– Я не собираюсь извиняться за прошлое, Брайони, – отрывисто сказал он. – Адель никогда ничего не значила для меня. Ее место в моей жизни, если это вообще можно назвать местом, было незначительно. Вы моя жена, и я здесь, чтобы обсудить ваше будущее.
Вид смятых простыней и растрепанной Брайони начинал действовать на него. Он подавил внезапное желание заключить ее в объятия. Его суженой нужна твердая рука, и он не собирался отступать.
– Вы видите, что мы одни в запертой комнате, – продолжал он со зловещим видом. Брайони облизнула вдруг пересохшие губы, и Рейвенсворт мрачно улыбнулся при виде этого. Его голос понизился до шепота. – Еще одно ваше неосторожное слово об объявлении брака недействительным, мадам жена, и я примусь за осуществление его таким способом, что вы пожалеете, что вообще родились на свет. Вы поняли меня?
Брайони поняла и отступила со всем достоинством, которое смогла собрать, к другой стороне кровати, настороженно глядя на него.
– Хорошо, вижу, вы понимаете. – Его голос был как шелк. – Я хочу, чтобы вы дали мне слово, что больше не будет глупых разговоров об аннулировании брака. Альтернатива вам известна.
Брайони молчала, лихорадочно думая. Сейчас не время и не место, решила она, сдерживая нарастающее негодование, спорить с Рейвенсвортом, который выглядел так, словно готов убить при малейшей провокации.
– Вы даете слово? – спросил он с металлом в голосе. Он сделал шаг в ее сторону, и Брайони быстро кивнула в немом согласии.
Когда он взял ее рукой за подбородок, она попыталась изобразить безразличие, но едва его большой палец прошелся по контуру ее губ медленным, чувственным движением, она отвела глаза, чтобы скрыть волнение, которое вызвало в ней его прикосновение.
Он вдруг отпустил ее и отвернулся к окну.
– Брайони, – начал он примирительно. – Не испытывайте больше мое терпение и не спорьте со мной. Хоть раз в жизни просто послушайте и ничего не говорите. Через час мы уезжаем в Кент. Я пришлю Элис помочь вам собраться. – Он, казалось, немного колебался, потом продолжил твердо: – Мое решение никак не связано с приглашением Адель. Оно основано исключительно на моих собственных интересах. – Когда он наконец повернулся и посмотрел на нее, Брайони была уверена, что выражение его лица стало мягче. – Возможно, я слишком поспешно женился на вас, у вас не было времени свыкнуться с этой мыслью. Нам нужно время, чтобы побыть вдали от всех, тихое и спокойное место, где мы сможем лучше узнать друг друга. – Он ждал, что Брайони сделает какую-то попытку к примирению, но она стояла неподвижно, ее прозрачные глаза угрюмо смотрели на него. – Черт возьми, Брайони, вы не хотите сделать шаг мне навстречу? – спросил он.
– А Адель? – тихо спросила она, стараясь избежать упрека в голосе; ей так хотелось поверить в его слова. – Если мы поедем в Кент, ведь не обязательно принимать ее и...
– Конечно, я не могу порвать с ней, – оборвал ее Рейвенсворт с нарастающим раздражением. – Да и зачем? Она не сделала мне ничего плохого, и мы соседи. Это создало бы совершенно невыносимую ситуацию. Люди стали бы наблюдать за нами. Самым большим удовольствием для них будет увидеть, как моя жена и моя... Адель, – быстро уточнил он, – сцепились, как две собаки, дерущиеся из-за кости. Разве вы не понимаете, что только ваше безразличие, ваше владение ситуацией сможет пресечь сплетни? В противном случае их языки будут как помело, а я не желаю стать посмешищем, мишенью для шуток каждого бестактного бездельника.
Спина Брайони напряглась, когда она посмотрела ему в лицо. Она заметила его запинку и знала, что он собирался сказать «любовница».
– Вы просите слишком много, сэр, – ответила она со спокойным достоинством.
Их глаза встретились, в серых пылало упрямое сопротивление, а в синих заледенела неумолимая решительность. Вспышка гнева омрачила и без того угрюмое лицо Рейвенсворта.
– И тем не менее в этом вы подчинитесь мне, Брайони. – Он круто повернулся и направился к двери. Она услышала, как в замке повернулся ключ, когда он отпирал дверь. – Если вы не будете готовы через час, – бросил он через плечо, – я лично приду одеть вас и увезу в чем есть.
Она подождала немного, пока не стихли его удаляющиеся шаги, но, когда подошла к двери, чтобы запереть ее, обнаружила, что он забрал ключ.
Час спустя они садились в карету, ту же самую, которая привезла их из Лондона в Бат. Прощание было натянутым, хотя родственники Брайони даже не подозревали, что произошло вчерашним вечером. О том, что не все в порядке, они могли догадаться по мрачным взглядам Рейвенсворта на его жену. Брайони тем не менее вела себя настолько естественно, насколько было возможно в сложившихся обстоятельствах, учтиво приглашая их всех погостить, когда они завершат свое пребывание в Бате. Когда пришло время кузинам прощаться друг с другом, Харриет неистово прижала Брайони к себе. Брайони удалось, задыхаясь, прошептать на ухо Харриет несколько слов, которые она тщательно постаралась скрыть от остальных собравшихся:
– Найди способ приехать в Кент как можно быстрее.
Харриет немного отстранилась от Брайони и коротким кивком дала знак, что все поняла. Брайони оставалось только вручить дяде письмо для брата, потому что нужно было сообщить Вернону о недавно произошедших событиях. О том, что она также настойчиво приглашала Вернона при первой же возможности лично появиться в Кенте, не сумев скрыть свою панику, она не стала сообщать строгому мужу.
Когда он помогал ей сесть в карету, она бросила взгляд в его бесстрастное лицо. Она была вынуждена выйти за Рейвенсворта по долгу совести. Она никогда не пыталась выдавать себя не за ту, какая она есть. Если он думает, что сможет превратить ее в безвольную, покорную, безмозглую марионетку, он скоро поймет свою ошибку.
На следующий день, после того как Рейвенсворт увез жену в Кент, благопристойная и слегка подавленная мисс Гренфелл прогуливалась с лордом Эйвери в великолепии Сидни-Гардена. Случайному наблюдателю показалось бы, что пара находится в полном согласии друг с другом. Но Харриет и Эйвери лишь перебрасывались банальными фразами, когда вообще разговаривали. Манеры лорда Эйвери были отменно обходительными, но его спутница, обычно такая общительная и живая, держалась с чопорным достоинством. Когда его светлость предложил даме присесть на скамью с видом на один из фонтанов, она подчеркнуто вежливо согласилась.
Эйвери снял свою бобровую шапку и нервно запустил пальцы в аккуратно причесанные волосы. Беспорядок в золотисто-каштановых волосах тут же придал ему облик совершенно непутевого человека. Харриет быстро отвела глаза, которые упивались мальчишеским видом Эйвери. К счастью, в тот момент джентльмен не улыбался. Обычная полная самоиронии усмешка Эйвери действовала на Харриет неотразимо, а у нее сейчас было намерение перечить его светлости во всем.
Эйвери повернулся, чтобы посмотреть на молчаливую леди из-под густых ресниц. Вид оскорбленной невинности, принимаемый Харриет всегда, когда она замечала, что он смотрит на нее, был маской, за которой она скрывалась от его проницательных глаз. Этим приемом он позволял ей держать себя на расстоянии вытянутой руки. Но терпение лорда Эйвери истощилось. Он собрал все остатки храбрости и решил испытать судьбу.
– Харриет, я не стремлюсь к длительной помолвке, – начал Эйвери в своей обычной вкрадчивой манере.
– Какой помолвке? – спросила его спутница тоном, который показался его светлости довольно неучтивым. Он спокойно смотрел на нее минуту-другую, как будто раздумывая, как лучше справиться с такой очаровательной, но заносчивой девицей.
– Я принял меры, чтобы получить специальную лицензию, – продолжал Эйвери, как будто Харриет ничего не говорила. – Долгое жениховство не в моем вкусе, к тому же прошел уже почти год, с тех пор как я в первый раз сделал вам предложение.
– Та помолвка была расторгнута уже через несколько недель, – презрительно пожала Харриет очаровательными плечами.
Да, – задумчиво ответил Эйвери. – Именно об этом я и говорю. Наши помолвки длятся в среднем не больше месяца. Если мы поженимся по лицензии через неделю, мы сломаем прискорбный обычай, который вы, похоже, приобрели, возвращать мое кольцо с раздражающей регулярностью. – Эйвери улыбнулся застенчивой осуждающей улыбкой, и Харриет растаяла.
– Я не могу вернуть то, чего не имею, милорд, – ответила она с тоской, как она надеялась, в голосе. – Я даже вряд ли смогу вспомнить, как выглядит ваше обручальное кольцо. У вас оно находится гораздо чаще, чем у меня.
Лорд Эйвери криво усмехнулся.
– Исключительно для сохранности, Любовь моя. Как только мы поженимся, я верну его вам. Но у меня нет желания обручаться с вами снова. Было уже достаточно разговоров о наших постоянно разрываемых помолвках, мне этого хватит на всю оставшуюся жизнь. Вы сделали меня посмешищем. – Как только слова были произнесены, Эйвери понял свою ошибку и поспешил опередить гневные возражения, готовые, он знал, сорваться с уже открывшихся губ Харриет. Он вскинул руки. – Это ни к чему.
– Харриет! Я сдаюсь! Полная капитуляция! Что я еще могу сказать? – Он слабо усмехнулся и взял ее за руку. – Жизнь невыносимо скучна без вас, моя дорогая. Я был дураком, что пытался уничтожить те самые качества, которые с самого начала заставили меня полюбить вас. Харриет, – продолжил он чрезвычайно серьезно, – я больше не хочу укрощать вас. Я восхищаюсь вами именно такой, какая вы есть. Именно отъявленная сумасбродка покорила мое пресыщенное сердце. Если вы согласитесь выйти за меня замуж, я обещаю не пытаться сделать из вас покладистую жену.
Харриет, недоуменно нахмурившись, подняла на него глаза.
– Вы хотите сказать, что, если я выйду за вас, вы позволите мне нюхать табак, курить сигары, пить вино и все такое прочее?
– М-м, – Эйвери привлек ее ближе к себе. – В разумных пределах, любовь моя, – сказал он с хрипотцой. – Я могу даже зайти настолько далеко, что позволю вам целовать меня на публике.
Харриет приоткрыла рот в немом недоверии, и Эйвери наклонил голову, чтобы поймать ее несопротивляющиеся губы. Когда он отстранился, рот Харриет напоминал по форме букву О. Виконт с волнением вгляделся в ее лицо. Это был первый раз, когда он осмелился с ней на такие вольности.
– Эйвери, – удалось выговорить Харриет с дрожащим вздохом, – вы почувствовали это?
Ни один из них не обращал ни малейшего внимания на случайных прохожих, бросающих любопытные и возмущенные взгляды в их направлении.
– Что почувствовал, любовь моя? – спросил Эйвери. Глаза его сияли. Харриет, отметил он с глубоким удовлетворением, нежно трепетала в его объятиях. Не дожидаясь ответа, он прижал ее ближе и поцеловал снова. Когда он отстранился, глаза Харриет были круглыми от удивления.
– О, Эйвери, – проговорила она, отдышавшись, – вам давно следовало меня поцеловать. Я и представить не могла, как это приятно. – Когда он хотел поцеловать ее снова, она запротестовала и высвободилась из его рук. – Вы такой же испорченный, как моя кузина Брайони, – укоризненно произнесла она, улыбаясь одними глазами. – Я не могу идти против традиций, когда приходится следовать за такими оригиналами, как вы двое. Хоть кто-то в этой семье должен понимать, что подобает, а что – нет. – Она печально рассмеялась и игривым жестом приложила палец к его губам. Эйвери схватил ее за запястье.
– Харриет, давайте поженимся прямо сейчас. Здесь, в Бате, если хотите, или в Лондоне, или в имении моей матери в Кенте. Все разногласия, досаждающие нам с самого начала наших отношений, будут разрешены, как только я смогу заключить вас в объятия. Я устал быть вашим сопровождающим, партнером по танцам и даже вашим другом. О, моя дорогая девочка, – продолжил он более страстно, – я стану для вас гораздо большим, если вы позволите.
Харриет слабо усмехнулась, пытаясь совладать со своими чувствами и успокоиться. Этот страстный, влюбленный Эйвери был ей совсем незнаком, а его пылкие слова и поступки смущали ее, заставляя дрожать от предвкушения. Она всегда восхищалась им, даже в каком-то смысле любила. Но его поцелуи пробудили странное желание, которое пугало ее.
– Пожалуйста, женитесь на мне поскорее, Эйвери, – сказала она с трогательной простотой.
После нескольких секунд оглушенного молчания Эйвери запрокинул голову и разразился хохотом. Все было так просто! Каким же он был дураком! К черту приличия и абсурдные предположения, что благовоспитанную девушку оттолкнет проявление страсти! Наконец-то, он пробудил ее. Теперь, когда он смотрит в ее глаза, она будет знать, о чем он думает. Когда он в конце концов пришел в себя, он схватил ее в объятия и сказал весело:
– Скажите, где и когда, и все будет сделано, моя обожаемая Харриет.
– Следующая неделя не будет слишком скоро? – спросила она, робко заглядывая в его сияющие глаза.
Эйвери сдавленно усмехнулся:
– Недостаточно скоро, на мой взгляд, любовь моя, и, я полагаю, смогу уговорить вашего отца.
Харриет вдруг осенило.
– Эйвери, – начала она вкрадчивым голосом, к которому его светлость питал глубокое недоверие, – а как же ваша матушка? Она почти никогда не покидает вашего поместья в Кенте. Не должны ли мы нанести ей свадебный визит? Я не имею в виду прямо сейчас, – поспешно добавила она, увидев, что Эйвери нахмурился. – Но через неделю или две. Не сделать этого было бы крайне грубо!
– Ну да. И так случилось, что имение Рейвенсворта находится в том же самом графстве. Нет сомнения, что вы захотите провести денек-другой в обществе Брайони?
– А можно, Эйвери? – умоляюще произнесла она. – Я знаю, что Брайони не вполне счастлива. Если бы я могла просто увидеть ее и поговорить с ней, это бы успокоило меня. Она очень просила меня приехать, и я не могу просто отвернуться от нее. Мы были так близки!
Лорд Эйвери содрогнулся от мысли, как может отреагировать Рейвенсворт, если две кузины вдруг снова встретятся так скоро после разлуки. Ему не понравится вмешательство в его отношения с Брайони, в этом Эйвери был уверен.
– Харриет, любовь моя, – стал уговаривать Эйвери, – не думаете ли вы, что пока неблагоразумно ехать к Брайони? Через месяц или два я, конечно, поддержу ваше предложение. – Следующие слова он выбирал особенно тщательно. – Вы очень близки, я знаю, даже ближе, чем сестры. Но когда женщина становится женой, такая близость должна принадлежать ее мужу. – Он приподнял ее подбородок тыльной стороной ладони и заглянул глубоко в глаза. – Признаюсь, я много раз ощущал ревность к Брайони и исключительности ваших отношений. Когда мы поженимся, Харриет, – продолжил он немного задумчиво, – я хотел бы быть главным объектом вашей преданности и верности.
– Так и будет, я обещаю, – с чувством ответила Харриет. – Но как вы не понимаете, я же дала Брайони слово! Я должна увидеть ее всего один раз. Я не понимаю сущности этого брака с Рейвенсвортом, но я знаю, что Брайони отчаянно нужен друг. Доверьтесь мне в этом, Эйвери. Я клянусь, что не встану между ними, если вас беспокоит это. – Она в тревоге ждала его ответа.
– Что я могу сказать? – произнес он с покорной улыбкой. – Будет невежливо с нашей стороны не нанести визит, когда мы окажемся по соседству. И они должны быть среди первых, кто узнает о нашем браке. Но, Харриет, вы послушаетесь меня, если я решу, что нужно уехать? У Рейвенсворта дьявольский темперамент, и, если он осмелится обрушить его на вас, боюсь, нашей многолетней дружбе навсегда придет конец. А мне будет не хватать его, – печально добавил он.
Харриет торжественно пообещала подчиняться всем решениям своего нареченного относительно предстоящего визита. Эйвери должен был бы успокоиться, но у него осталось скорбное опасение, что их присутствие в доме Рейвенсворта не доведет до добра.
Глава 16
Вид смятых простыней и растрепанной Брайони начинал действовать на него. Он подавил внезапное желание заключить ее в объятия. Его суженой нужна твердая рука, и он не собирался отступать.
– Вы видите, что мы одни в запертой комнате, – продолжал он со зловещим видом. Брайони облизнула вдруг пересохшие губы, и Рейвенсворт мрачно улыбнулся при виде этого. Его голос понизился до шепота. – Еще одно ваше неосторожное слово об объявлении брака недействительным, мадам жена, и я примусь за осуществление его таким способом, что вы пожалеете, что вообще родились на свет. Вы поняли меня?
Брайони поняла и отступила со всем достоинством, которое смогла собрать, к другой стороне кровати, настороженно глядя на него.
– Хорошо, вижу, вы понимаете. – Его голос был как шелк. – Я хочу, чтобы вы дали мне слово, что больше не будет глупых разговоров об аннулировании брака. Альтернатива вам известна.
Брайони молчала, лихорадочно думая. Сейчас не время и не место, решила она, сдерживая нарастающее негодование, спорить с Рейвенсвортом, который выглядел так, словно готов убить при малейшей провокации.
– Вы даете слово? – спросил он с металлом в голосе. Он сделал шаг в ее сторону, и Брайони быстро кивнула в немом согласии.
Когда он взял ее рукой за подбородок, она попыталась изобразить безразличие, но едва его большой палец прошелся по контуру ее губ медленным, чувственным движением, она отвела глаза, чтобы скрыть волнение, которое вызвало в ней его прикосновение.
Он вдруг отпустил ее и отвернулся к окну.
– Брайони, – начал он примирительно. – Не испытывайте больше мое терпение и не спорьте со мной. Хоть раз в жизни просто послушайте и ничего не говорите. Через час мы уезжаем в Кент. Я пришлю Элис помочь вам собраться. – Он, казалось, немного колебался, потом продолжил твердо: – Мое решение никак не связано с приглашением Адель. Оно основано исключительно на моих собственных интересах. – Когда он наконец повернулся и посмотрел на нее, Брайони была уверена, что выражение его лица стало мягче. – Возможно, я слишком поспешно женился на вас, у вас не было времени свыкнуться с этой мыслью. Нам нужно время, чтобы побыть вдали от всех, тихое и спокойное место, где мы сможем лучше узнать друг друга. – Он ждал, что Брайони сделает какую-то попытку к примирению, но она стояла неподвижно, ее прозрачные глаза угрюмо смотрели на него. – Черт возьми, Брайони, вы не хотите сделать шаг мне навстречу? – спросил он.
– А Адель? – тихо спросила она, стараясь избежать упрека в голосе; ей так хотелось поверить в его слова. – Если мы поедем в Кент, ведь не обязательно принимать ее и...
– Конечно, я не могу порвать с ней, – оборвал ее Рейвенсворт с нарастающим раздражением. – Да и зачем? Она не сделала мне ничего плохого, и мы соседи. Это создало бы совершенно невыносимую ситуацию. Люди стали бы наблюдать за нами. Самым большим удовольствием для них будет увидеть, как моя жена и моя... Адель, – быстро уточнил он, – сцепились, как две собаки, дерущиеся из-за кости. Разве вы не понимаете, что только ваше безразличие, ваше владение ситуацией сможет пресечь сплетни? В противном случае их языки будут как помело, а я не желаю стать посмешищем, мишенью для шуток каждого бестактного бездельника.
Спина Брайони напряглась, когда она посмотрела ему в лицо. Она заметила его запинку и знала, что он собирался сказать «любовница».
– Вы просите слишком много, сэр, – ответила она со спокойным достоинством.
Их глаза встретились, в серых пылало упрямое сопротивление, а в синих заледенела неумолимая решительность. Вспышка гнева омрачила и без того угрюмое лицо Рейвенсворта.
– И тем не менее в этом вы подчинитесь мне, Брайони. – Он круто повернулся и направился к двери. Она услышала, как в замке повернулся ключ, когда он отпирал дверь. – Если вы не будете готовы через час, – бросил он через плечо, – я лично приду одеть вас и увезу в чем есть.
Она подождала немного, пока не стихли его удаляющиеся шаги, но, когда подошла к двери, чтобы запереть ее, обнаружила, что он забрал ключ.
Час спустя они садились в карету, ту же самую, которая привезла их из Лондона в Бат. Прощание было натянутым, хотя родственники Брайони даже не подозревали, что произошло вчерашним вечером. О том, что не все в порядке, они могли догадаться по мрачным взглядам Рейвенсворта на его жену. Брайони тем не менее вела себя настолько естественно, насколько было возможно в сложившихся обстоятельствах, учтиво приглашая их всех погостить, когда они завершат свое пребывание в Бате. Когда пришло время кузинам прощаться друг с другом, Харриет неистово прижала Брайони к себе. Брайони удалось, задыхаясь, прошептать на ухо Харриет несколько слов, которые она тщательно постаралась скрыть от остальных собравшихся:
– Найди способ приехать в Кент как можно быстрее.
Харриет немного отстранилась от Брайони и коротким кивком дала знак, что все поняла. Брайони оставалось только вручить дяде письмо для брата, потому что нужно было сообщить Вернону о недавно произошедших событиях. О том, что она также настойчиво приглашала Вернона при первой же возможности лично появиться в Кенте, не сумев скрыть свою панику, она не стала сообщать строгому мужу.
Когда он помогал ей сесть в карету, она бросила взгляд в его бесстрастное лицо. Она была вынуждена выйти за Рейвенсворта по долгу совести. Она никогда не пыталась выдавать себя не за ту, какая она есть. Если он думает, что сможет превратить ее в безвольную, покорную, безмозглую марионетку, он скоро поймет свою ошибку.
На следующий день, после того как Рейвенсворт увез жену в Кент, благопристойная и слегка подавленная мисс Гренфелл прогуливалась с лордом Эйвери в великолепии Сидни-Гардена. Случайному наблюдателю показалось бы, что пара находится в полном согласии друг с другом. Но Харриет и Эйвери лишь перебрасывались банальными фразами, когда вообще разговаривали. Манеры лорда Эйвери были отменно обходительными, но его спутница, обычно такая общительная и живая, держалась с чопорным достоинством. Когда его светлость предложил даме присесть на скамью с видом на один из фонтанов, она подчеркнуто вежливо согласилась.
Эйвери снял свою бобровую шапку и нервно запустил пальцы в аккуратно причесанные волосы. Беспорядок в золотисто-каштановых волосах тут же придал ему облик совершенно непутевого человека. Харриет быстро отвела глаза, которые упивались мальчишеским видом Эйвери. К счастью, в тот момент джентльмен не улыбался. Обычная полная самоиронии усмешка Эйвери действовала на Харриет неотразимо, а у нее сейчас было намерение перечить его светлости во всем.
Эйвери повернулся, чтобы посмотреть на молчаливую леди из-под густых ресниц. Вид оскорбленной невинности, принимаемый Харриет всегда, когда она замечала, что он смотрит на нее, был маской, за которой она скрывалась от его проницательных глаз. Этим приемом он позволял ей держать себя на расстоянии вытянутой руки. Но терпение лорда Эйвери истощилось. Он собрал все остатки храбрости и решил испытать судьбу.
– Харриет, я не стремлюсь к длительной помолвке, – начал Эйвери в своей обычной вкрадчивой манере.
– Какой помолвке? – спросила его спутница тоном, который показался его светлости довольно неучтивым. Он спокойно смотрел на нее минуту-другую, как будто раздумывая, как лучше справиться с такой очаровательной, но заносчивой девицей.
– Я принял меры, чтобы получить специальную лицензию, – продолжал Эйвери, как будто Харриет ничего не говорила. – Долгое жениховство не в моем вкусе, к тому же прошел уже почти год, с тех пор как я в первый раз сделал вам предложение.
– Та помолвка была расторгнута уже через несколько недель, – презрительно пожала Харриет очаровательными плечами.
Да, – задумчиво ответил Эйвери. – Именно об этом я и говорю. Наши помолвки длятся в среднем не больше месяца. Если мы поженимся по лицензии через неделю, мы сломаем прискорбный обычай, который вы, похоже, приобрели, возвращать мое кольцо с раздражающей регулярностью. – Эйвери улыбнулся застенчивой осуждающей улыбкой, и Харриет растаяла.
– Я не могу вернуть то, чего не имею, милорд, – ответила она с тоской, как она надеялась, в голосе. – Я даже вряд ли смогу вспомнить, как выглядит ваше обручальное кольцо. У вас оно находится гораздо чаще, чем у меня.
Лорд Эйвери криво усмехнулся.
– Исключительно для сохранности, Любовь моя. Как только мы поженимся, я верну его вам. Но у меня нет желания обручаться с вами снова. Было уже достаточно разговоров о наших постоянно разрываемых помолвках, мне этого хватит на всю оставшуюся жизнь. Вы сделали меня посмешищем. – Как только слова были произнесены, Эйвери понял свою ошибку и поспешил опередить гневные возражения, готовые, он знал, сорваться с уже открывшихся губ Харриет. Он вскинул руки. – Это ни к чему.
– Харриет! Я сдаюсь! Полная капитуляция! Что я еще могу сказать? – Он слабо усмехнулся и взял ее за руку. – Жизнь невыносимо скучна без вас, моя дорогая. Я был дураком, что пытался уничтожить те самые качества, которые с самого начала заставили меня полюбить вас. Харриет, – продолжил он чрезвычайно серьезно, – я больше не хочу укрощать вас. Я восхищаюсь вами именно такой, какая вы есть. Именно отъявленная сумасбродка покорила мое пресыщенное сердце. Если вы согласитесь выйти за меня замуж, я обещаю не пытаться сделать из вас покладистую жену.
Харриет, недоуменно нахмурившись, подняла на него глаза.
– Вы хотите сказать, что, если я выйду за вас, вы позволите мне нюхать табак, курить сигары, пить вино и все такое прочее?
– М-м, – Эйвери привлек ее ближе к себе. – В разумных пределах, любовь моя, – сказал он с хрипотцой. – Я могу даже зайти настолько далеко, что позволю вам целовать меня на публике.
Харриет приоткрыла рот в немом недоверии, и Эйвери наклонил голову, чтобы поймать ее несопротивляющиеся губы. Когда он отстранился, рот Харриет напоминал по форме букву О. Виконт с волнением вгляделся в ее лицо. Это был первый раз, когда он осмелился с ней на такие вольности.
– Эйвери, – удалось выговорить Харриет с дрожащим вздохом, – вы почувствовали это?
Ни один из них не обращал ни малейшего внимания на случайных прохожих, бросающих любопытные и возмущенные взгляды в их направлении.
– Что почувствовал, любовь моя? – спросил Эйвери. Глаза его сияли. Харриет, отметил он с глубоким удовлетворением, нежно трепетала в его объятиях. Не дожидаясь ответа, он прижал ее ближе и поцеловал снова. Когда он отстранился, глаза Харриет были круглыми от удивления.
– О, Эйвери, – проговорила она, отдышавшись, – вам давно следовало меня поцеловать. Я и представить не могла, как это приятно. – Когда он хотел поцеловать ее снова, она запротестовала и высвободилась из его рук. – Вы такой же испорченный, как моя кузина Брайони, – укоризненно произнесла она, улыбаясь одними глазами. – Я не могу идти против традиций, когда приходится следовать за такими оригиналами, как вы двое. Хоть кто-то в этой семье должен понимать, что подобает, а что – нет. – Она печально рассмеялась и игривым жестом приложила палец к его губам. Эйвери схватил ее за запястье.
– Харриет, давайте поженимся прямо сейчас. Здесь, в Бате, если хотите, или в Лондоне, или в имении моей матери в Кенте. Все разногласия, досаждающие нам с самого начала наших отношений, будут разрешены, как только я смогу заключить вас в объятия. Я устал быть вашим сопровождающим, партнером по танцам и даже вашим другом. О, моя дорогая девочка, – продолжил он более страстно, – я стану для вас гораздо большим, если вы позволите.
Харриет слабо усмехнулась, пытаясь совладать со своими чувствами и успокоиться. Этот страстный, влюбленный Эйвери был ей совсем незнаком, а его пылкие слова и поступки смущали ее, заставляя дрожать от предвкушения. Она всегда восхищалась им, даже в каком-то смысле любила. Но его поцелуи пробудили странное желание, которое пугало ее.
– Пожалуйста, женитесь на мне поскорее, Эйвери, – сказала она с трогательной простотой.
После нескольких секунд оглушенного молчания Эйвери запрокинул голову и разразился хохотом. Все было так просто! Каким же он был дураком! К черту приличия и абсурдные предположения, что благовоспитанную девушку оттолкнет проявление страсти! Наконец-то, он пробудил ее. Теперь, когда он смотрит в ее глаза, она будет знать, о чем он думает. Когда он в конце концов пришел в себя, он схватил ее в объятия и сказал весело:
– Скажите, где и когда, и все будет сделано, моя обожаемая Харриет.
– Следующая неделя не будет слишком скоро? – спросила она, робко заглядывая в его сияющие глаза.
Эйвери сдавленно усмехнулся:
– Недостаточно скоро, на мой взгляд, любовь моя, и, я полагаю, смогу уговорить вашего отца.
Харриет вдруг осенило.
– Эйвери, – начала она вкрадчивым голосом, к которому его светлость питал глубокое недоверие, – а как же ваша матушка? Она почти никогда не покидает вашего поместья в Кенте. Не должны ли мы нанести ей свадебный визит? Я не имею в виду прямо сейчас, – поспешно добавила она, увидев, что Эйвери нахмурился. – Но через неделю или две. Не сделать этого было бы крайне грубо!
– Ну да. И так случилось, что имение Рейвенсворта находится в том же самом графстве. Нет сомнения, что вы захотите провести денек-другой в обществе Брайони?
– А можно, Эйвери? – умоляюще произнесла она. – Я знаю, что Брайони не вполне счастлива. Если бы я могла просто увидеть ее и поговорить с ней, это бы успокоило меня. Она очень просила меня приехать, и я не могу просто отвернуться от нее. Мы были так близки!
Лорд Эйвери содрогнулся от мысли, как может отреагировать Рейвенсворт, если две кузины вдруг снова встретятся так скоро после разлуки. Ему не понравится вмешательство в его отношения с Брайони, в этом Эйвери был уверен.
– Харриет, любовь моя, – стал уговаривать Эйвери, – не думаете ли вы, что пока неблагоразумно ехать к Брайони? Через месяц или два я, конечно, поддержу ваше предложение. – Следующие слова он выбирал особенно тщательно. – Вы очень близки, я знаю, даже ближе, чем сестры. Но когда женщина становится женой, такая близость должна принадлежать ее мужу. – Он приподнял ее подбородок тыльной стороной ладони и заглянул глубоко в глаза. – Признаюсь, я много раз ощущал ревность к Брайони и исключительности ваших отношений. Когда мы поженимся, Харриет, – продолжил он немного задумчиво, – я хотел бы быть главным объектом вашей преданности и верности.
– Так и будет, я обещаю, – с чувством ответила Харриет. – Но как вы не понимаете, я же дала Брайони слово! Я должна увидеть ее всего один раз. Я не понимаю сущности этого брака с Рейвенсвортом, но я знаю, что Брайони отчаянно нужен друг. Доверьтесь мне в этом, Эйвери. Я клянусь, что не встану между ними, если вас беспокоит это. – Она в тревоге ждала его ответа.
– Что я могу сказать? – произнес он с покорной улыбкой. – Будет невежливо с нашей стороны не нанести визит, когда мы окажемся по соседству. И они должны быть среди первых, кто узнает о нашем браке. Но, Харриет, вы послушаетесь меня, если я решу, что нужно уехать? У Рейвенсворта дьявольский темперамент, и, если он осмелится обрушить его на вас, боюсь, нашей многолетней дружбе навсегда придет конец. А мне будет не хватать его, – печально добавил он.
Харриет торжественно пообещала подчиняться всем решениям своего нареченного относительно предстоящего визита. Эйвери должен был бы успокоиться, но у него осталось скорбное опасение, что их присутствие в доме Рейвенсворта не доведет до добра.
Глава 16
К вечеру второго дня их поездки в Кент карета Рейвенсворта въехала в глубокую колею на дороге, и правое переднее колесо едва не отвалилось. В этот момент его светлость полулежал на подушках, баюкая спящую Брайони на своем плече. Карета содрогнулась от внезапной остановки и опасно накренилась, пассажиры свалились со своих удобных мест. Брайони проснулась от удара, и Рейвенсворт, мгновенно осознав их опасное положение, распахнул дверцу кареты и выпрыгнул на дорогу, таща упирающуюся нареченную за собой. Несколькими отрывистыми словами он приказал Брайони отойти и пошел осмотреть повреждение, выкрикивая короткие приказы нерешительным верховым и кучеру. Брайони стояла в замешательстве, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.
Конюхи неистово принялись выпрягать лошадей, когда черная туча над головой вдруг разразилась вспышкой света, перечеркнувшей небо. Последовавший за ней громовой раскат сотряс землю у них под ногами. Испуганная Брайони содрогнулась и, съежившись, прижалась к накренившейся карете.
Небеса разверзлись, и внезапный бурный ливень немилосердно обрушился на людей и животных. Брайони каким-то краем сознания поняла, что Рейвенсворт, не переставая заниматься лошадьми, выкрикивает ей какие-то приказания, но вторая вспышка молнии и почти одновременный раскат грома заглушили его слова. Ее охватила паника. Она знала, что ее реакция безосновательна, но ничего не могла с собой поделать. Она ощутила тот же самый сухой ужас во рту, как тогда, когда смотрела на гибель родителей. Она чувствовала, что заново переживает старый кошмар неминуемой смерти. Дрожащими пальцами она заткнула уши, чтобы заглушить ужасающий грохот бури, не обращая внимания, что плащ соскользнул с ее плеч и лежит у ног намокшей тряпкой.
Третий раскат грома заставил ее сорваться с места. Когда земля задрожала под ее ногами, слабый крик сорвался с ее губ, и она побежала в слепом страхе, спотыкаясь и падая, чтобы спрятаться под густым кустарником на обочине дороги. Острые шипы царапали ее руки и лицо, но Брайони не замечала их. Она хотела только одного – найти убежище от безмерного ужаса.
Крепкие руки Рейвенсворта схватили ее сзади и подняли, вырывая из беспросветной жути, чтобы прижать к широкой груди. Она почувствовала тепло его тела и прижалась к нему с отчаянной силой, судорожно бормоча его имя куда-то в его шею. Одним легким движением он завернул ее в обширные складки своего дорожного плаща, защищая их обоих от безжалостного ливня. Его тихие проникновенные слова, как если бы он разговаривал с испуганным ребенком, баюкали и утешали. Ее хриплые всхлипы дали волю слезам, когда истерика отступила. Осознание, что они должны добраться до гостиницы, в которой для них забронированы комнаты, стало пробуждаться в ее окаменевшем мозгу. Но когда Рейвенсворт передал ее в руки своего грума, чтобы сесть на коня, Брайони со стоном запротестовала и прижалась к нему. Он поднял ее, усадил перед собой в седло и повернул ее лицо к своему плечу. Ее руки крепко обхватили его талию.
Когда они добрались до придорожной гостиницы, гроза утихла, и Брайони успокоилась в руках Рейвенсворта. Однако едва он попытался опустить ее на землю, она вцепилась в него с новой силой, и ее с трудом смогли оторвать от него. Потом он снова поднял ее на руки и понес в их спальню. Как только дверь была заперта от посторонних, Рейвенсворт снял с Брайони мокрую одежду и вытер насухо перед пылающим огнем. То, что Брайони не выразила даже малейшего протеста против таких вольностей со стороны супруга, который до сих пор не использовал свое право мужа, взволновало Рейвенсворта больше, чем он хотел признать. Он нашел в ее чемодане ночную рубашку, аккуратно надел на нее и, наконец, завернул ее в одеяло с кровати. Тогда он уселся в кресле у камина, баюкая дрожащую девушку в своих объятиях.
Нежно поглаживая ее по волосам, он чувствовал, как она успокаивается и расслабляется. Он говорил ей нежные, утешающие слова. Это, и ощущение избавления от какой-то ужасной катастрофы дало волю потоку целительных слез. Поощряемая его тихими осторожными вопросами, Брайони медленно, запинаясь, начала рассказывать о трагическом стечении обстоятельств, которому она стала свидетельницей в тот незабываемый день, когда ее родители нашли свою могилу в бурных водах озера Уиндермир. Рейвенсворт молча слушал, как она описывала свое ощущение абсолютной беспомощности, когда была вынуждена смотреть, не в силах сделать ничего, чтобы спасти двух самых дорогих людей на свете. Дойдя до конца своего рассказа, Брайони испытала странное облегчение. Равномерное биение сердца Рейвенсворта около ее груди было как бальзам, притупляющий чувствительность ее обнаженных нервов. Негромкий баритон Рейвенсворта продолжал баюкать ее, когда он гладил ее по волосам, и после нескольких дрожащих вздохов Брайони погрузилась в сон под защитой его надежных рук.
Рейвенсворт еще долго сидел неподвижно, в глубокой задумчивости глядя на спокойно дышащую девушку.
Она пошевелилась, и его руки крепче обняли ее. Выражение его лица становилось все суровее, пока его глаза продолжали упиваться ею. Как только ему пришло в голову принудить этого беззащитного ребенка стать его невестой?
Девушка, которая так яростно прижималась к нему в разгаре бури и с таким трогательным доверием таяла в его объятиях, покоряясь его защите, была для него почти незнакомкой. Когда он в первый раз встретился с Брайони, его привлекли спокойная сдержанность и ее невозмутимая манера держаться, замешанная на противоречивом, но таком привлекательном уме. В некотором роде он даже восхищался ее строгой приверженностью принципам, хотя они и привели их обоих к открытому конфликту. Брайони всегда хватало смелости постоянно противоречить ему во всем. Именно эти качества и осознание скрытой чувственности, которую он разбудил в ней, заставили его завладеть ею всецело.
Но беззащитность женщины-ребенка, которая так безраздельно доверилась ему, что позволила раздеть себя донага, и которая без слов подчинилась таким интимным манипуляциям, пробудила в его груди чувства, которых он никогда раньше не испытывал. То-то он любит Брайони, он понял почти сразу после их знакомства. Это было не ново. Но ощущение своей абсолютной недостойности, легшее тяжелым грузом на его сердце, было незнакомо и неприятно лорду Рейвенсворту. Не важно, как, но он знал, что не заслуживает любви такой женщины, как Брайони Лэнгленд. Она была слишком хороша для него, чересчур невинна для его отвратительного прошлого, чрезмерно идеалистична, излишне честна и добродетельна, словом, заслуживала гораздо лучшего мужчину, чем он. Нет, его светлость ни на мгновение не допускал мысли отдать Брайони кому-то другому. Он был готов признать, что леди гораздо выше его, но Брайони Лэнгленд принадлежит ему, и она останется его, пока он жив.
Уколы совести, которые он раньше испытывал, когда думал, как перехитрил Брайони, показались ничтожными в сравнении с волной раскаяния, захлестнувшей его теперь. Преследуемый своим неистовым желанием обладать ею, он использовал самую коварную ложь, чтобы подчинить даму своей воле, совершенно безразличный к чувствам Брайони. Такой эгоизм был характерен для него. Хью Монтгомери привык всегда получать, что хотел, тем или иным способом. Но то, чего Хью Монтгомери желал сейчас, нельзя было получить ни силой, ни деньгами, ни уговорами. Он жаждал уважения Брайони. Он хотел, чтобы она относилась к нему с тем же беззащитным, безоглядным доверием, которое проявила, когда была на грани истерики. Хью Монтгомери, маркиз Рейвенсворт, не мог согласиться на то, чтобы Брайони вверила себя ему, основываясь на обмане. Он должен заслужить уважение Брайони, стать достойным его. Короче говоря, Рейвенсворт решил завоевать даму, показав то, как он изменился. Такое унижение духа было нехарактерно для него, но он был полон решимости немедленно претворить свое намерение в жизнь.
Он приказал себе не обращать внимания на восхитительную картину свернувшейся клубочком у его сердца Брайони и легко поднял ее на руках, чтобы перенести на соблазнительно раскрытую постель. Охваченный раскаянием, лорд Рейвенсворт долго с сожалением смотрел на единственную женщину в мире, с которой хотел заняться любовью, и накрыл ее хрупкую фигурку пуховым одеялом. Со смиренным вздохом он медленно повернулся и направился к двери, старательно отгоняя яркие образы, преследующие его и ночью, и днем, с тех пор как неповторимая Брайони вошла в его жизнь. Он задумался, сколько пройдет времени, пока Брайони уступит ухаживанию нового Рейвенсворта, и горячо надеялся, что управится за неделю. Холодные ванны, подумал его светлость, невольно содрогнувшись, когда закрывал за собой дверь, совсем не в его вкусе.
Когда Брайони проснулась следующим утром, Рейвенсворта нигде не было видно и ничто не говорило, что он вообще когда-либо был в этой комнате. Брайони предположила, что лорд заказал для себя отдельную спальню. Она обдумывала ситуацию, пока одевалась при помощи дочери хозяина гостиницы, которой пришлось временно исполнять обязанности ее камеристки. То, что он не воспользовался такой идеальной возможностью осуществить их брак, она посчитала очень символичным. Она мрачно подумала, не связано ли это с восхитительной Адель. Эту гнетущую мысль она решительно выбросила из головы.
Воспоминания Брайони о том, что произошло после неистовой бури, были очень смутными, но чувства, которые Рейвенсворт вызвал своим рыцарством, живо запечатлелись в ее памяти. Она никогда не думала найти такое утешение, такую преданность, такое уважение к слабостям других в мужчине вроде Рейвенсворта. В том, что он повел бы себя точно так же с совершенно незнакомым человеком, она не сомневалась ни на секунду. Абсолютная честность заставляла ее признать, что в характере Рейвенсворта было что-то еще, кроме того, что ей было уже известно. В этом мужчине была какая-то загадка. Его поведение по отношению к ней было настолько противоречиво, что его можно было посчитать почти эксцентрическим. Тем не менее уже не один раз у нее был повод быть благодарной за его своевременную помощь, и если он довольно сурово бранил ее за то, что считал ее пренебрежением к условностям, она была готова признать, что у него, с его точки зрения, были на то основания. Брайони не могла не признать, что ни одна квакерская дама, знакомая ей, никогда не завоевывала такой сомнительной известности, какой достигла она, и прекрасно понимала, что в будущем должна вести себя с величайшей осмотрительностью. Как минимум в этом жена обязана своему мужу. Она с нетерпением предвкушала, как займет место хозяйки в Оукдейл-Корте, имении Рейвенсворта в Кенте. Праздная жизнь, которую она была вынуждена терпеть как светская дама, скоро могла закончиться. Небрежно накинув на плечи шаль, она стала спускаться в отдельную гостиную, где, как ей сообщили, завтракал его светлость. Она вспомнила, какую значительную роль играла ее мать, улучшая благосостояние работников и арендаторов в имении ее отца. Самым горячим желанием Брайони было следовать по стопам матери и стать полезной помощницей мужу, который разделит ее любовь к сельской жизни и искреннее желание поддерживать других. Почему ей так не повезло, что она влюбилась в такого пустого щеголя, как Рейвенсворт, Брайони не могла понять. Но потом она увидела и другого Рейвенсворта. Она не могла поверить, что мужчина, который мог дать такое утешение женщине в приступе истерии, может быть плохим.
Конюхи неистово принялись выпрягать лошадей, когда черная туча над головой вдруг разразилась вспышкой света, перечеркнувшей небо. Последовавший за ней громовой раскат сотряс землю у них под ногами. Испуганная Брайони содрогнулась и, съежившись, прижалась к накренившейся карете.
Небеса разверзлись, и внезапный бурный ливень немилосердно обрушился на людей и животных. Брайони каким-то краем сознания поняла, что Рейвенсворт, не переставая заниматься лошадьми, выкрикивает ей какие-то приказания, но вторая вспышка молнии и почти одновременный раскат грома заглушили его слова. Ее охватила паника. Она знала, что ее реакция безосновательна, но ничего не могла с собой поделать. Она ощутила тот же самый сухой ужас во рту, как тогда, когда смотрела на гибель родителей. Она чувствовала, что заново переживает старый кошмар неминуемой смерти. Дрожащими пальцами она заткнула уши, чтобы заглушить ужасающий грохот бури, не обращая внимания, что плащ соскользнул с ее плеч и лежит у ног намокшей тряпкой.
Третий раскат грома заставил ее сорваться с места. Когда земля задрожала под ее ногами, слабый крик сорвался с ее губ, и она побежала в слепом страхе, спотыкаясь и падая, чтобы спрятаться под густым кустарником на обочине дороги. Острые шипы царапали ее руки и лицо, но Брайони не замечала их. Она хотела только одного – найти убежище от безмерного ужаса.
Крепкие руки Рейвенсворта схватили ее сзади и подняли, вырывая из беспросветной жути, чтобы прижать к широкой груди. Она почувствовала тепло его тела и прижалась к нему с отчаянной силой, судорожно бормоча его имя куда-то в его шею. Одним легким движением он завернул ее в обширные складки своего дорожного плаща, защищая их обоих от безжалостного ливня. Его тихие проникновенные слова, как если бы он разговаривал с испуганным ребенком, баюкали и утешали. Ее хриплые всхлипы дали волю слезам, когда истерика отступила. Осознание, что они должны добраться до гостиницы, в которой для них забронированы комнаты, стало пробуждаться в ее окаменевшем мозгу. Но когда Рейвенсворт передал ее в руки своего грума, чтобы сесть на коня, Брайони со стоном запротестовала и прижалась к нему. Он поднял ее, усадил перед собой в седло и повернул ее лицо к своему плечу. Ее руки крепко обхватили его талию.
Когда они добрались до придорожной гостиницы, гроза утихла, и Брайони успокоилась в руках Рейвенсворта. Однако едва он попытался опустить ее на землю, она вцепилась в него с новой силой, и ее с трудом смогли оторвать от него. Потом он снова поднял ее на руки и понес в их спальню. Как только дверь была заперта от посторонних, Рейвенсворт снял с Брайони мокрую одежду и вытер насухо перед пылающим огнем. То, что Брайони не выразила даже малейшего протеста против таких вольностей со стороны супруга, который до сих пор не использовал свое право мужа, взволновало Рейвенсворта больше, чем он хотел признать. Он нашел в ее чемодане ночную рубашку, аккуратно надел на нее и, наконец, завернул ее в одеяло с кровати. Тогда он уселся в кресле у камина, баюкая дрожащую девушку в своих объятиях.
Нежно поглаживая ее по волосам, он чувствовал, как она успокаивается и расслабляется. Он говорил ей нежные, утешающие слова. Это, и ощущение избавления от какой-то ужасной катастрофы дало волю потоку целительных слез. Поощряемая его тихими осторожными вопросами, Брайони медленно, запинаясь, начала рассказывать о трагическом стечении обстоятельств, которому она стала свидетельницей в тот незабываемый день, когда ее родители нашли свою могилу в бурных водах озера Уиндермир. Рейвенсворт молча слушал, как она описывала свое ощущение абсолютной беспомощности, когда была вынуждена смотреть, не в силах сделать ничего, чтобы спасти двух самых дорогих людей на свете. Дойдя до конца своего рассказа, Брайони испытала странное облегчение. Равномерное биение сердца Рейвенсворта около ее груди было как бальзам, притупляющий чувствительность ее обнаженных нервов. Негромкий баритон Рейвенсворта продолжал баюкать ее, когда он гладил ее по волосам, и после нескольких дрожащих вздохов Брайони погрузилась в сон под защитой его надежных рук.
Рейвенсворт еще долго сидел неподвижно, в глубокой задумчивости глядя на спокойно дышащую девушку.
Она пошевелилась, и его руки крепче обняли ее. Выражение его лица становилось все суровее, пока его глаза продолжали упиваться ею. Как только ему пришло в голову принудить этого беззащитного ребенка стать его невестой?
Девушка, которая так яростно прижималась к нему в разгаре бури и с таким трогательным доверием таяла в его объятиях, покоряясь его защите, была для него почти незнакомкой. Когда он в первый раз встретился с Брайони, его привлекли спокойная сдержанность и ее невозмутимая манера держаться, замешанная на противоречивом, но таком привлекательном уме. В некотором роде он даже восхищался ее строгой приверженностью принципам, хотя они и привели их обоих к открытому конфликту. Брайони всегда хватало смелости постоянно противоречить ему во всем. Именно эти качества и осознание скрытой чувственности, которую он разбудил в ней, заставили его завладеть ею всецело.
Но беззащитность женщины-ребенка, которая так безраздельно доверилась ему, что позволила раздеть себя донага, и которая без слов подчинилась таким интимным манипуляциям, пробудила в его груди чувства, которых он никогда раньше не испытывал. То-то он любит Брайони, он понял почти сразу после их знакомства. Это было не ново. Но ощущение своей абсолютной недостойности, легшее тяжелым грузом на его сердце, было незнакомо и неприятно лорду Рейвенсворту. Не важно, как, но он знал, что не заслуживает любви такой женщины, как Брайони Лэнгленд. Она была слишком хороша для него, чересчур невинна для его отвратительного прошлого, чрезмерно идеалистична, излишне честна и добродетельна, словом, заслуживала гораздо лучшего мужчину, чем он. Нет, его светлость ни на мгновение не допускал мысли отдать Брайони кому-то другому. Он был готов признать, что леди гораздо выше его, но Брайони Лэнгленд принадлежит ему, и она останется его, пока он жив.
Уколы совести, которые он раньше испытывал, когда думал, как перехитрил Брайони, показались ничтожными в сравнении с волной раскаяния, захлестнувшей его теперь. Преследуемый своим неистовым желанием обладать ею, он использовал самую коварную ложь, чтобы подчинить даму своей воле, совершенно безразличный к чувствам Брайони. Такой эгоизм был характерен для него. Хью Монтгомери привык всегда получать, что хотел, тем или иным способом. Но то, чего Хью Монтгомери желал сейчас, нельзя было получить ни силой, ни деньгами, ни уговорами. Он жаждал уважения Брайони. Он хотел, чтобы она относилась к нему с тем же беззащитным, безоглядным доверием, которое проявила, когда была на грани истерики. Хью Монтгомери, маркиз Рейвенсворт, не мог согласиться на то, чтобы Брайони вверила себя ему, основываясь на обмане. Он должен заслужить уважение Брайони, стать достойным его. Короче говоря, Рейвенсворт решил завоевать даму, показав то, как он изменился. Такое унижение духа было нехарактерно для него, но он был полон решимости немедленно претворить свое намерение в жизнь.
Он приказал себе не обращать внимания на восхитительную картину свернувшейся клубочком у его сердца Брайони и легко поднял ее на руках, чтобы перенести на соблазнительно раскрытую постель. Охваченный раскаянием, лорд Рейвенсворт долго с сожалением смотрел на единственную женщину в мире, с которой хотел заняться любовью, и накрыл ее хрупкую фигурку пуховым одеялом. Со смиренным вздохом он медленно повернулся и направился к двери, старательно отгоняя яркие образы, преследующие его и ночью, и днем, с тех пор как неповторимая Брайони вошла в его жизнь. Он задумался, сколько пройдет времени, пока Брайони уступит ухаживанию нового Рейвенсворта, и горячо надеялся, что управится за неделю. Холодные ванны, подумал его светлость, невольно содрогнувшись, когда закрывал за собой дверь, совсем не в его вкусе.
Когда Брайони проснулась следующим утром, Рейвенсворта нигде не было видно и ничто не говорило, что он вообще когда-либо был в этой комнате. Брайони предположила, что лорд заказал для себя отдельную спальню. Она обдумывала ситуацию, пока одевалась при помощи дочери хозяина гостиницы, которой пришлось временно исполнять обязанности ее камеристки. То, что он не воспользовался такой идеальной возможностью осуществить их брак, она посчитала очень символичным. Она мрачно подумала, не связано ли это с восхитительной Адель. Эту гнетущую мысль она решительно выбросила из головы.
Воспоминания Брайони о том, что произошло после неистовой бури, были очень смутными, но чувства, которые Рейвенсворт вызвал своим рыцарством, живо запечатлелись в ее памяти. Она никогда не думала найти такое утешение, такую преданность, такое уважение к слабостям других в мужчине вроде Рейвенсворта. В том, что он повел бы себя точно так же с совершенно незнакомым человеком, она не сомневалась ни на секунду. Абсолютная честность заставляла ее признать, что в характере Рейвенсворта было что-то еще, кроме того, что ей было уже известно. В этом мужчине была какая-то загадка. Его поведение по отношению к ней было настолько противоречиво, что его можно было посчитать почти эксцентрическим. Тем не менее уже не один раз у нее был повод быть благодарной за его своевременную помощь, и если он довольно сурово бранил ее за то, что считал ее пренебрежением к условностям, она была готова признать, что у него, с его точки зрения, были на то основания. Брайони не могла не признать, что ни одна квакерская дама, знакомая ей, никогда не завоевывала такой сомнительной известности, какой достигла она, и прекрасно понимала, что в будущем должна вести себя с величайшей осмотрительностью. Как минимум в этом жена обязана своему мужу. Она с нетерпением предвкушала, как займет место хозяйки в Оукдейл-Корте, имении Рейвенсворта в Кенте. Праздная жизнь, которую она была вынуждена терпеть как светская дама, скоро могла закончиться. Небрежно накинув на плечи шаль, она стала спускаться в отдельную гостиную, где, как ей сообщили, завтракал его светлость. Она вспомнила, какую значительную роль играла ее мать, улучшая благосостояние работников и арендаторов в имении ее отца. Самым горячим желанием Брайони было следовать по стопам матери и стать полезной помощницей мужу, который разделит ее любовь к сельской жизни и искреннее желание поддерживать других. Почему ей так не повезло, что она влюбилась в такого пустого щеголя, как Рейвенсворт, Брайони не могла понять. Но потом она увидела и другого Рейвенсворта. Она не могла поверить, что мужчина, который мог дать такое утешение женщине в приступе истерии, может быть плохим.