На нем был надет чистый воротник и черный галстук мягким бантом. Пенсне он снял совсем и положил на чернильницу. В близоруких глазах огоньки свечей расплывались желтыми пятнами, как сквозь банный туман. Все же глаза, он знал, были гораздо выразительнее без пенсне.
   Давеча, на лодке, после неудачного поцелуя, Стабесов позвал Екатерину Васильевну "выпить чашку чан сегодня вечером". Она ответила коротко: "Приду". И больше ничего существенного не произошло на лодке. Сейчас было уже поздно. Екатерина Васильевна, очевидно, уложила детей и с минуты на минуту должна постучать в окно.
   Цель этого приглашения была: "провести вечерок в дружеской беседе",так формулировал Николай Иванович свое приглашение,- может быть, даже допустив мысленно небольшие какие-нибудь вольности, как развитие беседы, но и только. Всякие же "дальнейшие" мысли он сознательно обрывал, потому что "пошляком не был еще никогда" и заманивать женщин при помощи чая с мармеладом считал гнусным.
   И все же сейчас было немного противно от всех приготовлений, стыдно и за мармелад и в особенности за то, что снял пенсне. "Но не всегда же быть на высоте",- подумал он и вымыл руки одеколоном.
   У него не было сомнения, что Екатерина Васильевна придет. Вообще Стабесов не представлял ее помимо себя; когда думал о ней, то рядом был он сам; его воображение не удалялось вместе с нею в домик с черепичной крышей; отойдя, она словно исчезала совсем; но зато ее слова, улыбки, движения, запахи, все недосказанные прелести повторялись в памяти утомительно часто, тревожили все новой и новой остротой.
   Пробило девять часов. Николай Иванович круто остановился и посмотрел в темноту смежной комнаты, где тикали часы; затем отогнул штору и выглянул в окно. Слышался мягкий шум прибоя, сильно пахло цветами и морем. На ее даче все окна были темны. "Очень странно",- пробормотал он, чувствуя, как застучало и замерло сердце, надел пенсне и вышел на волю.
   Короткий закат давно отгорел, а ночь еще не вся вызвездела, не окрепла. У обрыва, на лестнице, смутно белелась сидящая фигура. Николай Иванович подошел. Она быстро повернула к нему голову, точно затрепетала, или это только показалось.
   - Вот вы где,- проговорил он негромко,- а я вас жду, самовар давно остыл.
   Вглядываясь в его лицо, она медленно протянула руку к перилам и поднялась. Только что она горько плакала над тем, что Николай Иванович свел всю сложность и тревогу их отношений к чашке чая, и над тем, что она согласилась пойти, и пойдет, и выпьет эту горькую чашечку, и над тем еще, что сейчас сидит одна у моря, темного и вечного, которое все так же будет шуметь и после ее смерти и после смерти всех людей.
   Заслышав шаги, она едва не сорвалась со ступеней, не убежала. Николай Иванович остановился совсем близко и что-то проговорил глуховатым, взволнованным голосом. У нее упало сердце. Она пронзительно вглядывалась в этого человека - его глаза были прикрыты пенсне, в стеклышках отсвечивали звезды... И вдруг ей показалось, что в этом году он умрет - худой, жалкий, одинокий; и то, что он заманивал ее к себе пить чай, показалось очевидной, жалобной хитростью. Настала та минута, когда строгий ангел отходит от дверей... Екатерина Васильевна ждала только хоть скупого слова любви к себе... Пусть только он постучится,- хоть негромко, нежно постучится, и дверь ее радостно откроется настежь.
   Екатерина Васильевна думала об этом так: "Возьмет сейчас за руку, скажет: "Милая душа моя, люблю тебя",- и я отдам все, буду верной перед ним, перед собой, перед детьми..."
   Она молчала, опустив голову. Ее рука, соскользнув с перил, повисла вдоль бедра. Но Николай Иванович в это время с огромным усилием складывал в уме фразы, в которых хотел выразить чистые намерения. Язык его точно прирос. Молчание было гибелью,- он это чувствовал и не мог двинуться с места, потому что не понимал, что происходит. И минута прошла бесплодной. Внезапно Екатерина Васильевна спросила дрогнувшим, почти суровым голосом:
   - Николай Иванович, вы любите меня?
   Он подвинулся, задышал и взял ее за кисть руки:
   - Как вы можете спрашивать! Я перестал спать, я все время думаю о вас, я болен от этого чувства, сегодня я ждал вас, как сумасшедший... Почему вы так странно держитесь со мной? Я неумел, конечно, но во мне все горит! Вы мучаете меня, не хотите понять...
   Она перебила:
   - А меня вы любите?
   Он выпустил ее руку, упавшую, как плеть, и потер лоб. Екатерина Васильевна тихонько начала смеяться. Николай Иванович пробормотал:
   - Вы способны задушить всякое чувство. От вас, точно из погреба, такой холод.
   Тогда она взяла его под руку и, увлекая к даче, сказала все с тем же смехом:
   - Вот видите, милый друг, трудные разговоры нужно вести всегда в темноте, когда не видно глаз и не стыдно,- тогда люди договариваются до самого главного. Я только спросила - любите ли? Совсем невинный вопрос, а вы рассердились. Мы с вами плохие любовники, а друзья будем хорошие. Теперь пойдемте к вам - пить чай.
   .......................................................................
   Войдя в комнату, Екатерина Васильевна рассмеялась совсем уже громко; заметила и свечи на комоде и простыню, все мелочи. Затем села к самовару и принялась хозяйничать, называя Стабесова "холостяк несчастный". Он сидел с застывшей кривой улыбкой и отвечал невпопад. Он был уязвлен, растерян, обижен, взволнован... Наконец он возмутился:
   - Мне приходится понять, что вы считаете меня за ничтожнейшего пошляка,- сказал он, глядя с омерзением на свои худые руки,- так вами истолковано мое поведение... Это ложь и чушь. Вы сбили меня с толку. Так нельзя обращаться с... с...- он мотнул бородой и пришел в ярость,- с тем, кто вас любит. Да. Я вас люблю!
   Екатерина Васильевна седа к нему на диван, поджала ноги и прикрыла их юбкой.
   - Вот так объяснение! Хорошо, если бы я не понимала по-русски,ответила она и откинула голову на подушки,- давайте лучше молчать.
   Стабесов пофыркал носом, вытащил пустую коробку спичек и сейчас же швырнул ее к стенке, одернул жилет, повозился, затих и, наконец, покосился на Екатерину Васильевну. Она сидела с откинутой головой, красивая и грустная. Ни малейшей усмешки не чудилось, на ее нежных губах. После молчания она проговорила чуть слышно:
   - Ну, вот и помирились.
   Всматриваясь в ее лицо, он снова почувствовал теплый запах гвоздики. Тогда он потихоньку, несмело, коснулся руки Екатерины Васильевны и спросил:
   - Ну, что же?
   - Как все это грустно,- прошептала она.
   - Что именно?
   Она не ответила... Тогда он стал думать: "Ну да, я понимаю - тебе нужен красивый зверь, чтобы схватил тебя за эти руки, сломал, измучил... Тебе и грустно, что у меня нет воловьих мускулов..."
   - Ах, как это все грустно,- с неожиданным вздохом повторила она, ее губы дрожали...
   Тогда Стабесов приподнялся и неловко и больно поцеловал ее в губы. Взор ее изумленных длинных глаз стал вдруг диким.
   - Слушай, слушай,- зашептал Стабесов сквозь зубы и обхватил ее за плечи... Ее взволнованный голос смешался с его бормотаньем. Зеленый валик дивана соскользнул и покатился по полу. Екатерина Васильевна оторвала, наконец, от себя его руки, соскочила, подошла к столу... Ее лицо, залитое румянцем, точно мгновенно похудело. Светлые, холодные глаза пристально и зло глядели на Стабесова... Такой прекрасной она еще не была никогда.
   - Вы дурак,- сказала она звонким голосом,- вы омерзительны... Я вам этой обиды не прошу...- Она вдруг крепко зажмурилась, из-под ресниц выступили крупные капли слез... Она стремительно подошла к двери и обернулась, уже гневная, горящая:
   - Вы запомните, что вы обидели меня? Стабесов глухо, не слыша себя, проговорил:
   - У меня смертельная тоска. Не уходите. Пожалейте меня.
   Тогда она даже платье подобрала, кивнула растрепанной головой:
   - Теперь я вас ненавижу. Теперь мы не увидимся больше никогда...
   И ушла. Он долго слушал, как хрустит гравий. Потом он отыскал пенсне в жилетном кармане и побрел к откосу.
   Созвездия пылали по всему небу студеными синими огнями. И далеко, до самого края, отражался в морской темной воде Млечный Путь.
   Стабесов сел на ступени и подпер подбородок... Земли, погруженной в темноту, не было видно. Он был здесь совсем один. Земля словно улетела туда, к звездам, и от земли, от жизни, на мгновение только поманившей прелестью и теплотой, отделяло его непостижимое пространство эфира.
   КОММЕНТАРИИ
   ЧЕЛОВЕК В ПЕНСНЕ
   Впервые под заглавием "Пасынок" напечатан в альманахе "Творчество", 1918, кн. 2. Под заглавием "Человек в пенсне" перепечатывался в собраниях сочинений писателя. Авторская дата: "1916 год".
   Рассказ тематически связан с целой группой произведений А Толстого предреволюционных лет ("Без крыльев", "Любовь", "Егор Абозов" и др.), в которых он изображал представителей буржуазной интеллигенции, оторванных от жизни. Самая фамилия героя рассказа "Человек в пенсне" встречается в более ранней повести А. Толстого "Большие неприятности", где ее носит близкий к нему по своему социальному облику персонаж - архитектор Н. Н. Стабесов. В критике высказывалось мнение, что "Человек в пенсне" навеян был рассказом М. Горького "Варенька Олесова".
   Печатается по тексту сборника А. Толстого "Повести и рассказы (1910-1943)", "Советский писатель", М. 1944.