В самых ответственных случаях Малик давал мне в качестве сопровождающего одного из своих братьев. Это была очень надежная защита, ведь если с братом что-нибудь случится, все закончится кровной местью. Это знали все, включая Дидигова.
   Вообще любой чеченец охраняет объект, который ему поручен, вовсе не за деньги. Он расценивает это как святой долг. Его нельзя переманить на другую сторону, пока он сам не решил, что ты ему враг, что, впрочем, происходит достаточно часто и неожиданно. Конечно, тогда охраняли и мою семью, хотя я знал, что ничего с ними случиться не должно. Когда начались разборки с Дидиговым, к его родственникам в Ингушетии приехали наши люди и объяснили: если с родными Тарасова что-нибудь произойдет, так просто это никто не оставит. Глаз за глаз, если хотите.
* * *
   Во время самой первой разборки с Дидиговым нам помогло то, что его сопровождали ингуши и чеченцы. Увидев Малика, они были поражены. Кто-то даже сказал Дидигову:
   — Слушай, мы бы не поехали, если бы знали! Мы думали, что тут русские, а это же свои, братья! Как ты можешь выступать против них?
   Встреча закончилась ничем — нужен был судья. У русских обычно приглашают воров в законе, а в чеченских разборках это может быть чеченец или ингуш, которого уважают обе стороны.
   И такой человек вскоре нашелся — генерал в отставке, чеченец, живущий в Москве. Он занимался крупным бизнесом и вообще был культурным человеком. К нему обратилась наша сторона, и Дидигов со своими бандитами признал его авторитет.
   Мы назначили новую встречу, на которой я опять должен был доказывать Дидигову, что ничего ему не должен.
   — Во-первых, я не имею никакого отношения к этим двадцати пяти миллионам! А во-вторых, когда я уходил из «Истока», то все вам оставил: контракты, производство, дома, машины, валютную аптеку, кучу лицензий на вывоз сырья… Это же огромное хозяйство! Вы меня не трогали столько лет, а теперь вдруг появляетесь, когда все это давно растеряли!
   Даже по воровским законам считалось, что здесь явно что-то не так. Опять мы разошлись, ничего не решив.
   После этого Дидигов предложил нашему чеченскому судье войти с ними в долю: похитить меня прямо в аэропорту, взять выкуп, а деньги поделить. Разумеется, судья, как человек выбранный и призванный судить, с гордостью отказался.
* * *
   Тогда Дидигов обратился к известному чеченскому бандиту Хозе, который только что вышел из тюрьмы, был зол, голоден и без средств.
   Вдруг, непонятно почему, на офис «Милана» нагрянул подольский ОМОН. Устроили обыск, перевернули все вверх дном, но ничего не нашли. Они искали оружие, как стало ясно через полчаса.
   После их отъезда в кабинете Малика появился сам Хоза в сопровождении бригады вооруженных до зубов чеченцев. На улице расположились десятки машин с головорезами, прямо на Ленинском проспекте, на глазах у прохожих, которые, видимо, ожидая перестрелки и взрывов гранат, старались быстро перебраться на другую сторону улицы.
   Мы предполагали, что наезд случится, но вообразить, что в этом будет замешан подмосковный ОМОН, конечно, не могли. Малик тоже готовился к встрече заранее: он пригласил в Москву друзей из Тольятти и Питера.
   В большом зале офиса собрались человек тридцать. Остальные ждали на улице. Меня тут же вызвали. Я вошел в зал, пожал руку Хозе, познакомился с другими бандитами. Но когда мне протянул руку Дидигов, я отказался от рукопожатия…
   С их точки зрения, это было абсолютно неправильным поведением — оскорблением всех присутствующих. Хоза взорвался и стал кричать по-чеченски. Я не понимал ни слова, но без труда осознал, что опять допустил непоправимую ошибку. Однако пожать руку Дидигову меня никто бы не заставил, даже под пыткой.
   Чеченцы с моей стороны выдержали этот взрыв очень спокойно и стали говорить по существу. Я ничего не понимал. Да меня фактически и не спрашивали. Меня просто, как вещь, делили две эти группировки, а я должен был сидеть и ждать своей участи, о которой, возможно, мне будет объявлено.
   Что мне оставалось?
   Я сидел и ждал.
   Депутат Государственной думы от Центрального округа Москвы, член Комитета по безопасности, кандидат технических наук, свободный и обеспеченный человек, в своей родной стране, я должен был тупо наблюдать, как за меня решали мою судьбу и жизнь. Один из наших ребят из Тольятти по имени Шамад еще недавно работал следователем. Поэтому он прекрасно знал и воровской жаргон, и аргументы, которые надо приводить на сходках и разборках.
   — Допустим, Аслан имеет право на этого коммерсанта, — говорил он нарочито по-русски… — Но смотри, Хоза, что произошло. Коммерсант написал заявление, ушел с работы, забрал свою долю, и никаких претензий к нему не было. Какого черта претензии возникли через четыре года, когда коммерсант уже принадлежит другим хозяевам?
   Это все говорилось обо мне. Я был вещью, которой пользовались! Которая кому-то, оказывается, принадлежала!
   Но дело все равно оборачивалось не в нашу пользу. Хоза нуждался в деньгах и продолжал настаивать, чтобы чеченцы отдали чужого.
   Вдруг кто-то сказал:
   — Мы уже один раз разбирались, у нас был посредник, давайте его вызовем.
   Вызвали. Приехал чеченский судья и тут же заявил:
   — Я этим людям руки тоже не подам — они мне предлагали войти в долю и украсть Артема.
   Дидигов с компанией были морально уничтожены. Они серьезно подставили Хозу — ведь он приехал честно разбираться, по чеченским понятиям, а получилось все по-бандитски несправедливо.
   Разборка закончилась миром. Хоза сказал:
   — Все, больше мы Тарасова не трогаем!
   Я тогда уступил и пожал руку Аслану Дидигову, и мы даже договорились вести совместный бизнес…
   Малик был очень доволен, поскольку считал, что продолжения больше не будет. А я чувствовал: все только начинается. И не ошибся! Дидигов проиграл в казино огромную сумму, и у него снова возродилась идея-фикс: отнять деньги у меня, чтобы расплатиться со своими долгами…
   Во время этих разборок в Москву ко мне должна была приехать делегация английских парламентариев. По моей инициативе в Лондоне было создано специальное общество дружбы между парламентами России и Англии, и мы периодически обменивались визитами и делегациями.
   Я понимал, что на меня запросто могут напасть и во время визита англичан. Пришлось обратиться за помощью к Лужкову. Я написал, что за мной охотится мафия и поскольку я боюсь международного скандала, то прошу на время приезда англичан выделить мне охрану.
   Лужков дал указание руководителю московского ОМОНа, лично генералу Рушайло. Генерал прекрасно знал, чего я опасаюсь.
   — Мы ничего сделать с ним не можем, — сказал Рушайло. — Но охрану тебе дадим, поскольку мэр поручил.
   Ко мне прикрепили омоновцев. Это были огромные ребята, прекрасно экипированные, все с маленькими пистолетами-автоматами и в полной амуниции.
   Англичане были поражены, когда их встретил такой эскорт. А в гостинице случился небольшой казус: у одного из омоновцев упал на пол автомат и сам начал стрелять, вращаясь во все стороны. Депутаты, конечно, страшно перепугались…
   Хозу вскоре убили в какой-то разборке. Я увидел об этом сообщение в программе новостей по НТВ, где показали его окровавленный труп. Дидигов в том году больше не появлялся, но через год возник снова, еще более сильный и наглый.
* * *
   К тому времени Дидигов уже нашел моего бывшего партнера Павличенко в Монако, приезжал туда и мучил его, но сделать ничего не смог. Ведь это было в Монако, где все улицы находятся под наблюдением. Это единственный город в мире, где женщины даже ночью разгуливают в огромных бриллиантах.
   Там вообще нет никакой преступности — везде стоят скрытые видеокамеры, все пишется на пленку. Ведь это город-казино, где крутятся очень большие деньги, и банки не спрашивают, откуда наличность у клиентов.
   Поэтому в Монако многие скрываются от преследований уголовного мира, в том числе и Павличенко в те годы.
   Понятно, что сам Павличенко все сваливал на меня. Когда к нему приезжали, он говорил:
   — Артем забрал все деньги и уехал! Что вы хотите, я нищий! Это все в кредит — и дом, и лимузин…
   У него оставалась пачка пустых бланков с моей подписью и печатью, которые он активно использовал. Сочинил, например, замечательный документ о том, что я ухожу из «Истока», но всю ответственность за дальнейшую работу оставляю за собой.
   Кроме того, были состряпаны мои обращения в банк с просьбами о перечислении десяти, пятнадцати, двадцати миллионов на какие-то вымышленные счета… Эти фальшивки должны были подтвердить всем, что он, Павличенко, остался без денег, поскольку все деньги якобы забрал я.
   Много таких бумаг Павличенко отдал Дидигову. Конечно, они подстегнули бандита снова искать пути, как меня достать.
   Вот тогда я и узнал, что Дидигов теперь обратился к российским ворам. Мне сообщил об этом Глузман, мой приятель еще с кооперативных времен, владелец «Первого Европейского банка». Он был каким-то образом связан с этими ворами в Республике Коми, из которой, впрочем, вскорости бежал в Израиль, где загремел в тюрьму за похищение человека.
   — Артем, тобой интересуются воры в законе! — сказал Глузман, позвонив мне по телефону. — У меня есть один знакомый, давай проконсультируйся у него, во что это может вылиться.
   И назвал мне телефон.
   Я опять сделал непростительную ошибку и глупость, позвонив по этому телефону. Сначала ко мне пришел референт вора в законе. Очень симпатичный мальчик — блестяще воспитанный, создающий необходимое впечатление, с портфельчиком и при галстуке.
   Он сказал:
   — Конечно, мы вам организуем встречу, это очень важно!
   С вором в законе я решил встречаться сам и Малику пока ничего не говорить. Это была очередная глупость. Но Глузману я почему-то доверял, хотя и не надо было этого делать. И вот явился этот человек — весь в цепях, крестах и наколках.
   — Знаешь, кто я такой? — сказал он с порога.
   — Ну, могу догадаться, — ответил я.
   — Я — тот самый вор в законе, к которому обратились за помощью ингуши, чтобы выбить у тебя деньги. Давай поговорим обо всем и назначим разборку. И я тебе помогу. Слушай, а зачем ты связался с чеченцами? Что, мы бы сами тебя не поддержали?
   — Это мои друзья…
   — Нашел бы своих, русских! Разве им можно доверять!
   Его фамилия была Пичугин, а кличка Пичуга. Как все воры в законе, он якобы был во всероссийском розыске и скрывался от преследования, но приехал, естественно, на БМВ, в окружении охраны и совершенно открыто.
   Мы договорились встретиться, и только тогда я обо всем рассказал Малику.
   Встречу назначили в клубе у Володи Семаго и сняли там специальный банкетный зал. Малик вызвал из Тольятти бригаду Шамада, подтянулись и ленинградцы, собрали своих чеченцев по Москве — и поехали на эту встречу.
* * *
   Почти вся моя сознательная жизнь была чередой стрессов, и в конце концов психологическая реакция на них притупилась. Может, поэтому я выжил, когда у меня украли пять миллионов долларов, и когда объявили преступником мирового масштаба с розыском через Интерпол, и когда наезжала мафия и меня делили восемьдесят вооруженных людей…
   Я помню ту разборку прекрасно. До начала стрельбы оставались какие-то минуты
   — Мы воры в законе! — кричали они. — А вы кто такие?
   — А мы бандиты! — орал Шамад. — Мы авторитетов не признаем.
   И вдруг пригласили меня. Как это случилось, до сих пор не понимаю. Как только я вошел, мои чеченцы на меня набросились с вопросом:
   — Это ты пригласил их для разбора или они сами наехали на тебя?
   Говорю:
   — Да, я встречался с этим человеком, он обещал помочь разобраться. А других я не приглашал, так как их не знаю и вижу в первый раз.
   Сказав это, я не представлял себе реакцию: могло произойти все, что угодно. Но взрыва, к счастью, не произошло. Очевидно, я сказал правильно. Мне дали высказаться по существу. Все же это была российская воровская разборка. В результате постановили следующее: еще раз посетить Павличенко в Монако. И если выяснится, что Дидигов не был нашей «крышей», а вводит в заблуждение воров, он понесет за это заслуженную кару. А если «крыша» была и ей была обещана половина всех средств «Истока», наказаны будем мы.
   Пичуга был арестован буквально через пару месяцев: сдал его, по-моему, сам Глузман, который после этого и скрывался в Израиле.
   Референт Пичуги пару раз мне звонил и просил помощи: мол, как же так, такой хороший вор в законе, который вам так помог, сидит теперь в тюрьме за какие-то дела в Дагестане. А вы, дескать, депутат Госдумы — вмешайтесь, пожалуйста.
   Дидигову чеченцы сказали в последний раз: все претензии к Артему мы берем на себя. Если они есть или появятся вновь, приходи к нам — будем разбираться тогда уже до конца…
   На какое-то время Дидигов исчез. Но когда у него родился пятый ребенок, он позвонил и сообщил, что снова за меня берется… А вскоре Дидигов нашел еще одного бандита: лихого чеченца по имени Лом-Али, только что вышедшего из тюрьмы, и продал ему мой не существующий «долг». И вот этот Лом-Али позвонил мне в Лондон и говорит:
   — Так, быстро присылай мне сто тысяч долларов на дорогу! Я сейчас приеду в Лондон с тобой разбираться! Ты не думай, что ты Дидигову должен — теперь ты мне должен! Я тебя точно достану.
   Я ему говорю:
   — Хочешь приехать, пожалуйста, но никаких ста тысяч на дорогу не получишь!
   И перестал с ним соединяться. Периодически Лом-Али звонил то из России, то из Греции, а потом на какое-то время исчез, видимо, опять сел в тюрьму.
   Дидигов, кажется, тоже наконец сел, но потом они оба вышли на свободу. После этого они взяли в привычку передавать меня разным авторитетам, которые периодически звонят и требуют миллионы.
   Совсем недавно его люди приходили к Малику, и тот сказал:
   — Мы уже вместе не работаем.
   Малик готовился к участию в выборах президента Чечни. Теперь он общался с самим советником президента Путина господином Ястржембским. До меня ли теперь или до бандитов? Такова жизнь.
   Боюсь ли я? Нет, не боюсь, действительно сильный иммунитет наконец-то выработался. Я нашел себе новую защиту и надеюсь, что она сработает в самый критический момент. Кроме того, я предпочитаю о плохом не задумываться. И так жизнь очень коротка.

Глава 2. О БЕДНОМ БОГАТОМ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО

   …Однажды Илья Медков заявляет мне:
   — Знаете, Артем Михайлович, а я купил ИТАР-ТАСС! Они все у меня на зарплате. Я могу теперь сообщать всему миру любую информацию, и она будет официальной, как бы государственной… Давайте на этом заработаем!
   — Как?! — удивился я.
   — Ну, например, если передать что-нибудь ночью, у американцев ведь будет раннее утро. Никто в России за ночь не опровергнет переданное сообщение как неверное. Значит, в Америке целый день все будут на ушах стоять, прежде чем выяснят правду. Разве на этом нельзя заработать?
   Сидя у меня в гостях в лондонской квартире, он спокойно попивал чай и закусывал сухариком.
   — Давайте, например, передадим, что Ельцин умер, и власть в России снова перешла в руки коммунистов. Что в Америке после этого произойдет? Артем Михайлович, вы могли бы это просчитать? Что будет с ценами на американской бирже в этот день? Или можно что-нибудь более изысканное сделать: сообщить, что кубинские ядерные боеголовки на советских ракетах, о которых столько лет молчали секретные службы СССР, остались без технического обслуживания. А Фидель Кастро обратился за помощью к российскому правительству — он боится, что система наведения сработает автоматически и приведет к их непроизвольному запуску в сторону Америки. Как вы думаете, насколько упадут акции компаний по недвижимости во Флориде? Можно ведь их скупить, а потом продать? Зато акции американских военных корпораций, наверное, вырастут в цене, а когда все выяснится, сразу упадут обратно!
   Я говорю:
   — Илья, по-моему, это чудовищно! И уж точно незаконно…
   — Незаконно где: в России или в Америке? У нас чего только не пишут сейчас. В России свобода слова, Артем Михайлович, и никто ничего при этом не нарушает. А вы что, предлагаете мне законы Америки соблюдать? Вот еще! Пусть американцы об этом беспокоятся!
   Шел 1992 год. Илья Медков говорил очень убедительно для своих неполных двадцати шести лет. До сих пор я уверен, что российская земля породила только двух предпринимателей такого масштаба: одного реального — Илью Медкова, а другого литературного — Остапа Бендера…
   Вскоре я побывал в Нью-Йорке, где встретился со знакомыми брокерами. Решил ради интереса поведать им идею Медкова. Меня выслушали с округлившимися от страха глазами и говорят:
   — Да за это двадцать лет тюрьмы дают — и нам, брокерам, в том числе! Давайте считать, что нашего разговора не было…
   А Илюша — я почти уверен, что это был именно он, — вскоре провел совершенно потрясающую комбинацию. ИТАР-ТАСС вдруг сообщил, что в Ленинградской области на атомной электростанции произошла утечка ядерного топлива. Разумеется, это сообщение тут же повторили все информационные агентства. Мир, напуганный Чернобылем, буквально закипел — такой информационной волны в прессе давно не видели. Несмотря на опровержения, скандал продолжался в течение почти двух недель. Нанятые Илюшей брокеры скупали акции ведущих скандинавских компаний, которые чудовищно упали в цене…
   Я сам, кстати, в тот момент не сообразил, что это мог быть сюрприз от Медкова. Но когда ко мне обратился один из лондонских предпринимателей, у которого в Швеции был очень крупный бизнес, я моментально связался со своим приятелем в Ленинграде, очень известным человеком. Тот поехал на электростанцию и встретился с неспавшим несколько ночей директором.
   — Да у нас все нормально! — кричал директор. — Поверьте, ничего не было! Мы тоже слышали сообщение ТАСС, но это полная чушь, ничего не произошло! Кто это делает? Зачем? Меня буквально завалили запросами, телефоны не унимаются! Минатом в панике, едут сразу несколько проверок, в том числе и международных!
   За эту консультацию я получил тридцать тысяч долларов. Сколько заработал Илюша? Не в этом дело. В России наступил дикий капитализм со всеми его криминальными последствиями.
   Илью Медкова, которого я любил, как сына, и перед талантом которого преклонялся, убили в 1993 году. Киллер стрелял из вентиляционного окошка с пятого этажа дома, расположенного напротив входа в офис Медкова, под углом в тридцать градусов. Три выстрела были произведены за десять секунд: две пули попали в печень и живот, одна — в голову. Звуков выстрелов никто не слышал, поскольку стреляли с глушителем. Киллер бросил винтовку на лестничной площадке, спокойно вышел из подъезда и уехал.
   А сопровождавшим показалось, что Илюша просто споткнулся на ступеньке офиса и упал перед открытой дверью своего бронированного «Мерседеса»…
* * *
   Помню, как начиналось наше с ним знакомство. В Австрии я встретился с одним российским предпринимателем, его сопровождал неизвестный мне человек. Это было в самом начале 1992 года: мое имя тогда гремело, меня узнавали на улицах, а я, честно сказать, очень избегал встреч с соотечественниками.
   И вот этот незнакомец говорит:
   — Мой сын крупный бизнесмен, хотя ему всего двадцать пять лет, и он очень хочет с вами встретиться. Вы, конечно, его забыли — он работал у Володи Яковлева в «Факте», когда тот был частью вашего кооператива «Техника», еще до того, как вы с Володей Яковлевым открыли газету «Коммерсантъ» …
   Я говорю:
   — Пожалуйста, пусть приезжает в Лондон, я в Россию не могу вернуться пока…
   А сам думаю: что мне от этого пацана? Тоже мне, бизнесмен нашелся в двадцать пять лет!
   И вот появился Илюша Медков. Выглядел он безумно смешно: пиджак на нем сидел, словно был на два размера больше или застегнут не на ту пуговицу, длинные волосы, как копна слежавшегося сена, почти прикрывали узкое бледное лицо. Речь у Илюши была тихая и местами даже невнятная… Но я сразу почувствовал, что это неординарный человек, и влюбился в него с первой же минуты разговора.
   — Знаете, Артем Михайлович, у меня работают сорок бывших членов ЦК КПСС! — сообщил Медков. А было это в 1992 году, после разгона КПСС Ельциным и исчезновения СССР.
   — Ну да! Кто же они?
   — Полозков, Гидаспов, Купцов, — стал перечислять Илья, — все это мои работники, я им плачу зарплату!
   — Да что ты! Зачем?
   — Ну, как же! — объясняет он. — Это же простая психология! Например, мне нужен металл с Магнитогорского металлургического комбината, а у меня в штате как раз есть бывший первый секретарь обкома Магнитогорской области. Я ему говорю: мне необходимо познакомиться с директором металлургического завода. Тот звонит директору: так, чтобы завтра к десяти утра со всеми бумагами был у меня в Москве по такому-то адресу! Есть человек, который хочет с тобой поговорить. Вопросы есть? Нет? Давай мигом… И на следующий день директор завода вместе со всей своей свитой сидит у меня в кабинете и подписывает все нужные документы, искоса поглядывая на своего бывшего шефа… Генная память срабатывает! Понимаете?
   Илюша умел потрясающе построить бизнес на грани фола. Вскоре он начал ворочать миллионами, у него появился сначала «Прагма-банк», потом «Диам-банк», название которого расшифровывалось как «Дело Ильи Алексеевича Медкова». А потом — торговые дома, нефтяные и другие экспортные компании, агентства масс-медиа, гигантские промышленные предприятия…
   Не забывайте, все это было у него уже в 1992 году, когда о приватизации еще только думали Чубайс и остальные! Когда я помог Илюше открыть его первый счет в Англии, он тут же не глядя положил туда восемнадцать миллионов долларов. Заодно он переманил к себе на работу представителя России в Европейском банке реконструкции и развития, предложив ему трехкратный по сравнению с прошлым оклад.
   Было сразу ясно, что этот мальчик не моего масштаба. Я к тому времени второй год был в эмиграции — и тут окончательно понял, что в России происходят какие-то невероятные изменения. Кооперативы, например, канули в вечность, зато появилась бурно растущая и расцветающая будущая олигархия…
* * *
   Деньги Илюша зарабатывал на всем. Он стал торговать редкоземельными металлами, получая невероятную прибыль. У него были фактически приватизированные заводы в городе Лермонтове на Кавказе и в Казахстане, где производились редкоземельные металлы. И он первым придумал этот фантастический бизнес.
   Сама процедура вывоза и торговли была необыкновенно проста. Илюша брал чемодан с редкоземельным металлом, садился в свой самолет и вылетал во Франкфурт. Российская таможня на такую мелочь, как чемодан с небольшим количеством металлического порошка, практически не реагировала. Все оформлялось, как образцы для анализа.
   Там он шел в таможню и говорил:
   — У меня в чемодане несколько килограммов редкоземельных металлов, дайте мне декларацию, я хочу ее заполнить…
   И таможня все подписывала — никто не интересовался, по какому контракту он везет иридий, галлий, осмий, цезий, откуда он все это взял. Он же честно все декларировал, никакой контрабанды не было.
   Средняя сделка заключалась на пятнадцать-двадцать миллионов долларов, и рентабельность была огромной. Я тоже опосредованно участвовал в этом бизнесе, находя для Ильи клиентов, и мы очень успешно продавали редкозем.
   Правда, потом рынок очень быстро насытился — ведь счет здесь шел на граммы. Редкоземельные металлы повезли все кому не лень. Ходили слухи, что даже Бурбулис, стоявший тогда у руля власти, занимался торговлей «красной ртутью», хотя никто толком и не знал, что это за химическое соединение…
   Помню, как в ходе переговоров потенциальные покупатели говорили мне: ну хорошо, мы у вас возьмем стронций дешевле, чем обычно, и откажемся от поставщика, который нам двадцать лет продает этот металл. На следующий год мы вас не увидим: вас либо посадят, либо застрелят. А наш бывший поставщик будет потерян!
   Это было основной сложностью, поскольку гарантировать поставку через год мы действительно не могли — никто не знал, что будет в России даже на следующий день. А потом редкоземельные металлы уже перестали быть редкостью: российские поставки буквально завалили весь мир…
* * *
   Как-то Илюша приезжает ко мне и спрашивает: — Артем Михайлович, вы можете класть наличную валюту в банк? Только мне нужно очень много, например сто миллионов долларов в день наличными! Буду их на самолете привозить, я тут недавно самолет специальный прикупил…
   — Илюша, — отвечаю ему, — такой объем наличности можно сдавать, ну, может быть, в Монако, и то не каждый день! В нормальной западной стране тебя немедленно арестуют. Но откуда у тебя столько денег?
   — Понимаете, Артем Михайлович, сейчас происходит очень большая афера… Но вы не подумайте плохого, я в ней лично не замешан! Просто государство фактически ограбило половину населения вместе со всеми иностранцами в России. А мне на этом предложили делать свой маленький бизнес. За то, что я перевезу сто миллионов и положу их в иностранный банк, мне платят процент. Ну и почему мне за это не взяться, когда груз официальный, отправляемый Госбанком России? Я уже много перевез в Прибалтику, Польшу, Венгрию. Но люди хотят понадежнее, в западные страны…
   Я не верил своим ушам, хотя поводов сомневаться в его словах у меня никогда не было.
   — Вы наверняка слышали, что несколько месяцев назад Внешэкономбанк объявил себя банкротом, — продолжал Илюша. — А на самом деле там на счету оставалось восемь миллиардов долларов. Так вот, клиентам банка предлагается — неофициально, разумеется! — заплатить, чтобы вытащить оттуда часть своих денег, иначе они исчезнут совсем. Вы бы заплатили небольшой процент, чтобы спасти свой вклад?