---------------------------------------------------------------
Роман
© Copyright Перевод Л.Рубинштейна
Компьютерный набор Б.А. Бердичевский
Источник: Золотой век, Харьков, "ФОЛИО", 1995
---------------------------------------------------------------
Меня зовут Филиппом Форстером. Я уже старик. Я живу в тихой, маленькой
деревушке, которая стоит на морском берегу, в глубине очень широкой бухты,
одной из самых широких на нашем острове.
Я назвал нашу деревню тихой -- она и есть тихая, хотя претендует на
звание морского порта. Есть у нас пристань, или мол, из тесаного гранита.
Здесь вы обычно увидите один--два шлюпа, столько же шхун, иногда бриг[1].
Большие суда не могут войти в бухту. Но вы всегда заметите немалое
количество рыбачьих лодок. Одни вытащены на песок, другие скользят по бухте,
и из этого вы можете вывести заключение, что благосостояние деревни больше
зависит от улова, чем от торговли. Так и есть на самом деле.
Это моя родная деревня -- здесь я родился и здесь собираюсь умереть.
Несмотря на это, мои земляки очень мало обо мне знают. Они зовут меня
"капитаном Форстером" или попросту "капитаном", считая, что я единственный
человек в наших краях, заслуживающий этого звания.
Строго говоря, я его недостоин. Я никогда не служил капитаном ни в
армии, ни во флоте. Я был только хозяином торгового судна -- другими
словами, шкипером. Но мои соседи -- люди вежливые, и благодаря их вежливости
я стал называться "капитаном".
Они знают, что я живу в хорошеньком домике в полумиле от деревни, на
берегу моря; знают, что я живу один, потому что моя старая служанка вряд ли
может считаться "обществом". Каждый день они видят, как я прохожу по деревне
с подзорной трубой под мышкой. Они замечают, что я выхожу на мол,
внимательно рассматриваю прибрежные воды и затем возвращаюсь домой или брожу
еще час-другой по берегу. Вот и все, что моим согражданам известно обо мне
-- о моих привычках и обо всей моей жизни.
Они убеждены, что я когда-то был великим путешественником. Они знают,
что у меня много книг и что я много читаю, и решили, что я необыкновенный
ученый.
Я действительно много путешествовал и много читал, но простые
деревенские люди ошибаются относительно моей учености. В юности я не имел
возможности получить хорошее образование, и все, что я знаю, усвоил
самоучкой, занимаясь наспех и с перерывами, в короткие периоды затишья в
моей бурной жизни.
Я сказал, что мои земляки мало знают обо мне, и вас это, конечно,
удивляет. Ведь среди них я начал свою жизнь и среди них же собираюсь ее
закончить. Но это легко объяснить. Двенадцатилетним мальчиком я ушел из
дому, и в течение сорока лет нога моя не ступала на родную землю и глаза мои
не видели никого из местных жителей.
Нужно быть уж очень знаменитым человеком, чтобы тебя вспомнили после
сорока лет отсутствия. Уйдя отсюда мальчиком и вернувшись зрелым человеком,
я убедился в том, что меня совершенно забыли. С трудом вспоминали даже моих
родителей. Они умерли еще до того, как я, совсем маленьким, ушел из дому.
Вдобавок мой отец был моряком, он редко бывал дома. В моих воспоминаниях о
нем осталось только, как я горевал, когда узнал, что его корабль погиб и он
утонул вместе с большей частью экипажа. Увы! Моя мать ненамного его
пережила. И так как они умерли давным-давно, естественно, что их забыли
соседи, с которыми они были не слишком близки. Вот чем объясняется то, что я
оказался чужим человеком в своих же родных местах.
Но вы не должны думать, что я одинок, что у меня нет товарищей. Я
оставил профессию моряка и вернулся домой, чтобы провести остаток дней в
покое и мире, но я не избегаю людей и я не угрюмый человек. Наоборот, я
очень люблю и всегда любил встречаться с людьми и, будучи стариком, охотно
провожу время в обществе молодежи, особенно мальчиков. Могу похвастаться,
что со всеми деревенскими мальчуганами я в большой дружбе. Часами я помогаю
им запускать змея и гонять кораблики по воде, ибо помню, как много
удовольствия получал от всего этого в детстве сам.
Играя со мной, дети вряд ли догадываются, что добрый старик, который
умеет так забавлять их и при этом забавляется сам, провел большую часть
своей жизни в бурных приключениях, среди смертельных опасностей. Но именно
такова история моей жизни.
Кое-кто в деревне знает, однако, отдельные эпизоды моей биографии --
происшествия, о которых они слышали из моих уст, потому что я никогда не
отказываюсь сообщить об увлекательных приключениях тем, кому интересно меня
послушать. И даже в нашей тихой деревушке я нашел аудиторию, которая ценит
рассказчика. Мои слушатели -- школьники. Невдалеке от деревни имеется
знаменитая школа, которую именуют "учебным заведением для юных
джентльменов",-- вот откуда взялись мои самые внимательные слушатели.
Мы не раз встречались с этими мальчиками на прогулках вдоль берега, и,
судя по моей обветренной, "просоленной" коже, они сообразили, что я могу
порассказать им немало о диких странах и необыкновенных происшествиях,
которые случались со мной во время далеких странствий. Мы встречались часто,
почти ежедневно, и вскоре подружились. По их желанию я начал рассказывать им
отдельные случаи из своей жизни. Не раз видели меня на берегу сидящим на
траве в кругу опрятно одетых мальчуганов. Их раскрытые рты и горящие глаза
свидетельствовали об интересе, с которым они слушали мои истории.
Не стыжусь сказать, что я сам находил удовольствие в этих рассказах,
как все старые моряки и военные, которые, вспоминая прошлое, сражаются
сызнова в давно минувших боях.
Таким образом, некоторое время я рассказывал им только отдельные
эпизоды. Однажды, встретившись со своими юными друзьями как всегда, лишь
несколько ранее обычного, я заметил, что они чем-то озабочены. Они сбились в
кучу. И я увидел, что один из них, самый старший, держит в руке сложенный
листок бумаги, на котором, по-видимому, было что-то написано.
Я подошел поближе. Мальчики, не промолвив ни слова, вручили мне бумагу.
Прочитав обращение, я понял, что послание адресовано мне.
Я развернул его и сразу догадался, в чем дело. Это была "просьба",
подписанная всеми присутствующими:
"Дорогой капитан!
Сегодня мы свободны целый день. Мы думали, как бы провести его получше,
и решили просить вас доставить нам удовольствие и рассказать о каком-нибудь
замечательном происшествии, случившемся с вами. Мы хотели бы услышать
что-нибудь захватывающее, потому что знаем, что в вашей жизни было много
приключений. Выберите то, что вам самому больше всего нравится, а мы обещаем
слушать внимательно и уверены, что нам нетрудно будет сдержать такое
обещание. Итак, дорогой капитан, сделайте это для нас, и мы всегда будем вам
благодарны".
Я не мог ответить отказом на такую вежливую просьбу. Без колебаний я
объявил, что расскажу моим юным друзьям целую главу из своей жизни. Я выбрал
то, что считал наиболее интересным для них: повесть о моем детстве и о
первом путешествии по морю -- путешествии, которое произошло в настолько
странной обстановке, что я назвал его "Путешествием на дне трюма".
Мы уселись на прибрежной гальке. Перед нами был широкий морской
простор. Мальчики собрались вокруг меня. И я начал.
С самого раннего детства я любил воду. Мне следовало бы родиться уткой
или ньюфаундлендом[2]. Отец мой был моряком, дед и прадед -- также. Должно
быть, от них я унаследовал это влечение. Во всяком случае, тяга к воде была
у меня так сильна, словно вода была моей родной стихией. Мне рассказывали,
хотя сам я этого не помню, что еще маленьким ребенком меня с трудом отгоняли
от луж и прудов. И в самом деле, первое приключение в моей жизни произошло
на пруду, и я запомнил его хорошо. Правда, оно не было ни столь страшным, ни
столь удивительным, как те приключения, которые мне случилось испытать
впоследствии. Оно было скорее забавным. Но я расскажу его вам, чтобы
показать, как велика была моя страсть к воде.
Я был тогда еще совсем маленьким мальчиком. И это странное
происшествие, случившееся в преддверии моей жизни, явилось как бы
предзнаменованием будущего. Оно как будто предвещало, что мне предстоит
пройти через многие испытания судьбы и пережить немало приключений.
Я уже сказал, что был в то время совсем малышом. Меня только что начали
пускать одного, без взрослых, и я находился как раз в том возрасте, когда
дети любят спускать на воду бумажные кораблики. Я уже умел делать их,
вырывая страницы из старых книг и газет, и часто посылал свои "суда"
путешествовать через большую лужу, которая заменяла мне океан. Но скоро мне
показалось этого мало. Я собрал за шесть месяцев карманные деньги, экономя
их специально для этой цели, и приобрел у старого рыбака полностью
оснащенный игрушечный корабль, который он смастерил на досуге.
Мой корабль имел всего шесть дюймов[3] в длину и три дюйма в ширину, и
если бы его тоннаж был зарегистрирован (а он, конечно, не прошел
регистрацию), то он составил бы около полуфунта. "Утлое суденышко",--
скажете вы, но в ту пору оно представлялось мне ничем не хуже настоящего
трехпалубного корабля.
Я решил, что он слишком велик для лужи, где купались утки, и начал
искать место, где он мог бы по-настоящему показать свои морские качества.
Скоро я нашел очень большой пруд -- вернее, озеро, где вода была чиста,
как кристалл, и тихий ветерок рябил ее поверхность. Этого ветра было
достаточно, чтобы надувать паруса и нести мой маленький кораблик, как птицу
на крыльях. Часто он пересекал весь пруд, прежде чем я успевал обежать
вокруг, чтобы поймать его вновь. Много раз мы с ним состязались в скорости с
переменным успехом. Иногда побеждал он, иногда я, в зависимости от того, был
ли ветер попутным или дул навстречу кораблику.
Красивый пруд, на берегах которого я забавлялся и провел лучшие часы
моего детства, не был общественной собственностью. Он был расположен в
парке, принадлежавшем частному лицу. Парк начинался от конца деревни, и,
конечно, пруд принадлежал владельцу парка. Это был, однако, доброжелательный
и лишенный предрассудков джентльмен. Он разрешал жителям деревни проходить
по своим землям и не только не возражал против того, чтобы мальчики пускали
кораблики по его прудам и бассейнам, но даже позволял им играть в крикет на
площадках парка, с тем чтобы дети вели себя осторожно и не портили кустов и
растений, которыми были обсажены аллеи. С его стороны это было очень
любезно. Мы, деревенская детвора, это чувствовали и вели себя так, что мне
ни разу не приходилось слышать о каком-либо значительном ущербе, причиненном
парку и пруду.
Парк и пруд существуют до сих пор -- вы, наверно, знаете их. Но добрый
джентльмен, о котором я говорю, давно ушел из этого мира, потому что его уже
тогда называли "старым джентльменом", а это было шестьдесят лет назад.
По маленькому озеру плавала стая лебедей -- точнее, их было шесть.
Водились там и другие довольно редкие птицы. Дети любили кормить эти
красивые создания. У нас было принято приносить кусочки хлеба и бросать
птицам. Я тоже был в восторге от них и при малейшей возможности являлся к
озеру с набитыми хлебом карманами.
Птицы, особенно лебеди, так приручились, что ели прямо из рук и
нисколько не боялись нас.
У нас был забавный способ кормежки. В одном месте берег пруда был чуть
покруче, он образовывал нечто вроде насыпи высотой около трех футов[4]. И
пруд был здесь поглубже, так что лебеди могли подняться на сушу только с
помощью крыльев. Берег был почти отвесный, без выступов или ступенек. Он
именно нависал над водой, а не спускался к ней.
Сюда мы и заманивали лебедей. Они настораживались, уже завидев нас
издали. Мы насаживали кусок хлеба на расщепленный кончик длинного прута и,
поднимая его высоко над головами лебедей, забавлялись, глядя, как они
вытягивали длинные шеи и иногда подпрыгивали на воде, стараясь схватить
хлеб,-- совсем как собаки при виде лакомого куска. Вы сами понимаете,
сколько тут было веселья для мальчишек!
Теперь перейдем к происшествию, о котором я хочу рассказать.
Однажды я пришел на пруд, по обыкновению неся свой кораблик. Было рано,
и, дойдя до берега, я убедился, что мои товарищи еще не явились. Я спустил
кораблик на воду и зашагал вокруг пруда, чтобы встретить свое "судно" на
другой стороне.
Ветра почти не было -- кораблик двигался медленно. Спешить было нечего,
и я брел по берегу. Выходя из дому, я не забыл о лебедях, моих любимцах.
Надо признаться, они не раз заставляли меня пускаться на небольшие кражи:
куски хлеба, которыми были набиты мои карманы, я добывал тайком из буфета.
Так или иначе, но я принес с собой их обычную порцию и, выйдя на
высокий берег, остановился перед птицами.
Все шестеро, гордо выгнув шеи и слегка приподняв крылья, плавно
заскользили по направлению ко мне. Вытянув клювы, они не спускали с меня
глаз, следя за каждым моим движением. Они знали, что я звал их не зря.
Я достал ветку, расщепил ее на конце, приладил хлеб и стал забавляться
уловками птиц, старавшихся схватить добычу.
Кусок за куском исчезал с конца ветки, и я уже почти опустошил карманы,
как вдруг край дерна, на котором я стоял, обвалился у меня под ногами, и я
бултыхнулся в воду.
Я ушел с шумом, как большой камень, и так как совершенно не умел
плавать, то камнем и пошел бы прямо ко дну, если бы мне не случилось попасть
в самую середину стаи лебедей, которые испугались не меньше моего.
Не то чтобы я сохранил присутствие духа, но просто, повинуясь инстинкту
самосохранения, свойственному каждому живому существу, я попытался спастись,
размахивая руками и стараясь ухватиться за что-нибудь. Утопающие хватаются и
за соломинку, но в моих руках оказалось нечто лучшее, чем соломинка,-- я
ухватился за лапу самого большого и сильного из лебедей и держался за нее
изо всех сил, ибо от этого зависела моя жизнь.
При падении мне в глаза и уши набралась вода, и я плохо соображал, что
делаю. Сначала я слышал только плеск и крики вспугнутых лебедей, но в
следующую секунду уже сообразил, что птица, которую я держу за ногу,
увлекает меня к другому берегу. У меня хватило ума не отпустить лапу--и в
одно мгновение я пронесся через половину пруда, что в конечном счете было не
так уж много. Лебедь даже не плыл, а, скорее, летел, ударяя крыльями по
поверхности воды и помогая себе свободной лапой. Без сомнения, страх удвоил
его силы и энергию, а то он не мог бы тащить за собой существо, которое
весило столько же, сколько он сам. Затрудняюсь сказать, сколько это
продолжалось. Думаю, что не очень много времени. Птица могла еще
продержаться на воде, но я бы долго не выдержал. Погружаясь, я набирал воду
ртом и носом и уже начал терять сознание.
Но тут, к величайшей своей радости, я почувствовал что-то твердое под
ногами. Это были камешки и галька на дне озера -- я стоял на мелком месте.
Птица, стремясь вырваться, пронеслась над самыми глубокими и опасными
частями озера и оттащила меня в другой конец пруда, изобилующий мелями.
Я не мешкал ни минуты. Я был бесконечно рад, что закончил свое
путешествие на буксире, и, разжав руку, выпустил лапу лебедя. Птица,
почувствовав свободу, немедленно поднялась в воздух и полетела, пронзительно
крича.
Что касается меня, то, нащупав наконец дно, шатаясь, чихая и
отфыркиваясь, я окончательно встал на ноги, побрел к берегу и вскоре
оказался в безопасности, на твердой земле.
Я был до того перепуган всем случившимся, что совершенно забыл о своем
кораблике. Не думая о том, как он закончит плавание, я побежал во всю прыть
и остановился лишь тогда, когда оказался дома. Вода так и текла с меня
ручьями, я вымок насквозь и тут же стал сушить мокрую одежду возле горящего
очага.
Пожалуй, вы подумаете, что урок, который я получил, отбил у меня охоту
подходить близко к воде. Ничуть не бывало! Случай на пруду не научил меня
осторожности, но оказался благодетельным для меня в другом отношении: как ни
был я мал, я все же понял, как опасно попадать в глубокие места, не умея
плавать. Опасность, которой я с таким трудом избежал, заставила меня принять
новое решение, а именно -- научиться плавать.
Мать одобрила мое намерение. То же самое писал мне отец из дальних
стран. Он даже посоветовал наилучший способ обучения. Этого только мне и
нужно было, и я с жаром принялся за дело в надежде стать первоклассным
пловцом. Раз или два в день, в теплую погоду, после школы я отправлялся на
море и плескался в воде, как молодой дельфин.
Старшие мальчики, уже умевшие плавать, дали мне несколько уроков, и
скоро я испытал величайшее удовольствие, когда смог впервые плыть на спине
без всякой посторонней помощи. Хорошо помню, что я был очень горд, совершив
этот свой первый подвиг пловца.
Разрешите, юные слушатели, дать вам хороший совет: учитесь плавать! Это
уменье пригодится вам скорее, чем кажется. Как знать, может, вам придется
его применять, спасая других, а может быть, и самих себя.
В наше время случаев утонуть представляется гораздо больше, чем в
старые времена. Многие ездят по морям, океанам и большим рекам, и количество
людей, которые ежегодно подвергают опасности свою жизнь, отправляясь в
путешествие по делу или ради удовольствия, даже трудно себе представить. В
бурную погоду многие из них, не умея плавать, тонут.
Я не собираюсь, конечно, утверждать, что даже самый лучший пловец,
потерпевший кораблекрушение где-нибудь вдали от берега, например в середине
Атлантического океана или посреди пролива Ла-Манш, может надеяться, что
доплывет до берега. Разумеется, это ему не удастся. Но и вдали от суши можно
спастись, если доплыть до шлюпки, до какой-нибудь доски или пустой бочки.
Было немало примеров, когда люди спасали свою жизнь таким простым
способом. К месту катастрофы может подойти другой корабль, и хорошему пловцу
нужно только продержаться на поверхности воды, пока его не подберут. А не
умеющие плавать пойдут ко дну.
К тому же вы знаете, что большинство кораблей терпит крушение не в
середине Атлантического океана и вообще не в открытом море. В редких случаях
буря достигает такой исключительной силы, чтобы море "разгулялось", как
говорят моряки, и разбило корабль в щепки. Большинство крушений происходит
вблизи берега. Именно тогда бывают человеческие жертвы, которых не было бы,
если б все на корабле умели плавать. Каждый год мы узнаем, что сотни людей
тонут в кабельтове[5] от берега; целые корабли, со всеми, кто находится на
борту -- переселенцами, солдатами, матросами,-- погружаются в воду,-- и
только несколько хороших пловцов остаются в живых. Такие же несчастья
происходят на речках шириной в каких-нибудь двести ярдов[6]. Вы сами,
наверно, слышали, как люди каждый год умудряются тонуть даже в неширокой, но
студеной речке Серпентайн[7].
Все это общеизвестно, и приходится удивляться беспечности людей и их
нежеланию учиться плавать.
Приходится также удивляться тому, что правительство не заставляет
молодежь учиться этому простому делу. Впрочем, основным занятием
правительства во все времена было скорее облагать налогами, чем обучать свой
народ.
Однако мне кажется, что для правительства было бы уж совсем не трудно
заставить всех морских путешественников запасаться спасательными поясами. Я
берусь доказать, что тысячи жизней каждый год могут быть спасены с помощью
этого дешевого и простого приспособления. И никто не станет ворчать ни на
стоимость, ни на неудобство спасательного пояса.
Правительство очень заботится о том, чтобы заставить путешественников
заплатить за никчемный клочок бумаги, называемый заграничным паспортом. Как
только вы заплатили, чиновникам становится безразлично, скоро ли вы и ваш
паспорт пойдете на дно моря.
Итак, юные слушатели, хочет или не хочет этого ваше правительство,
прислушайтесь к моему совету и сделайтесь хорошими пловцами! Возьмитесь за
это немедленно -- только в теплую погоду -- и затем уже не пропускайте ни
одного дня. Сделайтесь пловцами прежде, чем станете взрослыми. Потом у вас
не будет ни времени, ни желания учиться плаванию. А между тем, не умея
плавать, вы можете утонуть еще до того, как у вас появится первый пух на
верхней губе. Лично я не раз бывал на волосок от смерти в воде. Водная
стихия, которую я так любил, как бы задалась целью сделать меня своей
жертвой. Я бы мог упрекнуть волны в неблагодарности, но не делал этого
потому, что знал, что они неодушевленны и не отвечают за свои поступки. И
вот однажды я безрассудно доверился им.
Это случилось через несколько недель после моего вынужденного купанья в
пруду, когда я уже немного умел плавать.
Все это произошло не на том пруду, где плавали лебеди, потому что он
служил для украшения парка и был частной собственностью. Купаться в нем было
запрещено.
Но жители морского побережья и не нуждаются в прудах и озерах для
купания. Они купаются в великом соленом море. И у нашего поселка, как и у
других подобных же деревушек, был свой морской пляж. Конечно, первые уроки
плавания я брал в соленой воде.
Место, где купались жители нашего поселка, было выбрано не совсем
удачно. Правда, пляж был прекрасный: с желтым песком, белыми ракушками и
галькой, но в морской глубине здесь скрывалось подводное течение, опасное
для всех, кроме хороших, выносливых пловцов.
Местные жители рассказывали, что кто-то утонул, унесенный этим
течением, но это случилось давно, и об этом почти забыли. Позже раза два или
три купальщиков уносило в море, но их в конце концов спасали посланные вслед
лодки.
Помню, эти факты тогда произвели на меня сильное впечатление. Но самые
почтенные жители поселка -- старые рыбаки -- не любили говорить на эту тему.
Они либо пожимали плечами и помалкивали, либо отговаривались ничего не
значащими словами. Кое-кто из них даже вовсе отрицал существование
подводного течения, другие утверждали, что оно неопасно. Я, однако, замечал,
что родители не позволяли мальчикам купаться вблизи опасного места.
Долго я не понимал, почему мои односельчане так упорно не хотят
признаться, что подводное течение существует. Когда я вернулся в поселок
через сорок лет, я наткнулся на все то же таинственное пожимание плечами,
хотя за это время народилось новое поколение, сильно отличающееся от того, с
которым я когда-то расстался. Жители не хотят говорить о подводном течении,
несмотря на то что в мое отсутствие произошло еще несколько случаев,
доказывающих, что оно действительно существует и что оно действительно
опасно.
Но теперь я стал старше и лучше понимаю людей. Скоро я понял истинную
причину странного поведения моих односельчан. Наш поселок считается морским
курортом и получает некоторый доход от приезжих, которые проводят здесь
несколько недель летом. Это и так не первосортный курорт, а если бы пошли
слухи о подводном течении и о том, как люди тонут из-за него, то к нам стало
бы ездить еще меньше людей или вовсе никто не стал бы ездить. Поэтому, чем
меньше вы говорите о подводном течении, тем больше вас уважают местные
мудрецы.
Итак, мои юные друзья, я сделал длинное вступление к довольно
обыкновенной истории, но дело в том, что я утонул, попав в это прибрежное
подводное течение -- именно утонул!
Вы скажете, что я, во всяком случае, не захлебнулся до смерти. Может
быть, но я был в таком состоянии, что ничего не почувствовал бы, даже если
бы меня разрезали на куски, и никогда не вернулся бы к жизни, если бы не мой
спаситель. Этим спасителем оказался молодой рыбак из нашего поселка, по
имени Гарри Блю. Ему я обязан своим вторичным рождением.
История, повторяю, самая обыкновенная, но я ее рассказываю для того,
чтобы вы знали, как я познакомился с Гарри Блю, так как он оказал
решительное влияние на всю мою последующую жизнь.
Я отправился на пляж купаться, как обычно, но вошел в воду в новой для
меня и пустынной части берега. Считалось, что в этом месте подводное течение
особенно сильно, и действительно, оно мгновенно подхватило меня и понесло в
открытое море. Меня отнесло так далеко, что всякая надежда доплыть до суши
пропала. Страх и уверенность в гибели так сковали мне тело, что я не в
состоянии был удержаться на поверхности и начал погружаться в глубину, как
кусок свинца.
Я не знал тогда, что мне не суждено еще умереть. Не помню, что было
потом. Помню только, что передо мной появилась лодка и в ней человек. Вокруг
меня как бы спустились сумерки, а в ушах раздавался грохот, похожий на удары
грома. Сознание мое померкло, как пламя задутой свечи. Оно вернулось ко мне
благодаря Гарри Блю. Когда я почувствовал, что еще жив, и открыл глаза, то
увидел человека, стоящего возле меня на коленях. Он растирал мне руками
тело, нажимая на живот под ребрами, и щекотал ноздри пером, всячески
стараясь вырвать меня у смерти.
Гарри Блю удалось вновь вдохнуть в меня жизнь. Он тут же взял меня на
руки и отнес домой, к матери, которая едва не потеряла рассудка, увидев меня
в таком состоянии. Мне влили в рот вина, к ногам приложили горячие кирпичи и
бутылки, дали понюхать нашатыря, закутали в теплые одеяла. Было принято еще
много мер, и много лекарств пришлось мне проглотить, пока решили, что
опасность миновала и что я, вероятно, выживу.
Наконец все успокоились, а через двадцать часов я уже снова был на
Роман
© Copyright Перевод Л.Рубинштейна
Компьютерный набор Б.А. Бердичевский
Источник: Золотой век, Харьков, "ФОЛИО", 1995
---------------------------------------------------------------
Меня зовут Филиппом Форстером. Я уже старик. Я живу в тихой, маленькой
деревушке, которая стоит на морском берегу, в глубине очень широкой бухты,
одной из самых широких на нашем острове.
Я назвал нашу деревню тихой -- она и есть тихая, хотя претендует на
звание морского порта. Есть у нас пристань, или мол, из тесаного гранита.
Здесь вы обычно увидите один--два шлюпа, столько же шхун, иногда бриг[1].
Большие суда не могут войти в бухту. Но вы всегда заметите немалое
количество рыбачьих лодок. Одни вытащены на песок, другие скользят по бухте,
и из этого вы можете вывести заключение, что благосостояние деревни больше
зависит от улова, чем от торговли. Так и есть на самом деле.
Это моя родная деревня -- здесь я родился и здесь собираюсь умереть.
Несмотря на это, мои земляки очень мало обо мне знают. Они зовут меня
"капитаном Форстером" или попросту "капитаном", считая, что я единственный
человек в наших краях, заслуживающий этого звания.
Строго говоря, я его недостоин. Я никогда не служил капитаном ни в
армии, ни во флоте. Я был только хозяином торгового судна -- другими
словами, шкипером. Но мои соседи -- люди вежливые, и благодаря их вежливости
я стал называться "капитаном".
Они знают, что я живу в хорошеньком домике в полумиле от деревни, на
берегу моря; знают, что я живу один, потому что моя старая служанка вряд ли
может считаться "обществом". Каждый день они видят, как я прохожу по деревне
с подзорной трубой под мышкой. Они замечают, что я выхожу на мол,
внимательно рассматриваю прибрежные воды и затем возвращаюсь домой или брожу
еще час-другой по берегу. Вот и все, что моим согражданам известно обо мне
-- о моих привычках и обо всей моей жизни.
Они убеждены, что я когда-то был великим путешественником. Они знают,
что у меня много книг и что я много читаю, и решили, что я необыкновенный
ученый.
Я действительно много путешествовал и много читал, но простые
деревенские люди ошибаются относительно моей учености. В юности я не имел
возможности получить хорошее образование, и все, что я знаю, усвоил
самоучкой, занимаясь наспех и с перерывами, в короткие периоды затишья в
моей бурной жизни.
Я сказал, что мои земляки мало знают обо мне, и вас это, конечно,
удивляет. Ведь среди них я начал свою жизнь и среди них же собираюсь ее
закончить. Но это легко объяснить. Двенадцатилетним мальчиком я ушел из
дому, и в течение сорока лет нога моя не ступала на родную землю и глаза мои
не видели никого из местных жителей.
Нужно быть уж очень знаменитым человеком, чтобы тебя вспомнили после
сорока лет отсутствия. Уйдя отсюда мальчиком и вернувшись зрелым человеком,
я убедился в том, что меня совершенно забыли. С трудом вспоминали даже моих
родителей. Они умерли еще до того, как я, совсем маленьким, ушел из дому.
Вдобавок мой отец был моряком, он редко бывал дома. В моих воспоминаниях о
нем осталось только, как я горевал, когда узнал, что его корабль погиб и он
утонул вместе с большей частью экипажа. Увы! Моя мать ненамного его
пережила. И так как они умерли давным-давно, естественно, что их забыли
соседи, с которыми они были не слишком близки. Вот чем объясняется то, что я
оказался чужим человеком в своих же родных местах.
Но вы не должны думать, что я одинок, что у меня нет товарищей. Я
оставил профессию моряка и вернулся домой, чтобы провести остаток дней в
покое и мире, но я не избегаю людей и я не угрюмый человек. Наоборот, я
очень люблю и всегда любил встречаться с людьми и, будучи стариком, охотно
провожу время в обществе молодежи, особенно мальчиков. Могу похвастаться,
что со всеми деревенскими мальчуганами я в большой дружбе. Часами я помогаю
им запускать змея и гонять кораблики по воде, ибо помню, как много
удовольствия получал от всего этого в детстве сам.
Играя со мной, дети вряд ли догадываются, что добрый старик, который
умеет так забавлять их и при этом забавляется сам, провел большую часть
своей жизни в бурных приключениях, среди смертельных опасностей. Но именно
такова история моей жизни.
Кое-кто в деревне знает, однако, отдельные эпизоды моей биографии --
происшествия, о которых они слышали из моих уст, потому что я никогда не
отказываюсь сообщить об увлекательных приключениях тем, кому интересно меня
послушать. И даже в нашей тихой деревушке я нашел аудиторию, которая ценит
рассказчика. Мои слушатели -- школьники. Невдалеке от деревни имеется
знаменитая школа, которую именуют "учебным заведением для юных
джентльменов",-- вот откуда взялись мои самые внимательные слушатели.
Мы не раз встречались с этими мальчиками на прогулках вдоль берега, и,
судя по моей обветренной, "просоленной" коже, они сообразили, что я могу
порассказать им немало о диких странах и необыкновенных происшествиях,
которые случались со мной во время далеких странствий. Мы встречались часто,
почти ежедневно, и вскоре подружились. По их желанию я начал рассказывать им
отдельные случаи из своей жизни. Не раз видели меня на берегу сидящим на
траве в кругу опрятно одетых мальчуганов. Их раскрытые рты и горящие глаза
свидетельствовали об интересе, с которым они слушали мои истории.
Не стыжусь сказать, что я сам находил удовольствие в этих рассказах,
как все старые моряки и военные, которые, вспоминая прошлое, сражаются
сызнова в давно минувших боях.
Таким образом, некоторое время я рассказывал им только отдельные
эпизоды. Однажды, встретившись со своими юными друзьями как всегда, лишь
несколько ранее обычного, я заметил, что они чем-то озабочены. Они сбились в
кучу. И я увидел, что один из них, самый старший, держит в руке сложенный
листок бумаги, на котором, по-видимому, было что-то написано.
Я подошел поближе. Мальчики, не промолвив ни слова, вручили мне бумагу.
Прочитав обращение, я понял, что послание адресовано мне.
Я развернул его и сразу догадался, в чем дело. Это была "просьба",
подписанная всеми присутствующими:
"Дорогой капитан!
Сегодня мы свободны целый день. Мы думали, как бы провести его получше,
и решили просить вас доставить нам удовольствие и рассказать о каком-нибудь
замечательном происшествии, случившемся с вами. Мы хотели бы услышать
что-нибудь захватывающее, потому что знаем, что в вашей жизни было много
приключений. Выберите то, что вам самому больше всего нравится, а мы обещаем
слушать внимательно и уверены, что нам нетрудно будет сдержать такое
обещание. Итак, дорогой капитан, сделайте это для нас, и мы всегда будем вам
благодарны".
Я не мог ответить отказом на такую вежливую просьбу. Без колебаний я
объявил, что расскажу моим юным друзьям целую главу из своей жизни. Я выбрал
то, что считал наиболее интересным для них: повесть о моем детстве и о
первом путешествии по морю -- путешествии, которое произошло в настолько
странной обстановке, что я назвал его "Путешествием на дне трюма".
Мы уселись на прибрежной гальке. Перед нами был широкий морской
простор. Мальчики собрались вокруг меня. И я начал.
С самого раннего детства я любил воду. Мне следовало бы родиться уткой
или ньюфаундлендом[2]. Отец мой был моряком, дед и прадед -- также. Должно
быть, от них я унаследовал это влечение. Во всяком случае, тяга к воде была
у меня так сильна, словно вода была моей родной стихией. Мне рассказывали,
хотя сам я этого не помню, что еще маленьким ребенком меня с трудом отгоняли
от луж и прудов. И в самом деле, первое приключение в моей жизни произошло
на пруду, и я запомнил его хорошо. Правда, оно не было ни столь страшным, ни
столь удивительным, как те приключения, которые мне случилось испытать
впоследствии. Оно было скорее забавным. Но я расскажу его вам, чтобы
показать, как велика была моя страсть к воде.
Я был тогда еще совсем маленьким мальчиком. И это странное
происшествие, случившееся в преддверии моей жизни, явилось как бы
предзнаменованием будущего. Оно как будто предвещало, что мне предстоит
пройти через многие испытания судьбы и пережить немало приключений.
Я уже сказал, что был в то время совсем малышом. Меня только что начали
пускать одного, без взрослых, и я находился как раз в том возрасте, когда
дети любят спускать на воду бумажные кораблики. Я уже умел делать их,
вырывая страницы из старых книг и газет, и часто посылал свои "суда"
путешествовать через большую лужу, которая заменяла мне океан. Но скоро мне
показалось этого мало. Я собрал за шесть месяцев карманные деньги, экономя
их специально для этой цели, и приобрел у старого рыбака полностью
оснащенный игрушечный корабль, который он смастерил на досуге.
Мой корабль имел всего шесть дюймов[3] в длину и три дюйма в ширину, и
если бы его тоннаж был зарегистрирован (а он, конечно, не прошел
регистрацию), то он составил бы около полуфунта. "Утлое суденышко",--
скажете вы, но в ту пору оно представлялось мне ничем не хуже настоящего
трехпалубного корабля.
Я решил, что он слишком велик для лужи, где купались утки, и начал
искать место, где он мог бы по-настоящему показать свои морские качества.
Скоро я нашел очень большой пруд -- вернее, озеро, где вода была чиста,
как кристалл, и тихий ветерок рябил ее поверхность. Этого ветра было
достаточно, чтобы надувать паруса и нести мой маленький кораблик, как птицу
на крыльях. Часто он пересекал весь пруд, прежде чем я успевал обежать
вокруг, чтобы поймать его вновь. Много раз мы с ним состязались в скорости с
переменным успехом. Иногда побеждал он, иногда я, в зависимости от того, был
ли ветер попутным или дул навстречу кораблику.
Красивый пруд, на берегах которого я забавлялся и провел лучшие часы
моего детства, не был общественной собственностью. Он был расположен в
парке, принадлежавшем частному лицу. Парк начинался от конца деревни, и,
конечно, пруд принадлежал владельцу парка. Это был, однако, доброжелательный
и лишенный предрассудков джентльмен. Он разрешал жителям деревни проходить
по своим землям и не только не возражал против того, чтобы мальчики пускали
кораблики по его прудам и бассейнам, но даже позволял им играть в крикет на
площадках парка, с тем чтобы дети вели себя осторожно и не портили кустов и
растений, которыми были обсажены аллеи. С его стороны это было очень
любезно. Мы, деревенская детвора, это чувствовали и вели себя так, что мне
ни разу не приходилось слышать о каком-либо значительном ущербе, причиненном
парку и пруду.
Парк и пруд существуют до сих пор -- вы, наверно, знаете их. Но добрый
джентльмен, о котором я говорю, давно ушел из этого мира, потому что его уже
тогда называли "старым джентльменом", а это было шестьдесят лет назад.
По маленькому озеру плавала стая лебедей -- точнее, их было шесть.
Водились там и другие довольно редкие птицы. Дети любили кормить эти
красивые создания. У нас было принято приносить кусочки хлеба и бросать
птицам. Я тоже был в восторге от них и при малейшей возможности являлся к
озеру с набитыми хлебом карманами.
Птицы, особенно лебеди, так приручились, что ели прямо из рук и
нисколько не боялись нас.
У нас был забавный способ кормежки. В одном месте берег пруда был чуть
покруче, он образовывал нечто вроде насыпи высотой около трех футов[4]. И
пруд был здесь поглубже, так что лебеди могли подняться на сушу только с
помощью крыльев. Берег был почти отвесный, без выступов или ступенек. Он
именно нависал над водой, а не спускался к ней.
Сюда мы и заманивали лебедей. Они настораживались, уже завидев нас
издали. Мы насаживали кусок хлеба на расщепленный кончик длинного прута и,
поднимая его высоко над головами лебедей, забавлялись, глядя, как они
вытягивали длинные шеи и иногда подпрыгивали на воде, стараясь схватить
хлеб,-- совсем как собаки при виде лакомого куска. Вы сами понимаете,
сколько тут было веселья для мальчишек!
Теперь перейдем к происшествию, о котором я хочу рассказать.
Однажды я пришел на пруд, по обыкновению неся свой кораблик. Было рано,
и, дойдя до берега, я убедился, что мои товарищи еще не явились. Я спустил
кораблик на воду и зашагал вокруг пруда, чтобы встретить свое "судно" на
другой стороне.
Ветра почти не было -- кораблик двигался медленно. Спешить было нечего,
и я брел по берегу. Выходя из дому, я не забыл о лебедях, моих любимцах.
Надо признаться, они не раз заставляли меня пускаться на небольшие кражи:
куски хлеба, которыми были набиты мои карманы, я добывал тайком из буфета.
Так или иначе, но я принес с собой их обычную порцию и, выйдя на
высокий берег, остановился перед птицами.
Все шестеро, гордо выгнув шеи и слегка приподняв крылья, плавно
заскользили по направлению ко мне. Вытянув клювы, они не спускали с меня
глаз, следя за каждым моим движением. Они знали, что я звал их не зря.
Я достал ветку, расщепил ее на конце, приладил хлеб и стал забавляться
уловками птиц, старавшихся схватить добычу.
Кусок за куском исчезал с конца ветки, и я уже почти опустошил карманы,
как вдруг край дерна, на котором я стоял, обвалился у меня под ногами, и я
бултыхнулся в воду.
Я ушел с шумом, как большой камень, и так как совершенно не умел
плавать, то камнем и пошел бы прямо ко дну, если бы мне не случилось попасть
в самую середину стаи лебедей, которые испугались не меньше моего.
Не то чтобы я сохранил присутствие духа, но просто, повинуясь инстинкту
самосохранения, свойственному каждому живому существу, я попытался спастись,
размахивая руками и стараясь ухватиться за что-нибудь. Утопающие хватаются и
за соломинку, но в моих руках оказалось нечто лучшее, чем соломинка,-- я
ухватился за лапу самого большого и сильного из лебедей и держался за нее
изо всех сил, ибо от этого зависела моя жизнь.
При падении мне в глаза и уши набралась вода, и я плохо соображал, что
делаю. Сначала я слышал только плеск и крики вспугнутых лебедей, но в
следующую секунду уже сообразил, что птица, которую я держу за ногу,
увлекает меня к другому берегу. У меня хватило ума не отпустить лапу--и в
одно мгновение я пронесся через половину пруда, что в конечном счете было не
так уж много. Лебедь даже не плыл, а, скорее, летел, ударяя крыльями по
поверхности воды и помогая себе свободной лапой. Без сомнения, страх удвоил
его силы и энергию, а то он не мог бы тащить за собой существо, которое
весило столько же, сколько он сам. Затрудняюсь сказать, сколько это
продолжалось. Думаю, что не очень много времени. Птица могла еще
продержаться на воде, но я бы долго не выдержал. Погружаясь, я набирал воду
ртом и носом и уже начал терять сознание.
Но тут, к величайшей своей радости, я почувствовал что-то твердое под
ногами. Это были камешки и галька на дне озера -- я стоял на мелком месте.
Птица, стремясь вырваться, пронеслась над самыми глубокими и опасными
частями озера и оттащила меня в другой конец пруда, изобилующий мелями.
Я не мешкал ни минуты. Я был бесконечно рад, что закончил свое
путешествие на буксире, и, разжав руку, выпустил лапу лебедя. Птица,
почувствовав свободу, немедленно поднялась в воздух и полетела, пронзительно
крича.
Что касается меня, то, нащупав наконец дно, шатаясь, чихая и
отфыркиваясь, я окончательно встал на ноги, побрел к берегу и вскоре
оказался в безопасности, на твердой земле.
Я был до того перепуган всем случившимся, что совершенно забыл о своем
кораблике. Не думая о том, как он закончит плавание, я побежал во всю прыть
и остановился лишь тогда, когда оказался дома. Вода так и текла с меня
ручьями, я вымок насквозь и тут же стал сушить мокрую одежду возле горящего
очага.
Пожалуй, вы подумаете, что урок, который я получил, отбил у меня охоту
подходить близко к воде. Ничуть не бывало! Случай на пруду не научил меня
осторожности, но оказался благодетельным для меня в другом отношении: как ни
был я мал, я все же понял, как опасно попадать в глубокие места, не умея
плавать. Опасность, которой я с таким трудом избежал, заставила меня принять
новое решение, а именно -- научиться плавать.
Мать одобрила мое намерение. То же самое писал мне отец из дальних
стран. Он даже посоветовал наилучший способ обучения. Этого только мне и
нужно было, и я с жаром принялся за дело в надежде стать первоклассным
пловцом. Раз или два в день, в теплую погоду, после школы я отправлялся на
море и плескался в воде, как молодой дельфин.
Старшие мальчики, уже умевшие плавать, дали мне несколько уроков, и
скоро я испытал величайшее удовольствие, когда смог впервые плыть на спине
без всякой посторонней помощи. Хорошо помню, что я был очень горд, совершив
этот свой первый подвиг пловца.
Разрешите, юные слушатели, дать вам хороший совет: учитесь плавать! Это
уменье пригодится вам скорее, чем кажется. Как знать, может, вам придется
его применять, спасая других, а может быть, и самих себя.
В наше время случаев утонуть представляется гораздо больше, чем в
старые времена. Многие ездят по морям, океанам и большим рекам, и количество
людей, которые ежегодно подвергают опасности свою жизнь, отправляясь в
путешествие по делу или ради удовольствия, даже трудно себе представить. В
бурную погоду многие из них, не умея плавать, тонут.
Я не собираюсь, конечно, утверждать, что даже самый лучший пловец,
потерпевший кораблекрушение где-нибудь вдали от берега, например в середине
Атлантического океана или посреди пролива Ла-Манш, может надеяться, что
доплывет до берега. Разумеется, это ему не удастся. Но и вдали от суши можно
спастись, если доплыть до шлюпки, до какой-нибудь доски или пустой бочки.
Было немало примеров, когда люди спасали свою жизнь таким простым
способом. К месту катастрофы может подойти другой корабль, и хорошему пловцу
нужно только продержаться на поверхности воды, пока его не подберут. А не
умеющие плавать пойдут ко дну.
К тому же вы знаете, что большинство кораблей терпит крушение не в
середине Атлантического океана и вообще не в открытом море. В редких случаях
буря достигает такой исключительной силы, чтобы море "разгулялось", как
говорят моряки, и разбило корабль в щепки. Большинство крушений происходит
вблизи берега. Именно тогда бывают человеческие жертвы, которых не было бы,
если б все на корабле умели плавать. Каждый год мы узнаем, что сотни людей
тонут в кабельтове[5] от берега; целые корабли, со всеми, кто находится на
борту -- переселенцами, солдатами, матросами,-- погружаются в воду,-- и
только несколько хороших пловцов остаются в живых. Такие же несчастья
происходят на речках шириной в каких-нибудь двести ярдов[6]. Вы сами,
наверно, слышали, как люди каждый год умудряются тонуть даже в неширокой, но
студеной речке Серпентайн[7].
Все это общеизвестно, и приходится удивляться беспечности людей и их
нежеланию учиться плавать.
Приходится также удивляться тому, что правительство не заставляет
молодежь учиться этому простому делу. Впрочем, основным занятием
правительства во все времена было скорее облагать налогами, чем обучать свой
народ.
Однако мне кажется, что для правительства было бы уж совсем не трудно
заставить всех морских путешественников запасаться спасательными поясами. Я
берусь доказать, что тысячи жизней каждый год могут быть спасены с помощью
этого дешевого и простого приспособления. И никто не станет ворчать ни на
стоимость, ни на неудобство спасательного пояса.
Правительство очень заботится о том, чтобы заставить путешественников
заплатить за никчемный клочок бумаги, называемый заграничным паспортом. Как
только вы заплатили, чиновникам становится безразлично, скоро ли вы и ваш
паспорт пойдете на дно моря.
Итак, юные слушатели, хочет или не хочет этого ваше правительство,
прислушайтесь к моему совету и сделайтесь хорошими пловцами! Возьмитесь за
это немедленно -- только в теплую погоду -- и затем уже не пропускайте ни
одного дня. Сделайтесь пловцами прежде, чем станете взрослыми. Потом у вас
не будет ни времени, ни желания учиться плаванию. А между тем, не умея
плавать, вы можете утонуть еще до того, как у вас появится первый пух на
верхней губе. Лично я не раз бывал на волосок от смерти в воде. Водная
стихия, которую я так любил, как бы задалась целью сделать меня своей
жертвой. Я бы мог упрекнуть волны в неблагодарности, но не делал этого
потому, что знал, что они неодушевленны и не отвечают за свои поступки. И
вот однажды я безрассудно доверился им.
Это случилось через несколько недель после моего вынужденного купанья в
пруду, когда я уже немного умел плавать.
Все это произошло не на том пруду, где плавали лебеди, потому что он
служил для украшения парка и был частной собственностью. Купаться в нем было
запрещено.
Но жители морского побережья и не нуждаются в прудах и озерах для
купания. Они купаются в великом соленом море. И у нашего поселка, как и у
других подобных же деревушек, был свой морской пляж. Конечно, первые уроки
плавания я брал в соленой воде.
Место, где купались жители нашего поселка, было выбрано не совсем
удачно. Правда, пляж был прекрасный: с желтым песком, белыми ракушками и
галькой, но в морской глубине здесь скрывалось подводное течение, опасное
для всех, кроме хороших, выносливых пловцов.
Местные жители рассказывали, что кто-то утонул, унесенный этим
течением, но это случилось давно, и об этом почти забыли. Позже раза два или
три купальщиков уносило в море, но их в конце концов спасали посланные вслед
лодки.
Помню, эти факты тогда произвели на меня сильное впечатление. Но самые
почтенные жители поселка -- старые рыбаки -- не любили говорить на эту тему.
Они либо пожимали плечами и помалкивали, либо отговаривались ничего не
значащими словами. Кое-кто из них даже вовсе отрицал существование
подводного течения, другие утверждали, что оно неопасно. Я, однако, замечал,
что родители не позволяли мальчикам купаться вблизи опасного места.
Долго я не понимал, почему мои односельчане так упорно не хотят
признаться, что подводное течение существует. Когда я вернулся в поселок
через сорок лет, я наткнулся на все то же таинственное пожимание плечами,
хотя за это время народилось новое поколение, сильно отличающееся от того, с
которым я когда-то расстался. Жители не хотят говорить о подводном течении,
несмотря на то что в мое отсутствие произошло еще несколько случаев,
доказывающих, что оно действительно существует и что оно действительно
опасно.
Но теперь я стал старше и лучше понимаю людей. Скоро я понял истинную
причину странного поведения моих односельчан. Наш поселок считается морским
курортом и получает некоторый доход от приезжих, которые проводят здесь
несколько недель летом. Это и так не первосортный курорт, а если бы пошли
слухи о подводном течении и о том, как люди тонут из-за него, то к нам стало
бы ездить еще меньше людей или вовсе никто не стал бы ездить. Поэтому, чем
меньше вы говорите о подводном течении, тем больше вас уважают местные
мудрецы.
Итак, мои юные друзья, я сделал длинное вступление к довольно
обыкновенной истории, но дело в том, что я утонул, попав в это прибрежное
подводное течение -- именно утонул!
Вы скажете, что я, во всяком случае, не захлебнулся до смерти. Может
быть, но я был в таком состоянии, что ничего не почувствовал бы, даже если
бы меня разрезали на куски, и никогда не вернулся бы к жизни, если бы не мой
спаситель. Этим спасителем оказался молодой рыбак из нашего поселка, по
имени Гарри Блю. Ему я обязан своим вторичным рождением.
История, повторяю, самая обыкновенная, но я ее рассказываю для того,
чтобы вы знали, как я познакомился с Гарри Блю, так как он оказал
решительное влияние на всю мою последующую жизнь.
Я отправился на пляж купаться, как обычно, но вошел в воду в новой для
меня и пустынной части берега. Считалось, что в этом месте подводное течение
особенно сильно, и действительно, оно мгновенно подхватило меня и понесло в
открытое море. Меня отнесло так далеко, что всякая надежда доплыть до суши
пропала. Страх и уверенность в гибели так сковали мне тело, что я не в
состоянии был удержаться на поверхности и начал погружаться в глубину, как
кусок свинца.
Я не знал тогда, что мне не суждено еще умереть. Не помню, что было
потом. Помню только, что передо мной появилась лодка и в ней человек. Вокруг
меня как бы спустились сумерки, а в ушах раздавался грохот, похожий на удары
грома. Сознание мое померкло, как пламя задутой свечи. Оно вернулось ко мне
благодаря Гарри Блю. Когда я почувствовал, что еще жив, и открыл глаза, то
увидел человека, стоящего возле меня на коленях. Он растирал мне руками
тело, нажимая на живот под ребрами, и щекотал ноздри пером, всячески
стараясь вырвать меня у смерти.
Гарри Блю удалось вновь вдохнуть в меня жизнь. Он тут же взял меня на
руки и отнес домой, к матери, которая едва не потеряла рассудка, увидев меня
в таком состоянии. Мне влили в рот вина, к ногам приложили горячие кирпичи и
бутылки, дали понюхать нашатыря, закутали в теплые одеяла. Было принято еще
много мер, и много лекарств пришлось мне проглотить, пока решили, что
опасность миновала и что я, вероятно, выживу.
Наконец все успокоились, а через двадцать часов я уже снова был на