Страница:
Я с трудом дотащил до лифта гору бумаг, которую мне предстояло изучать. За время моего разговора с менеджером на стене лифта появилось объявление. Первым пунктом было извещение о смерти жильца с пятого этажа и выражение соболезнований его жене. Вторым пунктом было поздравление миссис Грин с седьмого этажа по поводу ее стадесятилетия. В третьем пункте жильцов дома извещали о моем появлении на десятом этаже и информировали о своевременном проведении со мной инструктажа и проявленном мной понимании традиций дома и правил внутреннего распорядка, которыми так гордятся жильцы.
Я вошел в квартиру и бросил ненавистную пачку бумаг на пол. В руках у меня остался только тоненький циркуляр, заинтриговавший меня частым упоминанием непонятного слова «Манай».
«Манай, — прочел я, — является важным и неотъемлемым архитектурным элементом здания, обеспечивающим его устойчивость, гармоничность и безопасность. По решению домового комитета объединения владельцев Кондоминиумов города Литтл-Три, манай объявляется предметом особой ценности и заботы жильцов. Комитет просит жильцов дома в случае возникновения проблем с манаем немедленно извещать администрацию и полицию города Литтл-Три. Запрещается: красить манай, просверливать дырки в манае, затыкать манай материей, препятствующей выполнению манаем своей важной функции…»
Я с ужасом захлопнул руководство. Самое интересное, что слова этого я так и не нашел ни в одном словаре, а спрашивать у Ника, что это такое, было как-то неудобно…
На улице стемнело. Я подошел к застекленному окну. Внизу открывался вид на вечерний Литтл-Три. Вдалеке мигали красные лампочки маяков на вершинах лысых выжженных гор, над которыми как светлячки сновали десятки самолетов. Поближе к дому шумели деревья, и переливалось море огней. Далеко внизу по улице ходили люди, проезжали автомобили, и бурлила ярко освещенная центральная улица. Она стрелой уходила в темноту и терялась среди далеких огоньков где-то в восточной части города. Я приоткрыл окно, и в комнату ворвался свежий ночной воздух.
«Бух» — неожиданно громыхнуло вдалеке и я увидел вспышку. «Бух» — раздалось снова. В восточном секторе явно происходила перестрелка, совершенно обычное дело по вечерам. Практически каждый день, начиная часов с десяти вечера, оттуда доносились глухие раскаты. По выходным разборки обычно активизировались.
«Бух-Бух-Бух-Бух-Бух» — раздалась ответная очередь. Некоторое время на улице было тихо, затем снова полыхнул огонь, и донеслось эхо выстрела.
«Отстреливается,» — понял я. «БухБухБухБухБух» — на этот раз очередь была особенно ожесточенной, и наступила тишина. По-видимому, одним обитателем Восточного Литтл-Три стало на свете меньше. Словно в подтверждение этих мыслей, на улице раздался вой сирен, и по центральной улице пронеслись полицейские машины. Стены квартиры озарились голубыми отблесками их мигалок. Через пару минут снова раздался вой сирен, только на этот раз мигалки были ярко-красными, и по улице в обратную сторону прокатили несколько машин скорой помощи. Они неслись в знаменитый медицинский центр, расположенный в не менее знаменитом университете.
Я каким-то шестым чувством понял, что буду наблюдать эту картину каждый вечер и должен привыкнуть к вою сирен и блеску маячков. Начало самостоятельной жизни в Литтл-Три было весьма многообещающим.
На следующий день я рассказал Андрею о своей удаче, умолчав впрочем об оживленных старушках и о неприветливом управляющем. Не прошло и получаса, как у меня на столе зазвонил телефон.
— Алло? — я вслушивался в шумы, и вдруг откуда-то издалека ворвался голос Ефима.
— Молодец, — Ефим говорил по-русски. — Это Ефим, не узнал меня? Плохо слышно, да? Это я из машины звоню. Мне Леонид только что рассказал, что ты квартиру снял в многоэтажном доме. Молодец, всем им нос утер! Я этот дом знаю, когда-то хотел там несколько квартир купить. Отличное место, тихое и дом солидный, со швейцаром, не то что они все в курятниках ютятся. Я Леониду сказал, пусть придет с женой, посмотрит, как люди живут! Молодец! Я тебе со следующего месяца зарплату повышу, чтобы было чем за квартиру платить, скомпенсирую. Ни в чем не стесняйся, понял?
— Да, Ефим, да, спасибо! — я был потрясен таким поворотом событий.
— Ничего, все нормально! — Ефим был радостен. — Всем им фигу показал. А Леня мудак! Ну что он живет в своем сарае? Ему давно уже пора дом покупать, снимает черт его знает что! Я приеду квартиру твою посмотреть, пустишь меня?
— Да, да, конечно Ефим, о чем Вы говорите!
— Молодец, молодец! Поздравляю, хорошо начал! — Ефим повесил трубку.
Через минуту у моего места появился какой-то униженно-смирный Леонид. Его вид заставлил меня предположить, что сидящая внутри него часовая пружина полностью сорвалась со своих винтиков и раскрутилась до конца.
— Ефим с тобой говорил? — спросил он одновременно утверждающе и заискивающе. — Ты знаешь, он просил меня посмотреть на твою квартиру. Поехали прямо сейчас, я жену подхвачу. О кей? Ты молодец, он очень хорошо отзывался о твоем выборе. — Леонид вызвал Андрея и снова преобразился. — Мы сейчас уедем. — решительным тоном сказал он. — По приказанию Ефима… А ты не давай спуску людям, проконтролируй, чтобы работали получше.
Мы вышли на улицу и сели в машину. Леонида будто подменили. Он был воплощением приветливости, с интересом расспрашивал меня о моей предыдущей работе, жизни в Израиле, а также рассказывал о себе.
— Надо тебе постараться хорошо работать, — мягко, по-отечески объяснял он. — Ефим это в людях очень уважает, да и компании будет полезно.
Мы подобрали Валю, с каким-то странным завистливым блеском в глазах посмотревшую на меня, и подъехали к легендарному зданию. — «Где же у него манай?» — подумал я. У входа в дом полный негр в ливрее запихивал в огромный кадиллак старичка на инвалидной каталке. Каталка была автоматической, и старичок, нажимая на кнопки, игриво пытался удрать и пускал слюни.
— Ну, ты молодец, — Валя говорила неестественным, сладковатым и даже слегка упавшим голосом. — Какой балкон огромный, а какой вид! Правильное место. — Она с завистью оглядела салон, и мне стало не по себе.
— Да, хорошая квартира и дом отличный. А вид-то какой! Правильное место, правда Валюша? — Леонид оживленно бегал по пустым комнатам. Неожиданно у него в кармане зазвонил переносной телефон. — Да, да Ефим, мы уже на квартире, да смотрим. Дом? Нет, еще не купили. Нашел дом? Отлично, сейчас выезжаем. — Он оторопело посмотрел на меня.
— Ефим? — с любопытством спросила Валя.
— Да, Валюша. — Леонид был слегка напуган. — Ефим нам дом присмотрел. Сейчас его покупать поедем.
Я с интересом думал о неисповедимых путях судьбы. Не проработав в компании и двух недель, я каким-то неведомым образом был приобщен Ефимом к местной элите, возвышен над двумя вице-президентами, получил прибавку к зарплате и поселился в престижном месте. Достаточно было мне снять квартиру в другом доме, и кто знает, как обернулась бы моя дальнейшая жизнь…
Я вышел на лестницу и заметил, как щелочка в двери, за которой жил курчавый старенький ангел, торопливо захлопнулась. Мне вдруг захотелось заткнуть манай тряпкой и просверлить в нем огромную дырку.
Я вошел в квартиру и бросил ненавистную пачку бумаг на пол. В руках у меня остался только тоненький циркуляр, заинтриговавший меня частым упоминанием непонятного слова «Манай».
«Манай, — прочел я, — является важным и неотъемлемым архитектурным элементом здания, обеспечивающим его устойчивость, гармоничность и безопасность. По решению домового комитета объединения владельцев Кондоминиумов города Литтл-Три, манай объявляется предметом особой ценности и заботы жильцов. Комитет просит жильцов дома в случае возникновения проблем с манаем немедленно извещать администрацию и полицию города Литтл-Три. Запрещается: красить манай, просверливать дырки в манае, затыкать манай материей, препятствующей выполнению манаем своей важной функции…»
Я с ужасом захлопнул руководство. Самое интересное, что слова этого я так и не нашел ни в одном словаре, а спрашивать у Ника, что это такое, было как-то неудобно…
На улице стемнело. Я подошел к застекленному окну. Внизу открывался вид на вечерний Литтл-Три. Вдалеке мигали красные лампочки маяков на вершинах лысых выжженных гор, над которыми как светлячки сновали десятки самолетов. Поближе к дому шумели деревья, и переливалось море огней. Далеко внизу по улице ходили люди, проезжали автомобили, и бурлила ярко освещенная центральная улица. Она стрелой уходила в темноту и терялась среди далеких огоньков где-то в восточной части города. Я приоткрыл окно, и в комнату ворвался свежий ночной воздух.
«Бух» — неожиданно громыхнуло вдалеке и я увидел вспышку. «Бух» — раздалось снова. В восточном секторе явно происходила перестрелка, совершенно обычное дело по вечерам. Практически каждый день, начиная часов с десяти вечера, оттуда доносились глухие раскаты. По выходным разборки обычно активизировались.
«Бух-Бух-Бух-Бух-Бух» — раздалась ответная очередь. Некоторое время на улице было тихо, затем снова полыхнул огонь, и донеслось эхо выстрела.
«Отстреливается,» — понял я. «БухБухБухБухБух» — на этот раз очередь была особенно ожесточенной, и наступила тишина. По-видимому, одним обитателем Восточного Литтл-Три стало на свете меньше. Словно в подтверждение этих мыслей, на улице раздался вой сирен, и по центральной улице пронеслись полицейские машины. Стены квартиры озарились голубыми отблесками их мигалок. Через пару минут снова раздался вой сирен, только на этот раз мигалки были ярко-красными, и по улице в обратную сторону прокатили несколько машин скорой помощи. Они неслись в знаменитый медицинский центр, расположенный в не менее знаменитом университете.
Я каким-то шестым чувством понял, что буду наблюдать эту картину каждый вечер и должен привыкнуть к вою сирен и блеску маячков. Начало самостоятельной жизни в Литтл-Три было весьма многообещающим.
На следующий день я рассказал Андрею о своей удаче, умолчав впрочем об оживленных старушках и о неприветливом управляющем. Не прошло и получаса, как у меня на столе зазвонил телефон.
— Алло? — я вслушивался в шумы, и вдруг откуда-то издалека ворвался голос Ефима.
— Молодец, — Ефим говорил по-русски. — Это Ефим, не узнал меня? Плохо слышно, да? Это я из машины звоню. Мне Леонид только что рассказал, что ты квартиру снял в многоэтажном доме. Молодец, всем им нос утер! Я этот дом знаю, когда-то хотел там несколько квартир купить. Отличное место, тихое и дом солидный, со швейцаром, не то что они все в курятниках ютятся. Я Леониду сказал, пусть придет с женой, посмотрит, как люди живут! Молодец! Я тебе со следующего месяца зарплату повышу, чтобы было чем за квартиру платить, скомпенсирую. Ни в чем не стесняйся, понял?
— Да, Ефим, да, спасибо! — я был потрясен таким поворотом событий.
— Ничего, все нормально! — Ефим был радостен. — Всем им фигу показал. А Леня мудак! Ну что он живет в своем сарае? Ему давно уже пора дом покупать, снимает черт его знает что! Я приеду квартиру твою посмотреть, пустишь меня?
— Да, да, конечно Ефим, о чем Вы говорите!
— Молодец, молодец! Поздравляю, хорошо начал! — Ефим повесил трубку.
Через минуту у моего места появился какой-то униженно-смирный Леонид. Его вид заставлил меня предположить, что сидящая внутри него часовая пружина полностью сорвалась со своих винтиков и раскрутилась до конца.
— Ефим с тобой говорил? — спросил он одновременно утверждающе и заискивающе. — Ты знаешь, он просил меня посмотреть на твою квартиру. Поехали прямо сейчас, я жену подхвачу. О кей? Ты молодец, он очень хорошо отзывался о твоем выборе. — Леонид вызвал Андрея и снова преобразился. — Мы сейчас уедем. — решительным тоном сказал он. — По приказанию Ефима… А ты не давай спуску людям, проконтролируй, чтобы работали получше.
Мы вышли на улицу и сели в машину. Леонида будто подменили. Он был воплощением приветливости, с интересом расспрашивал меня о моей предыдущей работе, жизни в Израиле, а также рассказывал о себе.
— Надо тебе постараться хорошо работать, — мягко, по-отечески объяснял он. — Ефим это в людях очень уважает, да и компании будет полезно.
Мы подобрали Валю, с каким-то странным завистливым блеском в глазах посмотревшую на меня, и подъехали к легендарному зданию. — «Где же у него манай?» — подумал я. У входа в дом полный негр в ливрее запихивал в огромный кадиллак старичка на инвалидной каталке. Каталка была автоматической, и старичок, нажимая на кнопки, игриво пытался удрать и пускал слюни.
— Ну, ты молодец, — Валя говорила неестественным, сладковатым и даже слегка упавшим голосом. — Какой балкон огромный, а какой вид! Правильное место. — Она с завистью оглядела салон, и мне стало не по себе.
— Да, хорошая квартира и дом отличный. А вид-то какой! Правильное место, правда Валюша? — Леонид оживленно бегал по пустым комнатам. Неожиданно у него в кармане зазвонил переносной телефон. — Да, да Ефим, мы уже на квартире, да смотрим. Дом? Нет, еще не купили. Нашел дом? Отлично, сейчас выезжаем. — Он оторопело посмотрел на меня.
— Ефим? — с любопытством спросила Валя.
— Да, Валюша. — Леонид был слегка напуган. — Ефим нам дом присмотрел. Сейчас его покупать поедем.
Я с интересом думал о неисповедимых путях судьбы. Не проработав в компании и двух недель, я каким-то неведомым образом был приобщен Ефимом к местной элите, возвышен над двумя вице-президентами, получил прибавку к зарплате и поселился в престижном месте. Достаточно было мне снять квартиру в другом доме, и кто знает, как обернулась бы моя дальнейшая жизнь…
Я вышел на лестницу и заметил, как щелочка в двери, за которой жил курчавый старенький ангел, торопливо захлопнулась. Мне вдруг захотелось заткнуть манай тряпкой и просверлить в нем огромную дырку.
Глава 9. Вселенная Пусика.
Мягкие и настойчивые указания Ефима по поводу средства передвижения, гармонирующего с образом скромного сотрудника фирмы Пусика, явно входили в противоречие с тайными мыслями о скромном подержанном американском автомобиле, кое-как собранном расслабленными американскими пролетариями на умирающих автомобильных гигантах лет эдак пять-семь назад. С другой стороны, постоянные мытарства с ремонтом и заделыванием дыр в старой машине и определенно позитивный опыт со съемом квартиры в Литтл-Три подсказывали, что мое положение в компании отнюдь не укрепится, если я осмелюсь приехать на работу в подержанном Олдсмобиле или Шевроле.
Дождавшись ближайших выходных, я направился в автомобильный магазин. В просторном, застекленном здании автомобильного салона болтался мужичок довольно-таки заштатного вида, в вытертом темно-коричневом пиджачке и с постоянно бегающими глазками. Торопливо протирая тряпочкой полированные поверхности выставленных на продажу автомобилей, он напоминал бывшего сельского механизатора из южного колхоза.
«Как удивительно похожи бывают люди,» — подумал я и уже было начал проводить мысленные аналогии между представителями различных стран и народов, занимающихся приблизительно одинакового рода деятельностью, как моего сопровождающего позвали к телефону.
— Грэг, первая линия! — при этих словах мужичок засуетился и подбежал к телефону.
— Машенька, — сказал он на чистом русском языке. — Тетя Фаня уже приехала? Хорошо, Машенька, я все понял.
Мое стройное теоретическое построение, объединяющее свойства различных стран, континентов и народов, в ту же минуту рухнуло, как карточный домик.
Мужичок повесил трубку, посмотрел на меня и решительно направился в мою сторону.
— Чем могу помочь? — профессионально начал он, на мое удивление на почти что чистом английском.
Меня долго учили правилам обращения с продавцами автомобилей, торгам, сбиванию цен, но вся эта премудрая наука мгновенно вылетела у меня из головы, когда мой взгляд встретился с чуть жуликоватыми, бегающими глазками бывшего механизатора.
— Да вот, присматриваюсь к машинам. — Я ответил по-русски.
—Дружок, заходи, заходи, мы тебе все сделаем в лучшем виде, — у Гриши обнаружился украинский, немного сладковатый акцент. — Видишь, как удачно, что ты на меня набрел, а ведь кто другой мог бы и надуть. Вот, например, прекрасная машина. — Он напыжился и с важным видом начал перечислять количество цилиндров, объем двигателя и прочие достоинства блестящего средства передвижения. — Для тебя сделаем хорошую скидку, ты не волнуйся, у Гриши дело в шляпе! Видишь цену на листочке? Да? Так вот, считай, что я тебе персонально снял тысячу долларов. Давно приехал?
— Недавно, — уклончиво ответил я.
— Есть работа?
— Да, устроился.
— А как ты на работу ездишь?
— На юг по автостраде, затем налево.
— А потом налево или направо? — подозрительно спросил он.
— Налево, — с содроганием в душе ответил я.
— У Пусика, значит, работаешь. — На лице у Гриши появилось мечтательное выражение. — Я работал у Ефима почти два года.
При этих словах мне стало нехорошо. Похоже, что от Ефима было некуда деться. Его знали решительно все, от домовладельцев до продавцов автомобилей.
На днях я разговорился в овощном отделе магазина с пожилой женщиной, покупавшей зеленый лук и капусту. Она оказалась русской и, кончено же, спросила о моей работе.
— Я работаю у Пусика, — гордо ответил я.
— Жуткое место, жуткое! Кошмар! — содрогнулась дама, поспешно толкнула свою коляску и исчезла среди стеллажей с помидорами и картошкой…
Даже Литтл-Три, казалось, был забит Пусиковцами, так что жить в этом милом в общем-то городке становилось уже просто противно. Жены сотрудников гуляли на детских площадках, обсуждая продвижение их мужей по службе и присматриваясь к содержимому холодильников и к одежде подруг и их детей. Они сталкивались в магазинах, а в выходные на центральной улице было решительно невозможно пройти, не встретив нескольких коллег по службе. Иногда хотелось бросить все и уехать в восточную часть города, из которой регулярно по вечерам продолжали раздаваться звуки перестрелок.
— Я всех у Пусика знаю, — продолжал Гриша с южным акцентом. — И Леню, и Бориса, и Витю. Знаешь Витю, он еще профессором в Москве был? А мне у Ефима хорошо было работать, только неинтересно, вот я и ушел. Я ведь раньше механиком в совхозе «Ильичевский» был. — При этих словах я чуть не подпрыгнул и начал уважать свои физиогномические способности. — Не слышал про такой совхоз? На Ставрополье. Миллионер, одних комбайнов было четыре десятка, тракторов, машин видимо-невидимо! И я всего этого парка начальником был! — его щеки покраснели от важности. — Я ведь всегда машины любил, еще мальчишкой из «Огонька» картинки вырезал, коллекционировал. И вот здесь получаю, понимаешь, удовольствие. Бери, отличная машина, чудо техники.
Машина действительно была хороша. Я зажмурил глаза и ринулся в омут.
— Хочешь в рассрочку бери, — бывший механизатор был настойчив. — Будешь платить чепуху, ну двести-триста долларов в месяц, а через два года нам машину отдашь или сможешь выкупить. Сейчас мы тебе все посчитаем, я для Пусика и его ребят все обделаю!
Гриша вернулся с бойким смазливым смугловатым американцем, напоминающим гангстера из боевиков пятидесятых годов. Волосы его были по-старомодному напомажены какой-то блестящей гадостью, рукава белой рубашки были завернуты до локтей, причем на одной руке я с испугом увидел татуировку, изображающую половой акт женщины с огромного размера кроликом, судя по картинке до крайности возбужденным. С полурасстегнутого воротничка у начинающего гангстера свисал галстук чрезвычайно яркой расцветки, разукрашенный пальмами, крокодилами, кокосовыми орехами и еще какой-то пестрой дрянью. В зубах он держал потушенную сигарету.
— Поздравляю! — он схватил мою руку и начал ее трясти. — Вы заплатите сейчас три тысячи пятьсот долларов и будете платить еще триста шестьдесят долларов в месяц и машина ваша! Это колоссальная сделка, мы просто-таки прогораем на этом, можно сказать, торгуем себе в убыток.
— А сколько нужно будет доплатить, чтобы выкупить машину через два года? — осторожно спросил я.
— Да, чепуху, — гангстер достал из-за уха тупой огрызок карандаша и, пыхтя потушенным окурком, начал что-то выводить на обрывке старого конверта.
— Примерно восемнадцать тысяч триста двадцать семь долларов.
Я пришел в совершеннейший ужас. Только что названная цифра значительно превышала исходную стоимость нового автомобиля.
— Соглашайся, не думай даже! — прошипел около уха Гриша — Ты что, отличные условия, нигде лучше не купишь!
— Секундочку, секундочку! — я напряг начинавшие выветриваться из моей головы математические способности и попытался вывести условия платежа при самых худших процентах. — Здесь что-то не так! В самом худшем случае я должен заплатить гораздо меньше чем эта сумма!
Чернявый гангстер помрачнел. Он посмотрел на обрывок конверта, снова что-то написал тупым карандашом, потом посмотрел на Гришу. — Сейчас бухгалтерия все проверит, — процедил он, — все будет О кей.
— Замечательная машина, — продолжал восхищаться Гриша, пока моложавый гангстер ушел подсчитывать доходы и убытки. — Лучше не придумаешь! Окна открываются, двери запираются, а какие у нее тормоза!
Обладатель напомаженных волос и пестрого галстука вскоре вернулся с ворохом бумаг. На этот раз цена автомобиля была правильной.
— Подпиши вот здесь, и вот здесь, а вот это означает, что на твоей машине сейчас восемьдесят миль на счетчике, а эта бумажка для регистрации, а эта для страховки, подпиши, что мы помоем для тебя машину, подпиши, что ты все понял, а теперь здесь, здесь, здесь…
— Подписывай, подписывай! — шипел Гриша.
— Секундочку, — я с удивлением увидел, что общая сумма, проставленная в договоре, явно превышает ту, о которой мы только что договаривались.
— Ну ты же не понимаешь, — Гриша театрально пожал плечами, — они же тебе посчитали финансирование. А ты будешь брать ссуду под маленький процент, и сумма платежей получится гораздо меньше!
Я глубоко взодхнул и подписал свой приговор.
— Молодец, — Гриша был доволен. — Ты знаешь, когда я уходил от Пусика, мы очень хорошо с ним поговорили. И ты знаешь, что он мне сказал на прощание? — он надулся и выпятил вперед грудь — "Гришенька, — сказал он,
— когда мне нужно будет ограбить банк, я возьму с собой тебя!"
Что-то будто оборвалось у меня внутри при этих словах. Я еще не знал, как именно, но понял, что меня надули.
Машина, впрочем, была действительно хороша. Приехав домой, я вооружился калькулятором и накинулся на многочисленные бумаги, только что подписанные мной в магазине. Все вроде бы было правильно, но в стороне от стройного столбика цифр стояла какая-то странная графа: «Дополнительные услуги» и около нее сумма в полторы тысячи долларов, пропечатанная бледными цифрами и как-то неровно. Я снова взял калькулятор. Гриша меня явно надул, финансирование было совершенно не при чем.
Стоило мне снова появиться в магазине, Гриша поправил пиджак и, избегая моего взгляда, попытался скрыться в одной из комнат.
—Гришенька, — ласково позвал я. — Получается какое-то недоразумение. Я Ефиму пожалуюсь!
— Я даже не знаю, о чем ты говоришь! — Гриша перешел в наступление.
— Купил машину и катайся, что ты меня от дела отрываешь.
— Гришуля, а что это за полторы тысячи?
— Ну, это мы тебе машину помыли.
— За такие деньги я ее сам помою!
— Пропылесосили! — Гриша явно начинал ощущать нехватку аргументов и цеплялся за те немногие из них, которые еще как-то могли меня урезонить. Он начал постепенно пятиться.
— Короче, или ты меняешь мой договор, или это для тебя плохо закончится!
— Сейчас, сейчас с тобой поговорят! — он выскочил наконец в комнатушку и захлопнул передо мной дверь.
Из холла на меня вышел высокий, солидного вида американец в белой рубашке с галстуком, жующий жевательную резинку. Он напоминал техасского полисмена, и для полноты картины ему не хватало только ковбойской шляпы и кольта.
— Чем могу помочь? — он был корректен и беспристрастен.
Я попытался объяснить ему ситуацию.
— Видишь ли, — он лениво развалился на кресле. — Договор ты подписал, и уже никто не докажет, что ты не согласился на эти лишние полторы тысячи. Мой тебе совет, бери машину, поезжай отдыхать, развейся. Приходи к нам через недельку, как раз начальник финансового отдела вернется из отпуска, вот тогда мы с тобой и разберемся.
— Я никуда не пойду, пока мне не изменят договор! — Я схватил бумагу и в совершенно советских манерах начал писать заявление. — Я требую, чтобы представитель магазина расписался на этой бумаге!
Бывший полисмен явно был поставлен в тупик, не ожидая такого поворота событий. Он не предполагал, что перед ним сидит человек, прошедший советскую бюрократическую школу и израильскую закалку.
— Ну, — он медлил, не зная что делать, — вообще-то мы ничего никогда не подписываем.
— Тогда я немедленно отвожу это письмо в полицию, копию в газету и в компанию, владеющую вашим магазином!
— Ну зачем же так, — на лице у продавца появилось неожиданно ласковое выражение. — Мы все уладим, сейчас я поговорю с хозяином.
Через минуту он вернулся с радостной улыбкой.
— Мы так хотим, чтобы вы были довольны! Вообще-то это против правил, но в вашем конкретном случае мы решили пойти вам навстречу…
Когда я выходил из здания, из маленького прохода выскочил Григорий с жалкой, заискивающей улыбкой.
— Вот видишь, как удачно все получилось, — пролепетал он, — Я же говорил, для тебя и Ефима все сделаю, что от меня зависит!
На улице было солнечно. По расположенной рядом улице катились блестящие автомобили. В них сидели молодые и старые женщины, студенты, бизнесмены, профессора из расположенного рядом университета. Они жили в своей стране, в своем упорядоченном и привычном мире среди дорог, рядов аккуратных домиков, разделительных полос, светофоров и зеленых деревьев. Моя реальность была совершенно другой. Казалось, весь Литтл-Три был заполнен нынешними и бывшими сотрудниками компании Пусика, покупающими овощи, продающими автомобили, ужинающими в ресторанах. Я посмотрел на солнечный, прозрачный и вылизанный пейзаж, потряс головой и попытался отрешиться и увидеть перед собой настоящую, реальную Америку, не подозревающую о существовании параллельной Пусиковской вселенной. И снова в груди поднялся и трепыхнулся холодный огонек, в последнее время не дававший мне покоя.
Словно в издевку за неожиданное проявление свободомыслия, передо мной появился голубой автомобиль, за рулем которого с серьезным выражением лица сидел Борис. Он увидел меня и начальственным и строгим жестом, напоминающим движения рук бывших партийных деятелей на трибуне Мавзолея, махнул мне рукой.
Дождавшись ближайших выходных, я направился в автомобильный магазин. В просторном, застекленном здании автомобильного салона болтался мужичок довольно-таки заштатного вида, в вытертом темно-коричневом пиджачке и с постоянно бегающими глазками. Торопливо протирая тряпочкой полированные поверхности выставленных на продажу автомобилей, он напоминал бывшего сельского механизатора из южного колхоза.
«Как удивительно похожи бывают люди,» — подумал я и уже было начал проводить мысленные аналогии между представителями различных стран и народов, занимающихся приблизительно одинакового рода деятельностью, как моего сопровождающего позвали к телефону.
— Грэг, первая линия! — при этих словах мужичок засуетился и подбежал к телефону.
— Машенька, — сказал он на чистом русском языке. — Тетя Фаня уже приехала? Хорошо, Машенька, я все понял.
Мое стройное теоретическое построение, объединяющее свойства различных стран, континентов и народов, в ту же минуту рухнуло, как карточный домик.
Мужичок повесил трубку, посмотрел на меня и решительно направился в мою сторону.
— Чем могу помочь? — профессионально начал он, на мое удивление на почти что чистом английском.
Меня долго учили правилам обращения с продавцами автомобилей, торгам, сбиванию цен, но вся эта премудрая наука мгновенно вылетела у меня из головы, когда мой взгляд встретился с чуть жуликоватыми, бегающими глазками бывшего механизатора.
— Да вот, присматриваюсь к машинам. — Я ответил по-русски.
—Дружок, заходи, заходи, мы тебе все сделаем в лучшем виде, — у Гриши обнаружился украинский, немного сладковатый акцент. — Видишь, как удачно, что ты на меня набрел, а ведь кто другой мог бы и надуть. Вот, например, прекрасная машина. — Он напыжился и с важным видом начал перечислять количество цилиндров, объем двигателя и прочие достоинства блестящего средства передвижения. — Для тебя сделаем хорошую скидку, ты не волнуйся, у Гриши дело в шляпе! Видишь цену на листочке? Да? Так вот, считай, что я тебе персонально снял тысячу долларов. Давно приехал?
— Недавно, — уклончиво ответил я.
— Есть работа?
— Да, устроился.
— А как ты на работу ездишь?
— На юг по автостраде, затем налево.
— А потом налево или направо? — подозрительно спросил он.
— Налево, — с содроганием в душе ответил я.
— У Пусика, значит, работаешь. — На лице у Гриши появилось мечтательное выражение. — Я работал у Ефима почти два года.
При этих словах мне стало нехорошо. Похоже, что от Ефима было некуда деться. Его знали решительно все, от домовладельцев до продавцов автомобилей.
На днях я разговорился в овощном отделе магазина с пожилой женщиной, покупавшей зеленый лук и капусту. Она оказалась русской и, кончено же, спросила о моей работе.
— Я работаю у Пусика, — гордо ответил я.
— Жуткое место, жуткое! Кошмар! — содрогнулась дама, поспешно толкнула свою коляску и исчезла среди стеллажей с помидорами и картошкой…
Даже Литтл-Три, казалось, был забит Пусиковцами, так что жить в этом милом в общем-то городке становилось уже просто противно. Жены сотрудников гуляли на детских площадках, обсуждая продвижение их мужей по службе и присматриваясь к содержимому холодильников и к одежде подруг и их детей. Они сталкивались в магазинах, а в выходные на центральной улице было решительно невозможно пройти, не встретив нескольких коллег по службе. Иногда хотелось бросить все и уехать в восточную часть города, из которой регулярно по вечерам продолжали раздаваться звуки перестрелок.
— Я всех у Пусика знаю, — продолжал Гриша с южным акцентом. — И Леню, и Бориса, и Витю. Знаешь Витю, он еще профессором в Москве был? А мне у Ефима хорошо было работать, только неинтересно, вот я и ушел. Я ведь раньше механиком в совхозе «Ильичевский» был. — При этих словах я чуть не подпрыгнул и начал уважать свои физиогномические способности. — Не слышал про такой совхоз? На Ставрополье. Миллионер, одних комбайнов было четыре десятка, тракторов, машин видимо-невидимо! И я всего этого парка начальником был! — его щеки покраснели от важности. — Я ведь всегда машины любил, еще мальчишкой из «Огонька» картинки вырезал, коллекционировал. И вот здесь получаю, понимаешь, удовольствие. Бери, отличная машина, чудо техники.
Машина действительно была хороша. Я зажмурил глаза и ринулся в омут.
— Хочешь в рассрочку бери, — бывший механизатор был настойчив. — Будешь платить чепуху, ну двести-триста долларов в месяц, а через два года нам машину отдашь или сможешь выкупить. Сейчас мы тебе все посчитаем, я для Пусика и его ребят все обделаю!
Гриша вернулся с бойким смазливым смугловатым американцем, напоминающим гангстера из боевиков пятидесятых годов. Волосы его были по-старомодному напомажены какой-то блестящей гадостью, рукава белой рубашки были завернуты до локтей, причем на одной руке я с испугом увидел татуировку, изображающую половой акт женщины с огромного размера кроликом, судя по картинке до крайности возбужденным. С полурасстегнутого воротничка у начинающего гангстера свисал галстук чрезвычайно яркой расцветки, разукрашенный пальмами, крокодилами, кокосовыми орехами и еще какой-то пестрой дрянью. В зубах он держал потушенную сигарету.
— Поздравляю! — он схватил мою руку и начал ее трясти. — Вы заплатите сейчас три тысячи пятьсот долларов и будете платить еще триста шестьдесят долларов в месяц и машина ваша! Это колоссальная сделка, мы просто-таки прогораем на этом, можно сказать, торгуем себе в убыток.
— А сколько нужно будет доплатить, чтобы выкупить машину через два года? — осторожно спросил я.
— Да, чепуху, — гангстер достал из-за уха тупой огрызок карандаша и, пыхтя потушенным окурком, начал что-то выводить на обрывке старого конверта.
— Примерно восемнадцать тысяч триста двадцать семь долларов.
Я пришел в совершеннейший ужас. Только что названная цифра значительно превышала исходную стоимость нового автомобиля.
— Соглашайся, не думай даже! — прошипел около уха Гриша — Ты что, отличные условия, нигде лучше не купишь!
— Секундочку, секундочку! — я напряг начинавшие выветриваться из моей головы математические способности и попытался вывести условия платежа при самых худших процентах. — Здесь что-то не так! В самом худшем случае я должен заплатить гораздо меньше чем эта сумма!
Чернявый гангстер помрачнел. Он посмотрел на обрывок конверта, снова что-то написал тупым карандашом, потом посмотрел на Гришу. — Сейчас бухгалтерия все проверит, — процедил он, — все будет О кей.
— Замечательная машина, — продолжал восхищаться Гриша, пока моложавый гангстер ушел подсчитывать доходы и убытки. — Лучше не придумаешь! Окна открываются, двери запираются, а какие у нее тормоза!
Обладатель напомаженных волос и пестрого галстука вскоре вернулся с ворохом бумаг. На этот раз цена автомобиля была правильной.
— Подпиши вот здесь, и вот здесь, а вот это означает, что на твоей машине сейчас восемьдесят миль на счетчике, а эта бумажка для регистрации, а эта для страховки, подпиши, что мы помоем для тебя машину, подпиши, что ты все понял, а теперь здесь, здесь, здесь…
— Подписывай, подписывай! — шипел Гриша.
— Секундочку, — я с удивлением увидел, что общая сумма, проставленная в договоре, явно превышает ту, о которой мы только что договаривались.
— Ну ты же не понимаешь, — Гриша театрально пожал плечами, — они же тебе посчитали финансирование. А ты будешь брать ссуду под маленький процент, и сумма платежей получится гораздо меньше!
Я глубоко взодхнул и подписал свой приговор.
— Молодец, — Гриша был доволен. — Ты знаешь, когда я уходил от Пусика, мы очень хорошо с ним поговорили. И ты знаешь, что он мне сказал на прощание? — он надулся и выпятил вперед грудь — "Гришенька, — сказал он,
— когда мне нужно будет ограбить банк, я возьму с собой тебя!"
Что-то будто оборвалось у меня внутри при этих словах. Я еще не знал, как именно, но понял, что меня надули.
Машина, впрочем, была действительно хороша. Приехав домой, я вооружился калькулятором и накинулся на многочисленные бумаги, только что подписанные мной в магазине. Все вроде бы было правильно, но в стороне от стройного столбика цифр стояла какая-то странная графа: «Дополнительные услуги» и около нее сумма в полторы тысячи долларов, пропечатанная бледными цифрами и как-то неровно. Я снова взял калькулятор. Гриша меня явно надул, финансирование было совершенно не при чем.
Стоило мне снова появиться в магазине, Гриша поправил пиджак и, избегая моего взгляда, попытался скрыться в одной из комнат.
—Гришенька, — ласково позвал я. — Получается какое-то недоразумение. Я Ефиму пожалуюсь!
— Я даже не знаю, о чем ты говоришь! — Гриша перешел в наступление.
— Купил машину и катайся, что ты меня от дела отрываешь.
— Гришуля, а что это за полторы тысячи?
— Ну, это мы тебе машину помыли.
— За такие деньги я ее сам помою!
— Пропылесосили! — Гриша явно начинал ощущать нехватку аргументов и цеплялся за те немногие из них, которые еще как-то могли меня урезонить. Он начал постепенно пятиться.
— Короче, или ты меняешь мой договор, или это для тебя плохо закончится!
— Сейчас, сейчас с тобой поговорят! — он выскочил наконец в комнатушку и захлопнул передо мной дверь.
Из холла на меня вышел высокий, солидного вида американец в белой рубашке с галстуком, жующий жевательную резинку. Он напоминал техасского полисмена, и для полноты картины ему не хватало только ковбойской шляпы и кольта.
— Чем могу помочь? — он был корректен и беспристрастен.
Я попытался объяснить ему ситуацию.
— Видишь ли, — он лениво развалился на кресле. — Договор ты подписал, и уже никто не докажет, что ты не согласился на эти лишние полторы тысячи. Мой тебе совет, бери машину, поезжай отдыхать, развейся. Приходи к нам через недельку, как раз начальник финансового отдела вернется из отпуска, вот тогда мы с тобой и разберемся.
— Я никуда не пойду, пока мне не изменят договор! — Я схватил бумагу и в совершенно советских манерах начал писать заявление. — Я требую, чтобы представитель магазина расписался на этой бумаге!
Бывший полисмен явно был поставлен в тупик, не ожидая такого поворота событий. Он не предполагал, что перед ним сидит человек, прошедший советскую бюрократическую школу и израильскую закалку.
— Ну, — он медлил, не зная что делать, — вообще-то мы ничего никогда не подписываем.
— Тогда я немедленно отвожу это письмо в полицию, копию в газету и в компанию, владеющую вашим магазином!
— Ну зачем же так, — на лице у продавца появилось неожиданно ласковое выражение. — Мы все уладим, сейчас я поговорю с хозяином.
Через минуту он вернулся с радостной улыбкой.
— Мы так хотим, чтобы вы были довольны! Вообще-то это против правил, но в вашем конкретном случае мы решили пойти вам навстречу…
Когда я выходил из здания, из маленького прохода выскочил Григорий с жалкой, заискивающей улыбкой.
— Вот видишь, как удачно все получилось, — пролепетал он, — Я же говорил, для тебя и Ефима все сделаю, что от меня зависит!
На улице было солнечно. По расположенной рядом улице катились блестящие автомобили. В них сидели молодые и старые женщины, студенты, бизнесмены, профессора из расположенного рядом университета. Они жили в своей стране, в своем упорядоченном и привычном мире среди дорог, рядов аккуратных домиков, разделительных полос, светофоров и зеленых деревьев. Моя реальность была совершенно другой. Казалось, весь Литтл-Три был заполнен нынешними и бывшими сотрудниками компании Пусика, покупающими овощи, продающими автомобили, ужинающими в ресторанах. Я посмотрел на солнечный, прозрачный и вылизанный пейзаж, потряс головой и попытался отрешиться и увидеть перед собой настоящую, реальную Америку, не подозревающую о существовании параллельной Пусиковской вселенной. И снова в груди поднялся и трепыхнулся холодный огонек, в последнее время не дававший мне покоя.
Словно в издевку за неожиданное проявление свободомыслия, передо мной появился голубой автомобиль, за рулем которого с серьезным выражением лица сидел Борис. Он увидел меня и начальственным и строгим жестом, напоминающим движения рук бывших партийных деятелей на трибуне Мавзолея, махнул мне рукой.
Глава 10. Команда
Дни покатились однообразной и мутной чередой, и ужас, дававший себя знать робким холодным огоньком в груди, разгорелся и охватил мою душу. Каждый день рано утром я одевал ненавистную полосатую униформу и весь внутренне содрогался, готовясь к очередным испытаниям.
Погода стояла солнечная, и ранними прозрачными часами к зданию Пусика подкатывали машины. Прохладные, сумрачные глубины здания заполнялись людьми, и компания оживала. Орал громкоговоритель, раздавались телефонные звонки, сновали люди, и к грузовому подъезду подавали грузовики, в которые загружали огромные деревянные белые ящики, содержавшие результаты сосредоточенного труда русских профессоров и китайских рабочих.
Ровно в полдень наступало время обеда, и те обитатели компании, которые в этот момент не попались под руку начальству, облегченно вздыхали, засовывали в микроволновые печи принесенные из дома пластмассовые коробочки, и здание наполнялось запахами. Русские эмигранты словно по какому-то сговору приносили всегда одно и то же. Они разогревали домашние котлеты с жареной картошкой, и в этот момент казалось, что находишься где-нибудь в ведомственной столовой и полная баба Маня в засаленном переднике вот-вот навалит тебе в тарелку ароматное второе, да еще предложит домашних щей из кислой капусты. Неожиданно в ностальгический аромат воспоминаний вмешивался острый запах какой-нибудь вонючей рыбы с соевым соусом, принесенной китайцами из сборочного цеха, напоминая о том, что старые времена безвозвратно ушли в прошлое и отдалились в пространстве на добрую половину Земного шара…
По какой-то неписанной традиции во время обеда бывшие профессора и заслуженные изобретатели расслаблялись. Быть может, на них действовала магия отдельно стоящего стола, или это запахи домашней кухни усиливали ощущение свободы, но обеденные разговоры за «русским» столом были традицией. Интересно, что в этих разговорах практически не упоминалась окружающая действительность и посвящены они были исключительно воспоминаниям о жизни в застойной России.
— У нас в почтовом ящике, — нудным и ровным голосом рассказывал заслуженный изобретатель, — как-то раз ввели такое правило, что перед уходом обязательно надо запирать бумаги в ящик стола. И вот однажды наш начальник отдела в ящик их положил, а на ключ не запер. Приходит проверяющий и первым делом ящики проверять…
Изобретателя никто не слушал, так как в это время плохо выбритый космический профессор с неизменными свежими пятнами на животе увлеченно вспоминал свой поход в привокзальный ресторан в каком-то провинциальном городе, и внимание стола было направлено на него.
— Мы сидим за столиком, и тут подходит опер. Молодой такой паренек, в форме, серьезный. «Ваши документики», — говорит. А за соседним столиком две местные шлюхи, все накрашенные и с какими-то солидными мужиками коньяк пьют. Ну Серега тут закатил представление. Он ему так и говорит: «Товарищ милиционер, смотрите какое безобразие! Я всю смену в забое отстоял, чтобы свои трудовые рубли заработать, еле на ногах стою. Понимаете, как рабочий человек прихожу культурно развлечься и что я вижу? Чуждые нам, понимаете, элементы сидят и не дают рабочему человеку расслабиться!».
Стол грохнул от хохота. Заслуженный изобретатель обиженно замолчал, китайцы прекратили жевать рыбу, а Борис, увлеченно читающий газету за столом, отведенным для элиты, недовольно оглянулся, некоторое время изучающим и суровым взглядом смотрел на отбросы общества и снова уткнулся в газету, недовольно поджав губы.
После обеда, если позволяло время, люди выходили на улицу вдохнуть хоть немного нормального воздуха, выкурить сигарету и пройти пару кругов вокруг здания, продолжая дразнить воображение тенями далекого прошлого.
Выползали на воздух и бывшие жители Юго-Восточной Азии. Один из них, приезжавший на работу на огромном допотопном и проржавевшем фургончике, всегда садился в одну и ту жу позу: на корточки около своей машины и выкуривал сигарету. Лицо его, восточное и непроницаемое, в эти моменты светилось каким-то особенным выражением довольства, лоснилось сытостью после только что поглощенной пищи. Казалось, он наслаждался каждым моментом этой мирной и сытной жизни, в которой с голубого неба не падают страшные бомбы, не приходится с утра до ночи стоять по колено в мокрой грязи, нагнувшись над рисовыми ростками, пытаясь заработать на жизнь себе и голодным детям, над головой есть покрытая красно-коричневой черепицей крыша и рядом стоит огромный, рычащий автомобиль. Если бы его родственники и знакомые там могли увидеть, как он сейчас живет! Как бы окружили они пахнущую бензином железную машину, щупали бы резиновые колеса и хромированные бамперы, причмокивали, посмотрев на кабину с дермантиновыми сиденьями и с окнами, завешанными ситцевыми занавесочками. Блаженна и чудесна огромная, великая, мирная и сытная страна Америка…
Погода стояла солнечная, и ранними прозрачными часами к зданию Пусика подкатывали машины. Прохладные, сумрачные глубины здания заполнялись людьми, и компания оживала. Орал громкоговоритель, раздавались телефонные звонки, сновали люди, и к грузовому подъезду подавали грузовики, в которые загружали огромные деревянные белые ящики, содержавшие результаты сосредоточенного труда русских профессоров и китайских рабочих.
Ровно в полдень наступало время обеда, и те обитатели компании, которые в этот момент не попались под руку начальству, облегченно вздыхали, засовывали в микроволновые печи принесенные из дома пластмассовые коробочки, и здание наполнялось запахами. Русские эмигранты словно по какому-то сговору приносили всегда одно и то же. Они разогревали домашние котлеты с жареной картошкой, и в этот момент казалось, что находишься где-нибудь в ведомственной столовой и полная баба Маня в засаленном переднике вот-вот навалит тебе в тарелку ароматное второе, да еще предложит домашних щей из кислой капусты. Неожиданно в ностальгический аромат воспоминаний вмешивался острый запах какой-нибудь вонючей рыбы с соевым соусом, принесенной китайцами из сборочного цеха, напоминая о том, что старые времена безвозвратно ушли в прошлое и отдалились в пространстве на добрую половину Земного шара…
По какой-то неписанной традиции во время обеда бывшие профессора и заслуженные изобретатели расслаблялись. Быть может, на них действовала магия отдельно стоящего стола, или это запахи домашней кухни усиливали ощущение свободы, но обеденные разговоры за «русским» столом были традицией. Интересно, что в этих разговорах практически не упоминалась окружающая действительность и посвящены они были исключительно воспоминаниям о жизни в застойной России.
— У нас в почтовом ящике, — нудным и ровным голосом рассказывал заслуженный изобретатель, — как-то раз ввели такое правило, что перед уходом обязательно надо запирать бумаги в ящик стола. И вот однажды наш начальник отдела в ящик их положил, а на ключ не запер. Приходит проверяющий и первым делом ящики проверять…
Изобретателя никто не слушал, так как в это время плохо выбритый космический профессор с неизменными свежими пятнами на животе увлеченно вспоминал свой поход в привокзальный ресторан в каком-то провинциальном городе, и внимание стола было направлено на него.
— Мы сидим за столиком, и тут подходит опер. Молодой такой паренек, в форме, серьезный. «Ваши документики», — говорит. А за соседним столиком две местные шлюхи, все накрашенные и с какими-то солидными мужиками коньяк пьют. Ну Серега тут закатил представление. Он ему так и говорит: «Товарищ милиционер, смотрите какое безобразие! Я всю смену в забое отстоял, чтобы свои трудовые рубли заработать, еле на ногах стою. Понимаете, как рабочий человек прихожу культурно развлечься и что я вижу? Чуждые нам, понимаете, элементы сидят и не дают рабочему человеку расслабиться!».
Стол грохнул от хохота. Заслуженный изобретатель обиженно замолчал, китайцы прекратили жевать рыбу, а Борис, увлеченно читающий газету за столом, отведенным для элиты, недовольно оглянулся, некоторое время изучающим и суровым взглядом смотрел на отбросы общества и снова уткнулся в газету, недовольно поджав губы.
После обеда, если позволяло время, люди выходили на улицу вдохнуть хоть немного нормального воздуха, выкурить сигарету и пройти пару кругов вокруг здания, продолжая дразнить воображение тенями далекого прошлого.
Выползали на воздух и бывшие жители Юго-Восточной Азии. Один из них, приезжавший на работу на огромном допотопном и проржавевшем фургончике, всегда садился в одну и ту жу позу: на корточки около своей машины и выкуривал сигарету. Лицо его, восточное и непроницаемое, в эти моменты светилось каким-то особенным выражением довольства, лоснилось сытостью после только что поглощенной пищи. Казалось, он наслаждался каждым моментом этой мирной и сытной жизни, в которой с голубого неба не падают страшные бомбы, не приходится с утра до ночи стоять по колено в мокрой грязи, нагнувшись над рисовыми ростками, пытаясь заработать на жизнь себе и голодным детям, над головой есть покрытая красно-коричневой черепицей крыша и рядом стоит огромный, рычащий автомобиль. Если бы его родственники и знакомые там могли увидеть, как он сейчас живет! Как бы окружили они пахнущую бензином железную машину, щупали бы резиновые колеса и хромированные бамперы, причмокивали, посмотрев на кабину с дермантиновыми сиденьями и с окнами, завешанными ситцевыми занавесочками. Блаженна и чудесна огромная, великая, мирная и сытная страна Америка…