Страница:
Левальд полагал, что Эдипов комплекс, со всеми сложностями, которые несет эта концепция, является водоразделом в индивидуации: «Основанный на инстинктивной жизни Эдипов комплекс в психоаналитической психологии становится символом первой любви человека, символом ясного осознавания своей натуры. Он заключается в страстном вовлечении в любовь и ненависть с первыми либидными объектами. А ограничения, накладываемые на это вовлечение, отбрасывают его назад к самому себе» (1985, стр. 442). Левальд называл этот процесс «создание души».
Крайности любви и ненависти и лояльность конфликтов Эдипова комплекса отмечают поворотный пункт в психическом развитии. Один возможный исход для ребенка — продолжать нарциссические поиски совершенства (Rotstein, 1980), чтобы подтвердить свое всемогущество. Затем, пытаясь манипулировать окружающей средой, он настаивает на своих правах. Когда его желания (Эдиповы или доэдиповы) не исполняются, он сердится, считая, что его обманули, настаивает на том, что родители несправедливые и «нечестные». Другой исход для ребенка — бороться за личность с ценностями и моралью родителя. В этом случае Суперэго становится внутренним голосом власти, и, хотя внутренний конфликт может сохраняться, он дает ребенку возможность ощутить новое чувство самостоятельности и независимого функционирования. С интернализацией Эдипова конфликта, разрешением и отказом от Эдиповых целей и консолидацией Суперэго, Суперэго начинает играть важнейшую роль в чувстве собственного «я» и в идентификации. Это означает, что из-за его участия в развитии самооценки, из-за наград и наказаний, начинает появляться чувство ответственности за себя.
Расширение социальной жизни в латентный период вносит дополнительный вклад в чувство собственного «я». В частности, чувство ответственности за себя укрепляется, вместе с все большей интернализацией и самостоятельностью Суперэго. При благоприятных условиях, ребенок начинает понимать, хотя бы иногда, что он может ошибаться. Превратности в самооценке являются мучительным аспектом латентности, так как восторг или грусть и одиночество наступает, когда ребенка принимает или отвергает любимый друг или группа.
Отрочество и стабильность идентификации
РЕЗЮМЕ
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. АФФЕКТ
Глава 8. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД НА ТЕОРИЮ АФФЕКТОВ
ИСТОРИЯ И НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ АФФЕКТОВ
ТЕОРИЯ АФФЕКТОВ ФРЕЙДА
СОВРЕМЕННОЕ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ АФФЕКТА
АФФЕКТЫ И ВЛЕЧЕНИЯ
Крайности любви и ненависти и лояльность конфликтов Эдипова комплекса отмечают поворотный пункт в психическом развитии. Один возможный исход для ребенка — продолжать нарциссические поиски совершенства (Rotstein, 1980), чтобы подтвердить свое всемогущество. Затем, пытаясь манипулировать окружающей средой, он настаивает на своих правах. Когда его желания (Эдиповы или доэдиповы) не исполняются, он сердится, считая, что его обманули, настаивает на том, что родители несправедливые и «нечестные». Другой исход для ребенка — бороться за личность с ценностями и моралью родителя. В этом случае Суперэго становится внутренним голосом власти, и, хотя внутренний конфликт может сохраняться, он дает ребенку возможность ощутить новое чувство самостоятельности и независимого функционирования. С интернализацией Эдипова конфликта, разрешением и отказом от Эдиповых целей и консолидацией Суперэго, Суперэго начинает играть важнейшую роль в чувстве собственного «я» и в идентификации. Это означает, что из-за его участия в развитии самооценки, из-за наград и наказаний, начинает появляться чувство ответственности за себя.
Расширение социальной жизни в латентный период вносит дополнительный вклад в чувство собственного «я». В частности, чувство ответственности за себя укрепляется, вместе с все большей интернализацией и самостоятельностью Суперэго. При благоприятных условиях, ребенок начинает понимать, хотя бы иногда, что он может ошибаться. Превратности в самооценке являются мучительным аспектом латентности, так как восторг или грусть и одиночество наступает, когда ребенка принимает или отвергает любимый друг или группа.
Отрочество и стабильность идентификации
Биологические изменения, непостоянные настроения, различные семейные и социальные отношения, а также новая ответственность в течение отрочества, — все это способствует развитию чувства собственного «я». Эти элементы иногда приносят с собой то, что Эриксон назвал «кризисом идентификации» (1956). Но удачное завершение подросткового периода, который будет описан в дальнейших главах этой книги, включает в себя отношение к телесным изменениям, эмоциональные переживания и опыты социальных взаимоотношений. Все это дает юноше возможность перейти к полностью интегрированному чувству собственного «я» со стабильным чувством идентичности.
РЕЗЮМЕ
Мы описали формирование чувства собственного «я». Это развитие включает в себя: телесный опыт, отношения с объектами и значимые переживания. В течение развития существует много изменений как в теле, так и в образе тела. Много превратностей и в объектных отношениях, что обсуждалось в предыдущей главе. В течение развития изменяются и эмоциональное восприятие тела, объектов, чувства собственного «я» и самооценки. Однако существует ярко выраженная неразрывность чувства собственного «я» в течение всего его развития.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. АФФЕКТ
Глава 8. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД НА ТЕОРИЮ АФФЕКТОВ
Аффекты занимают центральное место в нашей психической жизни и межличностных отношениях, поэтому представления об их природе и функционировании были частью психоаналитической теории с самого начала. Для Фрейда самым мощным аффектом была тревога, поскольку она была наиболее выражена у его пациентов. Конечно, он осознавал, что существуют другие аффекты, к которым, по его собственным словам, применимы те же самые идеи (1895b, 1896). В ранних работах Фрейд приравнивал аффекты к психической энергии как к источнику мотивации (1894). Впоследствии он рассматривал их как манифестации неосознанных влечений (1915b, стр. 152). Еще позже он пришел к выводу, что они служат предупредительными сигналами, действующими в тандеме с защитами и потому являются функциями Эго (1926а). С недавних пор аффекты стали рассматриваться как свободные от конфликта функции Эго (Emde, 1980а, 1980b) и как первичные движущие силы — мотивационная система, лежащая в основе структурализации инстинктивных влечений (Loewald, 1978; Kernberg, 1982).
Различные теории аффектов зачастую несовместимы друг с другом и запутывают читателя, потому что каждый автор пытается по-своему определить релевантные концепции и феномены, одни более явно, чем другие. Вдобавок термины «аффект», «эмоция», «чувство» нередко используются как взаимозаменяемые, что отнюдь не добавляет ясности концепции аффектов. Мы определяем аффекты как психические структуры, включающие мотивационные, соматические, экспрессивные, коммуникативные, эмоциональные или чувственные компоненты, а также ассоциированную идею или когнитивный компонент (Compton, 1980; Knapp, 1987). Термины «чувство» и «эмоция» мы оставляем соответственно для переживаемого и поведенческого аспекта аффектов — для одного из компонентов сложной структуры.
Опорными литературными источниками для ориентации в проблеме аффектов и прояснения туманных мест могут служить превосходные обзоры Кнаппа по теории аффектов в психологии, нейропсихологии и психоанализе (1981, 1987). Суммируя характерные черты аффективных переживаний и поведения, он говорит, что аффекты переживаются ярко, непосредственно и как нечто императивное. В количественном отношении переживания аффектов могут варьироваться от едва ощутимых до масштабных интенсивных реакций; одномоментно может переживаться более одного аффекта; аффекты имеют тенденции сохраняться надолго и сцепляться с сопутствующими физическими или висцеральными процессами; для них характерно более или менее стереотипное выражение. Этот впечатляющий набор характеристик затрагивает фундаментальные нейрофизиологические и психологические вопросы.
Различные теории аффектов зачастую несовместимы друг с другом и запутывают читателя, потому что каждый автор пытается по-своему определить релевантные концепции и феномены, одни более явно, чем другие. Вдобавок термины «аффект», «эмоция», «чувство» нередко используются как взаимозаменяемые, что отнюдь не добавляет ясности концепции аффектов. Мы определяем аффекты как психические структуры, включающие мотивационные, соматические, экспрессивные, коммуникативные, эмоциональные или чувственные компоненты, а также ассоциированную идею или когнитивный компонент (Compton, 1980; Knapp, 1987). Термины «чувство» и «эмоция» мы оставляем соответственно для переживаемого и поведенческого аспекта аффектов — для одного из компонентов сложной структуры.
Опорными литературными источниками для ориентации в проблеме аффектов и прояснения туманных мест могут служить превосходные обзоры Кнаппа по теории аффектов в психологии, нейропсихологии и психоанализе (1981, 1987). Суммируя характерные черты аффективных переживаний и поведения, он говорит, что аффекты переживаются ярко, непосредственно и как нечто императивное. В количественном отношении переживания аффектов могут варьироваться от едва ощутимых до масштабных интенсивных реакций; одномоментно может переживаться более одного аффекта; аффекты имеют тенденции сохраняться надолго и сцепляться с сопутствующими физическими или висцеральными процессами; для них характерно более или менее стереотипное выражение. Этот впечатляющий набор характеристик затрагивает фундаментальные нейрофизиологические и психологические вопросы.
ИСТОРИЯ И НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ АФФЕКТОВ
Как указывает Томкинс (1981), длинная история изучения эмоций начинается с Аристотеля, вслед за которым в течение двух тысяч лет философы теоретизировали о природе первичных эмоций и «страстей». Затем подключились биологи в лице Дарвина (1872), установившего, что человек и его ближайшие зоологические родственники используют одни и те же паттерны определенных движений лицевой мускулатуры для выражения основных эмоций. Следствием этого открытия было его классическое утверждение об эволюционном значении эмоциональной экспрессии. Последующие биологи, и прежде всего этологи, продолжили данную линию исследований. Обширная литература на тему эмоций появилась и в психологии. Теория эмоций Джеймса Лэнга, появившаяся на стыке веков, может считаться фундаментом для современных теорий, разработанных в русле академической психологии. Согласно этой теории, эмоциональные переживания являются результатом сознательного восприятия различных телесных изменений, которые, тем самым, составляют источник эмоций, а не результат и не сопутствующий фактор (Eysenck et al., 1972, стр. 572).
Идеи Дарвина об эволюционном значении эмоциональной экспрессии стали основой для обширных исследований экспрессии аффекта. Большую популярность приобрели теории и исследования Томкинса (1962, 1963), возродившего тезис Дарвина; Томкинс первым предложил надежный метод идентификации и классификации аффекта по лицевой экспрессии. Он установил девять категорий: интерес — возбуждение, удовольствие — радость, удивление — испуг, страх — ужас, боль — страдание, гнев — ярость, стыд — унижение, презрение и отвращение. Томкинс (1970, 1978) утверждал, что аффект — это первично лицевое и кожное поведение и что реакции лицевой мускулатуры, так же, как висцеральные и моторные, управляются генетическими биологическими программами, закрепленными в центральной нервной системе. Эта программы запускаются нейронными возбуждениями различных степеней. Томкинс вдохновил других, в особенности Кэролл Изард (1971, 1972) и Пола Экмана (1984, Ekman and Friesen, 1975) на эмпирические исследования универсальности лицевой экспрессии дискретных категорий эмоций. Перекрестные культурные исследования с большими количествами испытуемых продемонстрировали, что определенные выражения лица универсально связаны с переживаниями счастья, удивления, страдания, страха, гнева, печали и отвращения. Есть данные о подобных выражениях в младенчестве (Demos, 1982).
Психоаналитик, однако, заметит, что выражение индивидуумом определенной эмоции само по себе ничего не говорит о том, что значит для него эта эмоция. Часто упоминается о коммуникативном намерении экспрессивного поведения, при этом нередко игнорируется влияние чувств на восприятие и мысли: то есть то, что эмоция и связанная с ней идея, возникшая у наблюдателя, могут привести к ошибочному пониманию другого человека, как зачастую и случается.
Современные неврологические исследования, о которых можно прочесть в обзоре Шварца (1987), показывают, что аффекты и аффективные действия имеют совершенно определенный неврологический базис. Можно сказать, что с аффектами связаны анатомически конкретные нервные цепи; что доступные восприятию, ощутимые сопутствующие проявления аффектов связаны с нейрофизиологической активацией частей мозга, включая гипоталамус; лимбическую систему, средний мозг и варолиев мост; что сопутствующие паттерны лицевых, позиционных, звуковых, висцеральных реакций и действий представляют собой связанные с аффектом и интегрированные в подкорке компоненты единой моторной реакции. Пытаясь провести связь между неврологией и психоанализом, Шварц выдвигает идею, что эти паттерны приобретают для человека психологическое значение в результате различных процессов научения.
Когнитивная сторона аффектов также много исследовалась. Лазарус, Коллер и Фолкман, например, утверждают, что эмоция — это «продукт когнитивной активности», вызывающий как импульсы действия, так и паттерны соматических реакций (1982, стр. 229). Но проблема большинства когнитивных исследований аффекта состоит в том, что они не рассматривают бессознательный аффект. Стремясь учесть в своей концепции наличие и важность бессознательного мышления, Розенблатт (1985) принимает системный подход и рассматривает аффект как субъективное переживание процессов обратной связи, действующих в многочисленных мотивационных системах. Лингвистически исследовалось взаимное влияние аффектов и языка.
Шапиро (1979) дает полезное описание процесса кодирования аффектов в речи и их раскодирования слушателем; «эмоциональная музыка» речи или ее отсутствие рассматривались в других работах (Deese, 1973; Sifneos, 1974; Edelson, 1975). Шафер предположил, что клиницист сосредотачивается на активном намерении за пассивными метафорами. Это привело его к убеждению, что аффектам, по существу, соответствуют наречия, например: говорить сердито(1976, стр. 169); что эмоции не могут переживаться (стр. 301); что эмоции у довербальных детей являются результатом их действий и лицевой экспрессии (стр. 354-356). (Это напоминает взгляды Томкинса, обсуждавшиеся выше.)
Психоаналитическая теория аффекта опирается на исследования эмоциональной экспрессии и ассоциированных с ней нейроэндокринных, периферических и центральных процессов нервной системы, а также на работы по изучению когнитивных, поведенческих и лингвистических параметров аффекта. Уже упоминавшийся Кнапп (1987) сделал обзор этих взаимно дополняющих друг друга подходов. Но ни один из них, ставших своего рода «строительными лесами» психоаналитической теории аффекта, не говорит нам об внутрипсихической стороне аффекта, которую нельзя определить движениями лицевых мышц и возбужденными нейронами. По нашему мнению, внутрипсихическое значение и переживание аффекта не является следствием нейронной или мышечной активности: это другое измерение и именно это психоаналитическое измерение главным образом интересует нас. Сначала, чтобы описать основной фон, мы рассмотрим вклад Фрейда в понимание аффектов. Хотя в его работах на эту тему речь идет преимущественно о тревоге, мы полагаем, что его позднейшие идеи (1926) могут относиться и к другим аффектам. Если учесть образование и интересы Фрейда, то не покажется удивительным, что в его работах нашли выражение философские, психолерические и биологические подходы. После обсуждения идей Фрейда мы рассмотрим отношения между аффектами и влечениями, аффектами и объектами, аффектами и Эго.
Идеи Дарвина об эволюционном значении эмоциональной экспрессии стали основой для обширных исследований экспрессии аффекта. Большую популярность приобрели теории и исследования Томкинса (1962, 1963), возродившего тезис Дарвина; Томкинс первым предложил надежный метод идентификации и классификации аффекта по лицевой экспрессии. Он установил девять категорий: интерес — возбуждение, удовольствие — радость, удивление — испуг, страх — ужас, боль — страдание, гнев — ярость, стыд — унижение, презрение и отвращение. Томкинс (1970, 1978) утверждал, что аффект — это первично лицевое и кожное поведение и что реакции лицевой мускулатуры, так же, как висцеральные и моторные, управляются генетическими биологическими программами, закрепленными в центральной нервной системе. Эта программы запускаются нейронными возбуждениями различных степеней. Томкинс вдохновил других, в особенности Кэролл Изард (1971, 1972) и Пола Экмана (1984, Ekman and Friesen, 1975) на эмпирические исследования универсальности лицевой экспрессии дискретных категорий эмоций. Перекрестные культурные исследования с большими количествами испытуемых продемонстрировали, что определенные выражения лица универсально связаны с переживаниями счастья, удивления, страдания, страха, гнева, печали и отвращения. Есть данные о подобных выражениях в младенчестве (Demos, 1982).
Психоаналитик, однако, заметит, что выражение индивидуумом определенной эмоции само по себе ничего не говорит о том, что значит для него эта эмоция. Часто упоминается о коммуникативном намерении экспрессивного поведения, при этом нередко игнорируется влияние чувств на восприятие и мысли: то есть то, что эмоция и связанная с ней идея, возникшая у наблюдателя, могут привести к ошибочному пониманию другого человека, как зачастую и случается.
Современные неврологические исследования, о которых можно прочесть в обзоре Шварца (1987), показывают, что аффекты и аффективные действия имеют совершенно определенный неврологический базис. Можно сказать, что с аффектами связаны анатомически конкретные нервные цепи; что доступные восприятию, ощутимые сопутствующие проявления аффектов связаны с нейрофизиологической активацией частей мозга, включая гипоталамус; лимбическую систему, средний мозг и варолиев мост; что сопутствующие паттерны лицевых, позиционных, звуковых, висцеральных реакций и действий представляют собой связанные с аффектом и интегрированные в подкорке компоненты единой моторной реакции. Пытаясь провести связь между неврологией и психоанализом, Шварц выдвигает идею, что эти паттерны приобретают для человека психологическое значение в результате различных процессов научения.
Когнитивная сторона аффектов также много исследовалась. Лазарус, Коллер и Фолкман, например, утверждают, что эмоция — это «продукт когнитивной активности», вызывающий как импульсы действия, так и паттерны соматических реакций (1982, стр. 229). Но проблема большинства когнитивных исследований аффекта состоит в том, что они не рассматривают бессознательный аффект. Стремясь учесть в своей концепции наличие и важность бессознательного мышления, Розенблатт (1985) принимает системный подход и рассматривает аффект как субъективное переживание процессов обратной связи, действующих в многочисленных мотивационных системах. Лингвистически исследовалось взаимное влияние аффектов и языка.
Шапиро (1979) дает полезное описание процесса кодирования аффектов в речи и их раскодирования слушателем; «эмоциональная музыка» речи или ее отсутствие рассматривались в других работах (Deese, 1973; Sifneos, 1974; Edelson, 1975). Шафер предположил, что клиницист сосредотачивается на активном намерении за пассивными метафорами. Это привело его к убеждению, что аффектам, по существу, соответствуют наречия, например: говорить сердито(1976, стр. 169); что эмоции не могут переживаться (стр. 301); что эмоции у довербальных детей являются результатом их действий и лицевой экспрессии (стр. 354-356). (Это напоминает взгляды Томкинса, обсуждавшиеся выше.)
Психоаналитическая теория аффекта опирается на исследования эмоциональной экспрессии и ассоциированных с ней нейроэндокринных, периферических и центральных процессов нервной системы, а также на работы по изучению когнитивных, поведенческих и лингвистических параметров аффекта. Уже упоминавшийся Кнапп (1987) сделал обзор этих взаимно дополняющих друг друга подходов. Но ни один из них, ставших своего рода «строительными лесами» психоаналитической теории аффекта, не говорит нам об внутрипсихической стороне аффекта, которую нельзя определить движениями лицевых мышц и возбужденными нейронами. По нашему мнению, внутрипсихическое значение и переживание аффекта не является следствием нейронной или мышечной активности: это другое измерение и именно это психоаналитическое измерение главным образом интересует нас. Сначала, чтобы описать основной фон, мы рассмотрим вклад Фрейда в понимание аффектов. Хотя в его работах на эту тему речь идет преимущественно о тревоге, мы полагаем, что его позднейшие идеи (1926) могут относиться и к другим аффектам. Если учесть образование и интересы Фрейда, то не покажется удивительным, что в его работах нашли выражение философские, психолерические и биологические подходы. После обсуждения идей Фрейда мы рассмотрим отношения между аффектами и влечениями, аффектами и объектами, аффектами и Эго.
ТЕОРИЯ АФФЕКТОВ ФРЕЙДА
Согласно самой ранней теории аффектов Фрейда, внешнее событие вызывает у человека аффективную реакцию, которая по тем или иным причинам, например, вследствие ассоциации с неприемлемой идеей, не может быть выражена. Человек пытается подавить или забыть свой аффект; но когда ему это удается, он не освобождается от мощной мотивирующей силы («не разряжает» «возбуждение»), связанной с аффектом и сопутствующей ему идеей и порождающей теперь различные симптомы. Терапия, основанная на этой теории, направлена на возвращение в сознание события или связанной с ним вытесненной идеи вместе с сопутствующим чувством; это возвращение несет с собой разрядку (катарсис) чувства и исчезновение симптомов. Психотерапия, или «лечение словом», является альтернативой действию, к которому побуждает чувство (1894, I895a, 1895b).
В этой «гидравлической модели» чем сильнее подавление, тем интенсивнее и мощнее аффект. Поскольку внешнее событие рассматривается в ней как провоцирующий фактор для возникновения психического травматического состояния, которое, поглощая человека, вызывает у него неуправляемое возбуждение (чувства), эта теория стала известна как модель «аффективной травмы» (Rapaport, 1953; Sandier, Dare, Holder, 1972).
В топографической теории, развивавшейся в течение примерно 25 лет, Фрейд по-прежнему связывал между собой аффект, энергию и мотивацию, хотя и более сложным образом. Он определил инстинктивное влечение как психическую репрезентацию биологической силы; из этого следует, что провоцирующее событие должно быть скорее внутреннего, чем внешнего характера. Влечение подразумевает постоянно присутствующее мотивирующее напряжение (1915а, стр. 118-119), которое, накапливаясь, вызывает неприятные чувства, прежде всего тревогу; процессы разрядки напряжения порождают разнообразные эмоции, в основном приятные (1915с, стр. 178). Фрейд добавляет, что эмоции связаны с идеями, или мыслями, поэтому, осознав свои чувства, мы можем «узнать», что происходит в глубинах нашей психики, и определить нужды, требующие удовлетворениям (1915с, стр. 177). Связь идей и чувств поныне остается центральным положением психоаналитической теории аффектов (Brenner, 1974). В научных исследованиях, однако, нередко идеи и чувства рассматривают изолированно, что, вероятно, является неизбежным артефактом принятых концепций, но, тем не менее, приводит к определенным проблемам. Например, аффекты идентифицируется почти исключительно по характеру осознаваемых чувств, которые мы испытываем, при этом недооценивается роль неосознанных фантазий (Arlow, 1977).
Топографическая теория была полезна Фрейду для понимания многих клинических ситуаций, однако по мере накопления опыта он находил все больше трудностей в концептуализации аффектов, — особенно связанных с чувствами тревоги и вины, — как результата накопления энергии влечений. Эти трудности послужили одним из стимулов для разработки новой структурной теории психики, в которой классификация базировалась на психическом функционировании, а не на степени осознавания (1923а).
В дальнейшем (1926) Фрейд оставил попытки найти источник аффектов и занялся рассмотрением их влияния на психическое функционирование. В его структурной теории было два важных момента, касающихся аффектов. Во-первых, он предположил, что аффекты (обсуждая в основном тревогу, он считал, что теория может быть обобщена и на другие аффекты) могут травматически влиять на функционирование Эго. Он выдвинул предположение, которое можно считать унаследованным из теории аффективной травмы: чрезмерное возбуждение, порожденное реальными внешними обстоятельствами (например, такими, как сексуальное совращение или физическое унижение) или внутренними инстинктивными факторами, вызывает такую сильную тревогу, что организующие, синтезирующие и защитные функции Эго оказываются перед ней беспомощны. Фрейд считал, что такие травматические обстоятельства обычно, хотя и не всегда, относятся к младенчеству и к раннему детству, когда незрелое, еще слабое Эго легко может быть обезоружено. Во-вторых, Фрейд предположил, что аффекты могут способствовать адаптации, так как сигнализируют об опасности. Поскольку изначально тревога — это реакция на собственную беспомощность, впоследствии она может воспроизводиться в ответ на потенциально опасную ситуацию: «Таким образом, тревога, с одной стороны, — это ожидание травмы, с другой — повторение ее в смягченной форме» (1926, стр. 166). Он добавляет, однако, что «Эго, которое пережило травму пассивно, теперь активно повторяет ее в ослаблением варианте, надеясь, что теперь сможет само направлять ее ход» (стр. 167). Итак, когда человек воспринимает какую-либо внутреннюю опасность (внутрипсихический конфликт между влечением и запретом) или внешнюю угрозу, у него возникает чувство тревоги, связанное с идеей, образом или фантазией об угрожающей ситуации. Благодаря тому, что аффект активизирует защиты, соответствующие опасной ситуации, беспомощности удается избежать и интенсивность чувств удерживается на минимальном уровне, где они не могут дезорганизовать деятельность Эго. В этом смысле можно рассматривать влияние аффектов как организующее, адаптивное и мотивирующее, как часть реакции Эго, связанной с предвосхищением опасности и позволяющей не допустить травмы. «Индивидуум, — писал Фрейд, — значительно увеличивает свою способность к самосохранению, если он может предвидеть травматическую ситуацию, связанную для него с беспомощностью, и подготовиться к ней, вместо того, чтобы просто сидеть и ждать, когда она случится» (стр. 166).
Фрейд приходит к выводу, что созревание Эго приносит с собой улучшение способности предвосхищать то, что Рэнгелл назвал впоследствии «беспомощным, обезоруженным травматическим состоянием» (1968, стр. 391), путем все лучшего использования аффектов как сигналов. Опасность здесь рассматривается либо как внешняя, ведущая к «физической беспомощности, если опасность реальна», либо как внутренняя, проистекающая из конфликта, ведущая к «психической беспомощности, если опасность обусловлена собственными влечениями» (Freud, 1926, стр. 166). Следовательно, мы можем сказать, что после достижения такого уровня зрелости и развития, на котором может действовать сигнальная функция, непосредственными побудителями являются не влечения, а аффекты.
Фрейд добавляет важное звено между двумя формами тревоги: «После того, как младенец обнаруживает, что внешний, воспринимаемый объект может положить конец опасной ситуации... он уже боится не самой ситуации (мучительной беспомощности), а того, что приводит к ней, то есть потери объекта» (1926, стр. 137-138). Отныне тревога, пережитая как реакция на ситуацию, вновь испытывается тогда, когда ожидаются обстоятельства, в которых эта ситуация может повториться. Фрейд считал, что для каждой стадии психосексуального развития характерны свои потенциальные опасности, и предложил последовательность ситуаций вместе со связанными с ними фантазиями и тревогами. Эта последовательность определяется психосексуальным развитием: страх потери объекта и потери любви объекта, страх кастрации, страх наказания со стороны Суперэго (чувство вины). Сейчас мы знаем, что первые три из этих опасностей могут предвосхищаться уже вскоре после того, как ребенок, начавший ходить, становится способен к формированию фантазий, и что эти три опасности спепифически связаны с конфликтами развития второго года жизни, так же, как и с более поздними. Поэтому соотнесение с психосексуальными стадиями уже не особенно полезно.
Сигнальная теория аффектов Фрейда показала, что приятные и неприятные ощущения младенца очень рано прикрепляются к объектам. Сигнальная теория не только внесла вклад в теорию объектных отношений, но и способствовала признанию важности раннего младенческого опыта для здорового функционирования личности в будущем.
В этой «гидравлической модели» чем сильнее подавление, тем интенсивнее и мощнее аффект. Поскольку внешнее событие рассматривается в ней как провоцирующий фактор для возникновения психического травматического состояния, которое, поглощая человека, вызывает у него неуправляемое возбуждение (чувства), эта теория стала известна как модель «аффективной травмы» (Rapaport, 1953; Sandier, Dare, Holder, 1972).
В топографической теории, развивавшейся в течение примерно 25 лет, Фрейд по-прежнему связывал между собой аффект, энергию и мотивацию, хотя и более сложным образом. Он определил инстинктивное влечение как психическую репрезентацию биологической силы; из этого следует, что провоцирующее событие должно быть скорее внутреннего, чем внешнего характера. Влечение подразумевает постоянно присутствующее мотивирующее напряжение (1915а, стр. 118-119), которое, накапливаясь, вызывает неприятные чувства, прежде всего тревогу; процессы разрядки напряжения порождают разнообразные эмоции, в основном приятные (1915с, стр. 178). Фрейд добавляет, что эмоции связаны с идеями, или мыслями, поэтому, осознав свои чувства, мы можем «узнать», что происходит в глубинах нашей психики, и определить нужды, требующие удовлетворениям (1915с, стр. 177). Связь идей и чувств поныне остается центральным положением психоаналитической теории аффектов (Brenner, 1974). В научных исследованиях, однако, нередко идеи и чувства рассматривают изолированно, что, вероятно, является неизбежным артефактом принятых концепций, но, тем не менее, приводит к определенным проблемам. Например, аффекты идентифицируется почти исключительно по характеру осознаваемых чувств, которые мы испытываем, при этом недооценивается роль неосознанных фантазий (Arlow, 1977).
Топографическая теория была полезна Фрейду для понимания многих клинических ситуаций, однако по мере накопления опыта он находил все больше трудностей в концептуализации аффектов, — особенно связанных с чувствами тревоги и вины, — как результата накопления энергии влечений. Эти трудности послужили одним из стимулов для разработки новой структурной теории психики, в которой классификация базировалась на психическом функционировании, а не на степени осознавания (1923а).
В дальнейшем (1926) Фрейд оставил попытки найти источник аффектов и занялся рассмотрением их влияния на психическое функционирование. В его структурной теории было два важных момента, касающихся аффектов. Во-первых, он предположил, что аффекты (обсуждая в основном тревогу, он считал, что теория может быть обобщена и на другие аффекты) могут травматически влиять на функционирование Эго. Он выдвинул предположение, которое можно считать унаследованным из теории аффективной травмы: чрезмерное возбуждение, порожденное реальными внешними обстоятельствами (например, такими, как сексуальное совращение или физическое унижение) или внутренними инстинктивными факторами, вызывает такую сильную тревогу, что организующие, синтезирующие и защитные функции Эго оказываются перед ней беспомощны. Фрейд считал, что такие травматические обстоятельства обычно, хотя и не всегда, относятся к младенчеству и к раннему детству, когда незрелое, еще слабое Эго легко может быть обезоружено. Во-вторых, Фрейд предположил, что аффекты могут способствовать адаптации, так как сигнализируют об опасности. Поскольку изначально тревога — это реакция на собственную беспомощность, впоследствии она может воспроизводиться в ответ на потенциально опасную ситуацию: «Таким образом, тревога, с одной стороны, — это ожидание травмы, с другой — повторение ее в смягченной форме» (1926, стр. 166). Он добавляет, однако, что «Эго, которое пережило травму пассивно, теперь активно повторяет ее в ослаблением варианте, надеясь, что теперь сможет само направлять ее ход» (стр. 167). Итак, когда человек воспринимает какую-либо внутреннюю опасность (внутрипсихический конфликт между влечением и запретом) или внешнюю угрозу, у него возникает чувство тревоги, связанное с идеей, образом или фантазией об угрожающей ситуации. Благодаря тому, что аффект активизирует защиты, соответствующие опасной ситуации, беспомощности удается избежать и интенсивность чувств удерживается на минимальном уровне, где они не могут дезорганизовать деятельность Эго. В этом смысле можно рассматривать влияние аффектов как организующее, адаптивное и мотивирующее, как часть реакции Эго, связанной с предвосхищением опасности и позволяющей не допустить травмы. «Индивидуум, — писал Фрейд, — значительно увеличивает свою способность к самосохранению, если он может предвидеть травматическую ситуацию, связанную для него с беспомощностью, и подготовиться к ней, вместо того, чтобы просто сидеть и ждать, когда она случится» (стр. 166).
Фрейд приходит к выводу, что созревание Эго приносит с собой улучшение способности предвосхищать то, что Рэнгелл назвал впоследствии «беспомощным, обезоруженным травматическим состоянием» (1968, стр. 391), путем все лучшего использования аффектов как сигналов. Опасность здесь рассматривается либо как внешняя, ведущая к «физической беспомощности, если опасность реальна», либо как внутренняя, проистекающая из конфликта, ведущая к «психической беспомощности, если опасность обусловлена собственными влечениями» (Freud, 1926, стр. 166). Следовательно, мы можем сказать, что после достижения такого уровня зрелости и развития, на котором может действовать сигнальная функция, непосредственными побудителями являются не влечения, а аффекты.
Фрейд добавляет важное звено между двумя формами тревоги: «После того, как младенец обнаруживает, что внешний, воспринимаемый объект может положить конец опасной ситуации... он уже боится не самой ситуации (мучительной беспомощности), а того, что приводит к ней, то есть потери объекта» (1926, стр. 137-138). Отныне тревога, пережитая как реакция на ситуацию, вновь испытывается тогда, когда ожидаются обстоятельства, в которых эта ситуация может повториться. Фрейд считал, что для каждой стадии психосексуального развития характерны свои потенциальные опасности, и предложил последовательность ситуаций вместе со связанными с ними фантазиями и тревогами. Эта последовательность определяется психосексуальным развитием: страх потери объекта и потери любви объекта, страх кастрации, страх наказания со стороны Суперэго (чувство вины). Сейчас мы знаем, что первые три из этих опасностей могут предвосхищаться уже вскоре после того, как ребенок, начавший ходить, становится способен к формированию фантазий, и что эти три опасности спепифически связаны с конфликтами развития второго года жизни, так же, как и с более поздними. Поэтому соотнесение с психосексуальными стадиями уже не особенно полезно.
Сигнальная теория аффектов Фрейда показала, что приятные и неприятные ощущения младенца очень рано прикрепляются к объектам. Сигнальная теория не только внесла вклад в теорию объектных отношений, но и способствовала признанию важности раннего младенческого опыта для здорового функционирования личности в будущем.
СОВРЕМЕННОЕ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ АФФЕКТА
Последняя модель Фрейда не решила все проблемы в теории аффекта, и это отразилось на дальнейшей психоаналитической мысли. Оставалось неясным, как лучше рассматривать аффекты: в связи с влечениями и их разрядкой, как в ранней теории Фрейда, или как функции Эго, или же в рамках сигнальной теории. Оставалось также под вопросом, могут ли выполнять сигнальную функцию другие аффекты, кроме тревоги. В течение прошедших лет теоретики уделили много внимания этим двум проблемам. Например, хотя Джонс (1929) полагал, что сигнальная теория применима ко всем чувствам, и писал о страхе, вине и ненависти, хотя Фейнихел (1941) описал, как гнев, тревога, возбуждение, отвращение и стыд попадают под контроль зрелого Эго и используются как сигналы, лишь в 50-е годы, благодаря работам Рапапорта (1953) и Якобсон (1953), было признано, что сигнальная теория применима и по отношению к другим аффектам. Якобсон даже считала, что сигнальную функцию могут принимать и позитивные чувства, такие, как восторг, однако, по мнению Шура (1979), в концепции сигнального удовольствия есть определенные трудности.
Фрейд (1926) определенно говорит о связи между влечениями и аффектами. Он не оставляет сомнений и в том, что считает аффекты участвующими в функционировании Эго, а также то, что они должны рассматриваться в связи с объектными отношениями. В современных психоаналитических теориях аффекты, как правило, обсуждаются в одном или в нескольких из этих аспектов.
Фрейд (1926) определенно говорит о связи между влечениями и аффектами. Он не оставляет сомнений и в том, что считает аффекты участвующими в функционировании Эго, а также то, что они должны рассматриваться в связи с объектными отношениями. В современных психоаналитических теориях аффекты, как правило, обсуждаются в одном или в нескольких из этих аспектов.
АФФЕКТЫ И ВЛЕЧЕНИЯ
На всех этапах развития своих взглядов Фрейд сохранял представление о тесных и многообразных связях между аффектами и влечениями. Например, позднейшая формулировка (1926) говорит о связи аффектов и влечений в обоих аспектах теории. Как сигнал, аффект предупреждает об опасности. Внутренняя опасность — конфликт между сексуальным или агрессивным влечением, ищущим удовлетворения, и запретом со стороны Эго или Суперэго. Как результат травмы, аффект объясняется чрезмерно мощными раздражителями в раннем детстве, которые могли происходить как из внешних источников, так и из внутренних — сексуальных или агрессивных влечений, — и вызвали интенсивные чувства, разрушающие функционирование Эго. В аналогичных ситуациях дальнейшей жизни при приступах паники контроль Эго может снова отказать, и чувства могут снова обезоружить Эго (Fenichel, 1945). «Разрядная» теория аффектов, согласно которой внутренний источник аффектов — это исключительно активность влечений, подвергалась резкой критике, особенно со стороны тех, кто считает, что концепция психической энергии несостоятельная (см. Rosenblatt и Thickstml, 1977; Rosenblatt, 1985). Еще раньше критика исходила от Якобсон (1953), которая писала о том, что активность Эго, так же, как и непосредственное удовлетворение влечений в еде или в половом акте, часто сопровождается выражением сильных чувств. Она сделала важный комментарий, что в то время, как оргазмические переживания могут происходить на различных уровнях напряжения, сопутствующие им чувства определяются не напряжением или его разрядкой, а, скорее, самим фактом изменения напряжения. Это согласуется с позицией Фрейда, считавшего, что удовольствие или неудовольствие определяется не количественными факторами, то есть интенсивностью, а чем-то качественным, возможно, ритмом, или временной последовательностью изменений (1924b, стр. 160). Таким образом, Якобсон показывающие несостоятельность разрядной теории происхождения эффекта. Ее комментарии, однако, по всей видимости, распространяются лишь на осознаваемые чувства и поднимают дальнейшие вопросы о связи между теорией влечений и принципом удовольствия — страдания (Rapaport, 1953). По нашему мнению, ее подход показывает, что исчерпывающая психоаналитическая теория аффектов должна объяснять весь спектр аффектов, все возможные обстоятельства и механизмы их возникновениям. Подобные идеи высказаны также у Розенблатта (1985).
Остается невыясненным вопрос о том, как следует рассматривать признаки удовольствия или неудовольствия: как Фрейд (например, в 1905а, 1923а, и также см. Brenner, 1982), в качестве самых ранних свидетельств активности влечений, или же в качестве ранних аффективных проявлений (см. Emde et al., 1976). Нет никаких сомнений в связи между аффектами и влечениями, и, возможно, новые данные о раннем развитии раскроют важные взаимоотношения между ними. Например, Вейл (1978) указал, что чрезмерный дефицит оральной стимуляции или большие задержки в удовлетворении голода подрывают синтезирующие процессы примитивного Эго, ведут к ранним усиленным выражениям агрессии и создают почву для тревожных реакций, с примитивной переплетенностью гнева и тревоги. Таким образом, крайне интенсивные ранние переживания, связанные с влечениями, могут оказать значительное воздействие на возникновение определенных аффектов и на их контроль.
Остается невыясненным вопрос о том, как следует рассматривать признаки удовольствия или неудовольствия: как Фрейд (например, в 1905а, 1923а, и также см. Brenner, 1982), в качестве самых ранних свидетельств активности влечений, или же в качестве ранних аффективных проявлений (см. Emde et al., 1976). Нет никаких сомнений в связи между аффектами и влечениями, и, возможно, новые данные о раннем развитии раскроют важные взаимоотношения между ними. Например, Вейл (1978) указал, что чрезмерный дефицит оральной стимуляции или большие задержки в удовлетворении голода подрывают синтезирующие процессы примитивного Эго, ведут к ранним усиленным выражениям агрессии и создают почву для тревожных реакций, с примитивной переплетенностью гнева и тревоги. Таким образом, крайне интенсивные ранние переживания, связанные с влечениями, могут оказать значительное воздействие на возникновение определенных аффектов и на их контроль.