– …будешь у меня знать!.. ишь, умная какая… да я тебя… – ожесточенно вопил сзади Олин преследователь.
   Оля свернула за угол и теперь мчалась вдоль длинного бетонного забора. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее… Оля ругала себя последними словами за то, что позволила себе кинуть в этого мужика ледышку. Подумаешь, упала в лужу! Ничего, не сахарная, не растаяла бы…
   Забор кончился, а за ним открылась пустая площадка автозаправочной станции. Оля не стала рисковать и пробежала мимо. Две облезлые дворняги выскочили из-за будки и помчались вслед за ней и ее преследователем.
   Краем уха Оля слышала, как мужчина теперь поносит и дворняг.
   Она обернулась – дворняги пытались ухватить ее преследователя за брючины. Но он не отставал – все вселенское зло для него теперь заключалось в Оле. Чего он хотел? Убить ее? Вряд ли… Поколотить? Этот вариант был более убедителен, но Олю он не утешал. И она припустила еще быстрее.
   Собаки отстали – хриплый лай сделался тише, а потом и вовсе замолк. Но топот не прекращался.
   Навстречу медленно двигался старик на костылях. Обращаться к нему за помощью было бесполезно – Оля промчалась мимо, даже не остановившись.
   Впереди был жилой дом – вот туда она и стремилась. Свернула в арку и оказалась во дворе-колодце. Увидела, как в один из подъездов заходят люди.
   «Помогите!» – хотела крикнуть она, но вместо этого из груди вырвался лишь жалкий писк.
   – Что, допрыгалась?.. – радостно прохрипел сзади ее преследователь. – Сейчас ты у меня узнаешь кузькину мать… Ведь чуть не убила, метелка крашеная…
   Люди, даже не обернувшись, исчезли в подъезде.
   – Отстаньте от меня!.. – задыхаясь, в отчаянии крикнула Оля. – Вы сами виноваты!..
   И, не придумав ничего лучше, она бросилась к подъезду.
   На ее счастье, дверь еще была открыта – автодоводчик работал медленно, и Оля успела заскочить внутрь.
   Но людей уже не было внизу – шуршал лифт, поднимая жильцов вверх, и до Оли донеслись их веселые голоса.
   Тот же самый медленный дверной автодоводчик позволил заскочить в подъезд и Олиному преследователю.
   Недолго думая, Оля побежала вверх по лестнице.
   – Ага, попалась! – злорадно запыхтел ее преследователь. – Теперь не уйдешь… У меня, может, из-за тебя сотрясение мозга случилось!
   Оля наклонилась через лестничные перила:
   – Как же! – фыркнула она. – Сотрясение! Да у вас и мозгов нет… Потому что вы хам, хам, обыкновенный уличный хам!
   От отчаяния она стала злиться.
   Она бежала вверх и звонила во все квартиры подряд. Но никто не открывал, и лишь где-то снизу хлопнула дверь и сварливый женский голос закричал:
   – Перестаньте хулиганить, а то я сейчас милицию вызову!
   Олин преследователь и не думал сдаваться – шумно пыхтя, он упорно карабкался вслед за ней.
   Девятый этаж оказался последним.
   От слабости Оля не чувствовала ног, дыхание сбивалось. Дальше бежать было некуда. Она позвонила в последнюю дверь, за которой царила равнодушная дневная тишина, и беспомощно огляделась.
   – Ну все… я тебя… ты у меня… – задыхаясь, пробормотал преследователь, заползая на последнюю ступеньку. Оля толкнула его ногой, а потом стала карабкаться по приставной лестнице вверх – там, на потолке, был люк, ведущий на чердак.
   В последний момент мужчина успел ухватить ее за край куртки. Оля быстро расстегнула молнию, и куртка оказалась в руках у ее преследователя. Она молила бога только об одном – чтобы люк не оказался запертым.
   Из последних сил забралась на самый верх лестницы, толкнула люк плечом – и, на ее счастье, он подался.
   Она быстро скользнула внутрь, захлопнула дверцу и упала на нее всем телом.
   Ее преследователь тем временем недоуменно смотрел вверх.
   – Юркая, как обезьяна… – констатировал он. – Вот поди ж ты, догони такую!
   Он брезгливо повертел в руках ее куртку, заляпанную уличной грязью, а затем бросил ее вниз, в лестничный пролет. Долго смотрел вниз, а после того вызвал лифт. Пока ждал его, все потирал ушибленный затылок.
   – Вот, теперь шишка будет! – с сердцем произнес он и, войдя в пустую кабину, нажал на кнопку первого этажа…
 
   Оля не знала, что человек, преследовавший ее, давно ушел.
   Она лежала в полутьме и напряженно вслушивалась.
   Ей слышался быстрый топот – словно тот незнакомец все еще преследовал ее, но на самом деле это билось ее сердце.
   От усталости Оля не чувствовала собственного тела.
   – Как глупо… как все глупо! – попыталась она засмеяться.
   Оля хотела встать, но не смогла.
   Где-то там, снаружи, по карнизу бегали голуби, стрекоча коготками, и возбужденно курлыкали.
   Оля лежала на полу, покрытом толстым слоем мягкой пыли, и смотрела вверх – туда, где пересекались какие-то балки и стропила. После той паники, которую она испытала, убегая от уличного хама (хотя, если подумать, и ему тоже здорово от нее досталось), вновь наступила тоска – такая острая, что ее едва можно было вынести.
   Мысль о ребенке – о Дунечке, которую она потеряла, отогнала последние остатки страха.
   Оля лежала на чердаке, в пыли, и не испытывала никакого беспокойства из-за странности своего положения, словно так и должно было быть – ее место здесь, и оно ничем не хуже другого.
   А потом она погрузилась в легкую дрему…
   Пришла в себя не сразу – было холодно, а сквозь подслеповатые чердачные окна, похожие на бойницы, сияла огнями ночная Москва.
   Оля встала и обошла чердак. Нашла какое-то старое, рваное пальто и вязаную шапку – такие шапки обычно носят строители. От всех этих вещей странно пахло, но Олю уже мало трогали подобные мелочи, она закуталась в пальто, надвинула сверху какой-то половик вместо одеяла, который нашла тут же, рядом, и снова заснула.
   Окончательно проснулась она далеко за следующий полдень, чувствуя полнейшее равнодушие ко всему окружающему, и к себе в том числе.
   Хотелось только есть.
   Через люк Оля снова вылезла наружу и пешком спустилась по лестнице (то, что можно воспользоваться лифтом, ей даже не пришло в голову). Старый половик она упорно тащила за собой…
   Какая-то тетка стала орать на нее, когда она выходила из подъезда – Оля так и не поняла, почему.
   Есть хотелось все сильнее.
   Оля брела по улице, щурясь от мартовского солнца.
   Около церкви кто-то сунул ей в руки бумажную десятку.
   Оля не сразу вспомнила, что это деньги и для чего они. Сунула десятку в окошечко ближайшего ларька и сказала:
   – Чего-нибудь… – Голоса своего она не узнала. «Это кто, я?..»
   Ей протянули шоколадный батончик. В общем, и он оказался каким-то странным, без вкуса, но зато голода Оля потом уже не чувствовала.
   Она добрела до вокзала. Часть ночи провела в каком-то переходе, где какая-то нищенка сначала хотела ее погнать, а потом почему-то подобрела и оставила возле себя. Она показала Оле, как надо просить милостыню – что Оля, не видя никакого смысла сопротивляться, стала делать. И, что самое главное, подавали ей хорошо.
   – Очень уж жалистный вид у тебя, молодка… – весело констатировала нищенка, шмыгая сизым носом. Для полного завершения имиджа она отняла у Оли ее сапожки, а вместо них дала разбитые валенки неимоверного размера. Олины кудри, к тому моменту изрядно испачканные, чем-то трогали сердца суетливых прохожих.
   Затем пришлось убегать от милицейской облавы, и где-то по пути Оля потеряла свою сизоносую покровительницу, половичок же по-прежнему продолжала прижимать к груди…
   Ночевала она в каком-то подъезде. Но под утро жильцы выгнали ее оттуда, и Оля пошла к булочной просить милостыню, это было единственное, что она могла сейчас делать.
   Постепенно Оля забыла обо всем, что ее мучило. Стерлось из памяти собственное имя, лицо Агнии, имя жениха, сам факт существования Эммы Петровны и то, что когда-то она мечтала о девочке по имени Дунечка. И лишь где-то в самой глубине ее сознания копошилась неясная мысль о том, что надо куда-то идти. Но вот куда, зачем?.. Может быть, она хотела найти того бритоголового хама – для того, чтобы объяснить ему: нельзя быть таким злым, нельзя обижать людей?..
   Так она бродила изо дня в день по близлежащим улицам до тех пор, пока не уставала. Устав же, садилась на свой половичок у какого-нибудь дома, чтобы передохнуть, и с безучастным видом смотрела на то, как прохожие кидали ей под ноги мелочь…
   Особенно ей полюбилось местечко у одного красивого дома. Там было спокойно, почти безлюдно… Но надолго обосноваться там Оле не удалось…
   Через некоторое время из подворотни появился хмурый старик в потертой женской дубленке и, шамкая, заявил Оле, что это не ее территория и что она должна убираться отсюда.
   – Через час проверю – и чтоб духу твоего тут не было, дрянь такая! – брюзгливо заключил старикашка и ушел.
   Вернулся он раньше и, увидев Олю на том же месте, разразился бранной тирадой, большей частью состоявшей из непечатных слов, поэтому смысла ее Оля не поняла. Она завороженно смотрела старику в рот, в котором торчал один-единственный золотой зуб, и силилась понять, о чем тот кричит.
   – Ты тоже злой, – наконец догадалась Оля. – Так нельзя… Почему люди злые?..
   На что старик вцепился ей в волосы и потащил куда-то в переулок. Было больно, Оля попыталась вырваться… И наконец ей это, кажется, удалось: поправляя на голове вязаную шапку, Оля вдруг обнаружила, что старика поблизости уже нет. Зато у края тротуара стояла большая красивая машина и человек в ней через распахнутую переднюю дверь протягивал Оле руку, словно звал с собой.
   Это было удивительно, поскольку Оля уже поняла: мир, в котором существует она, никогда не пересекается с миром других людей – особенно тех, которые ездят в таких красивых блестящих автомобилях.
   Она долго смотрела на протянутую руку, а потом решилась и шагнула вперед. Ее замерзшие, грязные пальцы с обломанными ногтями легли в ладонь незнакомца.
   Поступку его Оля не удивилась, потому что тут же решила для себя, что человек этот, судя по всему, не злой и просто хочет ей помочь.
   Она осторожно залезла в салон, где было тепло и тихо играла музыка.
   Машина тут же тронулась с места.
   По дороге человек пытался расспросить ее, как ее зовут и откуда она.
   Но она уже не помнила ни своего настоящего имени, ни где жила когда-то. Да разве это имело какое-то значение?.. Олю теперь уже мало что волновало.
   Она грызла прядь своих спутанных волос и со спокойным любопытством глазела на незнакомца.
   Что было дальше – тоже не задержалось в ее памяти. Кажется, ночевать на улице ей больше не пришлось. Да, именно так, потому что ни холода, ни голода она больше не испытывала…
   Иногда какие-то смутные образы мелькали в ее голове, но ни за один из них она не могла зацепиться. Старалась, но не могла.
   Время остановилось для нее.
   Не было ни минут, ни часов, ни утра, ни вечера… лишь бесконечность. Она словно плыла по безбрежному океану, а горизонт терялся в туманной дали.
   А потом что-то произошло: в один прекрасный день она почувствовала беспокойство. Неясное и поначалу почти неощутимое, оно вдруг начало нарастать. И смутные образы, на которые Оля поначалу не обращала никакого внимания, стали все настойчивей преследовать ее. Какие-то лица… Если напрячься, то можно понять, кто были эти люди и какое они имели отношение к ней. К ней?.. А она-то сама – кто?
   Беспокойство переросло в панику.
   В первый раз Оля осознанно огляделась и обнаружила, что находится в квартире, совершенно незнакомой ей. Как она тут оказалась?
   «Что-то не то… Не то и не так!» – в ужасе подумала она.
   И решила, что ей надо бежать отсюда. А как же иначе, если она не знала этого дома и, значит, не имела права тут находиться?!
   Куда бежать, Оля тоже пока не понимала, но это был уже вопрос второстепенный.
   Она торопливо принялась открывать замки на входной двери – не дай бог, ее найдут хозяева квартиры и спросят, как она тут оказалась! Что она им тогда ответит?..
   Выскользнув на улицу, Оля побежала вдоль домов, торопясь покинуть незнакомое место.
   Было тепло и сияло солнце. Нестерпимо и нежно пахло сиренью. Сиренью?
   Оля не понимала, откуда могла взяться сирень, ведь только-только начался март. Март?!
   Это было первое несоответствие, которое смутило ее, поскольку вокруг не наблюдалось ни сугробов, ни грязных луж, а деревья стояли все в зелени. Прохожие были одеты подозрительно легко – кофточки, рубашки… Мимо проехал велосипедист – вообще в шортах и майке!!!
   Оля быстро оглядела себя – на ней было длинное белое платье из мягкого трикотажа и белые кожаные тапочки. «Я умерла! – в страхе решила она. – Я умерла и воскресла! Иначе откуда на мне эта странная одежда?! Или, может быть, я впала в летаргический сон и меня похоронили, не зная, что я жива? А потом я каким-то образом выбралась из могилы…»
   Оля попыталась вспомнить собственные похороны, но все оказалось тщетным. Зато она обнаружила, что идет по улицам в определенном направлении, как будто ноги сами, без ее участия, знают, куда идти.
   «Кажется, на метро получится быстрее. На метро? Но у меня нет денег… А если попробовать на троллейбусе или трамвае?»
   Она перешла на другую сторону дороги и на остановке дождалась трамвая. Номер маршрута вызвал у нее бурное волнение. Она залезла в трамвай и села на заднее сиденье. На ее счастье, контролера здесь не было..
   И чем дальше она ехала, тем сильнее волновалась. Ну да, как будто знакомые места!
   Когда волнение ее достигло пика, она сошла с трамвая.
   Да, как будто здесь… Но что здесь, куда она стремится так упорно?
   Оля побежала по тихому переулку, глядя на номера домов.
   – Здесь или не здесь?.. – бессвязно бормотала она себе под нос. – И как мне узнать, умирала я или нет?..
   И вдруг она нос к носу столкнулась с немолодой черноволосой женщиной, в темно-коричневом широком платье. Женщина посмотрела на Олю безумными глазами и закричала:
   – Ты?..
   – Я… – прошептала Оля. Женщина эта была ей знакома. Даже очень знакома! И звали ее… тетей Агнией.
   Когда Оля вспомнила это, она вспомнила и свое имя. Ну да, она же – Оля. И шла она к собственному дому, что в Гусятниковом переулке!
   – Олюшка, миленькая!.. – зарыдала тетя Агния, стиснув Олю в объятиях. – Уж и не думала, что увижу тебя! Как мы тебя только не искали – и через милицию, и детектива частного нанимал Кеша…
   «Ну да, Кеша! Мой жених!» – Оля вспомнила и Викентия. Его голос, его лицо и то, как они больше года назад познакомились на ступеньках кинотеатра «Пушкинский» после премьеры какого-то суперпупер-блокбастера – Викентий подошел к ней и заговорил о фильме.
   …Потом они дошли до памятника Пушкину и еще битый час болтали о какой-то ерунде – так легко и свободно Оля себя еще ни с кем не чувствовала. Потом он пригласил ее в кофейню – тут же, на Тверской, и она согласилась. На следующий день поехали в Архангельское, потом он чуть ли не каждый день заезжал за ней на работу… Она рассказала о своем новом знакомом тетке, и та была в ужасе – как же так, познакомиться с первым встречным, на улице! А вдруг он, не дай бог, маньяк какой-нибудь?.. Потом, конечно, тетка поняла, что подозрения ее беспочвенны.
   Оля тоже едва не заплакала, обнимая сейчас тетю Агнию, главным образом потому, что вспомнила о Викентии.
   – Как он? – спросила она срывающимся голосом.
   – Кто? – всхлипнула тетя Агния.
   – Да Кеша же!
   – Он?.. Он хорошо. И Эмма Петровна тоже ничего…
   Эмма Петровна! Оля вспомнила и ее. И ту злосчастную ночь, и свои мечты о ребенке – Дунечке…
   Воспоминания, накапливаясь, переполняли Олю – радостные и печальные. Ее детство, юность, молодость, работа, дом… Она вспомнила все, она вновь обрела себя.
   – Да где же ты была, Оля? – вновь нетерпеливо спросила тетя Агния. – Тебя похитили, да? Ты здорова? С тобой все в порядке?..
   – Н-не знаю… – растерянно ответила Оля, прислушиваясь к собственным ощущениям. – По-моему, со мной все в порядке…
   – А мы тут просто места себе не находили… А детектив этот никуда не годился, очень бестолковый был мужчина, я сразу хотела Кеше сказать… – сбивчиво рассказывала тетка.
   Оля слушала ее торопливое бормотание, а сама пыталась понять: действительно, а где же она пропадала все это время?..
   – Какое сегодня число? – нетерпеливо перебила она тетку.
   – Двадцать первое мая… – зачарованно ответила та. – А почему ты спрашиваешь? Оля, Оленька, да расскажи ты мне все!
   «Двадцать первое мая! Почти два месяца!» – ошеломленно подумала Оля. И тут же сделала для себя открытие – она помнила все, кроме этих двух последних месяцев.
   «После больницы я жила у Викентия. Эмма Петровна принесла мне альбом с фотографиями, стала рассказывать о своей семье… Да, точно, она еще ругала Павла, младшего сына Степана Андреевича… Потом она заснула, а я вышла на улицу, прогуляться. Какой-то тип толкнул меня, и я свалилась в лужу. Кинула в него снежком. Он за мной погнался… Я забежала в какой-то дом, он – за мной. Потом я спряталась на чердаке. И там… А вот что было после того, не помню. Хоть убейте – не помню!»
   Тетя Агния сквозь слезы ошеломленно смотрела на нее. Тетку срочно требовалось успокоить.
   – Я… со мной все в порядке, тетя Агния. Жила у подружки, на даче.
   – У какой подружки? – растерянно спросила та.
   – У Зины… – произнесла первое попавшееся имя Оля. – Да ты ее не знаешь! А там связь плохая и вообще…
   – Что?..
   – Я… я очень переживала. Ну, когда вышла из больницы. Просто места себе не находила! И понимаешь… мне было так плохо, что я никого не могла видеть. И тогда я решила сбежать ото всех! – нашлась Оля. Ужас в глазах тетки постепенно исчезал, уступая место состраданию. Чего-чего, а в душевных драмах тетя Агния разбиралась хорошо. – Я очень виновата, прости меня.
   Тетка с новой силой стиснула ее в объятиях.
   – Не извиняйся, ты ни в чем не виновата! – страстно воскликнула она. – Я все, абсолютно все понимаю!
   – Идем ко мне… – Оля повела ее к дому. – Только… только ключи я потеряла, кажется.
   – Так у меня же есть! – обрадовалась тетя Агния. – Я ведь, собственно, и шла к тебе – цветы полить и пыль протереть. А знаешь… – она оживилась. – У меня предчувствие было, когда я сюда шла. Честное слово! Иду и думаю: а вдруг сейчас Оленьку встречу! Я чуть в обморок не упала, когда тебя увидела… И платье на тебе такое интересное! Зина дала?
   – Зина, Зина… – рассеянно кивнула Оля.
   «Это амнезия. Ретроградная, антероградная или какие там еще амнезии бывают… – Оля в этом не разбиралась. В институте она, конечно, изучала основы психологии и немного – психиатрии, но потом, после специализации, эти разделы медицины были от нее бесконечно далеки. Сейчас, если бы к ней на прием пришел пациент с жалобами на потерю памяти, она с чистой совестью отправила бы его к соответствующему специалисту. – Господи, как в кино! Уж сколько сериалов на эту тему снято… Никак не ожидала, что и со мной может приключиться подобная неприятность!»
 
   …После ухода тетки, уже вечером, Оля остановилась перед зеркалом.
   Белое платье, белые тапочки… Немудрено, что она подумала о том, что умерла, а потом воскресла – никогда у Оли не было подобной одежды! Хотя черный цвет она тоже недолюбливала…
   Трикотаж на ощупь был мягким, ласкал ладони. Оля стянула платье через голову, принялась вертеть его в руках. В боковой шов была вшита этикетка – какая-то мудреная вязь, непонятно что обозначавшая.
   – Вот ерунда… – с досадой пробормотала Оля, пытаясь разобрать вязь. И вдруг закорючки на этикетке сложились в слова – это было название известного английского дома моды. Оля ахнула.
   «Наверное, подделка…» – попыталась уверить она себя, но что-то ей говорило, что сама ткань, да и крой платья, и то, как тщательно обработаны швы – слишком хороши для ширпотреба.
   Белье под одеждой тоже было очень красивым и явно дорогим.
   У Оли мороз пробежал между лопаток.
   Она сняла с себя белые тапочки (кажется, такие называют «мокасинами»), тоже подвергла их пристальному изучению. И тапочки были явно не из дешевых…
   – Господи, господи… Откуда у меня взялись эти вещи?!
   Обычно Оля ходила в джинсах и водолазках, а летом предпочитала футболки (в конце концов, какая разница, что там у нее надето под медицинским халатом, ведь работала она в халате!). И лишь для торжественных случаев у нее было маленькое черное платье. («У каждой женщины должно быть маленькое черное платье!» – лейтмотив всех модных обзоров.)
   Дрожа, Оля осмотрела себя со всех сторон. Ни синяков, ни ссадин. Осторожно пропальпировала себя везде – никаких неприятных ощущений. Гладкая, бархатистая, ухоженная кожа… Впрочем, она и раньше была такой. Маникюр на руках!!!
   Дело в том, что по роду своей профессии Оля никогда не носила длинных ногтей, а теперь ногти у нее были длиннющие, невероятно ровные и покрытые лаком какого-то пугающего, абрикосово-розового оттенка – такой Оля в здравом рассудке ни за что бы не выбрала.
   «Что же со мной было? Что я делала? – растерянно подумала Оля. – И где я находилась все это время?..»
   Воображение рисовало самые невероятные картины.
   Дело в том, что Оля всегда была очень сдержанным человеком, она даже не пила практически, боясь, что даже легкое опьянение помешает ей контролировать себя… А тут целых два месяца ее тело жило своей жизнью, пока сознание путешествовало неизвестно по каким далям!
   «Надо сдать все возможные анализы, а потом записаться на прием к Юлиану Фаддеевичу! – тут же решила Оля. Юлиан Фаддеевич был известным психотерапевтом и вел прием на третьем этаже, в самом дальнем крыле их поликлиники. Когда он сталкивался с Олей в коридорах, то норовил назначить Оле свидание, а Оля неизменно отказывалась – психотерапевт был дамским угодником и к нему вечно была очередь из взбудораженных, томных особ женского пола…
   Этот совет – показаться соответствующему специалисту, как уже упоминалось, Оля дала бы любому своему пациенту. Но стоило ей вспомнить о Юлиане Фаддеевиче, как решимости у нее поубавилось.
   «Может, это и хорошо, что я ничего не помню? Кто знает, какие демоны владели мной, когда я ничего не соображала…» – обреченно подумала она.
   Тетя Агния говорила, что ее искали с работы.
   Оля быстро набрала телефон заведующей.
   – Лариса Марковна, это я, Журавлева… Да-да, та самая пропавшая Журавлева, – вздохнула Оля.
   Непосредственная Олина начальница была женщиной вспыльчивой и мстительной. Услышав в трубке Олин голос, она тут же высказала все то, что думала о своей подчиненной и вообще о людях, которые столь наплевательски относятся к своей работе.
   – Ты уволена, Журавлева! – вопила Лариса Марковна. – По статье! Можешь прийти и забрать свою трудовую книжку! Взяла и пропала неизвестно куда! А кто работать будет?.. Где я замену тебе найду?.. А о коллективе ты подумала?.. Я сразу сказала Лякиной: «Марь Иванна, не надо нам брать эту Журавлеву, потому что в тихом омуте черти водятся!» Вот так оно все и вышло, по-моему…
   Лякина Мария Ивановна была главной медсестрой в их поликлинике.
   Оля терпеливо выслушала поток обвинений.
   И лишь в конце своего монолога, немного отдышавшись, заведующая спохватилась:
   – А где же ты была, Журавлева?.. Ты же дома на больничном сидела, да? А потом что?
   – Сидела, – мрачно согласилась Оля. Ей совершенно не хотелось рассказывать вздорной Ларисе Марковне о том, как она, Оля, на целых два месяца выпала из этой жизни. «Придумала бы что-нибудь получше, Журавлева! – ехидно заметила бы заведующая. – Насмотрелась, поди, мексиканских сериалов и теперь про амнезию мне толкуешь. Не верю я тебе, Журавлева, и никто тебе не поверит!..»
   – Ну и в чем дело-то?.. – нетерпеливо переспросила Лариса Марковна.
   – Ни в чем. Вы совершенно правильно меня уволили.
   – Нет, ты скажи… – в голосе заведующей слышалось плохо скрываемое любопытство.
   И Оля не придумала ничего лучше, как повторить ту самую ложь, которую она преподнесла тете Агнии для ее спасения.
   – Вы знаете, Лариса Марковна, что я потеряла ребенка, – вымученно произнесла она. – Я так тяжело переживала это, что была вынуждена уехать из города. Жила на даче, у подруги. Если честно, мне тогда на все было наплевать.
   Лариса Марковна замолчала. Потом протянула неуверенно:
   – Так бы сразу и сказала…
   – Я и сказала, – огрызнулась Оля.
   Лариса Марковна шумно вздохнула.
   – Ты могла бы позвонить. Я, в конце концов, тоже женщина, поняла бы…
   – Я не могла позвонить! – закричала Оля. – Я… я была не в состоянии! Я родной тетке не позвонила!
   Лариса Марковна издала что-то вроде стона.
   – Вот что, Журавлева… – неуверенно пробормотала она. – На самом деле мы еще твое увольнение не оформляли. Мне Марь Иванна говорила, что ты девушка слишком чувствительная, из-за ребенка наверняка переживаешь… Ты как, теперь в порядке?
   – Теперь – да.
   – Вот что… Я тебе больничный задним числом оформлю, а ты завтра выходи на работу. Все будет в порядке.
   Оля от удивления потеряла дар речи. Она не ожидала такого поворота событий и мысленно уже распрощалась со своей работой.
   – Сама понимаешь, кто сейчас в поликлинике согласится вкалывать… – бубнила Лариса Марковна. – И где я перед летом подходящего специалиста найду?.. Да их днем с огнем не сыщешь!
   – Ну да… – растерянно согласилась Оля.
   Лариса Марковна пришла в хорошее расположение духа и тут же, воспользовавшись удобным случаем, навесила на Олю какие-то дополнительные дежурства.