Парус

   Торопиться было некуда. Никита положил весла, и «Воробей» все плыл да плыл вниз по Ждановке мимо лесопильных заводов, заборов и рыбаков.
   Рыбаки стояли кто на мосту, кто пристроился на сваях, кто уселся – носом в коленки – на траве.
   Наденут червяка на крючок, поплюют, чтобы червяку было бодрее, закинут удочку и глядят на поплавок.
   А ерш, или окунь, или плотва глядят на рыбака из-под воды. Вся хитрость рыбу удить в том – кто кого пересидит: рыбак рыбу или рыба рыбака.
   Иной окунь глядит, глядит на червяка, – слюни текут, а схватить – опасно: попадешь на крючок. Но голод не тетка: «Авось как-нибудь сорвусь», – подумает окунь, цап! – и попался.
   А иной ерш, старый, бывалый, самая хитрая рыба, – начнет рыбака мучить. Схватит губами червяка за хвост и дергает. Рыбак: на-ка, – думает, – клюнь еще, клюнь, голубчик, клюнь, сердешный…
   А ерш, подлец, возьмет да и заведет крючок на дне речки за какой-нибудь старый башмак, или калошу, или дохлую кошку.
   И вытаскивает рыбак, вместо рыбы, такую мокрую гадость, что все кругом покатываются от смеха.
   Один Митя в лодке находил, что рыбу удить приятно. Никита и Цыган относились с презрением к этому занятию. Но Митя, как уже известно, любил посидеть спокойно, подумать не спеша, посопеть носом.
   Он просил Никиту пристать к берегу, половить рыбу. В лодке произошел спор между путешественниками. Никита кричал морские проклятия:
   – Ты, Митька, старый, гнилой кашалот, замолчи, иначе я заткну тебе горло бутылкой от рома.
   Митя уже выпячивал до последней возможности нижнюю губу. Но в это время подул ветерок, зарябил воду, и Никита стал налаживать парус.
   Никита вставил в гнездо под передней скамейкой небольшую мачту. На верху мачты находилось колесико, – на морском языке оно называется шкив. Через шкив он перекинул веревку, – на морском языке она называется фал.
 
   Помните раз и навсегда – в морском деле не было и не существует слово «веревка». На корабле есть ванты, есть фалы, есть шкоты, есть канаты якорные и причальные. Самая обыкновенная веревочка на корабле называется конец.
   Но если вы в открытом море скажете «веревка» – вас молча выбросят за борт, как безнадежно сухопутного человека.
   К фалу был привязан-парус, сделанный из простыни и щеточной палки, – все же на морском языке такой парус называется марсель. А палка от половой щетки – рея.
   Другой конец фала, называемый шкот, Никита держал в руке.
   – Выбирай фалы, подымай марселя, ложись на правый галс, крепи шкоты! – закричал Никита морским, соленым голосом.
   Парус поднялся. Ветер наполнил его. «Воробей» накренился и все быстрее и быстрее заскользил мимо рыбаков, заборов, лодок к устью Ждановки, впадающей у лесопильного завода в Малую Невку.
   Здесь началась качка. Волна била в борт. «Воробей» стал нырять, зарываться носом и, как стрела, полетел через Малую Невку к Крестовскому острову.
   В лицо било брызгами, посвистывал ветер. Митя тихо шипел от восторга.
   У самого острова, у камышей, Никита сделал поворот. Парус плеснуло.
   И вдруг – сильный толчок, раздался треск, – лодка ударилась носом в зеленую сваю.
   Митины ноги болтнулись в воздухе, и он клубочком перелетел за борт лодки в воду.

Цыган показывает свой главный фокус

   У себя в детской можно было смело и безопасно переживать самые страшные кораблекрушения. Единственная неприятность – это: растворяется дверь и вбегает отец с газетой и мать, схватившаяся за голову:
   – Тише, дети!
   Но в настоящей лодке на настоящей воде плавать не так просто.
   Вода опасна и коварна. Моряк должен быть всегда настороже, начеку.
   От моряка прежде всего требуется: мужество, быстрота соображения и хладнокровие.
   Итак, авария на «Воробье» произошла мгновенно. Вы не успели бы сосчитать до трех, – лодка с налета ударилась в сваю, Митя упал за борт. Перед Никитой мелькнули испуганные глаза, Митины руки, ноги, светлые волосы, – все это кубарем полетело в воду.
   У Никиты остановилось дыхание. В ту же секунду он вскочил. Никита был смелый мальчик.
   Из него вышел бы неплохой моряк. У него было мужество, быстрота соображения и хладнокровие.
   Он увидел Митю в пяти шагах от лодки. При падении Митя погрузился, но затем, барахтаясь, вынырнул на поверхность. Его уносило течением.
   – Никита! – долетел его слабый голос.
   Никита большим прыжком кинулся в речку.
   Он также ушел под воду и сейчас же вынырнул. Митю снова отнесло шагов на пять. Никита хорошо держался, но плавал не быстро. Он не знал еще приема – плыть саженками, когда работают все мускулы, вынося тело пловца почти на поверхность. Напрягая силы, он закричал:
   – Держись, держись… Еще немножко…
   А Митя барахтался все слабее. Вот голова его ушла под воду. Опять показалась.
   И в это время мимо Никиты, фыркая и шлепая лапами, проплыл Цыган.
   Он плыл так, точно в нем работал мотор. Митина голова опять изчезла, над водой показались одни его растопыренные пальцы. И тогда Цыган, нырнув, схватил Митю за шею, за рубашку и поплыл с ним к берегу.
   Вот он уже у камышей. Вот он с трудом вылезает на берег, таща в зубах Митю. Вытащил, положил на траву и, болтая ушами, отряхнулся, – брызги полетели с него во все стороны.
   Отряхнувшись, Цыган снова вошел в реку и поплыл к Никите. Это было сделано вовремя. Никита начал слабеть. Цыган, подплывая, глядел ему в глаза умным, серьезным взглядом, – будто хотел сказать:
   «Не робей, не теряйся, не делай лишних движений, хватайся крепче за меня…»
   Никита понял. Когда Цыган подплыл, он схватился ему за кожу на шее. Сразу стало легче держаться, и мальчик и собака повернули к берегу, где сидел Митька, несчастный и мокрый, выплевывая воду.
   Так Цыган показал свой самый лучший в жизни фокус.

Нападение зверей

   Митя понимал, что плакать сейчас было бы неуместно, но сами губы у него складывались сковородником. Он страшно сопел.
   У Никиты гудело во всем теле от усталости. Не было силы даже расшнуровать башмаки.
   Раньше всех пришел в хорошее настроение Цыган. Он основательно вытряхнулся и сейчас ползал то на одном боку, то на другом, вытираясь о траву досуха.
   За особыми выражениями благодарности Цыган, видимо, не гонялся.
   Вдруг Никита вскочил и крикнул отчаянно:
   – Лодка!!!
   Лодки не было ни у берега, ни на реке. У Никиты стало сразу старое лицо.
   «Погибло оружие, провизия, пледы… А что скажет Панкрат Иваныч Ершов-Карасев?»
   Никита побежал вдоль берега. Завернул за лесок. «Воробей» исчез бесследно.
   Да, да – приходилось утешаться тем, что с путешественниками бывают приключения и похуже этого.
   Как вам понравится, например, после кораблекрушения попасть на коралловый остров, где вы шесть месяцев будете питаться одними склизкими ракушками? Брррр!
   Или вы на обломке мачты несетесь по морю, кишащему акулами. В руке у вас кинжал, которым вы распарываете брюхо дерзким чудовищам.
   Я уже не буду напоминать о всех надоевших случаях, когда путешественника привязывают к раскрашенному столбу и скачут у него перед носом, отвратительно размахивая ножами и томагавками…
   Подобные воспоминания вернули Никите мужество, быстроту соображения и хладнокровие. Он повернул обратно, к своим. И в это время услышал злобный лай Цыгана и крик Мити:
   – Ай, ай, беда, беда!..
   Никита выбежал из леска и увидел картину, от которой у него уши вспыхнули, как ломтики помидора.
   Митя стоял и махал руками так, точно его облепили мошки. Около него, ощетинившись, лаял Цыган.
   Справа на них набегало стадо гусей. Они вытягивали шеи и зловеще шипели. Слева рысью подходил пегий теленок, весь вид его не предвещал ничего доброго. А в лоб наступал старый, грязный, бородатый козел.
   Враги подавляли численностью. Положение путешественников становилось отчаянным.
   У Никиты покраснели уши. Но то было не от страха, нет, – у храбрых мальчиков уши краснеют от желания подраться. Никита схватил попавшийся под ноги сучок. Никита крикнул страшный боевой клич:
   – Даешь козла, даешь пегого теленка, даешь гусей!..
   И, размахивая сучком, побежал с тылу на зверей.
   Под этим натиском гуси подались, шипя еще более зловеще. Пегий теленок остановился и, в недоумении размахивая хвостом, глядел глазами в разные стороны.
   Но хитрый козел, бородатый бездельник, – не такое было животное, чтобы легко отказаться от удовольствия забодать маленького мальчишку. Козлиные бока видывали сучки и покрепче Никитиного.
   Козел живо повернулся на задних копытцах, нагнул рога и бросился на Никиту.
   Никита отскочил, увернулся и ударил козла так, что сучок разлетелся на куски. Козел снова пошел в атаку, и вертелся, и крутился около Никиты, справа и слева, грозил рогами, и наконец с наскоку боднул его под зад.
   Никита упал. Козлу только того и было нужно. Он стал в двух шагах, бороду опустил до земли, – глаза белые, в точках, – и закричал гнусно, издевательски:
   – Побббээээээээээээда!
   В то же время гуси снова начали наступать на Митю, а теленок, скача и бодаясь, занялся Цыганом.
   Не отделались бы дешево путешественники от этой беды. Но вдруг раздался резкий, дробный треск. И на поле битвы появился барабанщик.

Барабанщик

   Это был стройный мальчик, голый до пояса, коричневого цвета, через плечо у него на широком ремне висел барабан.
   Барабанщик бил тревогу. Губы у него были поджаты. Лицо выражало решимость. Гуси изумились и снова стали отступать. Теленок вдруг невероятно глупо замычал, взмахнул хвостом и поскакал телячьим галопом кругом поля битвы.
   Козел оставил Никиту и пошел на барабанщика. Но барабанщик продолжал все так же спокойно и резко бить тревогу. Из леса, бегом через поле, подходила подмога – трое таких же, как он, загорелых мальчиков.
   Они схватили козла за рога и всыпали ему по бокам ременным поясом:
   – Не бодайся.
   Затем они отогнали гусей, а теленок сам ускакал, задирая хвост, на чужие огороды.
   Покончив со зверями, мальчики подошли к Никите и Мите. Барабанщик спросил:
   – Вы откуда, товарищи?
   – Мы со Ждановки, – ответил Никита, – мы путешественники.
   – Э, да вы оба славно искупались. Это не ваша ли лодка плыла сейчас к Петровскому мосту?[86]
   – Зеленая? с красной каймой? «Воробей», – самая наша лодка!
   – Ладно, – сказал барабанщик, – идемте с нами в лагерь.
   И все – барабанщик и трое мальчиков, Никита с Митей за руку и сзади Цыган – пошли через поле в лагерь пионеров. По дороге Никита рассказал подробно вее приключения.

Никита и Митя сушатся у костра

   Лагерь на лесной поляне был почти пуст. Около палатки на траве сидел мальчик, поджав ноги, и читал книгу. Другой мальчик – караульный, – неподвижно стоял у красного знамени под деревом. Третий возился у костра, где над огнем на треноге висел котел. Шумели деревья в синем небе над поляной.
   Барабанщик объяснил, что пионеры сейчас разбрелись, – кто на земляных работах, кто купается, кто занимается тренировкой в беге, прыганье и бросанье диска. Скоро они станут подтягиваться в лагерь есть картошку.
   Барабанщик указал Никите и Мите место у огня и посоветовал раздеться донага и высушить одежду и обувь. Так и было сделано.
   У костра было очень славно сидеть, – попахивало дымком и варевом из котла.
   После всего пережитого у Никиты сосал голодный червячок в животе. Митька молча глотал слюни. Цыган, положив морду на лапы, глядел на котел.
   Мальчик, хлопотавший у костра, вытащил из золы три большие картофелины. Две из них разломил, дуя на пальцы, густо посолил и подал Мите и Никите.
   – Такой картошки вы сроду не едали, – сказал мальчик с уверенностью. Третью картофелину он бросил Цыгану.
   Нет слов для описания удивительного вкуса картошки, которую Никита, Митя и Цыган ели у костра пионеров. У Мити выпятился живот в виде горбушки.
   Попробуйте сами, тогда поймете, что это за картошка.
   Наконец барабанщик сказал:
   – Одежда просохла, одевайтесь, а то домой запоздаете, – вам отец, мать всыпят.
   И он сказал двум мальчикам:
   – Малышей надо проводить.
   Оба мальчика вскочили, и каждый из них ответил:
   – Готов!
   Барабанщик опять надел через плечо барабан, и все пошли быстрым шагом к Петровскому мосту.
   По пути Никита видел, как один пионер прыгал с высоким шестом.
   Трое бежали вперегонки.
   Другие тренировались футбольным мячом, кувыркаясь в траву и хохоча.
   А еще другие лазали по деревьям, раскачиваясь на сучках, старались друг друга стащить за ноги.
   Всюду между стволами в этом веселом, зеленом лесу мелькали полуголые мальчики. Даже хладнокровный Митя, которого трудно было чем-нибудь удивить, молча пошел к березе и полез на нее, но шлепнулся и крякнул.
   У Петровского моста Никита увидел привязанного к сваям «Воробья». Маленький сердитый пионер караулил лодку. Никита, Митя и Цыган закричали:
   – Ура!
   У Цыгана это вышло так:
   – УУУУУ РРРРРРР ay ay ay ay…
   Никита, Митя и Цыган влезли в лодку, где все было в целости; один пионер сел на весла, другой на руль, барабанщик на берегу ударил в барабан, маленький сердитый мальчик запустил камнем пятьдесят пять блинов по воде, и «Воробей» с путешественниками поплыл в обратный путь.

Как ни в чем не бывало

   На обратном пути подул свежий ветерок. У Митьки не попадал зуб на зуб, и тут-то и пригодились одеяла, предусмотрительно взятые в путешествие.
   Митьку завернули в них, дали в руку бутылку молока, он вытянул ее всю и сейчас же заснул в мягко покачивающейся лодке.
   Никита достал чулок с сахаром и угостил им пионеров и грыз сам. Сахар съели весь. А запасы хлеба, не жуя, были проглочены Цыганом.
   Когда проплывали мимо знаменитого теперь места битвы с дикими, Никита и двое пионеров, которым уже все было известно, громко крикнули все разом:
   – Даешь, краснокожие черти!
   Никита потрясал мечом и луком. Цыган рычал, как пещерный медведь. А на берегу, между липами, угрюмо кривляясь, трусили подходить близко остатки разбитых дикарей.
   В пятом часу дня «Воробей» подошел к пристани.
   На мостках стоял с трубкой Панкрат Иваныч Ершов-Карасев все в том же ватном жилете и с бородой, где, как говорили на Ждановке, водились у него даже тараканы.
   Солнце ослепительно горело в тихой воде между низким левым берегом и высокими домами на правом берегу. Панкрат Иваныч щурился, щурился и вдруг…
   Чихнул:
   – Ап-ап-ап-апчьхииии!!!
   Да как чихнул-то!
   Закачались мостки, заскрипели лодки, ворона, присевшая почистить нос на крышу домика на мостках, взъерошилась, сорвалась и полетела, каркая и долго еще оборачиваясь на Ершова-Карасева:
   – Дуррррак!.. Дурррррак!!
   Вот как здорово чихнул Панкрат Иваныч Ершов-Карасев.
   На мостках пионеры простились с Никитой и Митей, стали в затылок, поджали локти и бегом пошли через дамбу, через деревянный мостик, что ведет с Тучкова моста на стадион, – и дальше через Петровский остров к лагерю.
   Никита и Митя захватили оружие, парус и багаж и тоже побежали к дому.
   У ворот они простились с Цыганом:
   – До завтра, собака!
   Цыган вежливо посмотрел путешественникам в глаза, помотал хвостом и отправился по своим частным делам.
   Никита открыл дверь английским ключом. Никита и Митя на цыпочках прокрались в детскую. Быстро разобрали все вещи по местам – пледы на кровати, оружие под кровать, простыню под подушку, щеточную палку воткнули в щетку и выставили в коридор.
   Никита сел к окну и раскрыл книгу с приключениями. Митька сел на пол и продолжал ремонт паровоза.
   Сидели как ни в чем не бывало, как будто ничего и не случилось.
   Через несколько минут раздался звонок – зто пришли со службы отец и мать.
   Дети вышли их встречать как ни в чем не бывало.
   За обедом Никита и Митя приналегли на лапшу. Подали мясо с хреном, – они приналегли и на мясо. Наелись. Попросили молока, напились. Никита толкнул Митьку, и оба фыркнули в тарелки.
   Фыркнули они потому, что родители, которые в начале обеда, как обычно, принялись за воспитание, – теперь замолчали и с удивлением поглядывали на детей.
   – Папа, а тебя никогда не бодал козел? – спросил Митя.
   – Не бодал, отстань, – ответил отец, – скажите, по жалуйста, что с вами такое случилось? Я ничего не понимаю.
   Тогда Никита сказал равнодушно:
   – Мы путешествовали на парусном корабле «Воробей». На реке Ждановке, около сломанной ивы, мы разбили племя краснокожих дикарей. После этого по терпели кораблекрушение и подверглись нападению зверей, но нас спас храбрый барабанщик. Мы гостили в лагере у одного очень дружественного народа и благо получно вернулись.
   – Панкрат Иваныч вот так чихает! Папа, а ты умеешь так чихать? – спросил Митя.
   Отец сделал обиженное лицо.
   – Вы оба несете чепуху! Я замечаю, что вы с каждым днем все более дичаете. Хотя хороший аппетит меня радует, но посмотрите – на что вы похожи: носы ободраны… А руки… А платье… Вы стали похожи на разбойников, налетчиков, только не на наших детей…
   – А барабанщик сказал, что мы славные ребята, – проговорил Никита.
   Митя сейчас же спросил:
   – Папа, а ты умеешь барабанить в барабан?
   Отец махнул рукой, взял газету и ушел читать ее на балкон. Мать, собирая со стола, задумчиво улыбалась и покачивала головой.
   Ей было немного грустно оттого, что нельзя уже теперь взять, как бывало, крошечного Никиту или крошечного Митю на руки, целовать и тискать. И было смешно оттого, что они такие все маленькие и такие независимые, ходят с отравленными стрелами, носы у них исцарапаны и глаза дикие.
   В детской Никита сказал Мите:
   – Родители так и не поверили, что мы путешествовали по-настоящему. Знаешь что, – напишу-ка я рассказ про это путешествие, а ты нарисуй к нему картинки. Мы издадим книжку – тогда поверят.
   Никита сейчас же принялся писать этот рассказ, а Митя рисовать тысячи догадок и напрямок.

Рассказ о капитане Гаттерасе,
о Мите Стрельникове,
о хулигане Ваське Табуреткине
и злом коте Хаме

   Солнце светило в глубокий двор. Точнее говоря, солнце освещало одну из стен многоэтажного дома, где из раскрытых окон были высунуты для проветривания детские матрасики, подушки и ватные одеяла.
   На пятом этаже в одном из окон виднелась стриженая круглая голова мальчика десяти лет. Он сидел у стола и читал «Капитана Гаттераса»[87] – роман Жюля Верна. Нельзя удивляться тому, что в будний день он сидел и читал «Капитана Гаттераса», – школа была распущена по случаю скарлатины.
   Противоположная стена дома находилась в тени.
   Там в первом этаже у окна стоял отвратительный молодой человек лет шестнадцати, курносый, с желтыми от табаку толстыми губами и припухшими глазками. На низенький лоб его свисал вихор. Это был – гроза всех детей, горе для всего населения дома, хулиган Васька Табуреткин.
   Он совершенно ничем не занимался, отнимал у матери деньги и только и думал о том, какую бы ему устроить бузу или где раздобыть два полтинника на пиво и на дорогие папиросы «Самородок».
   Сейчас, например, Васька думал, что хорошо бы раздобыть резинку и крупной дроби и запустить в окно, в стриженую голову Мите Стрельникову, – вот-то подскочит! Кроме того, он ждал часа, когда начнется радиопередача: ему это нужно было для одной хулиганской выходки, которая уже несколько недель выводила из терпения всех в доме, у кого были ламповые приемники.
   Митя Стрельников читал «Капитана Гаттераса». Он до того замечтался над приключениями этого отважного и благородного капитана, что не замечал ни матрасов в окнах, ни Васькина вихра и вздернутого носа внизу, ни кухонного чада, струившегося со всего двора к весеннему небу.
   Перед Митиными глазами по зелено-синим волнам плыл чудный корабль среди льдин или айсбергов. На капитанском мостике стоял мужественный капитан Гаттерас, с открытой головой, с черной бородой, в тюленьих сапогах.
   Он плыл к таинственному Северному полюсу. Он думал, что, пробившись сквозь льды и снега, он увидит на полюсе теплое море и остров, согреваемый вулканами. Там – высокие леса, сверкающие водопады, лебеди и пингвины, там живет неизвестная человеческая раса, люди с белыми волосами и розовыми глазами.
   Капитан Гаттерас глядел с капитанского мостика в даль, где поднимались снежные вьюги, льдины громоздились на льдины, бродили белые медведи, и шерсть их светилась от северного сияния. С шелестом и тихим потрескиванием северное сияние развертывалось и спадало с неба в виде розовых, голубых и зеленоватых лент!
   Корабль летел все вперед, и сердце капитана Гаттераса отважно стучало: вперед, вперед!
   Над Митиным окошком раздался хриплый и зловещий вой. Митя оторвал от книги уставшие глаза. Это кричало второе отвратительное существо на дворе – рыжий кривой кот, по прозванию Хам. Он был длиною в аршин, с оторванным хвостом, с глубоким шрамом на морде. Он был свиреп и так силен, что его трусили даже фокстерьеры, которые, как известно, никого не боятся.
   Хам недаром дико кричал на крыше. Он намеревался так или иначе, через чердачное окно и черную лестницу пробраться на кухню. Ему был нужен белый сибирский кот Снежок, чтобы избить его до смерти.
   Снежок был красивый пушистый кот. Когда он садился на подоконнике и синими глазами глядел вниз, – все кошки сладенько мяукали. Хам кровожадно ненавидел его, подкарауливал повсюду и вступал в бой. Один раз Снежка едва спасли от Хамовых зубов и когтей и с тех пор не выпускали из квартиры. Но стоило кухарке приотворить дверь, Хам врывался на кухню, – шерсть торчком, горящие глаза, – выл и шипел на весь дом. Приходилось гнать его щеткой, которую он грыз и кусал. Таков был Хам.
   Сейчас он как-то особенно угрожающе кричал на крыше. Митя представил себе, что так именно завывали белые медведи в ту ночь, когда капитан Гаттерас, стоя около саней, запряженных собаками, увидел далеко на горизонте огромный столб огня и дыма, – это в полярное небо взлетели обломки коварно взорванного его корабля. Медведи выли тогда и царапали когтями лед, чувствуя, что капитан Гаттерас не уйдет от них.
   Но, конечно, Митя не слушал бы так спокойно Хамовы вопли, если бы знал, что кухарка ушла в сарай, дверь на кухне оставила приоткрытой и Снежок удрал на лестницу.
   Но вот настал час радиопередачи. Васьки Табуретки-на уже не было у окна. Он сидел за сломанным шкафом в углу и настраивал двухламповый приемник. Странно предположить, что такой бездельник завел себе отличный аппарат с лампочками. Странно, но это так. Откуда он раздобыл деньги на это и почему, раздобыв, не истратил их на дорогие папиросы «Самородок» и на пиво, – тоже не выяснено. Мы сейчас увидим, для чего понадобился приемник.
   Передавалась очень интересная лекция: «История открытия Северного полюса». Вот уже все наушники проговорили: «Слушайте, слушайте, слушайте…» Митя Стрельников, не выпуская из рук книжки, сел с другой стороны стола у детекторного приемника, устроенного в пенале, с тем, чтобы одновременно читать и слушать.
   Ученый голос начал говорить:
   «Уже давно пытливый человеческий ум стремился разгадать тайну Северного полюса. Жюль Верн в своем замечательном романе «Капитан Гаттерас» изобразил одну из таких отважных попыток…»
   «Гы, гы, Гаттерас, Матерас, наплевал я на вас», – перебил профессора хулиганский голос Васьки Табуреткина, и во все наушники во всем доме начало получаться так:
   «Первая попытка достичь Северного полюса… Черти полосатые, носы конопатые, дураки сопатые… Но отважный мореплаватель погиб вместе с кораблем, затертый льдами севернее Гренландии… Мордандии, чепухандии, всех вас вместе с Гаттерасом облить кислым квасом…» И тут Васька начал так ругаться, что всякий уважающий себя мальчик бросил бы радионаушники.
   Объяснялось все очень просто: Васька Табуреткин, сидя в углу за шкафом, кричал и ругался в ламповый приемник. А, как известно, катодный аппарат принимает звуковые волны, которые образуют слабые индуктивные токи, и посылает магнитные волны на небольшое пространство – на несколько десятков метров. Во всяком случае, все антенны на дворе принимали Васькину ругань, и во всех наушниках получалась невероятная чепуха… Этого Ваське только и нужно было…
   Митя Стрельников сорвал наушники, швырнул книжку. От злости стриженые волосы на его голове стали торчком. Кончено! Митя был председателем санитарной комиссии в «Г» классе, членом учкома и секретарем стенгазеты. Он долго не задумывался над тем, как нужно действовать.
   Он побежал на лестницу и стал звонить во все квартиры, где были радиолюбители. «Товарищ, – говорил он каждому, – приглашаю вас на двор, на общее собрание по поводу хулиганства Табуреткина…»
   Радиолюбители, кто постарше, – отказались, кто помоложе, – пошли на двор к дровяному сараю. Собралось двенадцать мальчиков и девочек. И тут выяснилось – сколько непоправимого зла буквально всем причинил Табуреткин. Все жаловались, все предлагали Ваську заклеймить. Но когда дошло дело – как клеймить? – никто ничего путного не предложил.