Страница:
Странно, что убили среди бела дня – зарезали, как в плохом сериале! В коридоре, где в любую минуту могли оказаться случайные свидетели!
И уж совсем непонятно, что именно ему понадобилось в этой комнате, заставленной железными шкафами.
Насколько Алекс мог судить, в нее после ремонта стащили все старое оборудование – неработающие серверы, стойки и шкафы для мониторов видеонаблюдения. Все это было пыльное, брошенное и уж точно давно не используемое. Зачем его туда понесло?..
Да, и ботинки! Вот в чем главная странность!
Вспомнив про ботинки, Алекс пошевелил собственными пальцами в собственном мокром ботинке и шмыгнул носом, проверяя, заболел он уже или еще нет.
Пока было неясно.
И удар ножом – точно рассчитанный, как сказали бы в том же дешевом сериале, профессиональный. Интересно, среди сотрудников Анны Иосифовны есть профессиональные киллеры или хотя бы работники спецслужб?..
Как плохо, что он не успел подготовиться! Как неудачно, глупо опять вышло! И человек погиб.
Поезд сильно качнуло, и какой-то дядька в кожаной куртке так приналег на него, что Алекс обеими руками схватился за поручень. Поезд опять качнуло, дядька почти повалился, и на этот раз Алекс ткнулся в поручень лбом – ощутимо.
– Прости, парень, – пробормотал дядька, обретя устойчивость, – как скотов возят, чесслово!..
…И еще там явно что-то лежало. На одной из металлических полок, заваленных проводами и прочим хламом, пыль была то ли стерта, то ли второпях смахнута, как если бы с полки сдернули какой-то предмет, вроде записной книжки или конверта.
Интересно, заметили это приехавшие сотрудники милиции или нет?..
Странно. Как все странно и… угрожающе.
Алекс не мог допустить, чтобы что-то угрожало Анне Иосифовне.
С ней бы нужно поговорить, но сегодня это никак невозможно, да и завтра он вряд ли сумеет к ней пробиться!
…И еще эта тетка – Надежда Кузьминична, кажется, – обнаружившая труп. Как она там оказалась, в этом коридоре? Насколько Алекс понял, коридор никуда не ведет, заканчивается дверью на черную лестницу, которая давным-давно не используется и просто заколочена, как это часто бывает в старых домах. Зачем ее туда понесло?.. Туалеты за углом, у лифтов, а в этом коридоре только хозяйственные комнатенки вроде вентиляторных и кладовых!..
Мысль все время возвращалась к одному и тому же – не зря Даша утверждала, что он сумасшедший! Он думал «по кругу» – труп, ботинки, стертая пыль, коридор, и опять сначала.
Автобуса долго не было, Алекс сильно мерз, уже отчетливо осознавая, что заболевает, и на свою околицу – когда-то ему придумалось околицей называть конечную остановку – он прибыл в мелком температурном ознобе. Гадость какая.
В сумерках он почти ничего не видел. На свету и в темноте еще туда-сюда, а в сумерках слепнул, как крот. Эта особенность зрения имела какое-то научное название, даже довольно поэтическое, но он знал, что ничего поэтичного в этом нет, «куриная слепота», да и только!.. Зонт открывать не стал, перебрался через дорогу и зашагал вдоль очередного громадного – до небес, с которых все лило! – человеческого улья в сторону своего дома.
За спиной аккуратно скрипнули тормоза, и Алекс перебрался на тротуар. По нему следовало двигаться осторожно, автомобильные рыла были приткнуты почти вплотную к ограде, и их приходилось как-то обходить, а фонарь давно не горел.
Он повернул за угол, миновал освещенный квадрат асфальта у аптечного крыльца, опять вступил в темноту, и тут в голове у него вдруг что-то взорвалось с такой силой, как будто взорвался мозг, и разбил кости, и фонтаном вылетел наружу.
Алекс упал на колени, обхватив руками лопнувшую голову, но его подбросило вверх, и от следующего удара показалось, что разорвалось сердце. Спиной он угодил на металлическую оградку, но тут его спасла сумка!.. Сумка осталась на ограждении, а он перекатился на детскую площадку и встал на колени, хрипя и кашляя. Изо рта что-то текло, и Алекс успел подумать, что очень некрасиво, когда течет изо рта, и это надо как-то остановить.
Далее он почти ничего не помнил и не мог сопротивляться, потому что не понимал, чему и кому сопротивляться, и мир вокруг встал на дыбы, и оказалось, что он состоит только из дождя, песка и запаха его, Алекса, крови.
Потом ему примерещилась громадная черная собака или волк с горящими глазами, и чей-то медленный и вязкий голос, мягко толкнувшийся в лопнувшие барабанные перепонки, сказал над ним почти ласково:
– Не лезь не в свое дело!..
С утра пораньше Екатерина Петровна вызвала начальника IT-отдела и уволила его.
Не ожидавший ничего подобного начальник как плюхнулся в кресло, так и остался в нем сидеть.
Со своего места Екатерина Петровна видела нелепо торчащие из кресла джинсовые колени, а прямо над ними перепуганные глаза.
– Да, но… я не понимаю ничего!..
Екатерина смотрела на него поверх очков – фирменный прием, знакомый всему издательству.
Потом выровняла перед собой и без того идеальную стопку бумаг, сцепила руки в замок и произнесла сухо:
– Извольте, я объясню. Вы допустили утечку информации, а я обещала, что уволю того, кто ее допустит. Вот и все. Вы уволены.
– Екатерина Петровна, – забормотал начальник, колени задвигались, он кое-как выбрался из кресла и предстал перед ней, прижимая к груди кулаки, – если вы о том, что фото нашего убитого выложили в инет…
– Стоп, – перебила Митрофанова, – что вы несете?! Какого такого нашего?! Может, он и ваш, но уж точно не наш! Его в издательстве никогда не видели, и он здесь раньше не был. И мы об этом заявили милиции! Я публично всех предупредила об увольнении, если фотографии появятся в Интернете. Вам что-то неясно?..
Начальник отдела моргал длинными, как будто накрашенными ресницами, и вид у него был до странности растерянный. Екатерине Петровне даже на секунду стало его жаль.
Ну что с него возьмешь?.. Нечего с него брать!.. Дурачок просто… как это говорится… попал под раздачу! Екатерина Петровна, как руководитель, отлично знала, что обещания следует держать, а угрозы выполнять неукоснительно. Чтобы все знали: обещали премию – дадут, угрожали уволить – уволят.
По-другому с людьми нельзя. Они по-другому не понимают.
– Екатерина Петровна, это же не я фотографии выложил! Ну, ей-богу, это даже странно!..
– Мне наплевать, кто именно их выложил, – отчеканила она. – Из-за них поднялся шум, того и гляди энтэвэшники нагрянут со своим расследованием! И я с руководством объясняться не желаю, кто там виноват. Вы отвечаете за программное обеспечение в издательстве. И за Интернет в том числе. Вы допустили утечку, с вас и спрос.
– Не допускал я никакой утечки! – заорал начальник IT-отдела так, что Екатерина Петровна чуть-чуть струхнула. – Да эти фотки, скорее всего, кто-то с домашнего компьютера отправил! Нет ничего проще! Я же не отвечаю за домашние компьютеры!
– Вы отвечаете за программное обеспечение, – повторила Митрофанова, – и больше я ничего знать не желаю.
Начальник отдела замотал головой, и ей показалось, что он сейчас или расплачется, или затопает ногами, как оскорбленный малыш в песочнице.
– Я не занимаюсь фильтрами, вы что, не понимаете?! Как я могу контролировать, что и кто именно выкладывает в Интернет?!
Она поднялась, упершись кулаками в идеально ровную стопку бумаги на столе.
– Вот за это, – сказала она, как ему показалось, с удовольствием, – я вас и увольняю! За то, что вы ничего не способны контролировать! Вы свободны.
– Я на вас в суд подам, – выпалил бывший начальник, и голос у него дрогнул, – вы права не имеете.
– Подавайте, – разрешила она. – Лично я советую вам написать «по собственному желанию», впрочем, как хотите.
– Я… я… к Анне Иосифовне пойду!
Она пожала плечами.
Всем в издательстве было хорошо известно, что генеральная директриса царствует, но не правит. Никаких серьезных решений она никогда не принимала и ни за что не отвечала. Единственным исключением стал невесть откуда взявшийся заместитель со странной фамилией и больными глазами, но с ним дело явно нечисто. Екатерина Петровна чувствовала подвох прямо-таки спинным мозгом.
Подвох и угрозу.
Минут через десять после того, как уволенный компьютерный начальник выкатился из ее кабинета, позвонил Стрешнев и спросил осторожно, не поторопилась ли она.
– До тебя уже добрался? – осведомилась Екатерина Петровна равнодушно. – Саш, обратно я его не возьму.
– Да он тут ни при чем совсем!
– Какая нам разница?! Самое главное, чтоб другим неповадно было. Особенно этим всем блогерам, «одноклассникам» и которые «вконтакте»! Спасения никакого нет от них.
Стрешнев помолчал.
– А работать кто будет? – осведомился он устало. – Мы завтра замену ему не найдем, а у нас специфика будь здоров! Он ведь за все внутренние программы отвечает, и за железо тоже! У тебя завтра компьютер накроется, кто его будет чинить?
– Руководитель отдела мне его никогда не чинил, а сотрудники все на месте останутся. – Она говорила, прижимая плечом трубку к уху, и просматривала только что присланный график. Судьба компьютерного начальника перестала ее интересовать, как только он выскочил за дверь. – Кроме того, у него заместитель есть, насколько я помню. Вот, значит, заместитель и будет замещать. А что там с отгрузками в Твери?..
– Катерин, погоди ты с отгрузками!..
– Мне некогда годить, – отчеканила она. – У меня производство, а не институт благородных девиц! И я не хочу, чтобы по издательству, а тем более по Интернету ходили всякие гадкие слухи. Погибший не наш, как он сюда попал, неизвестно, делом занимается милиция. Точка. Так что с отгрузками?..
Это означало – разговор окончен.
Стрешнев, на том конце телефонной линии выводивший на липучей желтой бумажке слово «сука», украсил его цветочком и с силой прилепил в самый центр монитора.
Сука и есть.
Еще неизвестно, кто тогда, в день убийства, Литовченко вызвал!.. Если Екатерина, значит, есть что-то такое, о чем он, Стрешнев, даже не догадывается, и это опасно.
Если она решилась позвонить владельцу, значит, положение дел в издательстве всерьез изменилось, и Стрешнев должен был об этом знать, а он не знал.
Опасно. Очень опасно.
И с новым заместителем ясности никакой. Он появился в издательстве один раз, в день убийства, и с тех пор о нем ни слуху ни духу, а прошло уже несколько дней.
Откуда он вообще взялся?..
Анна Иосифовна никого не принимала и, по слухам, недомогала в своем загородном доме – аристократка, что с нее возьмешь! – и никаких разъяснений насчет заместителя сделано не было.
Милиция покрутилась на месте преступления довольно вяло, между прочим!.. Личность убитого так и не установили, откуда он взялся, не разобрались, сняли какие-то показания и тоже как в воду канули!..
Немного поговорив с Екатериной про отгрузки, Стрешнев отодрал от монитора желтую бумажку с цветочком и словом «сука» – от греха подальше, донесут Митрофановой, хлопот не оберешься! – и задумчиво сжег ее в пепельнице.
Оба они пребывали в одинаковой должности – заместители генеральной директрисы, то есть недомогающей нынче Анны Иосифовны. Вот теперь и третий к ним добавился, тоже заместитель, интересно, где его откопали?
Восемнадцатый «первый вице-премьер», припомнилась ему какая-то давняя политическая шпилька, подпущенная журналистами в адрес слишком раздутого государственного аппарата.
Этот самый третий заместитель – кость в горле! До последнего времени их и было три, но Вадим Веселовский уволился, да еще не просто так, а со скандалом, который, правда, быстро замяли. Зачем опять понадобился третий заместитель, когда они вдвоем с Екатериной прекрасно руководили издательством все последнее время! И дело процветает, и совокупные тиражи растут, и авторы пишут, и книжные розничные сети счастливы – может, не все и не до конца, но счастливы же!..
Литовченко их работой всегда был доволен. Тогда зачем третий?.. И кто его назначил?! Директриса, которая никогда в жизни не принимала никаких решений?!
И что она имела в виду, когда прошептала над трупом трагически, как в кино: «Нас же предупреждали!»?.. О чем предупреждали?! Кого «нас»?! Ее и Литовченко?! Но это невозможно!
И сразу после этого она упала в обморок! В самый настоящий. Она не играла на публику и упала некрасиво, боком, прямо на руки охранника, юбка задралась почти неприлично. Упала от вида крови? От страха?..
Телефон деликатно пропиликал три раза, и секретарша тоже очень деликатно прощебетала, что привезли «сигналы» – сигнальные экземпляры – за этот месяц. Может, Александр Николаевич распорядится послать за ними?
Александр Николаевич распорядился, напротив, никого не посылать и отправился сам. Сигнальные экземпляры привозили на пятый этаж, где царствовала – но не правила! – Анна Иосифовна. Ему было решительно нечего делать в кабинете директрисы, да еще в ее отсутствие, но он все-таки решил подняться – просто так.
Она занимала весь последний этаж, переделанный во дворец. Дворец венчал издательство, как кокошник голову русской красавицы. Умен, ох, умен Литовченко, придумавший себе такую вывеску! Иностранцы и чиновники всех мастей и сортов приходили в неописуемый восторг.
Здесь были картины, резные столики и полосатые чиппендейловские диваны. Здесь была курительная, обшитая английским дубом девятнадцатого века. Здесь был зал для приемов с наборным паркетом и громадной люстрой, низвергавшейся с потолка хрустальным водопадом. На Новый год под люстру, в самый центр паркетной розетки, ставили ель, которую везли издалека, из Тверской губернии, наряжали старинными немецкими игрушками и зажигали витые канделябры возле камина – чтобы все было по-настоящему.
Имелась также библиотека со стремянкой и уютными кожаными креслами. У стремянки были латунные колесики с ободками зеленого плюша – чтобы не скрипели и не портили пола! – а в креслах лежали уютные пледы и подушечки. И здесь на самом деле можно было читать и даже писать. Маня Поливанова, полоумная детективная авторша, дожидаясь приема у Анны Иосифовны, там и писала по-настоящему!.. Ей приносили кофе, огромную чашку, и запах, горячий, острый, подвинув запах книг, заполнял библиотеку, а Маня сидела, подняв на лоб очки, и строчила текст в своем ноутбуке. Время от времени ее специально приглашали «поработать в библиотеке» – когда приезжали важные партнеры или начальники из правительства и Министерства печати.
Маня послушно приезжала, усаживалась писать, требовала кофе, ее демонстрировали публике, и все умилялись – надо же, какая необыкновенная обстановка в издательстве «Алфавит»! Созданы все, все условия для работы с авторами.
Созданы, разумеется, Анной Иосифовной.
Обстановку вокруг себя она и впрямь сотворила необыкновенную.
Все обожали и дворец с библиотеками и каминами, и ее самое, и так было заведено, что в издательстве она занимается только приятными делами. Сообщает авторам о повышении тиражей и, следовательно, гонораров, раздает награды – раздавать награды ее научили на семинарах в Швейцарии, которые она очень любила и не пропускала ни одного. Со времен вождя пролетарской революции все русские как-то особенно полюбили Швейцарию, именно как место для приятной и легкой работы, хоть революционной, хоть литературной, хоть какой! На обратной дороге утомленная семинарами директриса всегда заезжала на недельку в Виши или Баден-Баден отдохнуть и поднабраться сил. Там, среди Альпийских гор и лужаек, ей и объяснили, что командный дух нужно укреплять и людей поощрять, и Анна Иосифовна с удовольствием укрепляла и поощряла.
Устраивались детские утренники и выставки свадебных фотографий, организовывались пикники с шашлыками и коньяками или – по сезону – лыжные прогулки с самоварами и блинами. Для молодежи, которой в издательстве было полно, отдельно – клубы, пиво, шары в боулинге покатать, на танцполе поскакать.
Анна Иосифовна ревностно и пристально следила, чтобы никто не был обижен и недоволен, чтобы ни один вновь родившийся младенец не остался без приданого и на Новый год все получили глупейшие конфетные наборы в пластмассовых или картонных елочках, а на Восьмое марта у каждой женщины на столе непременно появлялся букетик, и не каких-то там пошлых мимозок, а самых настоящих весенних первоцветов.
В первоцветах она отлично разбиралась.
В издательском деле не разбиралась вовсе.
Ей казалось, что все идет хорошо, потому что на Новый год елка, а на Первое мая маевка и Маня Поливанова пишет в библиотеке очередной роман. Она искренне в это верила, и никто ее не разубеждал.
Дверь в кабинет стояла настежь, и Стрешнев вошел, тихонько усмехаясь.
Здесь хорошо пахло и было очень тихо, словно в подводном царстве. Книги, картины, изящные безделушки, свежие розы в узорчатой высокой вазе – всегда.
«Сигналы» лежали на огромном столе, который в издательстве называли «львиный» – из-за лап, на коих покоилась тяжеленная мощная крышка.
Стрешнев лениво перебрал их, отложил свои, думая о том, как восторженно Анна Иосифовна всегда копается в книгах, и прижимает их к груди, и листает, и цитирует удачные пассажи, и качает головой, и на глаза у нее даже наворачиваются слезы умиления.
Старая карга сентиментальна и романтична, как тургеневская девушка!..
Он подошел к ее собственному столу, который, в отличие от «львиного», называли «бабкин». «Бабкин» стол был изящен и легок, девятнадцатый век, резьба по дереву, авторская работа, разумеется. Здесь тоже были безделушки, штучки, чернильные приборы – и никакого компьютера!.. Компьютеры генеральный директор первого издательства России решительно не признавала, считала пустой затеей и не знала, для чего они нужны.
Стрешнев подвигал безделушки, заглянул в чернильный прибор – чисто, ни пылинки! – зачем-то переложил журнал «Книжный бизнес», выпуск за октябрь, из-под которого вдруг разлетелись какие-то бумажки.
Он нагнулся их поднять и замер.
«Условия не выполнены, – было набрано крупным компьютерным шрифтом. – Время упущено. Казнь состоится по расписанию».
Стрешнев перечитал еще и еще раз.
«Условия остаются прежними, – гласила надпись на другом листе. – Сообщите, если они приняты. Советую не упрямиться. Глупость будет караться смертью».
– Елки-палки, – пробормотал Стрешнев и заглянул под стол. Там валялись еще листки, улетевшие довольно далеко, и он проворно полез за ними.
«Первая казнь состоится через неделю, – читал он под столом. – У вас есть еще время подумать. В серьезности наших намерений убедитесь послезавтра».
– Какая еще казнь?! Какие серьезные намерения?..
Он пополз за самым дальним листком, но на нем не было ничего, кроме одной буквы «С», напечатанной точно таким же шрифтом.
Стрешнев стал выбираться из-под стола на другую сторону и уткнулся носом в чьи-то ботинки.
Сердце сильно толкнулось в ребра.
– Вы кто?.. – негромко спросили сверху.
Екатерина Петровна попросила кофе, вытащила из пачки сигарету – решено было курить не больше десяти сигарет в день, и время от времени она разрешала себе маленький перерыв, как раз на сигарету, и только при распахнутом окне!
Курить в издательстве было строжайше запрещено, кроме «специально отведенных мест», очень неуютных, но Екатерина Петровна нарушала заперт, а Анна Иосифовна ей попустительствовала.
Кстати, следует позвонить директрисе, осведомиться о ее здоровье, настойчиво попредлагать свою помощь в чем-нибудь таком, что непременно будет отвергнуто. А вечером, когда все разойдутся, нужно попробовать вызвать на разговор Сашу Стрешнева и попытаться выведать у него, что он знает про убийство. В конце концов, она так и не поняла, откуда тогда там появился Литовченко!
Если ему позвонил Стрешнев, значит…
Что это может значить?..
Екатерина Петровна встала, подошла к окну, закурила и посмотрела вниз.
Ничего хорошего это ей не сулит. Скорее всего, Стрешнев обошел ее на каком-то повороте, а она проглядела, упустила, не поняла.
Ее любимым детективным автором всегда был Дик Фрэнсис, и она отлично знала – именно от Дика, – как важно не пропустить вперед другую лошадь. Может быть, ее и удастся догнать, но обойти уже вряд ли. Если она пропустила вперед Стрешнева, значит, ей вряд ли удастся обойти его на повороте.
А так не должно было случиться.
Он опасен, и она хорошо это знает.
Их партнерство закончится там, где начнется конкуренция, а Екатерина Петровна пока не понимала, началась ли она уже.
Дождь все шел.
В Питер бы полететь – там сейчас холодно, ветрено, серо, Нева взбаламученная, ощетиненная, как старая волчица, и ветер с Финского залива треплет ее седую шкуру.
Пассаж получился в духе писательницы Мани Поливановой, и Екатерина Петровна усмехнулась. Кстати, Маня вполне подходящий предлог для командировки, у нее там вот-вот презентация!.. Конечно, заместители генерального на авторских презентациях никогда не присутствуют, но для Митрофановой Анна Иосифовна всегда делает исключение. Знает, как она любит Питер, ну, и Поливанову, конечно.
В издательствах всегда от души любят авторов, которые дают хорошую прибыль.
Впрочем, сейчас не время для командировок, несмотря на то что в Питер очень хочется. Сейчас бы попытаться разобраться, что происходит в издательстве.
Как ни странно, убийство мало беспокоило Екатерину Петровну. Она была совершенно уверена, что это какая-то дикая случайность, со временем все выяснится и станет понятно, что к ним – то есть к издательству «Алфавит» – эта случайность никакого отношения не имеет.
Ну, например, повздорили два рабочих – оба из Киргизии и оба наркоманы. И эти наркоманы из Киргизии, собственно, в издательстве никогда не работали, и нанимали их посторонние организации, которые моют полы и окна. Вот они и повздорили, и один ударил другого ножом. Насмерть.
Или так. Этот тип – рабочий из Таджикистана, естественно, наркоман – страдал падучей, а в заднем кармане у него был нож. В Таджикистане так принято, там у всех ножи. Он пришел проверять оборудование, тут с ним случился приступ, и он… напоролся на нож. Такие случаи известны, взять хотя бы царевича Дмитрия.
Ну, что-то в этом духе.
А вот почему была так взволнована Анна Иосифовна, по чьему вызову примчался Литовченко, кто такой этот третий заместитель и какого черта ему нужно в «Алфавите» – все непонятно.
Екатерина Петровна посмотрела по всем базам данных – не было человека по фамилии Шан-Гирей в издательском бизнесе, никогда не было! И в смежных направлениях он тоже не обнаружился – ни на телевидении, ни в рекламе, ни в прессе. С такой фамилией никуда не скроешься, а она нигде и ни у кого не упоминалась. Вряд ли он работал где-то под другой фамилией, он же не писательница Поливанова Маня, которая творила под псевдонимом Марина Покровская!..
Сигарета кончилась, и Екатерина Петровна грустно потушила в пепельнице окурок – никакого удовольствия не получилось, и перерыва тоже, все только мысли, и мысли скользкие, дрожащие, как капли на окне.
Когда позвонила Настя, секретарша с пятого этажа, Митрофанова уже плотно устроилась в кресле, подперла подбородок кулачком и погрузилась в очередную порцию сводок, которые непременно нужно охватить до сегодняшнего совещания.
Настя перепуганным, даже каким-то придушенным голосом попросила Екатерину Петровну подняться к ним и тут же бросила трубку.
Митрофанова ничего не поняла. Она вдруг перепугалась так, что у нее похолодело в груди, за отворотом плотного синего пиджака. Кажется, именно за этим отворотом полагается быть сердцу, Митрофанова точно не знала.
– Что там могло случиться?.. – зачем-то вслух спросила она сама у себя, суетливо покопалась на столе, выкопала мобильный телефон и еще какие-то графики – как будто ее приглашали с данными о продажах последней книги Покровской! – и выскочила в коридор.
Ничего не происходило. Все как всегда – пахнет кофе и особым запахом громадных копировальных машин, на которых распечатывали макеты, и еще немного сигаретным дымом. Кто-то, кроме нее, у них пошаливает, несмотря на строжайший запрет Анны Иосифовны! Блогерша Олечка, попавшаяся навстречу, едва кивнула – понятно, она оскорблена из-за уволенного айтишного начальника. Редакторша из отдела фантастики пробежала было мимо, но вернулась с каким-то вопросом. Екатерина Петровна не стала ее слушать.
– Потом, все потом!..
Лифта, как назло, не было очень долго, и она ринулась пешком, на ходу похвалив себя за то, что никогда не носит легкомысленные каблучки, а всегда только устойчивые, прямоугольные и ни в коем случае не высокие, а «средние».
Она ненавидела «средние» каблуки и всю жизнь носила только такие.
Задыхаясь, она ворвалась на пятый этаж.
– Настя, что у вас случилось?!
– Александр Николаевич просил вас подняться. Он… он в кабинете. – Секретарша выглядела испуганной. – Только он там… не один.
– С кем? – Митрофанова перевела дух, обрела привычный голос. – Анна Иосифовна приехала?
И приостановилась. Сердце за левым отворотом пиджака опять похолодело. Если так, дело плохо. Если начальница приехала и вызвала Стрешнева, а она об этом даже ничего не знает, значит, борьба уже идет полным ходом и его лошадь обошла ее на полкорпуса!..
А если там Литовченко?..
– Никто не приезжал, – пропищала Настя.
И уж совсем непонятно, что именно ему понадобилось в этой комнате, заставленной железными шкафами.
Насколько Алекс мог судить, в нее после ремонта стащили все старое оборудование – неработающие серверы, стойки и шкафы для мониторов видеонаблюдения. Все это было пыльное, брошенное и уж точно давно не используемое. Зачем его туда понесло?..
Да, и ботинки! Вот в чем главная странность!
Вспомнив про ботинки, Алекс пошевелил собственными пальцами в собственном мокром ботинке и шмыгнул носом, проверяя, заболел он уже или еще нет.
Пока было неясно.
И удар ножом – точно рассчитанный, как сказали бы в том же дешевом сериале, профессиональный. Интересно, среди сотрудников Анны Иосифовны есть профессиональные киллеры или хотя бы работники спецслужб?..
Как плохо, что он не успел подготовиться! Как неудачно, глупо опять вышло! И человек погиб.
Поезд сильно качнуло, и какой-то дядька в кожаной куртке так приналег на него, что Алекс обеими руками схватился за поручень. Поезд опять качнуло, дядька почти повалился, и на этот раз Алекс ткнулся в поручень лбом – ощутимо.
– Прости, парень, – пробормотал дядька, обретя устойчивость, – как скотов возят, чесслово!..
…И еще там явно что-то лежало. На одной из металлических полок, заваленных проводами и прочим хламом, пыль была то ли стерта, то ли второпях смахнута, как если бы с полки сдернули какой-то предмет, вроде записной книжки или конверта.
Интересно, заметили это приехавшие сотрудники милиции или нет?..
Странно. Как все странно и… угрожающе.
Алекс не мог допустить, чтобы что-то угрожало Анне Иосифовне.
С ней бы нужно поговорить, но сегодня это никак невозможно, да и завтра он вряд ли сумеет к ней пробиться!
…И еще эта тетка – Надежда Кузьминична, кажется, – обнаружившая труп. Как она там оказалась, в этом коридоре? Насколько Алекс понял, коридор никуда не ведет, заканчивается дверью на черную лестницу, которая давным-давно не используется и просто заколочена, как это часто бывает в старых домах. Зачем ее туда понесло?.. Туалеты за углом, у лифтов, а в этом коридоре только хозяйственные комнатенки вроде вентиляторных и кладовых!..
Мысль все время возвращалась к одному и тому же – не зря Даша утверждала, что он сумасшедший! Он думал «по кругу» – труп, ботинки, стертая пыль, коридор, и опять сначала.
Автобуса долго не было, Алекс сильно мерз, уже отчетливо осознавая, что заболевает, и на свою околицу – когда-то ему придумалось околицей называть конечную остановку – он прибыл в мелком температурном ознобе. Гадость какая.
В сумерках он почти ничего не видел. На свету и в темноте еще туда-сюда, а в сумерках слепнул, как крот. Эта особенность зрения имела какое-то научное название, даже довольно поэтическое, но он знал, что ничего поэтичного в этом нет, «куриная слепота», да и только!.. Зонт открывать не стал, перебрался через дорогу и зашагал вдоль очередного громадного – до небес, с которых все лило! – человеческого улья в сторону своего дома.
За спиной аккуратно скрипнули тормоза, и Алекс перебрался на тротуар. По нему следовало двигаться осторожно, автомобильные рыла были приткнуты почти вплотную к ограде, и их приходилось как-то обходить, а фонарь давно не горел.
Он повернул за угол, миновал освещенный квадрат асфальта у аптечного крыльца, опять вступил в темноту, и тут в голове у него вдруг что-то взорвалось с такой силой, как будто взорвался мозг, и разбил кости, и фонтаном вылетел наружу.
Алекс упал на колени, обхватив руками лопнувшую голову, но его подбросило вверх, и от следующего удара показалось, что разорвалось сердце. Спиной он угодил на металлическую оградку, но тут его спасла сумка!.. Сумка осталась на ограждении, а он перекатился на детскую площадку и встал на колени, хрипя и кашляя. Изо рта что-то текло, и Алекс успел подумать, что очень некрасиво, когда течет изо рта, и это надо как-то остановить.
Далее он почти ничего не помнил и не мог сопротивляться, потому что не понимал, чему и кому сопротивляться, и мир вокруг встал на дыбы, и оказалось, что он состоит только из дождя, песка и запаха его, Алекса, крови.
Потом ему примерещилась громадная черная собака или волк с горящими глазами, и чей-то медленный и вязкий голос, мягко толкнувшийся в лопнувшие барабанные перепонки, сказал над ним почти ласково:
– Не лезь не в свое дело!..
С утра пораньше Екатерина Петровна вызвала начальника IT-отдела и уволила его.
Не ожидавший ничего подобного начальник как плюхнулся в кресло, так и остался в нем сидеть.
Со своего места Екатерина Петровна видела нелепо торчащие из кресла джинсовые колени, а прямо над ними перепуганные глаза.
– Да, но… я не понимаю ничего!..
Екатерина смотрела на него поверх очков – фирменный прием, знакомый всему издательству.
Потом выровняла перед собой и без того идеальную стопку бумаг, сцепила руки в замок и произнесла сухо:
– Извольте, я объясню. Вы допустили утечку информации, а я обещала, что уволю того, кто ее допустит. Вот и все. Вы уволены.
– Екатерина Петровна, – забормотал начальник, колени задвигались, он кое-как выбрался из кресла и предстал перед ней, прижимая к груди кулаки, – если вы о том, что фото нашего убитого выложили в инет…
– Стоп, – перебила Митрофанова, – что вы несете?! Какого такого нашего?! Может, он и ваш, но уж точно не наш! Его в издательстве никогда не видели, и он здесь раньше не был. И мы об этом заявили милиции! Я публично всех предупредила об увольнении, если фотографии появятся в Интернете. Вам что-то неясно?..
Начальник отдела моргал длинными, как будто накрашенными ресницами, и вид у него был до странности растерянный. Екатерине Петровне даже на секунду стало его жаль.
Ну что с него возьмешь?.. Нечего с него брать!.. Дурачок просто… как это говорится… попал под раздачу! Екатерина Петровна, как руководитель, отлично знала, что обещания следует держать, а угрозы выполнять неукоснительно. Чтобы все знали: обещали премию – дадут, угрожали уволить – уволят.
По-другому с людьми нельзя. Они по-другому не понимают.
– Екатерина Петровна, это же не я фотографии выложил! Ну, ей-богу, это даже странно!..
– Мне наплевать, кто именно их выложил, – отчеканила она. – Из-за них поднялся шум, того и гляди энтэвэшники нагрянут со своим расследованием! И я с руководством объясняться не желаю, кто там виноват. Вы отвечаете за программное обеспечение в издательстве. И за Интернет в том числе. Вы допустили утечку, с вас и спрос.
– Не допускал я никакой утечки! – заорал начальник IT-отдела так, что Екатерина Петровна чуть-чуть струхнула. – Да эти фотки, скорее всего, кто-то с домашнего компьютера отправил! Нет ничего проще! Я же не отвечаю за домашние компьютеры!
– Вы отвечаете за программное обеспечение, – повторила Митрофанова, – и больше я ничего знать не желаю.
Начальник отдела замотал головой, и ей показалось, что он сейчас или расплачется, или затопает ногами, как оскорбленный малыш в песочнице.
– Я не занимаюсь фильтрами, вы что, не понимаете?! Как я могу контролировать, что и кто именно выкладывает в Интернет?!
Она поднялась, упершись кулаками в идеально ровную стопку бумаги на столе.
– Вот за это, – сказала она, как ему показалось, с удовольствием, – я вас и увольняю! За то, что вы ничего не способны контролировать! Вы свободны.
– Я на вас в суд подам, – выпалил бывший начальник, и голос у него дрогнул, – вы права не имеете.
– Подавайте, – разрешила она. – Лично я советую вам написать «по собственному желанию», впрочем, как хотите.
– Я… я… к Анне Иосифовне пойду!
Она пожала плечами.
Всем в издательстве было хорошо известно, что генеральная директриса царствует, но не правит. Никаких серьезных решений она никогда не принимала и ни за что не отвечала. Единственным исключением стал невесть откуда взявшийся заместитель со странной фамилией и больными глазами, но с ним дело явно нечисто. Екатерина Петровна чувствовала подвох прямо-таки спинным мозгом.
Подвох и угрозу.
Минут через десять после того, как уволенный компьютерный начальник выкатился из ее кабинета, позвонил Стрешнев и спросил осторожно, не поторопилась ли она.
– До тебя уже добрался? – осведомилась Екатерина Петровна равнодушно. – Саш, обратно я его не возьму.
– Да он тут ни при чем совсем!
– Какая нам разница?! Самое главное, чтоб другим неповадно было. Особенно этим всем блогерам, «одноклассникам» и которые «вконтакте»! Спасения никакого нет от них.
Стрешнев помолчал.
– А работать кто будет? – осведомился он устало. – Мы завтра замену ему не найдем, а у нас специфика будь здоров! Он ведь за все внутренние программы отвечает, и за железо тоже! У тебя завтра компьютер накроется, кто его будет чинить?
– Руководитель отдела мне его никогда не чинил, а сотрудники все на месте останутся. – Она говорила, прижимая плечом трубку к уху, и просматривала только что присланный график. Судьба компьютерного начальника перестала ее интересовать, как только он выскочил за дверь. – Кроме того, у него заместитель есть, насколько я помню. Вот, значит, заместитель и будет замещать. А что там с отгрузками в Твери?..
– Катерин, погоди ты с отгрузками!..
– Мне некогда годить, – отчеканила она. – У меня производство, а не институт благородных девиц! И я не хочу, чтобы по издательству, а тем более по Интернету ходили всякие гадкие слухи. Погибший не наш, как он сюда попал, неизвестно, делом занимается милиция. Точка. Так что с отгрузками?..
Это означало – разговор окончен.
Стрешнев, на том конце телефонной линии выводивший на липучей желтой бумажке слово «сука», украсил его цветочком и с силой прилепил в самый центр монитора.
Сука и есть.
Еще неизвестно, кто тогда, в день убийства, Литовченко вызвал!.. Если Екатерина, значит, есть что-то такое, о чем он, Стрешнев, даже не догадывается, и это опасно.
Если она решилась позвонить владельцу, значит, положение дел в издательстве всерьез изменилось, и Стрешнев должен был об этом знать, а он не знал.
Опасно. Очень опасно.
И с новым заместителем ясности никакой. Он появился в издательстве один раз, в день убийства, и с тех пор о нем ни слуху ни духу, а прошло уже несколько дней.
Откуда он вообще взялся?..
Анна Иосифовна никого не принимала и, по слухам, недомогала в своем загородном доме – аристократка, что с нее возьмешь! – и никаких разъяснений насчет заместителя сделано не было.
Милиция покрутилась на месте преступления довольно вяло, между прочим!.. Личность убитого так и не установили, откуда он взялся, не разобрались, сняли какие-то показания и тоже как в воду канули!..
Немного поговорив с Екатериной про отгрузки, Стрешнев отодрал от монитора желтую бумажку с цветочком и словом «сука» – от греха подальше, донесут Митрофановой, хлопот не оберешься! – и задумчиво сжег ее в пепельнице.
Оба они пребывали в одинаковой должности – заместители генеральной директрисы, то есть недомогающей нынче Анны Иосифовны. Вот теперь и третий к ним добавился, тоже заместитель, интересно, где его откопали?
Восемнадцатый «первый вице-премьер», припомнилась ему какая-то давняя политическая шпилька, подпущенная журналистами в адрес слишком раздутого государственного аппарата.
Этот самый третий заместитель – кость в горле! До последнего времени их и было три, но Вадим Веселовский уволился, да еще не просто так, а со скандалом, который, правда, быстро замяли. Зачем опять понадобился третий заместитель, когда они вдвоем с Екатериной прекрасно руководили издательством все последнее время! И дело процветает, и совокупные тиражи растут, и авторы пишут, и книжные розничные сети счастливы – может, не все и не до конца, но счастливы же!..
Литовченко их работой всегда был доволен. Тогда зачем третий?.. И кто его назначил?! Директриса, которая никогда в жизни не принимала никаких решений?!
И что она имела в виду, когда прошептала над трупом трагически, как в кино: «Нас же предупреждали!»?.. О чем предупреждали?! Кого «нас»?! Ее и Литовченко?! Но это невозможно!
И сразу после этого она упала в обморок! В самый настоящий. Она не играла на публику и упала некрасиво, боком, прямо на руки охранника, юбка задралась почти неприлично. Упала от вида крови? От страха?..
Телефон деликатно пропиликал три раза, и секретарша тоже очень деликатно прощебетала, что привезли «сигналы» – сигнальные экземпляры – за этот месяц. Может, Александр Николаевич распорядится послать за ними?
Александр Николаевич распорядился, напротив, никого не посылать и отправился сам. Сигнальные экземпляры привозили на пятый этаж, где царствовала – но не правила! – Анна Иосифовна. Ему было решительно нечего делать в кабинете директрисы, да еще в ее отсутствие, но он все-таки решил подняться – просто так.
Она занимала весь последний этаж, переделанный во дворец. Дворец венчал издательство, как кокошник голову русской красавицы. Умен, ох, умен Литовченко, придумавший себе такую вывеску! Иностранцы и чиновники всех мастей и сортов приходили в неописуемый восторг.
Здесь были картины, резные столики и полосатые чиппендейловские диваны. Здесь была курительная, обшитая английским дубом девятнадцатого века. Здесь был зал для приемов с наборным паркетом и громадной люстрой, низвергавшейся с потолка хрустальным водопадом. На Новый год под люстру, в самый центр паркетной розетки, ставили ель, которую везли издалека, из Тверской губернии, наряжали старинными немецкими игрушками и зажигали витые канделябры возле камина – чтобы все было по-настоящему.
Имелась также библиотека со стремянкой и уютными кожаными креслами. У стремянки были латунные колесики с ободками зеленого плюша – чтобы не скрипели и не портили пола! – а в креслах лежали уютные пледы и подушечки. И здесь на самом деле можно было читать и даже писать. Маня Поливанова, полоумная детективная авторша, дожидаясь приема у Анны Иосифовны, там и писала по-настоящему!.. Ей приносили кофе, огромную чашку, и запах, горячий, острый, подвинув запах книг, заполнял библиотеку, а Маня сидела, подняв на лоб очки, и строчила текст в своем ноутбуке. Время от времени ее специально приглашали «поработать в библиотеке» – когда приезжали важные партнеры или начальники из правительства и Министерства печати.
Маня послушно приезжала, усаживалась писать, требовала кофе, ее демонстрировали публике, и все умилялись – надо же, какая необыкновенная обстановка в издательстве «Алфавит»! Созданы все, все условия для работы с авторами.
Созданы, разумеется, Анной Иосифовной.
Обстановку вокруг себя она и впрямь сотворила необыкновенную.
Все обожали и дворец с библиотеками и каминами, и ее самое, и так было заведено, что в издательстве она занимается только приятными делами. Сообщает авторам о повышении тиражей и, следовательно, гонораров, раздает награды – раздавать награды ее научили на семинарах в Швейцарии, которые она очень любила и не пропускала ни одного. Со времен вождя пролетарской революции все русские как-то особенно полюбили Швейцарию, именно как место для приятной и легкой работы, хоть революционной, хоть литературной, хоть какой! На обратной дороге утомленная семинарами директриса всегда заезжала на недельку в Виши или Баден-Баден отдохнуть и поднабраться сил. Там, среди Альпийских гор и лужаек, ей и объяснили, что командный дух нужно укреплять и людей поощрять, и Анна Иосифовна с удовольствием укрепляла и поощряла.
Устраивались детские утренники и выставки свадебных фотографий, организовывались пикники с шашлыками и коньяками или – по сезону – лыжные прогулки с самоварами и блинами. Для молодежи, которой в издательстве было полно, отдельно – клубы, пиво, шары в боулинге покатать, на танцполе поскакать.
Анна Иосифовна ревностно и пристально следила, чтобы никто не был обижен и недоволен, чтобы ни один вновь родившийся младенец не остался без приданого и на Новый год все получили глупейшие конфетные наборы в пластмассовых или картонных елочках, а на Восьмое марта у каждой женщины на столе непременно появлялся букетик, и не каких-то там пошлых мимозок, а самых настоящих весенних первоцветов.
В первоцветах она отлично разбиралась.
В издательском деле не разбиралась вовсе.
Ей казалось, что все идет хорошо, потому что на Новый год елка, а на Первое мая маевка и Маня Поливанова пишет в библиотеке очередной роман. Она искренне в это верила, и никто ее не разубеждал.
Дверь в кабинет стояла настежь, и Стрешнев вошел, тихонько усмехаясь.
Здесь хорошо пахло и было очень тихо, словно в подводном царстве. Книги, картины, изящные безделушки, свежие розы в узорчатой высокой вазе – всегда.
«Сигналы» лежали на огромном столе, который в издательстве называли «львиный» – из-за лап, на коих покоилась тяжеленная мощная крышка.
Стрешнев лениво перебрал их, отложил свои, думая о том, как восторженно Анна Иосифовна всегда копается в книгах, и прижимает их к груди, и листает, и цитирует удачные пассажи, и качает головой, и на глаза у нее даже наворачиваются слезы умиления.
Старая карга сентиментальна и романтична, как тургеневская девушка!..
Он подошел к ее собственному столу, который, в отличие от «львиного», называли «бабкин». «Бабкин» стол был изящен и легок, девятнадцатый век, резьба по дереву, авторская работа, разумеется. Здесь тоже были безделушки, штучки, чернильные приборы – и никакого компьютера!.. Компьютеры генеральный директор первого издательства России решительно не признавала, считала пустой затеей и не знала, для чего они нужны.
Стрешнев подвигал безделушки, заглянул в чернильный прибор – чисто, ни пылинки! – зачем-то переложил журнал «Книжный бизнес», выпуск за октябрь, из-под которого вдруг разлетелись какие-то бумажки.
Он нагнулся их поднять и замер.
«Условия не выполнены, – было набрано крупным компьютерным шрифтом. – Время упущено. Казнь состоится по расписанию».
Стрешнев перечитал еще и еще раз.
«Условия остаются прежними, – гласила надпись на другом листе. – Сообщите, если они приняты. Советую не упрямиться. Глупость будет караться смертью».
– Елки-палки, – пробормотал Стрешнев и заглянул под стол. Там валялись еще листки, улетевшие довольно далеко, и он проворно полез за ними.
«Первая казнь состоится через неделю, – читал он под столом. – У вас есть еще время подумать. В серьезности наших намерений убедитесь послезавтра».
– Какая еще казнь?! Какие серьезные намерения?..
Он пополз за самым дальним листком, но на нем не было ничего, кроме одной буквы «С», напечатанной точно таким же шрифтом.
Стрешнев стал выбираться из-под стола на другую сторону и уткнулся носом в чьи-то ботинки.
Сердце сильно толкнулось в ребра.
– Вы кто?.. – негромко спросили сверху.
Екатерина Петровна попросила кофе, вытащила из пачки сигарету – решено было курить не больше десяти сигарет в день, и время от времени она разрешала себе маленький перерыв, как раз на сигарету, и только при распахнутом окне!
Курить в издательстве было строжайше запрещено, кроме «специально отведенных мест», очень неуютных, но Екатерина Петровна нарушала заперт, а Анна Иосифовна ей попустительствовала.
Кстати, следует позвонить директрисе, осведомиться о ее здоровье, настойчиво попредлагать свою помощь в чем-нибудь таком, что непременно будет отвергнуто. А вечером, когда все разойдутся, нужно попробовать вызвать на разговор Сашу Стрешнева и попытаться выведать у него, что он знает про убийство. В конце концов, она так и не поняла, откуда тогда там появился Литовченко!
Если ему позвонил Стрешнев, значит…
Что это может значить?..
Екатерина Петровна встала, подошла к окну, закурила и посмотрела вниз.
Ничего хорошего это ей не сулит. Скорее всего, Стрешнев обошел ее на каком-то повороте, а она проглядела, упустила, не поняла.
Ее любимым детективным автором всегда был Дик Фрэнсис, и она отлично знала – именно от Дика, – как важно не пропустить вперед другую лошадь. Может быть, ее и удастся догнать, но обойти уже вряд ли. Если она пропустила вперед Стрешнева, значит, ей вряд ли удастся обойти его на повороте.
А так не должно было случиться.
Он опасен, и она хорошо это знает.
Их партнерство закончится там, где начнется конкуренция, а Екатерина Петровна пока не понимала, началась ли она уже.
Дождь все шел.
В Питер бы полететь – там сейчас холодно, ветрено, серо, Нева взбаламученная, ощетиненная, как старая волчица, и ветер с Финского залива треплет ее седую шкуру.
Пассаж получился в духе писательницы Мани Поливановой, и Екатерина Петровна усмехнулась. Кстати, Маня вполне подходящий предлог для командировки, у нее там вот-вот презентация!.. Конечно, заместители генерального на авторских презентациях никогда не присутствуют, но для Митрофановой Анна Иосифовна всегда делает исключение. Знает, как она любит Питер, ну, и Поливанову, конечно.
В издательствах всегда от души любят авторов, которые дают хорошую прибыль.
Впрочем, сейчас не время для командировок, несмотря на то что в Питер очень хочется. Сейчас бы попытаться разобраться, что происходит в издательстве.
Как ни странно, убийство мало беспокоило Екатерину Петровну. Она была совершенно уверена, что это какая-то дикая случайность, со временем все выяснится и станет понятно, что к ним – то есть к издательству «Алфавит» – эта случайность никакого отношения не имеет.
Ну, например, повздорили два рабочих – оба из Киргизии и оба наркоманы. И эти наркоманы из Киргизии, собственно, в издательстве никогда не работали, и нанимали их посторонние организации, которые моют полы и окна. Вот они и повздорили, и один ударил другого ножом. Насмерть.
Или так. Этот тип – рабочий из Таджикистана, естественно, наркоман – страдал падучей, а в заднем кармане у него был нож. В Таджикистане так принято, там у всех ножи. Он пришел проверять оборудование, тут с ним случился приступ, и он… напоролся на нож. Такие случаи известны, взять хотя бы царевича Дмитрия.
Ну, что-то в этом духе.
А вот почему была так взволнована Анна Иосифовна, по чьему вызову примчался Литовченко, кто такой этот третий заместитель и какого черта ему нужно в «Алфавите» – все непонятно.
Екатерина Петровна посмотрела по всем базам данных – не было человека по фамилии Шан-Гирей в издательском бизнесе, никогда не было! И в смежных направлениях он тоже не обнаружился – ни на телевидении, ни в рекламе, ни в прессе. С такой фамилией никуда не скроешься, а она нигде и ни у кого не упоминалась. Вряд ли он работал где-то под другой фамилией, он же не писательница Поливанова Маня, которая творила под псевдонимом Марина Покровская!..
Сигарета кончилась, и Екатерина Петровна грустно потушила в пепельнице окурок – никакого удовольствия не получилось, и перерыва тоже, все только мысли, и мысли скользкие, дрожащие, как капли на окне.
Когда позвонила Настя, секретарша с пятого этажа, Митрофанова уже плотно устроилась в кресле, подперла подбородок кулачком и погрузилась в очередную порцию сводок, которые непременно нужно охватить до сегодняшнего совещания.
Настя перепуганным, даже каким-то придушенным голосом попросила Екатерину Петровну подняться к ним и тут же бросила трубку.
Митрофанова ничего не поняла. Она вдруг перепугалась так, что у нее похолодело в груди, за отворотом плотного синего пиджака. Кажется, именно за этим отворотом полагается быть сердцу, Митрофанова точно не знала.
– Что там могло случиться?.. – зачем-то вслух спросила она сама у себя, суетливо покопалась на столе, выкопала мобильный телефон и еще какие-то графики – как будто ее приглашали с данными о продажах последней книги Покровской! – и выскочила в коридор.
Ничего не происходило. Все как всегда – пахнет кофе и особым запахом громадных копировальных машин, на которых распечатывали макеты, и еще немного сигаретным дымом. Кто-то, кроме нее, у них пошаливает, несмотря на строжайший запрет Анны Иосифовны! Блогерша Олечка, попавшаяся навстречу, едва кивнула – понятно, она оскорблена из-за уволенного айтишного начальника. Редакторша из отдела фантастики пробежала было мимо, но вернулась с каким-то вопросом. Екатерина Петровна не стала ее слушать.
– Потом, все потом!..
Лифта, как назло, не было очень долго, и она ринулась пешком, на ходу похвалив себя за то, что никогда не носит легкомысленные каблучки, а всегда только устойчивые, прямоугольные и ни в коем случае не высокие, а «средние».
Она ненавидела «средние» каблуки и всю жизнь носила только такие.
Задыхаясь, она ворвалась на пятый этаж.
– Настя, что у вас случилось?!
– Александр Николаевич просил вас подняться. Он… он в кабинете. – Секретарша выглядела испуганной. – Только он там… не один.
– С кем? – Митрофанова перевела дух, обрела привычный голос. – Анна Иосифовна приехала?
И приостановилась. Сердце за левым отворотом пиджака опять похолодело. Если так, дело плохо. Если начальница приехала и вызвала Стрешнева, а она об этом даже ничего не знает, значит, борьба уже идет полным ходом и его лошадь обошла ее на полкорпуса!..
А если там Литовченко?..
– Никто не приезжал, – пропищала Настя.