Рид Томас Майн
Охотничий праздник

   Томас Майн Рид
   Охотничий праздник
   Глава I
   ОБЩЕСТВО ОХОТНИКОВ
   Недалеко от места, где Миссури впадает в Миссисипи, стоит город Сент-Луи главный пункт на границе. Индейцы постоянно посещают этот город и выменивают здесь свои поделки на шерстяные одеяла, бусы, ружья, порох и свинец. Эмигранты, направляющиеся на Далекий Запад, тоже охотно отдыхают в этом городе. Здесь же организуются все охотничьи экспедиции. В конце лета население Сент-Луи сильно увеличивается за счет приезжих из Нового Орлеана, которые бегут на Север, преследуемые желтой лихорадкой.
   Увлеченный одним из этих потоков, я тоже прибыл в Сент-Луи летом 18... года. Оказалось, что все гостиницы были переполнены беглецами из Нового Орлеана, приезжими из Европы художниками, искавшими живописные местности, учеными, покинувшими свои кабинеты в погоне за коллекциями, и, наконец, охотниками, которым надоело гоняться за мелкой дичью и которые были не прочь принять участие в охоте на буйволов. К этим последним принадлежал и я.
   Через несколько дней после моего прибытия в Сент-Луи я уже познакомился с пятью охотниками, и у нас образовалось маленькое общество. Мы немедленно занялись обсуждением плана предстоящей экспедиции. Решено было, что каждый из нас может экипироваться сообразно со своими вкусами и средствами, но покупка лошади или мула была признана обязательной для каждого охотника. Затем организовали общую кассу, чтобы на собранные деньги приобрести фургон, упряжку, палатки, съестные припасы и кухонную посуду. Кроме того, мы решили пригласить с собой двух профессиональных охотников, хорошо знакомых с прериями и могущих служить нам проводниками. Приготовления наши заняли около недели, и, наконец, из предместья Сент-Луи по дороге, ведущей к прериям, выехала маленькая кавалькада и вскоре исчезла из виду за холмами, окружавшими город.
   Восемь всадников сопровождали фургон, запряженный шестью сильными мулами. Ими управлял Джек, свободный негр, черный как ворон, с густыми всклокоченными волосами и двумя рядами белых зубов, которые почти постоянно были на виду, так как улыбка всегда присутствовала на лице этого веселого человека. Из-под холщовой крыши фургона выглядывало другое лицо, нисколько не походившее на возницу фургона. Когда-то это лицо было красного цвета, но под воздействием солнца оно приняло золотисто-желтую окраску. Густые ярко-рыжие волосы этого субъекта частично спрятаны под старой приплюснутой шляпой. Хотя, как уже было сказано, негр не принадлежал к числу меланхоликов, тем не менее лицо его казалось печальным в сравнении с оживленной физиономией обладателя рыжих волос. Эта физиономия казалась необыкновенно комичной, так как один глаз постоянно подмигивал, а в другом было так много лукавства, что его хватило бы для обоих. Коротенькая глиняная трубка все время торчала во рту Мики Ланти самого веселого из ирландцев, когда-либо переселявшихся в Америку.
   Что касается всадников, то шестеро из них по своему рождению и воспитанию были истыми джентльменами, кроме того, половина из них - ученые. Последние два всадника не могли претендовать ни на знатность рода, ни на ученость, так как это были простые трапперы - грубые охотники и наши проводники. Скажем несколько слов о каждом из членов этого общества. Упомянем прежде всего о высоком и широкоплечем англичанине, с правильными чертами лица, хотя и не очень красивыми, но несшими на себе печать добродушия. Румяные щеки говорили о цветущем здоровье англичанина.
   Это был истый джентльмен, один из тех, которые, путешествуя по Соединенным Штатам, оставляют дома свои титулы, но не забывают захватить свой зонтик. Мы его звали Томпсоном, вел он себя сдержанно и скромно, хотя, как потом выяснилось, у себя на родине он занимал видное место и носил громкий титул. Одет он был в клетчатую охотничью куртку с восемью карманами. В фургоне находилась принадлежавшая ему кожаная коробка из-под шляпы, запертая на замок. Мы вначале подсмеивались над Томпсоном, полагая, что в коробке находился его цилиндр, но оказалось, что коробка была наполнена платяными, сапожными и зубными щетками, а также бритвенными приборами и мылом. Под мышкой у Томпсона всегда находился зонтик, под которым он в джунглях Индостана охотился на тигра, в пустынях Африки - на льва, в Южной Америке - на страуса, и теперь под тем же самым зонтиком он намеревался в прериях охотиться на буйвола. Кроме зонтика, Томпсон имел еще при себе тяжелую двустволку и сидел в английском седле на крепком коне бурой масти с укороченным хвостом.
   Для большинства участников нашей экспедиции английское седло и подрезанный хвост лошади представляли невиданные редкости.
   Другой из наших товарищей был родом из Кентукки и превосходил нас всех своим ростом. У него были резкие черты лица, он не носил ни усов, ни бакенбардов. Если бы не его высокая и мощная фигура, то из-за черных длинных волос его можно было бы принять за индейца. Он сидел на лошади несколько сгорбившись, а его длинные руки и ноги казались приделанными к туловищу; но тем не менее было ясно, что владелец этих мощных членов никоим образом не должен был опасаться медвежьих объятий. Лицо его было суровым, но причиной тому был не столько мрачный характер, сколько загорелая кожа и темные полосы от жевания табака, которые от углов рта опускались к подбородку. В обращении он был так же весел и развязен, как и остальные члены нашего общества.
   Кентуккиец был одет в широкий балахон из тонкой шерстяной ткани, а его голову покрывала войлочная шляпа с широкими полями. Некогда эта шляпа стоила, должно быть, дорого, но теперь была уже порядком изношена и сплюснута, так как очень часто служила своему владельцу сиденьем и подушкой. Кентуккиец управлял высокой и худощавой лошадью, которая была ему под стать и своими размерами превосходила всех остальных лошадей нашего отряда. На широкой груди ее владельца перекрещивалось несколько ремней, на которых висели пороховница, мешок с пулями и ягдташ. Тяжелое ружье было так длинно, что приклад упирался в ногу всадника, а ствол доходил до его плеча. На своей родине кентуккиец имел обширные плантации и считался хорошим охотником на оленя; поэтому неудивительно, что он пристал к нам, желая побаловать себя охотой на буйвола.
   Третьим нашим товарищем был доктор, но не тощий, какими обычно бывают его коллеги, а толстый, краснощекий и веселого нрава. Добрый доктор имел маленький недостаток, так как любил иногда выпить, но это ему прощалось за его добродушие к веселость. Доктор был в черном костюме, несколько порыжевшем от длительной носки. Коричневые штиблеты плотно обхватывали полные ноги нашего друга. Он ехал на маленькой и худой лошаденке, так как его средства не позволяли ему обзавестись чем-нибудь получше. Доктора звали Джоном Джоппером.
   Четвертым из наших товарищей был красивый молодой человек с черными глазами и густыми вьющимися волосами. Его видная и мужественная фигура еще более выигрывала от изящного костюма, состоящего из узкой куртки и широких шаровар, какие обыкновенно носят в Луизиане. Дорогая панамская шляпа бросала тень на его красивое лицо с румянцем во всю щеку, а плащ из тонкого сукна был небрежно наброшен на плечи. Это был креол из Луизианы и страстный любитель естествознания. Его звали Жюль Безансон, и он принял участие в нашей поездке, в надежде обогатить новыми сведениями любимую науку ботанику.
   Среди нас был еще один естествоиспытатель, имя которого одинаково известно и в Новом и в Старом свете. Хотя это был уже пожилой человек, но выглядел он еще очень бодро, и в руках его было достаточно сил, чтобы владеть винтовкой. Он был в темно-синем костюме и в собольей шапке, из-под которой спокойно глядели умные глаза, что всякий сразу чувствовал, что находится в обществе выдающегося человека. Это был мистер Адюбсон, известный охотник и зоолог, надеявшийся увеличить свои коллекции во время нашей увеселительной поездки. Между ним и молодым Безансоном завязалась искренняя дружба. Креол относился к своему ученому товарищу с явным почтением.
   Что касается меня лично, то я не буду долго останавливаться на описании моей особы. Я был тогда еще очень молод, получил неплохое образование, любил природу, но главным образом лошадей, а потому и сидел теперь на прекрасном коне. На мне была легкая охотничья куртка из вышитой кожи, ярко-красные штиблеты и вязаная шерстяная шапка с темным пером. Моя пороховница и мешок с пулями были хорошо подобраны, а за поясом, обхватывавшим мой стан, торчали охотничий нож и револьверы. Одной рукой я держал легкое ружье, а другой правил моим вороным конем, которого средневековый трубадур охотно воспел бы в своих стихах. Мое снаряжение дополняли глубокое испанское седло, уздечка из медвежьей кожи, а также красное шерстяное одеяло, лассо и дорожный мешок, свернутые и прикрепленные к луке седла.
   Мне остается еще описать наших двух проводников. Их звали Исаак Брадлей и Марк Редвуд. Оба они были трапперами, но внешне сильно отличались друг от друга. Редвуд был высокий и плотный мужчина, сильный, как бык. Его же товарищ - небольшой и сухощавый. Открытое лицо Редвуда дышало мужеством и обросло густыми бакенбардами, а безбородое и медно-красное лицо Брадлея напоминало индейца. Оба проводника были в кожаных костюмах, но в совершенно разных. Куртка, штиблеты и мокасины Редвуда были просторны и хорошего покроя. На енотовой шапке торчал кверху пушистый хвост. Одеяние Брадлея было очень узко, и казалось, что оно составляет одно целое со своим владельцем. Его штиблеты, куртка и мокасины были сильно поношены и грязны. На нем висел ягдташ из лоснившейся от жира кожи и маленький буйволовый рог, служивший пороховницей, а за поясом торчал большой охотничий нож с рукояткой из оленьего рога. Старинное ружье Брадлея имело ствол длиной около шести футов. Ружье Редвуда тоже отличалось значительными размерами, но было новейшего устройства, а также пороховница, пояс и ягдташ были подобраны с большим вкусом, чем у Брадлея, который, по-видимому, не придавал большого значения своей внешности.
   В описании наших проводников нет ничего вымышленного, но все взято прямо с натуры, так как Марк Редвуд пользовался тогда славой лучшего проводника, а Исаак Брадлей, известный под кличкой "старый Ика, избиватель волков", считался лучшим и храбрейшим из западных охотников. Редвуд сидел на сильной охотничьей лошади английской породы, а старый избиватель волков ехал на одной из тех неоценимых кобыл, которые попадаются среди мустангов в прериях Техаса.
   Глава II
   ВОКРУГ ПОХОДНОГО КОСТРА
   Мы направлялись к юго-западу, и ближайший пункт, в котором можно было рассчитывать на встречу с буйволами, находился от нас на расстоянии двухсот миль. В настоящее время можно проехать еще триста миль и не встретить ни одного буйвола, но в описываемое нами время в Сент-Луи проникли слухи, что буйволов видели на берегах Озели. Туда-то мы и направлялись, в надежде встретить нужную нам дичь дней через двадцать. Читатель согласится, что надо было быть страстными охотниками, чтобы предпринять двадцатидневное путешествие в поисках буйволов. Путешественнику, покинувшему Сент-Луи, легко было добраться до границы цивилизованных местностей. Для этого требовался всего один день. Кое-где, правда, попадались еще поселения, но это случалось так редко, что вся местность казалась необитаемой пустыней. Поэтому нам нечего было в дороге рассчитывать на чье бы то ни было гостеприимство, но это нас нисколько не пугало, так как мы везли в своем фургоне несколько палаток.
   В американской пустыне есть мало местностей, где бы путешественник мог наверняка прокормить себя собственной добычей от охоты. Нужно много времени для того, чтобы осторожно подкрасться к дичи, а затем не промахнуться. И хотя мы проезжали по местности, весьма пригодной для пребывания диких животных, но тем не менее отряд наш сделал первый привал, а свежего мяса пока у нас не было. Мало заманчивого в этом невольном и продолжительном бездействии; но оно не могло иметь печальных последствий, так как провизии у нас имелось в достаточном количестве: в фургоне находились мешки с сухарями и мукой, копченые окорока, сушеные бычьи языки, порядочные запасы кофе, сахара и соли. Были и кое-какие лакомства, которые каждый припасал для себя по своему усмотрению, но излишней роскоши не было, так как большинство из нас являлись опытными путешественниками, умевшими довольствоваться немногим. Большая часть груза нашего фургона состояла из корма для наших лошадей и мулов.
   В первый день мы проехали целых тридцать миль по очень удобной дороге. Путь наш пролегал по слегка волнообразной местности, усеянной черными камешками и поросшей небольшими дубами с потрескавшейся корой. Дубы эти не годятся для построек, но очень украшают местность, образуя нечто вроде парков. Наш юный ботаник Безансон меньше других мог пожаловаться на вынужденное бездействие, так как он встретил много новых для него растений и цветов. Обогащению его коллекций во многом способствовал Адюбсон. хорошо знакомый с ботаникой - наукой, родственной зоологии. Мы разбили свой лагерь на берегу чистого ручейка и раз навсегда установили порядок и расположение всех наших будущих бивуаков.
   Каждый из нас прежде всего собственноручно расседлал свою лошадь, так как в прериях слуг нет. Обязанности Ланти не выходили за пределы кулинарии, коей он обучался в качестве повара на одном из торговых судов Нового Орлеана. Джеку было достаточно возни с его мулами, а что касается наших проводников, то было бы большой смелостью предложить которому-нибудь из них расседлать наших лошадей. Виданное ли дело, чтобы вольный траппер исполнял лакейские обязанности!
   Наши мулы и лошади были привязаны на открытой местности, и длинные веревки позволяли им пастись на значительном пространстве. Наши две палатки были поставлены рядом, так что вход в них был со стороны ручья, а сзади они были защищены фургоном. Между палатками и фургоном мы разложили костер, а по обеим его сторонам вбили колья, раздвоенные на концах, куда поместили длинную перекладину для котелков: это была кухня нашего Ланти. Позвольте мне несколько подробнее описать нашу первую стоянку, которая была, так сказать, типичной, и все последующие походили на нее. Конические палатки старой модели всегда ставились одна возле другой. Для их установки требовалась всего одна жердь.
   Ужин был уже почти готов, и в такие минуты Ланти занимал среди нас самое почетное место: наклонившись над огнем, он жарил кофе, помешивая его железной ложкой, вода в котелке начинала уже закипать, и оставалось только поставить на горячие угли большую сковородку с ветчиной, нарезанной ломтиками. Наш друг Томпсон сидит на колоде и, раскрыв свою коробку от шляпы, вынимает оттуда щетки и гребенки. Этот обстоятельный англичанин успел уже помыться, расчесать свои волосы, усы и бакенбарды, а также почистить зубы и даже ногти. Это называется путешествовать со всеми удобствами. Что касается кентуккийца, то он занят совершенно другим делом; в одной руке у него нож, а в другой продолговатый предмет темного цвета: это настоящий табак Джемса Ривера, и кентуккиец, приготовляя свою жвачку, приятно проводит время перед ужином.
   Но где же доктор? А он отправился к ручью за водой, чтобы разбавить ею свой коньяк. Надо полагать, что доктор уже основательно приложился к бутылочке, так как круглые глаза его неестественно блестят, и он кажется необыкновенно веселым. Безансон и его ученый друг заняты сортировкой собранных растений и укладыванием их для просушки в большую кипу бумаг. Разговор этих двух естествоиспытателей очень занимателен, но в эту минуту каждого больше интересуют свои собственные дела. Проводпики сидят около фургона. Мика чистит свое ружье, а Редвуд перекидывается шутками с негром. Что касается меня, то я был весь поглощен заботами о моем любимом коне и смазывал ему копыта жиром, чего в будущем я, может быть, и не смогу делать за недостатком времени. К счастью, мой любимец в этом и не особенно будет нуждаться, так как за время путешествия его копыта успеют достаточно огрубеть.
   В воздухе несколько свежо, а потому мы охотно откликаемся на приглашение Мики сесть вокруг костра и выпить кофе. Каждый из нас, не исключая и проводников, приносит с собой тарелку, ножик и чашку, после чего мы жадно набрасываемся на еду и быстро уничтожаем весь приготовленный для нас ужин. Несмотря на усталость, мы все очень веселы и наслаждаемся новой для нас обстановкой. После ужина начался перекур, и кое у кого во рту появились сигары, но большинство довольствовалось скромными трубками. Доктор, обладавший прекрасным тенором, не заставил себя долго просить спеть, и мы с удовольствием послушали его. Нет сомнения, что никогда еще такой мелодичный мужской голос не пробуждал эхо этой пустынной местности.
   Несмотря на все это, усталость взяла свое и мы забрались в палатки для отдыха. Но предварительно пришлось спутать лошадей. Мы сделали это не из-за боязни воров, а просто потому, что в начале путешествия лошади легко пугаются и мчатся обратно к тому месту, откуда они выехали. Это было бы непоправимым несчастьем, но большинство из нас были опытные и бывалые путешественники, и потому были приняты все меры, чтобы избежать подобных неприятностей. В этот раз мы не оставили часового у своего лагеря, но мы отлично знали, что скоро наступит время, когда эта мера предосторожности станет неизбежной.
   Глава III
   ПРИКЛЮЧЕНИЕ БЕЗАНСОНА
   Человек, путешествующий в прериях, всегда встает с восходом солнца. Нам прежде всего предстояло сложить палатки и постели, позаботиться о завтраке и тогда уже седлать лошадей. Ланти разложил костер. Вода для кофе уже закипала, и с большой сковороды распространялся по всему лагерю запах, который был для нас приятнее всех благовоний Аравии. Все собрались вокруг огня, где Томпсон еще заканчивал чистку своих ногтей, кентуккиец приготовлял табак для жевания, доктор успел уже подкрепить себя добрым глотком из оловянной фляжки, Безансон укладывал растения, в чем ему помогал Адюбсон, покуривая свою длинную трубку, а я хлопотал около своего коня.
   Через полчаса завтрак был окончен, палатки и посуда уложены в фургон, лошади оседланы, мулы взнузданы, и мы тронулись в путь. Но сегодняшняя езда не походила на вчерашнюю, так как теперь попадались топкие места и многочисленные холмы, густо поросшие кустарниками. Пришлось переезжать через несколько речек, и все это так затрудняло наше движение, что в этот день мы проехали всего двадцать миль. Опять пришлось остановиться лагерем, не убив и даже не увидев никакой дичи. Мы почувствовали себя несколько разочарованными, тем более, что даже наши проводники, несколько отставшие от нас, возвратились в лагерь с пустыми руками.
   Наш второй лагерь, как и первый, был расположен на берегу небольшой речки. Вскоре после остановки Томпсон взял свое ружье и отправился в путь. На небольшом расстоянии от лагеря он заметил болотистое место и надеялся раздобыть там нескольких куликов. Нам долго ждать не пришлось, и вскоре четыре выстрела, следовавшие один за другим, возвестили, что англичанину посчастливилось напасть на какую-то добычу, иначе он попусту не стал бы тратить свои заряды. И действительно, через несколько минут англичанин возвратился в лагерь, неся трех птиц, которые с виду очень походили на куликов. Томпсон и думал, что ему посчастливилось убить куликов, но Адюбсон вывел его из заблуждения, объявив, что принесенные птицы американские ржанки. Но для нас было все равно, как они назывались, важно то, что мы могли приготовить из них жаркое. Мясо этих птиц оказалось довольно вкусным, и нам оставалось только пожалеть, что его было очень мало.
   После ужина у нас завязался разговор о разных птицах, водящихся на американских болотах, и, наконец, речь зашла об ибисе.
   При этом Безансон упомянул, что индейцы часто приносили ибисов в Новый Орлеан и продавали их там как американских ржанок. Это, по словам Адюбсона, был белый ибис, очень распространенный в Соединенных Штатах. Но попадаются два других вида этих птиц: лесной ибис, очень похожий на того, которому поклонялись египтяне, а также красный ибис, встречающийся реже других. Наш ученый спутник, знавший наперечет всех американских птиц, сообщил нам много интересных подробностей о привычках красного ибиса. Когда Адюбсон окончил свою речь, в разговор вмешался молодой креол, говоря, что ему на ум приходит удивительное происшествие, которое с ним приключилось на охоте за красным ибисом. Мы, конечно, попросили рассказать нам об этом, на что молодой ботаник охотно согласился.
   "Однажды, во время каникул, - начал свое повествование Безансон, отправился я на экскурсию в юго-западную часть Луизианы. Перед отъездом из дому я обещал одному приятелю раздобыть для него парочку красных ибисов, из которых он хотел сделать чучела. Южная часть Луизианы представляет собой огромный лабиринт болот, баюсов и лагун. Баюсы - это мутные, лениво текущие реки. Эти баюсы отличаются иногда глубиной и шириной, а середина их усеяна островами. Нечего и говорить, что в баюсах и в прилегающих к ним болотах водится огромное количество аллигаторов. Над всем этим носятся стаи болотных и водяных птиц, которые постоянно ныряют в эту мутную воду. Здесь можно также встретить орла-рыболова, отнимающего добычу у белоголового орла. В некоторых местах баюсы образуют целую сеть каналов, по которым можно очень удобно двигаться в небольшой лодочке. Часто это единственный способ сообщения между поселениями.
   В первые два дня моей экскурсии мне не удалось раздобыть ни одного красного ибиса. Это пугливое существо старательно избегает охотников, и за все время моего путешествия мне удалось видеть всего два экземпляра и то на очень большом расстоянии от меня. Однако я еще не терял надежды. На третий или на четвертый день утром я выехал в лодке из небольшого поселка, стоявшего на берегу широкого баюса. Со мной было только мое ружье, а собаку пришлось оставить в поселении, так как накануне ее укусил аллигатор. В этот день я не особенно занимался сбором растений, но зато неусыпно поглядывал по сторонам, в надежде увидеть красного ибиса. Я некоторое время спускался вниз по течению, но так как нигде не было и следов нужной мне птицы, то я свернул в один из боковых каналов и стал подниматься вверх по течению. Это привело меня в пустынную местность, представлявшую из себя обширное болото, поросшее камышом. Вдали не виднелось ни малейшего поселка, и очень может быть, что я был первым человеческим существом, проезжавшим в лодке по этим мрачным водам. Я вволю настрелял всякой дичи, так как она совершенно не боялась присутствия человека, но нужного мне ибиса нигде не было видно.
   Я собирался уже повернуть назад, но вдруг заметил, что канал, по которому я ехал, постепенно расширялся. Любопытство увлекло меня дальше, и вскоре я очутился возле большого озера. Берега его оказались болотистыми, судя по всему, оно было глубоким и кишмя-кишело аллигаторами. Я видел их безобразные туловища с заостренной спиной и наблюдал, как они шныряли во всех направлениях, пожирая рыбу и друг друга. Но за время своего путешествия я уже успел привыкнуть к этому зрелищу, и не оно привлекало теперь мое внимание. Глаза мои жадно остановились на небольшом острове, помещавшемся почти посредине озера: там виднелось множество птиц с ярко-красным оперением. Ослепительные солнечные лучи ввели меня в заблуждение, и мне казалось, что передо мной были фламинго. Но я вскоре понял, что ошибся, когда рассмотрел клювы, изогнутые, наподобие сабель. Да, это были нужные мне красные ибисы! По своему обыкновению, они стояли на одной ноге и, по-видимому, дремали под жгучими солнечными лучами. Нечего и говорить, что я подъехал со всеми нужными предосторожностями и, тихонько подняв ружье, почти одновременно спустил оба курка.
   Когда дым рассеялся, я мог удостовериться, что все птицы улетели, за исключением одной, которая лежала у самого берега. Не покидая своего ружья, я прыгнул на остров и направился к тому месту, где лежала моя добыча. На это потребовалось всего несколько секунд, но когда я возвратился к лодке, то оказалось, что ее подхватило течением, и она, тихо покачиваясь, была уже в четверти мили от острова. Моей первой мыслью было броситься в воду и догнать удалявшуюся лодку. Но оказалось, что даже у самого берега озеро было очень глубоким, и я в ту же минуту понял, что лодка была для меня безвозвратно потеряна. Однако я не сразу осознал весь ужас своего положения. Я находился на уединенном острове среди озер, в полумиле от его берега, один и без лодки. Но что же в этом было особенного? Многим, верно, случалось находиться в подобном положении, и они от этого не приходили в отчаяние!
   Таковы были мои первые мысли; но они вскоре уступили место соображениям другого рода. Лодку мою уносило все дальше и дальше. Осмотревшись кругом, я заметил, что озеро было в центре огромного болота, по которому нельзя было пройти, если бы я даже смог добраться до него, но об этом нечего было и думать, так как на острове не было ни деревьев, ни кустов, ни каких бы то ни было жердей, из которых можно было бы построить плот. Когда я все это принял во внимание, то в моей душе все перевернулось. Правда, что я находился на озере, имевшем в ширину всего одну милю; но при моей беспомощности это было все равно, как если бы я находился на небольшом утесе среди Атлантического океана. Я отлично знал, что в этих непроходимых болотах на много миль в окружности не было никаких поселений, я знал, что ни одна человеческая душа не увидит и не услышит меня. Не было ни малейшей надежды, что кто-либо вздумает приблизиться к этому озеру, и мне легко было убедиться, что я был первым человеческим существом, вздумавшим посетить эти мрачные воды. Об этом красноречиво свидетельствовало то, что птицы смело пролетали почти над самой моей головой. У меня больше не было ни малейших иллюзий относительно моей участи, ясно было, что без помощи мне не удастся выбраться из этого ужасного озера и придется погибнуть на острове или утонуть, при попытке добраться до ближайшего берега.