Тертлдав Гарри. Молот и наковальня (Видесский цикл, Смутные времена II)

   Сгорая от стыда и ощущая себя полным болваном, Маниакис взмахнул рукой, отпуская постельничего. Больше всего ему хотелось, чтобы Камеас, удалившись, выпил большую кружку вина. А лучше несколько. Но приказать ему поступить так он не решился из опасения, что Камеас, оскорбленный в лучших чувствах, откажется выполнить подобный приказ лишь потому, что получил его. Когда конь лучше, чем всадник, знает, как поступить, следует просто отпустить поводья.
   Но иногда поводья нельзя отпускать ни в коем случае. Макуранцы никогда не покинут западные провинции империи, если видессийцы не вышвырнут их оттуда; разве что Трифиллий сотворит чудо, какое не снилось ни одному магу. Поддержание перемирия с кубратами позволит продолжить борьбу с Макураном, хотя... Хотя, как он только что сказал Камеасу, жизнь очень сложна. Что ж, скоро Нифона родит ему второго ребенка; ждать осталось недолго. И если это окажется мальчик, когда-нибудь он унаследует трон империи. Маниакис хотел верить, что ему удастся сохранить и укрепить империю.
   Иначе его сыну будет нечего наследовать.
   Глава 10
   Суп был густо заправлен мидиями, тунцом, крабами, грибами луком. Нифона остановилась, не донеся очередную ложку до рта.
   - Кажется, сегодня мне лучше не есть, - задумчиво проговорила она.
   Маниакис внимательно посмотрел на жену. Она сидела, чуть отстранясь от стола, - сильно раздувшееся чрево не позволяло ей придвинуться ближе.
   - Правильно ли я угадал, что ты имеешь в виду? - спросил он, стараясь сохранить спокойствие в голосе.
   Нифона медлила с ответом; он даже подумал, что она не расслышала его слов. Но вот она кивнула с решимостью, с какой капитан приказывает своим воинам атаковать неприятеля:
   - Да, та самая боль. Если уже приходилось рожать, ее ни с чем не спутаешь. Дитя появится на свет сегодня ночью; может быть, завтра.
   - Что ж, все давно подготовлено, - ответил Маниакис. - Все пройдет как должно, да не оставит нас своими милостями Фос. - Он быстро очертил у сердца магический знак солнца, одновременно вознеся короткую беззвучную молитву благому и премудрому.
   Затем, возвысив голос, он позвал Камеаса. Когда постельничий пошел в столовую, Маниакис сказал ему всего одно слово:
   - Пора!
   Глаза Камеаса испуганно расширились. Он быстро очертил у сердца магический знак, в точности так же, как незадолго до того сделал Маниакис.
   - Я немедленно пошлю за госпожой Зоиль, - сказал он. - А также подготовлю все остальное.
   "Все остальное" не имело прямого отношения к Красной комнате, которая была полностью подготовлена уже несколько месяцев назад. Камеас имел в виду, что вызовет в резиденцию лучшего мага-врачевателя из Чародейской коллегии, а также лучшего во всем Видессе хирурга. Постельничий не захотел высказаться прямо, чтобы лишний раз не напоминать Нифоне о том, чем она рискует. Маниакис был благодарен Камеасу за такт.
   Постельничий поклонился и поспешил прочь. Маниакис поднялся, обошел вокруг стола, обнял жену за плечи.
   - Все пройдет как должно, - повторил он, будто это заклинание могло само по себе обеспечить благополучный исход.
   - Так и будет, - ответила Нифона. - Почему... - Она замолчала, пережидая очередной приступ боли. - Почему, собственно, должно быть иначе?
   - Все пройдет как должно, - тупо повторил Маниакис. - Завтра в это же время у нас появится чудесный сын. - Он немного замялся, прежде чем спросить:
   - Тебя очень мучают боли?
   - Нет. Пока нет, - ответила Нифона. - Но я отлично помню, что меня ждет. Она пожала плечами:
   - Я прошла через это один раз. Пройду и второй.
   Маниакис весь извелся в ожидании Зоиль. Войдя в столовую, повитуха и не подумала сотворить проскинезис. Еще бы, ведь сейчас она правила целой империей, в которой ее верной подданной была Нифона. Зоиль решительно подошла к императрице, заглянула ей в глаза, пощупала пульс и утвердительно кивнула.
   - Ну и как ты ее находишь? - нерешительно поинтересовался Маниакис.
   - Беременной, - отрезала повитуха, и Автократор прикусил язык. Зоиль тем временем снова перенесла все свое внимание на Нифону. - Ты можешь передвигаться самостоятельно, императрица? - участливо спросила она.
   - Конечно, - возмущенно ответила Нифона и, чтобы доказать свою правоту, с трудом поднялась из-за стола.
   - Прекрасно, - просияла Зоиль. - В таком случае почему бы тебе не проследовать в Красную комнату и не устроиться там настолько удобно, насколько это возможно? Я вскоре присоединюсь к тебе, хотя спешить некуда; как ты помнишь, первая часть родов - довольно скучное, нудное дело.
   - Но я помню и о второй части, - ответила Нифона, впервые за всю свою беременность обнаружив мучившие ее опасения. Затем, повернувшись к мужу, она добавила:
   - На сей раз я обязательно дарую тебе сына!
   - Лишь бы все обошлось благополучно для тебя, - сказал Маниакис. - Этого будет достаточно.
   С таким же успехом он мог и промолчать. Высоко подняв голову, его жена с достоинством проковыляла к двери, ведущей в зал, через который можно было кратчайшим путем попасть в Красную комнату, где издавна появлялись на свет законные наследники императоров, священную комнату, предназначавшуюся для продолжения династии.
   Зоиль выглянула за дверь вслед Нифоне, чтобы убедиться, насколько уверенно та передвигается. По-видимому, все было в порядке, поскольку проводив императрицу взглядом, повитуха повернулась к Маниакису:
   - Как я уже сказала, я нахожу твою жену беременной, величайший. Хотя, видит Фос, я бы предпочла, чтобы дела обстояли иначе!
   Маниакис без труда понял искорку, мелькнувшую в черных глазах повитухи. "Мужчины, что с них взять", - говорила эта искорка.
   - Ну почему все думают, что в этом виноват только я? - неожиданно для себя самого проговорил он несчастным голосом.
   - Никак ты хочешь сообщить мне, что совсем не величайший является отцом будущего наследника? - сладким голосом осведомилась повитуха.
   Маниакису осталось лишь воздеть руки к небу, дабы убедить Зоиль, что он вовсе не такой кровожадный дикий зверь, каким может показаться. Впрочем, если повитухе угодно так думать, с этим все равно ничего не поделаешь.
   - Сделай для нее все, что в твоих силах, - попросил он.
   - Я всегда выкладываюсь до последнего, величайший, - со спокойным достоинством ответила Зоиль, поджав губы так, что почти исчезла линия рта. - А если на сей раз меня постигнет неудача, тогда... Ну что ж, тогда, - да благословит Фос мастерство мага-врачевателя и хирурга. Вы уже послали за ними, величайший?
   - Послал, - вздохнул Маниакис. - Просто мне не хотелось, чтобы они появились в резиденции, пока ты не проследуешь вслед за Нифоной в Красную комнату и не затворишь за собой дверь.
   Зоиль задумалась, взвешивая услышанное.
   - Быть может, ты и не безнадежен, - произнесла она наконец и исчезла за дверями прежде, чем Маниакису пришел на ум достойный ответ.
   Не прошло и двух минут после ухода повитухи, как Камеас препроводил в столовую двух мужчин.
   - Величайший, - сказал он, - позволь представить тебе мага-врачевателя Филета и знаменитого хирурга Осрония.
   Оба лекаря распростерлись на полу перед Автократором. Филет был высок и тощ, с изборожденным морщинами лицом, веснушчатым бритым черепом и белой, как свежевыпавший снег, бородой. На его простой голубой рясе не имелось никаких украшений, кроме небольшого золотого кружка на левой стороне груди, символа великого Фоса. Осроний был несколькими годами младше Филета, тоже очень высокий, но более плотный. Его борода только начинала седеть. Он был тоже в простой, но черной рясе. Маниакис пригляделся к этому мрачному одеянию, пытаясь понять, нет ли на нем старых пятен крови. Может, и были. Трудно сказать. Осроний принес с собой небольшую кожаную суму, тоже черную. Маниакис старался не думать о лежавших в этой суме острых ножах.
   - Надеюсь, вы не будете на меня в обиде, - сказал Автократор, когда оба лекаря поднялись с пола, - если я выражу надежду, что здесь и сегодня ваше искусство не пригодится. Но затраченное вами время будет оплачено в любом случае.
   - Часть полученного мною золота будет передана сакелларию Высокого храма, остальное пойдет на содержание Чародейской коллегии, - ответил Филет; маги-врачеватели, подобно другим священнослужителям, были связаны обетом жить в бедности.
   Осроний просто поклонился Маниакису. Будучи мирянином, плату, полученную от Автократора, он положит в свой кошелек.
   - Будь добр, - сказал Маниакис Камеасу, - проводи этих почтенных людей в зал, находящийся напротив дверей в Красную комнату. Доставь туда кресла, дабы они могли устроиться поудобнее. Проследи, чтобы им подали кушанья и вино, а также выполнили все другие пожелания, если таковые у них появятся.
   - Разумеется, величайший, - ответил постельничий.
   Маниакис понимал, что нет никакой нужды отдавать подробные распоряжения Камеасу, ибо оказание подобных услуг на высшем уровне являлось предметом особой гордости постельничего и было для него делом привычным. Мелочные придирки Автократора были вызваны тем, что он, по вполне понятным причинам, очень нервничал, и постельничий просто не снисходил до того, чтобы их замечать.
   Сопровождаемый Филетом и Осронием, евнух вышел, оставив Маниакиса наедине с обуревавшими того тревогами. Предупреждение, сделанное Зоиль сразу после предыдущих родов Нифоны; встревоженные взгляды, которые повитуха сегодня бросала на императрицу; упрямая решимость Нифоны дать империи наследника или умереть при этой попытке; собственные страхи Маниакиса, опасавшегося за жизнь жены... Эти чувства образовали гремучую смесь, заставлявшую его сердце бешено колотиться в груди, словно накануне решающего сражения.
   Стук в дверь заставил его резко вскочить и повернуться лицом к входу.
   - Извини, если напугала, - произнесла Лиция. - Я просто хотела сказать тебе, что молю Господа нашего, благого и премудрого, чтобы он наградил тебя сыном и наследником, а также сохранил жизнь императрице.
   - Благодарю тебя, кузина, - ответил Маниакис. - Я непрерывно возношу молитвы. Надеюсь, Фос прислушается к ним. - Он быстро очертил у сердца магический круг.
   Лиция повторила его жест. Он ожидал обычных уверений, что все обойдется благополучно, но она сказала:
   - Мне не хотелось, чтобы ты сидел в одиночестве, снедаемый тревогой, ибо ничего другого ты сейчас делать не можешь.
   - Спасибо. - Маниакису удалось выдавить из себя нечто отдаленно напоминавшее смешок. - Ты очень добра. Теперь мы будем сидеть здесь вдвоем, снедаемые тревогой, ибо ничего другого мы сейчас делать не можем.
   - Наверное, - улыбнулась Лиция. - Но вдвоем все-таки легче. Может, приказать слуге подать вина? Вино тебя немного успокоит.
   - Спасибо за заботу, но, пожалуй, не надо, - ответил Маниакис. - Если начну пить, думаю, что не смогу остановиться, пока не напьюсь. Нельзя, чтобы у меня дрожали руки, когда Нифона или повитуха передадут мне ребенка. Нет ничего дурного в том, чтобы тревожиться, когда есть веская причина для тревоги. Вскоре эта причина отпадет; все окончится прекрасно, я уверен.
   - Великий Фос не допустит, чтобы случилось иначе. - Лиция набрала в грудь воздуха, явно собираясь что-то добавить, но лишь покачала головой. - Великий Фос не допустит, чтобы случилось иначе, - мягко повторила она.
   Маниакис хотел было спросить кузину, о чем именно та предпочла умолчать, но решил, что лучше не знать этого.
   Неловкая, какая-то неуклюжая беседа продолжалась еще пару минут, а затем в залу вошел его отец. Увидев Лицию, старший Маниакис ничуть не удивился.
   - Помню, как я сам сгорал от волнения и метался из угла в угол, когда на свет должен был появиться ты, - сказал он сыну. - Мне казалось, что прошла целая вечность. Хотя готов поклясться, для твоей матери время тянулось еще медленнее. - Он вздохнул:
   - Теперь мне кажется, что с тех пор минуло всего два-три года, а ведь я уже дед!
   Вскоре в зале один за другим появились Регорий с Симватием. Парсманий, квартировавший не в резиденции, прибыл заметно позже. Дом Курикия вообще находился вне пределов дворцового квартала, поэтому они с Февронией присоединились к собравшимся лишь два часа спустя.
   Когда все собрались, Маниакис приказал подать того самого вина, которое прежде отверг. Он потягивал вино из кубка, грея сосуд в ладонях и вдыхая аромат подогретого напитка, но не позволяя себе выпить столько, чтобы спиртное оказало на него заметное воздействие. Семья, собравшаяся вокруг, немного облегчала ему бремя затягивавшегося ожидания, но все же... Все же основная часть этого бремени оставалась на его плечах и на хрупких плечах его жены.
   - Время. На все требуется время, брат мой, - ободряюще похлопал его по плечу Парсманий. - Нам остается только ждать.
   - Я знаю, - рассеянно согласился Маниакис. В прошлый раз роды тянулись очень долго. Он надеялся, что на сей раз они пройдут скорее; ему приходилось слышать, что вторые роды часто проходят быстрее и легче. Чем скорее Нифона произведет на свет дитя, тем проще будет ей восстановить здоровье и тем счастливее будет чувствовать себя сам Маниакис.
   Но из Красной комнаты не поступало никаких известий. Оставив родственников, он побрел в сторону плотно закрытых дверей этой комнаты. Неподалеку от них сидели в креслах Филет и Осроний. Между ними на столике стояла доска для видессийских шахмат. Бросив беглый взгляд на сложившуюся позицию, Автократор понял, что маг-врачеватель одолевает хирурга.
   Из-за дверей послышался стон Нифоны. Маниакис непроизвольно вздрогнул.
   - Вы не знаете, как идут дела? - спросил он лекарей. - Не сообщала ли вам что-нибудь Зоиль? В ответ оба отрицательно покачали головами.
   - Нет, величайший, - ответили они одновременно, после чего Филет продолжил:
   - Одно из главных правил, которых я всегда придерживаюсь как врачеватель не путаться под ногами у повитухи. - Раскаяние, внезапно мелькнувшее на его лице, позволяло предположить, что преподанный некогда урок дорого ему обошелся.
   Осроний в знак согласия возвел глаза к небу. Судя по всему, он тоже получил такой урок; возможно, преподанный ему тем же учителем.
   Нифона застонала снова, но на сей раз стон более походил на вопль. А может, на крик раненого зверя. Маниакису не приходилось слышать ничего подобного ни в сражениях, ни после них, поэтому он никак не мог подобрать для этих звуков точное название, отчего они не переставали быть поистине ужасными, тем более что издавал их не раненый воин, а его, Маниакиса, жена.
   Тем временем Осроний и Филет вновь принялись изучать позицию, сложившуюся на доске. Они делали это украдкой, поскольку рядом все-таки стоял Автократор. Но делали. Посему Маниакис пришел к выводу, что лекари уже много раз слышали подобные вопли, а значит, во всяком случае, он на это очень надеялся, при родах они являлись обычным делом. Тем не менее он просто не мог больше слушать их, а посему тихонько ретировался. Перед тем как свернуть за угол, он оглянулся и увидел, что маг-врачеватель с хирургом вернулись к прерванной игре.
   Увидев лицо сына, отец сочувственно вздохнул:
   - Похоже, дело затягивается?
   - Похоже на то, - ответил Маниакис.
   На нем и сейчас были алые сапоги, символ верховной власти Видессии, но в мире есть вещи, не зависящие от воли даже самого могущественного правителя. Крики Нифоны самым болезненным образом напомнили Автократору, насколько в действительности узки пределы его власти.
   Он ждал, ждал.., ждал. Изредка заговаривал с кем-нибудь, забывая о сказанном, едва слова слетали с его губ. Камеас принес еду; Маниакис съел стоявшие перед ним кушания, не ощущая их вкуса. Стемнело. Служители зажгли светильники. Вскоре Камеас снова принес еду, и Маниакис понял, что действительно прошло немало времени, поскольку он вновь успел проголодаться.
   Задремавший прямо в кресле Парсманий принялся похрапывать во сне. Лицо Симватия, обычно оживленное, покрылось глубокими морщинами, выглядело постаревшим и озабоченным.
   - Хуже нет, чем ждать и догонять, - сказал он Маниакису. Тот только молча кивнул в ответ.
   - Принести тебе что-нибудь, величайший? - Неслышно вошедший Камеас говорил, понизив голос, чтобы не потревожить Парсмания или Регория, который тоже клевал носом. На лице постельничего было куда меньше морщин, чем на лице Симватия, однако на нем читалась та же озабоченность.
   - Достопочтеннейший Камеас, к сожалению, ты не в состоянии принести мне то, в чем я сейчас действительно нуждаюсь, - ответил Маниакис.
   - К сожалению, - согласился постельничий. - Но пусть Господь наш, благой и премудрый, сделает так, чтобы ты в конце концов получил желаемое. - Склонив голову, он повернулся и выскользнул за дверь, мягко шлепая туфлями по полированному мрамору.
   Лиция встала, подошла к Маниакису и, не говоря ни слова, положила руку ему на плечо. Он с благодарностью прикрыл ее руку своей ладонью. Тем временем Симватий тоже начал клевать носом; лицо старшего Маниакиса находилось в глубокой тени, и сын не мог разглядеть его выражение.
   В коридоре раздался топот бегущих ног.
   - Величайший, величайший! - донесся взволнованный голос Зоиль.
   Мгновенно проснувшийся Парсманий вскочил на ноги. Регорий тоже сразу очнулся от своего неглубокого сна.
   - Мне не нравится ее голос, - сказал он, протирая глаза.
   - Мне тоже, - коротко ответил Маниакис, направляясь к дверям.
   В дверях он едва не столкнулся с Зоиль и отшатнулся - руки повитухи были по локоть в крови; кровь пропитала подол ее платья; кровь капала с ее ладоней на мозаичный пол зала...
   - Быстрее, величайший. - Она схватила Автократора за рукав окровавленными пальцами. - Похоже, не осталось надежд остановить кровотечение. Я делала все, что могла; Филет тоже. Это оказалось за пределами наших возможностей. Но мы можем попытаться извлечь ребенка из чрева твоей жены, после чего маг-врачеватель получит еще один, крохотный шанс спасти жизнь императрицы.
   Горячий, с каким-то железистым привкусом запах свежей крови густой волной окатил Маниакиса, когда он, влекомый повитухой, торопливо зашагал по коридору. Запах заставил с новой силой всколыхнуться самые дурные предчувствия, гнездившиеся в душе Автократора. Эти чувства стремительно нарастали, подобно панике, которая иногда, словно степной пожар, охватывает воинов на поле битвы. Наконец он решительно остановился:
   - Делайте, что сочтете нужным. Но Фоса ради, зачем вам понадобился я?
   Зоиль посмотрела на него, словно на круглого идиота:
   - Затем, что именно тебе надлежит вложить нож в руки Осрония и благословить его на вскрытие. Это должна была бы сделать твоя жена, но она без сознания.
   Сам вид повитухи должен был подсказать Маниакису такой вывод. Наверно, я действительно круглый дурак, подумал он, осознав наконец, насколько призрачны шансы мага-врачевателя спасти его жену после того, как хирург проделает свою работу. В отчаянии он застонал и тряхнул головой, желая сохранить в душе хоть тень надежды.
   Впрочем, у него уже не было на это времени. У него не было времени ни на что. Маниакис рысью припустил по направлению к Красной комнате. Теперь уже он увлекал за собой вцепившуюся в его локоть Зоиль. Осроний в напряженном ожидании стоял подле дверей. Едва увидев бегущего Маниакиса, хирург полез в саквояж и достал оттуда ланцет. Длинное узкое лезвие хищно сверкнуло, когда в нем отразилось пламя светильника. Окажись случайно поблизости кто-нибудь из личной охраны Маниакиса, Осроний умер бы секундой позже, поскольку он осмелился обнажить смертельное оружие в присутствии императора.
   Но эта мысль пришла в голову Маниакису только потом. Жест Осрония, протянувшего ему ланцет, был чистой формальностью, такой же, как проскинезис. Автократор взял ланцет, мгновение подержал в руках и вернул хирургу.
   - Сделай все, что в твоих силах, - сказал он. - И помни: как бы ни обернулось дело, тебя никто никогда не посмеет ни в чем упрекнуть.
   Осроний низко поклонился, после чего повернулся и исчез за дверями Красной комнаты. Зоиль последовала за ним. Маниакис успел мельком увидеть Нифону, неподвижно лежавшую на ложе в самом центре комнаты; лицо жены было безвольно расслабленным и смертельно бледным. Рядом с ложем, опустив руки, сокрушенно повесив голову, стоял Филет.
   Зоиль решительно захлопнула за собой дверь, поэтому больше ничего Маниакису разглядеть не удалось.
   Судорожно сжав кулаки, он ждал пронзительного вопля Нифоны, который та должна была испустить, когда нож хирурга вскроет ее чрево. Но так и не дождался. Сперва он почувствовал облегчение, потом его сердце снова упало; молчание жены означало лишь одно: она потеряла сознание и не чувствует боли.
   Он опасался, что ему уже не суждено услышать сквозь двери Красной комнаты никаких иных звуков, кроме торопливых приглушенных голосов Зоиль, Осрония и Филета. А значит, вмешательство хирурга запоздало или оказалось неудачным и ребенок погиб вместе со своей матерью.
   Маниакис попытался представить себе, чем такой исход грозит империи; какие меры придется предпринимать, если его опасения подтвердятся. Голова отказывалась работать. Он попытался принудить себя мыслить здраво, но потерпел полную неудачу. Моя жена умерла, и мой ребенок тоже умер - билось у него в мозгу. Все остальное сейчас не имело никакого значения.
   Прошла целая вечность, которая для остального мира была лишь жалкой пригоршней минут, и сквозь толстые двери Красной комнаты до Автократора донесся пронзительный, негодующий вопль новорожденного. Маниакис даже не сразу догадался, какие именно звуки долетели до его ушей. Он успел убедить себя, что ему уже не суждено их услышать, и теперь его разум отказывался воспринять голос младенца.
   Слегка подавшись к дверям, он застыл на месте и вытянул шею. Его правая рука сама собой очертила у сердца магический знак солнца. Если ребенок жив, то, может, удастся выкарабкаться и Нифоне?
   - Молю тебя, Фос! - беззвучно прошептали его губы.
   Двери открылись. Появившаяся на пороге Зоиль держала в руках крошечный, туго спеленутый в одеяло из шерсти ягненка сверток.
   - Вот твой сын, величайший! - Но вместо радости в глухом от усталости голосе Зоиль звучала глубокая печаль. Ворот ее платья был разорван в знак траура.
   - Нифона? - спросил Маниакис, хотя все и так было ясно.
   По щекам повитухи вдруг быстро-быстро покатились крупные слезы. Она склонила голову:
   - Они.., мы... Мы делали все возможное, чтобы сохранить ее жизнь, величайший. Но даже извлечь дитя живым и здоровым казалось почти невозможным делом... Думаю, нам следует возблагодарить Господа нашего, благого и премудрого, за оказанную им милость. Я была уверена, что у Осрония ничего не выйдет. Я никогда еще не сталкивалась с подобным мастерством.
   - Передай мне мальчика, - попросил Маниакис. Он отогнул край одеяла, чтобы пересчитать пальцы на ручках и ножках младенца, а заодно убедиться, что у него в руках действительно мальчик. Уж в этом-то не могло быть никаких сомнений соответствующие части казались громадными по сравнению с маленьким нежным тельцем.
   - Так и должно быть? - спросил Маниакис, указывая пальцем на предмет своего вопроса.
   - О да, величайший, - ответила Зоиль, радуясь возможности поговорить о младенце, а не об ушедшей из жизни императрице. - Все мальчики появляются на свет именно в таком виде.
   Маниакис подумал, что обычно повитуха, должно быть, сопровождала подобный ответ парочкой непристойных шуток. Но не сегодня, не здесь. Он снова осторожно завернул сына в одеяло. Теперь, как и после проигранной под Аморионом битвы, следовало продолжать начатое, несмотря на понесенный урон.
   - Но почему Филет не смог спасти ее после вмешательства хирурга? - спросил он, пытаясь понять, где допущена ошибка.
   - Вины Филета здесь нет, - ответила Зоиль. - Ведь хирурги вмешиваются, пытаясь извлечь дитя, лишь когда уже не осталось почти никакой надежды спасти жизнь матери. Иногда случаются чудеса, о которых жрецы потом рассказывают в храмах, дабы внушить людям мысль о необходимости бороться до конца, сохраняя в сердцах надежду на милость благого и премудрого. Но в большинстве случаев спасти женщину после вскрытия чрева не удается.
   - Что же мне теперь делать? - спросил Маниакис. Он, конечно же, обращался не к повитухе. Может, Автократор спрашивал совета у самого себя, а может, обращался к Фосу. Но благой и премудрый не спешил спуститься с небес, держа наготове ответы. Если такие ответы существовали, их придется отыскивать самому Маниакису.
   Тем не менее ответила ему именно Зоиль:
   - Ребенок родился. Он совершенно здоров, величайший. Стоило Осронию извлечь его и перерезать пуповину, как дитя сразу порозовело и принялось кричать. Слава Фосу, мальчик чувствует себя хорошо. Ты уже выбрал для него имя?
   - Мы собирались назвать его Ликарием, - ответил Маниакис. - Мы... - Он запнулся. Слово "мы" более ничего не означало.
   По щекам Автократора наконец покатились слезы. Да, возможно, он любил Нифону не столь страстно, как во времена помолвки. Но он заботился о ней, восхищался ее стойкостью и теперь искренне оплакивал потерю, оставившую в его сердце куда большую пустоту, нежели он мог себе представить до сего момента.
   - Мы останемся здесь, дабы подготовить тело к похоронам, величайший, мягко проговорила Зоиль. Маниакис непонимающе кивнул. Теперь у меня есть сын, но больше нет жены - сейчас его разум был в состоянии вместить только эту мысль. Вне всякого сомнения, повитухе уже приходилось видеть мужчин в таком состоянии. - Почему бы тебе снова не взять на руки Ликария, величайший, и не показать мальчика твоим родственникам? - ненавязчиво напомнила она Автократору. - Ведь они так беспокоятся. Их надо как можно скорее известить о случившемся.