Страница:
- За здоровье госпожи Эсмонд-Уорингтон, моей школьной подруги! воскликнула миссис Ламберт. - Я напишу ей письмо и расскажу, каким чудесным ужином угостили нас ее сыновья. Но о том, как плохо вели вы себя во время представления, мистер Джордж, я умолчу! - И после этого заключительного тоста гости распрощались с хозяевами. Карета генерала и слуга с факелом уже давно ждали у подъезда.
* * *
Что может быть натуральнее, если после этого приема, устроенного мистером Уорингтоном, он на другой день отправился проведать своих гостей и осведомился, благополучно ли они прибыли домой и хорошо ли изволили почивать? Ведь что ни говори, а когда их карета проезжала пустырями за усадьбой Монтегью, направляясь в сторону Оксфорд-роуд, на нее могли напасть разбойники. Или же дамы могли простудиться или же лишиться сна под впечатлением спектакля. Словом, Джорджу не было никакой нужды искать оправданий ни перед самим собой, ни перед своими добрыми друзьями за такой визит, и в тот день он пораньше, захлопнул свою книгу в читальне Слоуна и, вполне возможно, обнаружил, что не помнит почти ничего из только что прочитанного.
Так в чем же, скажите мне, причина этого волнения, этой нерешительности, этих колебаний и сомнений, этого трепета, которые он испытывает, стоя перед дверью дома мистера Ламберта на Дин-стрит и оторопело глядя на лакея, явившегося на его стук? Прочтут ли эти строки чьи-то молодые глаза? Или старики, читая их, вспомнят свое прошлое? И чье-то усталое, разуверившееся сердце воскресит в памяти те дни, когда оно билось сильно и сладко замирало? Нам кажется, что с той поры, когда мы были молоды, прошли столетия, и мы уже забыли нашу юность. Но не все забыли, не все. Нет, сударыня, мы помним, и эти воспоминания приносят нам ту отраду, которую король Генрих у Шекспира обещал своим солдатам, если они останутся живы после Азенкура в день святого Криспина. Старые боевые кони, мы теперь пасемся на воле, но если за изгородью заиграет военный рожок, разве не можем мы размять немного наши старые кости и проскакать по лужку, пока нас не загонят в стойло? Клоуны в разноцветных панталонах уже не волнуют моего воображения, фея кажется мне безобразной, а ее стихи - невыносимой чепухой, но мне нравится наблюдать за детьми, когда они смотрят пантомиму. Я больше не танцую и не ужинаю, но с удовольствием гляжу на Эугенио и Флиртиллу, когда они мило кружатся в вальсе или на Люсинду и Арденио, когда они рвут пополам хлопушку. Обжигайте свои пальчики, дети! Высекайте веселые, нежные искорки в глазах друг у друга! А потом, теснее сдвинув головки, прочтите завет - древний, как мир, сентиментальный завет, такой банальный и такой вечно живой! И пусть ее губы произнесут этот завет, а его губы дадут ему истолкование, и вы, юные, поделите между собою пряник и сообща вкусите его сладость. А я уже потерял зубы. Сахар и горький миндаль, увы, не для моего желудка... Но пососать леденец я все же и теперь не прочь.
Поднимемся же по лестнице в квартиру генерала и вступим в нее следом за Джорджем Уорингтоном, который отвешивает самый изысканный поклон. В комнате нет никого, кроме одной дамы; она сидит у окна, - ведь солнце не слишком часто заглядывает на Дин-стрит. Сидящую у окна юную особу мы бы не назвали безупречной красавицей, но сейчас весна, и она по-весеннему свежа и прелестна. Розы алеют на ее невинных щечках. Глаза ее, вероятно, правильнее всего сравнить с фиалками. Живи я сто лет назад и сотрудничай в "Лондон мэгэзин" или в "Джентльмене", тогда, описывая ее мистеру Сильванусу Урбану, я бы сказал, что у нее милейшая шейка и сложение нимфы; я написал бы в ее честь акростих и восславил бы нашу Ламбертеллу в изящном мадригале, который и сейчас можно было бы почитать, когда надоест рассматривать новый план города Праги, или изображение лагеря короля Прусского, или карты графств Мэриленд и Делавер.
Итак мы видим мисс Тео, разрумянившуюся как роза. Как могла маменька еще час назад уверять, что мисс Тео ужас как бледна и утомлена и ей сегодня лучше не выезжать вместе со всей семьей, а остаться дома? Все поехали поблагодарить семейство лорда Ротема за предоставленное им на время жилье, а папенька направился к себе в штаб конногвардейского полка. Он в отличнейшем расположении духа. Мне кажется, он ждет какого-то назначения, но маменька страшно волнуется, боится, что его снова пошлют в чужие края.
- Ваш брат отправился вместе с моим в школу Чартер-Хаус, навестить нашего младшего братишку. Похоже, оба мои братца станут священниками, продолжает мисс Тео. Не прерывая беседы, она усердно работает иголкой, подрубая край какой-то мужской одежды. В прошлом столетии молодые дамы не стыдились ни шить мужские рубашки, ни публично о них упоминать. Прошу понять меня правильно, я не хочу сказать, что от этого простого занятия и простого разговора они становились лучше или хуже, и вовсе не стремлюсь к тому, чтобы вы, моя дорогая, стряпали пудинги, а я чистил сапоги.
- Так, значит, Гарри уже был здесь?
- Он часто бывает у нас, почти каждый день, - с улыбкой говорит Тео, глядя Джорджу в глаза. - Бедняжка! Ему с нами приятнее, чем в светских салонах, где его теперь, когда он сам перестал быть светским львом, больше знать не хотят. А вы почему не жалуете великосветское общество и не бываете на скачках и в кофейнях, мистер Уорингтон?
- Разве мой брат извлек такую пользу от посещения всех этих увеселительных мест и от дружбы с разными важными лицами, чтобы мне ему подражать?
- Посетили бы хоть сэра Майлза Уорингтона. Я знаю, он примет вас с распростертыми объятиями. Миледи наведалась сегодня утром к нам в своем портшезе, и послушали бы вы, какие она вам расточала похвалы: она заявила, что вы так или иначе должны занять высокое положение. Его высочество герцог очень хорошо отзывался о вас, говорила она. Вы не забудете нас, мистер Уорингтон, после того, как станете высоким лицом?
- Если я стану "высоким лицом", то, разумеется, забуду, мисс Ламберт.
- Вот как! Ну, мистер Джордж, в таком случае...
- Мистер Джордж?
- - В присутствии папеньки и маменьки мы, конечно, можем отбросить "мистера", - в некоторой растерянности говорит Тео, отворачиваясь к окну. И чем же вы занимались, сэр? Читали книги или работали над вашей трагедией? А какая это будет трагедия? Такая, какие любим мы, которая заставит нас плакать, или такая, какие любите вы и которая будет нагонять на нас страх?
- В ней много убивают, но, боюсь, не очень много плачут. Мне мало приходилось иметь дело с женщинами, и я их плохо знаю. Признаться, все, что я описываю, взято из книг, а иной раз я, как все молодые люди, подражаю стихам других авторов, которые когда-то читал. Женщины обычно не склонны вести со мной беседу. Говорят, что у меня саркастический склад ума, а им это не по вкусу.
- Может быть, вы просто не слишком старались им понравиться? - краснея, спросила мисс Тео.
- Я прогневил вас вчера вечером, - конечно, прогневил, я знаю.
- Да, я рассердилась, но не очень, а потом я поняла, что была неправа.
- Вы хоть немножко думали обо мне, после того как мы расстались, Тео?
- Да, Джордж... я хотела сказать, мистер... Ну. впрочем, хорошо, Джордж!.. Я подумала, что вы и папенька правильно судите об этой пьесе, и, как вы сказали, то, что нас растрогало - это не настоящие чувства, а какое-то притворство. Но я, право, не знаю, хорошо это или плохо - так ясно и отчетливо все понимать? Мы с Этти решили, что впредь будем гораздо осторожнее восхищаться трагедиями. Так что, когда настанет ваш черед, берегитесь! А как, кстати, она называется, ваша трагедия?
- Она еще не получила крещения. Не согласитесь ли вы быть ее крестной матерью? Героиню пьесы зовут...
Но в эту минуту появляются миссис Ламберт и мисс Этти, возвратившиеся с прогулки, и маменька с порога начинает восклицать: какая неожиданность, она никак не предполагала, что мистер Уорингтон посетит их сегодня!.. То есть она думала, как было бы хорошо, если бы он пришел... Словом, это очень мило с его стороны - наведаться к ним, и вчерашнее представление и ужин - все было восхитительно, только у Тео немножко разболелась сегодня утром голова.
- Теперь ей, наверно, уже лучше, маменька, - говорит мисс Этти.
- Право, моя дорогая, это вообще были совершеннейшие пустяки, как я и объяснила маменьке, - восклицает мисс Тео, тряхнув волосами.
После этого разговор перекинулся на Гарри. Он очень мрачен. Ему необходимо чем-то заняться. Он все время ходит в Военную кофейню и без конца изучает войны короля Прусского. Ему не следовало оставаться в Лондоне после того, что случилось. Он ничего не говорит, но по всему видно, как сокрушается он по поводу своей попусту растраченной жизни и как болезненно ощущает свою теперешнюю зависимость. Это видно хотя бы из того, что он стал избегать прежних знакомых и перестал бывать в тех местах, которые так часто посещал. А проходя с Джоном Ламбертом мимо гвардейцев у Сент-Джеймского дворца, он сказал Джеку: "Почему бы мне тоже не стать солдатом? Я не ниже ростом, чем этот малый, и не хуже всякого другого могу палить из ружья. Однако я не в состоянии заработать и шести пенсов в день. Пустил по ветру свое состояние, а теперь объедаю брата. Он лучший из всех братьев на земле, но тем постыдней жить на его счет. Только ты не говори этого моему брату, Джек Ламберт!"
- И мой мальчик пообещал молчать, - заявила миссис Ламберт.
Само собой разумеется, дочек не было в комнате, когда их маменька держала эту речь перед Джорджем Уорингтоном. Он же, со своей стороны, сказал, что послал матушке письмо и сообщил следующее: половина его наследства, - а если потребуется, то и другая половина, - к услугам Гарри, и он может купить себе на эти деньги офицерский чин или использовать их на какое-либо полезное дело, которое даст ему в руки занятие или позволит добиться более высокого положения в обществе.
- Да, у Гарри добрый брат, ничего не скажешь. Так будем надеяться, что и ему улыбнется счастье, - со вздохом произнесла миссис Ламберт.
- Датчане всегда тут как тут, pour qui sait attendre, - сказал Джордж, понизив голос.
- Как! Вы слышали? Ах, Джордж! Наша Тео... просто... Впрочем, бог с ней, оставим это, Джордж Уорингтон, - воскликнула чувствительная маменька, смахнув слезу. - Фу! Сейчас вы опять поднимете меня на смех, как тогда, во время представления.
А мистер Джордж тем временем обдумывал про себя маленький план, который, по его мнению, должен был помочь Гарри. После того как Джордж представлялся его королевскому высочеству в Кенсингтонском дворце, многие лица, в том числе и его друг генерал Ламберт, не раз говорили ему, что герцог осведомлялся о нем и спрашивал, почему этот молодой человек не присутствовал при его утреннем выходе. Возможно ли не откликнуться на подобное приглашение, когда оно исходит от августейшего лица! И мистер Ламберт, сговорившись со своим юным другом, назначил день, когда они должны были отправиться на Пэл-Мэл во дворец его королевского высочества.
Когда наступил черед Джорджа склониться в поклоне, принц проявил особую благосклонности: он поговорил с мистером Уорингтоном о войне и о походе Брэддока и, по-видимому, остался очень доволен умом и скромностью, проявленными молодым человеком в этой беседе. Неудачу похода Джордж приписал отчасти внезапности нападения и растерянности, но более всего - различным помехам, чинимым алчным, своекорыстным и неблагодарным населением колоний по отношению к королевским войскам, прибывшим, чтобы встать на его защиту.
- Если бы мы могли быть там на месяц раньше, сэр, наша маленькая армия не потерпела бы поражения, и форт, без сомнения, был бы наш, - сказал мистер Уорингтон, и его королевское высочество полностью с этим согласился.
- Мне говорили, сэр, что вам удалось спастись главным образом благодаря знанию французского языка, - благосклонно заметил герцог.
Мистер Уорингтон со свойственной ему скромностью пояснил, что в юности он бывал во французских колониях и имел возможность изучить язык.
Его высочество, умевший быть чрезвычайно любезным, когда бывал в духе, и обладавший большим чувством юмора, соблаговолил даже спросить, у кого изволил мистер Уорингтон обучаться языку, и заметил, что по части произношения самыми лучшими педагогами, несомненно, являются француженки.
Молодой виргинец с поклоном отвечал на это, что ему не подобает перечить его высочеству, после чего герцог соизволил в шутку назвать его продувным малым.
Мистер Уорингтон почтительнейше промолчал, а его высочество продолжал все так же благосклонно:
- Я намерен безотлагательно выступить в поход против французов, кои, как вам известно, угрожают неприкосновенности колоний его величества. Если у вас есть охота участвовать в моем походе, ваше знание французского языка может оказаться весьма полезным, и я надеюсь, что нам больше будет сопутствовать удача, чем бедняге Брэддоку.
Тут взоры всех присутствующих обратились на молодого человека, которому была оказана столь высокая милость со стороны столь высокого лица.
И тогда мистер Джордж решил, что теперь ему представляется случай произнести самую умную и достойную из своих речей.
- Сэр, - сказал он, - ваше королевское высочество оказало мне величайшую честь, сделав столь лестное для меня предложение, но...
- Но? Как это понимать, сэр? - сказал принц, оторопело глядя на него.
- Но дело в том, что я уже занялся изучением права в Темпле, чтобы приобрести знания, которые помогут мне быть полезным у себя на родине. Если раны, полученные мной на службе отечества, позволяют мне надеяться на вашу доброту, я осмелюсь покорнейше просить вас разрешить моему брату, который знает французский язык не хуже меня и куда более искусен в военном деле и более отважен и силен, послужить вашему высочеству, вместо того, который...
- Довольно, довольно, сэр, - воскликнул по праву разгневанный монарший сын. - Что это значит? Я оказал вам милость, а вы хотите уступить ее брату? Придется вам подождать, сэр, пока я не предложу ее вам снова! - И с этими словами принц повернулся спиной к мистеру Уорингтону так же стремительно, как несколько месяцев спустя суждено ему было повернуться спиной к французскому войску.
- Ах, Джордж, Джордж! Хорошенькую ты заварил кашу! - вздохнул генерал Ламберт, возвращаясь со своим молодым другом пешком домой.
Глава LXI,
в которой его высочество забирается на холм и тут же спускается обратно
Мы вполне разделаем благоговейное негодование, которое, несомненно, испытают все верноподданные британцы, когда прочтут о том, что позволил себе мистер Джордж Уорингтон по отношению к любезному и великодушному принцу, возлюбленному сыну лучшего из монархов и главнокомандующему британской армии. Какой несказанной милостью позволил себе этот молодой человек пренебречь! Какую возможность продвижения по службе отверг! Уилл Эсмонд, чей язык никогда не был скуп на богохульства, употребил самые крепкие словечки, обсуждая поступок кузена, и выразил удовлетворение по поводу того, что проклятый виргинец сам вырыл себе яму. Каждый дикарь имеет право сам себя скальпировать, если ему припала охота, заявил кузен Каслвуд. Впрочем, снисходительно добавил он, очень может быть, что кузен Уорингтон был так оглушен боевыми кличами во время похода Брэддока, что потерял всякий вкус к сражениям. Мистер Уилл ликовал: сначала младший брат себя сгубил, а теперь и старший последовал его примеру. При первой же с ним встрече, говорил мистер Уилл, он выскажет этому Джорджу все, что о нем думает.
- Ну, если тебе вздумается оскорбить Джорджа, то советую сначала убедиться в том, что поблизости нет его братца Гарри! - воскликнула леди Мария, вызвав этим новую лавину проклятий на головы близнецов.
- Полно, полно! - сказал милорд. - Довольно пререканий! Не всем же в нашем семействе быть воинами!
- Что-то не припомню, чтобы вы, ваше сиятельство, когда-нибудь отличились на поле брани! - заметила Мария.
- Никогда, моя дорогая, и даже совсем напротив! Уилл - вот наш витязь, и одного на семью нам предостаточно. То же самое и с этими двумя дикарями: Джордж - ученый, а Гарри - воин. Когда ты надумал завязать ссору, Уилл, жаль, что тебе не подвернулся под руку Джордж вместо его брата.
- Но зато ваша рука, милорд, прославилась своим искусством... в игре в пикет, - замечает маменька Уилла.
- Да, она и вправду недурна! - говорит милорд, самодовольно разглядывая свои пальцы. - Мы с лордом Гарвеем носим перчатки одного размера. Да, моя рука, как вы изволили заметит, лучше умеет управляться с колодой карт, чем с мечом. Однако и ваша, миледи Каслвуд, тоже довольно искусна и проворна, и да будет благословен тот день, когда вы отдали ее моему дорогому покойному папеньке! - Милорд не без удовольствия участвовал в этом обмене колкостями, ибо, умея сохранять хладнокровие, всегда выходил победителем из стычек со своими родичами.
Госпожа де Бернштейн, прослышав про bevue {Промахе, оплошности (франц.).} мистера Уорингтона, была неописуемо разгневана: она долго бушевала, разносила в пух и прах своих домочадцев и отругала бы и Джорджа, но преклонный возраст давал себя знать, и у нее уже не было того задора, что в былые годы. К тому же она побаивалась своего племянника и держалась с ним уважительно.
- Вы никогда не сделаете карьеры при дворе, племянник! - громко простонала она, когда попавший впросак молодой человек пришел вскоре после этого ее проведать.
- А я никогда к этому и не стремился, сударыня! - с достоинством отвечал мистер Джордж.
- Я понимаю, тебе хотелось помочь Гарри! Но, приняв предложение принца, ты впоследствии мог бы сослужить хорошую службу своему брату. Властители не любят, когда отклоняют их благодеяния, и не удивительно, что его высочество был оскорблен.
- То же самое сказал и генерал Ламберт, - краснея, признался Джордж. И я вижу теперь, что допустил ошибку. Но, прошу вас, примите во внимание, что я никогда не бывал при дворе, и очень сомневаюсь, что мне суждено когда-нибудь там блистать.
- Боюсь, что так, мой дорогой племянничек, - сказала тетушка, беря понюшку табака.
- Да и к чему мне это? - сказал Джордж. - Я никогда не стремился к воинским почестям и легко могу прожить и без них. Когда его высочество сделал мне предложение - в весьма милостивых выражениях, должен признаться, - я подумал о том, что из меня получится очень плохой солдат, а из брата очень хороший. Он обладает сотней достоинств для этой профессии, которых я начисто лишен, и из него вышел бы отличный командир, какого из меня никогда не получится. Представим себе, что во время битвы конь принца падает, сраженный пулей, как это случилось с моим бедным командиром, - разве не больше будет ему толку от доброго, выносливого и смелого коня, который поскачет куда следует, чем от такого, которому нести его будет не под силу?
- Au fait {Разумеется (франц.).}, боевой конь его высочества должен быть силен, мой дорогой, - сказала старая дама.
- Expende Hannibalem {Взвесь Ганнибала (лат.).}, - пробормотал Джордж, пожав плечами. - А наш Ганнибал весит немало.
- Что-то я не услежу за твоей мыслью и за этими твоими Ганнибалами, сказала баронесса.
- Когда мистер Вулф и мистер Ламберт укоряли меня в точности так же, как вы сейчас, сударыня, - рассмеявшись, сказал Джордж, - я избрал тот же самый способ защиты, что теперь. Я сказал, что предложил его высочеству лучшего солдата в нашей семье, и оба джентльмена согласились, что промах мой в какой-то мере извинителен. Кто знает, быть может, им удастся оправдать меня в глазах его высочества? Опыт, полученный мной в сражениях, говорит о том, как мало у меня для этой деятельности таланта, На днях мы смотрели пьесу одного шотландца, о которой сейчас очень много говорят. И когда герой этой пьесы молодой Норвал оповестил о том, как страстно ему хочется последовать на поле битвы за каким-нибудь воинственным полководцем, я подумал про себя: "До чего же это похоже на моего Гарри, с той только разницей, что он никогда не хвастает". Гарри спит и видит себя в красном мундире и готов в любую минуту пойти рядовым на королевскую службу. Он не расстается с картой Германии и следит за всеми передвижениями прусского короля. Он не боится ни бога, ни черта. А я больше всего на свете люблю мои книги и покой и предпочитаю знакомиться с битвами по Гомеру или Лукану.
- Тогда как же ты вообще мог стать солдатом, мой дорогой? Почему сам пошел сражаться под знаменами мистера Врэддока, а не послал вместо себя Гарри? - спросила баронесса.
- Наша матушка больше любит своего младшего сына, - угрюмо отвечал Джордж. - К тому же, когда неприятель вторгся на нашу землю, это был мой долг, как старшего в семье, принять участие в походе. Будь я шотландцем, я бы двенадцать лет назад...
- Замолчите, сэр, или я вовсе рассержусь на вас! - воскликнула тетушка и улыбнулась с нескрываемым удовольствием.
Объяснения Джорджа могли умилостивить госпожу де Бернштейн, ибо эта старая дама, нужно признаться, не отличалась слишком строгими принципами, но верноподданным сердцам сэра Уорингтона и его супруги поступок молодого человека нанес поистине сокрушительный удар!
- Читая письма госпожи Эсмонд-Уорингтон, - сказала миледи, - я пришла к заключению, что вдова моего брата - женщина положительная и здравомыслящая и, следовательно, должна была дать своим сыновьям подобающее воспитание. Но что вы скажете, сэр Майлз, что скажете вы, мой дорогой Томас Клейпул, о воспитании, которое могло дать столь плачевные результаты для обоих молодых людей?
- Старший, однако, овладел латынью и к тому же может объясняться и на французском и на немецком языке. Я слышал, как он разговаривал с ганноверским посланником на приеме у баронессы, - сказал мистер Клей-пул. По-французски он изъяснялся совсем свободно, а когда у него начались затруднения с немецким, он и посланник перешли на латынь и так мололи языком, что все присутствующие уставились на них, раскрыв рот.
-. При чем тут иностранные языки, когда речь идет о нравственности, Томас Клейпул! - воскликнула добродетельная матрона. - Каковы нравственные устои мистера Уорингтона, если он мог отвергнуть милость его высочества? Он умеет разговаривать на немецком? Тем паче должен был он принять милостивое предложение его высочества и с пользой применить свои познания в походе! Вот перед вами наш сын, наш Майлз!
- Выше голову, Майли, мой мальчик! - говорит папенька.
- Я полагаю, сэр Майлз, что вы как член палаты общин и как английский дворянин будете завтра присутствовать при утреннем выходе его высочества и скажете там, что если бы такое предложение было сделано нам для нашего сына, мы бы приняли его, хотя нашему мальчику едва сравнялось десять лет.
- Клянусь богом, Майли, из тебя вышел бы совсем недурной маленький барабанщик или горнист! - говорит папенька. - Ты хотел бы стать солдатиком, Майли?
- Да кем угодно, сэр, кем угодно! Каждый из Уорингтонов должен быть готов в любую минуту дать разрубить себя на части ради своего монарха! восклицает матрона, указуя на сыночка, который, лишь только смысл ее слов доходит до его сознания, выражает свой протест громким ревом, и когда рев достигает апогея, Скруби выпроваживает мальчишку из комнаты.
По повелению супруги сэр Майлз на следующий же день отправляется на утренний выход его высочества, где заверяет эту особу в своей преданности и любви, на что принц дает благосклонный ответ:
- Мы никогда не предполагали, что сэр Майлз Уорингтон может отказаться от любой предложенной ему должности.
Этот великодушный отзыв леди Уорингтон повторяет везде, где только возможно, в доказательство того, сколь безраздельно королевская семья может рассчитывать на преданность Уорингтонов.
И вполне понятно, что сия достойная пара при появлении Джорджа выражает ему то зловещее сочувствие, каким бывают исполнены наши дражайшие друзья и родственники, когда нам случается совершить на нашем жизненном пути какую-либо роковую ошибку или неловкий шаг; к примеру, если мы проиграли судебный процесс, или вошли в гостиную как раз в ту минуту, когда там злословили на наш счет, или если наш банкир объявил себя банкротом, или если нас самих пропечатали на столбцах коммерческого раздела "Лондонской газеты", - словом, если мы совершили какой-то грубый промах, непоправимую ошибку или попали в беду. Кому незнакомо это выражение соболезнования, написанное на лицах? Чьи дражайшие родственники не оплакивали своих близких еще при их жизни, так, словно они уже покоятся в гробу? Только не ваши? Ну, тогда, сэр, вы никогда не бывали в хорошей переделке; никогда не совершали ошибок молодости; всегда были добродетельны, осмотрительны, удачливы, вы вели себя скромно, и опрометчивое слово никогда не срывалось с ваших уст; вы никогда не грешили и не раскаивались, никогда не совершали глупостей и не сожалели о них - и если это так, сэр, тогда вы - мудрец из мудрецов и не станете попусту тратить время на какой-то роман, Да и ne de te {О тебе (лат.).} он написан.
И не к лицу было сэру Майлзу обрушиваться на Джорджа и слишком уж негодовать по поводу его отказа принять предложение его королевского высочества - ведь сэр Майлз сам был вполне согласен с племянником, что военная карьера никак не его удел, и как раз о том же писала сэру Майлзу госпожа Эсмонд из Виргинии. Джордж сообщил ей о своем намерении заняться юриспруденцией и пройти необходимую подготовку, чтобы в дальнейшем посвятить себя судебным и гражданским обязанностям в соответствии со склонностями своей натуры, и разве не сэр Майлз горячо приветствовал это решение племянника и разве не он познакомил Джорджа с весьма известным адвокатом, под чьим руководством молодой человек и читал ученые книги. Госпожа Эсмонд в своих письмах одобрила занятия сына и целиком согласилась с сэром Майлзом (коему, так же как и его супруге, она просила передать поклон и благодарность) в том, что английская конституция - предмет зависти всего мира и каждому английскому джентльмену надлежит ее изучать. Госпоже Эсмонд было не по душе, в сущности, только то, что мистер Уорингтон будет сидеть в столовой Темпла бок о бок с неотесанными школярами, обряженными, как псаломщики, пить жидкое пиво из жестяных кружек и закусывать бараньей лопаткой. Верный Гарри полностью разделял ее негодование. Это бы годилось для него, говорил Гарри, - он младший сын и должен быть готов терпеть лишения. Но можно ли вообразить себе Джорджа в черной мантии, насыщающим голод с грязной оловянной тарелки в обществе каких-то безродных малых! Гарри никогда не мог понять, что Джорджу это безразлично. По его мнению, Джордж мог обедать только за столом начальства, и он очень сокрушался, что план, на который намекала госпожа Эсмонд в своих письмах, невыполним: она полагала, что следует обратиться с ходатайством к главе Темпла и поставить его в известность о том, что мистер Джордж Уорингтон - потомок благородного рода, обладает большим состоянием в Америке, и ему подобает сидеть за столом только с самыми высокопоставленными людьми. Гарри был сильно обескуражен, когда его новый друг и завсегдатай модных кофеен мистер Спенсер разразился громовым хохотом, услыхав, что задумали Гарри с его маменькой, и в архиве Уорингтонов я не мог обнаружить никаких следов подобного ходатайства. Мистер Уорингтон, помимо наиболее излюбленных им занятий литературой и историей, занимался еще изучением права, посещал заседания суда в Вестминстере (где слушал речи Хенли, Пратта, Меррея) и две другие прославленные школы красноречия и патриотизма - обе палаты парламента.
* * *
Что может быть натуральнее, если после этого приема, устроенного мистером Уорингтоном, он на другой день отправился проведать своих гостей и осведомился, благополучно ли они прибыли домой и хорошо ли изволили почивать? Ведь что ни говори, а когда их карета проезжала пустырями за усадьбой Монтегью, направляясь в сторону Оксфорд-роуд, на нее могли напасть разбойники. Или же дамы могли простудиться или же лишиться сна под впечатлением спектакля. Словом, Джорджу не было никакой нужды искать оправданий ни перед самим собой, ни перед своими добрыми друзьями за такой визит, и в тот день он пораньше, захлопнул свою книгу в читальне Слоуна и, вполне возможно, обнаружил, что не помнит почти ничего из только что прочитанного.
Так в чем же, скажите мне, причина этого волнения, этой нерешительности, этих колебаний и сомнений, этого трепета, которые он испытывает, стоя перед дверью дома мистера Ламберта на Дин-стрит и оторопело глядя на лакея, явившегося на его стук? Прочтут ли эти строки чьи-то молодые глаза? Или старики, читая их, вспомнят свое прошлое? И чье-то усталое, разуверившееся сердце воскресит в памяти те дни, когда оно билось сильно и сладко замирало? Нам кажется, что с той поры, когда мы были молоды, прошли столетия, и мы уже забыли нашу юность. Но не все забыли, не все. Нет, сударыня, мы помним, и эти воспоминания приносят нам ту отраду, которую король Генрих у Шекспира обещал своим солдатам, если они останутся живы после Азенкура в день святого Криспина. Старые боевые кони, мы теперь пасемся на воле, но если за изгородью заиграет военный рожок, разве не можем мы размять немного наши старые кости и проскакать по лужку, пока нас не загонят в стойло? Клоуны в разноцветных панталонах уже не волнуют моего воображения, фея кажется мне безобразной, а ее стихи - невыносимой чепухой, но мне нравится наблюдать за детьми, когда они смотрят пантомиму. Я больше не танцую и не ужинаю, но с удовольствием гляжу на Эугенио и Флиртиллу, когда они мило кружатся в вальсе или на Люсинду и Арденио, когда они рвут пополам хлопушку. Обжигайте свои пальчики, дети! Высекайте веселые, нежные искорки в глазах друг у друга! А потом, теснее сдвинув головки, прочтите завет - древний, как мир, сентиментальный завет, такой банальный и такой вечно живой! И пусть ее губы произнесут этот завет, а его губы дадут ему истолкование, и вы, юные, поделите между собою пряник и сообща вкусите его сладость. А я уже потерял зубы. Сахар и горький миндаль, увы, не для моего желудка... Но пососать леденец я все же и теперь не прочь.
Поднимемся же по лестнице в квартиру генерала и вступим в нее следом за Джорджем Уорингтоном, который отвешивает самый изысканный поклон. В комнате нет никого, кроме одной дамы; она сидит у окна, - ведь солнце не слишком часто заглядывает на Дин-стрит. Сидящую у окна юную особу мы бы не назвали безупречной красавицей, но сейчас весна, и она по-весеннему свежа и прелестна. Розы алеют на ее невинных щечках. Глаза ее, вероятно, правильнее всего сравнить с фиалками. Живи я сто лет назад и сотрудничай в "Лондон мэгэзин" или в "Джентльмене", тогда, описывая ее мистеру Сильванусу Урбану, я бы сказал, что у нее милейшая шейка и сложение нимфы; я написал бы в ее честь акростих и восславил бы нашу Ламбертеллу в изящном мадригале, который и сейчас можно было бы почитать, когда надоест рассматривать новый план города Праги, или изображение лагеря короля Прусского, или карты графств Мэриленд и Делавер.
Итак мы видим мисс Тео, разрумянившуюся как роза. Как могла маменька еще час назад уверять, что мисс Тео ужас как бледна и утомлена и ей сегодня лучше не выезжать вместе со всей семьей, а остаться дома? Все поехали поблагодарить семейство лорда Ротема за предоставленное им на время жилье, а папенька направился к себе в штаб конногвардейского полка. Он в отличнейшем расположении духа. Мне кажется, он ждет какого-то назначения, но маменька страшно волнуется, боится, что его снова пошлют в чужие края.
- Ваш брат отправился вместе с моим в школу Чартер-Хаус, навестить нашего младшего братишку. Похоже, оба мои братца станут священниками, продолжает мисс Тео. Не прерывая беседы, она усердно работает иголкой, подрубая край какой-то мужской одежды. В прошлом столетии молодые дамы не стыдились ни шить мужские рубашки, ни публично о них упоминать. Прошу понять меня правильно, я не хочу сказать, что от этого простого занятия и простого разговора они становились лучше или хуже, и вовсе не стремлюсь к тому, чтобы вы, моя дорогая, стряпали пудинги, а я чистил сапоги.
- Так, значит, Гарри уже был здесь?
- Он часто бывает у нас, почти каждый день, - с улыбкой говорит Тео, глядя Джорджу в глаза. - Бедняжка! Ему с нами приятнее, чем в светских салонах, где его теперь, когда он сам перестал быть светским львом, больше знать не хотят. А вы почему не жалуете великосветское общество и не бываете на скачках и в кофейнях, мистер Уорингтон?
- Разве мой брат извлек такую пользу от посещения всех этих увеселительных мест и от дружбы с разными важными лицами, чтобы мне ему подражать?
- Посетили бы хоть сэра Майлза Уорингтона. Я знаю, он примет вас с распростертыми объятиями. Миледи наведалась сегодня утром к нам в своем портшезе, и послушали бы вы, какие она вам расточала похвалы: она заявила, что вы так или иначе должны занять высокое положение. Его высочество герцог очень хорошо отзывался о вас, говорила она. Вы не забудете нас, мистер Уорингтон, после того, как станете высоким лицом?
- Если я стану "высоким лицом", то, разумеется, забуду, мисс Ламберт.
- Вот как! Ну, мистер Джордж, в таком случае...
- Мистер Джордж?
- - В присутствии папеньки и маменьки мы, конечно, можем отбросить "мистера", - в некоторой растерянности говорит Тео, отворачиваясь к окну. И чем же вы занимались, сэр? Читали книги или работали над вашей трагедией? А какая это будет трагедия? Такая, какие любим мы, которая заставит нас плакать, или такая, какие любите вы и которая будет нагонять на нас страх?
- В ней много убивают, но, боюсь, не очень много плачут. Мне мало приходилось иметь дело с женщинами, и я их плохо знаю. Признаться, все, что я описываю, взято из книг, а иной раз я, как все молодые люди, подражаю стихам других авторов, которые когда-то читал. Женщины обычно не склонны вести со мной беседу. Говорят, что у меня саркастический склад ума, а им это не по вкусу.
- Может быть, вы просто не слишком старались им понравиться? - краснея, спросила мисс Тео.
- Я прогневил вас вчера вечером, - конечно, прогневил, я знаю.
- Да, я рассердилась, но не очень, а потом я поняла, что была неправа.
- Вы хоть немножко думали обо мне, после того как мы расстались, Тео?
- Да, Джордж... я хотела сказать, мистер... Ну. впрочем, хорошо, Джордж!.. Я подумала, что вы и папенька правильно судите об этой пьесе, и, как вы сказали, то, что нас растрогало - это не настоящие чувства, а какое-то притворство. Но я, право, не знаю, хорошо это или плохо - так ясно и отчетливо все понимать? Мы с Этти решили, что впредь будем гораздо осторожнее восхищаться трагедиями. Так что, когда настанет ваш черед, берегитесь! А как, кстати, она называется, ваша трагедия?
- Она еще не получила крещения. Не согласитесь ли вы быть ее крестной матерью? Героиню пьесы зовут...
Но в эту минуту появляются миссис Ламберт и мисс Этти, возвратившиеся с прогулки, и маменька с порога начинает восклицать: какая неожиданность, она никак не предполагала, что мистер Уорингтон посетит их сегодня!.. То есть она думала, как было бы хорошо, если бы он пришел... Словом, это очень мило с его стороны - наведаться к ним, и вчерашнее представление и ужин - все было восхитительно, только у Тео немножко разболелась сегодня утром голова.
- Теперь ей, наверно, уже лучше, маменька, - говорит мисс Этти.
- Право, моя дорогая, это вообще были совершеннейшие пустяки, как я и объяснила маменьке, - восклицает мисс Тео, тряхнув волосами.
После этого разговор перекинулся на Гарри. Он очень мрачен. Ему необходимо чем-то заняться. Он все время ходит в Военную кофейню и без конца изучает войны короля Прусского. Ему не следовало оставаться в Лондоне после того, что случилось. Он ничего не говорит, но по всему видно, как сокрушается он по поводу своей попусту растраченной жизни и как болезненно ощущает свою теперешнюю зависимость. Это видно хотя бы из того, что он стал избегать прежних знакомых и перестал бывать в тех местах, которые так часто посещал. А проходя с Джоном Ламбертом мимо гвардейцев у Сент-Джеймского дворца, он сказал Джеку: "Почему бы мне тоже не стать солдатом? Я не ниже ростом, чем этот малый, и не хуже всякого другого могу палить из ружья. Однако я не в состоянии заработать и шести пенсов в день. Пустил по ветру свое состояние, а теперь объедаю брата. Он лучший из всех братьев на земле, но тем постыдней жить на его счет. Только ты не говори этого моему брату, Джек Ламберт!"
- И мой мальчик пообещал молчать, - заявила миссис Ламберт.
Само собой разумеется, дочек не было в комнате, когда их маменька держала эту речь перед Джорджем Уорингтоном. Он же, со своей стороны, сказал, что послал матушке письмо и сообщил следующее: половина его наследства, - а если потребуется, то и другая половина, - к услугам Гарри, и он может купить себе на эти деньги офицерский чин или использовать их на какое-либо полезное дело, которое даст ему в руки занятие или позволит добиться более высокого положения в обществе.
- Да, у Гарри добрый брат, ничего не скажешь. Так будем надеяться, что и ему улыбнется счастье, - со вздохом произнесла миссис Ламберт.
- Датчане всегда тут как тут, pour qui sait attendre, - сказал Джордж, понизив голос.
- Как! Вы слышали? Ах, Джордж! Наша Тео... просто... Впрочем, бог с ней, оставим это, Джордж Уорингтон, - воскликнула чувствительная маменька, смахнув слезу. - Фу! Сейчас вы опять поднимете меня на смех, как тогда, во время представления.
А мистер Джордж тем временем обдумывал про себя маленький план, который, по его мнению, должен был помочь Гарри. После того как Джордж представлялся его королевскому высочеству в Кенсингтонском дворце, многие лица, в том числе и его друг генерал Ламберт, не раз говорили ему, что герцог осведомлялся о нем и спрашивал, почему этот молодой человек не присутствовал при его утреннем выходе. Возможно ли не откликнуться на подобное приглашение, когда оно исходит от августейшего лица! И мистер Ламберт, сговорившись со своим юным другом, назначил день, когда они должны были отправиться на Пэл-Мэл во дворец его королевского высочества.
Когда наступил черед Джорджа склониться в поклоне, принц проявил особую благосклонности: он поговорил с мистером Уорингтоном о войне и о походе Брэддока и, по-видимому, остался очень доволен умом и скромностью, проявленными молодым человеком в этой беседе. Неудачу похода Джордж приписал отчасти внезапности нападения и растерянности, но более всего - различным помехам, чинимым алчным, своекорыстным и неблагодарным населением колоний по отношению к королевским войскам, прибывшим, чтобы встать на его защиту.
- Если бы мы могли быть там на месяц раньше, сэр, наша маленькая армия не потерпела бы поражения, и форт, без сомнения, был бы наш, - сказал мистер Уорингтон, и его королевское высочество полностью с этим согласился.
- Мне говорили, сэр, что вам удалось спастись главным образом благодаря знанию французского языка, - благосклонно заметил герцог.
Мистер Уорингтон со свойственной ему скромностью пояснил, что в юности он бывал во французских колониях и имел возможность изучить язык.
Его высочество, умевший быть чрезвычайно любезным, когда бывал в духе, и обладавший большим чувством юмора, соблаговолил даже спросить, у кого изволил мистер Уорингтон обучаться языку, и заметил, что по части произношения самыми лучшими педагогами, несомненно, являются француженки.
Молодой виргинец с поклоном отвечал на это, что ему не подобает перечить его высочеству, после чего герцог соизволил в шутку назвать его продувным малым.
Мистер Уорингтон почтительнейше промолчал, а его высочество продолжал все так же благосклонно:
- Я намерен безотлагательно выступить в поход против французов, кои, как вам известно, угрожают неприкосновенности колоний его величества. Если у вас есть охота участвовать в моем походе, ваше знание французского языка может оказаться весьма полезным, и я надеюсь, что нам больше будет сопутствовать удача, чем бедняге Брэддоку.
Тут взоры всех присутствующих обратились на молодого человека, которому была оказана столь высокая милость со стороны столь высокого лица.
И тогда мистер Джордж решил, что теперь ему представляется случай произнести самую умную и достойную из своих речей.
- Сэр, - сказал он, - ваше королевское высочество оказало мне величайшую честь, сделав столь лестное для меня предложение, но...
- Но? Как это понимать, сэр? - сказал принц, оторопело глядя на него.
- Но дело в том, что я уже занялся изучением права в Темпле, чтобы приобрести знания, которые помогут мне быть полезным у себя на родине. Если раны, полученные мной на службе отечества, позволяют мне надеяться на вашу доброту, я осмелюсь покорнейше просить вас разрешить моему брату, который знает французский язык не хуже меня и куда более искусен в военном деле и более отважен и силен, послужить вашему высочеству, вместо того, который...
- Довольно, довольно, сэр, - воскликнул по праву разгневанный монарший сын. - Что это значит? Я оказал вам милость, а вы хотите уступить ее брату? Придется вам подождать, сэр, пока я не предложу ее вам снова! - И с этими словами принц повернулся спиной к мистеру Уорингтону так же стремительно, как несколько месяцев спустя суждено ему было повернуться спиной к французскому войску.
- Ах, Джордж, Джордж! Хорошенькую ты заварил кашу! - вздохнул генерал Ламберт, возвращаясь со своим молодым другом пешком домой.
Глава LXI,
в которой его высочество забирается на холм и тут же спускается обратно
Мы вполне разделаем благоговейное негодование, которое, несомненно, испытают все верноподданные британцы, когда прочтут о том, что позволил себе мистер Джордж Уорингтон по отношению к любезному и великодушному принцу, возлюбленному сыну лучшего из монархов и главнокомандующему британской армии. Какой несказанной милостью позволил себе этот молодой человек пренебречь! Какую возможность продвижения по службе отверг! Уилл Эсмонд, чей язык никогда не был скуп на богохульства, употребил самые крепкие словечки, обсуждая поступок кузена, и выразил удовлетворение по поводу того, что проклятый виргинец сам вырыл себе яму. Каждый дикарь имеет право сам себя скальпировать, если ему припала охота, заявил кузен Каслвуд. Впрочем, снисходительно добавил он, очень может быть, что кузен Уорингтон был так оглушен боевыми кличами во время похода Брэддока, что потерял всякий вкус к сражениям. Мистер Уилл ликовал: сначала младший брат себя сгубил, а теперь и старший последовал его примеру. При первой же с ним встрече, говорил мистер Уилл, он выскажет этому Джорджу все, что о нем думает.
- Ну, если тебе вздумается оскорбить Джорджа, то советую сначала убедиться в том, что поблизости нет его братца Гарри! - воскликнула леди Мария, вызвав этим новую лавину проклятий на головы близнецов.
- Полно, полно! - сказал милорд. - Довольно пререканий! Не всем же в нашем семействе быть воинами!
- Что-то не припомню, чтобы вы, ваше сиятельство, когда-нибудь отличились на поле брани! - заметила Мария.
- Никогда, моя дорогая, и даже совсем напротив! Уилл - вот наш витязь, и одного на семью нам предостаточно. То же самое и с этими двумя дикарями: Джордж - ученый, а Гарри - воин. Когда ты надумал завязать ссору, Уилл, жаль, что тебе не подвернулся под руку Джордж вместо его брата.
- Но зато ваша рука, милорд, прославилась своим искусством... в игре в пикет, - замечает маменька Уилла.
- Да, она и вправду недурна! - говорит милорд, самодовольно разглядывая свои пальцы. - Мы с лордом Гарвеем носим перчатки одного размера. Да, моя рука, как вы изволили заметит, лучше умеет управляться с колодой карт, чем с мечом. Однако и ваша, миледи Каслвуд, тоже довольно искусна и проворна, и да будет благословен тот день, когда вы отдали ее моему дорогому покойному папеньке! - Милорд не без удовольствия участвовал в этом обмене колкостями, ибо, умея сохранять хладнокровие, всегда выходил победителем из стычек со своими родичами.
Госпожа де Бернштейн, прослышав про bevue {Промахе, оплошности (франц.).} мистера Уорингтона, была неописуемо разгневана: она долго бушевала, разносила в пух и прах своих домочадцев и отругала бы и Джорджа, но преклонный возраст давал себя знать, и у нее уже не было того задора, что в былые годы. К тому же она побаивалась своего племянника и держалась с ним уважительно.
- Вы никогда не сделаете карьеры при дворе, племянник! - громко простонала она, когда попавший впросак молодой человек пришел вскоре после этого ее проведать.
- А я никогда к этому и не стремился, сударыня! - с достоинством отвечал мистер Джордж.
- Я понимаю, тебе хотелось помочь Гарри! Но, приняв предложение принца, ты впоследствии мог бы сослужить хорошую службу своему брату. Властители не любят, когда отклоняют их благодеяния, и не удивительно, что его высочество был оскорблен.
- То же самое сказал и генерал Ламберт, - краснея, признался Джордж. И я вижу теперь, что допустил ошибку. Но, прошу вас, примите во внимание, что я никогда не бывал при дворе, и очень сомневаюсь, что мне суждено когда-нибудь там блистать.
- Боюсь, что так, мой дорогой племянничек, - сказала тетушка, беря понюшку табака.
- Да и к чему мне это? - сказал Джордж. - Я никогда не стремился к воинским почестям и легко могу прожить и без них. Когда его высочество сделал мне предложение - в весьма милостивых выражениях, должен признаться, - я подумал о том, что из меня получится очень плохой солдат, а из брата очень хороший. Он обладает сотней достоинств для этой профессии, которых я начисто лишен, и из него вышел бы отличный командир, какого из меня никогда не получится. Представим себе, что во время битвы конь принца падает, сраженный пулей, как это случилось с моим бедным командиром, - разве не больше будет ему толку от доброго, выносливого и смелого коня, который поскачет куда следует, чем от такого, которому нести его будет не под силу?
- Au fait {Разумеется (франц.).}, боевой конь его высочества должен быть силен, мой дорогой, - сказала старая дама.
- Expende Hannibalem {Взвесь Ганнибала (лат.).}, - пробормотал Джордж, пожав плечами. - А наш Ганнибал весит немало.
- Что-то я не услежу за твоей мыслью и за этими твоими Ганнибалами, сказала баронесса.
- Когда мистер Вулф и мистер Ламберт укоряли меня в точности так же, как вы сейчас, сударыня, - рассмеявшись, сказал Джордж, - я избрал тот же самый способ защиты, что теперь. Я сказал, что предложил его высочеству лучшего солдата в нашей семье, и оба джентльмена согласились, что промах мой в какой-то мере извинителен. Кто знает, быть может, им удастся оправдать меня в глазах его высочества? Опыт, полученный мной в сражениях, говорит о том, как мало у меня для этой деятельности таланта, На днях мы смотрели пьесу одного шотландца, о которой сейчас очень много говорят. И когда герой этой пьесы молодой Норвал оповестил о том, как страстно ему хочется последовать на поле битвы за каким-нибудь воинственным полководцем, я подумал про себя: "До чего же это похоже на моего Гарри, с той только разницей, что он никогда не хвастает". Гарри спит и видит себя в красном мундире и готов в любую минуту пойти рядовым на королевскую службу. Он не расстается с картой Германии и следит за всеми передвижениями прусского короля. Он не боится ни бога, ни черта. А я больше всего на свете люблю мои книги и покой и предпочитаю знакомиться с битвами по Гомеру или Лукану.
- Тогда как же ты вообще мог стать солдатом, мой дорогой? Почему сам пошел сражаться под знаменами мистера Врэддока, а не послал вместо себя Гарри? - спросила баронесса.
- Наша матушка больше любит своего младшего сына, - угрюмо отвечал Джордж. - К тому же, когда неприятель вторгся на нашу землю, это был мой долг, как старшего в семье, принять участие в походе. Будь я шотландцем, я бы двенадцать лет назад...
- Замолчите, сэр, или я вовсе рассержусь на вас! - воскликнула тетушка и улыбнулась с нескрываемым удовольствием.
Объяснения Джорджа могли умилостивить госпожу де Бернштейн, ибо эта старая дама, нужно признаться, не отличалась слишком строгими принципами, но верноподданным сердцам сэра Уорингтона и его супруги поступок молодого человека нанес поистине сокрушительный удар!
- Читая письма госпожи Эсмонд-Уорингтон, - сказала миледи, - я пришла к заключению, что вдова моего брата - женщина положительная и здравомыслящая и, следовательно, должна была дать своим сыновьям подобающее воспитание. Но что вы скажете, сэр Майлз, что скажете вы, мой дорогой Томас Клейпул, о воспитании, которое могло дать столь плачевные результаты для обоих молодых людей?
- Старший, однако, овладел латынью и к тому же может объясняться и на французском и на немецком языке. Я слышал, как он разговаривал с ганноверским посланником на приеме у баронессы, - сказал мистер Клей-пул. По-французски он изъяснялся совсем свободно, а когда у него начались затруднения с немецким, он и посланник перешли на латынь и так мололи языком, что все присутствующие уставились на них, раскрыв рот.
-. При чем тут иностранные языки, когда речь идет о нравственности, Томас Клейпул! - воскликнула добродетельная матрона. - Каковы нравственные устои мистера Уорингтона, если он мог отвергнуть милость его высочества? Он умеет разговаривать на немецком? Тем паче должен был он принять милостивое предложение его высочества и с пользой применить свои познания в походе! Вот перед вами наш сын, наш Майлз!
- Выше голову, Майли, мой мальчик! - говорит папенька.
- Я полагаю, сэр Майлз, что вы как член палаты общин и как английский дворянин будете завтра присутствовать при утреннем выходе его высочества и скажете там, что если бы такое предложение было сделано нам для нашего сына, мы бы приняли его, хотя нашему мальчику едва сравнялось десять лет.
- Клянусь богом, Майли, из тебя вышел бы совсем недурной маленький барабанщик или горнист! - говорит папенька. - Ты хотел бы стать солдатиком, Майли?
- Да кем угодно, сэр, кем угодно! Каждый из Уорингтонов должен быть готов в любую минуту дать разрубить себя на части ради своего монарха! восклицает матрона, указуя на сыночка, который, лишь только смысл ее слов доходит до его сознания, выражает свой протест громким ревом, и когда рев достигает апогея, Скруби выпроваживает мальчишку из комнаты.
По повелению супруги сэр Майлз на следующий же день отправляется на утренний выход его высочества, где заверяет эту особу в своей преданности и любви, на что принц дает благосклонный ответ:
- Мы никогда не предполагали, что сэр Майлз Уорингтон может отказаться от любой предложенной ему должности.
Этот великодушный отзыв леди Уорингтон повторяет везде, где только возможно, в доказательство того, сколь безраздельно королевская семья может рассчитывать на преданность Уорингтонов.
И вполне понятно, что сия достойная пара при появлении Джорджа выражает ему то зловещее сочувствие, каким бывают исполнены наши дражайшие друзья и родственники, когда нам случается совершить на нашем жизненном пути какую-либо роковую ошибку или неловкий шаг; к примеру, если мы проиграли судебный процесс, или вошли в гостиную как раз в ту минуту, когда там злословили на наш счет, или если наш банкир объявил себя банкротом, или если нас самих пропечатали на столбцах коммерческого раздела "Лондонской газеты", - словом, если мы совершили какой-то грубый промах, непоправимую ошибку или попали в беду. Кому незнакомо это выражение соболезнования, написанное на лицах? Чьи дражайшие родственники не оплакивали своих близких еще при их жизни, так, словно они уже покоятся в гробу? Только не ваши? Ну, тогда, сэр, вы никогда не бывали в хорошей переделке; никогда не совершали ошибок молодости; всегда были добродетельны, осмотрительны, удачливы, вы вели себя скромно, и опрометчивое слово никогда не срывалось с ваших уст; вы никогда не грешили и не раскаивались, никогда не совершали глупостей и не сожалели о них - и если это так, сэр, тогда вы - мудрец из мудрецов и не станете попусту тратить время на какой-то роман, Да и ne de te {О тебе (лат.).} он написан.
И не к лицу было сэру Майлзу обрушиваться на Джорджа и слишком уж негодовать по поводу его отказа принять предложение его королевского высочества - ведь сэр Майлз сам был вполне согласен с племянником, что военная карьера никак не его удел, и как раз о том же писала сэру Майлзу госпожа Эсмонд из Виргинии. Джордж сообщил ей о своем намерении заняться юриспруденцией и пройти необходимую подготовку, чтобы в дальнейшем посвятить себя судебным и гражданским обязанностям в соответствии со склонностями своей натуры, и разве не сэр Майлз горячо приветствовал это решение племянника и разве не он познакомил Джорджа с весьма известным адвокатом, под чьим руководством молодой человек и читал ученые книги. Госпожа Эсмонд в своих письмах одобрила занятия сына и целиком согласилась с сэром Майлзом (коему, так же как и его супруге, она просила передать поклон и благодарность) в том, что английская конституция - предмет зависти всего мира и каждому английскому джентльмену надлежит ее изучать. Госпоже Эсмонд было не по душе, в сущности, только то, что мистер Уорингтон будет сидеть в столовой Темпла бок о бок с неотесанными школярами, обряженными, как псаломщики, пить жидкое пиво из жестяных кружек и закусывать бараньей лопаткой. Верный Гарри полностью разделял ее негодование. Это бы годилось для него, говорил Гарри, - он младший сын и должен быть готов терпеть лишения. Но можно ли вообразить себе Джорджа в черной мантии, насыщающим голод с грязной оловянной тарелки в обществе каких-то безродных малых! Гарри никогда не мог понять, что Джорджу это безразлично. По его мнению, Джордж мог обедать только за столом начальства, и он очень сокрушался, что план, на который намекала госпожа Эсмонд в своих письмах, невыполним: она полагала, что следует обратиться с ходатайством к главе Темпла и поставить его в известность о том, что мистер Джордж Уорингтон - потомок благородного рода, обладает большим состоянием в Америке, и ему подобает сидеть за столом только с самыми высокопоставленными людьми. Гарри был сильно обескуражен, когда его новый друг и завсегдатай модных кофеен мистер Спенсер разразился громовым хохотом, услыхав, что задумали Гарри с его маменькой, и в архиве Уорингтонов я не мог обнаружить никаких следов подобного ходатайства. Мистер Уорингтон, помимо наиболее излюбленных им занятий литературой и историей, занимался еще изучением права, посещал заседания суда в Вестминстере (где слушал речи Хенли, Пратта, Меррея) и две другие прославленные школы красноречия и патриотизма - обе палаты парламента.