Страница:
Вскоре явилась Сокольничий Джоанна. Ударом ноги распахнув настежь двери барака, она встала на фоне светлого проема и голосом, в котором угадывался отдаленный намек на приветливость, заявила, что настало время вычистить и вылизать барак внутри и снаружи. Это казалось странным. Джоанна никогда не снисходила до подобных вещей. Сибы сами поддерживали чистоту в своем жилище, и, должно быть, Джоанну порядок устраивал. Группа инстинктивно почувствовала приближение чего-то важного. Кадеты молча стояли и ждали указаний.
Взяв в руки швабру и половую тряпку и держа их, будто ужасную гадость, Джоанна сунула их Эйдену, приказав идти и убирать «пещеру» — так называлась на лагерном жаргоне санитарная зона, где размещались души и туалеты. Размещенная под землей, со скупым освещением, она и вправду напоминала пещеру. Подавив брезгливость, Эйден яростно тер и скреб, пока в конце концов помещение не начало буквально сиять чистотой. Эйден выпрямился и с удовольствием оглядел дело рук своих. Санитарная зона выглядела в точности такой, какой она была в первый день их пребывания в лагере. В первый день! Значит, незадолго до их появления кто-то вот точно так же скоблил здесь и драил. А это… это означает, что они вот-вот покинут этот барак, а сейчас готовят его для прибытия новой группы. Эйден почувствовал, как у него вдруг неистово забилось сердце.
Он едва заставил себя довести уборку до конца, так не терпелось ему узнать, что думают по этому поводу остальные. Возле входа в «пещеру» он заметил Марту, которая надраивала до блеска металлическую раму окна.
— Мы уходим отсюда, воут? — спросил он. Марта даже не подняла головы от работы.
— Ут. Во всяком случае, похоже на то. Эйден сделал вид, что не заметил ее подчеркнутого равнодушия, безразличия к происходящему. Марта яростно драила и без того сверкающий металл.
— Как ты думаешь, куда нас перекинут? — нарушил паузу Эйден.
— На противоположную сторону Твердыни, куда же еще? Там полигон тяжелых боевых роботов.
— Значит, начинаются финальные тесты, да?
— Подготовка к ним. Это мое мнение. Или ты забыл, что говорила Сокольничий Джоанна на той неделе? Будем отрабатывать навыки вождения боевых машин в настоящих нейрошлемах. После чего нас допустят до Аттестации.
— Едва верится. Наконец-то.
Она повернулась к нему, нахмурясь.
— Отчего же. Рано или поздно это должно было произойти, воут?
— Ну да, ут. Но неужели тебя не волнует, что мы покидаем этот лагерь?
— А почему это меня должно особо волновать? Всего-навсего новый этап обучения.
— Но ведь он же определит нашу дальнейшую судьбу. Неужели ты об этом не беспокоишься?
— Беспокоюсь? А с чего мне беспокоиться? Тот, кто победит, станет воином. Другим тоже найдется место в иных кастах, так что возможность служить Клану ни у кого не будет отнята. Лично я с готовностью приму то, чему суждено быть.
— Ты? Ты это серьезно. Марта?
— Разумеется. Мы должны делать все от нас зависящее ради выполнения великой миссии, что лежит на нашем обществе. Таков путь Клана.
Эйден некоторое время смотрел на нее. Марта с подчеркнутой тщательностью надраивала раму.
— Я верю тебе. Марта, — проговорил он наконец. — Ты, похоже, и в самом деле с готовностью примешь все, что ждет тебя в будущем.
— А как иначе? Можно подумать, ты не примешь?
— В последнее время я перестал тебя понимать, Марта.
— Можно подумать, что ты когда-либо раньше меня понимал. Люди никогда по-настоящему не понимают друг друга.
— Я понимал. Раньше я тебя понимал, слышишь?
— Понимал так понимал. Если тебе нравится так считать…
— Значит, ты согласна, что…
— Да.
Эйден кивнул и пошел прочь. Не стоит сейчас заводить с ней разговор о главном. Когда Аттестация будет позади и они оба уже станут воинами, у них еще будет время для долгой и обстоятельной беседы. Рано или поздно, но этот разговор должен состояться. Эйдену казалось, что поговорить с Мартой столь же важно для него, как и благополучно пройти Аттестацию. Они будут вести разговор как равный с равным.
Тер Рошах сидел впереди, рядом с пилотом аэрокрафта, на котором их группа перебрасывалась в новый учебный лагерь, и, казалось, совершенно забыл о кадетах. В течение всего полета он ни разу не обернулся. Впрочем, Тер Рошах и раньше не баловал их своим вниманием. Создавалось впечатление, что кадеты для него не существуют. Всем своим видом он демонстрировал глубочайшее безразличие к тому, что творилось во вверенном ему подразделении. Лишь изредка то один, то другой кадет вызывал у Тер Рошаха приступы бешеной ярости, за которыми немедленно следовала жестокая расправа с провинившимся. В целом же это был человек-загадка.
Среди сибов ходили упорные слухи, что во время Аттестации командир Тер Рошах иногда самолично садится в боевой робот и уже на поле боя напоследок сводит счеты с особенно ненавистным ему кадетом. В некоторых историях Тер Рошах выступал в роли чуть ли не демона, чья стихия — битва. Если верить разговорам, бывало так, что из огня и дыма перед зазевавшимся кадетом вдруг возникал тяжелый боевой робот и открывал огонь, превращая машину бедолаги в гору обломков. Джоанна неоднократно заявляла, что все эти истории — «идиотские выдумки обделавшихся от страха сосунков». Однако — так уж повелось — верили не ей, а выдумкам. Точнее сказать, даже не верили, но опасались. Как бы то ни было, но личность командира Сокольничих Тер Рошаха окутывал покров легенд и мифов.
Брет и Рена, чьи места были в другом ряду, с детским любопытством прижимались лицами к иллюминаторам, силясь разглядеть что-нибудь внизу, в просветах между облаками. Глядя на них, Эйден неожиданно подумал, что, если судить по возрасту, и он сам, и Брет, и Рена, и остальные только-только вышли из детского возраста.
Не удержавшись, Эйден и сам взглянул в иллюминатор. Ландшафт, проплывавший внизу, был в точности такой же, как и несколько часов назад. В течение некоторого времени аэрокрафт летел над поверхностью большого озера, усеянного рыбацкими судами.
Рядом сидела Марта, которая за все время полета лишь пару раз рассеянно взглянула в иллюминатор, оторвавшись от экранчика карманного компьютера. Марта что-то сосредоточенно высчитывала. Не хочет терять драгоценного времени. Рвется быть первой. Эйден подозревал, что по успеваемости Марта и так идет на первом месте в их группе. Тем не менее она, казалось, была недовольна своими достижениями. Эйден не раз задавал себе вопрос: каковы мотивы ее неукротимого стремления к совершенству? Они все стремились преуспеть, и он, и Брет, и Рена, но у Марты это стремление принимало уже иную форму, превращаясь в манию.
За последний год Марта изменилась и внешне. Впрочем, как и он сам. Он раздался в плечах, поплотнел. Мышцы его обрели стальную твердость и бугрились под ветхой униформой. Сказались результаты непрестанных физических тренировок. Офицеры-инструкторы не уставали твердить кадетам о важности физических нагрузок для них, для будущих водителей боевых машин, чья дальнейшая жизнь пройдет в основном в кресле на мостике с нейрошлемом на голове. Воину особенно важно держать себя в хорошей физической форме. Разжиревший водитель — мертвый водитель. «Жирная задница тянет на тот свет» — такова была любимая присказка Дерворта.
Марта же, по силе не уступая Эйдену, наоборот, стала стройнее. Талия у нее теперь была такой тонкой, что поместилась бы между пальцами рук Эйдена. Конечно, если бы Марта позволила взять себя за талию.
В свое время Марта долго колебалась, прежде чем согласиться на физическую близость с Эйденом, а затем ему еще пришлось некоторое время ждать, пока она сама не проявит свою готовность — таково было ее условие. Теперь же, похоже, это осталось в прошлом.
Довольно глубоко посаженные глаза Марты придавали ее еще больше заострившемуся лицу выражение настороженности. Она вся теперь была собранной, как хищный зверь, в любой момент готовый к прыжку. В изгибе ее губ застыла напряженность. Кожа на лице покрылась красноватым загаром — результат почти постоянного пребывания на открытом воздухе. Высокий лоб стал еще выше, удлиняя и без того вытянутое лицо. Все это делало ее теперь менее похожей на Эйдена. У него лицо стало более широким, менее скуластым, чем у Марты. Губы пополнели. Загорал он гораздо медленнее, чем Марта, поэтому теперь она казалась куда смуглее его.
Но хуже всего было другое. Эйден невольно посмотрел вперед, где в начале ряда сидела Сокольничий Джоанна. Марта все больше становилась похожей на нее. Та же нарочито прямая спина, та же манера по-птичьи склонять голову набок, то же презрительное выражение глаз. Все, что Эйдена раздражало в Джоанне, теперь начинало проявляться и в Марте. Почти незаметное поначалу сходство день ото дня становилось все более явственным. Неужели Марта станет второй Джоанной?
Он смотрел на профиль Марты, пытаясь мысленно заставить ее повернуться к нему, и вдруг понял:
он тоже теперь относится к ней иначе. Мысленно Эйден вернулся к тем, ныне уже бесконечно далеким временам детства, когда они были всегда вместе. Вместе дрессировали Забияку, вместе участвовали в жизни сиб-группы. Именно тогда он понял, что относится к Марте не так, как к остальным сибам. Эйден вспомнил, как в один прекрасный день он решил, что у них с Мартой, должно быть, любовь, подобная той, о которой частенько рассказывала Глинн, стараясь сделать свои истории еще более занимательными. Уже тогда, помнится, Эйден испугался своих мыслей и обругал себя, как я тысячу раз потом, за ненужную мечтательность. А он и в самом деле был таким, отличаясь от всех остальных вдумчивостью. Никто из их сиб-группы не склонен был так глубоко и всесторонне анализировать события, как Эйден.
Теперь, глядя на Марту, на Марту-новую, напоминающую Джоанну, Эйден осознал, что не любит ее и, возможно, никогда не любил. В конце концов, они были тогда детьми. Скорее всего его чувства к Марте — лишь результат тесного общения в рамках сиб-группы. Если так, то и у других сибов должно быть точно так же. Не исключено, что именно так и было. Возможно, существовали и другие подобные союзы, которых он, Эйден, просто не замечал. Вполне могло быть, что Эндо считал, будто он любит Орилну, а Брет искренне полагал, что его тяга к Рене — нечто исключительное. На самом деле это были просто отношения детей, живущих вместе. Обычная детская дружба. И Джоанна и Дерворт сто раз говорили сибам, что в жизни воина нет места для любви. Отправляйтесь в другие касты — и вы найдете там любовь. Может быть. Лично они, и
Дерворт и Джоанна, ни о чем подобном не слыхивали.
«В общем-то, наверное, они правы», — сказал себе Эйден. Никакой любви нет. По крайней мере между ним и Мартой. И нечего тратить время на эту ерунду.
И все же Эйден не мог побороть грусть, когда думал, что детство ушло и сиб-группы больше нет.
Он отвернулся от Марты и стал смотреть в иллюминатор. Теперь аэрокрафт шел над океаном. Черные скорлупки рыбацких судов исчезли. Только птицы вились над волнами.
— Я — Кочевник, — заявил Эйдену невысокий бородатый мужчина. — Я буду вашим техником.
— Кочевник? Странное имя.
— Меня постоянно переводят с места на место. У техников так редко бывает. Вот меня и прозвали Кочевником.
— А твое настоящее имя?
— Я его забыл.
— Не может быть.
— Как скажете. Тем не менее я не могу его вспомнить.
— Или не хочешь?
— Как скажете.
— Ты мне нравишься. Кочевник.
— Это вовсе не обязательно, сэр.
Встреча с Кочевником была неожиданной и привела Эйдена в замешательство. Уже месяц минул с тех пор, как их группа, точнее, то, что от нее осталось, находилась здесь, в Мухобойке. Эйден сомневался, что это официальное название лагеря. Скорее всего в документах лагерь числится под каким-нибудь буквенно-цифровым обозначением. За все время, пока они здесь, им не довелось увидеть близко хотя бы один боевой робот. Лишь однажды, пасмурным и дождливым днем, когда во время очередной тренировки они оказались далеко от лагеря, на лесной поляне, они вдруг услышали отдаленную пальбу, а затем земля дважды содрогнулась, как бывает, когда падает боевой робот. Раздался взрыв, над верхушками отдаленных деревьев поднялось дымное облако и взлетел, кувыркаясь, какой-то длинный предмет, должно быть, ствол от гауссовой пушки.
Вместо обучения вождению настоящих боевых роботов кадетам читали лекции. Кроме того были занятия на тренажерах. После настоящих машин жалкие игрушки вызывали лишь смутное раздражение своей убогой фальшивостью. Все общение между сибами теперь сводилось к разговорам о том, когда же начнется подготовка к завершающим тренировкам и скоро ли им дадут нейрошлемы.
Распорядок дня кадетов был теперь очень жестким. Даже на сон времени почти не оставалось. Джоанна частенько срывала их с коек и устраивала ночные марш-броски по труднопроходимой заболоченной местности. По ее словам, кадеты никогда еще так не нуждались в хорошенькой физической нагрузке, как сейчас, когда им приходится целыми днями отсиживать себе зады на лекциях. День ото дня «разминки» становились все тяжелее. Сон для кадетов стал теперь роскошью. Джоанна позволяла им отдыхать, лишь когда, они буквально валились с ног, засыпая на ходу.
Джоанна теперь расхаживала с кнутом «Медуза»: устройством, похожим на бич, которым в свое время она чуть было не отправила Эйдена на тот свет в Круге Равных. Щелкала и размахивала она им по малейшему поводу. Однако этим все и ограничивалось. Здесь, в Мухобойке, действовали иные правила, и Джоанне приходилось сдерживать свой темперамент. В противном случае ей бы пришлось предстать перед Военным Советом и понести суровое наказание. Впрочем, и одного вида «Медузы» было достаточно. Любой из сибов инстинктивно напрягался, видя, как Джоанна поднимает кнут.
Группа к этому времени окончательно развалилась. Каждый теперь был сам по себе. Между собой сибы практически не общались и заговаривали друг с другом лишь тогда, когда в этом возникала необходимость — во время занятий или на тренировках. Но и в этом случае общение сводилось к отрывочным кратким репликам.
Именно из-за этого недостатка общения Эйден так обрадовался прикомандированному к нему Кочевнику. Впрочем, Кочевник словоохотливостью не отличался. Чаще всего он отделывался невнятным бурчанием или же в лучшем случае выдавливал из себя отдельные фразы. Создавалось впечатление, что этот человек патологически скуп на слова.
— Кочевник? Невнятное мычание.
— Нас скоро посадят на машины? Ты ведь поэтому здесь?
— Может быть.
— Наверное, скоро. Иначе зачем нужен техник, если… если ему нечем заняться, а? Пожатие плеч. Мычание.
— Ты не знаешь, когда нам дадут машины?
— Мммм.
Впрочем, предположения Эйдена подтвердились. Тот факт, что к каждому из кадетов был прикомандирован собственный техник, и в самом деле означал скорое знакомство с настоящей боевой техникой. Однажды Сокольничий Джоанна, по своему обыкновению ничего заранее не сказав, привела их к большому зданию по другую сторону леса. Вход в здание был, казалось бы, самый обычный, однако, оказавшись внутри, кадеты обнаружили, что стоят на металлическом мостике, проложенном почти под самым потолком. Сперва Эйдену показалось, что он оказался в громадной пещере. Это был гигантский цех, почти полностью расположенный под землей. Горячий воздух здесь пах металлом. Эйден подошел к краю мостика и, ухватившись за поручни, посмотрел вниз. Там кипела работа. Повсюду виднелись самые разные машины, суетились люди. Прямо под ногами Эйден увидел не один, а три громадных боевых робота. Чудовищные машины стояли вертикально, выпрямившись во весь свой гигантский рост. Всего лишь пара метров отделяла их «головы» от мостика, на котором сгрудились сибы. Техники облепили роботов, как муравьи. Эйден сразу же узнал, что за машины перед ним. Это были тяжелые боевые роботы класса «Разрушитель». Понадобилось еще некоторое время, пока он не разглядел, что наряду с этими гигантами в цехе находились и роботы поменьше. Эйден перешел на противоположную сторону мостика. Отсюда вид был еще более захватывающим. Перед ним во всей своей грозной красе стоял «Разрушитель-А». Эйден смотрел на него, не в силах оторвать глаз. Па левом «плече» робота была размещена установка РДД-15, предназначенная для запуска ракет дальнего действия. Эйдену установка напоминала многоглавое чудовище, примостившееся на плече у великана и уставившееся немигающими глазами прямо на Эйдена. В правой руке великан, казалось, держал наготове ПИИ — протонно-ионный излучатель, а в левой — ЛБ10-Х — автоматическое скорострельное орудие, отличающееся убийственной точностью и кучностью стрельбы. Эйден вспомнил, что офицеры-наставники многократно упоминали об этих видах оружия, каждый раз хваля эффективность и легкость в управлении как ПИИ, так и ЛБ. А про «Разрушители» Дерворт сказал, помнится, так: «На этом роботе вы можете отправляться громить хоть ад — теплозащита выдержит. Если, конечно, у вас хватит мозгов не перегреть машину».
— Впечатляюще! — сказал Эйден Кочевнику, который с безучастным видом стоял рядом. — А ты как считаешь. Кочевник?
— Хорошая машина.
— И это все, что ты можешь сказать?! Кочевник и бровью не повел.
— Говорю, что вижу. Всегда.
Своей манерой выражаться и ужасным жаргоном Кочевник порой приводил Эйдена в отчаяние. Создавалось впечатление, что техник специально стремится разозлить кадета. Но Эйдена было не так-то просто вывести из себя. Особенно Кочевнику. Кочевник Эйдену определенно нравился. Это поначалу удивляло его самого, ведь Кочевник — первый человек из другой касты, к которому он стал испытывать симпатию.
Возглавляемые Джоанной кадеты спустились вниз и подошли к большому подъемнику возле « Разрушителя».
— Мы называем эту штуку люлькой, — сказала Джоанна. — С ее помощью поднимаются в тяжелый боевой робот. Кроме того, у самого робота тоже есть свой автономный подъемник. Он называется полевой люлькой и используется в бою.
Затем Джоанна показала им, как производится ремонт и наладка грозных машин. Эйден мало что запомнил из ее слов, настолько он был заворожен всем происходящим вокруг. Стоя у «ног» «Разрушителя» и задрав кверху голову, он мог видеть, как машина слегка покачивается под тяжестью облепивших ее техников. Они были повсюду, на «плечах», на корпусе; они ныряли в люк, скрываясь в чреве робота, выбирались оттуда, что-то брали и снова исчезали внутри. Техи стояли, сидели, перебрасывали друг другу инструменты, обменивались непонятными репликами. Некоторые даже ели, задумчиво глядя на какой-нибудь разобранный узел. Во многих местах производилась сварка, озарявшая все вокруг голубым сиянием. Горячий воздух был насыщен запахами смазки и раскаленного металла, отчего во рту стоял горьковатый привкус. Шум был такой, что временами Джоанне приходилось кричать.
Судя по зачарованному взгляду Марты, по тому, как она нервно то сжимала, то разжимала кулаки, Эйден догадался, что у нее на уме: ей не терпелось оказаться на мостике одного из этих чудовищ. Ему, Эйдену, тоже. Одно дело легкий учебный боевой робот, другое — грозная боевая машина вроде «Разрушителя».
Экскурсия уже подходила к концу, когда Джоанна ответила на вопрос, который у всех вертелся на языке:
— В ближайшее время каждый из вас пройдет индивидуальную подгонку полнооперационного нейрошлема. После этого начнется завершающая стадия обучения. Вы прослушаете курс по вождению тяжелого боевого робота. После этого вам прочтут курс, который должен подготовить вас к вхождению в боевое подразделение, в звено. Затем вам будет дана неделя на знакомство с боевыми роботами, на которых вы будете показывать себя на Аттестации, птенчики. В конце недели вы вместе с другими кадетами пройдете Аттестацию. Если вам повезет, станете воинами, если нет — отправитесь в другую касту. Но что бы ни случилось, ваши заслуги и то, что вы дошли до самой Аттестации, будут учтены.
Судя по выражению лиц товарищей, Эйден понял: ни у кого из них не было желания отправляться в другую касту. У него же учащенно билось сердце: наконец-то!
XIV
Взяв в руки швабру и половую тряпку и держа их, будто ужасную гадость, Джоанна сунула их Эйдену, приказав идти и убирать «пещеру» — так называлась на лагерном жаргоне санитарная зона, где размещались души и туалеты. Размещенная под землей, со скупым освещением, она и вправду напоминала пещеру. Подавив брезгливость, Эйден яростно тер и скреб, пока в конце концов помещение не начало буквально сиять чистотой. Эйден выпрямился и с удовольствием оглядел дело рук своих. Санитарная зона выглядела в точности такой, какой она была в первый день их пребывания в лагере. В первый день! Значит, незадолго до их появления кто-то вот точно так же скоблил здесь и драил. А это… это означает, что они вот-вот покинут этот барак, а сейчас готовят его для прибытия новой группы. Эйден почувствовал, как у него вдруг неистово забилось сердце.
Он едва заставил себя довести уборку до конца, так не терпелось ему узнать, что думают по этому поводу остальные. Возле входа в «пещеру» он заметил Марту, которая надраивала до блеска металлическую раму окна.
— Мы уходим отсюда, воут? — спросил он. Марта даже не подняла головы от работы.
— Ут. Во всяком случае, похоже на то. Эйден сделал вид, что не заметил ее подчеркнутого равнодушия, безразличия к происходящему. Марта яростно драила и без того сверкающий металл.
— Как ты думаешь, куда нас перекинут? — нарушил паузу Эйден.
— На противоположную сторону Твердыни, куда же еще? Там полигон тяжелых боевых роботов.
— Значит, начинаются финальные тесты, да?
— Подготовка к ним. Это мое мнение. Или ты забыл, что говорила Сокольничий Джоанна на той неделе? Будем отрабатывать навыки вождения боевых машин в настоящих нейрошлемах. После чего нас допустят до Аттестации.
— Едва верится. Наконец-то.
Она повернулась к нему, нахмурясь.
— Отчего же. Рано или поздно это должно было произойти, воут?
— Ну да, ут. Но неужели тебя не волнует, что мы покидаем этот лагерь?
— А почему это меня должно особо волновать? Всего-навсего новый этап обучения.
— Но ведь он же определит нашу дальнейшую судьбу. Неужели ты об этом не беспокоишься?
— Беспокоюсь? А с чего мне беспокоиться? Тот, кто победит, станет воином. Другим тоже найдется место в иных кастах, так что возможность служить Клану ни у кого не будет отнята. Лично я с готовностью приму то, чему суждено быть.
— Ты? Ты это серьезно. Марта?
— Разумеется. Мы должны делать все от нас зависящее ради выполнения великой миссии, что лежит на нашем обществе. Таков путь Клана.
Эйден некоторое время смотрел на нее. Марта с подчеркнутой тщательностью надраивала раму.
— Я верю тебе. Марта, — проговорил он наконец. — Ты, похоже, и в самом деле с готовностью примешь все, что ждет тебя в будущем.
— А как иначе? Можно подумать, ты не примешь?
— В последнее время я перестал тебя понимать, Марта.
— Можно подумать, что ты когда-либо раньше меня понимал. Люди никогда по-настоящему не понимают друг друга.
— Я понимал. Раньше я тебя понимал, слышишь?
— Понимал так понимал. Если тебе нравится так считать…
— Значит, ты согласна, что…
— Да.
Эйден кивнул и пошел прочь. Не стоит сейчас заводить с ней разговор о главном. Когда Аттестация будет позади и они оба уже станут воинами, у них еще будет время для долгой и обстоятельной беседы. Рано или поздно, но этот разговор должен состояться. Эйдену казалось, что поговорить с Мартой столь же важно для него, как и благополучно пройти Аттестацию. Они будут вести разговор как равный с равным.
Тер Рошах сидел впереди, рядом с пилотом аэрокрафта, на котором их группа перебрасывалась в новый учебный лагерь, и, казалось, совершенно забыл о кадетах. В течение всего полета он ни разу не обернулся. Впрочем, Тер Рошах и раньше не баловал их своим вниманием. Создавалось впечатление, что кадеты для него не существуют. Всем своим видом он демонстрировал глубочайшее безразличие к тому, что творилось во вверенном ему подразделении. Лишь изредка то один, то другой кадет вызывал у Тер Рошаха приступы бешеной ярости, за которыми немедленно следовала жестокая расправа с провинившимся. В целом же это был человек-загадка.
Среди сибов ходили упорные слухи, что во время Аттестации командир Тер Рошах иногда самолично садится в боевой робот и уже на поле боя напоследок сводит счеты с особенно ненавистным ему кадетом. В некоторых историях Тер Рошах выступал в роли чуть ли не демона, чья стихия — битва. Если верить разговорам, бывало так, что из огня и дыма перед зазевавшимся кадетом вдруг возникал тяжелый боевой робот и открывал огонь, превращая машину бедолаги в гору обломков. Джоанна неоднократно заявляла, что все эти истории — «идиотские выдумки обделавшихся от страха сосунков». Однако — так уж повелось — верили не ей, а выдумкам. Точнее сказать, даже не верили, но опасались. Как бы то ни было, но личность командира Сокольничих Тер Рошаха окутывал покров легенд и мифов.
Брет и Рена, чьи места были в другом ряду, с детским любопытством прижимались лицами к иллюминаторам, силясь разглядеть что-нибудь внизу, в просветах между облаками. Глядя на них, Эйден неожиданно подумал, что, если судить по возрасту, и он сам, и Брет, и Рена, и остальные только-только вышли из детского возраста.
Не удержавшись, Эйден и сам взглянул в иллюминатор. Ландшафт, проплывавший внизу, был в точности такой же, как и несколько часов назад. В течение некоторого времени аэрокрафт летел над поверхностью большого озера, усеянного рыбацкими судами.
Рядом сидела Марта, которая за все время полета лишь пару раз рассеянно взглянула в иллюминатор, оторвавшись от экранчика карманного компьютера. Марта что-то сосредоточенно высчитывала. Не хочет терять драгоценного времени. Рвется быть первой. Эйден подозревал, что по успеваемости Марта и так идет на первом месте в их группе. Тем не менее она, казалось, была недовольна своими достижениями. Эйден не раз задавал себе вопрос: каковы мотивы ее неукротимого стремления к совершенству? Они все стремились преуспеть, и он, и Брет, и Рена, но у Марты это стремление принимало уже иную форму, превращаясь в манию.
За последний год Марта изменилась и внешне. Впрочем, как и он сам. Он раздался в плечах, поплотнел. Мышцы его обрели стальную твердость и бугрились под ветхой униформой. Сказались результаты непрестанных физических тренировок. Офицеры-инструкторы не уставали твердить кадетам о важности физических нагрузок для них, для будущих водителей боевых машин, чья дальнейшая жизнь пройдет в основном в кресле на мостике с нейрошлемом на голове. Воину особенно важно держать себя в хорошей физической форме. Разжиревший водитель — мертвый водитель. «Жирная задница тянет на тот свет» — такова была любимая присказка Дерворта.
Марта же, по силе не уступая Эйдену, наоборот, стала стройнее. Талия у нее теперь была такой тонкой, что поместилась бы между пальцами рук Эйдена. Конечно, если бы Марта позволила взять себя за талию.
В свое время Марта долго колебалась, прежде чем согласиться на физическую близость с Эйденом, а затем ему еще пришлось некоторое время ждать, пока она сама не проявит свою готовность — таково было ее условие. Теперь же, похоже, это осталось в прошлом.
Довольно глубоко посаженные глаза Марты придавали ее еще больше заострившемуся лицу выражение настороженности. Она вся теперь была собранной, как хищный зверь, в любой момент готовый к прыжку. В изгибе ее губ застыла напряженность. Кожа на лице покрылась красноватым загаром — результат почти постоянного пребывания на открытом воздухе. Высокий лоб стал еще выше, удлиняя и без того вытянутое лицо. Все это делало ее теперь менее похожей на Эйдена. У него лицо стало более широким, менее скуластым, чем у Марты. Губы пополнели. Загорал он гораздо медленнее, чем Марта, поэтому теперь она казалась куда смуглее его.
Но хуже всего было другое. Эйден невольно посмотрел вперед, где в начале ряда сидела Сокольничий Джоанна. Марта все больше становилась похожей на нее. Та же нарочито прямая спина, та же манера по-птичьи склонять голову набок, то же презрительное выражение глаз. Все, что Эйдена раздражало в Джоанне, теперь начинало проявляться и в Марте. Почти незаметное поначалу сходство день ото дня становилось все более явственным. Неужели Марта станет второй Джоанной?
Он смотрел на профиль Марты, пытаясь мысленно заставить ее повернуться к нему, и вдруг понял:
он тоже теперь относится к ней иначе. Мысленно Эйден вернулся к тем, ныне уже бесконечно далеким временам детства, когда они были всегда вместе. Вместе дрессировали Забияку, вместе участвовали в жизни сиб-группы. Именно тогда он понял, что относится к Марте не так, как к остальным сибам. Эйден вспомнил, как в один прекрасный день он решил, что у них с Мартой, должно быть, любовь, подобная той, о которой частенько рассказывала Глинн, стараясь сделать свои истории еще более занимательными. Уже тогда, помнится, Эйден испугался своих мыслей и обругал себя, как я тысячу раз потом, за ненужную мечтательность. А он и в самом деле был таким, отличаясь от всех остальных вдумчивостью. Никто из их сиб-группы не склонен был так глубоко и всесторонне анализировать события, как Эйден.
Теперь, глядя на Марту, на Марту-новую, напоминающую Джоанну, Эйден осознал, что не любит ее и, возможно, никогда не любил. В конце концов, они были тогда детьми. Скорее всего его чувства к Марте — лишь результат тесного общения в рамках сиб-группы. Если так, то и у других сибов должно быть точно так же. Не исключено, что именно так и было. Возможно, существовали и другие подобные союзы, которых он, Эйден, просто не замечал. Вполне могло быть, что Эндо считал, будто он любит Орилну, а Брет искренне полагал, что его тяга к Рене — нечто исключительное. На самом деле это были просто отношения детей, живущих вместе. Обычная детская дружба. И Джоанна и Дерворт сто раз говорили сибам, что в жизни воина нет места для любви. Отправляйтесь в другие касты — и вы найдете там любовь. Может быть. Лично они, и
Дерворт и Джоанна, ни о чем подобном не слыхивали.
«В общем-то, наверное, они правы», — сказал себе Эйден. Никакой любви нет. По крайней мере между ним и Мартой. И нечего тратить время на эту ерунду.
И все же Эйден не мог побороть грусть, когда думал, что детство ушло и сиб-группы больше нет.
Он отвернулся от Марты и стал смотреть в иллюминатор. Теперь аэрокрафт шел над океаном. Черные скорлупки рыбацких судов исчезли. Только птицы вились над волнами.
— Я — Кочевник, — заявил Эйдену невысокий бородатый мужчина. — Я буду вашим техником.
— Кочевник? Странное имя.
— Меня постоянно переводят с места на место. У техников так редко бывает. Вот меня и прозвали Кочевником.
— А твое настоящее имя?
— Я его забыл.
— Не может быть.
— Как скажете. Тем не менее я не могу его вспомнить.
— Или не хочешь?
— Как скажете.
— Ты мне нравишься. Кочевник.
— Это вовсе не обязательно, сэр.
Встреча с Кочевником была неожиданной и привела Эйдена в замешательство. Уже месяц минул с тех пор, как их группа, точнее, то, что от нее осталось, находилась здесь, в Мухобойке. Эйден сомневался, что это официальное название лагеря. Скорее всего в документах лагерь числится под каким-нибудь буквенно-цифровым обозначением. За все время, пока они здесь, им не довелось увидеть близко хотя бы один боевой робот. Лишь однажды, пасмурным и дождливым днем, когда во время очередной тренировки они оказались далеко от лагеря, на лесной поляне, они вдруг услышали отдаленную пальбу, а затем земля дважды содрогнулась, как бывает, когда падает боевой робот. Раздался взрыв, над верхушками отдаленных деревьев поднялось дымное облако и взлетел, кувыркаясь, какой-то длинный предмет, должно быть, ствол от гауссовой пушки.
Вместо обучения вождению настоящих боевых роботов кадетам читали лекции. Кроме того были занятия на тренажерах. После настоящих машин жалкие игрушки вызывали лишь смутное раздражение своей убогой фальшивостью. Все общение между сибами теперь сводилось к разговорам о том, когда же начнется подготовка к завершающим тренировкам и скоро ли им дадут нейрошлемы.
Распорядок дня кадетов был теперь очень жестким. Даже на сон времени почти не оставалось. Джоанна частенько срывала их с коек и устраивала ночные марш-броски по труднопроходимой заболоченной местности. По ее словам, кадеты никогда еще так не нуждались в хорошенькой физической нагрузке, как сейчас, когда им приходится целыми днями отсиживать себе зады на лекциях. День ото дня «разминки» становились все тяжелее. Сон для кадетов стал теперь роскошью. Джоанна позволяла им отдыхать, лишь когда, они буквально валились с ног, засыпая на ходу.
Джоанна теперь расхаживала с кнутом «Медуза»: устройством, похожим на бич, которым в свое время она чуть было не отправила Эйдена на тот свет в Круге Равных. Щелкала и размахивала она им по малейшему поводу. Однако этим все и ограничивалось. Здесь, в Мухобойке, действовали иные правила, и Джоанне приходилось сдерживать свой темперамент. В противном случае ей бы пришлось предстать перед Военным Советом и понести суровое наказание. Впрочем, и одного вида «Медузы» было достаточно. Любой из сибов инстинктивно напрягался, видя, как Джоанна поднимает кнут.
Группа к этому времени окончательно развалилась. Каждый теперь был сам по себе. Между собой сибы практически не общались и заговаривали друг с другом лишь тогда, когда в этом возникала необходимость — во время занятий или на тренировках. Но и в этом случае общение сводилось к отрывочным кратким репликам.
Именно из-за этого недостатка общения Эйден так обрадовался прикомандированному к нему Кочевнику. Впрочем, Кочевник словоохотливостью не отличался. Чаще всего он отделывался невнятным бурчанием или же в лучшем случае выдавливал из себя отдельные фразы. Создавалось впечатление, что этот человек патологически скуп на слова.
— Кочевник? Невнятное мычание.
— Нас скоро посадят на машины? Ты ведь поэтому здесь?
— Может быть.
— Наверное, скоро. Иначе зачем нужен техник, если… если ему нечем заняться, а? Пожатие плеч. Мычание.
— Ты не знаешь, когда нам дадут машины?
— Мммм.
Впрочем, предположения Эйдена подтвердились. Тот факт, что к каждому из кадетов был прикомандирован собственный техник, и в самом деле означал скорое знакомство с настоящей боевой техникой. Однажды Сокольничий Джоанна, по своему обыкновению ничего заранее не сказав, привела их к большому зданию по другую сторону леса. Вход в здание был, казалось бы, самый обычный, однако, оказавшись внутри, кадеты обнаружили, что стоят на металлическом мостике, проложенном почти под самым потолком. Сперва Эйдену показалось, что он оказался в громадной пещере. Это был гигантский цех, почти полностью расположенный под землей. Горячий воздух здесь пах металлом. Эйден подошел к краю мостика и, ухватившись за поручни, посмотрел вниз. Там кипела работа. Повсюду виднелись самые разные машины, суетились люди. Прямо под ногами Эйден увидел не один, а три громадных боевых робота. Чудовищные машины стояли вертикально, выпрямившись во весь свой гигантский рост. Всего лишь пара метров отделяла их «головы» от мостика, на котором сгрудились сибы. Техники облепили роботов, как муравьи. Эйден сразу же узнал, что за машины перед ним. Это были тяжелые боевые роботы класса «Разрушитель». Понадобилось еще некоторое время, пока он не разглядел, что наряду с этими гигантами в цехе находились и роботы поменьше. Эйден перешел на противоположную сторону мостика. Отсюда вид был еще более захватывающим. Перед ним во всей своей грозной красе стоял «Разрушитель-А». Эйден смотрел на него, не в силах оторвать глаз. Па левом «плече» робота была размещена установка РДД-15, предназначенная для запуска ракет дальнего действия. Эйдену установка напоминала многоглавое чудовище, примостившееся на плече у великана и уставившееся немигающими глазами прямо на Эйдена. В правой руке великан, казалось, держал наготове ПИИ — протонно-ионный излучатель, а в левой — ЛБ10-Х — автоматическое скорострельное орудие, отличающееся убийственной точностью и кучностью стрельбы. Эйден вспомнил, что офицеры-наставники многократно упоминали об этих видах оружия, каждый раз хваля эффективность и легкость в управлении как ПИИ, так и ЛБ. А про «Разрушители» Дерворт сказал, помнится, так: «На этом роботе вы можете отправляться громить хоть ад — теплозащита выдержит. Если, конечно, у вас хватит мозгов не перегреть машину».
— Впечатляюще! — сказал Эйден Кочевнику, который с безучастным видом стоял рядом. — А ты как считаешь. Кочевник?
— Хорошая машина.
— И это все, что ты можешь сказать?! Кочевник и бровью не повел.
— Говорю, что вижу. Всегда.
Своей манерой выражаться и ужасным жаргоном Кочевник порой приводил Эйдена в отчаяние. Создавалось впечатление, что техник специально стремится разозлить кадета. Но Эйдена было не так-то просто вывести из себя. Особенно Кочевнику. Кочевник Эйдену определенно нравился. Это поначалу удивляло его самого, ведь Кочевник — первый человек из другой касты, к которому он стал испытывать симпатию.
Возглавляемые Джоанной кадеты спустились вниз и подошли к большому подъемнику возле « Разрушителя».
— Мы называем эту штуку люлькой, — сказала Джоанна. — С ее помощью поднимаются в тяжелый боевой робот. Кроме того, у самого робота тоже есть свой автономный подъемник. Он называется полевой люлькой и используется в бою.
Затем Джоанна показала им, как производится ремонт и наладка грозных машин. Эйден мало что запомнил из ее слов, настолько он был заворожен всем происходящим вокруг. Стоя у «ног» «Разрушителя» и задрав кверху голову, он мог видеть, как машина слегка покачивается под тяжестью облепивших ее техников. Они были повсюду, на «плечах», на корпусе; они ныряли в люк, скрываясь в чреве робота, выбирались оттуда, что-то брали и снова исчезали внутри. Техи стояли, сидели, перебрасывали друг другу инструменты, обменивались непонятными репликами. Некоторые даже ели, задумчиво глядя на какой-нибудь разобранный узел. Во многих местах производилась сварка, озарявшая все вокруг голубым сиянием. Горячий воздух был насыщен запахами смазки и раскаленного металла, отчего во рту стоял горьковатый привкус. Шум был такой, что временами Джоанне приходилось кричать.
Судя по зачарованному взгляду Марты, по тому, как она нервно то сжимала, то разжимала кулаки, Эйден догадался, что у нее на уме: ей не терпелось оказаться на мостике одного из этих чудовищ. Ему, Эйдену, тоже. Одно дело легкий учебный боевой робот, другое — грозная боевая машина вроде «Разрушителя».
Экскурсия уже подходила к концу, когда Джоанна ответила на вопрос, который у всех вертелся на языке:
— В ближайшее время каждый из вас пройдет индивидуальную подгонку полнооперационного нейрошлема. После этого начнется завершающая стадия обучения. Вы прослушаете курс по вождению тяжелого боевого робота. После этого вам прочтут курс, который должен подготовить вас к вхождению в боевое подразделение, в звено. Затем вам будет дана неделя на знакомство с боевыми роботами, на которых вы будете показывать себя на Аттестации, птенчики. В конце недели вы вместе с другими кадетами пройдете Аттестацию. Если вам повезет, станете воинами, если нет — отправитесь в другую касту. Но что бы ни случилось, ваши заслуги и то, что вы дошли до самой Аттестации, будут учтены.
Судя по выражению лиц товарищей, Эйден понял: ни у кого из них не было желания отправляться в другую касту. У него же учащенно билось сердце: наконец-то!
XIV
Поначалу нейрошлем показался Эйдену очень тяжелым. Приходилось непрерывно напрягать шею. Кроме того, шлем неловко сидел на голове. В одних местах давило, в других чесалось. Эйден чувствовал, как он начинает потеть. Мелькнула мысль: а если шлем закоротит? Так ведь и мозги задымиться могут!
Во встроенных наушниках раздался голос Сокольничего Александра, инструктора, руководящего подгонкой нейрошлема. У него был ровный, спокойный голос, начисто лишенный резко приказных интонаций, свойственных всем остальным офицерам. Он еще раз вкратце перечислил возможности, предоставляемые нейрошлемом. Впрочем, Эйден и так все это знал. Только что кадетам прочитали спецкурс, накрепко вбив им в головы все необходимые сведения.
Эйден оглянулся на Кочевника. Техник сидел, лениво развалясь, в соседнем кресле. Эйден знал: технику полагается присутствовать при подгонке, чтобы в случае надобности быстро обесточить шлем. Необходимость в этом может возникнуть в случае, если кадет вдруг запаникует либо обнаружится какая-нибудь неисправность в самом нейрошлеме. Впрочем, поза Кочевника давала понять, что вероятность подобных осложнений мала. Это придало Эйдену уверенности.
— Кадет Эйден, — сказал Александр, — сейчас ваш нейрошлем будет активирован. Первые ощущения могут быть довольно неприятными, но — надеюсь, вы это знаете — в скором будущем они притупятся, если вы постоянно будете пользоваться нейрошлемом. Итак, вы готовы?
— Да, сэр. Готов.
Одним из плюсов этого этапа обучения, несомненно, являлось уменьшение ограничений при обращении к старшим офицерам. А говоря проще — кадетам дозволялось задавать вопросы своим инструкторам и отвечать им без особого разрешения. Правда, Эйден подозревал, что это обусловлено лишь необходимостью поддерживать непрерывную связь между кадетом и инструктором, и ничем более. Однако после жестких ограничений начальных этапов учебы сама возможность обратиться к офицеру укрепляла веру кадетов в себя, ибо предполагала, что его слова стоят того, чтобы их хотя бы выслушали…
— Нейрошлем… АКТИВИРОВАН.
Первым ощущением был оглушительный, почти непереносимый шум, внезапно обрушившийся со всех сторон. И одновременно — невыносимая боль в голове. Казалось, будто к вискам приложили два электрода и сквозь мозг пропускают ток. В глазах Эйдена помутилось, и он едва не потерял сознание.
— Ну, ну, кадет, — раздался спокойный голос Александра. — В первый раз всегда так. Полнейшая дезориентация. Поэтому-то мы и проверяем шлем здесь, в специальном помещении. Представляешь, что могло случиться, если бы это происходило на мостике? Ты потерял бы управление, и твой робот плюхнулся бы в грязь.
В наушниках послышался ужасный треск статических разрядов.
«Это Александр подстраивает электронику», — догадался Эйден и почувствовал, как сердце уходит в пятки. Вплоть до этого момента все казалось таким простым. Зачем нужен этот шлем? Впечатление такое, будто он специально создан с целью максимально усложнить управление боевым роботом. У Эйдена было непреодолимое желание сорвать эту штуковину, отшвырнуть ее подальше и заявить, что он поведет машину без этого корректора биотоков.
— Похоже, придется кое-что подрегулировать, — заявил Александр.
«Замечательно, — подумал Эйден, — может, имеет смысл заодно подрегулировать и мои мозги?»
— Закрой глаза, — скомандовал тем временем Александр, — и представь себе симпатичную планету, плывущую по своей орбите вокруг далекого-далекого солнца. Мысленно приблизься к этой планете и попробуй разглядеть на ней очертания материков в просветах в облачном слое… Попробуй их увидеть… Оранжевые реки и желтые горы… Так, а теперь постепенно приближайся к планете… Ты начинаешь различать все более мелкие детали… Вот поселок… синекожие жители заняты своими повседневными делами… Поселок, дома всех цветов радуги… Пурпурная дорога…
Александр продолжал говорить непривычно мягким, точно воркующим голосом. И странно. Эйден вдруг обнаружил, что и в самом деле видит поселок, и синекожих жителей, и прочее. Ему показалось, что он чувствует морской бриз, ласкающий его лицо. Должно быть, это нейрошлем так действует на его мозг…
— Отлично, — вдруг сказал Александр нормальным голосом. — Теперь сосредоточься снова на нейрошлеме. Как болевые ощущения, кадет?
— Теперь нормально.
— Знаешь, давай-ка не показывай, какой ты лихой. Лихость тебе понадобится, когда поведешь машину в бой. А сейчас важно сделать, чтобы эта штука не причиняла тебе неудобств, понял? Если что-то не так, скажи. Я ведь знаю, что нейрошлем еще не совсем отрегулирован. Ну так как? Есть болевые ощущения?
— В общем-то да. Но теперь меньше, чем поначалу. И шум…
— Про шум я знаю, не волнуйся. С шумом придется смириться. Правда, мы можем его значительно уменьшить, так что ты со временем перестанешь его замечать. Некоторые считают, что со временем водитель от него глохнет. Так я тебе вот что скажу: мне редко доводилось встречать глуховатых водителей. Техники куда чаще теряют слух от шума.
Во встроенных наушниках раздался голос Сокольничего Александра, инструктора, руководящего подгонкой нейрошлема. У него был ровный, спокойный голос, начисто лишенный резко приказных интонаций, свойственных всем остальным офицерам. Он еще раз вкратце перечислил возможности, предоставляемые нейрошлемом. Впрочем, Эйден и так все это знал. Только что кадетам прочитали спецкурс, накрепко вбив им в головы все необходимые сведения.
Эйден оглянулся на Кочевника. Техник сидел, лениво развалясь, в соседнем кресле. Эйден знал: технику полагается присутствовать при подгонке, чтобы в случае надобности быстро обесточить шлем. Необходимость в этом может возникнуть в случае, если кадет вдруг запаникует либо обнаружится какая-нибудь неисправность в самом нейрошлеме. Впрочем, поза Кочевника давала понять, что вероятность подобных осложнений мала. Это придало Эйдену уверенности.
— Кадет Эйден, — сказал Александр, — сейчас ваш нейрошлем будет активирован. Первые ощущения могут быть довольно неприятными, но — надеюсь, вы это знаете — в скором будущем они притупятся, если вы постоянно будете пользоваться нейрошлемом. Итак, вы готовы?
— Да, сэр. Готов.
Одним из плюсов этого этапа обучения, несомненно, являлось уменьшение ограничений при обращении к старшим офицерам. А говоря проще — кадетам дозволялось задавать вопросы своим инструкторам и отвечать им без особого разрешения. Правда, Эйден подозревал, что это обусловлено лишь необходимостью поддерживать непрерывную связь между кадетом и инструктором, и ничем более. Однако после жестких ограничений начальных этапов учебы сама возможность обратиться к офицеру укрепляла веру кадетов в себя, ибо предполагала, что его слова стоят того, чтобы их хотя бы выслушали…
— Нейрошлем… АКТИВИРОВАН.
Первым ощущением был оглушительный, почти непереносимый шум, внезапно обрушившийся со всех сторон. И одновременно — невыносимая боль в голове. Казалось, будто к вискам приложили два электрода и сквозь мозг пропускают ток. В глазах Эйдена помутилось, и он едва не потерял сознание.
— Ну, ну, кадет, — раздался спокойный голос Александра. — В первый раз всегда так. Полнейшая дезориентация. Поэтому-то мы и проверяем шлем здесь, в специальном помещении. Представляешь, что могло случиться, если бы это происходило на мостике? Ты потерял бы управление, и твой робот плюхнулся бы в грязь.
В наушниках послышался ужасный треск статических разрядов.
«Это Александр подстраивает электронику», — догадался Эйден и почувствовал, как сердце уходит в пятки. Вплоть до этого момента все казалось таким простым. Зачем нужен этот шлем? Впечатление такое, будто он специально создан с целью максимально усложнить управление боевым роботом. У Эйдена было непреодолимое желание сорвать эту штуковину, отшвырнуть ее подальше и заявить, что он поведет машину без этого корректора биотоков.
— Похоже, придется кое-что подрегулировать, — заявил Александр.
«Замечательно, — подумал Эйден, — может, имеет смысл заодно подрегулировать и мои мозги?»
— Закрой глаза, — скомандовал тем временем Александр, — и представь себе симпатичную планету, плывущую по своей орбите вокруг далекого-далекого солнца. Мысленно приблизься к этой планете и попробуй разглядеть на ней очертания материков в просветах в облачном слое… Попробуй их увидеть… Оранжевые реки и желтые горы… Так, а теперь постепенно приближайся к планете… Ты начинаешь различать все более мелкие детали… Вот поселок… синекожие жители заняты своими повседневными делами… Поселок, дома всех цветов радуги… Пурпурная дорога…
Александр продолжал говорить непривычно мягким, точно воркующим голосом. И странно. Эйден вдруг обнаружил, что и в самом деле видит поселок, и синекожих жителей, и прочее. Ему показалось, что он чувствует морской бриз, ласкающий его лицо. Должно быть, это нейрошлем так действует на его мозг…
— Отлично, — вдруг сказал Александр нормальным голосом. — Теперь сосредоточься снова на нейрошлеме. Как болевые ощущения, кадет?
— Теперь нормально.
— Знаешь, давай-ка не показывай, какой ты лихой. Лихость тебе понадобится, когда поведешь машину в бой. А сейчас важно сделать, чтобы эта штука не причиняла тебе неудобств, понял? Если что-то не так, скажи. Я ведь знаю, что нейрошлем еще не совсем отрегулирован. Ну так как? Есть болевые ощущения?
— В общем-то да. Но теперь меньше, чем поначалу. И шум…
— Про шум я знаю, не волнуйся. С шумом придется смириться. Правда, мы можем его значительно уменьшить, так что ты со временем перестанешь его замечать. Некоторые считают, что со временем водитель от него глохнет. Так я тебе вот что скажу: мне редко доводилось встречать глуховатых водителей. Техники куда чаще теряют слух от шума.