Страница:
– Но почему ты тогда так со мной поступил? – борясь с рыданиями, спросила Саломея.
– Вот из-за этого, – засмеялся юноша, игриво скрутив ее соски, – и из-за всего остального тоже.
Он начал мять и лапать обнаженное тело Саломеи, бесстыдно исследуя ее интимные складки, и неожиданно ей это понравилось. Слезы девушки высохли, и она позволила Левану доставить ей такое же удовольствие, как она только что доставила ему. Наслаждение оказалось таким ярким, что Саломея громко закричала, когда сладкая дрожь забила ее в конвульсиях страсти. Открыв для себя мир чувственных ласк, девушка больше никогда от них не оказывалась, а радостно шла на свидания с Леваном, которого, тем не менее, скоро начала презирать. Получив удовлетворение, юноша старался доставить наслаждение и ей, что по глубокому убеждению этой дочери гор было проявлением слабости. Если бы парень только потребовал от нее ублажить его, а потом получал бы от ее тела удовольствие любым выбранным способом, не заботясь о ней, Саломея сочла бы это естественным правом мужчины. А кузен, который с радостью заботился и о ее удовольствии, казался ей слугой, а значит, существом зависимым и недостойным. Но обижать обожаемого сына тетушки Тамары она считала для себя невыгодным, поэтому держала свои мысли при себе, и вместе с кузеном радостно обучалась искусству плотских игр.
Леван сдержал слово: когда Саломея подловила, соблазнив, квартиранта тетушки доктора Иоганна, она уже умела в постели все, но при этом сохранила девственность. Наивный немец увидел на простыне кровавое пятно и тут же сделал девушке предложение, которого она так добивалась.
Сидя сегодня в большой зеркальной гостиной Пересветова, Саломея не случайно вспоминала свою жизнь. Перед ней лежало письмо от Левана, сохранившего теплые отношения с бедной родственницей, ставшей графиней. Кузен писал ей о слухах, ходящих в столице, где он теперь жил вместе со своей богатейшей женой и шестью детьми. Он клялся, что уже из нескольких достоверных источников слышал, что граф Печерский сильно болен и, скорее всего, проживет не больше трех месяцев. В конце письма Леван с отработанным светским искусством полунамеков и иносказаний предлагал будущей неутешной вдове по приезде в столицу вспомнить их «нежные» отношения. Саломея хмыкнула и, смяв письмо, бросила его в угол. Разжиревший от праздности Леван больше не был ей интересен, ведь в ее жизни уже был мужчина, которого она, по крайней мере, уважала, и, самое главное, такой, какой был нужен ее горячему телу.
Коста появился в жизни Саломеи, когда верный Иоганн уже сошел в могилу, а подлец Печерский только что выслал ее в это имение, повесив на шею женщины двоих пятилетних детей. Если бы не Заира, она бы, наверное, придушила мальчишек и наложила бы на себя руки, потому что не могла смириться с тем, что второй раз ее так тонко продуманный план занять высокое положение в обществе дал осечку. Если бы стареющий граф хотя бы раз позволил Саломее по-настоящему приласкать его в постели, он бы никуда уже не делся от нее, но, припугнув дам, заставших их в том неприличном положении, Печерский понял, что его цинично подловили, поэтому за все время их брака он так ни разу и не допустил близости с женой.
Коста был единственным сыном Заиры. Суровый разбойничий нрав, проявлявшийся в этом человеке еще с детства, с годами не смягчился, и когда в двадцать лет Коста ушел в горы и зажил абреком, это никого не удивило, даже его мать. Заира тогда уехала с Саломеей в Россию, решив, что никогда уже больше не увидит сына. Но, видимо, Коста так сильно насолил местным властям и населению, которое беспощадно грабил, что за его голову объявили награду, и абрек решил на время исчезнуть. Спрятав коня у верного охотника в горах, он, захватив награбленное золото, отправился к матери. Заира уже жила вместе с Саломеей в Пересветове. Когда на пороге дома появился невысокий, мощный брюнет, у графини екнуло сердце. Как будто она снова вернулась в свои горы и смотрела в глаза мужчины одной с ней крови. Коста тоже посмотрел на графиню, прищурив черные глаза, потом встал, взял ее за руку и тихо спросил на родном языке:
– Куда пойдем?
Саломея молча поднялась и повела его в свою спальню. Наконец, она нашла того, кого все эти годы ей так не хватало, человека, который будет ее покорять и ломать. Коста молча подвел ее к изящному низкому дивану, стоящему в нише окна, перегнул ее через валик, одним рывком задрал ей на голову юбку и, не заботясь о том, что она чувствует, овладел Саломеей. Графиня была в восторге – наконец, у нее был мужчина-господин, и хотя он не заботился о ее удовольствии, удовлетворил ее как никто другой. С тех пор беглый абрек каждый вечер приходил в ее спальню и оставался на всю ночь. Графиня постоянно пыталась начать диктовать любовнику свои условия в их игре, но всегда наталкивалась на одно и то же: Коста пожимал плечами, пропуская мимо ушей очередное ее предложение, и всегда овладевал ею жестко и грубо.
Два месяца спустя Саломея поняла, что беременна, а Коста, соскучившись по горам, засобирался обратно. Когда он почти через год вернулся, его мать показала абреку черноволосого и черноглазого графа Вано. Мужчина довольно улыбнулся, но обсуждать с женщинами свое отцовство не стал. Он по-прежнему приходил к Саломее каждую ночь, но теперь Заира поила свою питомицу составом из трав, чтобы та больше не забеременела, так же, как делала это после рождения Серафима при жизни покойного доктора Шмитца.
Годы пролетели как одно мгновение. И вот сейчас, когда Вано уже исполнилось двадцать лет, его отец, наконец, решил больше не возвращаться в свой лес, как делал это каждый год, а остаться около совсем старой матери и своего дорогого сына. Когда Коста два дня назад изложил свой план Саломее, она без удивления услышала в его речи только два имени – Заиры и Вано. Так и должно было быть у настоящего мужчины – он почитал мать и любил сына, другие люди, особенно женщины, были для него словно песок под ногами. В этот свой приезд Коста уже не приходил в спальню Саломеи, а она и не звала его, все и так было ясно. Ушла страсть, исчез и тот мужчина, который ее устраивал. Следовало хорошо подумать, разрешать ли ему остаться.
Граф, хоть в свое время и не стал поднимать скандала, узнав, что жена беременна, но все двадцать лет отказывался видеть и жену, и Вано. Им запрещено было выезжать из Пересветова. Больше всего Саломею удивляло то, что граф, казалось, неплохо относился к ее старшему сыну Серафиму, по крайней мере, он дал мальчику образование и помог устроиться после окончания обучения. А об образовании Вано женщине пришлось заботиться самой. Учителя для мальчика, которых она выписывала в имение, стоили ей немалых денег. Но с помощью Косты она так запугала бедного управляющего поместьем, что он безропотно отдавал ей часть выручки от продажи ржи и льна, которые здесь давали прекрасные урожаи, а в отчетах хозяину уменьшал сумму доходов.
И вот теперь ее, казалось, налаженная жизнь, могла в любой момент закончиться. Как только граф умрет, имение отойдет Михаилу. В этом она не сомневалась. А они с Вано будут отданы на милость этого слабохарактерного сыночка покойной Софьи Александровны. Ну, ничего, не зря Саломея с детства сама пробивается в жизни, как горная река через каменные преграды. Она уже подстраховалась.
Когда пять лет назад графу стукнуло шестьдесят лет, Саломея начала вкладывать деньги, отбираемые с доходов Пересветова, в то, что можно было тихо приобрести на свое имя. У нее уже имелись два доходных дома в Ярославле, маленькое имение в соседнем уезде, где выращивали прекрасный лен, а полгода назад она даже отважилась купить у вдовы ярославского купца недостроенную прядильную фабрику. Купец собирался с помощью выписанных из Англии машин производить льняную нить, а потом и ткани, но, получив из-за моря станки, он, широко празднуя это событие, скоропостижно скончался. Жена его, страшно боясь любых механизмов, продала все имущество за бесценок Саломее, а сама уехала к замужней дочери в Тулу.
Покупка казалась очень выгодной. Просторные фабричные корпуса на окраине Ярославля были построены, машины из Англии завезены, с ними приехал и представитель поставщика мистер Макдауэл, который должен был запустить производство. Рядом с фабричным забором стоял уже отделанный двухэтажный дом, предназначенный для управляющего, а в трех верстах от фабрики купец купил у гуляки-наследника маленькое имение с шестьюдесятью крепостными, где выращивали отличный лен. Все это Саломея скупила по баснословно низкой цене и очень радовалась удачному вложению. Довести до ума фабрику вызвался Вано, чем страшно удивил, но и очень обрадовал мать.
– Я сделаю такую фабрику, что мы будем сами перерабатывать не только весь свой лен, но еще и урожаи соседей, – воодушевленно планировал молодой человек, – я обещаю тебе, что мы будем купаться в золоте.
Соломея с любовью смотрела в черные глаза своего обожаемого сына и плавилась от счастья и умиления. Ее мальчик вырос, он хочет подставить ей плечо, взять на себя часть материнской ноши. Ну не зря же она столько денег выбросила на учителей. Те уверяли ее, что дали Вано знания по всем точным наукам, истории и языкам. И хотя в других случаях Саломея никому не верила, когда речь заходила о Вано, мать как будто забывала все, чему научила ее жизнь, и ждала чуда, которое совершит ее умный и прекрасный мальчик. Поэтому она разрешила молодому графу делать все, что он захочет, а сама занялась вытряхиванием из управляющего поместьем новых сумм, которые теперь требовались Вано в его начинаниях.
Известие о смертельной болезни графа было сейчас совершенно не ко времени. Хуже всего было то, что у Михаила имелся преданный ему близкий родственник – действительный статский советник Вольский, человек влиятельный и умный. Если молодой граф передаст свои имения в руки Вольского, Саломея сразу же будет разоблачена, и лишится доходов. Следовало обдумать более радикальный вариант. Ведь Михаил не женат, не имеет детей, поэтому его наследником должен стать брат – Вано. Нащупав выход из положения, Саломея обрадовалась:
«Коста хочет остаться здесь? – подумала она, – вот это и будет та плата, которую ему придется заплатить за возможность жить рядом с матерью и сыном».
Графиня немного походила по комнате, взвешивая опасности и риски своего плана, похоже, что нужно было начинать действовать уже сейчас. Она улыбнулась и пошла в спальню Косты. Следовало ковать железо пока горячо.
Состарившийся абрек с тоской смотрел на мокрый осенний сад за окном своего маленького флигеля, где все было так серо и скучно. Саломея никогда не считала нужным относиться к нему так, как положено относиться к мужу, и все эти годы прятала его днем с глаз подальше в этот обшарпанный флигель, хотя по ночам стонала от восторга под его сильным телом. Коста никогда не понимал эту женщину. Они принадлежали к одному роду, и, хотя Саломея была внучкой князя, правившего в их селе, сам он тоже был не из последних в этом славном роду, чьи правители восходили своими корнями к римским императорам. Абреками становились только самые храбрые воины рода, они были богаты, а в народе их всегда уважали. Коста, не кривя душой, мог сказать, что он последние двадцать лет был самым знаменитым абреком Кавказа. От золота и драгоценностей, что он добыл, ломились три сундука, спрятанные на чердаке над его комнатой. Но Саломея только брезгливо поморщилась, когда он однажды попробовал подарить ей тяжелое золотое ожерелье из семи цепей, отобранное им у персидского купца, попавшегося на свою беду под прицел ружья Косты на узкой горной дороге. А теперь, когда мужская сила с возрастом покинула его, он предвидел, что и подавно не будет нужен этой вздорной женщине. Это было совершенно невыносимо. Нужно было что-то делать. Коста вздохнул и задумался.
«Почему я больше не хочу Саломею? – с отчаянием спрашивал он себя, – ведь она так красива, стала даже красивее, чем была раньше».
В молодости Саломея была достаточно худой и, родив двух сыновей, совсем не поправилась, а щеголяла тонкой девичьей талией почти до сорока лет. Она всегда напоминала Косте дамасский кинжал, который он добыл еще совсем молодым абреком. Тонкие волевые черты ее лица, красивые линии высокой, гибкой, но сильной фигуры, всегда возбуждали в нем желание, а жесткий взгляд больших черных глаз и надменное поведение графини подстегивали в нем инстинкты воина. Коста всегда хотел не только овладеть Саломеей, но и покорить ее, и, хотя никогда не говорил об этом вслух, всегда знал, что ночью ему это удавалось. Но наступал день, и гордая графиня отворачивалась от любовника, не считая нужным считаться с его желаниями, не спрашивая советов, даже не обедая с ним за одним столом.
Много раз за эти годы Коста спрашивал себя, зачем он возвращается в этот дом? Ради матери? Но он давно ничего не чувствовал к Заире. Выполнять свой долг, кормя доживающую мать, как было принято у его народа, ему было необязательно. Заира жила в богатом доме на положении привилегированной служанки и ни в чем не нуждалась. Сын? Да, Коста обожал сына, хотя никогда так и не сказал мальчику, что он его отец. Коста очень гордился тем, каким вырос его сын: гордым, уверенным в своем превосходстве, сильным и бесстрашным. На самом деле Коста уже сделал главные дела своей жизни: он стал самым знаменитым воином Кавказа и вырастил сильного, гордого сына. Если бы его убили в бою в этом году, он умер бы счастливым, но пули его не брали, видимо, черед усталого абрека еще не пришел.
Поэтому он снова вернулся в дом любовницы и увидел новую, непривычную женщину. За месяцы, что его не было, Саломея начала полнеть. И это настолько ее украсило, что Коста не поверил своим глазам. Грудь и бедра женщины налились, белая кожа на открытых плечах светилась, отливая жемчужным блеском, а руки, еще тонкие в локтях и запястьях, красиво округлялись в предплечьях. Саломея всегда обожала наряды, и теперь она сшила себе новые роскошные платья, выставляя напоказ свою зрелую красоту. Коста был восхищен, но прилива желания, которое он всегда испытывал, глядя на любовницу, на этот раз не было. Он сначала решил, что это случайность, но пришла ночь, он представил себе нагую, роскошную красавицу под своим телом, и снова ничего не почувствовал. Коста так и не решился выйти из своего флигеля. Утром он поймал скептический взгляд Саломеи, оскорбивший его до глубины души, и окончательно замкнулся в своих сомнениях.
Решив попробовать других женщин, Коста пригласил к себе молодую кухарку, услугами которой пользовался в прошлом году, но, как ни старалась пышнотелая Дуня, ублажая мужчину, он так и не смог возбудиться. Подарив Дуне рубль, абрек отправил ее обратно на кухню, а сам задумался над тем, что же ему теперь делать. Жить из милости, ловя презрительные взгляды Саломеи? Но она до сих пор не дала своего разрешения на то, чтобы он остался в ее доме навсегда, хотя разговор проходил два дня назад. Как восстановить мужскую силу и вновь подмять под себя строптивую хозяйку дома? Оставалась еще одна надежда: нужно было попробовать очень молодую девушку с тонкой фигурой, какая была у Саломеи в молодости. Но где же найти такую? И тут Коста вспомнил об Азе.
Азу, молодую девушку, дальнюю родственницу его матери привел в Россию голод. Когда в течение нескольких лет в их горном краю случились неурожаи, а села стали массово вымирать от голода, в страну пришли богатые абхазские князья и начали за бесценок скупать имения горских правителей вместе с имуществом их родственников. Так и село, в котором жила девушка, было куплено за муку и немного золота. Круглая сирота, дальняя родственница князя, жившая в его доме из милости, оказалась никому не нужной, и, вспомнив, что ее умершую мать когда-то крестила Заира, это сочли достаточным родством и послали Азу в Россию, как когда-то поступили с маленькой Саломеей.
Изумленная Заира прочла письмо, привезенное девушкой, и побежала к хозяйке, прося у нее разрешения оставить нежданную гостью. Старая няня надеялась, что ее питомица вспомнит собственную судьбу и, пожалев бедную девушку, оставит ее в имении. Саломея, посмотрев на Азу, действительно разрешила ей жить в Пересветове, но дело было не в том, что она вспомнила свою историю, а в том, что Саломея скучала. Еще двадцать лет назад граф позаботился о том, чтобы все соседи знали его истинное отношение к жене, поэтому ее нигде не принимали, и к ней никто не ездил. Молоденькая приживалка должна была стать развлечением и бесплатной служанкой для надменной графини.
Так и получилось. Уже год Аза жила в имении, развлекая и обслуживая хозяйку. Наблюдательная и хитрая, в полной мере наделенная простой деревенской сметкой, Аза быстро поняла, что если постоянно льстить Саломее, потакать ее капризам и, самое главное, восхищаться умом и способностями Вано, с хозяйкой вполне можно было ладить. Саломея так нуждалась в том, чтобы кто-нибудь постоянно ей говорил приятные вещи, что скоро так привязалась к Азе, как будто знала ее всю жизнь, и начинала искать девушку, только проснувшись. Саломея, гордясь своей щедростью, одаривала молодую родственницу своими старыми платьями, которые стали ей малы, рассказывая по нескольку раз, сколько стоил материал, сколько кружева и сколько она заплатила за пошив в модной мастерской Москвы. Аза благодарила, надевала платья, но в душе ненавидела свою благодетельницу, и ненависть делалась сильнее с каждым новым подарком. А хозяйка дома была уверена, что делает благое дело, одаривая сироту.
Коста знал от матери, что девушка не любит Саломею, хотя внешне догадаться об этом было невозможно. Но старая, опытная Заира, повидавшая на своем веку много женщин, знала об этом. Еще в прошлом году в разговоре с сыном мать вскользь сказала, что у Азы характер завистливый и вредный, и что она боится, как бы та не сделала подлости хозяйке. Коста тогда успокоил старую женщину, сказав, что она сама может накликать беду такими словами, но сам об этом разговоре не забыл и очень рассчитывал на то, что Аза не откажется насолить графине, проведя ночь с ее любовником.
Придумав выход из своего затруднительного положения, Коста решил сразу найти девушку и начать действовать. Он уже поднялся, чтобы направиться к двери, когда услышал в коридоре шум стремительных шагов. Так ходила только одна женщина. Дверь отворилась и в его спальню вошла Саломея.
– Что ты сидишь в темноте? – осведомилась она вместо приветствия, – почему не зажег свечи?
Коста, скрестив руки на груди, молча смотрел на графиню, ожидая продолжения речи, не сочтя нужным даже повернуть голову в сторону большого подсвечника, стоящего в центре стола. За двадцать лет он прекрасно усвоил, что она ждет от него слегка пренебрежительного поведения, свойственного жителям гор по отношению к своим женщинам. Прием сработал. Саломея походила по комнате, села в бархатное кресло, стоящее у голландской печки, покрытой блестящими изразцами, и заговорила:
– Ты хочешь остаться в моем доме навсегда. Как видно, в лесу стало слишком холодно для пожилого человека, тебе нужно где-то приклонить голову. Я разрешу тебе жить здесь, но у меня есть одно условие: ты должен помочь Вано получить наследство графов Печерских.
Саломея замолчала и внимательно вгляделась в лицо мужчины. Было достаточно темно, а она видела гораздо хуже, чем раньше, поэтому черты бывшего любовника различала смутно. Она боялась, что перешла грань, оскорбив Косту, но не могла отказать себе в удовольствии унизить этого мужчину. Ведь она была вынуждена его терпеть только потому, что нуждалась в его мощном мужском теле, а теперь, когда он игнорировал ее спальню, Саломея была в бешенстве. Но Коста молчал, как видно, ожидая разъяснений, и она продолжила:
– Я получила письмо из Санкт-Петербурга о том, что мой муж смертельно болен. Я знаю, что он все оставит своему сыну Михаилу. Вано граф не признает, потому что точно знает, что никак не может быть его отцом. Я хочу наказать старого мерзавца, чтобы он том свете кусал себе локти от бессилия, и добыть для сына наследство. Граф Михаил еще не женат, и у него нет детей, поэтому, если он умрет неженатым, его единственным наследником будет Вано. Но нужно все сделать четко – убить Михаила сразу после смерти графа. Ты будешь вместе со мной ждать известия о смерти Печерского, а потом поедешь туда, где будет находиться наследник, и решишь проблему. Как ты это сделаешь, меня не интересует, мне важен результат. Ну, что скажешь?
Коста смотрел на женщину и думал, что ей ответить. На самом деле, убить молодого графа, которого он отлично помнил, не составит особого труда, это ненамного отличалось от того, чем абрек занимался последние двадцать лет. Его волновало другое – как поведет себя Саломея после того, как получит все. Последние слова любовницы не оставляли сомнения в том, что она будет унижать его и дальше, пока он не вернет себе мужскую силу и не сможет снова брать над ней верх по ночам. Если она уже сейчас ведет себя так, что ему хочется взять ее за белую шею и придушить, что будет, когда он принесет ей на золотом блюде огромное богатство.
Косте вспомнился рассказ монаха из маленького высокогорного монастыря, учившего мальчиков в их селе Священному Писанию, о племяннице царя Ирода Саломее, так очаровавшей дядю своими танцами и красотой, что тот пообещал ей исполнение любого ее желания. Та Саломея попросила принести ей на золотом блюде голову Иоанна Крестителя, и добилась своего. Эта Саломея тоже хочет получить голову человека, и исполнится ли ее желание, теперь зависело от него самого. Но ведь эта голова должна была принести его дорогому сыну огромное богатство. В конце концов, он как-нибудь усмирит Саломею, но зато выполнит свой отцовский долг. Его единственный сын станет богатым и знатным человеком. Подумав о сыне, Коста принял решение. Он посмотрел на красивое лицо матери своего ребенка и сказал:
– Я согласен.
– Отлично, – заулыбалась Саломея, – ждем письма о смерти графа, и ты сразу отправляешься.
Она встала и, не прощаясь, направилась к двери. Коста смотрел, как любовница быстро бежит через мокрый сад к задней двери большого дома, и думал, что как удачно двадцать лет назад Саломея поселила его в этом флигеле. Если Аза согласится проводить с ним ночи, хорошо, что надменная графиня будет далеко и ничего не узнает.
Глава 5
– Вот из-за этого, – засмеялся юноша, игриво скрутив ее соски, – и из-за всего остального тоже.
Он начал мять и лапать обнаженное тело Саломеи, бесстыдно исследуя ее интимные складки, и неожиданно ей это понравилось. Слезы девушки высохли, и она позволила Левану доставить ей такое же удовольствие, как она только что доставила ему. Наслаждение оказалось таким ярким, что Саломея громко закричала, когда сладкая дрожь забила ее в конвульсиях страсти. Открыв для себя мир чувственных ласк, девушка больше никогда от них не оказывалась, а радостно шла на свидания с Леваном, которого, тем не менее, скоро начала презирать. Получив удовлетворение, юноша старался доставить наслаждение и ей, что по глубокому убеждению этой дочери гор было проявлением слабости. Если бы парень только потребовал от нее ублажить его, а потом получал бы от ее тела удовольствие любым выбранным способом, не заботясь о ней, Саломея сочла бы это естественным правом мужчины. А кузен, который с радостью заботился и о ее удовольствии, казался ей слугой, а значит, существом зависимым и недостойным. Но обижать обожаемого сына тетушки Тамары она считала для себя невыгодным, поэтому держала свои мысли при себе, и вместе с кузеном радостно обучалась искусству плотских игр.
Леван сдержал слово: когда Саломея подловила, соблазнив, квартиранта тетушки доктора Иоганна, она уже умела в постели все, но при этом сохранила девственность. Наивный немец увидел на простыне кровавое пятно и тут же сделал девушке предложение, которого она так добивалась.
Сидя сегодня в большой зеркальной гостиной Пересветова, Саломея не случайно вспоминала свою жизнь. Перед ней лежало письмо от Левана, сохранившего теплые отношения с бедной родственницей, ставшей графиней. Кузен писал ей о слухах, ходящих в столице, где он теперь жил вместе со своей богатейшей женой и шестью детьми. Он клялся, что уже из нескольких достоверных источников слышал, что граф Печерский сильно болен и, скорее всего, проживет не больше трех месяцев. В конце письма Леван с отработанным светским искусством полунамеков и иносказаний предлагал будущей неутешной вдове по приезде в столицу вспомнить их «нежные» отношения. Саломея хмыкнула и, смяв письмо, бросила его в угол. Разжиревший от праздности Леван больше не был ей интересен, ведь в ее жизни уже был мужчина, которого она, по крайней мере, уважала, и, самое главное, такой, какой был нужен ее горячему телу.
Коста появился в жизни Саломеи, когда верный Иоганн уже сошел в могилу, а подлец Печерский только что выслал ее в это имение, повесив на шею женщины двоих пятилетних детей. Если бы не Заира, она бы, наверное, придушила мальчишек и наложила бы на себя руки, потому что не могла смириться с тем, что второй раз ее так тонко продуманный план занять высокое положение в обществе дал осечку. Если бы стареющий граф хотя бы раз позволил Саломее по-настоящему приласкать его в постели, он бы никуда уже не делся от нее, но, припугнув дам, заставших их в том неприличном положении, Печерский понял, что его цинично подловили, поэтому за все время их брака он так ни разу и не допустил близости с женой.
Коста был единственным сыном Заиры. Суровый разбойничий нрав, проявлявшийся в этом человеке еще с детства, с годами не смягчился, и когда в двадцать лет Коста ушел в горы и зажил абреком, это никого не удивило, даже его мать. Заира тогда уехала с Саломеей в Россию, решив, что никогда уже больше не увидит сына. Но, видимо, Коста так сильно насолил местным властям и населению, которое беспощадно грабил, что за его голову объявили награду, и абрек решил на время исчезнуть. Спрятав коня у верного охотника в горах, он, захватив награбленное золото, отправился к матери. Заира уже жила вместе с Саломеей в Пересветове. Когда на пороге дома появился невысокий, мощный брюнет, у графини екнуло сердце. Как будто она снова вернулась в свои горы и смотрела в глаза мужчины одной с ней крови. Коста тоже посмотрел на графиню, прищурив черные глаза, потом встал, взял ее за руку и тихо спросил на родном языке:
– Куда пойдем?
Саломея молча поднялась и повела его в свою спальню. Наконец, она нашла того, кого все эти годы ей так не хватало, человека, который будет ее покорять и ломать. Коста молча подвел ее к изящному низкому дивану, стоящему в нише окна, перегнул ее через валик, одним рывком задрал ей на голову юбку и, не заботясь о том, что она чувствует, овладел Саломеей. Графиня была в восторге – наконец, у нее был мужчина-господин, и хотя он не заботился о ее удовольствии, удовлетворил ее как никто другой. С тех пор беглый абрек каждый вечер приходил в ее спальню и оставался на всю ночь. Графиня постоянно пыталась начать диктовать любовнику свои условия в их игре, но всегда наталкивалась на одно и то же: Коста пожимал плечами, пропуская мимо ушей очередное ее предложение, и всегда овладевал ею жестко и грубо.
Два месяца спустя Саломея поняла, что беременна, а Коста, соскучившись по горам, засобирался обратно. Когда он почти через год вернулся, его мать показала абреку черноволосого и черноглазого графа Вано. Мужчина довольно улыбнулся, но обсуждать с женщинами свое отцовство не стал. Он по-прежнему приходил к Саломее каждую ночь, но теперь Заира поила свою питомицу составом из трав, чтобы та больше не забеременела, так же, как делала это после рождения Серафима при жизни покойного доктора Шмитца.
Годы пролетели как одно мгновение. И вот сейчас, когда Вано уже исполнилось двадцать лет, его отец, наконец, решил больше не возвращаться в свой лес, как делал это каждый год, а остаться около совсем старой матери и своего дорогого сына. Когда Коста два дня назад изложил свой план Саломее, она без удивления услышала в его речи только два имени – Заиры и Вано. Так и должно было быть у настоящего мужчины – он почитал мать и любил сына, другие люди, особенно женщины, были для него словно песок под ногами. В этот свой приезд Коста уже не приходил в спальню Саломеи, а она и не звала его, все и так было ясно. Ушла страсть, исчез и тот мужчина, который ее устраивал. Следовало хорошо подумать, разрешать ли ему остаться.
Граф, хоть в свое время и не стал поднимать скандала, узнав, что жена беременна, но все двадцать лет отказывался видеть и жену, и Вано. Им запрещено было выезжать из Пересветова. Больше всего Саломею удивляло то, что граф, казалось, неплохо относился к ее старшему сыну Серафиму, по крайней мере, он дал мальчику образование и помог устроиться после окончания обучения. А об образовании Вано женщине пришлось заботиться самой. Учителя для мальчика, которых она выписывала в имение, стоили ей немалых денег. Но с помощью Косты она так запугала бедного управляющего поместьем, что он безропотно отдавал ей часть выручки от продажи ржи и льна, которые здесь давали прекрасные урожаи, а в отчетах хозяину уменьшал сумму доходов.
И вот теперь ее, казалось, налаженная жизнь, могла в любой момент закончиться. Как только граф умрет, имение отойдет Михаилу. В этом она не сомневалась. А они с Вано будут отданы на милость этого слабохарактерного сыночка покойной Софьи Александровны. Ну, ничего, не зря Саломея с детства сама пробивается в жизни, как горная река через каменные преграды. Она уже подстраховалась.
Когда пять лет назад графу стукнуло шестьдесят лет, Саломея начала вкладывать деньги, отбираемые с доходов Пересветова, в то, что можно было тихо приобрести на свое имя. У нее уже имелись два доходных дома в Ярославле, маленькое имение в соседнем уезде, где выращивали прекрасный лен, а полгода назад она даже отважилась купить у вдовы ярославского купца недостроенную прядильную фабрику. Купец собирался с помощью выписанных из Англии машин производить льняную нить, а потом и ткани, но, получив из-за моря станки, он, широко празднуя это событие, скоропостижно скончался. Жена его, страшно боясь любых механизмов, продала все имущество за бесценок Саломее, а сама уехала к замужней дочери в Тулу.
Покупка казалась очень выгодной. Просторные фабричные корпуса на окраине Ярославля были построены, машины из Англии завезены, с ними приехал и представитель поставщика мистер Макдауэл, который должен был запустить производство. Рядом с фабричным забором стоял уже отделанный двухэтажный дом, предназначенный для управляющего, а в трех верстах от фабрики купец купил у гуляки-наследника маленькое имение с шестьюдесятью крепостными, где выращивали отличный лен. Все это Саломея скупила по баснословно низкой цене и очень радовалась удачному вложению. Довести до ума фабрику вызвался Вано, чем страшно удивил, но и очень обрадовал мать.
– Я сделаю такую фабрику, что мы будем сами перерабатывать не только весь свой лен, но еще и урожаи соседей, – воодушевленно планировал молодой человек, – я обещаю тебе, что мы будем купаться в золоте.
Соломея с любовью смотрела в черные глаза своего обожаемого сына и плавилась от счастья и умиления. Ее мальчик вырос, он хочет подставить ей плечо, взять на себя часть материнской ноши. Ну не зря же она столько денег выбросила на учителей. Те уверяли ее, что дали Вано знания по всем точным наукам, истории и языкам. И хотя в других случаях Саломея никому не верила, когда речь заходила о Вано, мать как будто забывала все, чему научила ее жизнь, и ждала чуда, которое совершит ее умный и прекрасный мальчик. Поэтому она разрешила молодому графу делать все, что он захочет, а сама занялась вытряхиванием из управляющего поместьем новых сумм, которые теперь требовались Вано в его начинаниях.
Известие о смертельной болезни графа было сейчас совершенно не ко времени. Хуже всего было то, что у Михаила имелся преданный ему близкий родственник – действительный статский советник Вольский, человек влиятельный и умный. Если молодой граф передаст свои имения в руки Вольского, Саломея сразу же будет разоблачена, и лишится доходов. Следовало обдумать более радикальный вариант. Ведь Михаил не женат, не имеет детей, поэтому его наследником должен стать брат – Вано. Нащупав выход из положения, Саломея обрадовалась:
«Коста хочет остаться здесь? – подумала она, – вот это и будет та плата, которую ему придется заплатить за возможность жить рядом с матерью и сыном».
Графиня немного походила по комнате, взвешивая опасности и риски своего плана, похоже, что нужно было начинать действовать уже сейчас. Она улыбнулась и пошла в спальню Косты. Следовало ковать железо пока горячо.
Состарившийся абрек с тоской смотрел на мокрый осенний сад за окном своего маленького флигеля, где все было так серо и скучно. Саломея никогда не считала нужным относиться к нему так, как положено относиться к мужу, и все эти годы прятала его днем с глаз подальше в этот обшарпанный флигель, хотя по ночам стонала от восторга под его сильным телом. Коста никогда не понимал эту женщину. Они принадлежали к одному роду, и, хотя Саломея была внучкой князя, правившего в их селе, сам он тоже был не из последних в этом славном роду, чьи правители восходили своими корнями к римским императорам. Абреками становились только самые храбрые воины рода, они были богаты, а в народе их всегда уважали. Коста, не кривя душой, мог сказать, что он последние двадцать лет был самым знаменитым абреком Кавказа. От золота и драгоценностей, что он добыл, ломились три сундука, спрятанные на чердаке над его комнатой. Но Саломея только брезгливо поморщилась, когда он однажды попробовал подарить ей тяжелое золотое ожерелье из семи цепей, отобранное им у персидского купца, попавшегося на свою беду под прицел ружья Косты на узкой горной дороге. А теперь, когда мужская сила с возрастом покинула его, он предвидел, что и подавно не будет нужен этой вздорной женщине. Это было совершенно невыносимо. Нужно было что-то делать. Коста вздохнул и задумался.
«Почему я больше не хочу Саломею? – с отчаянием спрашивал он себя, – ведь она так красива, стала даже красивее, чем была раньше».
В молодости Саломея была достаточно худой и, родив двух сыновей, совсем не поправилась, а щеголяла тонкой девичьей талией почти до сорока лет. Она всегда напоминала Косте дамасский кинжал, который он добыл еще совсем молодым абреком. Тонкие волевые черты ее лица, красивые линии высокой, гибкой, но сильной фигуры, всегда возбуждали в нем желание, а жесткий взгляд больших черных глаз и надменное поведение графини подстегивали в нем инстинкты воина. Коста всегда хотел не только овладеть Саломеей, но и покорить ее, и, хотя никогда не говорил об этом вслух, всегда знал, что ночью ему это удавалось. Но наступал день, и гордая графиня отворачивалась от любовника, не считая нужным считаться с его желаниями, не спрашивая советов, даже не обедая с ним за одним столом.
Много раз за эти годы Коста спрашивал себя, зачем он возвращается в этот дом? Ради матери? Но он давно ничего не чувствовал к Заире. Выполнять свой долг, кормя доживающую мать, как было принято у его народа, ему было необязательно. Заира жила в богатом доме на положении привилегированной служанки и ни в чем не нуждалась. Сын? Да, Коста обожал сына, хотя никогда так и не сказал мальчику, что он его отец. Коста очень гордился тем, каким вырос его сын: гордым, уверенным в своем превосходстве, сильным и бесстрашным. На самом деле Коста уже сделал главные дела своей жизни: он стал самым знаменитым воином Кавказа и вырастил сильного, гордого сына. Если бы его убили в бою в этом году, он умер бы счастливым, но пули его не брали, видимо, черед усталого абрека еще не пришел.
Поэтому он снова вернулся в дом любовницы и увидел новую, непривычную женщину. За месяцы, что его не было, Саломея начала полнеть. И это настолько ее украсило, что Коста не поверил своим глазам. Грудь и бедра женщины налились, белая кожа на открытых плечах светилась, отливая жемчужным блеском, а руки, еще тонкие в локтях и запястьях, красиво округлялись в предплечьях. Саломея всегда обожала наряды, и теперь она сшила себе новые роскошные платья, выставляя напоказ свою зрелую красоту. Коста был восхищен, но прилива желания, которое он всегда испытывал, глядя на любовницу, на этот раз не было. Он сначала решил, что это случайность, но пришла ночь, он представил себе нагую, роскошную красавицу под своим телом, и снова ничего не почувствовал. Коста так и не решился выйти из своего флигеля. Утром он поймал скептический взгляд Саломеи, оскорбивший его до глубины души, и окончательно замкнулся в своих сомнениях.
Решив попробовать других женщин, Коста пригласил к себе молодую кухарку, услугами которой пользовался в прошлом году, но, как ни старалась пышнотелая Дуня, ублажая мужчину, он так и не смог возбудиться. Подарив Дуне рубль, абрек отправил ее обратно на кухню, а сам задумался над тем, что же ему теперь делать. Жить из милости, ловя презрительные взгляды Саломеи? Но она до сих пор не дала своего разрешения на то, чтобы он остался в ее доме навсегда, хотя разговор проходил два дня назад. Как восстановить мужскую силу и вновь подмять под себя строптивую хозяйку дома? Оставалась еще одна надежда: нужно было попробовать очень молодую девушку с тонкой фигурой, какая была у Саломеи в молодости. Но где же найти такую? И тут Коста вспомнил об Азе.
Азу, молодую девушку, дальнюю родственницу его матери привел в Россию голод. Когда в течение нескольких лет в их горном краю случились неурожаи, а села стали массово вымирать от голода, в страну пришли богатые абхазские князья и начали за бесценок скупать имения горских правителей вместе с имуществом их родственников. Так и село, в котором жила девушка, было куплено за муку и немного золота. Круглая сирота, дальняя родственница князя, жившая в его доме из милости, оказалась никому не нужной, и, вспомнив, что ее умершую мать когда-то крестила Заира, это сочли достаточным родством и послали Азу в Россию, как когда-то поступили с маленькой Саломеей.
Изумленная Заира прочла письмо, привезенное девушкой, и побежала к хозяйке, прося у нее разрешения оставить нежданную гостью. Старая няня надеялась, что ее питомица вспомнит собственную судьбу и, пожалев бедную девушку, оставит ее в имении. Саломея, посмотрев на Азу, действительно разрешила ей жить в Пересветове, но дело было не в том, что она вспомнила свою историю, а в том, что Саломея скучала. Еще двадцать лет назад граф позаботился о том, чтобы все соседи знали его истинное отношение к жене, поэтому ее нигде не принимали, и к ней никто не ездил. Молоденькая приживалка должна была стать развлечением и бесплатной служанкой для надменной графини.
Так и получилось. Уже год Аза жила в имении, развлекая и обслуживая хозяйку. Наблюдательная и хитрая, в полной мере наделенная простой деревенской сметкой, Аза быстро поняла, что если постоянно льстить Саломее, потакать ее капризам и, самое главное, восхищаться умом и способностями Вано, с хозяйкой вполне можно было ладить. Саломея так нуждалась в том, чтобы кто-нибудь постоянно ей говорил приятные вещи, что скоро так привязалась к Азе, как будто знала ее всю жизнь, и начинала искать девушку, только проснувшись. Саломея, гордясь своей щедростью, одаривала молодую родственницу своими старыми платьями, которые стали ей малы, рассказывая по нескольку раз, сколько стоил материал, сколько кружева и сколько она заплатила за пошив в модной мастерской Москвы. Аза благодарила, надевала платья, но в душе ненавидела свою благодетельницу, и ненависть делалась сильнее с каждым новым подарком. А хозяйка дома была уверена, что делает благое дело, одаривая сироту.
Коста знал от матери, что девушка не любит Саломею, хотя внешне догадаться об этом было невозможно. Но старая, опытная Заира, повидавшая на своем веку много женщин, знала об этом. Еще в прошлом году в разговоре с сыном мать вскользь сказала, что у Азы характер завистливый и вредный, и что она боится, как бы та не сделала подлости хозяйке. Коста тогда успокоил старую женщину, сказав, что она сама может накликать беду такими словами, но сам об этом разговоре не забыл и очень рассчитывал на то, что Аза не откажется насолить графине, проведя ночь с ее любовником.
Придумав выход из своего затруднительного положения, Коста решил сразу найти девушку и начать действовать. Он уже поднялся, чтобы направиться к двери, когда услышал в коридоре шум стремительных шагов. Так ходила только одна женщина. Дверь отворилась и в его спальню вошла Саломея.
– Что ты сидишь в темноте? – осведомилась она вместо приветствия, – почему не зажег свечи?
Коста, скрестив руки на груди, молча смотрел на графиню, ожидая продолжения речи, не сочтя нужным даже повернуть голову в сторону большого подсвечника, стоящего в центре стола. За двадцать лет он прекрасно усвоил, что она ждет от него слегка пренебрежительного поведения, свойственного жителям гор по отношению к своим женщинам. Прием сработал. Саломея походила по комнате, села в бархатное кресло, стоящее у голландской печки, покрытой блестящими изразцами, и заговорила:
– Ты хочешь остаться в моем доме навсегда. Как видно, в лесу стало слишком холодно для пожилого человека, тебе нужно где-то приклонить голову. Я разрешу тебе жить здесь, но у меня есть одно условие: ты должен помочь Вано получить наследство графов Печерских.
Саломея замолчала и внимательно вгляделась в лицо мужчины. Было достаточно темно, а она видела гораздо хуже, чем раньше, поэтому черты бывшего любовника различала смутно. Она боялась, что перешла грань, оскорбив Косту, но не могла отказать себе в удовольствии унизить этого мужчину. Ведь она была вынуждена его терпеть только потому, что нуждалась в его мощном мужском теле, а теперь, когда он игнорировал ее спальню, Саломея была в бешенстве. Но Коста молчал, как видно, ожидая разъяснений, и она продолжила:
– Я получила письмо из Санкт-Петербурга о том, что мой муж смертельно болен. Я знаю, что он все оставит своему сыну Михаилу. Вано граф не признает, потому что точно знает, что никак не может быть его отцом. Я хочу наказать старого мерзавца, чтобы он том свете кусал себе локти от бессилия, и добыть для сына наследство. Граф Михаил еще не женат, и у него нет детей, поэтому, если он умрет неженатым, его единственным наследником будет Вано. Но нужно все сделать четко – убить Михаила сразу после смерти графа. Ты будешь вместе со мной ждать известия о смерти Печерского, а потом поедешь туда, где будет находиться наследник, и решишь проблему. Как ты это сделаешь, меня не интересует, мне важен результат. Ну, что скажешь?
Коста смотрел на женщину и думал, что ей ответить. На самом деле, убить молодого графа, которого он отлично помнил, не составит особого труда, это ненамного отличалось от того, чем абрек занимался последние двадцать лет. Его волновало другое – как поведет себя Саломея после того, как получит все. Последние слова любовницы не оставляли сомнения в том, что она будет унижать его и дальше, пока он не вернет себе мужскую силу и не сможет снова брать над ней верх по ночам. Если она уже сейчас ведет себя так, что ему хочется взять ее за белую шею и придушить, что будет, когда он принесет ей на золотом блюде огромное богатство.
Косте вспомнился рассказ монаха из маленького высокогорного монастыря, учившего мальчиков в их селе Священному Писанию, о племяннице царя Ирода Саломее, так очаровавшей дядю своими танцами и красотой, что тот пообещал ей исполнение любого ее желания. Та Саломея попросила принести ей на золотом блюде голову Иоанна Крестителя, и добилась своего. Эта Саломея тоже хочет получить голову человека, и исполнится ли ее желание, теперь зависело от него самого. Но ведь эта голова должна была принести его дорогому сыну огромное богатство. В конце концов, он как-нибудь усмирит Саломею, но зато выполнит свой отцовский долг. Его единственный сын станет богатым и знатным человеком. Подумав о сыне, Коста принял решение. Он посмотрел на красивое лицо матери своего ребенка и сказал:
– Я согласен.
– Отлично, – заулыбалась Саломея, – ждем письма о смерти графа, и ты сразу отправляешься.
Она встала и, не прощаясь, направилась к двери. Коста смотрел, как любовница быстро бежит через мокрый сад к задней двери большого дома, и думал, что как удачно двадцать лет назад Саломея поселила его в этом флигеле. Если Аза согласится проводить с ним ночи, хорошо, что надменная графиня будет далеко и ничего не узнает.
Глава 5
Лондон заливало мелкими моросящими дождями, которые не прекращались уже неделю. Во всех богатых домах затопили камины, и огонь уютно трещал по вечерам за бронзовыми и чугунными экранами, создавая ощущение покоя и защищенности. Вот и в роскошно обставленной гостиной дома синьоры Молибрани к приезду гостей разожгли большой камин, и Лиза, не занятая на уроке пения, устроилась в кресле около огня, поставив ноги поближе к решетке.
Она сама напросилась поехать вместе с Генриеттой и Джоном, вспомнив странную просьбу Кассандры Молибрани, но девушки пока дома не было, и княжна, стараясь не мешать своим друзьям, осваивающим сложные дыхательные упражнения под руководством сеньоры Джудитты, сев в кресло, приготовилась ее ждать. Лиза откинулась на спинку кресла и устроилась поуютнее. Приятное тепло согрело ее, и девушка, закрыв глаза, вновь унеслась мыслями в нежные объятия Михаила Печерского. Опять перед ней сверкала белозубая улыбка, а синие глаза смотрели на маленькую цыганку в алой полумаске с теплым вниманием. Но ее приятное одиночество было прервано: в гостиную, на ходу разматывая большую кашемировую шаль и снимая шляпку, вошла Кассандра.
– Прошу прощения за опоздание, ваша светлость, – весело сказала она, – но матушке из Италии привезли новые партитуры, и я ездила в театр, чтобы она не теряла времени перед спектаклем.
– Я все понимаю. Со стороны сеньоры Джудитты было так любезно пригласить нас к себе перед спектаклем, – ответила Лиза, поднимаясь ей навстречу. – Наверное, ей нужно отдыхать, а она тратит время, обучая моих друзей.
– Мама считает, что она должна отдавать свои бесценные знания, так же, как когда-то их передали ей. Она и меня всю мою сознательную жизнь учила, – призналась Кассандра.
– Так вы тоже поете! – восхитилась княжна. – И мы сможем вас послушать?
– Вам нет нужды слушать меня, когда вы слышите матушку. У меня такой же голос, как у нее, но две певицы с одним и тем же голосом и одной фамилией никому не нужны, поэтому сейчас поет мама, а потом, когда она сама решит, что пора пришла, она уйдет, а я ее заменю. – Кассандра внезапно нахмурилась, но спустя мгновение продолжила: – Если доживу до этого.
– Почему вы так говорите? – испугалась Лиза.
– Потому что знаю – так же, как вы знаете то, что должно случиться с вами и вашими близкими. Разве это не так? – сказала девушка и вопросительно подняла бровь, ожидая ответа.
– Кто вам сказал? – пролепетала побледневшая княжна.
– Никто. Просто вы – одна из нас. Я первая «такая же», встретившаяся на вашем пути, а я уже видела трех таких, и одна из них была моей собственной бабушкой. Вы же и сейчас чувствуете мурашки на своей коже, стоя рядом со мной? – спросила девушка. – Я, например, почувствовала ваше присутствие еще в вестибюле.
– Вы правы, – призналась Лиза. – А вы тоже слышите мысли людей?
– Слышу, и вижу их будущее. До смерти бабушки я могла только предсказывать судьбу человека по его ладони, что не удивительно для девушки, в чьих жилах течет цыганская кровь. Но, умирая, бабушка передала мне свою силу, и теперь я слышу мысли людей и предсказываю их судьбу, только глядя на человека или взяв в руки его вещь.
Она сама напросилась поехать вместе с Генриеттой и Джоном, вспомнив странную просьбу Кассандры Молибрани, но девушки пока дома не было, и княжна, стараясь не мешать своим друзьям, осваивающим сложные дыхательные упражнения под руководством сеньоры Джудитты, сев в кресло, приготовилась ее ждать. Лиза откинулась на спинку кресла и устроилась поуютнее. Приятное тепло согрело ее, и девушка, закрыв глаза, вновь унеслась мыслями в нежные объятия Михаила Печерского. Опять перед ней сверкала белозубая улыбка, а синие глаза смотрели на маленькую цыганку в алой полумаске с теплым вниманием. Но ее приятное одиночество было прервано: в гостиную, на ходу разматывая большую кашемировую шаль и снимая шляпку, вошла Кассандра.
– Прошу прощения за опоздание, ваша светлость, – весело сказала она, – но матушке из Италии привезли новые партитуры, и я ездила в театр, чтобы она не теряла времени перед спектаклем.
– Я все понимаю. Со стороны сеньоры Джудитты было так любезно пригласить нас к себе перед спектаклем, – ответила Лиза, поднимаясь ей навстречу. – Наверное, ей нужно отдыхать, а она тратит время, обучая моих друзей.
– Мама считает, что она должна отдавать свои бесценные знания, так же, как когда-то их передали ей. Она и меня всю мою сознательную жизнь учила, – призналась Кассандра.
– Так вы тоже поете! – восхитилась княжна. – И мы сможем вас послушать?
– Вам нет нужды слушать меня, когда вы слышите матушку. У меня такой же голос, как у нее, но две певицы с одним и тем же голосом и одной фамилией никому не нужны, поэтому сейчас поет мама, а потом, когда она сама решит, что пора пришла, она уйдет, а я ее заменю. – Кассандра внезапно нахмурилась, но спустя мгновение продолжила: – Если доживу до этого.
– Почему вы так говорите? – испугалась Лиза.
– Потому что знаю – так же, как вы знаете то, что должно случиться с вами и вашими близкими. Разве это не так? – сказала девушка и вопросительно подняла бровь, ожидая ответа.
– Кто вам сказал? – пролепетала побледневшая княжна.
– Никто. Просто вы – одна из нас. Я первая «такая же», встретившаяся на вашем пути, а я уже видела трех таких, и одна из них была моей собственной бабушкой. Вы же и сейчас чувствуете мурашки на своей коже, стоя рядом со мной? – спросила девушка. – Я, например, почувствовала ваше присутствие еще в вестибюле.
– Вы правы, – призналась Лиза. – А вы тоже слышите мысли людей?
– Слышу, и вижу их будущее. До смерти бабушки я могла только предсказывать судьбу человека по его ладони, что не удивительно для девушки, в чьих жилах течет цыганская кровь. Но, умирая, бабушка передала мне свою силу, и теперь я слышу мысли людей и предсказываю их судьбу, только глядя на человека или взяв в руки его вещь.