Трапезников Александр. Механический рай

   — Порезался, говоришь? — Подполковник задумался. — А это интересно. Если местный, то… Найти сможем. Кто-то за ним наверняка стоит. Взрослый. Вот что: я поговорю с «шестерками», прижму — ответят, откуда запах идет. Есть тут у меня один, в курсе всех событий.
   — Постарайся. Я в долгу не останусь. — Магомет, перегнувшись через стол, бросил в открытый ящик конверт. — Жене на побрякушки.
   Начальник милиции снял телефонную трубку и сердито приказал по-русски:
   — Клементьев! Приведи ко мне срочно этого Симеона, он у тебя в камере загорает. Сию минутку. — Потом взглянул на земляка. — Видишь, какой у меня порядок? Русских надо в узде держать, только тогда они и работают.
   — Это верно, — согласился Магомет. — Ты, если найдешь мальчишку, ничего не предпринимай. Мне отдашь.
   — Если задержим — не имею права. Как отдам?
   — А ты не задерживай. Просто скажешь, кто он, откуда, где живет. Я уж сам разберусь.
   — Закопаешь?
   — В рабство продам, — засмеялся Магомет. — Какая тебе разница?
   — Дело-то на мне повиснет.
   — Мало их, что ли? И потом, старость ты себе уже обеспечил. Выше не поднимешься. Поработай еще года три и уходи. Место мы тебе найдем, теплое.
   В дверь постучали, и дежурный лейтенант ввел Симеона. Тот был высок, худощав, одет прилично, а глаза тревожно бегали. Отпустив Клементьева, начальник постучал по столу костяшками пальцев.
   — Звук ясен? — произнес он. — Выкладывай. Ты сегодня опять с ворованной магнитолой попался? Думаешь, снова твои басенки буду слушать или глаза закрою?
   — А что говорить? — ничуть не удивился Симеон, покосившись при этом на Магомета. — Вы намекните, я, может быть, и отвечу.
   — Ночью сейф вскрыли в «Барсе». — Хозяин магазина взял объяснение на себя. — Вор — мальчишка. Шустрый. Изрезался. Каким-то образом узнал, где я храню ключи. Судя по всему — местный.
   — Вашей породы? Пардона просим, — сконфузился Симеон.
   — Нет, вашей, — спокойно отозвался Магомет. — Рюский. — Последнее слово он произнес презрительно, нарочно коверкая.
   — Поможешь узнать кто — помогут тебе, — добавил Рзоев, усмехнувшись.
   — У меня руки связаны.
   — Да вали ты сейчас же на все четыре стороны! Сроку тебе — два дня. Иначе загремишь у меня по полной программе.
   Симеон знал, что «не загремит», он делился с начальником выручкой. А сегодня попался по ошибке. Рзоев бы его и так отпустил, ну подержал бы денька три для отвода глаз. Но дело, видно, серьезное, надо помочь. Он хорошо знал всю местную шпану и мысленно перебрал в памяти. Остановился на нескольких пацанах, среди них был и Гера. Однако высказываться пока не спешил. Надо проверить, расспросить кое-кого. А может быть, и самому кусок отколется, если с умом подойти.
   — Чего задумался? — спросил начальник милиции. — Есть кто на примете?
   — Пока нет, — отозвался Симеон. Начальник снова снял трубку:
   — Клементьев? Отпускай этого козла, он не крал, нечего воздух в камере портить…
   Владислав не пришел к ужину, но Карина махнула рукой: вчера дочь устроила себе гулянки, сегодня — отец… Мысли ее были поглощены прочитанным сценарием. Она уже знала, какую роль мог бы предложить ей Клеточкин, если бы фильм действительно состоялся. Хотя попытка снять его — чистое безумие. Не потому, что сценарий плох или скучен. Наоборот, захватывает с первых же эпизодов и так — до самого конца. Но он производит впечатление большой Игры в подкидного дурака, где карты — это люди, лишенные и воли, и свободы выбора, превращенные в марионеток. А кто сдает их на ломберный столик? Кто владеет душами этих людей? Ответ угадывался с самого начала, с первых слов в сценарии: «Меня создал мастер Бергер…» Автор не пускался в аллегории, он четко давал понять, слугой чьего хозяина является человек. Вот почему от прочитанного оставалось тяжелое, гнетущее впечатление, чувство безысходной тоски и ощущение, что пропасть разверзается под ногами. А зритель? Что будет чувствовать он, ведь восприятие с экрана, от игры актеров, от специфических эффектов еще сильнее, глубже, эмоциональнее? Не каждому дано заглянуть за амальгаму зеркала, не всякая психика выдержит это. И Карине не понравился финал будущего фильма.
   Сняв телефонную трубку, она в нерешительности набрала номер студии. Клеточкин, как ни странно, все еще пребывал там.
   — Коля, ты имеешь какое-нибудь отношение к сценарию или просто поставил свою фамилию на титуле? — спросила она.
   — А ты думаешь, даже это не стоило мне каких-то усилий? — засмеялся он. В общем-то ты права. Но кое-что я там подправил. Снимать-то все равно мне. А что ты имеешь в виду? — настороженно добавил режиссер.
   — Твой соавтор… Кто он? Сценарий очень странный, будто написан… мертвой рукой. У меня какие-то нехорошие предчувствия.
   — Глупости. Типичные женские страхи, вызванные задержкой цикла.
   — Хам. Как с тобой люди работают?
   — Я завтра же тебя с ним познакомлю, с Колычевым.
   — Если он такой же хам, как ты, — лучше не надо.
   — Алеша — милый, симпатичный юноша, из интеллигентной семьи. Лет двадцать пять, постоянно извиняется, даже если ему наступить на ногу. Смотри не влюбись. Ты у нас красавица восточная, пылкая. Предпочитаешь лысым блондинов.
   — Не ерничай, Коля. Лучше ответь: хочешь, чтобы я сыграла в фильме Селену?
   — Угадала. Эта роль для тебя. И по фактуре, и по внутреннему содержанию.
   — Ты считаешь, что я способна совершить тот же поступок, что и она?
   — Никто из нас не знает, на что он способен, пока не окажется в безвыходной ситуации, — изрек Клеточкин и повесил трубку.
   Карина задумалась, неподвижно сидя в кресле и положив на колени руки. Потом рассеянно взглянула на вошедшую в комнату дочь.
   — А где папа? — спросила Галя, устраиваясь рядом и заглядывая ей снизу в глаза. — Что-то его давно нет.
   — Может быть, он нашел себе другую семью? — улыбнулась Карина. — Проживем мы с тобой одни, как считаешь?
   — Нет, не проживем.
   — Никто не знает, на что мы способны, пока не попробуем, — перефразируя Николая, произнесла Карина. — Ты что-то хотела мне сказать?
   — Да. Только между нами, — ответила дочь. — Честно. Папа и ты — это понятно. Но ты ведь и до него наверняка влюблялась в кого-то, он же не сразу появился. Как у тебя это начиналось? В первый раз. Кого ты любила?
   — Странные вопросы, дорогуша. У каждой женщины должна быть тайна. За мной многие ухаживали. А что ты вообще имеешь в виду?
   — Кто у тебя был первым мужчиной?
   — Вот оно даже что! — Карина растерялась. Она не ожидала от дочери такого любопытства. Видно, та действительно повзрослела. Впрочем, что ж удивительного? Вопросы пола встают перед человеком рано.
   — И сколько тебе тогда было лет? — добавила Галя.
   Как тут ответить? Правду? Солгать? Что принесет пользу, а что — вред? Сказать, что ей тогда было чуть меньше, чем сейчас Гале? Как она это воспримет? Или что хранила целомудрие до встречи с мужем? Не поверит. Они, нынешние дети, все знают, даже больше, чем мы. Тот мальчик был ее ровесником, и они просто играли, играли и заигрались, оставшись одни. Все вышло из-за какого-то детского любопытства, желания подражать взрослым, собезьянничать. Но она не стала ни распутной девчонкой, ни психованной дурой. Было — и прошло, как запомнившийся урок. Наоборот, относилась с тех пор к мужчинам осторожно, выборочно, а до замужества с Владиславом и было-то всего шесть любовников (включая тот первый «опыт»), И за все двенадцать лет жизни с мужем ни разу ему не изменяла…
   Из трудной ситуации Карину вывел звонок.
   — Папа пришел, беги, открывай! — с облегчением выдохнула она.
   Пернатый поднял руку, сердито цыкнул и замер, прислушиваясь. Затихли и его приятели, тревожно переглядываясь.
   — Ты чего? — шепотом спросил Татарин, щуря и без того узкие глазки.
   Гусь застыл со стаканом в руке. Арлекин и Додик, уже нанюхавшись «резины», бессмысленно улыбались. Девчонки испуганно жались друг к другу. Где-то неподалеку хрустнула ветка. Потом еще одна.
   — Медведь, — хихикнул Гусь, поднося стакан к губам. Но выпить не успел. Вылетевший из темноты камень угодил ему прямиком в лицо. Кровь и крик слились воедино. Завизжали и девки, а камни в беседку посыпались со всех сторон. Пернатый сразу же бросился на пол, отполз к боковому стояку, поджав ноги и закрыв голову руками. Нападение произошло столь неожиданно и стремительно, что поначалу никто и не помышлял сопротивляться. Да это было бы пустым делом. Все «живчики» настолько растерялись, что, позабыв о «взрослом» гоноре, орали и метались по беседке, как дети, кем и были в действительности. Блаженствовавшие всего минуту назад Арлекин с Додиком, потеряв реакцию, приняли на себя основную груду камней. Рыжая девчонка, упав на колени, держалась за голову, а кровь из разбитого лица сочилась сквозь пальцы. Один Пернатый, затаившись в углу, молча выжидал. В беседку ворвались пять обезьян, размахивающих палками… Вернее, обезьяньими были только каучуковые маски. Яркая полная луна исправно освещала побоище. Нападавшие работали быстро, сноровисто, набрасываясь сразу по двое-трое на одну жертву и щедро нанося короткие удары по чему попало. В отличие от «живчиков», «обезьяны» не кричали, и это вносило еще больший страх и сумятицу, словно из леса выскочили не подростки, а всамделишные животные, не умеющие говорить.
   Пернатый улучил момент, резко, как распрямившаяся пружина, вскочил на ноги и перемахнул через загородку.
   — Стой! Лови его! Пернатый удирает! — закричала одна из «обезьян» голосом Геры.
   Он бросился за главарем «живчиков». Но тот, петляя между деревьями, набрал такую скорость, что погоня быстро закончилась.
   — Пустой номер, — махнул рукой Герасим, сдирая с лица маску. — Его теперь и на мотоцикле не догонишь. Так и будет шпарить до окружной дороги.
   Они вернулись назад, а в беседке было уже все кончено. Поверженные, стонущие «живчики» сбились в одну кучу возле опорного столба. Возле них, как часовые, стояли «обезьяны» с палками.
   — Скидывайте с себя все, до последней нитки, — приказал пленным Гера. И угрожающе поднял палку:
   — Считаю до трех.
   Те стали поспешно разоблачаться. Когда они остались нагишом, поеживаясь от холода, Гера показал на кучу тряпья:
   — Дылда, облей это собственной мочой — она у тебя на девяносто процентов из керосина — и подожги.
   — Зачем? Я бензинчик припас! — вставил Жмох.
   — А что с ними будем делать?
   — Ничего. Пойдут домой голыми. Жаль, Пернатый утек.
   — За них выкуп полагается. Надо девок отодрать, что ли? — заспорил Кича. Вон та, чернявая, — моя.
   — Делайте что хотите, — согласился Гера. — Только поскорее, времени в обрез.
   — А потом мы их в говне вымажем. Тут рядом помойка классная, кучи этого добра, — засмеялся Кент.
   Пока горел костер, а «обезьяны» развлекались, Гера ткнул палкой Татарина и спросил:
   — Кто пробил Свете голову? Ты?
   — Нет! — испуганно сжался тот. — Пернатый.
   — Так я и знал. Ладно, он мне еще попадется в руки.
   — Смотри, как бы ты ему не попался! — зло прошипел Гусь, левый глаз которого уже заплыл так, что не открывался.
   Гера рассмеялся, помахивая палкой.
   — Я против вас всегда наверху буду, — ответил он. — Запомни, Гусек. Так ему и передай при встрече.
   Луна, скрывшись за тучами, была больше не нужна. Языки пламени и так достаточно хорошо освещали искаженные лица.

8

   Галя открыла дверь, но на площадке стоял не отец, а какой-то незнакомый пожилой мужчина, жилистый, в байковой рубашке. Галя испуганно отпрянула назад.
   — Не боись, не трону! — осклабился тот, дохнув перегаром. — Я к твоим родичам.
   — Мама! — позвала Галя, не спуская глаз с рук мужчины, по локоть украшенных татуировкой: там были и кресты, и ножички, и фигурки людей, и змеи, а на костяшках пальцев она прочитала имя владельца тела: «ВОВА».
   — Нравится? — спросил Вова, заметив ее любопытный взгляд. — Могу и тебе такое же сделать.
   Не дожидаясь приглашения, он прошел мимо девочки в коридор. Появившуюся Карину приветствовал развязным смешком, и та узнала в нем сивушного мужчину с пятого этажа — отчима Геры. Что ему тут надо?
   — По делу! — опережая ее вопрос, произнес Вова. — Куда здесь пройти можно, чтоб поговорить без свидетелей? — Он покосился на Галю и подмигнул ей.
   — Что Вам угодно? — растерянно спросила Карина. — Зачем Вы сюда пришли?
   — Затем! — грубо отозвался Герин отчим и направился на кухню. Там он развалился на стуле и потянулся к недопитому стакану чая. — Иди сюда, че застряла-то?
   — Ступай к себе в комнату, — кивнула Карина дочери. — Мы разберемся.
   Она почему-то подумала, что мужчина пришел просить денег. Таким всегда не хватает на водку.
   Только он ошибся адресом. Тут благотворительностью не занимаются.
   Герин отчим тем временем закурил, сплевывая крошки табака на пол.
   — Садись! — приказал он. — Разговор будет долгим.
   — Нет, коротким, — возразила Карина. — Потрудитесь объяснить свой приход в двух словах. А потом убирайтесь. И здесь не курят.
   — А муж твой где? — продолжая дымить, спросил Герин отчим. — Ну, это не важно. Справно устроились. Мебелишка чешская?
   — Пришли сюда интерьер обсуждать? А цвет обоев Вас устраивает или заменить?
   — Да ты не злись. Я сам лютый бываю. Не буди лиха, пока оно тихо, поняла? Вчера ты заходила насчет Герки. Зачем?
   — Дочку свою искала. Думала, они где-то вместе. А что? — Карина все больше терялась под его взглядом. Мужчина вызывал и отвращение, и страх, и жалость, и даже смех, — все вместе. Он не был ни безобидным, ни грозным — каким-то никаким, способным, тем не менее, на все.
   — Мне сказали, сейчас он в больнице. Пацаны во дворе вякнули. В окно прыгнул, между прочим, из-за твоей дочери. А может, она его и пихнула туда. Разумеешь? Малыш теперь калекой останется на всю жизнь.
   — Этого не может быть! — опешила Карина.
   — Че не может? — выкрикнул отчим. — Да у него все руки-ноги переломаны! Зови дочь, пусть подтвердит. Зови-зови, барышня.
   Карина не успела даже крикнуть дочери: та уже стояла возле двери. Выглядела спокойно, только побледнела.
   — Это правда, мама, — негромко произнесла Галя.
   — Так получилось. Он прыгнул, но ничего не сломал.
   — Из-за тебя?
   — Я… пошутила.
   — Ничего себе шутки! — сердито фыркнул отчим.
   — Да я могу в суд подать! Однозначно. Ясно?
   — Иди к себе, — потребовала Карина. — Поговорим после.
   Когда за Галей закрылась дверь, она повернулась к мужчине:
   — Вашему Герасиму место в дурдоме, — отчетливо произнесла она. — А по Вам нары плачут.
   — Чего-чего? — Он стал приподниматься со стула.
   — Сколько Вы хотите, чтобы покончить с этой историей?
   Карина насмешливо наблюдала за тем, как в голове мужчины заработал счетчик.
   — Костыли… лекарство, усиленное питание… — забормотал он, закатив глаза к потолку. — Короче, штука.
   — Штука чего? — не сразу сообразила Карина.
   — Да уж не деревянных. Тысячу баксов, — усмехнулся отчим.
   Вновь раздался звонок в дверь. На этот раз, судя по всему, вернулся Владислав.
   — Хорошо. Пусть это останется между нами, — поспешно согласилась Карина, хотя и не представляла, где возьмет столько денег. Но сейчас ей хотелось, чтобы этот человек поскорее ушел.
   — Можешь отдавать частями, — сказал отчим и нахально потрепал Карину по плечу.

Глава шестая

1

   У Геры имелось еще одно убежище, где можно было спокойно выспаться и где он хранил некоторые личные вещи, — на пустыре, возле замороженной новостройки, в укрытом фанерными щитами канализационном люке. Там проходили трубы теплоцентрали, было довольно сухо и вообще сносно. Гера приспособил для сна пару картонных ящиков, подушку и одеяло, держал запасы питья и консервы. О логове своем никому не рассказывал. После разборки с «живчиками» ему не хотелось возвращаться ни в больницу (да его бы и не пустили ночью), ни домой (еще неизвестно, как поведет себя отчим), ни к Филиппу Матвеевичу, ни к Мадам оба станут приставать, один с душещипательными беседами, другая потащит в койку. Какая ему от этого радость?..
   Уже под утро Гера почувствовал, как наверху кто-то ходит, продавливая фанерные щиты. Затем крышка люка начала сдвигаться. Окончательно проснувшись и напрягшись всем телом, он сунул руку под подушку. Конечно, от газового пистолета Магомета толку было мало, но бежать отсюда все равно некуда. Может быть, лезет какой-то бомж, так хоть напугается. Притворяясь спящим, Гера, неплотно смежив веки, следил за спускающимся по скобам человеком. Кожаные ботинки, приличные брюки, фонарик в руке — нет, это не бродяга. И не мент. Труп сюда хотят сбросить, что ли? Приятное будет соседство, станет с кем поболтать на досуге.
   — Эй, кто тут? — тихо спросил мужчина.
   Пучок света скользнул по картонным ящикам, над. мальчиком нависла темная фигура. «Хрен с ним, сам напрашивается!» — подумал Гера и выхватил пистолет. Но выстрелить успел только два раза, прямо в лицо человеку. Незваный гость перехватил его руку и заломил кисть. Пистолет выпал, а Гера чуть не взвыл от боли, чувствуя, как трещит кость. У обоих начали слезиться глаза и запершило в горле.
   — Дурак, чумовой, сука! — зарычал мужчина, откашливаясь. Кисть он держал крепко, а в люке было так тесно, что не размахнешься ни рукой, ни ногой. — Да не дергайся ты, не то шею сломаю! Это ж я, Симеон.
   — Сима? — переспросил Гера, узнав подельника. — Ты чего приперся? А если б у меня настоящий ствол был? Скажи спасибо, что без дырок в шкуре остался. Пусти руку!
   — Ну и злющий же ты, бесенок. Жаль, что не я твой отец, ты бы у меня пукнуть не смел без разрешения.
   — Ага. Твой Вовчик уже в колонии, грамотно воспитал.
   Оба они терли глаза и отплевывались. Симеон вдобавок еще и стукнулся затылком об трубу, а Гера разминал кисть. Первый испуг прошел, теперь можно было и посмеяться. Хотя неожиданный визит Симы не предвещал кинопросмотр комедии. Зачем ему понадобился Гера — снова «бомбить» машины? Вряд ли, с этим завязано.
   — Пошли на воздух, тут как в Дахау после дезинфекции, — проворчал Симеон и первым полез по скобам вверх.
   Гера, подхватив с цементного пола газовый пистолет, стал карабкаться следом.
   — Ну, чего разбудил-то? — спросил он, присаживаясь рядом, на бетонную тумбу. — Или соскучился?
   — Корж тебя искал вчера. Мне передали. Дело к тебе есть. — Это было правдой, но Сима и сам не знал, зачем мальчишка понадобился авторитетному вору. Неужели этот щуплый пацан и впрямь подломил, сейф в «Барсе»? Впрочем, особой силы тут не надо, был бы умишко. А мозги у Герасима варят, в этом он мог убедиться. Если паренек провернул дело в одиночку, что сомнительно, то еще проще — он его «сдаст» Рзоеву. А если за Герой стоит Корж и это их совместная работа — лучше не связываться.
   — Ты где так расцарапался? — поинтересовался Симеон. — Кошек мучил?
   — Со звезды упал, — отозвался Гера. — Я теперь не живу дома. Временно.
   — Это я уже понял. Так что сказать Коржу? Где ты будешь его ждать?
   — Вот там, возле котлована. — Герасим махнул рукой в сторону новостройки, где стояли зияющие провалами окон три дома без крыш. — В семь часов вечера, добавил он. — И вот еще что. Мне нужна «игрушка». Ты говорил, что можешь достать.
   — Цена та же — штука баксов, — сказал Симеон, ничуть не удивившись. Все сходится: раз у мальчишки появились деньги, то в «Барсе», судя по всему, поработал именно он. А что, если заманить Геру куда-нибудь за город и вытянуть из него всю сумму? Зарыл где-нибудь, сволочь. Поднять на ножики — скажет, не такие раскалывались. А как же Корж и Рзоев? У них свои интересы. Стоит ли игра свеч? Как бы самому не оказаться «под током». Взвесив все, Симеон решил пока не рисковать. Пусть парень встретится с Коржом. А он понаблюдает.
   — Чего замолчал? — нетерпеливо спросил Гера.
   — Будет тебе «игрушка». Готовь деньги, — хмуро ответил Сима. — В два часа, здесь.
   — Нет. Возле универмага.
   Там было многолюднее, а потому — гораздо безопасней. Гера уже давно почувствовал, что Симеон ведет какую-то хитрую игру. А может быть, и Корж.
   Впервые в своей жизни Галя сбежала с уроков, причем с любимого французского.
   Появление на перемене Геры вызвало всеобщее возбуждение и ликование. Встретили как героя, только цветы под ноги не бросали. Если бы захотел — увел бы сейчас из школы всех, не потребовалась бы и флейта. Наслышаны были и о победе «обезьян» над «живчиками», что еще больше подлило в огонь масла. Но Гера отнесся к чрезмерному поклонению равнодушно, едва кривя рот в улыбке и пожимая плечами. Пройдя мимо Гали, он бросил ей несколько слов, и та последовала за ним. Словно так и надо было, будто ждала, когда ей бросят конец поводка. На втором этаже Гера велел подождать, а сам нахально толкнул ногой дверь в кабинет директора.
   — Филипп Матвеич, хорошо, что застал. Дайте ключи от квартиры. Где деньги лежат, — сказал он, ухмыляясь.
   — Ты сбежал из больницы? — спросил директор, поправляя на носу очки.
   — Нет, выписали. А идти куда — на вокзал?
   — Конечно, конечно, — поспешно ответил директор. — Бери ключи и отправляйся ко мне. Поешь, отдохни. Я приду вечером, и тогда мы обо всем поговорим. Дать тебе денег? — Он пошарил в карманах, отчего-то засмущался и даже чуть покраснел. Видно, сам еле-еле сводил концы с концами.
   — Не надо, — сказал Гера, с удовольствием наблюдая за его потугами. Чудак-человек: вот выбросят его скоро с работы — как жить станет на свою нищенскую пенсию? — Вы, Филипп Матвеич, когда-нибудь хоть ели досыта? Гуляли в ресторанах? Я уж не спрашиваю про отдых на лазурных берегах, с нимфами.
   — Ну ты и загнул! — рассмеялся директор. — Много у тебя в голове мусора, погляжу. Я честно жил. Мне стыдиться нечего.
   — А богато жить — стыдно? А притворяться честным? А завидовать более удачливым и ловким?
   Директор развел руками, растерявшись от такого напора.
   — Я не притворяюсь, — только и ответил он. — Ты куда сейчас? Ах, да… забыл.
   — И память уже слабеет, — добивая, произнес Гера. — Ладно, проехали. Еще свидимся.
   Прежде чем отправиться в больницу к Светлане, они зашли в директорскую квартиру. Пока Галя ставила чайник и намазывала бутерброды маслом и черной икрой (Гера купил по дороге целую сумку деликатесов), он залез в оборудованный за стояком в ванной тайник, отсчитал тысячу долларов на «игрушку» и засунул их в задний карман джинсов. Подумав, добавил еще пятьсот, на всякий случай, а также прихватил золотую цепочку с медальоном.
   — Кушать подано! — крикнула Галя из комнаты.
   — Классно! — сказал Гера, глядя на сервированный столик. — Тебе бы в будущем официанткой работать.
   — У меня более серьезные планы. Даже обидно слышать.
   — Какие же?
   — Потом скажу, не сейчас.
   — Ладно. Тогда закрой глаза.
   Галя послушно выполнила просьбу. Почувствовала его руки на шее, но не испугалась.
   — Теперь открывай… Нравится?
   — Очень, — ответила Галя. Сняв медальон, она рассматривала его, повернувшись к окну. — Красивый. Где достал?
   — Там таких больше нет. Носи на здоровье.
   Бутерброды улетучились в одно мгновение. Пришлось делать еще.
   — Я так и не поняла, что же случилось со Светой? — спросила Галя, когда все было выпито и съедено.
   — Гулять в парке опасно, — ответил Герасим, проследив за ее взглядом, брошенным на фотографию в рамочке. Там были запечатлены два человека — мужчина и женщина со счастливыми лицами.
   — Ой! Как этот усач похож на нашего Филиппа Матвеевича! — Галя всплеснула руками.
   — А ты еще не догадалась, где мы находимся? — усмехнулся Гера. — Старый пустозвон тоже когда-то был молодым и делал кучи ошибок. Пошли, пора.
   — Зачем ты так? — Галя вдруг подошла к нему и нерешительно попросила: — А теперь ты закрой глаза.
   — Бей прямо в сердце, — согласился Гера. Когда она несмело поцеловала его и отпрянула, он добавил: — Не стоит того медальон, нет.
   Владислав ехать на киностудию к Клеточкину наотрез отказался, но Карина особенно и не настаивала. Может, оно и к лучшему?
   — Я уже поработал с ним на одном фильме. Ничего путного из этого не вышло, — произнес муж, собираясь утром на работу.
   — Теперь он задумал совсем другое. — Карину несколько покоробили слова Влада. — Как же «ничего путного»? А где же мы тогда познакомились, и кто свел нас вместе? Разве не Клеточкин?
   — А мне на это плевать, — совсем уж грубо ответил Владислав, и Карина почувствовала, что он не здесь — витает мыслями где-то в другом месте. Не стоит даже и разговаривать.
   — Возьми хоть сценарий, почитаешь в дороге.
   Он замотал головой, но она все же сунула украдкой дерматиновую папку в портфель, вместе с бутербродами. Драгуров видел все это в зеркале, но промолчал. Они словно играли в какую-то странную игру под названием «Обмани меня». И впервые за много лет, уходя, Владислав забыл поцеловать Карину. А она промолчала.
   На столе в мастерской его поджидал котенок Никак; задрав хвост, он стал тереться о ноги и пронзительно мяукать, выражая то ли радость, то ли обиду на так долго не появлявшегося Человека.
   — Никак не научишься говорить толком? — спросил Владислав.
   Подобрав измочаленного клоуна, он выбросил его в мусорное ведро. Другого материального урона котенок вроде бы не нанес. Придется в следующий раз запереть его в коридоре. Драгуров вспомнил двух вчерашних посетителей, нахмурился. Подливая в миску молоко, сказал: