Кстати, чернила и краски в ту эпоху стоили куда больше пергамента. И если представить себе, насколько редко писались (и переписывались) книги и какой это был трудоемкий процесс (длящийся порой долгие годы), то рассуждения о нехватке пергамента можно отмести как совершенно несостоятельные.
   И все-таки находятся странно мыслящие ученые, всерьез считающие, что некий монах соскоблил некий античный текст, показавшийся ему языческим либо безнравственным, и записал поверх слово Божье. Или даже наоборот, чему тоже есть свидетельства: сказочное жизнеописание некоего святого было записано поверх очень древнего и очень важного текста отца церкви Григория Назианского (с. 38). Некоторые классические тексты (например, «О республике» Цицерона) дошли до нас только в виде палимпсеста.
   И почему, кстати, палимпсесты должны были сохраняться лучше оригиналов? От античного текста оставалось иногда лишь несколько листов, изготовленных в этой оскорбительно скаредной манере и призванных быть доказательством существования некоторого античного произведения. Очевидно, подделыцики не утруждали себя изготовлением целой рукописи.
   С XII века бумагу ввозили сначала из Китая, затем из Аравии; вскоре в Центральной Европе стали производить дешевую (дешевле, чем пергамент) бумагу отличного качества. От пергамента отказались, ибо работать с ним было много хлопотнее. Однако во времена гуманистов он вдруг снова вошел в моду. Неисчислимое количество старых текстов снова – и это при том, что полным ходом шло развитие книгопечатания, – начали наносить на пергаменты. Чем это объяснить? Началом «Широкомасштабной Операции».
   Разумеется, не каждый гуманист был способен на циничное подделывание наследия древности, предаваясь своей страсти к старине. Но святые и богословские тексты, дошедшие до нас на древних, в дырах, пергаментах, по моему убеждению, – не что иное, как фальшивка. Для пущей достоверности брали завалявшийся ветхий кусок кожи и заполняли его выдуманными текстами в архаизированной (зачастую – импровизированной) манере. Так обогащались; так насаждали идеологию.
   Какую цель могла преследовать церковь, создавая готскую (еретическую) версию Нового Завета, каковую из себя представляет библия Ульфилы? Логика такова: противники – в данном случае, северные протестанты – ни за что не позволят отнять у них доказательств их особой позиции, на которой они так прочно уселись. Они будут яростно защищать подлинность этой невозможной книги. И пусть защищают. Тогда еще труднее станет доказать, что к IV веку Новый Завет еще не был написан: смотрите, даже наши противники убеждены в этом. Был и даже – с целью обратить язычников – переводился на экзотические языки.
   Небольшими неточностями – вроде обращения к латинскому образцу или вымышленного шрифта – трудно было смутить деятелей эпохи Возрождения; наоборот, образу мышления эпохи именно такие неточности казались гениальными находками. Неточностями грешили все, и до мелочей ли, когда измышляется ни много, ни мало – мировая история.
   Чтобы клиент остался доволен, текст даже слегка стилизовали под скандинавские руны.
   Только сегодня становится очевиден весь абсурд этой затеи.
   Еретик Арий тоже может оказаться вымышленной персоной, маскирующей в качестве «еретического первосвященника» некую более могущественную религию, называя которую арианизмом мы только прикрываем свое незнание ее сущности. Справиться с мировой религией было практически невозможно, зато с обычным человеком Арием вполне можно было потягаться. В некоторых западноевропейских церквях до сих пор не соскоблены со стен ариан-ские символы и не уничтожены языческие каменные изображения на наружных стенах. Где бог забывчив, там является образ дьявола.

Язычество

   Каким же образом осуществилась христианизация Европы? Этого мы не знаем. Во всяком случае, не так, как это передают церковные тексты, ни в плане временных рамок, ни касательно характера операции. Действительные события в легендах искажены до неузнаваемости, все перевернуто вверх ногами.
   Английский миссионер Винфрид, принявший имя Бонифация, который, чтобы обратить в христианство гессенцев, повалил дуб Донара, принял, разумеется, в качестве немецкого отца церкви, мученическую смерть (754). Однако писаниями своими (трактатами по грамматике, метрике и стихами (!)) он удивительно напоминает гуманистов с их попытками развить и внедрить латынь. В объемный том эпистолярного наследия Бонифация вошли ответы его корреспондентов, а также письма его английского спутника Лула [92]. Все это я без промедления отношу к творчеству одного или нескольких гуманистов (рис. 19).
   А христианская архитектура в языческом окружении?
   «Церкви-крепости», возводимые, прежде всего, в области расселения вендов [93], служили якобы «для защиты населения» (Брок-хаус, 1996). Правда, единственно, кого они реально защищали, – это забаррикадировавшихся в них миссионеров, до которых миролюбивым и терпимым в религиозном отношении крестьянам не было никакого дела.
   Правда, считается, что «церкви-крепости» интенсивно строились и в области расселения франков, которые, мол, не жаловали миссионеров. Пригодился опыт из страны венедов. Ведь и франки тоже не были христианами, в чем можно было убедиться, побывав на «Большой франконской выставке» (Париж-Маннгейм-Берлин, 1997). Даже при помощи до смешного наглой пропаганды и фальсификации артефактов церкви не удалось доказать наличие христианства (во всяком случае, римского католичества) в Центральной Европе ни при франках, ни в эпоху каролингов. А так как его не было, то не могло быть и несфальсифицированных археологических находок или иных свидетельств.
   Наше представление о раннехристианской эпохе в империи франков основывается на двух латинских текстах:
   • на «исторических книгах» епископа Григория Турского и
   • на поэтических образцах «его друга и спутника» Венанция (Счастливого, VI век).
   Стиль, склонность к чрезмерным преувеличениям и миссионерский пафос выдают в обоих продукт значительно более позднего творчества. Огромного дворца на горе над Мозелем у Брай-тенштайна, в подробностях описанного Венанцием, с тридцатью башнями и обрамленным колоннами порталом, никто, правда, найти не смог, тем не менее ученые принимают его как факт прошлого. Они делают из этого «факта» далеко идущие выводы о социальном устройстве общества того времени: мы узнаем о чужеземных ремесленниках, прибывших из Галлии, но не отнимающих рабочие места у местных каменотесов. Вот кто стоял у колыбели нынешнего общеевропейского единства!
   Регина Зоннтаг (1987) разложила выдумки Григория на составные части. Впрочем, она посчитала архитектурные данные в основном заслуживающими доверия. Зато сведения о количестве войска и датировку Григория она относит к области сказок. Все это, следовательно, было написано гораздо позже. Трюк с «полуправдой» (привести частично достоверные архитектурные сведения и с их помощью «протащить» в историю список вымышленных правителей и мифических деяний) знаком мне по творчеству испанских «хронистов» XVI века.
   Вопрос о существовании в Центральной Европе в ту эпоху («V—VIII век») арианства еще ждет своего исследователя. Возможно, людей устраивала синкретически-языческая картина мира, они молились и отправляли культы в рощах и у камней и ничего не знали о распятом палестинце. Ирландия перешла к христианству незаметно и ненасильственно. Для этого не понадобились «церкви-крепости».
   Рельефы в таких церквях, на стенах или на загородках, отделявших хор от молящихся (например, рельеф в Хорнхаузене), дают представление о духе того времени, о богах, которым поклонялись. Словно Вотан [94]» восседает на коне всадник с не защищенной шле-мом головой, а под ним извивается Мидгардский змей. На выставке он стал «христианским святым рыцарем в шлеме, 1-й половины VII века», – найденным, правда, довольно далеко от ареала расселения франков, в Северном Харце (Гарце) (рис. 21). Рельеф составлял часть шестистворчатого оградительного барьера церковного хора. В доказательство принадлежности всадника к христианству приводят раскопанный в тех краях (и датированный 200 годами позже) конский могильник. Можете убедиться сами, именно так и написано в каталоге.
   Посмотрите на руины церкви святого Виллиброрда в Рейнской области («738»), – с роскошным саркофагом и каменной кафедрой, – вы не найдете ни единого христианского символа, хотя рельефные декорации хорошо сохранились.
   С нередко встречающимися франкскими надгробиями и производящими впечатление христианских надписями дела обстоят не лучше. Даже аббату пришлось довольствоваться надгробием без креста. На других камнях, напротив, только кресты без надписей, причем кресты выполнены в стиле поздней готики или даже югендштиля. Поздняя фальсификация (в эпоху Возрождения или в XIX—XX века) очевидна. Иногда на камнях заметны следы использования современной техники (а именно, шлифовальной машины); еще чаще встречаются совершенно невозможные тексты, как, например:
   HIC. PAU
   SAT. COR
   PUS ALD
   UALUHI.CU
   IUS.ANIMA
   GAUDET. IN
   CAELO.
   «Здесь покоится тело Альдуалухуса, чья душа радуется на небе».
   Эту надпись на могиле якобы некоего священника (?), погребенного в горном монастыре у Вормса в VIII веке, можно принять за шутку, за удачную современную пародию. Даже современным, не слишком образованным, историкам должно быть известно, что фраза о теле, покоящемся в гробу, и душе, пребывающей на небесах, могла прозвучать только после реформации. Демонстрация подобных «священнических надгробий» на выставке под патронажем видных политиков Коля и Ширака – это признак дурного вкуса.
   Есть среди экспонатов и крышка книжного переплета из слоновой кости, подтверждающая якобы факт крещения Хлодвига. Есть также переплет с именами, который должен укоренить в истории всех приведенных в списке правителей Австразии [95] с 575 по 662 год. На третьем переплете перечислены имена многих епископов, уже умерших к VI веку. До 1659 года этот список считался подлинным; затем текст был смыт – как я убежден – из-за своей совершенной недостоверности,
   Трон Дагоберта (отдельные детали – VII века; завершен – в IX веке) выполнен в духе стилевой эклектики эпохи Возрождения: львы с типично мавританской прорисовкой шкуры, античные украшения и позднеготический орнамент. Эта вещь «единственная для того времени и в своем роде уникальная», то есть с точки зрения истории техники искусства – невозможная (рис. 25).
   Кстати о технике: за стеклом одной из нейтральных витрин лежит жемчужина выставки – железный нож (не совсем канонической формы), с обеих сторон инкрустированный латунными часовыми шестеренками. «Из мужского захоронения IV века. Обстоятельства находки подтверждают с абсолютной достоверностью подлинность изделия», – гласит официальный комментарий. «Обстоятельства находки» не могут служить доказательствами подлинности даже в случае могил принцев под Кельнским собором. Инкрустирование ювелирных изделий и оружия в прошлом мы не хотим полностью отрицать. Но какие, интересно, обстоятельства могут подтвердить подлинность предмета, инкрустированного латунными шестеренками с зубчиками, выполненными (если посмотреть под лупой) с миллиметровой точностью, выдающей современную отливку?! (Рис. 30.)
   Столь же мало удачной оказалась и другая фальшивка, в случае которой надгробие – в манере палимпсеста – было «снабжено» солидной древностью: задняя поверхность обработана таким образом, чтобы придать ей вид фрагмента античной стелы, посвященной языческим богам. Однако и она, и лицевая сторона, на которой выцарапано изображение китов и скорняжного ножа, изготовлены явно в XIX веке в качестве «доказательства» для языческой эпохи. Теперь это надгробие служит христианству, хотя ни киты, ни скорняжный нож не относятся к числу известных символов католической церкви (рис. 28).
   А вот явно языческое надгробие из Нижнего Доллендорфа, хотя и оно служит сегодня доказательством христианства. Неизвестно, правда, чем воин с коротким мечом и походной флягой напоминает христианина (Христа он ни в коем случае не напоминает), так же как и вырезанный на обратной стороне мужчина с копьем и нимбом. Присмотритесь к его носу, пальцам и ногам: вы поймете, насколько халтурно работали поддельщики.
   Как можно было предвидеть, выставленные рукописи производят не лучшее впечатление. Многочисленные камни и украшения, навязанные пройдохами-антикварами, свидетельствует о трудности профессии директоров музеев: им все время приходится страдать из-за таких обманов. Но то, что подделки, в XIX веке служившие подтверждением франко-германского язычества, представлены в качестве основного доказательства раннехристианской истории Центральной Европы, граничит с наглостью (рис. 26; 29).
   Не желая утомлять читателя дальнейшим обзором экспонированных фальсификатов (изредка выполненных мастерски, чаще же всего – по-детски наивно), я повторю следующее: если для втирания очков относительно раннехристианской истории Центральной Европы приходится прибегать к столь дорогостоящему надувательству, значит, справедлив вывод о том, что невозможно найти ни малейшего следа существования здесь христианской церкви до эпохи Оттонов (X век).
   Каким образом франки, славяне, германцы и англосаксы приняли христианство, это, по мнению Блюера (1921, с. 23), «на сегодняшний день – темная история». Сам он склонен видеть в принятии новой религии феномен свободного выбора духовного родства. Никто не перенимал чуждый восточный культ (и уж во всяком случае – не насильственно), но была создана собственная религиозная форма. «Христианство не было „импортировано" в процессе его географической экспансии из Галилеи через Малую Азию и Грецию в Италию. Оно почти одновременно, подобно эпидемии, вспыхнуло среди человечества той эпохи» (с. 184).
   Я хочу подчеркнуть, что «вспышка» случилась одновременно с возникновением ислама и иудаизма [96], в 980-1090 гг. (Блюер, к сожалению, не видит этих хронологических рамок.)
   Таким образом, несостоятельным оказывается тезис о «чужеродности» христианства, который – подобно тонкому слою штукатурки – скрывает от взгляда суть явления: его корни уходят в европейскую почву. Это обстоятельство в такой мере шокировало деятелей культуры вроде Эрнеста Ренана или его современного оппонента Мориса Олендера, что они, с энергией, достойной лучшего применения, пытаются доказать обратное или же, наоборот, энергично углубляются в этот тезис. Их можно понять: с одной стороны, христианство вроде бы потеряло свою авторитетность, оказавшись, вместо учения далекого Древнего Востока, доморощенным изделием. Зато с другой стороны, осознание того, что христианство – не более чем поэтический пересказ понятий нашей этики, должно подействовать отрезвляюще и дать повод к развитию самостоятельного мышления. И Бог нам в помощь!

Язык

   Языковая неуверенность также имеет большое значение в ходе оценки. Гуманисты постоянно совершенствовали латынь, стараясь писать как можно «классичнее». В то время как средневековые богословские трактаты сочинялись на своевольной («испорченной») вульгарной латыни, Эразм Роттердамский, например, писал на безупречном классическом языке. Так, можно даже установить правило для датировки христианских сочинений: чем лучше латынь, тем позже был написан текст.
   Анализ слов, представленный Бальдауфом, позволяет сделать вывод о возрасте Евангелия.
   Когда фарисей говорит Иисусу: Rabbi, peto ut mecum hodie velis manducare (Рабби, разделишь ли ты со мной трапезу), – все слова нам понятны, кроме слова manducare. Оно часто встречается в Ветхом и Новом Заветах, но не в Апокалипсисе и не в обычной литературе (Рёнш, с. 124). Считается, что слово это, принадлежащее к «серебряной латыни» (есть такое вспомогательное понятие), есть стяжение слов mandere (давать в руки) и masticare (жевать, измельчать), откуда «логично» следует manducare (есть). Или, может быть, manducare произошло от «романского» разговорного mangare? Примеры можно множить. Подлинность текста должна вычитываться из соответствующих языковых критериев, особенно текстов переходной эпохи (от античности к средневековью). Давайте обратимся к творчеству двух известных писателей того времени.
   Важнейшую роль в восприятии и передаче античного наследия играл Кассиодор Сенатор (родился в Калабрии в 468 году и там же скончался в 562 году, т. е. в возрасте около 94 лет). Он был чиновником у Одоакра, а после его поражения – советником и писцом у готского короля Теодориха. После смерти последнего Кассиодор (в возрасте 70 лет) уходит в монастырь и последующие годы посвящает сохранению античной языческой и католической литературы. Он создал огромную библиотеку, распорядившись перенести все тексты, записанные на недолговечном папирусе, на пергамент, и ввел в церковное употребление кодекс (то есть практически нынешнюю книжную форму вместо свитка). Считая переписку древних сочинений высшим смыслом деятельности монахов, этот умнейший человек определил тысячелетнее культурное развитие Запада. То есть без его образцового попечения классическая литература оказалась бы утраченной. Или чуть по-другому: благодаря сформулированному по заданию Кассиодора и реализованному под его руководством проекту мы обладаем огромным корпусом заново написанных «классических» сочинений.
   К сожалению, его собственный документально подтвержденный вклад в культуру – всего лишь небольшое пособие по правописанию, составленное в последний год жизни и хранящееся в Петербурге. Некоторые цитаты из его трудов дошли до нас в изложении Иордана. В «Летописи», написанной для арианца Теодориха, представлена всемирная история от Адама до 519 года н. э. Такого рода католические хроники уже неоднократно разоблачались нами как более поздние фальшивки; в случае писца готского (ариан-ского) короля история о создании хроники так и так выглядит недостоверной. Ему также приписывалось составление неких пасхальных таблиц (параллельно с его современником Дионисием Малым); сегодня они признаны позднейшим заимствованием.
   Как читается его латынь? Йозеф Эберле, один из последних пишущих на латыни немцев (1956, с. 130 и далее), пишет, что можно «прийти в отчаяние» от стиля Кассиодора и от его выбора слов. О классической латыни говорить пока не приходится; это первые попытки сотворения нового языка. В тех немногих образцах, которые я смог просмотреть, обнаружилась интересная смесь «средневековых», в том числе даже и арабских выражений, свойственная, скорее, эпохе после первых крестовых походов. Пестрая тематика его сочинения Varia (разное, всякое), где наряду со служебными записями присутствуют сведения о целебной силе минеральных источников, о конструкциях водных и солнечных часов, об истории музыки и даже о янтаре, – отсылает нас (как и его словарный запас) в позднее средневековье. Типичным для него является соединение культурного наследия античности с католической верой; подобный образ мыслей мне не представим до Петрарки и Данте.
   Наиболее знаменитым современником Кассиодора был Боэций (480-525), «последний язычник» античности. То, что его труды, – компиляция творчества нескольких авторов, бросается в глаза. Последняя работа Боэция Consolatio philosophiae (Утешение философское) представляет собой позднеантичное язычество, зато его ранние трактаты – суть католические памфлеты. Судя по некоей рукописи «IX века», трактат De fide katholica (О католической вере) не считался в свое время принадлежащим перу Боэция. Можно не только представить себе, как создавались, дорабатывались и изменялись все эти вымышленные фигуры, но и сопережить этот творческий процесс. В результате эти классики становятся для нас фантомами, а их истинных духовных отцов мы, к сожалению, скорее всего никогда не узнаем. Мы можем об этом только догадываться. Возможно, в случае с Боэцием не обошлось без участия Ройхлина и Вимпфелинга, но (исключая, быть может, случай с «монахиней Розвитой» и деятелями кружка Цель-теса) заявить с определенностью, кто кого «написал», – чрезвычайно трудно.
   Примечательный сочинитель, чьи труды хорошо бы тщательно исследовать, – Рабанус Маурус («Черный Ворон», Майнц, «IX век»), прозванный «Наставником Германии». Считается, что в своих сочинениях, полное собрание которых было издано в 1503 г. в Пфорцхайме, он не высказал ни одной оригинальной мысли, а сами его произведения являются компиляциями работ «древних» авторов. Монахов своих он поощрял к изучению античной классики и языческой философии. В современных исторических трудах это скромно именуется «каролингским ренессансом». Некоторые его ученики уже разоблачены нами как вымышленные персонажи: Валафрид Страбон, Оттфрид Вайсенбургский, Готтшальк Сакс и Рудольф Фульдский.
   Для нас важно его издания «Евангельской гармонии» (Татиа-на), а также текстов Спаситель [97] и Христианин [98], написанные, скорее всего, под его руководством или по его инициативе. Даже немецкая «Песнь о Гильдебранте» признается сегодня снова, даже после критического рассмотрения этого тезиса, творением Ра-бануса, бывшего, кстати, как минимум, билингвой (двуязычным). Помимо 22-томной энциклопедии, которая якобы уже в XI веке имела многочисленные иллюстрации, кроме арифметики и грамматики, он якобы создал комментарии почти ко всем библейским книгам. Именно на этом его, скорее всего, и можно схватить за руку: нет ничего на свете, что бы менялось быстрее теологических воззрений, и трудно представить себе, чтобы все эти изменения могли корректно отразиться в творчестве одного-единственного человека.
   Немецкая средневековая литература тоже развивалась на редкость своеобразно (см. Де Боор, I, 1979). Вроде бы в эпоху Каролингов большинство документов должно было составляться на латыни, но когда речь заходила о точности в выражениях, в текст охотно вставляли немецкие слова, так как, очевидно, немецкий тоже был письменным языком, к тому же более ясным и четким, чем латынь. Героическая поэзия и ранние христианские тексты (Спаситель, Христианин…) были созданы на немецком (точнее, на древневерхненемецком) языке, причем все почему-то именно до 911 года [99]. Затем следует лакуна в 150 лет, а, начиная с 1063 года, немецкие тексты появляются вновь. Зато в вышеупомянутые 150 лет пишут на латыни, причем на классической; так «писала» Розвита фон Гандерсхайм и бесчисленные монастырские хронисты с их невозможными солнечными и лунными затмениями.
   Эта вспышка латинского творчества стоит особняком в истории немецкой литературы; с ней не связан процесс литературного развития; эти произведения нигде не упоминаются и не цитируются, никто не пишет их оценок или произведений, ими инспирированных.