и вот эта дама -- тоже. Мы все видели. Ребят взяли ни за что.
   -- Ну, так в чем дело? -- закрутил головой дежурный, попеременно переводя взгляд со скромно сидящих задержанных на свидетеля-доброхота и ретивого лейтенанта. -- Давайте объясняйте...
   Артист поднялся, и с доверительной улыбкой обратился к нему как к полноправному вершителю истинной справедливости.
   -- Понимаете, лейтенант, я мог бы, конечно, жаловаться, мог бы устроить грандиозный скандал... Но это не нужно ни мне, ни вам, верно?
   -- Ну, говорите, говорите, в чем дело.
   -- Ваш товарищ потребовал документы, -- начал Семен. -- Я предъявил документы, они у вашего лейтенанта -- мой паспорт и паспорт моего друга.
   -- Ничего не понимаю. -- Дежурный даже глаза прикрыл: пытаясь сосредоточиться.
   -- Ха... -- выдохнул Семен с вековой скорбью в глазах. -- В общем, разрешите мне позвонить.
   -- Кому?
   -- Родственнику, дяде... Вы же не можете отказать гражданину в такой мелочи.
   -- Давайте номер, я сам наберу, -- сказал дежурный.
   Семен назвал семь цифр. Это был тот самый телефон, которым они имели право воспользоваться только в крайнем случае.
   Артист и Муха с нетерпением смотрели на аппарат. Наконец дежурный сказал в трубку:
   -- Здравия желаю! Дежурный сто восемьдесят первого отделения лейтенант Квашнин. -- Поднял глаза на Артиста: -- Кого позвать?
   -- Дядю Костю.
   -- Здравствуйте, дядю Костю позовите, -- продолжил дежурный. -- Дядя Костя? Гражданин Злотников Семен Львович приходится вам племянником, так? Он находится у нас, задержан. Передаю трубку.
   -- Что стряслось? -- быстро заговорил на том конце провода Голубков. -Куда вы делись? Докладывай, племянничек!
   -- Беда, -- дрожащим от волнения и обиды голосом проговорил Артист. -Вы меня хорошо слышите, дядя Костя?
   -- Слышу хорошо, говори!
   По голосу Артиста Голубкову стало ясно, что произошло действительно нечто непредвиденное и чрезвычайное.
   -- Шли мы по городу с ребятами, а тут ни с того ни с сего пришлось прощаться и расставаться. Мы туда, а они -- сюда. Понимаете?
   -- Не совсем, -- сказал Голубков. -- Скажи яснее.
   -- Были мы все вместе, а теперь, как в песне -- "ты налево, я направо, ну и до свидания".
   -- Вы чего это, чего мелете? -- вскинулся дежурный. -- При чем здесь песни?
   -- Понял тебя, -- наконец сориентировался Голубков. -- Вы разделились?
   -- Ну да, да! -- воскликнул Семен. -- Мы-то думали к Быкову заехать. А тут, оказывается, еще и Валерий Павлович вызывает, ну тот, знаете?.. Летчик. Друг нашего дяди Мони! Хоть разорвись!
   -- Понял, понял, -- воскликнул Константин Дмитриевич, -- все понял. Ну спасибо, племянник, ну удружил! Тащись теперь невесть куда. Ладно. Сидите там в отделении и ждите меня. Сейчас приеду, попробую договориться...
   Артист вернул трубку дежурному. Он и Муха не слышали, что сказал полковник Голубков лейтенанту, но лицо последнего сразу смягчилось.
   -- Вы уж извините нас. Видно, ошибочка вышла, -- сказал дежурный, возвращая им паспорта. -- Можете идти. И вы, граждане свидетели. Все свободны. А ты, Баландин, в другой раз смотри, кого хватаешь...
   Однако, к удивлению дежурного, задержанные уходить не спешили. Они остались в милиции, скромно сидели на продавленных стульях около дежурной части, тихо переговаривались и поглядывали на часы в ожидании Константина Дмитриевича.
   -- Понял он? -- спросил Муха.
   -- Да вроде... -- кивнул Артист.
   -- Слушай, а при чем здесь какой-то... дядя Моня?
   -- Не врубился? -- улыбнулся Артист. -- Это станция Монино, как раз рядом с Чкаловской. Олег мотнул головой и усмехнулся.
   * * *
   Звонок Артиста по спецтелефону был для полковника Голубкова самым радостным событием этого тяжкого дня. На много часов он утратил связь с отрядом Пастухова. В то же время это известие еще туже затягивало запутанный узел, который им с Нифонтовым надлежало развязать.
   Как следовало из сообщения Артиста, на горизонте внезапно возник аэродром в Чкаловской. Что еще могло скрываться под "Валерием Павловичем" и "дядей Моней", как не эта крупнейшая воздушная база, которую он узнал как свои пять пальцев за многие годы, когда улетал с нее в Афганистан, Литву, на север и на юг, а в последние годы -- в Чечню и Таджикистан. Сообщение Артиста как будто мгновенно соединило в замкнутую цепь разрозненные провода. Последние месяцы они отслеживали и брали на заметку буквально всякую мелочь, так или иначе имевшую отношение к ракете "Зодиак", ее двигателю "РД-018" и топливу ФФ-2.
   И как выяснилось, именно с аэродрома в Чкаловской был намечен вылет гигантского военно-транспортного самолета АН-124 "Руслан" с разобранной ракетой "Зодиак" и макетом двигателя на борту. Как было решено на заседании правительства, это новейшее изделие военно-космической технологии отправлялось прямым рейсом в Сингапур, на открывающийся через неделю международный салон.
   * * *
   Два милицейских "жигуленка" унеслись куда-то по набережной, увозя Муху и Артиста.
   -- Эх, -- воскликнул Пастух, -- хотел бы я знать, случайная была проверка или по нашу душу.
   -- Теперь не узнаем, -- сказал Док. Они быстро уходили дворами в сторону от Москвы-реки.
   -- И попрощаться не успели, -- вздохнул Трубач. -- Когда увидимся-то теперь?
   Никто не ответил ему. Но все подумали одно: увидятся ли вообще когда-нибудь.
   -- Йе-о!.. Да у них ведь и денег-то нет, -- вдруг вспомнил Боцман. -Ни копейки не осталось.
   -- Не гони печаль, -- оборвал его Пастух и нервно потер щеку. -- Надо дать знать дяде Косте. Семка и сам сообразит, но лучше подстраховаться.
   Они нашли телефон-автомат, предусмотрительный Боцман достал из кармана несколько жетонов. Пастух набрал номер, подождал...
   -- Не берет трубку.
   -- Как поступим? -- спросил Док.
   -- Ну а что, собственно? -- пожал плечами Пастух. -- Задача поставлена, цель ясна. Что еще надо? Работаем в автономном режиме. Не привыкать...
   -- Однако опасно шибко, начальник, -- с "чукотским" акцентом заметил Боцман и цыкнул зубом.
   -- А что теперь не опасно? Выхода нет, -- покачал головой Пастух.
   Они проходили мимо детской площадки. Никого не было там. Пустая голубая лавочка стояла под кленом.
   -- Ну что? -- вздохнул Док. -- Видно, и нам расходиться теперь. Разделимся по двое, дождемся часа пик, а после... Ну, присели на дорожку.
   Они сидели на голубой лавочке плечом к плечу, глядя в солнечное небо, на зелень листвы, на дома, на какие-то заборчики... Чье-то белье чуть колыхалось на веревке, в песочнице валялось забытое малышом зеленое пластмассовое ведерко... Город жил, чего-то ждал, на что-то надеялся. И никто знать не знал, что предстояло им.
   Сидели не шевелясь, впитывая в себя эти минуты сосредоточенного безмолвия.
   Пастух встал.
   -- Все, парни! Обнялись, разошлись! Все четверо поочередно крепко стиснули друг друга, коротко взглянули в глаза, кивнули и быстро, не оглядываясь, зашагали по двое в разные стороны.
   * * *
   -- Слушай, Боцман, -- сказал Пастухов, когда они вышли на какую-то неприметную улицу, -- ты сколько раз бывал на аэродроме в Чкаловской?
   -- Что я, считал? -- пожал плечами Хохлов. -- Раз двадцать, может. Улетал, прилетал... Ты это к чему?
   -- А вот припомни, Митя, много ты видел там штатских? В пижонских шпаковских курточках и джинсах "леви-страус"?
   -- Эх, -- стукнул себя по лбу Боцман, -- что же делать?
   -- Как говорит Артист, "за что люблю я наши времена"... Лично я люблю их за свободу выбора и широту ассортимента. Кстати, и время убьем. С барышнями побазлаем... Знаю я один такой неприметный магазинчик.
   Минут через сорок они уже переодевались в подсобке магазинчика, заваленной разным привозным и нашим тряпьем.
   Пастух сбросил свою легкую куртку и уже хотел было напялить серо-буро-зеленую пятнистую робу, когда Боцман вдруг засмеялся.
   -- Запасливый ты, как моя бабка. Тоже вечно булавки за подкладку вкалывала.
   И он показал серебристую булавочную головку на внутренней стороне полы старой куртки Пастуха.
   Пастух поднес ее к глазам.
   -- Вот так клюква, блин! -- Он вытащил булавку. -- Вот ведь как интересно.
   -- Думаешь, "клоп"? -- спросил Боцман.
   -- И думать нечего. Когда только успели приладить? Надо вспомнить. Хотя бы попытаться.
   Он напряг память, но ничего в голову не приходило.
   -- А ну подожди, -- сказал Пастух и снова надел эту куртку. -- Где она была? Вот тут? Ну-ка, Боцман, попробуй потяни за фалду.
   И едва Хохлов прикоснулся к его куртке в том месте, где была булавка, Пастух тотчас вспомнил то же ощущение минувшей ночью -- он поднимался по железной лесенке в вагон, когда чья-то рука вот так же потянула за куртку.
   -- Вспомнил! -- воскликнул Пастух. -- Это тот, с "мицубиси", который встретил нас. И думать нечего -- он!
   -- Что теперь делать с ней? -- спросил Боцман.
   -- А ничего.
   Пастух бросил булавку на пол и расплющил ее подошвой нового ботинка армейского образца.
   Через пять минут они оба были облачены в такую обычную теперь в городе военизированную камуфляжную форму -- удобные пятнисто-зеленые одеяния и высокие ботинки, в которых оба сразу почувствовали себя уверенно.
   -- Неплохо, -- сказал Боцман, придирчиво разглядывая друга. -- Ты даже слегка смахиваешь, Серега, на военного человека.
   -- Служил когда-то, -- кивнул Пастух. -- Пришлось.
   -- Одно паршиво, -- сказал Боцман, -- новье. За километр видать.
   -- Ну эт-то мы щас исправим, -- сказал Пастухов. -- Айда, обомнем маленько.
   Тот, кто увидел бы их через пару минут, наверняка решил бы, что у них с головами нешуточные проблемы.
   Уединившись в темном пыльном подъезде, два совершенно трезвых молодых человека деловито боролись, сосредоточенно катались по площадке, вставали на ноги, отряхивались, обрызгивали друг друга из большущей бутыли минеральной водой "Вера" и вновь катались по полу, а затем подходили к замызганному окну и критически разглядывали друг друга.
   -- На швах еще пыли вотри, -- наставительно говорил Боцман. -- Локти, локти погуще и коленки. А главное -- на заднице. Самое ходовое место...
   -- Как бы не переборщить, -- бормотал Пастух, -- а то на губу упекут за неряшливый вид. Погончики бы нам еще, нашивочки, эмблемки...
   -- Перебьются, -- сказал Боцман. -- Там же вольнонаемных до и больше. Все в таких формах. Они доводили себя до кондиции долго и с удовольствием, до жаркого пота, и вышли из парадного изрядно потрепанные, как бы покипевшие в семи котлах. И когда у метро тормознул мимоходом комендантский патруль при бляхах и штык-ножах и несколько разочарованно проверил их гражданские паспорта, Боцман и Пастух заключили, что усилия были не напрасными.
   * * *
   Черный служебный "Вольво-850" быстро мчался по Ярославскому шоссе, приближаясь к Москве. Едва миновали Абрамцево, в машине Роберта Николаевича загудел телефон. Он снял трубку и невольно сжался, впервые после того памятного совещания услышав голос того, о ком думал весь этот месяц и кого страшился услышать.
   -- Здравствуйте, Андрей Терентьевич, -- упавшим голосом ответил он на приветствие Черемисина. -- Как я рад, что вы мне позвонили.
   -- Позвольте усомниться, -- желчно усмехнулся старик. -- Мы проработали вместе пятнадцать лет. Так что мое отношение к лицемерам и фарисеям вам известно. Я бы никогда не позвонил вам, если бы, так сказать, не событие чрезвычайное. Несмотря на мои возражения, вы все-таки отправляете в Сингапур на авиасалон ракету с нашим "Зодиаком". Пусть так... Пусть моим мнением пренебрегли -- пинать мертвого льва у нас всегда охотников хватало. Однако, сведения о смерти льва, как говорится, сильно преувеличены. Я еще жив и в здравом уме. И я не допущу того, что вы затеяли.
   -- Простите, Андрей Терентьевич, -- смешался Стенин, вдруг ощутив, что неясная давешняя тревога, нахлынувшая после разговора с Курцевским, с новой силой наваливается на него. -- Я что-то не пойму... Ведь вы же знаете -- мы отправляем натурный макет. Вы согласились с этим. Одно сопло, торчащее из нижней части носителя. Там будет только пустая оболочка ракеты с имитацией начинки. Поверьте, это будет выглядеть весьма внушительно и...
   -- Зачем вы лжете?! -- перебил его Черемисин. -- Что за мерзость! Мне только что позвонили с "Апогея". Им приказано смонтировать и установить в моторный отсек ракеты настоящий двигатель! И вы, генеральный, не знаете об этом?
   Стенин от души рассмеялся.
   -- Этого не может быть, Андрей Терентьевич, это же чистый бред. Кто вам сказал? Просто курам на смех! То же самое, что в витринный манекен вставить живое сердце.
   -- После того, что случилось, я могу поверить всему. Но вам, сударь мой, я уже не верю. Не взыщите -- я немедленно отправляюсь в ФСБ! Пусть они разберутся, что тут правда, что ложь, где бред, а где истина!
   Черемисин бросил трубку.
   Стенин смотрел вперед через ветровое стекло, но не видел ничего -- ни залитого солнцем вечернего шоссе, ни разноцветных машин, ни деревьев...
   Накатила мертвящая истома, как перед обмороком. Он ничего не мог понять. Вдруг острое желание бросить все, забыть, забиться в какую-нибудь темную щель охватило его.
   Миновали Мытищи, впереди виднелась Москва, игла Останкинской телебашни уже прокалывала впереди столичное небо.
   * * *
   -- Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, -- быстро говорил Голубков, когда они с Артистом и Мухой уходили задними дворами от приземистого строения отделения милиции. -- Просто неслыханная удача, что вас сцапали эти охламоны.
   -- Ну... мы им тут сами маленько помогли, -- засмеялся Семен. -- Надо же было найти какой-нибудь способ, чтоб побыстрей ввести вас в курс текущих событий. А в чем удача?
   -- Как вы знаете, в нашей операции задействован предельно узкий круг лиц. Предельно узкий! Мы не хотели бы подключать кого-то еще. Только самые доверенные. А вы уже в курсе дела, в работе, понимаете задачу... И вот сейчас, когда позарез нужны, вы оказались в моем распоряжении.
   -- По воле судьбы или по воле рока? Как сказал бы принц Датский, "вот в чем вопрос", -- усмехнулся Артист. -- Ладно, шучу. Простите, Константин Дмитриевич. Мы слушаем вас.
   -- Сегодня днем нам сообщили, -- продолжал Голубков, -- что топливо двигателя, видимо, уже в пути. Его образцы похитили в лаборатории неделю назад.
   -- Ну и при чем тут мы? -- не понял Артист.
   -- Тут понимаете какая связка... Без этого топлива сам по себе двигатель мало чего стоит. Так что возможному покупателю железо и горючее требуются только одновременно.
   -- В одном флаконе, -- кивнул Артист.
   -- Вот-вот. Тот, кого мы считаем таким потенциальным покупателем, это, конечно, знает. И отвалит деньги продавцам не раньше, чем сразу получит и то и другое. А для тех, кто намерен толкнуть весь этот комплекс, вопрос времени -- то есть скорейшего получения денег -- играет важную роль...
   -- Что ж, я отлично понимаю и тех и других, -- вставил Артист.
   -- В общем, так, Семен... -- сказал Голубков. -- Как у тебя с вождением автомобиля в экстремальных условиях? Тебе, Олег, после гонок на выживание задавать такой вопрос было бы просто неприлично.
   -- Как с вождением? -- улыбнулся Артист. -- Тягаться с Мухиным и Хохловым я бы не рискнул. Хотя, конечно, кое-какой кураж имеется...
   -- Не слушайте вы его, товарищ полковник! -- перебил Муха. -- Отлично он водит! Не гроссмейстер, но на уровне мастера. Спецназ все-таки.
   -- Так что от нас требуется? -- спросил Артист.
   Глаза у Мухина азартно загорелись.
   -- Неужели?..
   -- Как вы знаете, -- сказал Голубков, -- завтра семнадцатый день, как идет международное авторалли "Европа--Азия"...
   -- Еще бы! -- с нескрываемой завистливой тоской воскликнул Муха. -- Кто ж не знает! Весь мир по телеку смотрит. Супермарафон! Самое сложное ралли из всех, какие были. Таких до конца века уже не будет.
   -- Ну да! -- недоверчиво воскликнул Артист.
   -- То-то и оно, -- не унимался Муха. -- Трасса -- через восемнадцать стран -- от севера Финляндии до Сингапура. Пустыни, горы, лесные дороги, морские и речные паромы, форсирование сотен водных рубежей.
   -- Да-да, -- сказал Голубков. -- Вижу, Олег не отстал от жизни. Трасса тяжелая и крайне опасная. В Финляндии стартовало двести сорок машин, лучшие гонщики со всех континентов. На маршруте осталось не больше сотни.
   -- А главное, -- жарко продолжил Мухин, -- на всех этапах вне конкурса на трассу может выйти кто угодно, любой человек. При условии, конечно, что его машину квалифицируют...
   -- Переведи, -- сказал Артист.
   -- Если тачку пропустят большое жюри и оргкомитет как соответствующую правилам безопасности для гонок такой категории сложности.
   -- А гонщиков тоже квалифицируют?
   -- В том-то и фокус, что добровольцев -- нет. Люди квалифицируют себя сами. Самим участием. Рискуя своими бабками и шеей. Только, конечно, чайникам там делать не фига. В конце концов, есть много других способов самоубийства. А что касается крутых профи...
   -- Так за чем дело стало, Мушка? -- засмеялся Артист. -- Ты у нас не любитель, а крупный ас. Чего ж не пристал к ним? Они ведь проезжали через Москву, хлебом-солью их встречали...
   -- А где бы я машину такую нашел? Где бы оборудовал? Ты хоть представляешь, сколько все это стоит? Да еще за право участия тоже надо "зелень" отстегивать.
   -- Короче, парни, -- сказал Голубков, -- расклад такой: правитель Рашиджистана, известный вам эмир Рашид-Шах, на время ралли дал разрешение открыть границы своей страны на том участке, где проходит трасса.
   -- А что, обычно границы закрыты? -- спросил Муха.
   -- Последние семь лет его территория наглухо закрыта для всех. Кроме друзей эмира, близких по духу. Вроде известного африканского полковника... Но теперь Рашид-Шах почему-то решил сделать исключение из правил и пропустить участников.
   -- Почему? -- спросил Артист. -- Действительно, странно. Этот дядя тот еще фрукт. Мы его еще в школе проходили.
   -- Да уж... Цивилизованный мир разорвал с ним все экономические и культурные связи. В отместку эмир пообещал поднять зеленое знамя над всей планетой и начал необъявленную войну против всех, кого считает своими врагами. Хотя, конечно, на всех углах клянется на Коране в своем миролюбии.
   -- Приятная фигурка, -- сказал Артист. -- Ну а Россия тут как?
   -- Кое-кто, в том числе и мы с американцами, формально сохраняем с ним дипломатические отношения. Геополитика! Нефть! Уходить нельзя -- надо заявлять о своем присутствии в регионе. Вот и сидят наши парни в посольстве как в осажденной крепости -- человек восемь, что ли. Присутствуют.
   -- А как же ралли? -- спросил Олег. -- Что-то изменилось? С чего это он вдруг так подобрел?
   -- То, что Рашид-Шах сразу дал согласие на прохождение маршрута через свои пустыни и высокогорные дороги, нам тоже показалось весьма подозрительным. Наверное, при всех проклятиях и угрозах миру ему все-таки ужасно хочется выглядеть красиво. Есть уйма других мотивов и соображений:
   политика, деньги, желание усилить свои позиции, просто напомнить о себе жестом доброй воли. Ведь он как бы великодушно входит в положение мирового сообщества....
   -- Не понимаю... -- пожал плечами Артист. -- Поясните, пожалуйста.
   --Дело в маршруте. Единственный прямой путь -- через короткий участок Северного Рашиджистана. Иначе -- огромный крюк в обход непроходимых горных массивов. И Рашид-Шах это прекрасно понимает.
   -- То есть у него как бы ключ от двери в коридор?
   -- Именно так. И все-таки нам показалось, что тут должно быть что-то еще... В противном случае за разрешение пропустить гонщиков по его землям он наверняка выторговал бы себе весьма выгодные и политические и денежные условия. Но он почему-то вовсе не выставил никаких условий. Такого с ним не бывало никогда. Это не его стиль, не его характер. И это насторожило не только нас.
   -- А кого еще? -- спросил Артист. -- Кому еще охота поковыряться в зубах у старого тигра?
   -- Согласно нашим данным, -- усмехнулся полковник, -- под видом участников ралли сейчас на трассе могут находиться люди не менее чем трех западных разведцентров. Кто же откажется от возможности легально наведаться на закрытую территорию -- верно? Они могут там быть как гонщики, механики, врачи, представители клубов или автомобильных фирм, ну и, само собой, как журналисты...
   -- А наши? -- спросил Артист. -- От нас-то хоть кто-нибудь участвует в этих гонках?
   -- Ну и темный ты, Семен! -- изумился Муха. -- Наших три экипажа, и пока все на трассе. Два "джипа" и "Нива". Плюс технички, подсобные и тэ дэ.
   -- Так вот, -- сказал Голубков, -- сопоставив факты, наложив, так сказать, друг на друга контуры событий, мы пришли к заключению, что участие в ралли может быть идеальным каналом доставки топлива для "Зодиака" прямо в руки Рашид-Шаха.
   -- Кто, по-вашему, его может везти? -- спросил Артист.
   -- А вот этого мы не знаем, -- ответил Голубков. -- Хотя логично думать, что оно у кого-то из членов нашей команды или техперсонала. После схода с трассы двух экипажей сейчас там осталось тринадцать человек. По три человека на машинах и механики на техничке.
   -- Какое оно хоть из себя, это горючее?
   -- Это два компонента. Две разные жидкости. Одна -- бесцветная и почти без запаха, как вода. Вторая -- тяжелая, черная, как тушь.
   -- Небось ядовитые обе, сволочи, -- заметил Артист.
   -- В том-то и дело, что нет, -- усмехнулся полковник. -- По отдельности вполне безвредны, хотя для коктейлей вряд ли подходят. Собственно, топливом они становятся только при соединении, а так -- совершенно безопасны.