Страница:
Много писем хороших. Одно ругательное. Пошлю в Русь. Всё больше и больше хочется художественной работы, но нынче умственно слаб. Ходил по саду. Заснул. Иду обедать.
18 Ок.
Опять два дня не писал, нынче третий. Да, прежде еще, вечер 75-го. Не помню, вечером что-то читал. 26-го. Приехал Семенов. И уверил меня, что нельзя отказаться от фонографа, что я обещал. Мне б[ыло] оч[ень] неприятно. Надо было согласиться. Получил письмо ругат[елное] по-случаю разговора с Челыш[евым], что надо вешать и вешать. Я написал письмо в газеты, но потом, обдумав, не послал. С Семеновым б[ыло] приятно. Он и умен и образован самобытно, по-мужицки, т. е. по-хорошему. Потом приехала полька, врач из Парижа. Сначала она мне была смешна со своей научностью и Higine morale, [моральная гигиена,] но потом увидал в ней умную женщину. Они с Семеновым перечисляли писателей выдающихся, и тем имя легион, а второстепенных, третьестепенных? Какое скверное и пустое занятие. И какой оно имеет успех. Ездил верхом с Душано[м] оч[ень] приятно.
Вчера начал было Детскую мудрость, но ничего не успел сделать: раскидываюсь. Ездил с Душаном на телефон, говорил с Ольгой. Вечером приехали с грамофоном и фонографом 6 человек. Оч[ень] б[ыло] тяжело. Нельзя б[ыло] отказаться, и надо б[ыло] приготовить, что мог.
Нынче утром оч[ень) рано проснулся, нервно возбужден. Готовил к говорению в фонограф и говорил, и слава Богу, мне всё равно, как будут судить, одно побуждало: если уж попал, то хоть что-нибудь сказать, что хоть кому-нибудь, как-нибудь может пригодиться. Держал себя хорошо. Несколько раз вспоминал молитву. Да уж становится привычкой. Так ч[то] когда отказался от подарка машины и фонографированья вместе, б[ыло] мне неприятнее, чем им. Получил оч[ень] интересную книгу о Бабе и Беха Улле. Не дочел еще.
Вчера или 3-го дня именно по случаю посылки письма руг[ательного] в газеты оч[ень] живо почувствовал отвращение к заботе о мнении людей. И так захотелось одного: чтобы меня оставили в покое делать мое дело - служить Ему в те немногие дни, к[отор]ые остаются. Записать:
1) Сознаний - два. Одно сознание тела и различных частей его, которыми могу двигать или к[отор]ые болят, чешутся, и другое сознание - души, различных свойств ее, к[отор]ые могу направить на то или другое или которые страдают. (Неясно, а было что-то ясное.)
2) Молитва:
Радуюсь тому, что знаю, что Ты еси, и что я есмь, и, главное, тому, что знаю, что Ты и я одно и то же.
19 Окт.
Вчера ездил видеться с Ольгой. Встретил, хорошо поговорили. Дома к обеду Звегинцева. Старался или не говорить или говорить серьезно и добро. Не совсем хорошо, но лучше, чем прежде. То же и с Андреем и его женой. Но упрекаю себя в том, что не скажу им прямо то, что думаю об их жизни. С Зв[егинцевой] говорил о молитве в церкви, о тексте VI М[ат]ф[ея] и неприложимости к молитве текста XVIII, 20. - Вообще как вредно приписыванье значения текстам.
М[арья] Ал[ександровна] приехала. Какая серьез[ная] в ней идет работа!
Нынче встал не рано. Пошел ходить. Болит спина, и большая слабость. Но на душе твердо, ясно. Благодарю. Сейчас почитал К[руг] Ч[тения], письма, ответил на конвертах, и ничего не хочется писать, и слава Богу. Перечитал по случаю фонографа свои писания: О смысле жизни, О жизни и др., и так ясно, что не надо только портить того, что сделано. Если уже писать, то только тогда, когда не можешь не писать.
1-й час.
Ездил с Иваном далеко верхом. Вечер Андрей с семьей. Легче переношу. Читал Русск[ую] Мысль: Конь Белый, Березка и стихи. Без преувеличения: дом сумашедших, а я дорожу мнением этих читателей и писателей. Стыдно, Л[ев] Н(иколаевич].
20 Окт.
Много спал, слаб. Хорошо думалось, кое-что запишу. Но днем ничего, кроме Кр[уг]ов Чтения и писем, не делал. Но и то хорошо, если делаешь перед Ним. Нет, поправил еще разговор с учителями. Нехорошо. Приехал Ив[аы] Ив[анович], привез и вышедшие книги, и планы новых. - Приятно работать с ним. Видел во сне оч[ень] живо Гусева и написал ему. Потом приехал из Воронежской] губ[ернии] нарочно совсем серый и сырой крестьянин. И курит, и пьет еще, и осуждает, и уличает духовенство, но самобытен, и мне оч[ень] полюбился. Взял книги, портрет и уехал. Да, в них одна надежда, если позволять себе надежды и мысли о будущем. Я не позволяю. Ольга с детьми. Приятно. Да, еще прочел Никифору (из Воронежа) Разговор и замети[л] в нем недостатки и хочу исправить.
1) Всё больше и больше переходит в старости жизнь из прошедшего и будущего в настоящее. А чем больше переносишь силу жизни, Wille zum Leben, [воля к жизни,] из прошедше[го] и будущего в настоящее, тем свободнее и блаженнее жизнь.
2) Теперешняя молитва моя такая:
Помни, что тебе нет [дела] до людей, что ты перед Богом.
И довольно успешно повторяю это, и с большой пользой.
3) Да, все или почти все несчастия людей от того, что они заботятся не о себе, а об других людях. Только заботься люди только о себе, о своем истинном благе, и каждый бы был (чем он должен быть), доволен своей жизнью и не заставлял бы страдать других и сам бы не страдал от них.
Да, забыл записать: неприятный разговор с С[офьей] А[ндреевной] по случаю черкеса и попытки ограбления в Топтыко[ве]. Можно б[ыло] мягче. Но ничего.
После обеда беседа с Ив[аном] Ивановичем] о предстоящих работах. Оч[ень] хорошо. Теперь 10 часов. С[офья] А[ндреевна] сейчас уезжает.
21 Окт.
С[офья] А[ндреевна] вчера вернулась, испугавшись брошенного на дороге автомобиля. Спал мало, но хорошо думалось на прогулке. Фридман приехал ненужный. Начал писать записки священника. Могло бы быть оч[ень] хорошо. Мож[ет] б[ыть], и напишу. Хотелось бы это и записки лакея. Не моя воля, но Его. Потом уезжала С[офья] А[ндреевна], потом письма и завтрак. Поехал верхом с Фридм[аном]. Оч[ень] по хорошим местам ездили. Обедали с Ив[аном] Ивановичем]. Говорили об его делах. Он по горло завяз в мирской суете. Жалко. А може[т] б[ыть], так надо. Написал письмо индусу (нехорошо). Письмо от Ч[ерткова] о праве на издание писем, к[оторое] хочет присвоить Сергеенко. Как тяжело! Не Ч[ертков], Ч[ертков] это другой я, а эти бедные люди, зарабатывающие средства жизни произведениями мысли. Право лучше чистить нужники, чище работа (Последние шесть слов, в подлиннике выскобленные, воспроизводятся по фотокопии из архива. В. Г. Черткова.).
Сейчас с Сашей говорил. Она рассказывала про жадность детей и их расчеты на мои писанья, к[оторые] попадут им после моей смерти, следовательно, и на мою смерть. Как жалко их. Я отдал при жизни всё состояние им, чтобы они не имели искушения желания моей смерти, и все-таки моя смерть желательна им. Да, да, да. Несчастны люди, т. е. существа, одаренные разумом и даром слова, когда они и то и другое употребляют для того, чтобы жить, как животные. - Нехорошо, сужу их. Если так живут, то, значит, иначе не могут. А я сужу. Да, хочется художественной работы. Можно всё высказ[ать], облегчить себя, никого не осуждая.
Был нынче юноша из Гродно, в третий раз пришел просить. Ему дава[ли], но он требует. И нельзя дать ему. А не даешь, то чувствуешь себя виноватым. С С[ашей] говорил, т. е. Она говорила. Как радостно! Не хочу. Она читает.
Записать надо:
1) Первое и самое главное: Нет меня, моего я, а есть только моя обязанность перед Ним.
2) Я, как отдельное существо, - иллюзия. Я только один, бесконечно малый орган (Ударение поставлено Толстым.) бесконечно великого, недоступного мне Всего. Мое дело служить этому Всему, как служит каждая клетка, частица всему телу. Воображать себе, что я отдельное, независимое существо, верх безумия. Я только орган. Нет никакого я; есть только обязанности органа служения Всему и возможность радостного сознания этого служения. Служение же возможно только тогда, когда орган в единении со Всем. Единение со Всем дается любовью. Так что любовь не есть цель Всего (Бог не есть любовь), а только условие, при котором орган, то, что мне представляется как "я", соединяется со Всем. Цель же Всего не доступна мне, хотя я и знаю, что служу ей. (Неясно, но мне радостно, понятно.)
Сейчас 10-й час, я, чувствуя себя слабым, бессильным, не могу ни письма написать ни записать, что нужно.
22 Окт.
Проснулся рано. Душан пришел с известием, ч[то] скрипач с женой. Я сошел вниз. Вероятно, еврей; хотел играть, я поручил решить дочерям. Они отказали.
Сам я пошел на деревню и испытал одно из самых сильных впечатлений, поплакал. Были проводы ребят, везомых в солдаты. Звуки большой гармонии залихватски выделывает барыню, и толпа сопутствует, и голошение баб, матерей, сестер, теток. Идут к подводам на конце деревни и заходят в дома, где товарищи. Всех шестеро. Один женатый. Жена городская, нарядная женщина, с больши[ми] золот[ыми] серьгами, с перетянутой тал[ией], в модном, с кружевами, платье. Толпа, больше женщин и, как всегда, снующих оживленных, милых ребят[ишек], девчонок. Мужики идут около или стоят у ворот с строгим, серьезн[ым] выражением лиц. Слышны причитания - не разберешь, что, но всхлипывания и истерический хохот. Многие плачут молча. Я разговорился с Василием Матвеевым, отцом уходящего женато[го] сына. Поговорил[и] о водке. Он пьет и курит. - "От скуки". - Подошел Аникан[ов] староста и маленький, старенький человечек. Я не узнал. Это б[ыл] рыжий Прокофий. Я стал, указывая на ребят, спрашивать, кто - кто?
Гармония не переставала - заливалась, все идем, на ходу спрашиваю у старичка про высокого молодца, хорошо одет[ого], ловко, браво (Написано: бравого) шагающего: -А этот чей? -"Мой", -и старичок захлюпал и разрыдался. И я тоже.
Гармония не переставая работала. Зашли к Вас[илию], он подноси[л] водку, баба резала хлеб. Ребята чуть пригубливали. Вышли за деревню, постояли, простились. Ребята о чем-то посовещались, потом подошли ко мне проститься, пожали руки. И опять я заплакал. Потом сел с Вас[илием] в телегу. Он дорогой льстил: "Умирайте здесь, на головах понесем".
Доехали до Емел[ьяна]. Никого, кро[ме] Ясенских, нету. Я пошел домой, встретил лошадь и приехал домой.
Теперь 12-й час. Видел прекрасн[ый] сон о том, как я горячо говорил о Г[енри] Жорже. Хочу. записать. Оч[ень] б[ыло] хорошо. Но слаб. Стало быть, Он не хочет, т. е. Ему не нужно. Дурно себя вел с Вас[илием], забыл о том, чтобы быть только перед Богом. Старался оправдаться перед Вас[илием]. Гадко.
Ничего не писал. Чуть-чуть поправ[ил] разговор. Ездил верхом с Душаном. Перед обедом пришла Саша объявить, что все вернулись - и музыканты, и Фридман. Что ж делать. Казались мало симпатичны. К обеду (Написано: обедали) приехали ксендз с французом. Фр[анцуз] грубо льстил. Ксендз, очевидно, не верит, но хочет себя уверить. Софист своих преданий. И нужно ему не мое мнение, а мне высказать свое. Потом стали играть. Превосходно. Он цыганской породы. Я особенно был тронут Nocturne'ом Шоп[ена]. И оказал[ись] оч[ень] милые люди.
23 Окт.
Спал хорошо. Всё хочется писать. Пошел гулять. Слаб. Болит поясница. Вернулся, сначала не хотелось, а потом написал сон свой о Генри Дж[ордже]. Не совсем хорошо, но и не совсем дурно. Ездил за нашими в Телятинки в шарабане. Поспал. Сейчас идти обедать. Записать:
1) Одна из главных причин ограниченности людей нашего интелигентного мира это погоня за современностью, старание узнать или хоть иметь понятие о том, что написано в последнее время. "Как бы не пропустить". А пишется по каждой области горы книг. И все они, по легкости общения, доступны. О чем ни заговори: "А вы читали Челпанова, Куна, Брединга? А не читали, так и не говорите". И надо торопиться прочесть. А их горы. И эта поспешность и набивание головы современностью, пошлой, запутанной, исключает всякую возможность серьезного, истинного, нужного знания. А как, казалось бы, ясна ошибка. У нас есть результаты мыслей величайших мыслителей, выделившихся в продолжение тысячелетий из милиардов и милиардов людей, и эти результаты мышления этих великих людей просеяны через решето и сито времени. Отброше[но] всё посредственное, осталось одно самобытное, глубокое, нужное; остались Веды, Зороастр, Будда, Лаодзе, Конфуций, Ментце, Христос, Магомет, Сократ, Марк Аврелий, Эпиктет, и новые: Руссо, Паскаль, Кант, Шопенгауер и еще мног[ие]. И люди, следящие за современностью, ничего не знают этого, а следят и набивают себе голову мякиной, сором, кот[орый] весь отсеется и от к[оторого] ничего не останется.
2) Есть добрые люди, к[отор]ые до такой степени лишены духовной жизни и вследствие этого - понимания духовной жизни в других, что они были бы в отчаянии, если бы сознали себя виновниками телесного страдания других, особенно близких людей, но кот[орые] с совершенно спокойной совестью наносят самые тяжелые страдания духовной стороне жизни других людей: ставят их в необходимость тяжелой борьбы, оскорбляют самое святое, дорогое им.
3) Есть самоотречение телесное и самоотречение духовное. Первое это отдать другому пищу, когда тебе самому есть хочется, отдать деньги, труд... Второе это то, чтобы отдать славу доброго дела другому, прослыть дураком, дурным человеком для того, чтобы исполнить требования совести, закон Б[ога], любви.
4) (Для записок Священника:) как больше всего усилили в нем сомнения софизмы защиты церкви товарищем, и как утвердило в вере принесение бабой свечи Казанской Б[ожьей] М[атери].
24 Окт.
Вечер вчерашний прошел праздно. Да, б[ыл] Гусаров. С ним оч[ень] хорошо поговорил. Сильный человек. Как ему хорошо. Я уже пережил время, в к[оторое] мог бы быть таким. Написал письмо Ч[ерткову]. Перечел написанное утром и ужаснулся - как плохо. Не стану тратить времени на поправку.
Сегодня проснулся еще слабее, чем вчера. Решил отказать Ч[ерткову] в его предложении] машины. Ходил с ноги на ногу. Оч[ень] слаб. Дома не брал пера в руки, только написал Ч[ерткову]. Читал Горьк[ого]. Ни то, ни се. Прошел по саду. Тяжелое впечатление от черкеса получил, и Ольга. И мне тяже[ло] б[ыло] стало. Одно хорошо б[ыло] нынче: это поразительно ясное сознание своего ничтожества всячески: и временно, и умственно, и в особенности нравственно. Оч[ень] хорошо, и не только не ослабляет мою веру, но усиливает ее. В общем же успокаивает, - хорошо.
Иду обедать. После сна немного лучше.
Нет более неприятного предмета для размышления и наблюдений, как своя телесная личность. Да, нет меня, есть только мои обязанности. Прекрасное подобие: положение работника. (Последний абзац записан Толстым на отдельном листке, переписан в текст Дневника переписчиком, а позднее вклеен в тетрадь Дневника.)
25 Окт. Вечер вчера читал Мещ[ане] Горьк[ого]. Ничтожно. Сегодня встал столь же слабый. Пошел гулять, насилу хожу. Читал Н[а] К(аждый] Д[ень], маленькие книжечки Посредника и и письма. Ни за что не брался - так слаб. Но на душе хорошо. Приехал Цингер, и я с ним говорил о науке вообще и о физике, потом читал о физике в Брокгаузе и нашел подтверждение своих мыслей о пустяшности "науки" и физики с своими гипотезами эфира, атомов, молекул. Иду обедать. Не скажу, чтобы было лучше.
Основание всей физики (как и других естественных наук) только одно это изучение законов познавания предметов посредством внешних чувств. Основное чувство - осязание, подразделенное на виды его: зрение, слух, обоняние, вкус. Первые два разработаны. Об остальных и речи нет. (Запись сделана Толстым на отдельном листке, на верху которого его рукой пометка. В дневник. Листок был позднее вклеен в тетрадь Дневника. Настоящий абзац, как и следующий, вписан в текст Дневника переписчиком.)
То, что должно бы быть основою всех знаний, если не единственным предметом знания - учение нравственности - стало для некоторых не лишенным интереса предметом, для большинства "образованных" - ненужной фантазией отсталых, необразованных людей.
26 Окт.
Не спал до 3-х, и б[ыло] тоскливо, но я не отдавался вполне. Проснулся поздно. Вернулась С[офья] А[ндреевна]. Я рад ей, но оч[ень] возбуждена. Вчера нашел письмо Леон[ида] Семенова. Нынче ходил бодрее. Написал письма Леон[иду], Кони, Толстому, Наживину. Приехал Страхов. Ничего не делал утром. Хорошее письмо Ч[ерткова]. Он говорит мне яснее то, ч[то] я сам думал. Разговор с Стр[аховым] б[ыл] тяжел по требованиям Ч[ерткова], потому ч[то] надо иметь дело с правительством. Кажется, решу всё самым простым и естественным способом - Саша. Хочу и прежние, до 82. Ездил верхом с милым Душ[аном]. Потом молодой человек, медленно мыслит, но разумно. Хочется еще поговорить с Гусаровым. Не мог Заснуть. Слаб, но лучше. Иду обедать.
Вечер. Еще разговор с Страховым. Я согласился. Но жалею, ч[то] не сказал, ч[то] мне всё это оч[ень] тяжело, и лучшее - неделание,
27 Ок.
Здоровье не худо. Ходил. Ничего не записал. С особенной впечатлительностью читал К(руг] Ч[тения]. Два хороши[х] письма. Пришел Л. Семенов с крестьянином. Совсем опростился. И я не могу не радоваться на него, но не могу и не бояться. Нет ясности, простоты. Но я рад ему и люблю его. - Ездил с Душ[аном] в Телятинки. Говорил с Гусаровым оч[ень] хорошо. Дома-как всегда, и Саша чувствует, что не то. Что-то выйдет?
Одно хотел записать, это - мое ясное сознание своего ничтожества во всех отношениях.
28 Окт. Е[сли] б[уду] ж[ив].
[28 октября.]
Как раз оказалось сомнительно, ч[то] буду жив: слабость, сонливость. Ровно ничего не делал, кроме писем. Не записал еще 27. Пришел Семенов с крестьянином. Сем[енов] в лаптях, совсем бедно одет. Я оч[ень] рад б[ыл] ему и радуюсь на него и стыжусь себя. Говорил с ним не совсем хорошо. Не то что дурно, а неполное душевное общение. Да я перед ним не стою этого. (Я ошибся: о Сем[енове] записано.) Ездил в Овсянниково, М[арья] А(лександровна] рассказывала про племянника и читала его письма. Оч[ень] хорошо с ней поговорил. Вечером потом не видал Сем[енова]. Приехал Мих[аил] Сергеевич]. Оч[ень] уж велика противуположность между ним и Леонидом. Заснул в 5-м часу и спал до 8. Оч[ень] слаб. На душе оч[ень] хорошо.
29 Окт.
Проснулся поздно, [в] 10-м часу. Опять неестественно много спал. Хорошо поговорил с Леонидом. Помоги ему Бог. Счастье, ч[то] есть такие люди. Я говорил ему о внешнем. Он верно объяснил. Ездил с Д[ушаном] часа два. 5 часов, ложусь спать.
Из записной книжки. 1) Не судить ни на словах, ни в мыслях и потому тем менее заботиться о суждении людей. А то самое обыкновенное - тот, кто весь живет заботой о мнении людей - осуждает почти всех людей, каких знает.
[2)] Помоги мне, Господи, ни на словах, ни в мыслях не судить людей, за то и не заботиться о их суждении обо мне.
[3)] Желание блага есть жизнь, понял, что личность и все ее интересы сон, и желание блага направляется на всё - любовь.
[4)] Сон с своими периодами полной бессознательности и полупробуждениями сознания, дающими материал для запоминаемых сновидений, и наконец полным пробуждением - совершенное подобие жизни с бессознательными периодами, прояв- лениями сознания запоминаемыми, всё более и более ясными, и наконец смертью, полным пробуждением. Хотелось бы сказать, что жизнь до рождения, может быть, была такая же, что тот характер, который я вношу в жизнь, есть плод прежних пробуждений, и что такая же будет будущая жизнь, хотелось бы сказать это, но не имею права, п[отому] ч[то] я вне времени не могу мыслить. Для истинной же жизни времени нет, она только представляется мне во времени. Одно могу сказать: то, что она есть, и смерть не только не уничтожает, но только больше раскрывает ее; сказать же, что было до жизни и будет после смерти, значило бы прием мысли, свойственный только в этой жизни, употреблять для объяснения других, неизвестных мне форм жизни.
31 Окт.
Главная причина непонимания жизни после смерти - это невозможность представить себе жизнь вне пространства, вещества, времени и движения. Мы можем только сознавать ее, но не можем представить.
К зап[искам] лакея. Говорят о земле. Старик всё время молчит и начинает говорить только, когда его вызвали.
Необыкновенно странное, тоскливое состояние. Не могу заснуть, два часа (ночи). (Текст от слов: Из записной книжки кончая: два часа (ночи) внесен в тетрадь Дневника переписчиком.)
1 Ноября.
Никак не думал, что два дня пропустил. Вчера вернулся Леонид. Оч[ень] трогает он меня своей серьезной религиозностью. Я чувствую, что он молится почти всякую минуту. Ничего не писал. Приехала 3[ося] Стахович. Писем немного ответил и читал Рамакришна. Слабо. Вечером почти простился с Леон[идом]. Третьего дня почти то же, или забыл. М[ихаил] Сергеевич] чужд. Да, к обеду приехал Сережа, тоже, к несчастью, чужд. - Сегодня приехали Голд[енвейзер] и Страхов, привезли от Ч[ерткова] бумаги. Я все переделал. Довольно скучно. Простился с милым Леонидом и писал и читал письма. (От слова: Сегодня кончая: читал письма в подлиннике выскоблено. Воспроизводится по копии из архива В. Г. Черткова.)
Забыл, третьего дня б[ыла] оч[ень] интересна поездка в волостн[ой] суд. Встретился там с Вас[илием] Морозовым], Тарасом. Говорил с ними серьезно.
1) Удивительная слепота матерьялистов. У меня есть чувство - пять: з[рение], с[лух], об[оняние], вк[ус], ос[язание]. Хорошо. Весь мир обусловлен этим, общим всем людям и общим всем существам основным чувством осязания. Хорошо. Я, человек, испытываю чувство зрения, слуха... но это не все: я могу спросить себя, что я испытываю сейчас зрением, или слухом, или осязание[м], или об[онянием], или вкусом? И испытывать самое чувство и сознание этого чувства, т. е. могу перенести свое сознание на то или другое чувство. Мало того: я думаю, я могу спросить себя: о чем я думаю? Что же это то, что сознает и спрашивает? Это не чувство и не мысль - это сознание жизни. Но могу ли я спросить себя, что такое это сознание? и сознать сознание? Нет. Стало быть, это главная основа того, что мы называем жизнью. А что это такое? То, что мы называем жизнью и к[отор]ое, хотя и связано с тем, что представляется нам телом, никак уж не может быть объяснено телесно.
2) Ни про что вещественное нельзя сказать, что оно есть. Всё вещественное только происходит и проходит. Если что есть, то только то, что невещественно.
3) Особенно ясно понял нынче одуряющее влияние "науки", т. е. запоминания чужих мыслей. Ничто так, как это нагромождение чужих мыслей не атрофирует, не умерщвляет так способность иметь свои мысли и уметь управлять ими.
2 Ноября.
Спал хорошо, а всё слаб. Кажется, что я отписался (художественной работы). Нет сосредоточения на одном. А многое хочется. Вчера ничего, кроме писем, не делал. Довольно легкомысленно беседовал за столом. Вечером с Булыг[иным], Стр(аховым], Голд[енвейзером] приятно. Нынче тоже писал письма и читал Ужасы христианской цивилиз[ации]. Не так хорошо, как я ожидал узко. Но как форма превосходно. Нынче опять изжога. На душе оч[ень], оч[ень] хорошо. Помоги, Госп[оди] - и помогает. Записывать, кажется, нечего. Не помню, что б[ыло] вечером.
4 Ноября.
Пропустил вчерашний день. Вчера ничего не работал, читал и отмечал в ней места в книге Ламы. Оч[ень] сильно. Попытался писать предисловие - не пошло. На душе весь день было умиленно грустно хорошо, - как ни странно это сказать - радостно.
Вечером 2 Нояб[ря] оч[ень] важное. Я сказал про то, ч[то] Ч[ертков], если я приеду в Кр[екшино], обещает устроить так переезд через Москву, что меня не увидят. С[офья] А[ндреевна] вдруг вышла из себя. Оч[ень] б[ыло] тяжело. Я, слава Богу, удержался в добре. Прощался целуясь, и оч[ень] хотелось сделать ей что-нибудь особенно приятное. Понимаю эту лучшую радость жизни: за зло заплатить добром, но только понимаю, но сделать не мог ни в тот вечер, ни на другой день.
Мог только на словах держаться, но в душе была rancune[злопамятство.]. И то слава Богу. Можно и дойти.
Целый день вчера б[ыл] слаб, ходил гулять в елочки. Писем б(ыло] мало. Вечером играл в карты.
Какую великую помощь дает мне моя новая молитва. Помоги мне, Господи, быть с Тобою. Помогает в общем состоянии, но все-таки редко успеваю вспомнить при общении с людьми. Никогда не думал, чтобы это б[ыло] так трудно - трудно вспоминать при общении. Записать:
1) Дело у меня теперь главное одно: хорошо умереть. Оно и у всех всегда главное дело, п[отому] ч[то] для того, чтобы хорошо умереть, надо хорошо жить. Только в 25 лет не помни[шь] и не понимаешь этого так, как в 81.
2) Тщеславие, забота о славе людской, с к[оторой] я так к боролся и борюсь, так же сильно, как в молодых существах половое чувство.
И странное дело, я понял, что оба эти чувства одинаково необходимы для жизни совокупности людей. - Половое чувство необходимо для продолжения человечества, славолюбие - для продолжения движения мысли человечества. Последствие первого - продолжение жизни, последствие второго - развитие, совершенствование жизни. Не будь полов[ого] чувства - не было бы жизни поколений, не будь славолюбия - не б[ыло] бы общения, единения мысли между людьми. Оба чувства составляют трудно преодолимую потребность и вместе с тем, строго говоря, безнравственны и если не сдерживаемы, вызывают самые отвратительные поступки, и потому естественно людям воздерживаться от того и другого и отдаваться тому и другому только тогда, когда человек не может не отдаться этим требованиям и берет на себя обязательство, связанное с исполнением требований чувства: при половом чувстве обязательство берется но отношению последствий поступка - содержание, рощение, воспитание детей; при славолюбии же от обязательство в исполнении в жизни тех начал, к[отор]ые высказывает пишущий или говорящий.
3) Часто в письмах спрашивают у меня: хорошо ли, нужно ли жениться, выходить замуж. Думаю, что такой ответ ясно выразит то, ч[то] я думаю и чувствую по этому вопросу:
Всегда лучше воздержаться, если можешь, - уничтожить в себе пол, если можешь, т. е. быть ни мущиной, ни женщин[ой], а человеком. Это первое. Если же не в силах и не можешь видеть мужчина в женщинах - сестер, а женщина в мужчинах - братьев, если полов[ое] чувство нарушает главное дело жизни братское, равно духовное, любовное отношение ко всем людям, то женись, сойдясь неразрывно, на всю жизнь с одни[м] или одною, разумеется, стараясь найти в том или той, с кем сходишься, наибольшее согласие с своим жизнепониманием, и вступая в такое половое общение, знай, что ты этим общением берешь на себя обязательство растить и воспитывать детей,-естественное, оправдывающее последствие брака.
18 Ок.
Опять два дня не писал, нынче третий. Да, прежде еще, вечер 75-го. Не помню, вечером что-то читал. 26-го. Приехал Семенов. И уверил меня, что нельзя отказаться от фонографа, что я обещал. Мне б[ыло] оч[ень] неприятно. Надо было согласиться. Получил письмо ругат[елное] по-случаю разговора с Челыш[евым], что надо вешать и вешать. Я написал письмо в газеты, но потом, обдумав, не послал. С Семеновым б[ыло] приятно. Он и умен и образован самобытно, по-мужицки, т. е. по-хорошему. Потом приехала полька, врач из Парижа. Сначала она мне была смешна со своей научностью и Higine morale, [моральная гигиена,] но потом увидал в ней умную женщину. Они с Семеновым перечисляли писателей выдающихся, и тем имя легион, а второстепенных, третьестепенных? Какое скверное и пустое занятие. И какой оно имеет успех. Ездил верхом с Душано[м] оч[ень] приятно.
Вчера начал было Детскую мудрость, но ничего не успел сделать: раскидываюсь. Ездил с Душаном на телефон, говорил с Ольгой. Вечером приехали с грамофоном и фонографом 6 человек. Оч[ень] б[ыло] тяжело. Нельзя б[ыло] отказаться, и надо б[ыло] приготовить, что мог.
Нынче утром оч[ень) рано проснулся, нервно возбужден. Готовил к говорению в фонограф и говорил, и слава Богу, мне всё равно, как будут судить, одно побуждало: если уж попал, то хоть что-нибудь сказать, что хоть кому-нибудь, как-нибудь может пригодиться. Держал себя хорошо. Несколько раз вспоминал молитву. Да уж становится привычкой. Так ч[то] когда отказался от подарка машины и фонографированья вместе, б[ыло] мне неприятнее, чем им. Получил оч[ень] интересную книгу о Бабе и Беха Улле. Не дочел еще.
Вчера или 3-го дня именно по случаю посылки письма руг[ательного] в газеты оч[ень] живо почувствовал отвращение к заботе о мнении людей. И так захотелось одного: чтобы меня оставили в покое делать мое дело - служить Ему в те немногие дни, к[отор]ые остаются. Записать:
1) Сознаний - два. Одно сознание тела и различных частей его, которыми могу двигать или к[отор]ые болят, чешутся, и другое сознание - души, различных свойств ее, к[отор]ые могу направить на то или другое или которые страдают. (Неясно, а было что-то ясное.)
2) Молитва:
Радуюсь тому, что знаю, что Ты еси, и что я есмь, и, главное, тому, что знаю, что Ты и я одно и то же.
19 Окт.
Вчера ездил видеться с Ольгой. Встретил, хорошо поговорили. Дома к обеду Звегинцева. Старался или не говорить или говорить серьезно и добро. Не совсем хорошо, но лучше, чем прежде. То же и с Андреем и его женой. Но упрекаю себя в том, что не скажу им прямо то, что думаю об их жизни. С Зв[егинцевой] говорил о молитве в церкви, о тексте VI М[ат]ф[ея] и неприложимости к молитве текста XVIII, 20. - Вообще как вредно приписыванье значения текстам.
М[арья] Ал[ександровна] приехала. Какая серьез[ная] в ней идет работа!
Нынче встал не рано. Пошел ходить. Болит спина, и большая слабость. Но на душе твердо, ясно. Благодарю. Сейчас почитал К[руг] Ч[тения], письма, ответил на конвертах, и ничего не хочется писать, и слава Богу. Перечитал по случаю фонографа свои писания: О смысле жизни, О жизни и др., и так ясно, что не надо только портить того, что сделано. Если уже писать, то только тогда, когда не можешь не писать.
1-й час.
Ездил с Иваном далеко верхом. Вечер Андрей с семьей. Легче переношу. Читал Русск[ую] Мысль: Конь Белый, Березка и стихи. Без преувеличения: дом сумашедших, а я дорожу мнением этих читателей и писателей. Стыдно, Л[ев] Н(иколаевич].
20 Окт.
Много спал, слаб. Хорошо думалось, кое-что запишу. Но днем ничего, кроме Кр[уг]ов Чтения и писем, не делал. Но и то хорошо, если делаешь перед Ним. Нет, поправил еще разговор с учителями. Нехорошо. Приехал Ив[аы] Ив[анович], привез и вышедшие книги, и планы новых. - Приятно работать с ним. Видел во сне оч[ень] живо Гусева и написал ему. Потом приехал из Воронежской] губ[ернии] нарочно совсем серый и сырой крестьянин. И курит, и пьет еще, и осуждает, и уличает духовенство, но самобытен, и мне оч[ень] полюбился. Взял книги, портрет и уехал. Да, в них одна надежда, если позволять себе надежды и мысли о будущем. Я не позволяю. Ольга с детьми. Приятно. Да, еще прочел Никифору (из Воронежа) Разговор и замети[л] в нем недостатки и хочу исправить.
1) Всё больше и больше переходит в старости жизнь из прошедшего и будущего в настоящее. А чем больше переносишь силу жизни, Wille zum Leben, [воля к жизни,] из прошедше[го] и будущего в настоящее, тем свободнее и блаженнее жизнь.
2) Теперешняя молитва моя такая:
Помни, что тебе нет [дела] до людей, что ты перед Богом.
И довольно успешно повторяю это, и с большой пользой.
3) Да, все или почти все несчастия людей от того, что они заботятся не о себе, а об других людях. Только заботься люди только о себе, о своем истинном благе, и каждый бы был (чем он должен быть), доволен своей жизнью и не заставлял бы страдать других и сам бы не страдал от них.
Да, забыл записать: неприятный разговор с С[офьей] А[ндреевной] по случаю черкеса и попытки ограбления в Топтыко[ве]. Можно б[ыло] мягче. Но ничего.
После обеда беседа с Ив[аном] Ивановичем] о предстоящих работах. Оч[ень] хорошо. Теперь 10 часов. С[офья] А[ндреевна] сейчас уезжает.
21 Окт.
С[офья] А[ндреевна] вчера вернулась, испугавшись брошенного на дороге автомобиля. Спал мало, но хорошо думалось на прогулке. Фридман приехал ненужный. Начал писать записки священника. Могло бы быть оч[ень] хорошо. Мож[ет] б[ыть], и напишу. Хотелось бы это и записки лакея. Не моя воля, но Его. Потом уезжала С[офья] А[ндреевна], потом письма и завтрак. Поехал верхом с Фридм[аном]. Оч[ень] по хорошим местам ездили. Обедали с Ив[аном] Ивановичем]. Говорили об его делах. Он по горло завяз в мирской суете. Жалко. А може[т] б[ыть], так надо. Написал письмо индусу (нехорошо). Письмо от Ч[ерткова] о праве на издание писем, к[оторое] хочет присвоить Сергеенко. Как тяжело! Не Ч[ертков], Ч[ертков] это другой я, а эти бедные люди, зарабатывающие средства жизни произведениями мысли. Право лучше чистить нужники, чище работа (Последние шесть слов, в подлиннике выскобленные, воспроизводятся по фотокопии из архива. В. Г. Черткова.).
Сейчас с Сашей говорил. Она рассказывала про жадность детей и их расчеты на мои писанья, к[оторые] попадут им после моей смерти, следовательно, и на мою смерть. Как жалко их. Я отдал при жизни всё состояние им, чтобы они не имели искушения желания моей смерти, и все-таки моя смерть желательна им. Да, да, да. Несчастны люди, т. е. существа, одаренные разумом и даром слова, когда они и то и другое употребляют для того, чтобы жить, как животные. - Нехорошо, сужу их. Если так живут, то, значит, иначе не могут. А я сужу. Да, хочется художественной работы. Можно всё высказ[ать], облегчить себя, никого не осуждая.
Был нынче юноша из Гродно, в третий раз пришел просить. Ему дава[ли], но он требует. И нельзя дать ему. А не даешь, то чувствуешь себя виноватым. С С[ашей] говорил, т. е. Она говорила. Как радостно! Не хочу. Она читает.
Записать надо:
1) Первое и самое главное: Нет меня, моего я, а есть только моя обязанность перед Ним.
2) Я, как отдельное существо, - иллюзия. Я только один, бесконечно малый орган (Ударение поставлено Толстым.) бесконечно великого, недоступного мне Всего. Мое дело служить этому Всему, как служит каждая клетка, частица всему телу. Воображать себе, что я отдельное, независимое существо, верх безумия. Я только орган. Нет никакого я; есть только обязанности органа служения Всему и возможность радостного сознания этого служения. Служение же возможно только тогда, когда орган в единении со Всем. Единение со Всем дается любовью. Так что любовь не есть цель Всего (Бог не есть любовь), а только условие, при котором орган, то, что мне представляется как "я", соединяется со Всем. Цель же Всего не доступна мне, хотя я и знаю, что служу ей. (Неясно, но мне радостно, понятно.)
Сейчас 10-й час, я, чувствуя себя слабым, бессильным, не могу ни письма написать ни записать, что нужно.
22 Окт.
Проснулся рано. Душан пришел с известием, ч[то] скрипач с женой. Я сошел вниз. Вероятно, еврей; хотел играть, я поручил решить дочерям. Они отказали.
Сам я пошел на деревню и испытал одно из самых сильных впечатлений, поплакал. Были проводы ребят, везомых в солдаты. Звуки большой гармонии залихватски выделывает барыню, и толпа сопутствует, и голошение баб, матерей, сестер, теток. Идут к подводам на конце деревни и заходят в дома, где товарищи. Всех шестеро. Один женатый. Жена городская, нарядная женщина, с больши[ми] золот[ыми] серьгами, с перетянутой тал[ией], в модном, с кружевами, платье. Толпа, больше женщин и, как всегда, снующих оживленных, милых ребят[ишек], девчонок. Мужики идут около или стоят у ворот с строгим, серьезн[ым] выражением лиц. Слышны причитания - не разберешь, что, но всхлипывания и истерический хохот. Многие плачут молча. Я разговорился с Василием Матвеевым, отцом уходящего женато[го] сына. Поговорил[и] о водке. Он пьет и курит. - "От скуки". - Подошел Аникан[ов] староста и маленький, старенький человечек. Я не узнал. Это б[ыл] рыжий Прокофий. Я стал, указывая на ребят, спрашивать, кто - кто?
Гармония не переставала - заливалась, все идем, на ходу спрашиваю у старичка про высокого молодца, хорошо одет[ого], ловко, браво (Написано: бравого) шагающего: -А этот чей? -"Мой", -и старичок захлюпал и разрыдался. И я тоже.
Гармония не переставая работала. Зашли к Вас[илию], он подноси[л] водку, баба резала хлеб. Ребята чуть пригубливали. Вышли за деревню, постояли, простились. Ребята о чем-то посовещались, потом подошли ко мне проститься, пожали руки. И опять я заплакал. Потом сел с Вас[илием] в телегу. Он дорогой льстил: "Умирайте здесь, на головах понесем".
Доехали до Емел[ьяна]. Никого, кро[ме] Ясенских, нету. Я пошел домой, встретил лошадь и приехал домой.
Теперь 12-й час. Видел прекрасн[ый] сон о том, как я горячо говорил о Г[енри] Жорже. Хочу. записать. Оч[ень] б[ыло] хорошо. Но слаб. Стало быть, Он не хочет, т. е. Ему не нужно. Дурно себя вел с Вас[илием], забыл о том, чтобы быть только перед Богом. Старался оправдаться перед Вас[илием]. Гадко.
Ничего не писал. Чуть-чуть поправ[ил] разговор. Ездил верхом с Душаном. Перед обедом пришла Саша объявить, что все вернулись - и музыканты, и Фридман. Что ж делать. Казались мало симпатичны. К обеду (Написано: обедали) приехали ксендз с французом. Фр[анцуз] грубо льстил. Ксендз, очевидно, не верит, но хочет себя уверить. Софист своих преданий. И нужно ему не мое мнение, а мне высказать свое. Потом стали играть. Превосходно. Он цыганской породы. Я особенно был тронут Nocturne'ом Шоп[ена]. И оказал[ись] оч[ень] милые люди.
23 Окт.
Спал хорошо. Всё хочется писать. Пошел гулять. Слаб. Болит поясница. Вернулся, сначала не хотелось, а потом написал сон свой о Генри Дж[ордже]. Не совсем хорошо, но и не совсем дурно. Ездил за нашими в Телятинки в шарабане. Поспал. Сейчас идти обедать. Записать:
1) Одна из главных причин ограниченности людей нашего интелигентного мира это погоня за современностью, старание узнать или хоть иметь понятие о том, что написано в последнее время. "Как бы не пропустить". А пишется по каждой области горы книг. И все они, по легкости общения, доступны. О чем ни заговори: "А вы читали Челпанова, Куна, Брединга? А не читали, так и не говорите". И надо торопиться прочесть. А их горы. И эта поспешность и набивание головы современностью, пошлой, запутанной, исключает всякую возможность серьезного, истинного, нужного знания. А как, казалось бы, ясна ошибка. У нас есть результаты мыслей величайших мыслителей, выделившихся в продолжение тысячелетий из милиардов и милиардов людей, и эти результаты мышления этих великих людей просеяны через решето и сито времени. Отброше[но] всё посредственное, осталось одно самобытное, глубокое, нужное; остались Веды, Зороастр, Будда, Лаодзе, Конфуций, Ментце, Христос, Магомет, Сократ, Марк Аврелий, Эпиктет, и новые: Руссо, Паскаль, Кант, Шопенгауер и еще мног[ие]. И люди, следящие за современностью, ничего не знают этого, а следят и набивают себе голову мякиной, сором, кот[орый] весь отсеется и от к[оторого] ничего не останется.
2) Есть добрые люди, к[отор]ые до такой степени лишены духовной жизни и вследствие этого - понимания духовной жизни в других, что они были бы в отчаянии, если бы сознали себя виновниками телесного страдания других, особенно близких людей, но кот[орые] с совершенно спокойной совестью наносят самые тяжелые страдания духовной стороне жизни других людей: ставят их в необходимость тяжелой борьбы, оскорбляют самое святое, дорогое им.
3) Есть самоотречение телесное и самоотречение духовное. Первое это отдать другому пищу, когда тебе самому есть хочется, отдать деньги, труд... Второе это то, чтобы отдать славу доброго дела другому, прослыть дураком, дурным человеком для того, чтобы исполнить требования совести, закон Б[ога], любви.
4) (Для записок Священника:) как больше всего усилили в нем сомнения софизмы защиты церкви товарищем, и как утвердило в вере принесение бабой свечи Казанской Б[ожьей] М[атери].
24 Окт.
Вечер вчерашний прошел праздно. Да, б[ыл] Гусаров. С ним оч[ень] хорошо поговорил. Сильный человек. Как ему хорошо. Я уже пережил время, в к[оторое] мог бы быть таким. Написал письмо Ч[ерткову]. Перечел написанное утром и ужаснулся - как плохо. Не стану тратить времени на поправку.
Сегодня проснулся еще слабее, чем вчера. Решил отказать Ч[ерткову] в его предложении] машины. Ходил с ноги на ногу. Оч[ень] слаб. Дома не брал пера в руки, только написал Ч[ерткову]. Читал Горьк[ого]. Ни то, ни се. Прошел по саду. Тяжелое впечатление от черкеса получил, и Ольга. И мне тяже[ло] б[ыло] стало. Одно хорошо б[ыло] нынче: это поразительно ясное сознание своего ничтожества всячески: и временно, и умственно, и в особенности нравственно. Оч[ень] хорошо, и не только не ослабляет мою веру, но усиливает ее. В общем же успокаивает, - хорошо.
Иду обедать. После сна немного лучше.
Нет более неприятного предмета для размышления и наблюдений, как своя телесная личность. Да, нет меня, есть только мои обязанности. Прекрасное подобие: положение работника. (Последний абзац записан Толстым на отдельном листке, переписан в текст Дневника переписчиком, а позднее вклеен в тетрадь Дневника.)
25 Окт. Вечер вчера читал Мещ[ане] Горьк[ого]. Ничтожно. Сегодня встал столь же слабый. Пошел гулять, насилу хожу. Читал Н[а] К(аждый] Д[ень], маленькие книжечки Посредника и и письма. Ни за что не брался - так слаб. Но на душе хорошо. Приехал Цингер, и я с ним говорил о науке вообще и о физике, потом читал о физике в Брокгаузе и нашел подтверждение своих мыслей о пустяшности "науки" и физики с своими гипотезами эфира, атомов, молекул. Иду обедать. Не скажу, чтобы было лучше.
Основание всей физики (как и других естественных наук) только одно это изучение законов познавания предметов посредством внешних чувств. Основное чувство - осязание, подразделенное на виды его: зрение, слух, обоняние, вкус. Первые два разработаны. Об остальных и речи нет. (Запись сделана Толстым на отдельном листке, на верху которого его рукой пометка. В дневник. Листок был позднее вклеен в тетрадь Дневника. Настоящий абзац, как и следующий, вписан в текст Дневника переписчиком.)
То, что должно бы быть основою всех знаний, если не единственным предметом знания - учение нравственности - стало для некоторых не лишенным интереса предметом, для большинства "образованных" - ненужной фантазией отсталых, необразованных людей.
26 Окт.
Не спал до 3-х, и б[ыло] тоскливо, но я не отдавался вполне. Проснулся поздно. Вернулась С[офья] А[ндреевна]. Я рад ей, но оч[ень] возбуждена. Вчера нашел письмо Леон[ида] Семенова. Нынче ходил бодрее. Написал письма Леон[иду], Кони, Толстому, Наживину. Приехал Страхов. Ничего не делал утром. Хорошее письмо Ч[ерткова]. Он говорит мне яснее то, ч[то] я сам думал. Разговор с Стр[аховым] б[ыл] тяжел по требованиям Ч[ерткова], потому ч[то] надо иметь дело с правительством. Кажется, решу всё самым простым и естественным способом - Саша. Хочу и прежние, до 82. Ездил верхом с милым Душ[аном]. Потом молодой человек, медленно мыслит, но разумно. Хочется еще поговорить с Гусаровым. Не мог Заснуть. Слаб, но лучше. Иду обедать.
Вечер. Еще разговор с Страховым. Я согласился. Но жалею, ч[то] не сказал, ч[то] мне всё это оч[ень] тяжело, и лучшее - неделание,
27 Ок.
Здоровье не худо. Ходил. Ничего не записал. С особенной впечатлительностью читал К(руг] Ч[тения]. Два хороши[х] письма. Пришел Л. Семенов с крестьянином. Совсем опростился. И я не могу не радоваться на него, но не могу и не бояться. Нет ясности, простоты. Но я рад ему и люблю его. - Ездил с Душ[аном] в Телятинки. Говорил с Гусаровым оч[ень] хорошо. Дома-как всегда, и Саша чувствует, что не то. Что-то выйдет?
Одно хотел записать, это - мое ясное сознание своего ничтожества во всех отношениях.
28 Окт. Е[сли] б[уду] ж[ив].
[28 октября.]
Как раз оказалось сомнительно, ч[то] буду жив: слабость, сонливость. Ровно ничего не делал, кроме писем. Не записал еще 27. Пришел Семенов с крестьянином. Сем[енов] в лаптях, совсем бедно одет. Я оч[ень] рад б[ыл] ему и радуюсь на него и стыжусь себя. Говорил с ним не совсем хорошо. Не то что дурно, а неполное душевное общение. Да я перед ним не стою этого. (Я ошибся: о Сем[енове] записано.) Ездил в Овсянниково, М[арья] А(лександровна] рассказывала про племянника и читала его письма. Оч[ень] хорошо с ней поговорил. Вечером потом не видал Сем[енова]. Приехал Мих[аил] Сергеевич]. Оч[ень] уж велика противуположность между ним и Леонидом. Заснул в 5-м часу и спал до 8. Оч[ень] слаб. На душе оч[ень] хорошо.
29 Окт.
Проснулся поздно, [в] 10-м часу. Опять неестественно много спал. Хорошо поговорил с Леонидом. Помоги ему Бог. Счастье, ч[то] есть такие люди. Я говорил ему о внешнем. Он верно объяснил. Ездил с Д[ушаном] часа два. 5 часов, ложусь спать.
Из записной книжки. 1) Не судить ни на словах, ни в мыслях и потому тем менее заботиться о суждении людей. А то самое обыкновенное - тот, кто весь живет заботой о мнении людей - осуждает почти всех людей, каких знает.
[2)] Помоги мне, Господи, ни на словах, ни в мыслях не судить людей, за то и не заботиться о их суждении обо мне.
[3)] Желание блага есть жизнь, понял, что личность и все ее интересы сон, и желание блага направляется на всё - любовь.
[4)] Сон с своими периодами полной бессознательности и полупробуждениями сознания, дающими материал для запоминаемых сновидений, и наконец полным пробуждением - совершенное подобие жизни с бессознательными периодами, прояв- лениями сознания запоминаемыми, всё более и более ясными, и наконец смертью, полным пробуждением. Хотелось бы сказать, что жизнь до рождения, может быть, была такая же, что тот характер, который я вношу в жизнь, есть плод прежних пробуждений, и что такая же будет будущая жизнь, хотелось бы сказать это, но не имею права, п[отому] ч[то] я вне времени не могу мыслить. Для истинной же жизни времени нет, она только представляется мне во времени. Одно могу сказать: то, что она есть, и смерть не только не уничтожает, но только больше раскрывает ее; сказать же, что было до жизни и будет после смерти, значило бы прием мысли, свойственный только в этой жизни, употреблять для объяснения других, неизвестных мне форм жизни.
31 Окт.
Главная причина непонимания жизни после смерти - это невозможность представить себе жизнь вне пространства, вещества, времени и движения. Мы можем только сознавать ее, но не можем представить.
К зап[искам] лакея. Говорят о земле. Старик всё время молчит и начинает говорить только, когда его вызвали.
Необыкновенно странное, тоскливое состояние. Не могу заснуть, два часа (ночи). (Текст от слов: Из записной книжки кончая: два часа (ночи) внесен в тетрадь Дневника переписчиком.)
1 Ноября.
Никак не думал, что два дня пропустил. Вчера вернулся Леонид. Оч[ень] трогает он меня своей серьезной религиозностью. Я чувствую, что он молится почти всякую минуту. Ничего не писал. Приехала 3[ося] Стахович. Писем немного ответил и читал Рамакришна. Слабо. Вечером почти простился с Леон[идом]. Третьего дня почти то же, или забыл. М[ихаил] Сергеевич] чужд. Да, к обеду приехал Сережа, тоже, к несчастью, чужд. - Сегодня приехали Голд[енвейзер] и Страхов, привезли от Ч[ерткова] бумаги. Я все переделал. Довольно скучно. Простился с милым Леонидом и писал и читал письма. (От слова: Сегодня кончая: читал письма в подлиннике выскоблено. Воспроизводится по копии из архива В. Г. Черткова.)
Забыл, третьего дня б[ыла] оч[ень] интересна поездка в волостн[ой] суд. Встретился там с Вас[илием] Морозовым], Тарасом. Говорил с ними серьезно.
1) Удивительная слепота матерьялистов. У меня есть чувство - пять: з[рение], с[лух], об[оняние], вк[ус], ос[язание]. Хорошо. Весь мир обусловлен этим, общим всем людям и общим всем существам основным чувством осязания. Хорошо. Я, человек, испытываю чувство зрения, слуха... но это не все: я могу спросить себя, что я испытываю сейчас зрением, или слухом, или осязание[м], или об[онянием], или вкусом? И испытывать самое чувство и сознание этого чувства, т. е. могу перенести свое сознание на то или другое чувство. Мало того: я думаю, я могу спросить себя: о чем я думаю? Что же это то, что сознает и спрашивает? Это не чувство и не мысль - это сознание жизни. Но могу ли я спросить себя, что такое это сознание? и сознать сознание? Нет. Стало быть, это главная основа того, что мы называем жизнью. А что это такое? То, что мы называем жизнью и к[отор]ое, хотя и связано с тем, что представляется нам телом, никак уж не может быть объяснено телесно.
2) Ни про что вещественное нельзя сказать, что оно есть. Всё вещественное только происходит и проходит. Если что есть, то только то, что невещественно.
3) Особенно ясно понял нынче одуряющее влияние "науки", т. е. запоминания чужих мыслей. Ничто так, как это нагромождение чужих мыслей не атрофирует, не умерщвляет так способность иметь свои мысли и уметь управлять ими.
2 Ноября.
Спал хорошо, а всё слаб. Кажется, что я отписался (художественной работы). Нет сосредоточения на одном. А многое хочется. Вчера ничего, кроме писем, не делал. Довольно легкомысленно беседовал за столом. Вечером с Булыг[иным], Стр(аховым], Голд[енвейзером] приятно. Нынче тоже писал письма и читал Ужасы христианской цивилиз[ации]. Не так хорошо, как я ожидал узко. Но как форма превосходно. Нынче опять изжога. На душе оч[ень], оч[ень] хорошо. Помоги, Госп[оди] - и помогает. Записывать, кажется, нечего. Не помню, что б[ыло] вечером.
4 Ноября.
Пропустил вчерашний день. Вчера ничего не работал, читал и отмечал в ней места в книге Ламы. Оч[ень] сильно. Попытался писать предисловие - не пошло. На душе весь день было умиленно грустно хорошо, - как ни странно это сказать - радостно.
Вечером 2 Нояб[ря] оч[ень] важное. Я сказал про то, ч[то] Ч[ертков], если я приеду в Кр[екшино], обещает устроить так переезд через Москву, что меня не увидят. С[офья] А[ндреевна] вдруг вышла из себя. Оч[ень] б[ыло] тяжело. Я, слава Богу, удержался в добре. Прощался целуясь, и оч[ень] хотелось сделать ей что-нибудь особенно приятное. Понимаю эту лучшую радость жизни: за зло заплатить добром, но только понимаю, но сделать не мог ни в тот вечер, ни на другой день.
Мог только на словах держаться, но в душе была rancune[злопамятство.]. И то слава Богу. Можно и дойти.
Целый день вчера б[ыл] слаб, ходил гулять в елочки. Писем б(ыло] мало. Вечером играл в карты.
Какую великую помощь дает мне моя новая молитва. Помоги мне, Господи, быть с Тобою. Помогает в общем состоянии, но все-таки редко успеваю вспомнить при общении с людьми. Никогда не думал, чтобы это б[ыло] так трудно - трудно вспоминать при общении. Записать:
1) Дело у меня теперь главное одно: хорошо умереть. Оно и у всех всегда главное дело, п[отому] ч[то] для того, чтобы хорошо умереть, надо хорошо жить. Только в 25 лет не помни[шь] и не понимаешь этого так, как в 81.
2) Тщеславие, забота о славе людской, с к[оторой] я так к боролся и борюсь, так же сильно, как в молодых существах половое чувство.
И странное дело, я понял, что оба эти чувства одинаково необходимы для жизни совокупности людей. - Половое чувство необходимо для продолжения человечества, славолюбие - для продолжения движения мысли человечества. Последствие первого - продолжение жизни, последствие второго - развитие, совершенствование жизни. Не будь полов[ого] чувства - не было бы жизни поколений, не будь славолюбия - не б[ыло] бы общения, единения мысли между людьми. Оба чувства составляют трудно преодолимую потребность и вместе с тем, строго говоря, безнравственны и если не сдерживаемы, вызывают самые отвратительные поступки, и потому естественно людям воздерживаться от того и другого и отдаваться тому и другому только тогда, когда человек не может не отдаться этим требованиям и берет на себя обязательство, связанное с исполнением требований чувства: при половом чувстве обязательство берется но отношению последствий поступка - содержание, рощение, воспитание детей; при славолюбии же от обязательство в исполнении в жизни тех начал, к[отор]ые высказывает пишущий или говорящий.
3) Часто в письмах спрашивают у меня: хорошо ли, нужно ли жениться, выходить замуж. Думаю, что такой ответ ясно выразит то, ч[то] я думаю и чувствую по этому вопросу:
Всегда лучше воздержаться, если можешь, - уничтожить в себе пол, если можешь, т. е. быть ни мущиной, ни женщин[ой], а человеком. Это первое. Если же не в силах и не можешь видеть мужчина в женщинах - сестер, а женщина в мужчинах - братьев, если полов[ое] чувство нарушает главное дело жизни братское, равно духовное, любовное отношение ко всем людям, то женись, сойдясь неразрывно, на всю жизнь с одни[м] или одною, разумеется, стараясь найти в том или той, с кем сходишься, наибольшее согласие с своим жизнепониманием, и вступая в такое половое общение, знай, что ты этим общением берешь на себя обязательство растить и воспитывать детей,-естественное, оправдывающее последствие брака.