Так же, признаюсь, осторожно встретил я и восторги, которые выпали на долю хоккеистов и тренеров сборной год спустя, когда мы выиграли чемпионат мира, а потом и Кубок Канады. То, что простительно восторженным болельщикам, не к лицу специалистам, истинным знатокам спорта.
Хотел бы, чтобы читатель, не слишком искушенный в хоккее, поверил мне, что и после неудачи в Лейк-Плэсиде, и после вызвавшей всеобщее восхищение победы в Кубке Канады я одинаково трезво анализировал итоги турниров, разбирал их тщательно, детально, скрупулезно. Самое интересное для меня и в том, и в другом случае оставалось неизменным – определить новые направления развития нашей игры, найти новые формы работы, чтобы неуклонно следовать курсом, который был проложен той нашей хоккейной командой, которая под руководством Чернышева и Тарасова, добившись девяти побед кряду, создала вполне определенное, славное для нас соотношение сил на международной арене. Стало быть, наше призвание, наш долг – постоянно хотя бы на полшага опережать своих соперников.
Думаю, и нынешний состав сборной СССР, сохраняя верность лучшим традициям старших, вносит свой вклад в укрепление престижа советской школы хоккея. Именно молодые спортсмены, мастера нового призыва смогли справиться с той задачей, о решении которой мечтали их старшие товарищи. Поколение Сергея Капустина и Сергея Макарова, Вячеслава Фетисова и Василия Первухина, Владимира Крутова и Алексея Касатонова, выигравшее Кубок вызова и Кубок Канады, произвело решительную переоценку ценностей в современном хоккее. И если два десятка лет назад сборная Александра Альметова и Вячеслава Старшинова, играя с молодежной командой «Монреаль Канадиенс», усиленной, правда, знаменитым «старичком» вратарем Жаком Плантом и еще пятью взрослыми игроками, уступила дублерам знаменитого клуба НХЛ-1:2, то сегодня и сборная звезд Национальной хоккейной лиги дважды, в решающих, самых престижных матчах, обыграна вчерашними нашими юниорами.
Но работа впереди снова немалая. После побед на чемпионатах мира в 1981-м, потом в 1982-м, затем в 1983 году мы каждый раз начинали все сначала. Ибо если мы довольствуемся уже достигнутым, если творческая мысль тренеров и игроков находится в состоянии застоя, то нас быстро обойдут.
Мы призваны быть людьми беспокойными, может быть, для кого-то даже неудобными, постоянно чем-то досаждающими, портящими настроение. И после победы, громкой, счастливой победы я не хочу, не могу утверждать, что все у нас в порядке.
Чемпионом, как известно, навсегда не становятся. Свое положение в иерархии хоккея мы должны подтверждать и доказывать ежегодно. И потому ежегодно призваны начинать все заново. С самого начала.
КРУГ ЗАБОТ
Управление игрой
Когда конфликт неизбежен
Две прослойки
Сколько кому по силам
Второй тренер
Хотел бы, чтобы читатель, не слишком искушенный в хоккее, поверил мне, что и после неудачи в Лейк-Плэсиде, и после вызвавшей всеобщее восхищение победы в Кубке Канады я одинаково трезво анализировал итоги турниров, разбирал их тщательно, детально, скрупулезно. Самое интересное для меня и в том, и в другом случае оставалось неизменным – определить новые направления развития нашей игры, найти новые формы работы, чтобы неуклонно следовать курсом, который был проложен той нашей хоккейной командой, которая под руководством Чернышева и Тарасова, добившись девяти побед кряду, создала вполне определенное, славное для нас соотношение сил на международной арене. Стало быть, наше призвание, наш долг – постоянно хотя бы на полшага опережать своих соперников.
Думаю, и нынешний состав сборной СССР, сохраняя верность лучшим традициям старших, вносит свой вклад в укрепление престижа советской школы хоккея. Именно молодые спортсмены, мастера нового призыва смогли справиться с той задачей, о решении которой мечтали их старшие товарищи. Поколение Сергея Капустина и Сергея Макарова, Вячеслава Фетисова и Василия Первухина, Владимира Крутова и Алексея Касатонова, выигравшее Кубок вызова и Кубок Канады, произвело решительную переоценку ценностей в современном хоккее. И если два десятка лет назад сборная Александра Альметова и Вячеслава Старшинова, играя с молодежной командой «Монреаль Канадиенс», усиленной, правда, знаменитым «старичком» вратарем Жаком Плантом и еще пятью взрослыми игроками, уступила дублерам знаменитого клуба НХЛ-1:2, то сегодня и сборная звезд Национальной хоккейной лиги дважды, в решающих, самых престижных матчах, обыграна вчерашними нашими юниорами.
Но работа впереди снова немалая. После побед на чемпионатах мира в 1981-м, потом в 1982-м, затем в 1983 году мы каждый раз начинали все сначала. Ибо если мы довольствуемся уже достигнутым, если творческая мысль тренеров и игроков находится в состоянии застоя, то нас быстро обойдут.
Мы призваны быть людьми беспокойными, может быть, для кого-то даже неудобными, постоянно чем-то досаждающими, портящими настроение. И после победы, громкой, счастливой победы я не хочу, не могу утверждать, что все у нас в порядке.
Чемпионом, как известно, навсегда не становятся. Свое положение в иерархии хоккея мы должны подтверждать и доказывать ежегодно. И потому ежегодно призваны начинать все заново. С самого начала.
КРУГ ЗАБОТ
Управление игрой
Тренер постоянно находится в цейтноте. У него недостаточно времени на тщательное обдумывание решений. Он в постоянной спешке.
А в спешке трудно избежать ошибок. Даже многоопытные шахматные гроссмейстеры далеко не всегда избегают в цейтнотной горячке неверных ходов.
Есть много специалистов, прекрасно разбирающихся во всем, что касается хоккея (говорю об этом без малейшего намека на иронию). Они знают, как надо тренироваться, какой состав ставить на матч, как формировать звенья, в каком порядке выпускать их на лед. Эти специалисты точно знают, кто прошел свой пик, с кем пора команде расставаться. Знают, почему и как надо переходить на новую методику тренировок, как изменить тактические схемы игры, какую избрать тактику на сегодняшний матч, а какую – на завтрашний. Одним словом, они знают все, но не могут добиться успеха только по одной причине – у них недостает времени принять верное решение, а оттого недостает и решимости сделать то, что кажется им разумным, перспективным, единственно правильным.
Но и это не главное. Еще важнее другое – ответственность, неизбежно связанная с принятием решения, с выбором.
Одно дело – смотреть со стороны за тем, что происходит в команде, в игре, высказывать полезные, правильные рекомендации и совсем, поверьте, другое – принять решение, если на тебя вместе с этим решением возлагается вся громадная ответственность за судьбу коллектива, за судьбу дела.
Управление игрой, управление командой – это не только умение организовать тренировки, каждый раз интересные для твоих подопечных, не только умение послать на лед в нужный момент нужных игроков. Это и отношения с игроками. С каждым в отдельности и со всем коллективом в целом. Управление игрой, командой – это и отношения с руководством клуба, ведомства. Это, наконец (но не в последнюю очередь), умение проводить в жизнь свои решения. И сиюминутные, даже сиюсекундные, касающиеся этого матча или этого игрового эпизода. И общие, принципиальные, намеченные на перспективу, – может быть, на долгие годы.
А времени нет. И не будет.
Сижу подчас на трибуне, вижу, что мой коллега неправильно ведет матч, не вовремя, с моей точки зрения, меняет хоккеистов, передерживает на скамье запасных то или иное звено. Имея в составе пять полноценных и, более того, едва ли не равноценных пятерок, решает обойтись только тремя (четвертая пятерка появилась на льду, когда сравнять счет было уже очень трудно, если возможно вообще). Вижу очевидные, с моей точки зрения, промахи, но… не тороплюсь делать выводы.
Знаменитая формула «я бы на его месте» в хоккее для тренера не действительна. На «его» месте – просто, на «своем» – неизмеримо сложнее. И сколько я видел тренеров, которые действительно квалифицированно, со знанием дела разбирали ситуацию на поле, в команде, но сами тем не менее, получив команду, действовать столь безошибочно и решительно, как рекомендовали они это коллегам, не могли. Не хватило времени. Не хватило характера.
Владимир Юрзинов, зная меня хорошо, все еще удивляется порой:
– Ну и решительный же ты, сразу отрезал… У тренера, который стоит за бортом, время спрессовано. Он в вечном цейтноте, даже в том матче, когда команда его выигрывает. Ибо и та игра, в которой его команда побеждает вроде бы без труда, стоит немалых усилий и игрокам, и тренерам, ведь и в этом случае тренер не имеет права допустить хотя бы малейшую ошибку. Он призван замечать все нюансы в действиях своих подопечных, чтобы фиксировать просчет, промах, чтобы эти ошибки не повторились завтра, когда соперник будет сильнее и матч труднее.
Наблюдая за игрой со стороны, ты не скован временем, ты можешь спокойно разобраться в том, что происходит на льду, что верно, а что нет. А тому, кто у площадки, лишь секунды отведены для размышления, для принятия решения, и это решение должно быть и правильным по сути, и понятным всем игрокам.
Вспоминаю один игровой эпизод, которому был свидетелем. Тренер дал команду своим хоккеистам, играющим с одним «лишним», смениться. Тренер в общем был прав: его хоккеисты устали. Но в это время шайба была у них, они атаковали в дальней зоне, и форварды, естественно, не услышали распоряжения тренера. Один из нападающих откинул шайбу назад, к границам зоны, но своего защитника там не оказалось: он, услышав команду, поехал меняться. Капитан в пылу схватки, разгоряченный очередной неудачей, что-то зло выкрикнул, и тренер правильно, на мой взгляд, не отреагировал на этот выкрик. Оба были в той ситуации не правы. И тренер, неверно выбравший момент для замены своих игроков, и капитан, не имеющий права грубить тренеру. Но все началось с промашки спортивного наставника, и потому он поступил разумно, отложив разбор ситуации и выяснение отношений до окончания матча.
Тренер мгновенно принимает решение – иногда верное, а иногда и ошибочное. Иной раз и вовсе не принимает никакого решения: не успевает, а потом выясняется, что это – к добру.
Как мы принимаем решения? Каждый по-своему.
Порой – не просчитав все до конца, но сообразуясь с обстановкой, с интуицией. А эта интуитивная оценка не всегда понятна игрокам, да и самому тренеру потом долго приходится разбираться в том, что произошло: порой и он не может объяснить, почему принял это правильное, как оказалось, решение.
А интуиции у одного тренера больше, у другого – меньше, она основана и на природном даре, и на опыте, и на знании хоккея.
Интуиция важна необычайно. И как убеждает меня практика, на чутье, интуицию полагаться необходимо. Если что-то тебе подсказывает поступить так, а не иначе, поступай, даже если не можешь вразумительно объяснить мотивов своего решения.
Вспоминаю трудный матч в Риге, сыгранный осенью 1981 года. Наши ворота защищал Александр Тыжных, вратарь одаренный, интересный, надежный дублер Третьяка. Но в тот день мне не хотелось выставлять его на игру. Сказал об этом Моисееву. Юрий Иванович задал резонный вопрос: «А почему? Ведь его очередь играть». Аргументов у меня не было. Тыжных нас не подводил. Играет надежно, и претензий к нему нет. Послушался совета Юрия Ивановича.
Саша в том матче пропустил семь голов.
И смех, и грех. Но не винить же в этом Моисеева.
Было предчувствие – надо было себе верить.
Но вернемся к разговору о цейтноте, в который постоянно попадает тренер хоккейной команды.
Эта ситуация постоянной нехватки времени касается не только 60 минут, отпущенных на проведение матча, но и организации тренировочного процесса, всей работы в команде. Многие тренеры могут составить прекрасные, всесторонне продуманные планы, выполнение которых подведет хоккеистов к пику формы в нужный момент, но вот выполнить эти планы значительно труднее: не хватает времени, упорства, настойчивости. Не хватает характера, силы воли, чтобы добиться своего.
Для выполнения перспективного плана, определяющего жизнь команды на долгие годы, надо быть не только внутренне глубоко убежденным в его правильности, но и работать систематически, постоянно, творчески. Надо уметь требовать выполнения этого плана. Требовать… Наверное, это самое непростое в работе тренера.
Но что означает для тренера требование неукоснительного выполнения намеченных планов? Не создаются ли при такой требовательности ситуации, которые могут вести к конфликтам? Вряд ли открою секрет, если напомню, что далеко не всегда и далеко не все игроки единодушны в своем желании точно и систематически выполнять все требования, предъявляемые тренером.
Так снова возникает вопрос о дисциплине. Так снова возникают поводы для взаимного недовольства.
В качестве наглядного примера расскажу о своих несложившихся взаимоотношениях с Александром Гусевым и некоторыми другими хоккеистами.
А в спешке трудно избежать ошибок. Даже многоопытные шахматные гроссмейстеры далеко не всегда избегают в цейтнотной горячке неверных ходов.
Есть много специалистов, прекрасно разбирающихся во всем, что касается хоккея (говорю об этом без малейшего намека на иронию). Они знают, как надо тренироваться, какой состав ставить на матч, как формировать звенья, в каком порядке выпускать их на лед. Эти специалисты точно знают, кто прошел свой пик, с кем пора команде расставаться. Знают, почему и как надо переходить на новую методику тренировок, как изменить тактические схемы игры, какую избрать тактику на сегодняшний матч, а какую – на завтрашний. Одним словом, они знают все, но не могут добиться успеха только по одной причине – у них недостает времени принять верное решение, а оттого недостает и решимости сделать то, что кажется им разумным, перспективным, единственно правильным.
Но и это не главное. Еще важнее другое – ответственность, неизбежно связанная с принятием решения, с выбором.
Одно дело – смотреть со стороны за тем, что происходит в команде, в игре, высказывать полезные, правильные рекомендации и совсем, поверьте, другое – принять решение, если на тебя вместе с этим решением возлагается вся громадная ответственность за судьбу коллектива, за судьбу дела.
Управление игрой, управление командой – это не только умение организовать тренировки, каждый раз интересные для твоих подопечных, не только умение послать на лед в нужный момент нужных игроков. Это и отношения с игроками. С каждым в отдельности и со всем коллективом в целом. Управление игрой, командой – это и отношения с руководством клуба, ведомства. Это, наконец (но не в последнюю очередь), умение проводить в жизнь свои решения. И сиюминутные, даже сиюсекундные, касающиеся этого матча или этого игрового эпизода. И общие, принципиальные, намеченные на перспективу, – может быть, на долгие годы.
А времени нет. И не будет.
Сижу подчас на трибуне, вижу, что мой коллега неправильно ведет матч, не вовремя, с моей точки зрения, меняет хоккеистов, передерживает на скамье запасных то или иное звено. Имея в составе пять полноценных и, более того, едва ли не равноценных пятерок, решает обойтись только тремя (четвертая пятерка появилась на льду, когда сравнять счет было уже очень трудно, если возможно вообще). Вижу очевидные, с моей точки зрения, промахи, но… не тороплюсь делать выводы.
Знаменитая формула «я бы на его месте» в хоккее для тренера не действительна. На «его» месте – просто, на «своем» – неизмеримо сложнее. И сколько я видел тренеров, которые действительно квалифицированно, со знанием дела разбирали ситуацию на поле, в команде, но сами тем не менее, получив команду, действовать столь безошибочно и решительно, как рекомендовали они это коллегам, не могли. Не хватило времени. Не хватило характера.
Владимир Юрзинов, зная меня хорошо, все еще удивляется порой:
– Ну и решительный же ты, сразу отрезал… У тренера, который стоит за бортом, время спрессовано. Он в вечном цейтноте, даже в том матче, когда команда его выигрывает. Ибо и та игра, в которой его команда побеждает вроде бы без труда, стоит немалых усилий и игрокам, и тренерам, ведь и в этом случае тренер не имеет права допустить хотя бы малейшую ошибку. Он призван замечать все нюансы в действиях своих подопечных, чтобы фиксировать просчет, промах, чтобы эти ошибки не повторились завтра, когда соперник будет сильнее и матч труднее.
Наблюдая за игрой со стороны, ты не скован временем, ты можешь спокойно разобраться в том, что происходит на льду, что верно, а что нет. А тому, кто у площадки, лишь секунды отведены для размышления, для принятия решения, и это решение должно быть и правильным по сути, и понятным всем игрокам.
Вспоминаю один игровой эпизод, которому был свидетелем. Тренер дал команду своим хоккеистам, играющим с одним «лишним», смениться. Тренер в общем был прав: его хоккеисты устали. Но в это время шайба была у них, они атаковали в дальней зоне, и форварды, естественно, не услышали распоряжения тренера. Один из нападающих откинул шайбу назад, к границам зоны, но своего защитника там не оказалось: он, услышав команду, поехал меняться. Капитан в пылу схватки, разгоряченный очередной неудачей, что-то зло выкрикнул, и тренер правильно, на мой взгляд, не отреагировал на этот выкрик. Оба были в той ситуации не правы. И тренер, неверно выбравший момент для замены своих игроков, и капитан, не имеющий права грубить тренеру. Но все началось с промашки спортивного наставника, и потому он поступил разумно, отложив разбор ситуации и выяснение отношений до окончания матча.
Тренер мгновенно принимает решение – иногда верное, а иногда и ошибочное. Иной раз и вовсе не принимает никакого решения: не успевает, а потом выясняется, что это – к добру.
Как мы принимаем решения? Каждый по-своему.
Порой – не просчитав все до конца, но сообразуясь с обстановкой, с интуицией. А эта интуитивная оценка не всегда понятна игрокам, да и самому тренеру потом долго приходится разбираться в том, что произошло: порой и он не может объяснить, почему принял это правильное, как оказалось, решение.
А интуиции у одного тренера больше, у другого – меньше, она основана и на природном даре, и на опыте, и на знании хоккея.
Интуиция важна необычайно. И как убеждает меня практика, на чутье, интуицию полагаться необходимо. Если что-то тебе подсказывает поступить так, а не иначе, поступай, даже если не можешь вразумительно объяснить мотивов своего решения.
Вспоминаю трудный матч в Риге, сыгранный осенью 1981 года. Наши ворота защищал Александр Тыжных, вратарь одаренный, интересный, надежный дублер Третьяка. Но в тот день мне не хотелось выставлять его на игру. Сказал об этом Моисееву. Юрий Иванович задал резонный вопрос: «А почему? Ведь его очередь играть». Аргументов у меня не было. Тыжных нас не подводил. Играет надежно, и претензий к нему нет. Послушался совета Юрия Ивановича.
Саша в том матче пропустил семь голов.
И смех, и грех. Но не винить же в этом Моисеева.
Было предчувствие – надо было себе верить.
Но вернемся к разговору о цейтноте, в который постоянно попадает тренер хоккейной команды.
Эта ситуация постоянной нехватки времени касается не только 60 минут, отпущенных на проведение матча, но и организации тренировочного процесса, всей работы в команде. Многие тренеры могут составить прекрасные, всесторонне продуманные планы, выполнение которых подведет хоккеистов к пику формы в нужный момент, но вот выполнить эти планы значительно труднее: не хватает времени, упорства, настойчивости. Не хватает характера, силы воли, чтобы добиться своего.
Для выполнения перспективного плана, определяющего жизнь команды на долгие годы, надо быть не только внутренне глубоко убежденным в его правильности, но и работать систематически, постоянно, творчески. Надо уметь требовать выполнения этого плана. Требовать… Наверное, это самое непростое в работе тренера.
Но что означает для тренера требование неукоснительного выполнения намеченных планов? Не создаются ли при такой требовательности ситуации, которые могут вести к конфликтам? Вряд ли открою секрет, если напомню, что далеко не всегда и далеко не все игроки единодушны в своем желании точно и систематически выполнять все требования, предъявляемые тренером.
Так снова возникает вопрос о дисциплине. Так снова возникают поводы для взаимного недовольства.
В качестве наглядного примера расскажу о своих несложившихся взаимоотношениях с Александром Гусевым и некоторыми другими хоккеистами.
Когда конфликт неизбежен
Такие истории не забываются. Они дорого обходятся тренерам.
Команде пришлось расстаться с Александром Гусевым, первоклассным защитником, хотя по уровню своей игры, подготовки он мог бы еще выступать не один сезон. В 1968 году он стал чемпионом СССР впервые, в 1978-м – в восьмой, и последний, раз.
Было тогда Александру 31 год.
Кстати, возраст, по-моему, понятие в спорте весьма относительное. Одному хоккеисту и в двадцать восемь уже не по силам игра в третьем периоде, а Борис Михайлов и в 35 лет, в 1979 году, был куда как хорош, и его справедливо назвали лучшим хоккеистом Европы.
Мне не хотелось бы, чтобы читатель воспринимал Гусева как некое воплощение зла, а поскольку говорилось и писалось о нем более чем достаточно, то боюсь, что у болельщика ЦСКА возник портрет сугубо отрицательного героя. Это не так. Любой человек живет в конкретном времени и в конкретной ситуации, а ото конкретное время, время скольжения Гусева вниз по наклонной плоскости, в истории хоккейной команды ЦСКА пришлось на те годы, когда дисциплина в коллективе была ослаблена. И если тот, кто обладал устойчивым характером и сильной волей, сохранял свое лицо, свой профессиональный уровень и в этих условиях, то менее стойкие не находили внутренних сил удержаться от соблазнов и заставить себя работать столько, сколько требовали интересы дела.
Нарушения в команде в то время, когда предыдущий тренер заканчивал свою работу, а я начинал, не были, пожалуй, чем-то чрезвычайным.
Сейчас, задним числом, могу признаться, что я был поражен увиденным. Меня убеждали, что не стоит выносить сор из избы, напоминали, что в других командах положение дел не лучше: при нынешних высоких требованиях, вчера еще просто немыслимых, психологические срывы не исключены и потому не надо драматизировать ситуацию.
Психологические спады, даже срывы я могу понять и допустить. Но не нарушения дисциплины, ибо не верю я в возможность стабильных успехов той команды, где нет дисциплины, приученности к порядку, к самоконтролю. Кому, какому зрителю интересно смотреть на игроков, действующих после вчерашнего ли, позавчерашнего ли празднества вполсилы? О каком совершенствовании класса, мастерства может идти речь в такой ситуации? До этого ли здесь? Хорошо бы не растерять все, что есть, хотя бы что-то сохранить.
Воспитывать легче, чем перевоспитывать, – эту прописную истину, к сожалению, постоянно вспоминают не только школьные учителя, но и тренеры.
И особенно тяжело работать тем тренерам, кому приходится заниматься со спортсменами избалованными, привыкшими ко всеобщему вниманию.
Конечно, Гусев был первоклассный по своему времени защитник. Не стану его сравнивать ни с Николаем Сологубовым, ни с Вячеславом Фетисовым. Каждый из этих знаменитых игроков обороны – герой своего времени. Но это не означает, что у Александра было право на поблажки.
Не знаю, как и почему все это началось. Знаю, что немало усилий в борьбе с ним за него самого приложили и Тарасов, и Кулагин, и Локтев. Знаю, что и наказывали они его, и на матчи не ставили, и из сборной выводили. И все впустую. Не смог ничего сделать и я.
Думаю, что парня упустили в молодости, если не в юности.
Может быть, помогла бы ему резкая встряска в молодые годы, на первых порах подключения его в команду мастеров, не знаю. Как не знаю, почему и когда сам Александр махнул на себя рукой. Знаю только – из рассказов Валерия Харламова и других наших спортсменов – что на каком-то этапе Гусев решил в корне перестроиться, говорил, что отныне, с рождением ребенка, непременно начнет новую жизнь. Увы, не получилось. Благим этим намерениям не суждено было сбыться, и наш клуб, наш хоккей утратил одного из самых одаренных спортсменов.
Он потом попробовал еще поиграть в ленинградском СКА, но и там ничего не получилось.
Гусев сам раньше срока проводил себя из большого спорта.
К счастью, дойдя до критического предела, Александр встряхнулся. Остановился. Судя по всему, задумался наконец о своей судьбе.
Сумел поступить учиться. Я подписал его рапорт, поскольку верил, что должен Гусев осознать всю опасность прежней своей жизненной линии. Учится Александр в Ленинграде, в институте имени Лесгафта. Играет за институт. Когда наша команда приезжает на матчи в Ленинград, Гусев непременно бывает на этих играх. Приходит в команду, в раздевалку, непременно подойдет поговорить с тренерами, со мной. Гусев понял, что я был прав. Решительные действия тренера не толкнули его на худшее, но, напротив, помогли выпрямиться. Я искренне рад этой перемене.
Борис Александров, заигравший в ЦСКА в середине 70-х годов, моложе Гусева на восемь лет. И он не смог отказаться от соблазнов, не сумел бороться с собой, измениться.
Об истории этого форварда, так много обещавшего в год дебюта в ЦСКА, я продолжу рассказ чуть дальше, а сейчас небольшое отступление.
Я назвал два имени, но истины ради должен оговориться, что не только с этими хоккеистами тренерам ЦСКА и сборной СССР пришлось вести борьбу.
Я вспоминал уже, что команда определенное время играла только полтора периода, а затем, используя более высокий класс, старалась только удерживать счет. Чем объяснялась эта «экономия» сил? Не только тем, что не все хоккеисты успевали во время предсезонных сборов заложить солидный фундамент атлетизма, на котором потом возводится прочное здание мастерства. Но и тем, что фундамент этот подрывался, расшатывался в результате нарушений режима.
Произошла остановка, команда перестала расти, хотя запас мастерства и присутствие великолепных игроков позволяли по-прежнему удерживать звание чемпиона страны, благо другие ведущие клубы пока еще на чемпионский титул и не замахивались.
О Борисе Александрове заговорили рано. Авансов ему было выдано столько, что их могло бы хватить на целую команду. О нем говорили как о явлении в хоккее.
Борис был действительно самобытным спортсменом. Но он не сумел справиться с быстро пришедшей к нему известностью. Не прошел испытания «медными трубами», не одолел искусов, связанных с популярностью и успехами. Александров неверно оценил свое место в спорте, свою роль в команде, поддержку тренеров и партнеров.
Начав работать с командой, вплотную познакомившись с хоккеистами, я увидел, что Борис – парень, безусловно, одаренный, талантливый, но уж очень избалованный и не то что капризный, скорее, просто вздорный. Боюсь, что уже таким он попал в ЦСКА.
Я поразился, услышав, как плохо отзывались о нем хоккеисты. Иногда ложно понимаемое товарищество побуждает спортсменов защищать своего провинившегося партнера, но здесь все, к сожалению, было проще: команда не пожалела Бориса и рассталась с ним без особых, прямо скажем, огорчений. Знаю, что хоккеисты без подсказок тренеров пытались что-то объяснить Александрову, спорили, ругались с ним, причем воевали с ним игроки с разными взглядами и темпераментами, разного возраста. Предлагали отчислить Бориса из команды и Анатолий Фирсов, и Геннадий Цыганков.
В лучшие годы Александрову были свойственны необычная обводка, смелость, игровая сметка. Его напористость и удачливость бросались в глаза. Впрочем, в глаза бросались и его грубость, хамство, откровенная неприязнь к соперникам, о чем писала в критическом материале об Александрове газета «Советский спорт». Но ему все прощали: верили в талант, верили в то, что хоккеист изменится. А кончилось тем, что уже никакие авторитеты – ни тренеры, ни руководители клуба – не значили для Александрова ничего. Все списывалось на его юность и одаренность, хотя давно пора было ему повзрослеть. Ведь Александров играл и в сборной. Его опекали, тянули Владимир Викулов и Виктор Жлуктов. В 1976 году, в Инсбруке, Александров стал олимпийским чемпионом.
Дисциплины для Бориса не существовало. Я наказывал его уже не раз и по-разному: снимал с игры, выводил из состава до конца сезона. Он каялся, просил простить его в последний раз. Прощали, но все опять начиналось сначала. Когда я вывел его на три месяца из команды, он должен был тренироваться с молодежным коллективом. Но Александров, и занимаясь с юношами, вел себя так же. И в то же время ходил к начальству, заверял, что все понял, что начнет новую жизнь. Руководство уговаривало меня попробовать еще раз. Пробовал, проявляя слабость, но…
Решил перевести Александрова в другую армейскую команду, значительно ниже рангом. Я надеялся, что он поймет, наконец, что далее так продолжаться не может. Увидит, что ему надо зарабатывать возможность снова попасть в ведущий клуб страны. А если будет тренироваться по-настоящему, если захочет вернуться к нам, если сумеет правильно оценить свое место в спорте, свою роль в команде, то мы вернем Александрова в ЦСКА.
Не вышло. И в СКА Александров по-прежнему продолжал куролесить.
Думаю, медвежью услугу оказали тренеры «Спартака» Борису. Они уговорили его демобилизоваться, вернули в Москву. Пригласили в популярнейший московский клуб.
Как игрок Александров ничего не дал новой для него команде. Как личность утратил многое, в частности возможность пересмотреть свою жизнь. Ведь ему снова дали понять, что хоккей без него не обойдется.
Подумали о сиюминутных интересах «Спартака» (хотя я убежден, что Александров и этой команде принес не столько пользы, сколько вреда, ибо и там продолжал вести себя по-прежнему), но не подумали о том, что человек, которому уже под тридцать, загублен.
Тренеры мучались с Борисом и в «Спартаке», переводили из одного звена в другое, но с ком бы Александров ни выходил на лед, пользы принести он уже не мог.
Остались только воспоминания о былом таланте да репутация, отнюдь не украшающая спортсмена.
Но и в «Спартаке» тоже возиться с ним бесконечно не могли.
Ведь и здесь Александров не являлся на занятия, на тренировки, на игру, игнорировал требования тренера.
Его отчислили и из «Спартака».
Команде пришлось расстаться с Александром Гусевым, первоклассным защитником, хотя по уровню своей игры, подготовки он мог бы еще выступать не один сезон. В 1968 году он стал чемпионом СССР впервые, в 1978-м – в восьмой, и последний, раз.
Было тогда Александру 31 год.
Кстати, возраст, по-моему, понятие в спорте весьма относительное. Одному хоккеисту и в двадцать восемь уже не по силам игра в третьем периоде, а Борис Михайлов и в 35 лет, в 1979 году, был куда как хорош, и его справедливо назвали лучшим хоккеистом Европы.
Мне не хотелось бы, чтобы читатель воспринимал Гусева как некое воплощение зла, а поскольку говорилось и писалось о нем более чем достаточно, то боюсь, что у болельщика ЦСКА возник портрет сугубо отрицательного героя. Это не так. Любой человек живет в конкретном времени и в конкретной ситуации, а ото конкретное время, время скольжения Гусева вниз по наклонной плоскости, в истории хоккейной команды ЦСКА пришлось на те годы, когда дисциплина в коллективе была ослаблена. И если тот, кто обладал устойчивым характером и сильной волей, сохранял свое лицо, свой профессиональный уровень и в этих условиях, то менее стойкие не находили внутренних сил удержаться от соблазнов и заставить себя работать столько, сколько требовали интересы дела.
Нарушения в команде в то время, когда предыдущий тренер заканчивал свою работу, а я начинал, не были, пожалуй, чем-то чрезвычайным.
Сейчас, задним числом, могу признаться, что я был поражен увиденным. Меня убеждали, что не стоит выносить сор из избы, напоминали, что в других командах положение дел не лучше: при нынешних высоких требованиях, вчера еще просто немыслимых, психологические срывы не исключены и потому не надо драматизировать ситуацию.
Психологические спады, даже срывы я могу понять и допустить. Но не нарушения дисциплины, ибо не верю я в возможность стабильных успехов той команды, где нет дисциплины, приученности к порядку, к самоконтролю. Кому, какому зрителю интересно смотреть на игроков, действующих после вчерашнего ли, позавчерашнего ли празднества вполсилы? О каком совершенствовании класса, мастерства может идти речь в такой ситуации? До этого ли здесь? Хорошо бы не растерять все, что есть, хотя бы что-то сохранить.
Воспитывать легче, чем перевоспитывать, – эту прописную истину, к сожалению, постоянно вспоминают не только школьные учителя, но и тренеры.
И особенно тяжело работать тем тренерам, кому приходится заниматься со спортсменами избалованными, привыкшими ко всеобщему вниманию.
Конечно, Гусев был первоклассный по своему времени защитник. Не стану его сравнивать ни с Николаем Сологубовым, ни с Вячеславом Фетисовым. Каждый из этих знаменитых игроков обороны – герой своего времени. Но это не означает, что у Александра было право на поблажки.
Не знаю, как и почему все это началось. Знаю, что немало усилий в борьбе с ним за него самого приложили и Тарасов, и Кулагин, и Локтев. Знаю, что и наказывали они его, и на матчи не ставили, и из сборной выводили. И все впустую. Не смог ничего сделать и я.
Думаю, что парня упустили в молодости, если не в юности.
Может быть, помогла бы ему резкая встряска в молодые годы, на первых порах подключения его в команду мастеров, не знаю. Как не знаю, почему и когда сам Александр махнул на себя рукой. Знаю только – из рассказов Валерия Харламова и других наших спортсменов – что на каком-то этапе Гусев решил в корне перестроиться, говорил, что отныне, с рождением ребенка, непременно начнет новую жизнь. Увы, не получилось. Благим этим намерениям не суждено было сбыться, и наш клуб, наш хоккей утратил одного из самых одаренных спортсменов.
Он потом попробовал еще поиграть в ленинградском СКА, но и там ничего не получилось.
Гусев сам раньше срока проводил себя из большого спорта.
К счастью, дойдя до критического предела, Александр встряхнулся. Остановился. Судя по всему, задумался наконец о своей судьбе.
Сумел поступить учиться. Я подписал его рапорт, поскольку верил, что должен Гусев осознать всю опасность прежней своей жизненной линии. Учится Александр в Ленинграде, в институте имени Лесгафта. Играет за институт. Когда наша команда приезжает на матчи в Ленинград, Гусев непременно бывает на этих играх. Приходит в команду, в раздевалку, непременно подойдет поговорить с тренерами, со мной. Гусев понял, что я был прав. Решительные действия тренера не толкнули его на худшее, но, напротив, помогли выпрямиться. Я искренне рад этой перемене.
Борис Александров, заигравший в ЦСКА в середине 70-х годов, моложе Гусева на восемь лет. И он не смог отказаться от соблазнов, не сумел бороться с собой, измениться.
Об истории этого форварда, так много обещавшего в год дебюта в ЦСКА, я продолжу рассказ чуть дальше, а сейчас небольшое отступление.
Я назвал два имени, но истины ради должен оговориться, что не только с этими хоккеистами тренерам ЦСКА и сборной СССР пришлось вести борьбу.
Я вспоминал уже, что команда определенное время играла только полтора периода, а затем, используя более высокий класс, старалась только удерживать счет. Чем объяснялась эта «экономия» сил? Не только тем, что не все хоккеисты успевали во время предсезонных сборов заложить солидный фундамент атлетизма, на котором потом возводится прочное здание мастерства. Но и тем, что фундамент этот подрывался, расшатывался в результате нарушений режима.
Произошла остановка, команда перестала расти, хотя запас мастерства и присутствие великолепных игроков позволяли по-прежнему удерживать звание чемпиона страны, благо другие ведущие клубы пока еще на чемпионский титул и не замахивались.
О Борисе Александрове заговорили рано. Авансов ему было выдано столько, что их могло бы хватить на целую команду. О нем говорили как о явлении в хоккее.
Борис был действительно самобытным спортсменом. Но он не сумел справиться с быстро пришедшей к нему известностью. Не прошел испытания «медными трубами», не одолел искусов, связанных с популярностью и успехами. Александров неверно оценил свое место в спорте, свою роль в команде, поддержку тренеров и партнеров.
Начав работать с командой, вплотную познакомившись с хоккеистами, я увидел, что Борис – парень, безусловно, одаренный, талантливый, но уж очень избалованный и не то что капризный, скорее, просто вздорный. Боюсь, что уже таким он попал в ЦСКА.
Я поразился, услышав, как плохо отзывались о нем хоккеисты. Иногда ложно понимаемое товарищество побуждает спортсменов защищать своего провинившегося партнера, но здесь все, к сожалению, было проще: команда не пожалела Бориса и рассталась с ним без особых, прямо скажем, огорчений. Знаю, что хоккеисты без подсказок тренеров пытались что-то объяснить Александрову, спорили, ругались с ним, причем воевали с ним игроки с разными взглядами и темпераментами, разного возраста. Предлагали отчислить Бориса из команды и Анатолий Фирсов, и Геннадий Цыганков.
В лучшие годы Александрову были свойственны необычная обводка, смелость, игровая сметка. Его напористость и удачливость бросались в глаза. Впрочем, в глаза бросались и его грубость, хамство, откровенная неприязнь к соперникам, о чем писала в критическом материале об Александрове газета «Советский спорт». Но ему все прощали: верили в талант, верили в то, что хоккеист изменится. А кончилось тем, что уже никакие авторитеты – ни тренеры, ни руководители клуба – не значили для Александрова ничего. Все списывалось на его юность и одаренность, хотя давно пора было ему повзрослеть. Ведь Александров играл и в сборной. Его опекали, тянули Владимир Викулов и Виктор Жлуктов. В 1976 году, в Инсбруке, Александров стал олимпийским чемпионом.
Дисциплины для Бориса не существовало. Я наказывал его уже не раз и по-разному: снимал с игры, выводил из состава до конца сезона. Он каялся, просил простить его в последний раз. Прощали, но все опять начиналось сначала. Когда я вывел его на три месяца из команды, он должен был тренироваться с молодежным коллективом. Но Александров, и занимаясь с юношами, вел себя так же. И в то же время ходил к начальству, заверял, что все понял, что начнет новую жизнь. Руководство уговаривало меня попробовать еще раз. Пробовал, проявляя слабость, но…
Решил перевести Александрова в другую армейскую команду, значительно ниже рангом. Я надеялся, что он поймет, наконец, что далее так продолжаться не может. Увидит, что ему надо зарабатывать возможность снова попасть в ведущий клуб страны. А если будет тренироваться по-настоящему, если захочет вернуться к нам, если сумеет правильно оценить свое место в спорте, свою роль в команде, то мы вернем Александрова в ЦСКА.
Не вышло. И в СКА Александров по-прежнему продолжал куролесить.
Думаю, медвежью услугу оказали тренеры «Спартака» Борису. Они уговорили его демобилизоваться, вернули в Москву. Пригласили в популярнейший московский клуб.
Как игрок Александров ничего не дал новой для него команде. Как личность утратил многое, в частности возможность пересмотреть свою жизнь. Ведь ему снова дали понять, что хоккей без него не обойдется.
Подумали о сиюминутных интересах «Спартака» (хотя я убежден, что Александров и этой команде принес не столько пользы, сколько вреда, ибо и там продолжал вести себя по-прежнему), но не подумали о том, что человек, которому уже под тридцать, загублен.
Тренеры мучались с Борисом и в «Спартаке», переводили из одного звена в другое, но с ком бы Александров ни выходил на лед, пользы принести он уже не мог.
Остались только воспоминания о былом таланте да репутация, отнюдь не украшающая спортсмена.
Но и в «Спартаке» тоже возиться с ним бесконечно не могли.
Ведь и здесь Александров не являлся на занятия, на тренировки, на игру, игнорировал требования тренера.
Его отчислили и из «Спартака».
Две прослойки
Заботы тренера бесконечны.
Проблемы возникают одна за другой, и каждую надо решать сейчас же, немедленно.
А всякая проблема – это люди, взаимоотношения в коллективе.
В ЦСКА, когда я принял команду, были две группы хоккеистов. Лидеры, игроки сборной, с одной стороны, а с другой – те спортсмены, кого не приглашали в сборные команды страны: ни в первую, ни во вторую. К этой второй группе относились такие, например, хоккеисты, как Вячеслав Анисин, Александр Волчков, Алексей Волченков, Сергей Гимаев, Александр Лобанов.
Все эти мастера могли в то время, по моему мнению, подтянуться по уровню игры к лидерам. Задатки, возможности каждого из них, несомненно, позволяли тренерам ставить перед ними задачи любой трудности.
Увидев это, я пришел к мысли, что перед этими хоккеистами могут и должны быть поставлены определенные цели. Они могут и должны быть впереди всех соперников из других клубов. Пусть они здесь, в ЦСКА, не первые (а многие ли вообще хоккеисты могли соперничать с Харламовым или Михайловым, Викуловым или Лутченко, и не только у нас, но и за рубежом?), но они могут быть лучшими среди остальных хоккеистов.
К сожалению, наши мастера внутренне не были нацелены па это, они смирились со вторыми ролями и не стремились к постоянному совершенствованию своего мастерства, к труду неустанному, не знающему выходных, тем более что золотые медали в чемпионате страны они получали точно такие же, как, скажем, Владислав Третьяк.
Мы вправе были требовать от них игры более высокого класса, иначе… Иначе надо уступать места другим, тем, кто мечтает играть за ЦСКА, играть и постоянно расти.
Проблемы возникают одна за другой, и каждую надо решать сейчас же, немедленно.
А всякая проблема – это люди, взаимоотношения в коллективе.
В ЦСКА, когда я принял команду, были две группы хоккеистов. Лидеры, игроки сборной, с одной стороны, а с другой – те спортсмены, кого не приглашали в сборные команды страны: ни в первую, ни во вторую. К этой второй группе относились такие, например, хоккеисты, как Вячеслав Анисин, Александр Волчков, Алексей Волченков, Сергей Гимаев, Александр Лобанов.
Все эти мастера могли в то время, по моему мнению, подтянуться по уровню игры к лидерам. Задатки, возможности каждого из них, несомненно, позволяли тренерам ставить перед ними задачи любой трудности.
Увидев это, я пришел к мысли, что перед этими хоккеистами могут и должны быть поставлены определенные цели. Они могут и должны быть впереди всех соперников из других клубов. Пусть они здесь, в ЦСКА, не первые (а многие ли вообще хоккеисты могли соперничать с Харламовым или Михайловым, Викуловым или Лутченко, и не только у нас, но и за рубежом?), но они могут быть лучшими среди остальных хоккеистов.
К сожалению, наши мастера внутренне не были нацелены па это, они смирились со вторыми ролями и не стремились к постоянному совершенствованию своего мастерства, к труду неустанному, не знающему выходных, тем более что золотые медали в чемпионате страны они получали точно такие же, как, скажем, Владислав Третьяк.
Мы вправе были требовать от них игры более высокого класса, иначе… Иначе надо уступать места другим, тем, кто мечтает играть за ЦСКА, играть и постоянно расти.
Сколько кому по силам
Другая проблема, касающаяся отношений в команде.
Защитники Ирек Гимаев и Сергей Бабинов – известные мастера. Чемпионы мира. Игроки основного состава сборной Советского Союза.
Этим хоккеистам в нашей команде очень трудно в психологическом плане. По одной только причине: им хочется ни в чем не уступать своим более молодым партнерам Фетисову и Касатонову. А силы, а мастерство не те. Ирек и Сергей хороши, но их коллеги еще сильнее. Это реальность, это понятно при взгляде со стороны, но с этим не хочется мириться тому, кто рядом с Фетисовым и Касатоновым. И оттого возникает периодически соблазн: а почему бы не попробовать проверить себя? Чем я хуже? Может, и у меня теперь получится.
Так случается нередко. Тот или иной хоккеист может сыграть плохо только потому, что переоценивает свои силы. Не будем ругать этого хоккеиста. В определении качества своей игры всегда трудно дать себе объективную оценку.
Если смотреть на вещи трезво, надо, к сожалению, признать, что Ирек не может себе позволить то, что позволяют его более молодые партнеры. Сила Ирека – в строгих действиях, соизмеряемых и с ситуацией, и со своими возможностями. Рациональная игра – основа успехов Гимаева. Он не обладает такими могучими физическими, скоростными данными, искусством силовой борьбы, как его товарищи по обороне. В этом Ирек на поле уступает, но, переоценивая себя, он иногда снова и снова устремляется вперед и «проваливается» вновь и вновь. Команду за его авантюры наказывают голами, и я вынужден снимать защитника с игры.
Жаль! И ему обидно, и нам не хочется его обижать. Хоккеист он очень хороший.
Защитники Ирек Гимаев и Сергей Бабинов – известные мастера. Чемпионы мира. Игроки основного состава сборной Советского Союза.
Этим хоккеистам в нашей команде очень трудно в психологическом плане. По одной только причине: им хочется ни в чем не уступать своим более молодым партнерам Фетисову и Касатонову. А силы, а мастерство не те. Ирек и Сергей хороши, но их коллеги еще сильнее. Это реальность, это понятно при взгляде со стороны, но с этим не хочется мириться тому, кто рядом с Фетисовым и Касатоновым. И оттого возникает периодически соблазн: а почему бы не попробовать проверить себя? Чем я хуже? Может, и у меня теперь получится.
Так случается нередко. Тот или иной хоккеист может сыграть плохо только потому, что переоценивает свои силы. Не будем ругать этого хоккеиста. В определении качества своей игры всегда трудно дать себе объективную оценку.
Если смотреть на вещи трезво, надо, к сожалению, признать, что Ирек не может себе позволить то, что позволяют его более молодые партнеры. Сила Ирека – в строгих действиях, соизмеряемых и с ситуацией, и со своими возможностями. Рациональная игра – основа успехов Гимаева. Он не обладает такими могучими физическими, скоростными данными, искусством силовой борьбы, как его товарищи по обороне. В этом Ирек на поле уступает, но, переоценивая себя, он иногда снова и снова устремляется вперед и «проваливается» вновь и вновь. Команду за его авантюры наказывают голами, и я вынужден снимать защитника с игры.
Жаль! И ему обидно, и нам не хочется его обижать. Хоккеист он очень хороший.
Второй тренер
Еще одна чрезвычайно интересная и сложная проблема – взаимоотношения тренеров в команде. Друзья и соратники, преследующие общую цель, – так я представляю себе сотрудничество тренеров. Иного положения, иных отношений быть не может. По крайней мере, не должно.
Плохо, если тренер, возглавляющий команду, ревнует ее к своему помощнику. Еще хуже, если он не доверяет помощнику, опасается его. Но, с другой стороны, так же плохо, если второй тренер мечтает, как бы подсидеть коллегу и занять его место.
Работая тренером вот уже два десятка лет, я неизменно старался найти верные отношения со своими помощниками. Ибо хорошо помнил свое сложное и порой неясное, пожалуй, даже неловкое положение в должности второго тренера в московском «Динамо».
Многое старался я перенять у Аркадия Ивановича Чернышева, когда был его помощником, – присматривался к его работе, прислушивался к замечаниям многоопытного тренера. Единственное – но и существенное! – неудобство моего положения заключалось в том, что я не знал как следует, что мне нужно делать, за что браться, за что отвечать. Ведь это была новая для меня работа. Правда, определенная самостоятельность появлялась в те сравнительно редкие моменты, когда старший тренер динамовцев работал со сборной страны.
Не могу, однако, сказать, что у меня была вторая роль в команде. Роли, пожалуй, не было никакой. Но положение стало значительно более неопределенным, когда в команду на должность тренера пригласили еще и Юрия Волкова. В «Динамо» оказалось два помощника старшего тренера, причем разделения обязанностей или функций не было решительно никакого. И вообще круг наших забот очерчен не был.
Плохо, если тренер, возглавляющий команду, ревнует ее к своему помощнику. Еще хуже, если он не доверяет помощнику, опасается его. Но, с другой стороны, так же плохо, если второй тренер мечтает, как бы подсидеть коллегу и занять его место.
Работая тренером вот уже два десятка лет, я неизменно старался найти верные отношения со своими помощниками. Ибо хорошо помнил свое сложное и порой неясное, пожалуй, даже неловкое положение в должности второго тренера в московском «Динамо».
Многое старался я перенять у Аркадия Ивановича Чернышева, когда был его помощником, – присматривался к его работе, прислушивался к замечаниям многоопытного тренера. Единственное – но и существенное! – неудобство моего положения заключалось в том, что я не знал как следует, что мне нужно делать, за что браться, за что отвечать. Ведь это была новая для меня работа. Правда, определенная самостоятельность появлялась в те сравнительно редкие моменты, когда старший тренер динамовцев работал со сборной страны.
Не могу, однако, сказать, что у меня была вторая роль в команде. Роли, пожалуй, не было никакой. Но положение стало значительно более неопределенным, когда в команду на должность тренера пригласили еще и Юрия Волкова. В «Динамо» оказалось два помощника старшего тренера, причем разделения обязанностей или функций не было решительно никакого. И вообще круг наших забот очерчен не был.