Церемония приема послов была очень похожа, но начиналась, когда посланник и его приближенные достигали границы Византии. Если делегация приезжала из Персии, ее встречали на Евфрате. Комитет по встрече, имеющий при себе монаршие подарки, собирался там, чтобы приветствовать посланника. Подобные церемонии повторялись во всех региональных столицах, через которые пролегал путь посла в Константинополь. Местный правитель преподносил ему подарки, ценность которых разнилась в зависимости от важности посла. По приезде в Константинополь посла и его приближенных провожали в отведенный для них дом. Там они смиренно дожидались, пока император соизволит их принять. Во все это время их ежедневно снабжали едой. В день, избранный для аудиенции, дары, привезенные послом от своего монарха императору, и те, которые он сам должен был получить от императора, выставлялись во дворце на всеобщее обозрение. Императорская стража в парадной форме, состоящей из золотых шлема и нагрудной пластины, надеваемой поверх белых одежд, с копьями ехала к дому посла, где посол и его приближенные в самых нарядных одеяниях ожидали их. Посол садился на коня под изысканной попоной, которого специально для него выбрали на императорских конюшнях, и все отправлялись по улицам, украшенным коврами и полотнищами, вывешенными в честь посланника из окон и с балконов домов на его пути. Это было настолько восхитительное зрелище, что впоследствии венецианцы украшали так же свои улицы по праздникам.
Рис. 14. Император с регалиями
У входа во дворец посла встречал старший офицер, который проводил его вместе с толмачом и эскортом в зал для аудиенций, где на возвышении стоял трон, скрытый от глаз роскошными полотнищами. В нужный момент они раздвигались и открывали сидящего там императора в официальном одеянии и короне. На нем была длинная прилегающая мантия из драгоценной парчи, украшенная по шее, по талии, по центру спины и по переду каймой из вышивки и драгоценных камней. Короны слегка меняли форму в зависимости от времени, за исключением великолепной короны Мономаха XI века, находящейся в Будапеште, изготовленной из восьми золотых пластин, покрытых эмалью. Очевидно, свечение, исходившее от короны и камней, объясняет, почему один потрясенный гость сравнил костюм императора Мануила Комнина (1143–1180) с «лужайкой, покрытой цветами».
Завидев императора, всем полагалось пасть на колени. Когда величие этого зрелища производило достаточное впечатление на всех, кому выпало такое счастье, посла подводили к трону. По пути он должен был трижды остановиться и преклонить колено перед базилевсом. Дойдя до трона, он протягивал верительные грамоты распорядителю церемоний и приветствовал императора от имени своего монарха. Император отвечал, осведомившись о здоровье последнего. Если речь шла о царе персидском или калифе багдадском, император называл его братом, а если о европейском правителе, то сыном. После он назначал день, в который послу надлежало вернуться во дворец, чтобы обсудить государственные дела.
По окончании миссии посла император устраивал торжественный обед в его честь. Гости усаживались в строгом порядке в соответствии с должностями. Столы, используемые на таких обедах, мы бы назвали Т-образными, однако византийцы, жизнь которых строилась на христианской вере, описывали их как имеющие форму полукреста. Во главе – то есть на перекладине креста – был «высокий» стол, сделанный из золота. Император восседал в центре его в пурпурной мантии поверх белой туники. По левую руку от него сидела императрица. Гости-мужчины и его конюшие, все с почетными лентами, располагались по правой стороне этого стола, а дамы – по левой. Довольно долго (по мнению некоторых ученых, до X века) все они сидели на диванах на римский манер, хотя, обедая без посторонних, императорская семья, по всей видимости, пользовалась стульями с давних времен. Придворный вельможа, называвшийся «силентарий», держал скипетр и стоял позади императора на протяжении всего обеда, а придворная дама с жезлом в руке стояла позади императрицы. Если заезжий посол представлял сильное государство, его усаживали за «высокий» стол. Если нет или если император желал оскорбить его, его усаживали за поперечный стол, где размещались его толмач и эскорт. В X веке Лиутпранд Кремонский, посол императора Германии, был так разгневан тем, что его определили за стол для низких сословий, в то время как посол Болгарии сидел за «высоким» столом, что не смог насладиться музыкой, пантомимой и танцами, представленными для увеселения гостей.
Рис. 15. Император Феодосий с придворными и стражей в императорской ложе на ипподроме
Если император пребывал в Константинополе или другом крупном городе, он должен был присутствовать на играх в цирке или на гонках колесниц на ипподроме. Несмотря на свое языческое происхождение, развлечения подобного рода проводились почти регулярно на протяжении всей истории Византии, и не только в Константинополе, где ежегодно 11 мая играми праздновалось основание города, но и на провинциальные ипподромах. Основной составляющей этих торжеств была гонка на колесницах, причем в каждую было запряжено четыре лошади в ряд. В Константинополе старт гонкам давал император. Делал он это, бросая белый носовой платок, называвшийся «маппа». Четыре забега проводилось утром и четыре после полудня. В промежутке император давал обед. Во время Готских игр он проводился в «зале девятнадцати диванов». По окончании каждого дня император вручал призы абсолютным победителям. Они состояли из оригариона (золотого символа), серебряного шлема и пояса. В перерывах между забегами зрителей развлекали мимы, танцоры, акробаты и циркачи, многие из которых выступали под аккомпанемент органов и лютней. Высокопоставленные гости из Киевской Руси были так потрясены этими увеселениями, что в XI веке великий князь Киевский приказал изобразить некоторые их сцены на стенах лестницы, ведшей к его скамье в киевском соборе Святой Софии. Многие из тех рисунков сохранились до наших дней и оказались единственными известными нам изображениями этих увеселений.
Как единоличный источник закона и порядка, император был довольно занятым человеком, его день был долгим и насыщенным. Императора будили ежедневно в шесть утра тремя ударами в дверь. Он вставал и одевался без посторонней помощи, обходясь без каких-либо церемоний, подобных той, которую позднее ввел Людовик XIV, король Франции. Она известна нам как lever du roi[6]. Из своей спальни император шел в Золотой зал, чтобы помолиться перед иконой Спасителя, находившейся там в специальной нише. После чего садился на трон и завтракал. Поев, он принимал управляющего двором и обсуждал с ним распорядок дня. Потом наступал черед министров и вельмож, у которых были безотлагательные дела к монарху. Все приходили к нему в роскошных мантиях с изысканной вышивкой, которые приличествовало носить на занимаемом ими посту. В присутствии императора всем, кроме патриарха, полагалось стоять. Покончив с делами, министры удалялись, а патриарх часто оставался отобедать с императором. Перед тем как войти в столовую, они оба снимали свои мантии и надевали их только в конце обеда; перед уходом патриарх обнимал императора.
Император был обязан подписывать практически все государственные документы. Поначалу они составлялись на пергаменте, но в XI веке появилось некое подобие бумаги, называвшееся «бомбазин» (поскольку оно изготовлялось в Багдаде). Имя и титулы императора писались в шапке любого документа очень крупными буквами и особым шрифтом. Император ставил свою подпись в конце страницы пурпурными чернилами. Всеми письменными принадлежностями ведал особый высокопоставленный вельможа. Он был должен предоставлять пурпурные чернила за собственный счет и вряд ли мог хоть сколько-нибудь компенсировать эти расходы тем влиянием, которым обладал. Каждый документ, подписанный императором, регистрировался в архиве. Особый правительственный отдел отвечал за перевод тех сообщений, которые посылались за границу. Списки с переводов присоединялись к спискам с оригиналов и хранились вместе с ними. Особые грамоты, известные как «буллы», часто писались золотом. Если наверху в ней изображался Христос и император в официальной мантии и короне, ее называли «хризобуллой», то есть «золотой буллой».
Хотя императоры были людьми занятыми и жизнь в Византии (особенно при дворе) строго регламентировалась четко проработанными предписаниями, было бы ошибочно считать правителей этой империи простыми марионетками. Все они обладали самобытными характерами и яркими индивидуальностями. У многих был широкий круг интересов, и они проводили часы досуга, занимаясь личными делами. Некоторые отличались общительностью и часто приглашали гостей, чтобы те разделили трапезу с императорским семейством, а часто сами с радостью принимали приглашения отобедать в домах своих подданных. Все они вели полноценную семейную жизнь, не выставляя ее на обозрение. Юстиниан старался проводить все свободное время с Феодорой, в которой души не чаял, для чего ему приходилось просыпаться на рассвете и ложиться очень поздно, а иногда и вставать среди ночи, чтобы почитать или позаниматься. Он не ел мяса и не пил вина. Никифор Фока (963–969) и Василий II (976—1025) также были умеренны в еде и питье. Лев VI взял себе за правило гулять по улицам Константинополя по ночам, тайно и в одиночестве, чтобы своими глазами видеть, исполняет ли полиция его приказ арестовывать бродяг. Однажды ночью, переодетый бродягой, он убедил двух дозорных отпустить его, но третий проигнорировал его мольбы и отправил в тюрьму. Утром Лев наградил последнего и строго отчитал первых двух. Еще он очень любил без предупреждения посещать монастыри и оставаться там на обед. Михаил IV (1034–1041) жил в страхе перед восстанием и часто объезжал улицы Константинополя, выглядывая, не собираются ли люди в группы и не замышляют ли чего-то против него. Константин VII Багрянородный в свое правление увлекался написанием и иллюстрированием книг. Феодор Ласкарис тоже был прекрасным каллиграфом и иллюстратором книг. Почти все императоры покровительствовали искусству и были страстными собирателями красивых предметов.
Когда император умирал, его тело помещали в Зале девятнадцати диванов в короне, дивитиссоне, хламисе и пурпурных туфлях. Духовенство из собора Святой Софии и сенаторы стояли вокруг него и пели панихиду. После троекратного крика: «Иди, император: Царь царей, Бог богов призывает тебя», тело переносилось в Халке императорской охраной. А оттуда его несли по Месе к последнему покою. Иногда для этого избирали какую-нибудь церковь. Роман Лакапин и его жена Феодора были погребены в церкви Мирелайон. Когда траурная процессия достигала последнего пристанища покойного монарха, распорядитель делал шаг вперед и снова провозглашал: «Входи, император: Царь царей, Бог богов призывает тебя». Потом он выкрикивал: «Сними корону свою». С этими словами корону снимали с головы почившего императора и на ее место возлагали пурпурный венец. После чего гроб закрывали, и начиналось погребение. Похожий ритуал проводился в случае смерти императрицы.
Глава 3
Рис. 14. Император с регалиями
У входа во дворец посла встречал старший офицер, который проводил его вместе с толмачом и эскортом в зал для аудиенций, где на возвышении стоял трон, скрытый от глаз роскошными полотнищами. В нужный момент они раздвигались и открывали сидящего там императора в официальном одеянии и короне. На нем была длинная прилегающая мантия из драгоценной парчи, украшенная по шее, по талии, по центру спины и по переду каймой из вышивки и драгоценных камней. Короны слегка меняли форму в зависимости от времени, за исключением великолепной короны Мономаха XI века, находящейся в Будапеште, изготовленной из восьми золотых пластин, покрытых эмалью. Очевидно, свечение, исходившее от короны и камней, объясняет, почему один потрясенный гость сравнил костюм императора Мануила Комнина (1143–1180) с «лужайкой, покрытой цветами».
Завидев императора, всем полагалось пасть на колени. Когда величие этого зрелища производило достаточное впечатление на всех, кому выпало такое счастье, посла подводили к трону. По пути он должен был трижды остановиться и преклонить колено перед базилевсом. Дойдя до трона, он протягивал верительные грамоты распорядителю церемоний и приветствовал императора от имени своего монарха. Император отвечал, осведомившись о здоровье последнего. Если речь шла о царе персидском или калифе багдадском, император называл его братом, а если о европейском правителе, то сыном. После он назначал день, в который послу надлежало вернуться во дворец, чтобы обсудить государственные дела.
По окончании миссии посла император устраивал торжественный обед в его честь. Гости усаживались в строгом порядке в соответствии с должностями. Столы, используемые на таких обедах, мы бы назвали Т-образными, однако византийцы, жизнь которых строилась на христианской вере, описывали их как имеющие форму полукреста. Во главе – то есть на перекладине креста – был «высокий» стол, сделанный из золота. Император восседал в центре его в пурпурной мантии поверх белой туники. По левую руку от него сидела императрица. Гости-мужчины и его конюшие, все с почетными лентами, располагались по правой стороне этого стола, а дамы – по левой. Довольно долго (по мнению некоторых ученых, до X века) все они сидели на диванах на римский манер, хотя, обедая без посторонних, императорская семья, по всей видимости, пользовалась стульями с давних времен. Придворный вельможа, называвшийся «силентарий», держал скипетр и стоял позади императора на протяжении всего обеда, а придворная дама с жезлом в руке стояла позади императрицы. Если заезжий посол представлял сильное государство, его усаживали за «высокий» стол. Если нет или если император желал оскорбить его, его усаживали за поперечный стол, где размещались его толмач и эскорт. В X веке Лиутпранд Кремонский, посол императора Германии, был так разгневан тем, что его определили за стол для низких сословий, в то время как посол Болгарии сидел за «высоким» столом, что не смог насладиться музыкой, пантомимой и танцами, представленными для увеселения гостей.
Рис. 15. Император Феодосий с придворными и стражей в императорской ложе на ипподроме
Если император пребывал в Константинополе или другом крупном городе, он должен был присутствовать на играх в цирке или на гонках колесниц на ипподроме. Несмотря на свое языческое происхождение, развлечения подобного рода проводились почти регулярно на протяжении всей истории Византии, и не только в Константинополе, где ежегодно 11 мая играми праздновалось основание города, но и на провинциальные ипподромах. Основной составляющей этих торжеств была гонка на колесницах, причем в каждую было запряжено четыре лошади в ряд. В Константинополе старт гонкам давал император. Делал он это, бросая белый носовой платок, называвшийся «маппа». Четыре забега проводилось утром и четыре после полудня. В промежутке император давал обед. Во время Готских игр он проводился в «зале девятнадцати диванов». По окончании каждого дня император вручал призы абсолютным победителям. Они состояли из оригариона (золотого символа), серебряного шлема и пояса. В перерывах между забегами зрителей развлекали мимы, танцоры, акробаты и циркачи, многие из которых выступали под аккомпанемент органов и лютней. Высокопоставленные гости из Киевской Руси были так потрясены этими увеселениями, что в XI веке великий князь Киевский приказал изобразить некоторые их сцены на стенах лестницы, ведшей к его скамье в киевском соборе Святой Софии. Многие из тех рисунков сохранились до наших дней и оказались единственными известными нам изображениями этих увеселений.
Как единоличный источник закона и порядка, император был довольно занятым человеком, его день был долгим и насыщенным. Императора будили ежедневно в шесть утра тремя ударами в дверь. Он вставал и одевался без посторонней помощи, обходясь без каких-либо церемоний, подобных той, которую позднее ввел Людовик XIV, король Франции. Она известна нам как lever du roi[6]. Из своей спальни император шел в Золотой зал, чтобы помолиться перед иконой Спасителя, находившейся там в специальной нише. После чего садился на трон и завтракал. Поев, он принимал управляющего двором и обсуждал с ним распорядок дня. Потом наступал черед министров и вельмож, у которых были безотлагательные дела к монарху. Все приходили к нему в роскошных мантиях с изысканной вышивкой, которые приличествовало носить на занимаемом ими посту. В присутствии императора всем, кроме патриарха, полагалось стоять. Покончив с делами, министры удалялись, а патриарх часто оставался отобедать с императором. Перед тем как войти в столовую, они оба снимали свои мантии и надевали их только в конце обеда; перед уходом патриарх обнимал императора.
Император был обязан подписывать практически все государственные документы. Поначалу они составлялись на пергаменте, но в XI веке появилось некое подобие бумаги, называвшееся «бомбазин» (поскольку оно изготовлялось в Багдаде). Имя и титулы императора писались в шапке любого документа очень крупными буквами и особым шрифтом. Император ставил свою подпись в конце страницы пурпурными чернилами. Всеми письменными принадлежностями ведал особый высокопоставленный вельможа. Он был должен предоставлять пурпурные чернила за собственный счет и вряд ли мог хоть сколько-нибудь компенсировать эти расходы тем влиянием, которым обладал. Каждый документ, подписанный императором, регистрировался в архиве. Особый правительственный отдел отвечал за перевод тех сообщений, которые посылались за границу. Списки с переводов присоединялись к спискам с оригиналов и хранились вместе с ними. Особые грамоты, известные как «буллы», часто писались золотом. Если наверху в ней изображался Христос и император в официальной мантии и короне, ее называли «хризобуллой», то есть «золотой буллой».
Хотя императоры были людьми занятыми и жизнь в Византии (особенно при дворе) строго регламентировалась четко проработанными предписаниями, было бы ошибочно считать правителей этой империи простыми марионетками. Все они обладали самобытными характерами и яркими индивидуальностями. У многих был широкий круг интересов, и они проводили часы досуга, занимаясь личными делами. Некоторые отличались общительностью и часто приглашали гостей, чтобы те разделили трапезу с императорским семейством, а часто сами с радостью принимали приглашения отобедать в домах своих подданных. Все они вели полноценную семейную жизнь, не выставляя ее на обозрение. Юстиниан старался проводить все свободное время с Феодорой, в которой души не чаял, для чего ему приходилось просыпаться на рассвете и ложиться очень поздно, а иногда и вставать среди ночи, чтобы почитать или позаниматься. Он не ел мяса и не пил вина. Никифор Фока (963–969) и Василий II (976—1025) также были умеренны в еде и питье. Лев VI взял себе за правило гулять по улицам Константинополя по ночам, тайно и в одиночестве, чтобы своими глазами видеть, исполняет ли полиция его приказ арестовывать бродяг. Однажды ночью, переодетый бродягой, он убедил двух дозорных отпустить его, но третий проигнорировал его мольбы и отправил в тюрьму. Утром Лев наградил последнего и строго отчитал первых двух. Еще он очень любил без предупреждения посещать монастыри и оставаться там на обед. Михаил IV (1034–1041) жил в страхе перед восстанием и часто объезжал улицы Константинополя, выглядывая, не собираются ли люди в группы и не замышляют ли чего-то против него. Константин VII Багрянородный в свое правление увлекался написанием и иллюстрированием книг. Феодор Ласкарис тоже был прекрасным каллиграфом и иллюстратором книг. Почти все императоры покровительствовали искусству и были страстными собирателями красивых предметов.
Когда император умирал, его тело помещали в Зале девятнадцати диванов в короне, дивитиссоне, хламисе и пурпурных туфлях. Духовенство из собора Святой Софии и сенаторы стояли вокруг него и пели панихиду. После троекратного крика: «Иди, император: Царь царей, Бог богов призывает тебя», тело переносилось в Халке императорской охраной. А оттуда его несли по Месе к последнему покою. Иногда для этого избирали какую-нибудь церковь. Роман Лакапин и его жена Феодора были погребены в церкви Мирелайон. Когда траурная процессия достигала последнего пристанища покойного монарха, распорядитель делал шаг вперед и снова провозглашал: «Входи, император: Царь царей, Бог богов призывает тебя». Потом он выкрикивал: «Сними корону свою». С этими словами корону снимали с головы почившего императора и на ее место возлагали пурпурный венец. После чего гроб закрывали, и начиналось погребение. Похожий ритуал проводился в случае смерти императрицы.
Глава 3
Церковь и духовенство
Император Юстиниан написал предисловие к сборнику юридических кодексов, изданных под названием «Шестая новелла». В нем он высказывал мнение о том, что «величайшими дарами, которые Господь в своей любви к человечеству послал людям, являются религия и империя, поскольку первая служит делам божьим, а вторая – делам земным». Византийцы разделяли его убеждение, многие из них сравнивали империю с человеческим телом, а церковь – с душой. Вполне естественно, что при таком отношении простые люди были столь же близки к религии и церкви, как император и духовенство. И неудивительно, что так обстояло дело в начале византийской истории, поскольку годы становления христианства были отмечены все возрастающим недовольством старыми и дотоле широко распространенными верованиями, например культом Солнца, митраизмом[7], зороастризмом или почитанием богов, принятым в Греции и Риме. Христианство предлагало некоторый моральный кодекс, который вселил надежду в самые разочарованные сердца. Его представление о едином Боге как о высшей силе, управляющей всем в жизни, привлекло тех, кто разуверился в ссорящихся по пустякам злобных обитателях Олимпа. Возможности, которые христианство предлагало женщине, открыли дорогу ее развитию, которое неизбежно сказывалось на повседневной жизни. Более того, каждый новообращенный понимал, что лучшая жизнь на земле и спасения души в будущем зависят от его стремления жить в соответствии со всеми канонами новой веры. А эта убежденность, в свою очередь, приводила к тому, что он приписывал особую важность христианскому учению. Вера в то, что теологическая ошибка может помешать душе христианина попасть в Царствие Божие, прочно вошла в разум византийцев и оставалась там на протяжении всей истории империи, и в результате, даже в последние годы ее существования, всякий, кто исповедовал христианство, интересовался делами церкви так же основательно, как первые неофиты. Более того, само устройство империи помогало упрочить связь между церковью и государством, так что они играли практически равнозначные роли в установлении законов, по которым жили люди.
Христианство имело, по существу, восточную природу. По этой причине оно нашло первых и самых страстных приверженцев в Египте, Сирии и Малой Азии. Духовная составляющая новой веры неожиданно нашла отклик у жителей этих регионов, их разум был гораздо более созвучен ей, чем разум несколько циничных греков или холодных, рассудительных римлян; у тех и других мировоззрение отражало культ богов классического периода. Константин оставался язычником, но не мог не замечать существования этих противоречий, поскольку вскоре после легализации христианства, еще в 325 году, он созвал совет духовенства в Никее. Священники собрались под его председательством, чтобы обсудить вопросы учения и в особенности то, что называется «ересью Ария», то есть они должны были решить, были ли Бог Отец и Христос одной природы или, как утверждали арианцы, отличались друг от друга, поскольку Христос, как сын Божий, появился после Бога Отца.
Семь крупных религиозных соборов созывались с того момента по IX век. Их стали называть Вселенскими соборами церкви. Второй собор, созванный в 381 году, утвердил патриарха вторым человеком в государстве после императора. Третий, собравшийся в 431 году, обсуждал несторианскую секту, члены которой поддерживали мнение Нестория Антиохийского, который считал, что человеческая природа Христа важнее Его божественной природы. Четвертый собор проводился в Халкидоне в 451 году, на нем спорили о двойственной природе Христа. В результате принятого решения египетская церковь отделилась от основной православной и стала называться коптской. К IX веку все основные вопросы учения были разрешены Вселенским собором церкви. В итоге приблизительно до середины XI века собрания стало посещать так мало священников, что они утратили свой обычный международный характер. Первое заседание Вселенского собора было, пожалуй, самым важным из всех, потому что на нем утвердили порядок действий, которому надлежало следовать в дальнейшем. Константин как председатель проявил инициативу и организовал дебаты по образцу римского сената, оставив за собой роль модератора. В результате византийским императорам предоставлялась возможность оказывать на дела церкви большее влияние, чем правителям других христианских государств. Если император не мог лично присутствовать на соборе, он имел право назначить, кого пожелает, в качестве своего представителя. Поначалу папа и его легат считались вторыми по важности после императора на этих собраниях. Но, несмотря на то что папе разрешалось голосовать раньше императора, окончательное решение Вселенского собора должен был обязательно подписать император, а не папа. Естественно, вследствие этого люди предположили, что император несет основную ответственность за решения в вопросах веры, так же как и за борьбу с ересью.
В Византии ересей всегда хватало. Многие основывались на в корне неверной интерпретации Писания. В раннехристианские времена языческие верования и ритуалы были еще так широко распространены, что подавление любых уклонений в сторону от принятого учения было столь же необходимо, как и искоренение идолопоклонства. Трулльский собор, проведенный в Купольном зале в Константинополе в 692 году, одобрил такие суровые меры, которые впоследствии часто пересматривались и расширялись, однако оставались в силе вплоть до XII века. Они запрещали такие языческие обряды, как, например, вакхические празднования во время сбора винограда или празднование Первого мая.
Рис. 16. Евангелие на Святом троне. Заседание церковного собора в присутствии императора. Константинополь, 362 г.
Но церкви так и не удалось окончательно искоренить эти древние обычаи, приносящие людям радость. Осознав это, церковь постаралась включить их в христианскую доктрину. Празднование сбора урожая заменило вакхические ритуалы, события из жизни Христа стали отмечать в дни, которые были праздниками у язычников. На деле это оказалось гораздо проще, чем исправление неверного понимания Евангелия.
Проблемы учения очень беспокоили византийцев. Церковь быстро постановила, что любой, чьи взгляды отличаются от установленных ею, является еретиком. Арианцы были провозглашены безбожниками за то, что сомневались в полноте божественной природы Христа.
Превосходящая их численностью секта монофизитов попала под такое же порицание, поскольку ее члены верили в существование единого божества, полагая Отца, Сына и Святого Духа частями единого целого и тем самым, по мнению церкви, отрицая человеческие свойства Христа. Из прочих активно обсуждавшихся ересей две оказалось истребить особенно сложно. Их распространяли члены павликианской и богомильской сект. Первая распространилась в IX веке, когда человек по имени Павел, сын манихейки[8], утверждал, что Бог (единый в трех лицах) создал только небесную сферу, включающую в себя небеса и их обитателей, а дьявол – человека и видимый мир. Также он считал, что Христос был ангелом и сыном обычной женщины (которую нельзя почитать), и Господь послал его, чтобы бороться со злом на земле. Богомилы были ответвлением павликиан. Больше всего людей им удалось обратить в Болгарии. Их необычные надгробия сохранились там и в Югославии, словно памятники забытому прошлому.
Рис. 17. Богомильское надгробие
Оказалось, что суеверия изжить так же непросто, как ересь. Вера в демонов и злых духов привела многих к поддержке павликианства и к поклонению сатане, некоторые даже дошли до того, что объявили его старшим сыном Бога. Шесть видов демонов считались самыми опасными. Они населяли воздух, эфир, огонь и землю, а также жили под землей. И все требовали постоянных жертв. Дурного глаза боялись настолько, что в него до сих пор верят в отдаленный районах Ближнего Востока, где носят амулеты – как в ранневизантийские времена, – чтобы защититься от него. Даже в библиотеке Большого дворца хранилась иллюстрированная портретами императоров книга, которая могла предсказывать будущее империи. Уже в VIII веке Константин V советовался со своими астрологами, прежде чем сразиться с врагами. Так же поступал и Алексей I Комнин в XI веке. В итоге астрология считалась близкой к магии и поэтому яростно осуждалась церковью даже в XII столетии, когда многие ученые мужи уже признали астрологию наукой, но ее еще широко использовали с целью получения предсказаний. Это клеймо, прилепившееся к ней в ранневизантийский период, просуществовало на всем протяжении истории государства. Чтобы помочь верующим избежать всех смертных грехов, духовенство установило строгие правила для посещения церкви, отлучая от себя тех, кто не смог присутствовать на службе, на три воскресенья подряд. По воскресеньям, как и во все дни между Пасхой и Троицей, всем надлежало молиться стоя; это означало, что раннехристианский обычай вставать для молитвы утратил силу. Русские применили это предписание к любым действиям в церкви и придерживаются его по сей день.
Император играл столь важную роль в делах церковных, что в церкви его трон, часто из чистого золота, стоял рядом с троном патриарха, и его приглашали выполнить некоторые особые действия во время религиозных церемоний. Так, например, с ранних времен он появлялся на пасхальной службе закутанным в белые бинты, в сопровождении 12 спутников. С X века император кадил ладаном в Высоком алтаре в течение рождественской службы. Во время Великого поста он возглавлял шествие вокруг Высокого алтаря в церкви Магноры, кроме того, выполнял некоторые обязанности в Вербное воскресенье и в Великий четверг. Тем не менее император не мог навязывать свои взгляды церкви, если они противоречили взглядам духовенства. Церковь оставалась независимой в вопросах учения и, хотя и существовала под покровительством императора, все же имела власть, равную его власти. Но даже при этом, возводя патриарха Константинопольского на пост главы православной церкви, император мог заявить: «Этот человек назначается патриархом Константинопольским милостью Божьей и нашей императорской властью, которая происходит от милости Божьей». Также патриарх не мог отлучить императора от церкви. В XI веке патриарх Михаил Керуларий попытался возвеличить церковь над короной. Он потерпел неудачу, но поднял престиж церкви настолько, что, когда репутация и могущество императора пошли на убыль из-за продвижения на запад турок-османов, церковь не утратила репутацию и могущество. Во время турецкого завоевания Константинополя церковь сохранила силу, и патриарх сумел убедить султана признать его власть над всеми православными христианами, живущими на оттоманских территориях, не исключая Балкан, и позволить ему организовать школу в Константинопольском патриархате, где будут преподавать византийское богословие и будут говорить и писать по-гречески. Таким образом, патриарх в Константинополе стал играть неоценимую роль в сохранении христианства и греческой культуры на оттоманских территориях, хотя печатные машины там установить было нельзя. Когда изобрели книгопечатание, книгу, требующуюся патриархату, приходилось заказывать в Венеции и перевозить в Константинополь. Отчасти по этой причине, отчасти еще и потому, что многие представители старшего духовенства бежали туда из покоренного Константинополя в поисках безопасности, Венеция также стала аванпостом православия.
Основной закон православной церкви был выработан, если не обстоятельно, то в основных вопросах, в IV и V веках, но небольшие изменения вносились на протяжении всей византийской истории. Решение использовать юлианский календарь, придуманный на закате Римской империи, начинать религиозный год одновременно с мирским 1 сентября и считать годы от предположительной даты сотворения мира, которое произошло за 5 тысяч лет до того, принималось церковью, а не императором. Также церковь отвечала за разделение территории на провинции, власть в которых передавалась митрополитам. Назначалось пять патриархов. Трое находились в древнейших городах империи: Риме, Антиохии и Александрии. Двое – в новых городах – Константинополе и Иерусалиме. Рим, как старейшая столица, имел превосходство над остальными. Константинополь, как новая столица, считался вторым, но в своем положении «нового Рима» часто выполнял обязанности, ранее возлагавшиеся на «старый» Рим, и к нему перешли привилегии и почести последнего.
Когда в VII веке Александрия и Антиохия были захвачены арабами и включены в состав мусульманской империи, эта потеря весьма содействовала возвеличиванию патриарха Константинопольского.
Его положение также было немало усилено в 732 году решением Льва III передать Южную Италию, Грецию и Иллирию из-под контроля Рима под контроль Константинополя. Эта перемена вызвала возмущение папы. Неприязнь между лидерами двух церквей росла в результате иконоборческих противоречий. Вражда достигла апогея в конце VIII столетия, когда Карл Великий воспользовался размолвкой и заставил папу короновать его императором Запада. Этот шаг очень разозлил императора Византии, поскольку не только наносил оскорбление его достоинству, но и бросал вызов претензиям православной церкви на то, чтобы ее признали верховной властью. Отношения между ними все ухудшались и были окончательно испорчены в 1054 году, когда взбешенный папский легат, кардинал Гумберт, бросил буллу об анафеме на серебряный алтарь собора Святой Софии и в гневе удалился. Мануил I (1143–1180) пытался, правда безуспешно, провести примирение, что привело к последней размолвке между православием на Востоке и католичеством. Эта рана по-прежнему остается неизлеченной.
В 1204 году, накануне латинской оккупации Константинополя, император захотел улучшить отношения с западным христианским миром попыткой объединения с Римской церковью. Этот шаг был встречен крайне враждебно патриархом Константинопольским, который пользовался поддержкой византийского духовенства и народа. Латинское завоевание столицы только разожгло злость православной церкви. Тем не менее император постарался все уладить на соборе, созванном во Флоренции в 1439 году, когда он пытался добиться военной помощи от западного мира для отражения, как никогда, серьезной угрозы нападения турок-османов. Хотя совет размышлял до 1443 года, помощи не последовало. Православная церковь до сих пор вменяет в вину Европе, что та не пожелала сразиться с исламом. В те времена это вызвало такое негодование по всей Византии, что, когда победивший султан посоветовал Геннадию (которого назначил патриархом завоеванного Константинополя) объединиться с Римской церковью, греческий прелат решительно отказался даже рассматривать такую возможность.
В византийские времена патриарх Константинопольский жил в роскоши. Он располагал жильем в соборе Святой Софии и в примыкающих зданиях, обладал личным дворцом. В его привычках было завтракать в одном из этих жилищ после утренней службы в соборе. Он часто принимал там императора. Кроме того, патриарх владел несколькими кабинетами и залами для заседаний, в которых вместе с собранием священников, известным как Священный синод, занимался делами церкви. Только епископы константинопольские имели право служить на нем, но когда церковные владения были поделены на провинции, названные митрополиями и управляемые митрополитами, а те – на епархии, порученные заботам епископов, и митрополиты, и автокефальные (то есть автономные) епископы призывались на такие собрания.
Христианство имело, по существу, восточную природу. По этой причине оно нашло первых и самых страстных приверженцев в Египте, Сирии и Малой Азии. Духовная составляющая новой веры неожиданно нашла отклик у жителей этих регионов, их разум был гораздо более созвучен ей, чем разум несколько циничных греков или холодных, рассудительных римлян; у тех и других мировоззрение отражало культ богов классического периода. Константин оставался язычником, но не мог не замечать существования этих противоречий, поскольку вскоре после легализации христианства, еще в 325 году, он созвал совет духовенства в Никее. Священники собрались под его председательством, чтобы обсудить вопросы учения и в особенности то, что называется «ересью Ария», то есть они должны были решить, были ли Бог Отец и Христос одной природы или, как утверждали арианцы, отличались друг от друга, поскольку Христос, как сын Божий, появился после Бога Отца.
Семь крупных религиозных соборов созывались с того момента по IX век. Их стали называть Вселенскими соборами церкви. Второй собор, созванный в 381 году, утвердил патриарха вторым человеком в государстве после императора. Третий, собравшийся в 431 году, обсуждал несторианскую секту, члены которой поддерживали мнение Нестория Антиохийского, который считал, что человеческая природа Христа важнее Его божественной природы. Четвертый собор проводился в Халкидоне в 451 году, на нем спорили о двойственной природе Христа. В результате принятого решения египетская церковь отделилась от основной православной и стала называться коптской. К IX веку все основные вопросы учения были разрешены Вселенским собором церкви. В итоге приблизительно до середины XI века собрания стало посещать так мало священников, что они утратили свой обычный международный характер. Первое заседание Вселенского собора было, пожалуй, самым важным из всех, потому что на нем утвердили порядок действий, которому надлежало следовать в дальнейшем. Константин как председатель проявил инициативу и организовал дебаты по образцу римского сената, оставив за собой роль модератора. В результате византийским императорам предоставлялась возможность оказывать на дела церкви большее влияние, чем правителям других христианских государств. Если император не мог лично присутствовать на соборе, он имел право назначить, кого пожелает, в качестве своего представителя. Поначалу папа и его легат считались вторыми по важности после императора на этих собраниях. Но, несмотря на то что папе разрешалось голосовать раньше императора, окончательное решение Вселенского собора должен был обязательно подписать император, а не папа. Естественно, вследствие этого люди предположили, что император несет основную ответственность за решения в вопросах веры, так же как и за борьбу с ересью.
В Византии ересей всегда хватало. Многие основывались на в корне неверной интерпретации Писания. В раннехристианские времена языческие верования и ритуалы были еще так широко распространены, что подавление любых уклонений в сторону от принятого учения было столь же необходимо, как и искоренение идолопоклонства. Трулльский собор, проведенный в Купольном зале в Константинополе в 692 году, одобрил такие суровые меры, которые впоследствии часто пересматривались и расширялись, однако оставались в силе вплоть до XII века. Они запрещали такие языческие обряды, как, например, вакхические празднования во время сбора винограда или празднование Первого мая.
Рис. 16. Евангелие на Святом троне. Заседание церковного собора в присутствии императора. Константинополь, 362 г.
Но церкви так и не удалось окончательно искоренить эти древние обычаи, приносящие людям радость. Осознав это, церковь постаралась включить их в христианскую доктрину. Празднование сбора урожая заменило вакхические ритуалы, события из жизни Христа стали отмечать в дни, которые были праздниками у язычников. На деле это оказалось гораздо проще, чем исправление неверного понимания Евангелия.
Проблемы учения очень беспокоили византийцев. Церковь быстро постановила, что любой, чьи взгляды отличаются от установленных ею, является еретиком. Арианцы были провозглашены безбожниками за то, что сомневались в полноте божественной природы Христа.
Превосходящая их численностью секта монофизитов попала под такое же порицание, поскольку ее члены верили в существование единого божества, полагая Отца, Сына и Святого Духа частями единого целого и тем самым, по мнению церкви, отрицая человеческие свойства Христа. Из прочих активно обсуждавшихся ересей две оказалось истребить особенно сложно. Их распространяли члены павликианской и богомильской сект. Первая распространилась в IX веке, когда человек по имени Павел, сын манихейки[8], утверждал, что Бог (единый в трех лицах) создал только небесную сферу, включающую в себя небеса и их обитателей, а дьявол – человека и видимый мир. Также он считал, что Христос был ангелом и сыном обычной женщины (которую нельзя почитать), и Господь послал его, чтобы бороться со злом на земле. Богомилы были ответвлением павликиан. Больше всего людей им удалось обратить в Болгарии. Их необычные надгробия сохранились там и в Югославии, словно памятники забытому прошлому.
Рис. 17. Богомильское надгробие
Оказалось, что суеверия изжить так же непросто, как ересь. Вера в демонов и злых духов привела многих к поддержке павликианства и к поклонению сатане, некоторые даже дошли до того, что объявили его старшим сыном Бога. Шесть видов демонов считались самыми опасными. Они населяли воздух, эфир, огонь и землю, а также жили под землей. И все требовали постоянных жертв. Дурного глаза боялись настолько, что в него до сих пор верят в отдаленный районах Ближнего Востока, где носят амулеты – как в ранневизантийские времена, – чтобы защититься от него. Даже в библиотеке Большого дворца хранилась иллюстрированная портретами императоров книга, которая могла предсказывать будущее империи. Уже в VIII веке Константин V советовался со своими астрологами, прежде чем сразиться с врагами. Так же поступал и Алексей I Комнин в XI веке. В итоге астрология считалась близкой к магии и поэтому яростно осуждалась церковью даже в XII столетии, когда многие ученые мужи уже признали астрологию наукой, но ее еще широко использовали с целью получения предсказаний. Это клеймо, прилепившееся к ней в ранневизантийский период, просуществовало на всем протяжении истории государства. Чтобы помочь верующим избежать всех смертных грехов, духовенство установило строгие правила для посещения церкви, отлучая от себя тех, кто не смог присутствовать на службе, на три воскресенья подряд. По воскресеньям, как и во все дни между Пасхой и Троицей, всем надлежало молиться стоя; это означало, что раннехристианский обычай вставать для молитвы утратил силу. Русские применили это предписание к любым действиям в церкви и придерживаются его по сей день.
Император играл столь важную роль в делах церковных, что в церкви его трон, часто из чистого золота, стоял рядом с троном патриарха, и его приглашали выполнить некоторые особые действия во время религиозных церемоний. Так, например, с ранних времен он появлялся на пасхальной службе закутанным в белые бинты, в сопровождении 12 спутников. С X века император кадил ладаном в Высоком алтаре в течение рождественской службы. Во время Великого поста он возглавлял шествие вокруг Высокого алтаря в церкви Магноры, кроме того, выполнял некоторые обязанности в Вербное воскресенье и в Великий четверг. Тем не менее император не мог навязывать свои взгляды церкви, если они противоречили взглядам духовенства. Церковь оставалась независимой в вопросах учения и, хотя и существовала под покровительством императора, все же имела власть, равную его власти. Но даже при этом, возводя патриарха Константинопольского на пост главы православной церкви, император мог заявить: «Этот человек назначается патриархом Константинопольским милостью Божьей и нашей императорской властью, которая происходит от милости Божьей». Также патриарх не мог отлучить императора от церкви. В XI веке патриарх Михаил Керуларий попытался возвеличить церковь над короной. Он потерпел неудачу, но поднял престиж церкви настолько, что, когда репутация и могущество императора пошли на убыль из-за продвижения на запад турок-османов, церковь не утратила репутацию и могущество. Во время турецкого завоевания Константинополя церковь сохранила силу, и патриарх сумел убедить султана признать его власть над всеми православными христианами, живущими на оттоманских территориях, не исключая Балкан, и позволить ему организовать школу в Константинопольском патриархате, где будут преподавать византийское богословие и будут говорить и писать по-гречески. Таким образом, патриарх в Константинополе стал играть неоценимую роль в сохранении христианства и греческой культуры на оттоманских территориях, хотя печатные машины там установить было нельзя. Когда изобрели книгопечатание, книгу, требующуюся патриархату, приходилось заказывать в Венеции и перевозить в Константинополь. Отчасти по этой причине, отчасти еще и потому, что многие представители старшего духовенства бежали туда из покоренного Константинополя в поисках безопасности, Венеция также стала аванпостом православия.
Основной закон православной церкви был выработан, если не обстоятельно, то в основных вопросах, в IV и V веках, но небольшие изменения вносились на протяжении всей византийской истории. Решение использовать юлианский календарь, придуманный на закате Римской империи, начинать религиозный год одновременно с мирским 1 сентября и считать годы от предположительной даты сотворения мира, которое произошло за 5 тысяч лет до того, принималось церковью, а не императором. Также церковь отвечала за разделение территории на провинции, власть в которых передавалась митрополитам. Назначалось пять патриархов. Трое находились в древнейших городах империи: Риме, Антиохии и Александрии. Двое – в новых городах – Константинополе и Иерусалиме. Рим, как старейшая столица, имел превосходство над остальными. Константинополь, как новая столица, считался вторым, но в своем положении «нового Рима» часто выполнял обязанности, ранее возлагавшиеся на «старый» Рим, и к нему перешли привилегии и почести последнего.
Когда в VII веке Александрия и Антиохия были захвачены арабами и включены в состав мусульманской империи, эта потеря весьма содействовала возвеличиванию патриарха Константинопольского.
Его положение также было немало усилено в 732 году решением Льва III передать Южную Италию, Грецию и Иллирию из-под контроля Рима под контроль Константинополя. Эта перемена вызвала возмущение папы. Неприязнь между лидерами двух церквей росла в результате иконоборческих противоречий. Вражда достигла апогея в конце VIII столетия, когда Карл Великий воспользовался размолвкой и заставил папу короновать его императором Запада. Этот шаг очень разозлил императора Византии, поскольку не только наносил оскорбление его достоинству, но и бросал вызов претензиям православной церкви на то, чтобы ее признали верховной властью. Отношения между ними все ухудшались и были окончательно испорчены в 1054 году, когда взбешенный папский легат, кардинал Гумберт, бросил буллу об анафеме на серебряный алтарь собора Святой Софии и в гневе удалился. Мануил I (1143–1180) пытался, правда безуспешно, провести примирение, что привело к последней размолвке между православием на Востоке и католичеством. Эта рана по-прежнему остается неизлеченной.
В 1204 году, накануне латинской оккупации Константинополя, император захотел улучшить отношения с западным христианским миром попыткой объединения с Римской церковью. Этот шаг был встречен крайне враждебно патриархом Константинопольским, который пользовался поддержкой византийского духовенства и народа. Латинское завоевание столицы только разожгло злость православной церкви. Тем не менее император постарался все уладить на соборе, созванном во Флоренции в 1439 году, когда он пытался добиться военной помощи от западного мира для отражения, как никогда, серьезной угрозы нападения турок-османов. Хотя совет размышлял до 1443 года, помощи не последовало. Православная церковь до сих пор вменяет в вину Европе, что та не пожелала сразиться с исламом. В те времена это вызвало такое негодование по всей Византии, что, когда победивший султан посоветовал Геннадию (которого назначил патриархом завоеванного Константинополя) объединиться с Римской церковью, греческий прелат решительно отказался даже рассматривать такую возможность.
В византийские времена патриарх Константинопольский жил в роскоши. Он располагал жильем в соборе Святой Софии и в примыкающих зданиях, обладал личным дворцом. В его привычках было завтракать в одном из этих жилищ после утренней службы в соборе. Он часто принимал там императора. Кроме того, патриарх владел несколькими кабинетами и залами для заседаний, в которых вместе с собранием священников, известным как Священный синод, занимался делами церкви. Только епископы константинопольские имели право служить на нем, но когда церковные владения были поделены на провинции, названные митрополиями и управляемые митрополитами, а те – на епархии, порученные заботам епископов, и митрополиты, и автокефальные (то есть автономные) епископы призывались на такие собрания.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента