Тельпугов Виктор. Парашютисты

   - Да тише ты, чертушка, тише!..
   Набрав воды, Кузя поднялся во весь рост и не торопясь заковылял обратно. Только поравнявшись со Слободкиным и осторожно опустив котелок с драгоценной влагой, он вдруг распластался в траве.
   - Теперь-то уж чего? То по-пластунски, а то строевым. Соображаешь?
   - Соображаю. Но ползать с полным котелком я не умею.
   Холодные компрессы действительно немного сняли страдания Сизова. Но ненадолго. Через час он застонал снова. Жадно облизывая сухие губы, бормотал что-то уже совсем бессвязное. Любу и маму теперь не звал.
   Пришлось снова отправиться за водой. А потом еще и еще.
   Дождавшись просвета между двигавшимися по шоссе колоннами немцев, Слободкин и Кузя подползали к роднику, потом спешили к Сизову.
   Умер он в мучениях и так быстро, что Слободкин, Кузя и даже Инна не сразу поверили в его смерть. Артиллерист уже лежал вытянувшийся, оцепеневший, а они все еще суетились вокруг него.
   Тихо поплакав где-то в сторонке, Инна первая пришла в себя, сказала, что Сизова надо похоронить.
   Не осознав еще до конца случившегося, принялись за дело.
   Копали по очереди плоским штыком, тем самым, который Кузя нашел в первый день войны. Земля была мягкая, но, прошитая корнями трав и деревьев, поддавалась плохо, работа еле двигалась. Вот тут и пожалели, что шанцевый инструмент тогда в суматохе тревоги остался в казарме.
   Отдыхали через каждые две-три минуты. Особенно Слободкину было трудно: удары отзывались нестерпимой болью в боку. Словно не в землю, а в самого себя он втыкал раз за разом плоский штык. Но Слободкин, закусив губы, долбил и долбил.
   А Кузя окровавленными пальцами тем временем драл корни, и злость закипала в нем все больше.
   - Неужели это когда-нибудь простится им? - с хрипом вырывалось из Кузиной груди - с каждым ударом штыка все сильней.
   Он еще не знал тогда, что двадцать миллионов Сизовых придется схоронить России.
   Когда могила была готова, Кузя поднес ко рту котелок. Алюминий дробно застучал по зубам.
   Глава 5
   К вечеру они перешли на другое место.
   Было решено "оседлать" шоссе, бить врага всеми имеющимися средствами.
   Всеми имеющимися средствами? Смешно и наивно звучали эти слова! Что они имели? Какие средства? Перед ними враг - на колесах, в броне, вооружен и нагл. У них - один штык, два автомата, никакого транспорта, на своих двоих ковыляют, подстреленные и измотанные. И все-таки - бить врага! Но как? Знали только одно: надо!
   Первая боевая операция началась совершенно неожиданно.
   Переползая через кювет, чтобы выбраться на шоссе и просмотреть его как следует в обе стороны, Кузя зацепился за длинный обрывок крученого стального троса и тут же вернулся в придорожные заросли.
   - Я считаю, нам повезло. - Кузя покрутил над головой концом троса. Воздух загудел, будто рассекаемый пулей. - Перекинем через дорогу, натянем, закрепим как следует. А?
   - И что же дальше?
   - Дальше - ничего, собственно. Дальше - ждать.
   - Ждать долго не придется, - поняв и одобрив идею друга,
   сказал Слободкин.
   - Вот именно. Тут важно момент выбрать.
   Когда Кузя начал вязать первый узел, руки его почему-то дрожали. И чем больше нервничал он, тем настойчивее выпрямлялся трос, никак не желавший лезть в петлю. Общими силами все-таки завязали.
   - Ну а теперь, - сказал Кузя, - самое сложное - второй узел. Натянуть стрункой надо, и намертво.
   Кузя выполз на шоссе, держа в руке свободный конец троса, огляделся и тихонько крикнул:
   - Давай скорей, скорей! Попробуем, пока нет никого. Кое-как натянули.
   - Теперь можно, - убежденно сказал Кузя.
   - Что можно?
   - Мотоциклы можно встречать.
   Первыми, конечно, танки пошли.
   Едва успели убрать трос и укрыться в кювете, как все вокруг заскрежетало, залязгало. Сплошная серо-зеленая масса в облаках бензина и пыли плыла перед глазами.
   А тут еще комары! У них тоже хватка разбойничья: ни свет, ни дым им не помеха - накинулись, облепили, впились. И кто бы мог подумать, что хоботы у комаров железные? И с зазубринами еще! Да, да, с зазубринами! Вонзит и пилит, пилит, дьявол, пополам череп твой распилить готов. И гудит еще. Гудит так, будто гром гусениц перегудеть хочет. Приставит свою сирену к самым ушам, и танки куда-то уходят, словно с гудрона на дерн перепрыгнули, исчезли совсем. Может, и в самом деле конец чертовой колонне? Нет еще. Вылетел комар из ушной раковины, освободил там место для танкового грома и все снова.
   Сколько длилось это? Час? Или два? Или три? Время остановилось. Только комары грызли и танки шли. Не сочтешь, не переждешь, столько их. А переждать надо. Дождались. К вечеру, когда уже смеркаться стало. Поглядели вслед уходящим танкам, отерли лица от комарья - кровь с потом пополам на рукавах зачернела. Уставились друг на друга - узнать не могут: прорези глаз сдавлены опухолями, еле-еле зрачок через них продирается.
   Кузя выполз на середину шоссе, привстал сначала на корточки, затем и во весь рост. Огляделся.
   - Натягивай! Должно же нам повезти все-таки. Или бога нет на этой земле?
   Натянули. Затаились. Всю ночь караулили, до рассвета. И снова не повезло. Опять железо залязгало. Опять еле трос отвязать успели.
   Уже новый вечер на землю сходил, когда танки отгрохотали.
   Примерно через полчаса услышали вдалеке мотоциклетный стрекот.
   - Натягивай! Живо!..
   Натянули еще раз. Из-за поворота появились мотоциклисты. Они шли на большой скорости.
   - Трое, - мгновенно среагировал Кузя.
   Слободкин вскинул автомат и стал целиться. Руки не слушались, и он не видел ничего, кроме мушки, которая никак не желала совпадать с прорезью прицела.
   В отчаянии он опустил автомат - немцы были уже совсем рядом. Он уставился почему-то в каску первого из них. В каску, которая, сорвавшись вдруг с головы срезанного тросом немца, загромыхала по асфальту. Только это он ясно и видел: каска, подпрыгивая, несколько мгновений металась по шоссе, как челнок, потом сорвалась в кювет.
   Стало тихо.
   - Ты жив? - услышал Слободкин над собой голос Кузи.
   - Жив...
   - А ты? - Он дотронулся до плеча уткнувшейся лицом в
   траву Инны.
   - И что?..
   - Уходить надо.
   Они поднялись вслед за Кузей и направились в лес.
   - А эти? - вдруг остановился Кузя. - Так бросать их нельзя, решительно заявил он.
   - Что делать? - спросил Слободкин,
   - Вернемся и уберем.
   - Я не могу, - сказала Инна.
   - Подождешь здесь.
   - Я ждать не могу. Страшно одной.
   - Тогда с нами, - решительно сказал Кузя.
   Убитых немцев сволокли с дороги. Автоматы подобрали. Отвязали трос. А вот что делать с мотоциклами? Разбитые, перекореженные, тяжелые, они не поддавались обессилевшим от усталости и волнения рукам. Кузя и Слободкин не раз падали с ног, хватаясь за раны, пока наконец столкнули с Иининой помощью мотоциклы в кювет. Но когда отдышались, Кузя скомандовал:
   - Замаскировать надо.
   Наломали веток, забросали ими машины.
   - Теперь вроде ничего, - сказал Кузя. - Потопали! Они заковыляли прочь от дороги. Прошли метров триста, не больше - Инна вдруг взмолилась;
   - Я больше не могу.
   - И я, - не то прохрипел, не то простонал Слободкин.
   Кузя сам еле на ногах стоял, грузно опираясь на палку.
   - Отдохнем. Заслужили, - страдальчески морщаясъ, согласился Кузя, потер ногу выше бинтов. - Теперь, не стыдно людям на глаза показаться.
   Они заночевали там, где остановились. Только сон не приходил долго. Переволновались, перенервничали. Лежали молча друг подле друга.
   Кузя первым обрел спокойствие:
   - Надо было насчет жратвы у них поглядеть. У немцев-то. Слободкин громко сглотнул, ничего не ответил.
   - А я есть не хочу совсем, - сказала Инна. - Как подумаю о еде, тошнит даже.
   - Да перестаньте вы! - возмутился Слободкин.- До утра как-нибудь дотянем, а там видно будет.
   - Ну вот и хорошо, - согласился Кузя. - А утром попробуем зайти в какую-нибудь деревню. Там и подхарчимся.
   - Утром? - удивился Слободкин.
   - Ну, сначала разведаем, понятное дело. Если немцев нет, войдем запросто и при свете.
   - А если есть? - спросила Инна.
   - Тогда дождемся ночи и войдем все равно.
   - Опасно, - сказал Слободкин.
   - Другого выхода нет, на ягодах далеко не уедешь. Опять замолкли, погрузившись каждый в свои мысли.
   - Нет, вы разговаривайте, разговаривайте, мальчики, а то жутко как-то, - призналась Инна.
   - В лесу бояться нечего, а в деревню мы со Слободкиным сходим.
   - Нет, уж идти, так всем вместе. Я без вас в лесу не останусь.
   Заснули только под утро. Но сон тот недолгим был и тревожным. Первой Инна проснулась, а может, и вовсе она не сомкнула глаз.
   - Мальчики, нам не пора?
   - Пора, - сказал Кузя и поглядел на небо. - Часов шесть уже, если не больше. - Кряхтя и постанывая, он начал подыматься. - Ну что делать будем? В деревню?
   - В деревню.
   - Только сперва я вам сделаю перевязка, - остановила их Инна, расстегивая медсумку.
   Бинтов у нее уже мало осталось, медикаментов и того меньше, а раны у парней гноились. Инна старалась скрыть свое беспокойство, не умолкая говорила о чем-нибудь, пока перебинтовывала сначала Кузю, потом Слободкина.
   Каждый из них молчал, не проронив ни стона, боясь, чтоб из-за его раны не задержались они тут. Скорее в путь!
   Опять они подобрались к самому шоссе и пошли вдоль него, продираясь сквозь кусты, яростно отмахиваясь от комаров, проваливаясь по колено в болото. Шли долго, с частыми остановками. На шоссе было совершенно тихо.
   - Спят еще, - решил Кузя.
   - В деревне спят? - удивилась Инна.
   - Не в деревне, а немцы. В деревне-то, поди, наработались.
   - Да какая теперь работа, если немцы кругом, - сказал Слободкин.- Не представляю даже, что там может сейчас твориться.
   Через некоторое время набрели на проселок, свернули на него. Сразу стало спокойней па душе: тут уж где-то совсем близко деревня. Вскоре и в самом деле на взгорке увидели несколько белых мазанок. Но, несмотря на утренний час, ни дымка над крышами, ни единого признака жизни не обнаружили.
   Решили ночи не дожидаться. Огородами прокрались к ближнему сараю. Там было пусто. Из сарая, оглядевшись, подползли к крайней избе. Кузя приподнялся, заглянул в окно.
   - Ни души.
   Все трое поодиночке проникли в полуоткрытую дверь. На полу были разбросаны какие-то вещи, рыжий язычок лампады перед образами лизал темноту.
   - Ничего не пойму, - развел руками Кузя, - куда все подевались? Эй! Есть
   кто-нибудь?
   - Ой, лихо нам, лихо...- прохрипел с печи старческий голос.
   - Кто тут? Хозяин, вставай, свои мы.
   - Я не хозяин. - Из-за шторки показалось помятое, со всклоченной бородкой, бледное лицо старика. - Немец хозяин теперь. Ишь чего натворил. И добро все уволок, и людей распугал, и сказал: повесит на суку каждого, кто в колхозе. А мы все в колхозе. Ну, народ в лес и подался. Только я вот, убогий, один. А вы сами-то отколь?
   - Солдаты мы, папаша.
   - И девка солдат?
   - Тоже с нами.
   Старик свесился с печи, слезящимися глазами уставился на Инну.
   - Сколько те лет-то?
   - Восемнадцать.
   Старик перекрестился.
   - А мамка твоя где?
   - В Гомеле.
   - Голодные небось? Ребята промолчали.
   - В огороде картошка. Копайте сами. Больше нечем угощать. Все обобрал, до последней крохи. Курей порезал. Копайте и уходите - шоссейка рядом, не ровен час опять набежит.
   - А вы-то как же, папаша? Может, подать вам чего?
   - К ночи старуха придет, она и подаст.
   Он сбросил с печи мешок, на котором лежал.
   - Копайте, говорят. Проворней только.
   Поблагодарили старика и вышли. Кругом было все так же тихо.
   - Как на кладбище, - сказал Кузя. - Куда же все-таки люди ушли? Почему ни один в лесу не попался?
   - Лес велик, встретим еще, - отозвалась Инна. - Мне старого жалко.
   - Да-а...
   Они забыли про все - про голод, про усталость, про боль. В груди закипало такое чувство, какого еще не испытывали.
   - Это ж надо! "Не хозяин я здесь". Лежит человек на сложенной своими руками печи, а хозяином тут немецкий солдат оказывается!
   Кузя выругался.
   Инна отвернулась.
   - Тут и мы виноваты, - решительно заявил Кузя. Слободкин поглядел на него - не ослышался ли?
   - Мы, мы! - убежденно повторил тот. - Парашютисты! Первая скрипка! Где она, первая? Не слышно ее что-то. Раскидало нас, как котят. Ходим-бродим по лесу, голодные, побитые, костер разжечь и то боимся. Горе...
   На Кузю страшно было взглянуть. Сжав кулаки, он глядел в сторону шоссе. Казалось, появись там сейчас немцы - ринется на любые танки хоть с голыми руками.
   - Гады, вот гады...- прохрипел он в бессильной злобе.
   - Я предлагаю накопать все-таки картошки. Инна неумело начала дергать ботву. Кузя - почему-то рассердился:
   - Да не так же, не так!
   Инна обиделась, на глазах у нее появились слезы, она отвернулась.
   Кузя рассердился еще больше.
   - Вот как надо! Вот как! - Он, отставив раненую ногу в сторону, наклонился и с остервенением ухватился за картофельную ботву пониже, высоко над головой поднял вырванный куст с обнажившимися клубнями. - Вот так, понимаешь?
   Да так и застыл, прислушиваясь к какому-то далекому, едва различимому звуку. Звук приближался быстро, уже через несколько секунд все трое поняли: самолет!
   Картофельный куст выпал из рук Кузи. Он отряхнул с ладоней землю, сорвал с плеча автомат. Еще через мгновение шагнул в сторону, лег на спину. Самолет шел точно на деревню, слух не обманул Кузю.
   В нарастающем грохоте отчетливо прозвучала дробь Кузиного автомата.
   - По мотору бил? - спросил Слободкин, когда все стихло.
   - По мотору.
   - Все равно зря. Это если целый батальон строчить будет, кто-нибудь, может, и угодит в щелочку.
   - А ты вместо того, чтоб речи произносить, взял бы да попробовал, огрызнулся Кузя.
   Стихший было рокот мотора стал нарастать с новой силой.
   - Ну, теперь не зевай! - рявкнул Кузя.
   И все трое они повалились в ботву.
   Слободкин уже ничего не слышал - ни самолета, ни Кузи. Слова Поборцева возникли почему-то у него в памяти: "Угол упреждения, ясно? Угол упреждения, сила ветра, скорость полета..." И голос собственной ярости: "Ну давай же, давай, растяпа!"
   Две строчки трассирующих пуль неслись навстречу самолету. Вот сверкающие гигантские ножницы лязгнули перед самым пропеллером.
   Не ответив ни единым выстрелом, самолет пронесся мимо.
   - Почему он не стреляет? Почему не стреляет? - вырвалось у Слободкина почти истерическое.
   - А ты не волнуйся. Вот развернется третий раз и даст жизни, успокоил его Кузя. - Я к нему привыкать начинаю: организованный, экономный, дьявол. Боезапас даром не тратит. Это мы с тобой пуляем, куда бог пошлет. Так что же, собьем мы его или нет?
   - Собьем! Собьем, мальчики! Спокойно только...- Это Инна голос подала.
   - Попробуем. - Кузя передернул плечами, разравнивая перед собой землю. - Никуда не уйдешь, сволочь. Нас накроешь и сам накроешься.
   Слободкин инстинктивно повторил движение Кузи. Рыхлая огородная земля раздалась под плечами, и ему стало удобно, как в турели.
   - Ну, теперь давай!
   - Умолкни! - цыкнул на него Кузя. - И не торопись. За мной следи.
   Начинался третий заход. Немец пустым уходить не хотел. Но перед ним снова лязгнули ножницы Слободы и Кузи. И вдруг мотор поперхнулся, завизжал, застонал. Из-под капота вырвался черный дым, и вот не подвластные больше летчику крылья понесли самолет в лес, прямо на верхушки деревьев.
   Раздался глухой удар. Ребята вскочили на ноги, побежали на этот звук. Откуда только силы взялись и куда подевалась боль в ранах! Успели вовремя; выкарабкавшийся из покореженного самолета летчик уже ковылял в сторону.
   - Стой! - крикнул Кузя.
   Немец остановился, повернулся всем корпуса, расстегнул кобуру пистолета, но так и замер в этой позе.
   Он был ошеломлен - девчонка, двое русских солдат с немецкими автоматами.
   - Рус?!
   - А ну, давай оружие! - Кузя запустил руку в расстегнутую кобуру на бедре немца, извлек оттуда огромный пистолет вороненой стали и второй раз за этот день выругался.
   - Ты что? - удивился Слободкин.
   - Ничего. Ракетницей пугать удумал. Не на таких нарвался.
   Слободкин увидел, что в руке у Кузи действительно самая обыкновенная ракетница.
   Немец побагровел, сунул руку за борт комбинезона, но Кузя снова опередил его:
   - Отставить!
   И шваркнул затвором автомата. Летчик поднял правую руку над головой.
   - Обе, обе! Цвай!
   Летчик замотал головой и застонал, дотронувшись правой рукой до левой чуть выше локтя. Оказывается, левая висела у него как плеть.
   - Ничего, ничего! На нас погляди. - Кузя показал немцу на бинты - свои и Слободкина: - Видишь? Чья это работа? А? Твоя, может? Говори!
   Немец глядел на них со страхом и удивлением: все в бинтах, а воюют. Стоят перед ним с немецкими автоматами наперевес, говорят по-немецки. Впрочем, нет, не совсем по-немецки: от волнения Кузя все время сыпал немецкие слова вперемешку со своими, русскими:
   - Руки вверх, говорят тебе! Битте, битте!
   Немец по-прежнему держал высоко поднятой только одну руку.
   - Обыскать его, - приказал Кузя Слободкину.
   Превозмогая физическое отвращение, Слободкин начал шарить у немца в карманах, которых оказалось бесчисленное множество.
   - А это уже не ракетница, - сказал он, доставая браунинг с гравировкой.
   - Это именное оружие, - пояснил Кузя, - не у нас первых шкодит.
   Кузя взял у Слободкина браунинг, подбросил его на ладони, спросил:
   - Воевал, значит? Ланге зольдат? Говори.
   Немец молчал.
   - Видал? Важничает еще! Чего вы к нам приперлись, гады? Говори, последний раз спрашиваю.
   Немец покачал головой, давая понять, что отвечать не намерен.
   Кузя, хромая, сделал несколько шагов назад, приказал отойти Инне и Слободкину.
   Фашист понял, что это значит, но пощады не запросил. Так и стоял с одной высоко поднятой правой рукой, - казалось, вот-вот крикнет: "Хайль Гитлер!" Но не крикнул. Не успел просто.
   В лесной тишине автоматные выстрелы показались оглушительными. Инна даже уши зажала.
   - Надо осмотреть машину.
   Кузя сказал это подчеркнуто спокойно и деловито, словно стараясь отвлечься от происшедшего. Так же по-деловому, вникая в каждую мелочь, он обошел со всех сторон сбитый самолет, забрался в кабину, порылся там и нашел планшет, туго набитый какими-то бумагами.
   - Главное богатство тут, - похлопал он по лоснящейся коже планшета и перекинул его через плечо. - Карта на карте. А сейчас...
   - А сейчас, - не дал ему договорить Слободкин,- немедленно в деревню. Копать картошку.
   Они повернули обратно. Голод опять погнал их. Казалось, будь деревня наводнена немцами или откажи им силы из-за ранений, их все равно уже не остановило бы это. Они бы и ползком добрались. Рассудок выключился вдруг совершенно. Один инстинкт работал.
   Пока спешили к деревне, мешок потеряли. Пришлось Слободкину с Кузей снимать с себя гимнастерки. Набили их картошкой и только тогда, вконец измученные, побрели в лес.
   Там парни долго отлеживались, пытаясь грызть сырую картошку. А Инна за кустами потихоньку от них собирала сухие валежины.
   - Давайте все-таки распалим огонь, - сказала она, возвратясь с охапкой
   хвороста. - Что поделаешь. Или с голоду помрем, или повоюем еще.
   Разожгли. Сухие валежины не давали дыма.
   Дождаться, пока испечется картошка, не хватало терпения. Выхватывали из огня черные раскаленные картофелины и, обжигаясь, заглатывали их почти не разжевывая.
   Наелись, заснули, забыв обо всем. Спали долго, никто не знал в точности, сколько. Солнце вернулось на прежнее место, когда Кузя открыл глаза. Он огляделся вокруг, поежился со сна, заговорил сам с собой:
   - Одно из двух - или полчасика сыпанули только, или целые сутки отмерили.
   - Полчасика, - ответил Слободкин спросонья. Кузя запустил руку в золу костра.
   - Не-ет, тут не полчасиком пахнет. Все выстудило давно. Подъем, братцы!
   Они выгребли из золы всю оставшуюся от вчерашнего пиршества картошку, стали есть уже не спеша, переговариваясь.
   - Во-первых, надо связаться с местным населением, - рассуждал Кузя. Больной старик не в счет, он плохой нам помощник. Во-вторых, необходимо как можно скорей напасть на след бригады. После того боя, возможно, рассредоточились, но потом все равно будет общий сбор. Обязательно. Где? Все это мы разведать должны и - скорее, скорее к своим. География у нас теперь в кармане. - Кузя расстегнул кнопку планшета, в руках у него зашелестели карты всех цветов и масштабов. Он ткнул пальцем в оказавшуюся среди них политическую карту Европы и прочитал: - "Могилев, Рогачев, Борисов..." Все разобрать можно.
   - Ты совсем немцем заделался, - сказал Слободкин.
   - Нужда заставляет. А знаете, братцы, какое счастье я вчера испытал?
   - Ну?
   - Немца мы не просто сбили - немецкими автоматами! Это многого стоит. От своего же оружия сгинул. А! Я даже хотел ткнуть ему автомат в нос, чтоб понял...
   - Ну и надо было, - перебил его Слободкин.
   - Гуманность заела. Дурацкая наша, русская.
   - По-гуманному можно с людьми, - вздохнула Инна. - Этот зверем пришел.
   - Бить их надо, - согласился Кузя. - Убивать. Кузя снова склонился над картой:
   - Кричев, Шклов, Чернигов...
   - А Клинск? А Песковичи? - перебил Слободкин.
   - Гомель где? - спросила Инна. - Есть Гомель?
   - Гомель! - Кузя остановил черный от золы и картошки палец на пересечении узких линий. - А вот Клинск а и Песковичей что-то не видно.
   Они стали вместе шарить по карте и от волнения долго не могли найти ни того, ни другого. Отыскав, успокоились.
   - А в общем ощущение у меня все равно самое скверное, - вздохнул Кузя.
   - Что такое!
   - Не могу этого точно еще передать. Сами подумайте: карта нашей земли по-немецки заговорила уже... Я вдруг представил себе: входят они в города, меняют названия на свой лад и городов, и улиц, и площадей. И Чернигов уже не Чернигов, а Чернигоф... "Могилеф, Рогачеф, Борисоф" - тут так и написано. - Он брезгливо отбросил карту.
   - Ну, это зря уже, - сказала Инна. - При чем тут карта?
   - Очень даже при чем, - стоял на своем Кузя. - На цвет обратили внимание?
   - На что?
   - На цвет! - рассердился Кузя. - И себя и нас одной краской...
   Слободкин с Инной наклонились над картой и увидели: фиолетовая муть растеклась по всей Белоруссии, до самого края листа...
   - Теперь понятно? - спросил Кузя.
   - Теперь - да. - Инна наподдала ногой карту, потом нагнулась, чтобы порвать ее вовсе и тем отвести душу, но Кузя остановил девушку:
   - И все-таки спокойствие прежде всего. Придет время, порвем, спалим даже, чтоб клочка от нее не осталось. А сейчас...
   Он взял из рук Инны карту, распрямил ее на земле, и снова черный палец его зашуршал по складкам бумаги.
   - Мы вот здесь приблизительно. Или вот здесь...
   - Так где же? Здесь или здесь?
   - Вы меня спрашиваете? - удивился Кузя.
   - Конечно. Ты за командира у нас, - ответил Слободкин.
   - Глупости! Какой из меня командир? Давайте думать вместе. Главное сейчас - определиться. Какой сегодня день? Слободкин и Инна пожали плечами.
   - То-то! Серьезные все вопросы. Счет верстам и дням потеряли.
   Не годится так. Ну-ка прикинем. Началось в воскресенье.
   - В воскресенье.
   - Воскресенье - раз. Понедельник - два. Вторник - три. Среда - четыре.
   Четверг - пять... Так, что ли?
   - У нас началось в субботу, - сказала Инна. - Я спала после дежурства, и вдруг...
   - Мы все спали, но это было раннее утро воскресного дня.
   - Как хотите, но у нас началось именно в субботу. В субботу поздно вечером.
   - Ну ладно, не будем спорить из-за одного дня. Итак, сегодня что у нас? Пятница? Суббота? Или...
   - Я не знаю, - сказала Инна. - У меня давно уже все перепуталось.
   - И у меня, - сознался Слободкин.
   - Честно говоря, у меня тоже, - вздохнул Кузя. - Допустим, сегодня ровно неделя.
   - Суббота, значит? - спросила Инна.
   - Я и так уже сбился, - осуждающе поглядел на нее Кузя. - Ну ладно, пусть будет суббота.
   Они спорили еще долго, пока окончательно не перемешали все дни и числа.
   - А все-таки у страха глаза велики, - вдруг мрачно сказал Кузя.
   - О чем это ты? - не понял его Слободкин.
   - Ни о чем, а о ком. О нас с вами. Только с перепугу можно стать такими простофилями, как мы. В деревне были?
   - Были.
   - Как она называется? Даже этого не узнали.
   - У старика-то?
   - Хотя бы.
   - Да он...
   - "Да он", "да он"! Чудики мы, вот и все. Придется еще раз судьбу испробовать. Так и надо таким разиням.
   - Это ты кого так? - спросил Слободкин.
   - Не ее же, конечно, - он сердито кивнул на Инну, - наше соображенье с тобой где?
   - Да-а... простое ведь совсем дело. Я согласен идти еще раз,
   - Я сам схожу, - тоном, не терпящим возражений, сказал Кузя. - И сейчас же.
   - Ты с ума сошел! Сейчас - ни в коем случае!
   - Нет, нет, только сейчас. Нельзя больше терять ни минуты.
   Он ушел, хромая. Казалось, его не будет целую вечность. Слободкин и Инна приуныли, приготовились ждать до вечера, но случилось все по-иному. Примерно через час зашуршали сухие листья под ногами Кузи и он предстал перед глазами друзей, счастливый, сияющий.
   - Собирайтесь!
   - Что такое!
   - Собирайтесь, вам говорят. Своих нашел!
   Слободкин и Инна заспешили за Кузей. Скоро они оказались на поляне, посредине которой сидела старуха, такая же древняя, как тот старик в деревне. Перед старухой стояла корзина, полная грибов.
   Подошли поближе, заговорили:
   - Здравствуйте, бабушка.
   Она поглядела очень спокойно, но недоверчиво, прошамкала:
   - Вам кого? Своих, что ли?
   - Своих, бабушка.
   - А где свои-то? Своих нету давно.
   - И в деревне тоже?
   - И в деревне. А вы отстали? - Отстали, бабушка. Но мы догоним еще.
   Старуха с сомнением оглядела их: