Страница:
В следующей деревне я попробовала еще раз войти в дом, стучала, но никто не ответил, только лаяли собаки. Я считала деревья у дороги и тыкалась от одного дерева к следующему. Некоторые женщины пробовали сесть на свои сани отдохнуть, но холод затягивал их, а те, кто просто остался там, возможно, замерзли до смерти с детьми. Я видела многих, сидевших прислонясь к деревьям; иногда взрослые дети стояли около них, плача. Любовь матери сильна, но в этом случае мы были слабыми существами.
Габи кричала в течение нескольких часов, но что я могла сделать? Я прошла еще несколько деревень. Мы стучали, стучали и кричали. Лишь редких счастливиц приняли. Многие из женщин настолько обезумели, что разбивали окна снежками. Все же это не помогало нам. Люди, которые были настолько жестоки, получат свое наказание. Затем я попробовала дать Габи грудь. Но она не брала ее. И молоко в бутылке походило на лед, хотя я держала его в одеяле у моего тела. Я держалась спокойно в своем страдании, иногда готова была лечь и умереть, но затем подумала о Рудольфе и о вас обоих. Моя рука перестала сжиматься. Я видела мертвых детей. Некоторые из женщин даже оставили живых детей, спасая себя. Все мы шли, шатаясь, вперед. Ветер был ледяным, и я больше не чувствовала своих ног.
Я добралась до какой-то большой фермы, наконец-то здесь нашлись люди, которые имели сердце, они открыли все комнаты, и многие из нас смогли немного отогреться и согреть молоко для детей. Но когда я развернула Габи, радуясь, что теперь смогу накормить ее, она лежала очень тихо, и женщина рядом со мной сказала: «Да ведь она уже мертвая».
Я не знаю, что еще написать, мама. Я не хотела оставлять Габи. Я пошла с ней. Человек совершает сумасшедшие поступки при таких обстоятельствах. Затем силы покинули мою руку. Я попробовала нести в другой руке, но силы покинули и ее. Именно так это случилось.
Наконец, я поймала автомобиль с солдатами, которые почувствовали жалость ко мне. Некоторые из женщин должны были пройти весь этот путь.
Пожалуйста, не сердитесь на меня, мама, из-за Габи. Только подумайте, прошли бы Вы этот путь по снегу? Возможно, Вы поймете, и, возможно, Рудольф поймет также, если он когда-либо выйдет из Бреслау и я увижу его снова».
С 24 января русская артиллерия стояла менее чем в 30 километрах к востоку от Бреслау. Колонны несчастных русских военнопленных и еще более несчастных обитателей концентрационного лагеря, которые работали в Бреслау, шли на запад. Они прошли почти незамеченными через наводнение страха, которое охватило город. Но на мгновение, возможно, их появление сняло завесу, которая скрывала их страдание от большинства немцев, а солдаты или гражданские лица увидели злые корни этой войны.
16 февраля кольцо вокруг Бреслау сомкнулось. В то же самое время тяжелая промышленность Силезии попала в руки русских.
63-я советская армия из группы армий Конева привела в Силезию множество бывших немецких солдат, которые были приданы большинству русских частей. Это были мужчины, взятые в плен и позже присоединившиеся к Национальному комитету за свободную Германию, организованному бывшим коммунистическим представителем Вильгельмом Пиком и некоторыми из захваченных немецких генералов. Возможно, они присоединились из-за разочарования в Гитлере, возможно, чтобы избежать ужасных условий в российских лагерях для военнопленных.
Некоторые из этих мужчин прошли подготовку в антифашистских школах. Затем они были приданы русским наступающим частям, чтобы служить пропагандистами перед немецкими войсками. Их называли «фронтовыми представителями».
Одним из них был представитель Зан. После своего спасения он написал следующее донесение о событиях в Верхней Силезии:
«После того как мы вошли в Верхнюю Силезию, в Бойтен и другие города, я впервые увидел воззвания советских военных комендантов:
«Все граждане мужского пола в возрасте между 17 и 60 годами сообщают о себе в полицию в течение 48 часов, чтобы отбывать трудовую повинность позади линии фронта. Они берут с собой две смены нижнего белья, одно одеяло, соломенный тюфяк, если возможно, удостоверение личности и пищу на 10—15 дней. Отказавшиеся выполнять этот приказ будут иметь дело с военными трибуналами.
Военный комендант (подпись)».
В других секторах немецкие гражданские жители были эвакуированы или обратились в бегство, но в Верхней Силезии осталось почти все население. Мужчины, которые не сообщили о себе, были окружены солдатами с винтовками. Так как русские солдаты, которые собрали их вместе, меньше интересовались бумагами, чем количеством, они часто не взирали на возрастные пределы. Они взяли всех мужчин, мальчиков десяти лет и мужчин семидесяти лет. Регистрация состояла из быстрой переклички. Страстные протесты некоторых немцев, утверждающих, что они были коммунистами, просто игнорировались.
Я спросил советского офицера, что ожидает этих мужчин. Он сказал мне, что они будут удалять противотанковые завалы и дорожные блоки и хоронить мертвых.
Позже я узнал, что облава на мужское гражданское население была частью общего плана по удалению всех здоровых немцев во внутренние области России для принудительных работ.
Был поразительный контраст между этим хорошо спланированным действием, осуществленным согласно ясным директивам, и, по-видимому, неорганизованными, дикими аппетитами офицеров и солдат Красной армии к собственности оставшихся немцев. Казалось, что сам дьявол вошел в Силезию. «Монгольское варварство азиатских равнин» было явлено не в пропагандистской фразе, а во плоти. С января по апрель там бушевал, по-видимому, незапланированный режим грабежа, насилия и убийства. Каждый немец был жертвой, вся немецкая собственность – добычей. Казалось, что русские забыли составить планы для этой фазы войны, что было огромным упущением. Командиры Красной армии и советские военные коменданты оказались без каких-либо директив для восстановления нормальной жизни. И немцы были беспомощны.
Таким образом, немецкое население было оставлено в руках миллионной армии, которая прошла по трупам и через разрушенные города от Сталинграда до Польши, через половину Европы. Но более всего поражает то, что систематическая, неустанная пропаганда внедрила в головы этих миллионов безжалостную ненависть к немцам. Невозможно переоценить воздействие такой пропаганды на калмыков, татар, кавказцев, сибиряков, большинство из которых были простыми людьми. Среди опасностей и бедности их существования у себя дома они привыкли ценить жизнь более низко, чем представители западных наций, и затем были отданы пропаганде, которая в течение трех лет твердила с возраставшей назойливостью: «Немцы – фашисты. Фашисты – дикие звери. Они должны быть убиты!» В течение трех лет советское радио барабанило монотонно: «Убейте немецких фашистских захватчиков!» В течение трех лет кричали заголовки каждой газеты и каждого периодического издания: «Убейте немецких фашистских захватчиков!»
Даже самые дисциплинированные войска в мире не могли бы не поддаться воздействию. И три года такой пропаганды не могли быть отменены за несколько дней.
Но то, что воздействие этой пропаганды использовалось для выполнения предвзятого плана, останется одним из самых серьезных обвинений против Советского Союза. События на правом берегу Одера не были только многими несвязанными действиями ярости и мести; они были хорошо спланированной операцией с целью вытеснить немцев и похитить их собственность.
Красная армия преднамеренно воздерживалась от организации административной структуры. Было решено, что этот сектор будет отделен от Германии навсегда и захвачен просоветской Польшей. Было решено, что Польша должна иметь землю – но как можно меньше собственности на ней. Соответственно, склады для хранения добычи были установлены в каждом городе и деревне Силезии. В конце апреля, когда проходил через некоторые деревни рядом с Глогау, я нашел, что даже перекрытия, двери, дверные коробки, окна, слесарный инструмент и электрические провода были удалены из зданий. Весь этот материал был аккуратно сложен, готов к транспортировке в Россию. Электрическое и телефонное оборудование, между прочим, часто загружалось лопатами – таким простым был подход к делу.
При этих обстоятельствах понятно, что большинство советских военных комендантов мало волновало поведение их войск.
Как только главная линия фронта вышла за пределы общины и было установлено военное правительство, гражданским жителям, которые остались или теперь возвращались назад, было приказано покинуть свои дома. Они не должны были брать с собой собственность. Мужчины были выделены, как я уже описал. Женщины, дети, больные, калеки и пожилые люди были согнаны в одно или два здания. Исключения были сделаны только там, где имелся домашний скот, за которым следовало присматривать. Немного позже рогатый скот и лошади, которые не были убиты на месте для использования Красной армией или грабителями, были угнаны специальными отделениями. Огромные стада пересекали Польшу, идя в Россию, многие животные погибли в пути.
Но независимо от того, что было сделано с материальным богатством страны, обработка тел и умов гражданских жителей оказалась в тысячу раз хуже. Денацификация была радикальной. Как только мужчины были окружены, появились русские политработники и стали спрашивать о фашистах. Если при этом выяснялось, что человек или являлся, или обвинялся в том, что был простым помощником нацистской Организации благосостояния, его расстреливали. Позже следовало дальнейшее просеивание в подвалах или в лагерях с любым видом насилия.
Тем временем, ожидая прибытия польских властей, которые задерживались, женщины и дети, независимо от их состояния, были отобраны для самой тяжелой работы: удаления мин, просеивания щебня, рытья могил и похорон. Но безусловно, худшей вещью для женщин и девочек было постоянное изнасилование. То, что случалось, граничит с безумием, и если кто-то заговорит об этом, то его заподозрят в выдумывании ужасов. В Шидлове, к юго-западу от Оппельна, я однажды видел, что приблизительно двадцать красноармейцев стояли в очереди перед трупом женщины в возрасте за шестьдесят лет, которая была изнасилована до смерти. Они кричали, смеялись и ждали удовлетворения. Это было самое ужасное зрелище, которое я когда-либо видел.
Происшествия подобного рода вскоре приняли столь массовый характер, что заставили содрогнуться многих советских офицеров. Более интеллектуальные и беспристрастные из них, возможно, поняли, что такое поведение опустошало их победу, что такие преступления будут всегда стоять на пути понимания с немцами.
Никто не мог сказать, сколько миллионов людей с середины января сбежали из своих домов в районе Варты, «генерал-губернаторстве» и Силезии. Даже приблизительные оценки были невозможны. Можно было только предположить возможности этого перемещения наций, смотря на дороги и поезда, деревни и города в Саксонии, Судетских горах и Богемско-моравском протекторате. Здесь искали убежище караван за караваном людей, шедших через холод и снег, через мороз и оттепель и новый мороз. И затем, 13 и 14 февраля, крупномасштабный британский и американский воздушный налет поразил это перемещение. Он точно поразил то место, где массы людей думали, что будут, наконец, в безопасности: город Дрезден, столицу Саксонии.
Мутчман, окружной руководитель Саксонии, отдал приказ, что поезда и колонны беженцев с востока должны были двигаться в обход столицы. Несмотря на этот приказ, железнодорожная станция в Дрездене была забита поездами с беженцами ночью с 13 на 14 февраля. Колонны стояли на улицах и на лугах, у Эльбы.
Число беженцев в пределах города нельзя было оценить с какой-либо точностью. Но население Дрездена насчитывало семьсот тысяч человек. Город не имел противовоздушной обороны, потому что Гитлер приказал всем зенитным частям уйти к Одеру.
Первая волна тяжелых британских бомбардировщиков приблизилась между девятью и десятью часами ночи со стороны Голландии. Между 22.09 и 22.35 они сбросили приблизительно три тысячи высоковзрывчатых бомб и четыреста тысяч боевых зажигательных средств на полностью неподготовленный город. Бомбежка была хорошо спланирована. Бесчисленные зажигательные бомбы поджигали большие сектора города, особенно в старых кварталах. Жестокий красновато-желтый отблеск сиял на улетавших самолетах.
Целые городки были уничтожены. Горящих зданий и руин так много, что с огнем не могли справиться ни пожарные, ни чрезвычайные команды. Спасательные команды были посланы из Берлина, Лейпцига и Галле. Преодолев обледенелые шоссе, они достигли города и вошли в него, как только смогли. Команды состояли из мужчин, закаленных в огне сотен пожаров, видевших тысячи мертвых и раненых с 1943 г. Но то, что предстало их взорам теперь, заставило их содрогнуться.
Все же это было только началом. Вскоре после полуночи сообщили о новых формированиях самолетов, приближающихся с нескольких направлений.
В 1.22 14 февраля следующая волна самолетов появилась над городом и сбросила приблизительно пять тысяч высоковзрывчатых веществ и двести тысяч зажигательных средств. Эта вторая волна, ориентируясь по пламени горящих областей, должна была сбросить свой груз в темные пятна, чтобы закончить разрушение. Бомбы упали в толпы, которые выбежали из уже пылающих частей города. Разрушающиеся здания, особенно по оси восток – запад, которая когда-то проходила через весь город, перекрывали улицы и отрезали пути к спасению. Десятки тысяч людей сгорели заживо или задохнулись. Огненная буря породила всасывание настолько мощное, что в некоторых местах оно втянуло взрослых людей в огонь.
Третий авиарейд около полудня 14 февраля завершил результаты предыдущих налетов. Две тысячи высоко-взрывчатых веществ и пятьдесят тысяч боевых зажигательных средств было сброшено на город, который уже лежал в руинах.
Точное число жертв никогда не было определено. Большие части прежнего города оставались недоступными в течение долгого времени.
В подвалах трупы находились в таком состоянии, что было невозможно отделить их. Не было никакого выбора, кроме как полностью разрушить их огнеметами. В резервуарах с водой на улицах, установленных для защиты от распространения огня, плавали тела тех, кто бросился в воду, когда их одежда была в огне, и утонул. Луга Эльбы были усеяны трупами беженцев, которые погибли под пулеметами низколетящих самолетов-истребителей союзников.
Большая часть трупов в городе были голыми. Огненная буря сорвала их одежду. Они были красными и раздувшимися от высокой температуры. Железнодорожная станция была опустошена. В ее цокольном этаже оказалось две тысячи мертвых. Они задохнулись и теперь плавали в воде, которая вытекла от сломанной магистрали и затопила станцию. На кладбищах вокруг города были использованы экскаваторы, чтобы рыть могилы, в которых были погребены восемнадцать тысяч мертвых. Шесть тысяч других, от некоторых из них остались только части, были кремированы на решетке, которая была построена в выгороженной специально для этого части в центре города. Скоро подсчет велся только по числу найденных голов. Шестьдесят пять процентов из тех, кто был найден, нельзя было идентифицировать.
К 1 апреля двадцать девять тысяч жертв были убраны. Но еще десять – пятнадцать тысяч, как оценивали, все еще оставались под щебнем.
Сообщения и слухи о событиях в Дрездене бросают темную тень на поведение союзников. Союзнические военно-воздушные силы напали на одну область. Это означало только одно: целеустремленное истребление. И еще сильнее вселяло в немцев ту дикую надежду на обещанное фантастическое чудо, которое принесет победу и спасение, несмотря ни на что, если только очень ждать его.
В Нижней Силезии Конев продолжал наступление. Его войска захватывали один город за другим. Позади русских линий фронта цитадели Глогау и Бреслау начали смертельную борьбу. Несмотря на все обещания, им так и не пришли на помощь.
1 февраля генерал Шёрнер отозвал командующего цитаделью Бреслау и послал генерала фон Альфена вместо него.
Фон Альфен принял участие в отступлении с фронта на Висле. Он видел сражение с русскими бронетанковыми войсками, имел вполне достаточные возможности изучить русскую тактику и в сражении и в захвате. Он показал себя достойным во многих трудных ситуациях. Шёрнер взял его как человека, который защитит Бреслау без отступления.
В докладе о своих действиях в Бреслау фон Альфен написал: «Для защиты Бреслау мы имели некоторое число ужасно организованных батальонов и батарей и приблизительно пятнадцать тысяч плохо вооруженных войск народной армии. Гражданское население все еще насчитывало двести пятьдесят тысяч. Ситуация с поставками изменилась. Пищи было вполне достаточно, потому что Силезия служила национальным складом. Но оружия и боеприпасов оказалось совершенно недостаточно. Транспортировка была в полном беспорядке. Грузовые сортировочные станции заполнены оставленными поездами. Грузовики двигались беспорядочно. Угля было достаточно до конца марта. Однако не было никаких фортификационных укреплений, кроме нескольких маленьких пехотных укреплений, относящихся к 1914 г.».
В то же время среди немецких активов в конце февраля было желание войск и гражданского населения удержать Бреслау. В то время, когда окружение стало полным, была дана официальная информация в Бреслау о том, что ситуация на Западном фронте стала намного более устойчивой, что надвигалась передача значительных сил с запада в Силезию и Померанию и что готовилось начало решающего контрнаступления, чтобы взять русских в широкий двойной охват и уничтожить их посредством нового оружия. Люди в Бреслау в то время не могли видеть, что эти коммюнике не соответствовали действительности.
Немедленно после окружения Бреслау Шёрнер обещал организовать по воздушному пути адекватную поставку боеприпасов. Владение аэропортом в пригороде Гандау и его содержание, таким образом, стало критическим для защиты города. Строительство дополнительной посадочной полосы было начато на так называемом Фризском Лугу, но еще не было закончено.
Русский фронт так близко подошел к аэропорту Гандау, что любое приземление там в течение дня было невозможно. Погода и возросшая сила русских зенитных батарей скоро сделали приземление грузовых воздушных судов трудным и сомнительным даже ночью. Кроме того, было недостаточно грузовых воздушных судов и должны были выручить самолеты-истребители. Но самолеты-истребители из-за высоких скоростей приземления и старта не могли использовать аэропорт и должны были сбрасывать свой груз на парашютах. Сбор боеприпасов, сброшенных на парашютах, занимал время. Часть сброшенного попадала в реку Одер или даже на вражескую территорию. Поставки боеприпасов были скудными.
Враг напал без задержки. Горячие бои происходили в южной части города. Об упорстве защитников говорит то, что русским потребовались десять дней – с 20 февраля до 1 марта, чтобы проложить путь в город глубиной два с половиной километра. Уличные бои были сильными и упорными. Русские сначала поджигали угловое здание квартала боевыми зажигательными средствами всех видов. Когда огонь вытеснял защитников, их ударные войска, несущие оборудование, гасящее огонь, овладевали угловыми зданиями. Таким образом они продвигались вперед шаг за шагом. Приходилось тоже поджигать здания, чтобы они не достались врагу. В одной области, где оборона была достаточно крепка, сожгли дотла все важные здания. Эта мера оказалась особенно обременительна для населения. Но это не имеет никакого отношения к тому, что окружной руководитель Ханке позже назвал «пустыми пространствами».
Как только враг вошел в южную часть города, магистраль коллектора более 1,8 метра высотой следовало заблокировать.
К концу февраля обстрелы и воздушные бомбежки городских секторов, не расположенных непосредственно в зоне сражения, увеличивались день ото дня. Нехватка боеприпасов сделала нецелесообразной стрельбу по самолетам.
В конце февраля русские преуспели в пропаганде и начались серьезные беспорядки среди гражданского населения. Сразу после утренних последних известий немецкого имперского радио и на той же длине волны поступило следующее специальное сообщение для Бреслау: «Люди Бреслау! Час освобождения пришел. Две проверенные в бою танковые дивизии прорвались через русское окружение на юге города. Торопитесь на юг, встречайте ваших освободителей!» Этому сообщению поверили даже многие чиновники. Только в последний момент удалось предотвратить массовое перемещение на юг, в военное заграждение русских.
В начале марта северный сектор русских войск, никак не заявлявший о себе до тех пор, перешел в наступление. Хотя эти атаки были отражены, они серьезно подорвали резервы обороны, которая нуждалась в боеприпасах и пополнении. Но Шёрнер посылал приказы вместо боеприпасов. Один из его последних приказов звучал так: «Число уклоняющихся принимает тревожные размеры. Соответственно, каждая часть ежедневно должна установить линию, за которую ни один солдат не может пройти без письменного разрешения. Те, кто будут найдены за этой линией без таких разрешений, будут расстреляны на месте старшим по званию». Этот приказ означал организованное убийство. В Бреслау ему не последовали.
Вечером 6 марта генерал Нихофф без объявления прибыл в аэропорт Гандау. Он сообщил фон Альфену о том, что Шёрнер назначил его, Нихоффа, новым командующим цитаделью. Фон Альфен должен был без задержки возвратиться самолетом, чтобы «дать отчет о его обороне в Бреслау».
Темное облако неудачи и позора парило над головой генерала Нихоффа. Он командовал дивизией в 1-й танковой армии в Верхней Силезии. Группа национал-социалистически настроенных офицеров обвинила его в личном недостойном поведении, и, хотя обвинение было полностью необоснованно, Шёрнер принял его сразу и освободил Нихоффа, несмотря на протест штаба корпуса и армии, одним из оскорбительных способов, которые он так любил.
Только настойчивость командующего 1-й танковой армией заставила Шёрнера провести расследование. Оно показало, что не было никакого основания для действий против Нихоффа. И тем не менее Шёрнер с присущей ему мстительностью послал его теперь на пост, который означал верную смерть. Шёрнер оценил тот факт, что Нихофф имел пятерых детей. Обязанности перед большой семьей могут ослабить человека, но они также делают его послушным. Шёрнер уволил Нихоффа с выразительными инструкциями: «За неудачу в Бреслау вы поплатитесь головой. Я ожидаю самого близкого и самого эффективного сотрудничества с окружным руководителем». Шёрнер также дал Нихоффу слово, что осада будет снята, и приказал, чтобы он без задержки передал эти новости населению Бреслау.
Нихофф принял командование. Он поверил обещаниям Шёрнера и довел их до сведения населения. Таким образом, в течение нескольких недель он оказался в положении обманутого обманщика, человека, собственная вера которого рушилась, но он был настолько глубоко связан с машиной Шёрнера – Ханке, что не мог покончить с этим.
За день до прибытия Нихоффа в Бреслау Ханке сообщил Гитлеру, что город, «освобожденный от всего мертвого груза», выстоит до окончательной победы.
В Бреслау тем временем продолжалось строительство нового аэропорта. Участок, который был выбран, лежал посреди жилого сектора. Прокламация от 7 марта, названная «Трудовая обязанность каждого жителя Бреслау», обеспечила необходимые трудовые ресурсы, призывая мальчиков десяти и девочек двенадцати лет и угрожая немедленной расправой любому, кто вздумал бы не повиноваться. Мужчины, женщины и дети, собранные чиновниками, работали вместе на посадочной площадке, разрушая каждое здание и увозя на тачках обломки, пока не расчистили территорию. Они работали под огнем русского полевого оружия и под бомбежками русских самолетов.
Государственные архивы со всеми отчетами и рукописями были взорваны. Даже большая университетская библиотека находилась под угрозой разрушения, пока, в середине марта, не был разработан план превратить ее подвал в чрезвычайный штаб для окружного руководителя Ханке. Избавиться от пятисот пятидесяти тысяч книг оказалось делом проблематичным. Они не могли быть сожжены из-за опасности распространения огня. Они не могли быть свалены в реку Одер из-за опасения, что заторят шлюзы. Наконец, книги были свалены в церкви Святой Анны и в университетском ресторане. Там 11 мая, спустя четыре дня после того, как Бреслау был сдан, они были уничтожены огнем, который все еще бесконтрольно бушевал в городе.
И вот уже вскоре русское оружие ревело без остановки со всех направлений, и русские самолеты вели разведку, низко пролетая над улицами. Ночь за ночью тяжелые бомбардировщики гудели наверху, а по утрам улицы были заполнены испуганными людьми, ищущими новое убежище.
Габи кричала в течение нескольких часов, но что я могла сделать? Я прошла еще несколько деревень. Мы стучали, стучали и кричали. Лишь редких счастливиц приняли. Многие из женщин настолько обезумели, что разбивали окна снежками. Все же это не помогало нам. Люди, которые были настолько жестоки, получат свое наказание. Затем я попробовала дать Габи грудь. Но она не брала ее. И молоко в бутылке походило на лед, хотя я держала его в одеяле у моего тела. Я держалась спокойно в своем страдании, иногда готова была лечь и умереть, но затем подумала о Рудольфе и о вас обоих. Моя рука перестала сжиматься. Я видела мертвых детей. Некоторые из женщин даже оставили живых детей, спасая себя. Все мы шли, шатаясь, вперед. Ветер был ледяным, и я больше не чувствовала своих ног.
Я добралась до какой-то большой фермы, наконец-то здесь нашлись люди, которые имели сердце, они открыли все комнаты, и многие из нас смогли немного отогреться и согреть молоко для детей. Но когда я развернула Габи, радуясь, что теперь смогу накормить ее, она лежала очень тихо, и женщина рядом со мной сказала: «Да ведь она уже мертвая».
Я не знаю, что еще написать, мама. Я не хотела оставлять Габи. Я пошла с ней. Человек совершает сумасшедшие поступки при таких обстоятельствах. Затем силы покинули мою руку. Я попробовала нести в другой руке, но силы покинули и ее. Именно так это случилось.
Наконец, я поймала автомобиль с солдатами, которые почувствовали жалость ко мне. Некоторые из женщин должны были пройти весь этот путь.
Пожалуйста, не сердитесь на меня, мама, из-за Габи. Только подумайте, прошли бы Вы этот путь по снегу? Возможно, Вы поймете, и, возможно, Рудольф поймет также, если он когда-либо выйдет из Бреслау и я увижу его снова».
С 24 января русская артиллерия стояла менее чем в 30 километрах к востоку от Бреслау. Колонны несчастных русских военнопленных и еще более несчастных обитателей концентрационного лагеря, которые работали в Бреслау, шли на запад. Они прошли почти незамеченными через наводнение страха, которое охватило город. Но на мгновение, возможно, их появление сняло завесу, которая скрывала их страдание от большинства немцев, а солдаты или гражданские лица увидели злые корни этой войны.
16 февраля кольцо вокруг Бреслау сомкнулось. В то же самое время тяжелая промышленность Силезии попала в руки русских.
63-я советская армия из группы армий Конева привела в Силезию множество бывших немецких солдат, которые были приданы большинству русских частей. Это были мужчины, взятые в плен и позже присоединившиеся к Национальному комитету за свободную Германию, организованному бывшим коммунистическим представителем Вильгельмом Пиком и некоторыми из захваченных немецких генералов. Возможно, они присоединились из-за разочарования в Гитлере, возможно, чтобы избежать ужасных условий в российских лагерях для военнопленных.
Некоторые из этих мужчин прошли подготовку в антифашистских школах. Затем они были приданы русским наступающим частям, чтобы служить пропагандистами перед немецкими войсками. Их называли «фронтовыми представителями».
Одним из них был представитель Зан. После своего спасения он написал следующее донесение о событиях в Верхней Силезии:
«После того как мы вошли в Верхнюю Силезию, в Бойтен и другие города, я впервые увидел воззвания советских военных комендантов:
«Все граждане мужского пола в возрасте между 17 и 60 годами сообщают о себе в полицию в течение 48 часов, чтобы отбывать трудовую повинность позади линии фронта. Они берут с собой две смены нижнего белья, одно одеяло, соломенный тюфяк, если возможно, удостоверение личности и пищу на 10—15 дней. Отказавшиеся выполнять этот приказ будут иметь дело с военными трибуналами.
Военный комендант (подпись)».
В других секторах немецкие гражданские жители были эвакуированы или обратились в бегство, но в Верхней Силезии осталось почти все население. Мужчины, которые не сообщили о себе, были окружены солдатами с винтовками. Так как русские солдаты, которые собрали их вместе, меньше интересовались бумагами, чем количеством, они часто не взирали на возрастные пределы. Они взяли всех мужчин, мальчиков десяти лет и мужчин семидесяти лет. Регистрация состояла из быстрой переклички. Страстные протесты некоторых немцев, утверждающих, что они были коммунистами, просто игнорировались.
Я спросил советского офицера, что ожидает этих мужчин. Он сказал мне, что они будут удалять противотанковые завалы и дорожные блоки и хоронить мертвых.
Позже я узнал, что облава на мужское гражданское население была частью общего плана по удалению всех здоровых немцев во внутренние области России для принудительных работ.
Был поразительный контраст между этим хорошо спланированным действием, осуществленным согласно ясным директивам, и, по-видимому, неорганизованными, дикими аппетитами офицеров и солдат Красной армии к собственности оставшихся немцев. Казалось, что сам дьявол вошел в Силезию. «Монгольское варварство азиатских равнин» было явлено не в пропагандистской фразе, а во плоти. С января по апрель там бушевал, по-видимому, незапланированный режим грабежа, насилия и убийства. Каждый немец был жертвой, вся немецкая собственность – добычей. Казалось, что русские забыли составить планы для этой фазы войны, что было огромным упущением. Командиры Красной армии и советские военные коменданты оказались без каких-либо директив для восстановления нормальной жизни. И немцы были беспомощны.
Таким образом, немецкое население было оставлено в руках миллионной армии, которая прошла по трупам и через разрушенные города от Сталинграда до Польши, через половину Европы. Но более всего поражает то, что систематическая, неустанная пропаганда внедрила в головы этих миллионов безжалостную ненависть к немцам. Невозможно переоценить воздействие такой пропаганды на калмыков, татар, кавказцев, сибиряков, большинство из которых были простыми людьми. Среди опасностей и бедности их существования у себя дома они привыкли ценить жизнь более низко, чем представители западных наций, и затем были отданы пропаганде, которая в течение трех лет твердила с возраставшей назойливостью: «Немцы – фашисты. Фашисты – дикие звери. Они должны быть убиты!» В течение трех лет советское радио барабанило монотонно: «Убейте немецких фашистских захватчиков!» В течение трех лет кричали заголовки каждой газеты и каждого периодического издания: «Убейте немецких фашистских захватчиков!»
Даже самые дисциплинированные войска в мире не могли бы не поддаться воздействию. И три года такой пропаганды не могли быть отменены за несколько дней.
Но то, что воздействие этой пропаганды использовалось для выполнения предвзятого плана, останется одним из самых серьезных обвинений против Советского Союза. События на правом берегу Одера не были только многими несвязанными действиями ярости и мести; они были хорошо спланированной операцией с целью вытеснить немцев и похитить их собственность.
Красная армия преднамеренно воздерживалась от организации административной структуры. Было решено, что этот сектор будет отделен от Германии навсегда и захвачен просоветской Польшей. Было решено, что Польша должна иметь землю – но как можно меньше собственности на ней. Соответственно, склады для хранения добычи были установлены в каждом городе и деревне Силезии. В конце апреля, когда проходил через некоторые деревни рядом с Глогау, я нашел, что даже перекрытия, двери, дверные коробки, окна, слесарный инструмент и электрические провода были удалены из зданий. Весь этот материал был аккуратно сложен, готов к транспортировке в Россию. Электрическое и телефонное оборудование, между прочим, часто загружалось лопатами – таким простым был подход к делу.
При этих обстоятельствах понятно, что большинство советских военных комендантов мало волновало поведение их войск.
Как только главная линия фронта вышла за пределы общины и было установлено военное правительство, гражданским жителям, которые остались или теперь возвращались назад, было приказано покинуть свои дома. Они не должны были брать с собой собственность. Мужчины были выделены, как я уже описал. Женщины, дети, больные, калеки и пожилые люди были согнаны в одно или два здания. Исключения были сделаны только там, где имелся домашний скот, за которым следовало присматривать. Немного позже рогатый скот и лошади, которые не были убиты на месте для использования Красной армией или грабителями, были угнаны специальными отделениями. Огромные стада пересекали Польшу, идя в Россию, многие животные погибли в пути.
Но независимо от того, что было сделано с материальным богатством страны, обработка тел и умов гражданских жителей оказалась в тысячу раз хуже. Денацификация была радикальной. Как только мужчины были окружены, появились русские политработники и стали спрашивать о фашистах. Если при этом выяснялось, что человек или являлся, или обвинялся в том, что был простым помощником нацистской Организации благосостояния, его расстреливали. Позже следовало дальнейшее просеивание в подвалах или в лагерях с любым видом насилия.
Тем временем, ожидая прибытия польских властей, которые задерживались, женщины и дети, независимо от их состояния, были отобраны для самой тяжелой работы: удаления мин, просеивания щебня, рытья могил и похорон. Но безусловно, худшей вещью для женщин и девочек было постоянное изнасилование. То, что случалось, граничит с безумием, и если кто-то заговорит об этом, то его заподозрят в выдумывании ужасов. В Шидлове, к юго-западу от Оппельна, я однажды видел, что приблизительно двадцать красноармейцев стояли в очереди перед трупом женщины в возрасте за шестьдесят лет, которая была изнасилована до смерти. Они кричали, смеялись и ждали удовлетворения. Это было самое ужасное зрелище, которое я когда-либо видел.
Происшествия подобного рода вскоре приняли столь массовый характер, что заставили содрогнуться многих советских офицеров. Более интеллектуальные и беспристрастные из них, возможно, поняли, что такое поведение опустошало их победу, что такие преступления будут всегда стоять на пути понимания с немцами.
Никто не мог сказать, сколько миллионов людей с середины января сбежали из своих домов в районе Варты, «генерал-губернаторстве» и Силезии. Даже приблизительные оценки были невозможны. Можно было только предположить возможности этого перемещения наций, смотря на дороги и поезда, деревни и города в Саксонии, Судетских горах и Богемско-моравском протекторате. Здесь искали убежище караван за караваном людей, шедших через холод и снег, через мороз и оттепель и новый мороз. И затем, 13 и 14 февраля, крупномасштабный британский и американский воздушный налет поразил это перемещение. Он точно поразил то место, где массы людей думали, что будут, наконец, в безопасности: город Дрезден, столицу Саксонии.
Мутчман, окружной руководитель Саксонии, отдал приказ, что поезда и колонны беженцев с востока должны были двигаться в обход столицы. Несмотря на этот приказ, железнодорожная станция в Дрездене была забита поездами с беженцами ночью с 13 на 14 февраля. Колонны стояли на улицах и на лугах, у Эльбы.
Число беженцев в пределах города нельзя было оценить с какой-либо точностью. Но население Дрездена насчитывало семьсот тысяч человек. Город не имел противовоздушной обороны, потому что Гитлер приказал всем зенитным частям уйти к Одеру.
Первая волна тяжелых британских бомбардировщиков приблизилась между девятью и десятью часами ночи со стороны Голландии. Между 22.09 и 22.35 они сбросили приблизительно три тысячи высоковзрывчатых бомб и четыреста тысяч боевых зажигательных средств на полностью неподготовленный город. Бомбежка была хорошо спланирована. Бесчисленные зажигательные бомбы поджигали большие сектора города, особенно в старых кварталах. Жестокий красновато-желтый отблеск сиял на улетавших самолетах.
Целые городки были уничтожены. Горящих зданий и руин так много, что с огнем не могли справиться ни пожарные, ни чрезвычайные команды. Спасательные команды были посланы из Берлина, Лейпцига и Галле. Преодолев обледенелые шоссе, они достигли города и вошли в него, как только смогли. Команды состояли из мужчин, закаленных в огне сотен пожаров, видевших тысячи мертвых и раненых с 1943 г. Но то, что предстало их взорам теперь, заставило их содрогнуться.
Все же это было только началом. Вскоре после полуночи сообщили о новых формированиях самолетов, приближающихся с нескольких направлений.
В 1.22 14 февраля следующая волна самолетов появилась над городом и сбросила приблизительно пять тысяч высоковзрывчатых веществ и двести тысяч зажигательных средств. Эта вторая волна, ориентируясь по пламени горящих областей, должна была сбросить свой груз в темные пятна, чтобы закончить разрушение. Бомбы упали в толпы, которые выбежали из уже пылающих частей города. Разрушающиеся здания, особенно по оси восток – запад, которая когда-то проходила через весь город, перекрывали улицы и отрезали пути к спасению. Десятки тысяч людей сгорели заживо или задохнулись. Огненная буря породила всасывание настолько мощное, что в некоторых местах оно втянуло взрослых людей в огонь.
Третий авиарейд около полудня 14 февраля завершил результаты предыдущих налетов. Две тысячи высоко-взрывчатых веществ и пятьдесят тысяч боевых зажигательных средств было сброшено на город, который уже лежал в руинах.
Точное число жертв никогда не было определено. Большие части прежнего города оставались недоступными в течение долгого времени.
В подвалах трупы находились в таком состоянии, что было невозможно отделить их. Не было никакого выбора, кроме как полностью разрушить их огнеметами. В резервуарах с водой на улицах, установленных для защиты от распространения огня, плавали тела тех, кто бросился в воду, когда их одежда была в огне, и утонул. Луга Эльбы были усеяны трупами беженцев, которые погибли под пулеметами низколетящих самолетов-истребителей союзников.
Большая часть трупов в городе были голыми. Огненная буря сорвала их одежду. Они были красными и раздувшимися от высокой температуры. Железнодорожная станция была опустошена. В ее цокольном этаже оказалось две тысячи мертвых. Они задохнулись и теперь плавали в воде, которая вытекла от сломанной магистрали и затопила станцию. На кладбищах вокруг города были использованы экскаваторы, чтобы рыть могилы, в которых были погребены восемнадцать тысяч мертвых. Шесть тысяч других, от некоторых из них остались только части, были кремированы на решетке, которая была построена в выгороженной специально для этого части в центре города. Скоро подсчет велся только по числу найденных голов. Шестьдесят пять процентов из тех, кто был найден, нельзя было идентифицировать.
К 1 апреля двадцать девять тысяч жертв были убраны. Но еще десять – пятнадцать тысяч, как оценивали, все еще оставались под щебнем.
Сообщения и слухи о событиях в Дрездене бросают темную тень на поведение союзников. Союзнические военно-воздушные силы напали на одну область. Это означало только одно: целеустремленное истребление. И еще сильнее вселяло в немцев ту дикую надежду на обещанное фантастическое чудо, которое принесет победу и спасение, несмотря ни на что, если только очень ждать его.
В Нижней Силезии Конев продолжал наступление. Его войска захватывали один город за другим. Позади русских линий фронта цитадели Глогау и Бреслау начали смертельную борьбу. Несмотря на все обещания, им так и не пришли на помощь.
1 февраля генерал Шёрнер отозвал командующего цитаделью Бреслау и послал генерала фон Альфена вместо него.
Фон Альфен принял участие в отступлении с фронта на Висле. Он видел сражение с русскими бронетанковыми войсками, имел вполне достаточные возможности изучить русскую тактику и в сражении и в захвате. Он показал себя достойным во многих трудных ситуациях. Шёрнер взял его как человека, который защитит Бреслау без отступления.
В докладе о своих действиях в Бреслау фон Альфен написал: «Для защиты Бреслау мы имели некоторое число ужасно организованных батальонов и батарей и приблизительно пятнадцать тысяч плохо вооруженных войск народной армии. Гражданское население все еще насчитывало двести пятьдесят тысяч. Ситуация с поставками изменилась. Пищи было вполне достаточно, потому что Силезия служила национальным складом. Но оружия и боеприпасов оказалось совершенно недостаточно. Транспортировка была в полном беспорядке. Грузовые сортировочные станции заполнены оставленными поездами. Грузовики двигались беспорядочно. Угля было достаточно до конца марта. Однако не было никаких фортификационных укреплений, кроме нескольких маленьких пехотных укреплений, относящихся к 1914 г.».
В то же время среди немецких активов в конце февраля было желание войск и гражданского населения удержать Бреслау. В то время, когда окружение стало полным, была дана официальная информация в Бреслау о том, что ситуация на Западном фронте стала намного более устойчивой, что надвигалась передача значительных сил с запада в Силезию и Померанию и что готовилось начало решающего контрнаступления, чтобы взять русских в широкий двойной охват и уничтожить их посредством нового оружия. Люди в Бреслау в то время не могли видеть, что эти коммюнике не соответствовали действительности.
Немедленно после окружения Бреслау Шёрнер обещал организовать по воздушному пути адекватную поставку боеприпасов. Владение аэропортом в пригороде Гандау и его содержание, таким образом, стало критическим для защиты города. Строительство дополнительной посадочной полосы было начато на так называемом Фризском Лугу, но еще не было закончено.
Русский фронт так близко подошел к аэропорту Гандау, что любое приземление там в течение дня было невозможно. Погода и возросшая сила русских зенитных батарей скоро сделали приземление грузовых воздушных судов трудным и сомнительным даже ночью. Кроме того, было недостаточно грузовых воздушных судов и должны были выручить самолеты-истребители. Но самолеты-истребители из-за высоких скоростей приземления и старта не могли использовать аэропорт и должны были сбрасывать свой груз на парашютах. Сбор боеприпасов, сброшенных на парашютах, занимал время. Часть сброшенного попадала в реку Одер или даже на вражескую территорию. Поставки боеприпасов были скудными.
Враг напал без задержки. Горячие бои происходили в южной части города. Об упорстве защитников говорит то, что русским потребовались десять дней – с 20 февраля до 1 марта, чтобы проложить путь в город глубиной два с половиной километра. Уличные бои были сильными и упорными. Русские сначала поджигали угловое здание квартала боевыми зажигательными средствами всех видов. Когда огонь вытеснял защитников, их ударные войска, несущие оборудование, гасящее огонь, овладевали угловыми зданиями. Таким образом они продвигались вперед шаг за шагом. Приходилось тоже поджигать здания, чтобы они не достались врагу. В одной области, где оборона была достаточно крепка, сожгли дотла все важные здания. Эта мера оказалась особенно обременительна для населения. Но это не имеет никакого отношения к тому, что окружной руководитель Ханке позже назвал «пустыми пространствами».
Как только враг вошел в южную часть города, магистраль коллектора более 1,8 метра высотой следовало заблокировать.
К концу февраля обстрелы и воздушные бомбежки городских секторов, не расположенных непосредственно в зоне сражения, увеличивались день ото дня. Нехватка боеприпасов сделала нецелесообразной стрельбу по самолетам.
В конце февраля русские преуспели в пропаганде и начались серьезные беспорядки среди гражданского населения. Сразу после утренних последних известий немецкого имперского радио и на той же длине волны поступило следующее специальное сообщение для Бреслау: «Люди Бреслау! Час освобождения пришел. Две проверенные в бою танковые дивизии прорвались через русское окружение на юге города. Торопитесь на юг, встречайте ваших освободителей!» Этому сообщению поверили даже многие чиновники. Только в последний момент удалось предотвратить массовое перемещение на юг, в военное заграждение русских.
В начале марта северный сектор русских войск, никак не заявлявший о себе до тех пор, перешел в наступление. Хотя эти атаки были отражены, они серьезно подорвали резервы обороны, которая нуждалась в боеприпасах и пополнении. Но Шёрнер посылал приказы вместо боеприпасов. Один из его последних приказов звучал так: «Число уклоняющихся принимает тревожные размеры. Соответственно, каждая часть ежедневно должна установить линию, за которую ни один солдат не может пройти без письменного разрешения. Те, кто будут найдены за этой линией без таких разрешений, будут расстреляны на месте старшим по званию». Этот приказ означал организованное убийство. В Бреслау ему не последовали.
Вечером 6 марта генерал Нихофф без объявления прибыл в аэропорт Гандау. Он сообщил фон Альфену о том, что Шёрнер назначил его, Нихоффа, новым командующим цитаделью. Фон Альфен должен был без задержки возвратиться самолетом, чтобы «дать отчет о его обороне в Бреслау».
Темное облако неудачи и позора парило над головой генерала Нихоффа. Он командовал дивизией в 1-й танковой армии в Верхней Силезии. Группа национал-социалистически настроенных офицеров обвинила его в личном недостойном поведении, и, хотя обвинение было полностью необоснованно, Шёрнер принял его сразу и освободил Нихоффа, несмотря на протест штаба корпуса и армии, одним из оскорбительных способов, которые он так любил.
Только настойчивость командующего 1-й танковой армией заставила Шёрнера провести расследование. Оно показало, что не было никакого основания для действий против Нихоффа. И тем не менее Шёрнер с присущей ему мстительностью послал его теперь на пост, который означал верную смерть. Шёрнер оценил тот факт, что Нихофф имел пятерых детей. Обязанности перед большой семьей могут ослабить человека, но они также делают его послушным. Шёрнер уволил Нихоффа с выразительными инструкциями: «За неудачу в Бреслау вы поплатитесь головой. Я ожидаю самого близкого и самого эффективного сотрудничества с окружным руководителем». Шёрнер также дал Нихоффу слово, что осада будет снята, и приказал, чтобы он без задержки передал эти новости населению Бреслау.
Нихофф принял командование. Он поверил обещаниям Шёрнера и довел их до сведения населения. Таким образом, в течение нескольких недель он оказался в положении обманутого обманщика, человека, собственная вера которого рушилась, но он был настолько глубоко связан с машиной Шёрнера – Ханке, что не мог покончить с этим.
За день до прибытия Нихоффа в Бреслау Ханке сообщил Гитлеру, что город, «освобожденный от всего мертвого груза», выстоит до окончательной победы.
В Бреслау тем временем продолжалось строительство нового аэропорта. Участок, который был выбран, лежал посреди жилого сектора. Прокламация от 7 марта, названная «Трудовая обязанность каждого жителя Бреслау», обеспечила необходимые трудовые ресурсы, призывая мальчиков десяти и девочек двенадцати лет и угрожая немедленной расправой любому, кто вздумал бы не повиноваться. Мужчины, женщины и дети, собранные чиновниками, работали вместе на посадочной площадке, разрушая каждое здание и увозя на тачках обломки, пока не расчистили территорию. Они работали под огнем русского полевого оружия и под бомбежками русских самолетов.
Государственные архивы со всеми отчетами и рукописями были взорваны. Даже большая университетская библиотека находилась под угрозой разрушения, пока, в середине марта, не был разработан план превратить ее подвал в чрезвычайный штаб для окружного руководителя Ханке. Избавиться от пятисот пятидесяти тысяч книг оказалось делом проблематичным. Они не могли быть сожжены из-за опасности распространения огня. Они не могли быть свалены в реку Одер из-за опасения, что заторят шлюзы. Наконец, книги были свалены в церкви Святой Анны и в университетском ресторане. Там 11 мая, спустя четыре дня после того, как Бреслау был сдан, они были уничтожены огнем, который все еще бесконтрольно бушевал в городе.
И вот уже вскоре русское оружие ревело без остановки со всех направлений, и русские самолеты вели разведку, низко пролетая над улицами. Ночь за ночью тяжелые бомбардировщики гудели наверху, а по утрам улицы были заполнены испуганными людьми, ищущими новое убежище.