— Что???
   — Все, тщщ командир, связи нет. Забито все!
   Да уж, когда на одной частоте орут десять глоток, в наушниках только такое бурление, будто толстый бетон тупым сверлом.
   — Обе полный! — орет старлей, — ноль на румб!
   И закипает пена у бортов, и ломится катер в ночь на тридцати узлах, строго на север, готовясь сотворить нужное и справедливое дело...
   — Сань, Сань, Сашка, блин, — громко шепчет мичман, — так мы куда, а?
   — У меня капитан выходит, Петрович! Мне этот нарушитель во как нужен!
   — Сань, — почти плачет Петрович, — а мы где, а?
   — Да вот, вот — старлей Сашка слетает в рубку, хватает карандаш и включает свет над картой, — вот... а-а-а-а... о-оо-о-о... ёпа мать! Стоп! Обе стоп! Лево руля! На обратный курс! Радист! Не отвечать на вызов! Обе вперед! Полный! — и опять выскакивает наверх, в кромешную летнюю ночь, Петрович за ним. «Щас, блядь, за нами гонятся минимум три корабля», — вещественно выскочило из командирской головы, повисло в воздухе и рассыпалось, потускнев...
   А на светящемся в ночи ГКП буксира на приколе, где операторствует флагманский химик, разворачивается в это время битва титанов: опер кричит то в трубку ВПС (это такой телефон для дураков и военных, с кнопочкой на трубке: нажал — говори, отпустил — слушай) командирам в море, то в микрофон «каштана» дежурному по связи палубой ниже:
   — Ты мне докладывай постоянно по цели этой! Каждые десять секунд! Прием!
   — Уходит цель! Уходит! Прием!
   — ДС! Связь с 709-м, срочно!
   — Нету связи!
   — Я тя щас урою!
   — Нету, ну не отвечает он!
   В эфире:
   — Свирель-45, я Бриз-01, Прием! Всем молчать! Всем ЩРЖ!(это и значит: «Всем молчать!») Свирель, Свирель, Свирель-Свиристель...
   Тишина.
   — Да говорю, нету его!
   — Волна-12, я Бриз-01, что цель?
   — Я Волна-12, цель пересекла линию границы и уходит, уходит! Нет, остановилась! Идет обратно!
   — О-о-о-о-й-ё-о-о!!!! Вот так и меня утром — туда и обратно... И если бы только комбриг... — причитает оперативный Эф-Ха (ха-ха), но сквозь рыдания изнутри прорывается служба:
   — Дэ-ээ-ссс! Немедленно передавай 304-му и 101-му: нарушителя задержать и конвоировать в базу. Вдвоем!
   — Есть!
   — И где, мля, 709-й?
   Вопрос повисает в воздухе.
   А на пограничном катере номер 709, полным ходом, как вы понимаете, возвращающемся из-за границы, в люке моторного отсека появляется вахтенный моторист — стриженная голова в наушниках, и с любопытством разглядывает две кучки огней — два пограничных корабля, пролетающие справа и слева мимо на встречных курсах. А всякие люди слушают эфир:
   — Сашок, где эта «пятнашка»? И вообще, какого хера мы за тебя бегать должны, а?? — раздаются посреди невнятного ночного бормотания 16-го канала голоса командиров кораблей. — И где твой радист?
   — У меня ничего не работает, ни радио, ни локация!! Буду ремонтироваться на позиции!! — нагло врет старлей Сашка, исчезая в бурунах за кормой «старших братьев». — Нарушителя не обнаружил!
   А корабли до утра отрабатывали всякие тактические приемы поиска по букварям, пытаясь обнаружить «неопознанную среднюю надводную цель — нарушителя границы», и лишь с рассветом вернулись в свои районы, клюя носами и площадно матеря радиометристов островных постов и их визуальные глюки.
   Через полгода, похрустывая снежком, пришел протест от финской береговой охраны — как положено, по каким-то хитрым каналам МИДа Мол, такого-то числа во столько-то в такой-то точке имело место нарушение морской границы и углубление во внутренние воды Финляндии на столько-то миль такого-то пограничного корабля, с последующим позорным бегством. Так что следите, мол, за своими действиями.
   Причем все данные, вплоть до марки спиртного, употребленного тогда Санькой с Петровичем, абсолютно соответствовали истине.
   Комбриг созвал штаб:
   — Журнал давай... тэ-экс, что у нас тащилось по участку в означенное в документе время?..
   — Вот, товарищ командир, МБ-155 и два «Волго-Балта», этот и вот этот...
   — Так. Пиши: с предоставленными данными не согласен. В свою очередь, штаб соединения обладает неопровержимыми доказательствами того, что данное нарушение финской границы произведено судном, э-э, ну пусть будет МБ-155, Балтийского морского пароходства. Своевременное реагирование по факту нарушения в указанное время не произведено вследствие аварии машин на ПСКР-101, в районе службы которого произошло нарушение. Если от нас потребуется по данному факту вставить, скажем, в очко указанного пароходства, э-э-э, Царь-пушку, мы с удовольствием выполним данное указание. Последнее предложение тоже написал? Ну-ну.
   Все сидели, и только Сашка, виновато помалкивая, торчал почти «смирно» у стола. Сашка, теперь уже помощник командира корабля. И капитан-лейтенант.
 

ТУМАН

   Туман. Боже мой, какой туман. Руку вытянул — кисть не видно. Как в сметану. Сейчас. Сейчас это закончится. Потому что в рубке зашипел ВПС и пора возвращаться. Нырять в открытый люк, в тонкое пение ГКП, внутрь моего корабля. Маленького, крохотного, микроскопического на выгнутой спине бескрайнего Тихого Океана.
   Мой кораблик стоит на якоре в бухточке напротив длинного мыса, на этом мысу торчит застава, а с другой стороны нагло воруют крабов японцы, две «кавасачки», и застава вот сейчас дает наводку...
   А я — командир пограничного корабля. Командир обычно не пишет дневников. Командир командует. А если писать, получаются в основном панегирики, и с этим у меня зам справляется хорошо, он спец просто. Неплохой мужик, наверно потому, что старый — на пять лет старше меня, древний такой капитан.
   Флот к замам относится плохо, армия еще хуже, а у нас... даже не знаю. Большинство, конечно, уроды. Начальство — однозначно. А вот корабельные вроде ничего. Наверное потому, что в лучшие времена офицеров по штату пять человек, и зам — один из них, и ему ничего другого не остается, как быть сначала офицером и членом экипажа, а уже потом членом... замом, то есть.
   Вообще же, морчасти — царство штурманов и механиков. У меня в экипаже по штату — три штурмана: я, пом (он же КБЧ-2, 3 и начальник СлХ) и собственно штурман, он же КБЧ-4, 7. Три поколения выпускников Каспийского командного «зыха» (или «цыха»?). Так вот и растем: штурман-помкомандир. Дальше? Дальше на берегу. Если повезет.
   А еще есть уже упомянутый зам. И еще мех. И все. Офицеры кончились.
   А ведь летом на границу ходим по двое-трое: командир, мех и кто-то из остальных. Так что я уже давно не умею глубоко спать. Разучился.
   Мне удается командовать негромко. Просто терпение. Не только когда сразу не понимают и ты повторяешь много-много раз, но и когда кому-то голову откручиваешь, а этот кто-то кричит. Ему плохо. А ты все равно крутишь. Терпение — основное измерение доведенных до конца дел. Это, собственно, и все, что нужно командиру.
   Кто что за это теряет. Сон, нервы, сердце, потенция, седина, экзема и т.п...
   Знаете, что я отдаю? Дыхание. Свободные потоки воздуха через легкие. Они бывают изредка, ночами, наверху, когда мне удается не отвечать. Не нести ответственность. Никого не подгонять под эту ответственность. Просто быть. Но и там тусклый репитер ГКУ и три зеленых огонька телеграфа начеку: поплавки. Ответственности. Так что почти все время дышишь по внутренней команде: «Вдох-выдох». Вдох. Стоп. Аккуратный выдох. Это — шиза, но она у нас в порядке вещей, а значит, служебная необходимость. Нормальные люди в русских морях давно перевелись, если вообще когда-либо были.
   Все. Больше ждать нельзя. Мне лично эти японцы ничего плохого не сделали, но есть игра. Есть правила. И еще есть туман. Он — и рамки, и условия, и моя возможность выиграть. Боюсь, единственная: все остальные козырья — в широких рукавах японских штормовок.
   Здесь хороший грунт. Неужели я приду с границы с обоими якорями? Мех говорит, что левой машине не пойдет режим полного хода. Это значит, что больше тридцати узлов мне не видать. Это не есть гут, но это чуть позже. А сейчас — только средний главный двигатель, восемьсот оборотов.
   — Средняя вперед, — я слышу свой голос, как в комнате для звукозаписи. Форштевень, скулы, надстройка, стекла ГКП, мачта с крутящимся лопухом МР-220, я, сигнальщик, рулевой и старшина ЭМК толкаем перед собой плотную завесу тумана на скорости 10 узлов. Предел управляемости моего кораблика, бака которого я не вижу. Вижу я рога носовой артустановки, плавно тонущие в молоке. Прямо по курсу. Прямо по морде. Бортовые машины. Тысяча двести. Тысяча восемьсот.
   24 узла. Управление с ГКП. Возня на катер-балках, помощник запихивает патрон в сигнальный пистолет.
   Волна — глухое «бу-бух» в днище висящего катера. Пом и бойцы в катере хватаются за все подряд. Три стоп. Катер сразу же заводится — нежный поцелуй меху. Две секунды — и скорлупка, рыча, исчезает в белой пелене мироздания, зябко колышащейся на длинной океанской волне. Пом с орлами пошел к японцам.
   Расчет прост: в таком тумане можно ориентироваться только по РЛС. «Кавасачки» не видят, кто к ним идет. Могут только предполагать. Скорость у «чирка» мала, никакой надежды догнать японца, но его задача и не в этом. Он должен только спугнуть. Джапы, естественно, ломанутся в нейтральные кратчайшим курсом, а там, на кромке тервод, их буду ждать Я. С «Лимой», пушками и, надеюсь, тридцатью узлами.
   Где-то над головой, поскрипывая, вертится антенна РЛС — глаз и ухо в кромешной белизне. Там же полощатся зеленый флаг морчастей и зеленый же «рубль». Выгнуты, надо полагать, антенны на ходу — какой поэтичный образ. Не отвлекайся, командир. Смотри, дернулись враги. Обе, пеленгом, бегут сюда. «Чирок» где-то кабельтов не дошел. Молоток пом. Туман пошел клочьями, ветерок. Что хорошо весьма. Ну что же, вторая ОГ — веселый старый зам с бойцами в поперечном коридоре в готовности. Почему не на баке? Потому что сначала я, командир, собственной персоной, собираюсь слегка пострелять.
   Пушки оставим в покое. Для таких случаев у меня есть автомат, обычный «калаш».
   Три стоп. Они что, на экранчики свои не смотрят? Идут прямо на меня, не сворачивая. Скорость где-то 21-22 узла. Тихо! Нет, не слышно...
   Как там у Розенбаума? «Очередь от живота»? Шесть кабельтовых. Пять. Четыре. Слепые у нас сегодня японцы. Орет ВПС — застава нервничает: «Шестидесятки идут прямо на вас!»
   Да знаю я! Испокон в морских делах — банк у того, кто умеет ждать. Независимо от эпохи и применяемого оружия. Терпение, командир. В магазине только трассеры.
   Ха! В нейтральных, полторы мили на зюйд, еще одна «шестьдесят по нолям» — неопознанная надводная малая цель. И пеленг тоже постоянный — идет ко мне.
   Три вперед! Лево пятнадцать!
   Ёп-т, да меня за своего приняли! Правильные хлопцы сегодня за крабами ходят.
   Слышу! Вижу — два блёклых буруна, метров сто пятьдесят... сто... Пушки на траверз, угол места ноль! Для понта на сей раз, но только я об этом знаю.
   И... 
   На три пальца ниже ближайшего буруна и чуть левее, чтобы между ними. Восемь, по-моему, патронов. АК-74 дергает вверх и вправо, и два последних трассера идут впритирку к первой «кавасачке».
   Сирена.
   Пять ракет.
   И еще одна «очередь от живота» по горизонту, для эффекта.
   Этот, на юге, закладывает крутой разворот.
   Стоп! Три назад!
   Вас двое, ребята, так что дрейф — это не то, что мне нужно. Нужно подойти к моему борту. Самыми малыми оборотами.
   Стоп!
   Руки, руки-то опустите...
   Зам с бака, старшина мотористов с юта почти одновременно прыгают в белые пластиковые мыльницы с задранными носами. Есть, есть радары. Но главное — краб. Он остается дома.
   Не могу сказать, что я люблю свою работу. Скорее, я стараюсь ее хорошо делать.
   Так что писать дневники мне некогда.
   А иногда хочется.
   Терпение, терпение, командир.
   Как говаривали герои Юрия Визбора — «ноль эмоций».