Страница:
– Не желаю слушать ваши угрозы.
Девяткин пожал плечами. Он почувствовал, что пришло время блефовать. Очень важно, чтобы Пашпарина ни на миг не усомнилась в его осведомленности.
– Хорошо, давайте по порядку. Первое. У меня есть показания кастелянши, которая дежурила в холле вашего дома, когда там появился ваш муж в компании Кота, – сказал Девяткин и загнул один палец.
О том, что старая грымза, дежурившая в ту ночь в холле здания, не смогла вспомнить, был ли с Димоном именно человек с фотографии или ночной гость просто немного смахивал на него, Юрий, естественно, не упомянул.
– Второе, – продолжал он. – Есть показания охранников, которые видели Огородникова, когда он заявился в офис вашего мужа и назвался Николаем Шубиным.
Девяткин загнул второй палец. Это, мягко говоря, большое преувеличение. Охранники темнили, ссылаясь на то, что в день мимо поста проходят сотни разных людей, каждого в лицо не упомнишь. Может, действительно не помнят, а может, получили указания от Пашпариной, как отвечать. Парни боялись потерять работу, и Девяткин не стал на них давить.
– Третье. Секретарь вашего мужа утверждает, что опознала Огородникова.
Майор загнул третий палец. С секретаршей покойного Димона ему удалось поговорить у нее на дому – она была так потрясена смертью шефа, что у нее случился сердечный приступ и она взяла больничный.
– Четвертое. Компаньон Дмитрия Алексей Косенко видел Огородникова в офисе фирмы. Они столкнулись в коридоре нос к носу. Тут ошибок быть не может. Я могу и дальше перечислять имена свидетелей. Но пальцев не хватит, даже если я сниму ботинки и носки.
Косенко в тот день и час был настолько пьян, что не узнал бы собственную мать, столкнись он с ней в ресторане, где с веселой компанией отдыхал с полудня. Этот хмырь вспомнил, что у друга Димона была какая-то кликуха, короткая. Но какая именно, в голове не удержалось.
– Но я...
– В то последнее утро вы вместе с мужем и Огородниковым-Шубиным спустились в подземный гараж. Вы сели в свою машину, а Пашпарин с приятелем в джип БМВ. И разъехались. Правильно?
Пашпарина опустила глаза.
– В гараже установлена парочка видеокамер. Записи, сделанные с них, уже приобщены к делу, – на этот раз Девяткин сказал полуправду. Записи камер слежения существовали, но физиономии Димона и его гостя в кадр не попали. – Ну, будем говорить или как? Перед тем как ответить, вспомните о ребенке. Каково будет ему?
– Чего вы добиваетесь? Ведь у вас уже все есть. Факты, свидетели...
– Ваши показания – последний штрих в моей картине. Всего-то.
Девяткин видел, что Пашпарина побледнела. Плечи безвольно опустились, женщина всхлипнула, готовая заплакать. Все, баба готова облегчить душу. Значит, нюх сыщика не подвел его и в этот раз, а настырность и упорство в достижении цели принесли очередной бонус. В гости приходил именно Огородников. Смутная догадка, давно мелькнувшая в бедовой голове Девяткина, теперь превращается в реальный факт, установленный следствием.
Но тут дверь в кабинет распахнулась, Желабовский возник на пороге. Полусогнутую руку с пистолетом он прижимал к корпусу. Он не следил за своим оружием, он следил за целью. Ударил выстрел. Сороке показалось, будто ему в грудь ткнули железным прутом, а потом на больное место плеснули кружку кипятка. Он отступил назад, зацепился ногой за ковер, рухнул на рабочий стол Марины, заливая кровью деловые бумаги.
Жлоб с удовольствием дважды выстрелил в голову своей жертве. Достал платок и высморкался. Марина забилась в угол приемной, открыла рот, хотела закричать, но побоялась даже пикнуть. Она молча наблюдала за тем, как Жлоб обшаривает карманы покойного, достает ключи от машины. На прощание убийца приложил палец к губам и тихо сказал:
– Только возникни, сучка, и я тебя достану. Где бы ты ни пряталась.
Спускаясь вниз по лестнице, Жлоб на ходу поменял обойму. Он вышел на двор сервиса, залитый веселым солнечным светом. "Мазда" стояла неподалеку от будки вахтера.
Возле противоположного здания угла топтались трое мордоворотов, постоянно находившихся при шефе, – что-то вроде бригады по особым поручениям, а заодно уж и личные охранники. Выстрелов никто из них не слышал. Парни смолили сигареты и о чем-то оживленно трепались, в сторону Жлоба не посмотрели. Переложив ствол в левую руку, он неторопливо, чтобы не привлекать внимания публики, дошагал до автомобиля, наклонился, чтобы открыть дверцу, когда откуда-то сверху раздался истошный женский крик:
– Убили... Постникова убили. И Сороку тоже... Вот он, он убил.
Из окна приемной высунулась Марина. Показывая пальцем на Желабовского, она голосила во все горло:
– Я вам кричу. Вы, тупицы чертовы. Хозяина убили. Вот он, вот этот гад...
Охранники переглянулись, когда Жлоб уже распахнул дверцу "мазды". Пришлось остановиться и пару раз пальнуть в сторону шестерок Постникова. Парни бросились врассыпную. Жлоб упал на сиденье, бросил пистолет рядом. Завел машину и газанул с места, как на гонках, в сторону шлагбаума.
Но в следующую секунду с другой стороны шлагбаума возник передок КамАЗа. Водитель грузовика, увидев легковушку, хотел сдать назад, но почему-то замешкался. Жлоб ударил по тормозам.
– Черт, черт... Вот же тварь, – он опустил стекло, высунул голову и проорал во всю глотку: – Отъезжай, не видишь что ли... Кретин, мать твою. Урод чертов.
Договорить он не успел. Заднее стекло покрылось множеством мелких квадратиков. Пули пробили подголовник пассажирского сиденья, продырявили в нескольких местах ветровое стекло. Жлоб понял, что в машине у него нет шансов спастись, слишком удобной мишенью он стал в этой закрытой железной коробке. Что ж, на "мазде" не уйти, надо попробовать на КамАЗе. Придется вытряхнуть из кабины водилу, а дальше – проще.
Жлоб с пистолетом в руке выскочил из машины, бросился вперед, но не пробежал и пяти метров. Пуля впилась ему в бедро, кость хрустнула, как сломанный карандаш. Жлоб упал набок, растянулся на горячем асфальте в двух шагах от переднего колеса грузовика, который так и не стал для него спасательным кругом. Перевернувшись на живот, Жлоб оглянулся, стараясь разглядеть стрелков. Однако те, зная его снайперские способности, предпочитали шмалять из укрытия.
Он выстрелил несколько раз наугад в сторону административного корпуса. Но тут пуля прожгла ему грудь и вышла под лопаткой. В голове помутилось, глаза затуманили слезы. И хотя Жлоб почти ничего не видел, он продолжал машинально нажимать на спуск. Ему захотелось, раз так легла фишка, если пришел его черед умереть, забрать с собой какую-нибудь сволочь...
Жлоб был уже мертв, но со стороны административного корпуса, из кустов по нему все стреляли и стреляли.
Глава шестая
Девяткин пожал плечами. Он почувствовал, что пришло время блефовать. Очень важно, чтобы Пашпарина ни на миг не усомнилась в его осведомленности.
– Хорошо, давайте по порядку. Первое. У меня есть показания кастелянши, которая дежурила в холле вашего дома, когда там появился ваш муж в компании Кота, – сказал Девяткин и загнул один палец.
О том, что старая грымза, дежурившая в ту ночь в холле здания, не смогла вспомнить, был ли с Димоном именно человек с фотографии или ночной гость просто немного смахивал на него, Юрий, естественно, не упомянул.
– Второе, – продолжал он. – Есть показания охранников, которые видели Огородникова, когда он заявился в офис вашего мужа и назвался Николаем Шубиным.
Девяткин загнул второй палец. Это, мягко говоря, большое преувеличение. Охранники темнили, ссылаясь на то, что в день мимо поста проходят сотни разных людей, каждого в лицо не упомнишь. Может, действительно не помнят, а может, получили указания от Пашпариной, как отвечать. Парни боялись потерять работу, и Девяткин не стал на них давить.
– Третье. Секретарь вашего мужа утверждает, что опознала Огородникова.
Майор загнул третий палец. С секретаршей покойного Димона ему удалось поговорить у нее на дому – она была так потрясена смертью шефа, что у нее случился сердечный приступ и она взяла больничный.
– Четвертое. Компаньон Дмитрия Алексей Косенко видел Огородникова в офисе фирмы. Они столкнулись в коридоре нос к носу. Тут ошибок быть не может. Я могу и дальше перечислять имена свидетелей. Но пальцев не хватит, даже если я сниму ботинки и носки.
Косенко в тот день и час был настолько пьян, что не узнал бы собственную мать, столкнись он с ней в ресторане, где с веселой компанией отдыхал с полудня. Этот хмырь вспомнил, что у друга Димона была какая-то кликуха, короткая. Но какая именно, в голове не удержалось.
– Но я...
– В то последнее утро вы вместе с мужем и Огородниковым-Шубиным спустились в подземный гараж. Вы сели в свою машину, а Пашпарин с приятелем в джип БМВ. И разъехались. Правильно?
Пашпарина опустила глаза.
– В гараже установлена парочка видеокамер. Записи, сделанные с них, уже приобщены к делу, – на этот раз Девяткин сказал полуправду. Записи камер слежения существовали, но физиономии Димона и его гостя в кадр не попали. – Ну, будем говорить или как? Перед тем как ответить, вспомните о ребенке. Каково будет ему?
– Чего вы добиваетесь? Ведь у вас уже все есть. Факты, свидетели...
– Ваши показания – последний штрих в моей картине. Всего-то.
Девяткин видел, что Пашпарина побледнела. Плечи безвольно опустились, женщина всхлипнула, готовая заплакать. Все, баба готова облегчить душу. Значит, нюх сыщика не подвел его и в этот раз, а настырность и упорство в достижении цели принесли очередной бонус. В гости приходил именно Огородников. Смутная догадка, давно мелькнувшая в бедовой голове Девяткина, теперь превращается в реальный факт, установленный следствием.
* * *
Услышав шум и выстрелы в кабинете шефа. Сорокин сунул ладонь под пиджак, в подплечную кобуру, расстегнул застежку, дернул за рукоятку крупнокалиберного пистолета "зауэр". И еще успел подумать, что Жлоб хоть дурак дураком, но стрелять умеет. Этого у него не отнимешь.Но тут дверь в кабинет распахнулась, Желабовский возник на пороге. Полусогнутую руку с пистолетом он прижимал к корпусу. Он не следил за своим оружием, он следил за целью. Ударил выстрел. Сороке показалось, будто ему в грудь ткнули железным прутом, а потом на больное место плеснули кружку кипятка. Он отступил назад, зацепился ногой за ковер, рухнул на рабочий стол Марины, заливая кровью деловые бумаги.
Жлоб с удовольствием дважды выстрелил в голову своей жертве. Достал платок и высморкался. Марина забилась в угол приемной, открыла рот, хотела закричать, но побоялась даже пикнуть. Она молча наблюдала за тем, как Жлоб обшаривает карманы покойного, достает ключи от машины. На прощание убийца приложил палец к губам и тихо сказал:
– Только возникни, сучка, и я тебя достану. Где бы ты ни пряталась.
Спускаясь вниз по лестнице, Жлоб на ходу поменял обойму. Он вышел на двор сервиса, залитый веселым солнечным светом. "Мазда" стояла неподалеку от будки вахтера.
Возле противоположного здания угла топтались трое мордоворотов, постоянно находившихся при шефе, – что-то вроде бригады по особым поручениям, а заодно уж и личные охранники. Выстрелов никто из них не слышал. Парни смолили сигареты и о чем-то оживленно трепались, в сторону Жлоба не посмотрели. Переложив ствол в левую руку, он неторопливо, чтобы не привлекать внимания публики, дошагал до автомобиля, наклонился, чтобы открыть дверцу, когда откуда-то сверху раздался истошный женский крик:
– Убили... Постникова убили. И Сороку тоже... Вот он, он убил.
Из окна приемной высунулась Марина. Показывая пальцем на Желабовского, она голосила во все горло:
– Я вам кричу. Вы, тупицы чертовы. Хозяина убили. Вот он, вот этот гад...
Охранники переглянулись, когда Жлоб уже распахнул дверцу "мазды". Пришлось остановиться и пару раз пальнуть в сторону шестерок Постникова. Парни бросились врассыпную. Жлоб упал на сиденье, бросил пистолет рядом. Завел машину и газанул с места, как на гонках, в сторону шлагбаума.
Но в следующую секунду с другой стороны шлагбаума возник передок КамАЗа. Водитель грузовика, увидев легковушку, хотел сдать назад, но почему-то замешкался. Жлоб ударил по тормозам.
– Черт, черт... Вот же тварь, – он опустил стекло, высунул голову и проорал во всю глотку: – Отъезжай, не видишь что ли... Кретин, мать твою. Урод чертов.
Договорить он не успел. Заднее стекло покрылось множеством мелких квадратиков. Пули пробили подголовник пассажирского сиденья, продырявили в нескольких местах ветровое стекло. Жлоб понял, что в машине у него нет шансов спастись, слишком удобной мишенью он стал в этой закрытой железной коробке. Что ж, на "мазде" не уйти, надо попробовать на КамАЗе. Придется вытряхнуть из кабины водилу, а дальше – проще.
Жлоб с пистолетом в руке выскочил из машины, бросился вперед, но не пробежал и пяти метров. Пуля впилась ему в бедро, кость хрустнула, как сломанный карандаш. Жлоб упал набок, растянулся на горячем асфальте в двух шагах от переднего колеса грузовика, который так и не стал для него спасательным кругом. Перевернувшись на живот, Жлоб оглянулся, стараясь разглядеть стрелков. Однако те, зная его снайперские способности, предпочитали шмалять из укрытия.
Он выстрелил несколько раз наугад в сторону административного корпуса. Но тут пуля прожгла ему грудь и вышла под лопаткой. В голове помутилось, глаза затуманили слезы. И хотя Жлоб почти ничего не видел, он продолжал машинально нажимать на спуск. Ему захотелось, раз так легла фишка, если пришел его черед умереть, забрать с собой какую-нибудь сволочь...
Жлоб был уже мертв, но со стороны административного корпуса, из кустов по нему все стреляли и стреляли.
Глава шестая
Шубин, стряхнув со штанов пыль и пепел, снова присел на ведро и подумал, что ждать помощи от ментов – все рано, что ждать милости от природы. Хрен чего дождешься. А ему, дураку старому, надо было не варежку разевать, а вовремя застраховать закусочную. Теперь обижаться не на кого. Дядя Миша поправил себя: месяц назад с деньгами было совсем туго, а лишние долги делать не хотелось.
Он увидел, как на трассе появилась и сбросила скорость перед поворотом Дашкина "хонда". Машина проехала поперек стоянки и встала. Племяннице дядя Миша уже звонил, насчет пожара она в курсе. И хорошо. Не понадобится лишних слов, при виде Дашки он робел, вспоминая то казенное письмо, что пришло из зоны. О смерти Кольки он не сказал, когда была возможность, а сейчас – не лучшее время для таких разговоров.
Распахнув дверцу, Дашка подбежала к пепелищу, схватила лом, валявшийся среди головешек, шаг за шагом обошла территорию бывшего "Ветерка".
– Чего ищешь? – крикнул дядька. – Ничего не осталось. Все сгорело.
– Чего надо, то ищу, – буркнула Дашка.
Когда чуть свет дядя Миша позвонил ей и рассказал обо всем, что случилось, Дашка, не дослушав, разрыдалась в подушку. Потом взяла себя в руки, слабая надежда, что деньги, спрятанные в огнетушителе, целы, еще оставалась. Дашка разгребла ломом толстые головешки, вытащила из-под них то, что искала – огнетушитель. Корпус потемнел от копоти, вдоль него пошла трещина. Бросив лом, она подняла свою находку, вытащила на асфальт. Тут откуда-то из-за спины выскочил дядя Миша, вылил на огнетушитель ведро воды.
– Ты чего делаешь, осел, – закричала Дашка.
– Так горячий же... Я как лучше хотел.
– Никакой он не горячий, пожарники водой залили. Если хочешь как лучше, отойди в сторону.
Дядька, отступив на шаг, наблюдал, как племянница возится с никчемной железякой, перочинным ножиком выковыривая днище огнетушителя. Он хотел спросить, на кой черт понадобилось племяннице пачкаться в саже. Но тут днище отвалилась, Дашка тряхнула огнетушителем, вывалив из него на асфальт обгоревшие мокрые купюры, скатанные в рулончики.
Дядя Миша тихо охнул, соображая, сколько денег было в тайнике. Не сосчитать. Доллары, рубли... Крупными купюрами. И все обгоревшие, те, что находились ближе к стенке огнетушителя, и вовсе превратились в пепел.
– Это что же? – прошептал дядя Миша. – Откуда?
Дашка показала пальцем на пожарище:
– Оттуда.
– Что же ты наделала? – Дядя Миша схватился за голову. – Я же у тебя взаймы просил. Мне б десятой части этих денег так хватило, чтобы... Меня же из-за долгов спалили.
Он не мог договорить, слова застряли в горле. Дашка раскатала последний рулон купюр, убедившись, что деньги пропали, отступила в сторону и прикурила сигарету.
– Что же тебя твои менты не спасли? – зло прищурилась она, – которых ты кормил и поил на халяву. Или они только за бесплатно жрать могут?
– Эх, вырастил вас дядя Миша на свою голову, – вздохнул Шубин. – Я думал, ты заезжала меня проведать, а ты, оказывается, тут деньги держала. Тайник устроила. Господи...
– Это все для Коли было, – сказала Дашка. – Я из этих денег себе ни копейки не взяла. А Кольку я все равно вытащу. С этими деньгами или без них, но вытащу.
Пнув мыском башмака огнетушитель, Дашка пошла к машине, села за руль и, не сказав ни слова, даже не оглянувшись назад, рванула с места. По ее запачканным сажей щекам текли слезы. Она посмотрела на фотографию Кольки, заткнутую за солнцезащитный козырек над водительским местом.
– Мы уедем отсюда, – сказала Дашка беззаботно улыбающемуся брату. – Дом у океана купим. Все будет, как ты говорил: небо, море и свобода...
Когда Бударина велела ему идти в спальню, от удивления Костян открыл рот и застыл на месте.
– Соседи, наверняка, слышали выстрелы, – сказал он первое, что пришло в голову. – Сейчас ментов поднимут.
– Ближайшие соседи уехали к родственникам, – возразила Бударина, держа его на мушке: Кот, глядя на нее, медленно поднял руки вверх, чтобы не провоцировать на выстрел. – А дальние пистолетных хлопков не услышат. В доме стены из круглого леса и вагонкой обшиты. Вот если из ружья пальнуть – это да. Весь поселок проснется. Поэтому не толкай меня на крайности.
– Ум-р-р-и, мусор, – снова крикнул Борхес.
– Он уже умер, – сказала попугаю Ирина Степановна и с одобрением окинула взглядом Кота с головы до ног: – А ты в жизни лучше, чем на фотографии. Симпатичнее. Представительнее что ли...
– А где ты видела мою фотографию? И фамилию откуда знаешь?
– Этот приносил твое дело, – Бударина показала стволом ружья на безжизненное тело Кума. – За столом читал.
– Ты бы отпустила меня, – попросил Кот. – У нас с Кумом были свои счеты. Он моего друга... Это долго рассказывать. Слишком долго. Отпусти...
– Ты на себя в зеркало посмотри, герой. Кровь на пиджаке, на рубахе... Везде. Далеко ли ты убежишь в этих тряпках? До первого мента разве что.
– Да, пожалуй, – кивнул Кот и опустил руки. – Но я не умею под дулом ружья заниматься такими делами. У меня ничего не выйдет.
– Это мы проверим.
– А покойник тебе не мешает? – Кот вытер лоб ладонью, его снова бросило в жар.
– От него от мертвого больше пользы, чем от живого, – Бударина презрительно поморщилась. – Если ты его убил, значит, были причины. Лично я на тебя не в обиде.
– А ты на меня не мочканешь? – спросил Кот.
Страх у него прошел, осталось одно удивление.
– Тут, как говорится, все будет зависеть от тебя, – Бударина улыбнулась и опустила ружье. – Нет, сначала иди в душ. Сбрось с себя одежду, помойся. А потом...
– Понял, – кивнул Кот. – Все понял. Сначала в душ. Я не против...
Кот оказался на месте около десяти утра. Позавтракал тем, что оставил в избе: вареными яйцами и банкой рыбных консервов. Сполоснувшись у бочки с дождевой водой, он сжег в печке старую одежду: пиджак и военную фуфайку, купленные на толкучке. Переоделся в фирменный костюм, причесал волосы и, сбрив щетину, размазал по щекам лосьон, пахнувший детским кремом. Глянув на себя в зеркало, решил, что упакован солидно. Вроде как бизнесмен или, бери выше, прокурор по особо важным делам.
От сторожки до закусочной "Ветерок" на доброй тачке – рукой подать. Колька рассказывал, что сестра работает официанткой. Хорошо бы девчонка оказалась на месте...
Кот еще издали заметил вывеску "Ветерок" на покосившемся столбе, но вместо закусочной увидел лишь железный остов да еще головешки, плавающие в лужах воды. Судя по всему, горело тут весело, а пожарные, как всегда, немного опоздали. Кот вывернул руль и остановился в пяти метрах от мужика в грязном костюме, сидевшего на ведре. Наверное, это и есть дядя Миша.
– Доброго вам здоровьичка... – начал Шубин.
Монтировки или бутылки в руках мужчины не оказалось, дядя Миша облегченно вздохнул, но смутное беспокойство в душе осталось. Ясно, что парень на крутой тачке тормознул тут не из праздного любопытства. Наверное, очередной браток или, бери выше, компаньон Постного.
– И вам не болеть, – вежливо ответил приезжий.
– Только вы учтите, это не мое, – дядя Миша показал пальцем на мокрые обгоревшие купюры, разложенные на листе фанеры. – Я бы отдал вам деньги. Я и не знал, что они в закусочной спрятаны. Вы же знаете, что...
Кот, не слушая его, машинально кивнул, выудил из кармана Дашкину фотографию и сунул старику под нос.
– Это ее бабки, – продолжал оправдываться дядя Миша. – Она их тут прятала.
– Где мне ее найти?
– Уехала, – покачал головой дядя Миша. – Только что тут была и уехала с концами. Приезжала взглянуть на погорельца, да... Такие дела.
– А друзей ее каких-нибудь знаете? На какой тачке она ездит? Где время проводит?
– Ну и вопросов у тебя, как у мента. Вагон и вагонетка. Дашка мне о своей жизни не рассказывает.
Дядя Миша успокоился, решив, что этот добрый молодец ничего плохого не сделает. Потому что самое худшее уже сделали до него: все, что дядя Миша нажил, сгорело этой ночью. А жизнь Шубина... Она задаром никому не нужна.
– Ну, и все-таки, – не сдавался Кот. – Где мне ее разыскать?
Шубин гадал про себя, какой интерес у этого, судя по костюму и тачке, богатого фраера к бедной девчонке.
– Машина у нее старая "хонда", двухдверка, а вот номер не помню, – промямлил Шубин.
– А цвет какой?
– Был бордовый, – Шубин озадачено почесал голову, – а сегодня приезжала на той же тачке, но она почему-то серая. Значит, перекрасила. Дашка вам по делу нужна? Или как?
– По делу. Исключительно по делу, – ответил Кот.
– Ну, в своей комнате на улице Пионера Вити Коробкова она редко показывается. Туда вам ездить только время попусту тратить. В городе у нее лучшая подружка Оксанка. Вот у нее Дашка вроде бы и живет. Ах, вот чего... Ты в киношках ее поищи. Или как его там... В Интернет-кафе. Сидит с компьютером часами балуется. Это не Москва, тут человека найти можно.
– А мобильник у нее есть?
– Был. Только номера я не помню. Если ей надо, Дашка сама позвонит и нарисуется.
Кот окинул пожарище взглядом и, отвечая на какие-то свои мысли, сказал:
– Да, дядя Миша, нехорошо получилось.
– Это все ее, не мое, – снова забеспокоился Шубин, услышав свое имя, которого мужчина никак не должен знать. – Родная племянница меня бомжом оставила.
– Да какой же ты бомж? – искренне удивился Кот. – Иди вон сдай в банк деньги, на которых номера сохранились. Тебе их на новые обменяют. В обязательном порядке, по закону.
– А что, примут? – воспрянул душой Шубин. – Они же сгоревшие.
– Примут, – заверил его Кот, – если очень попросишь.
– Я уж попрошу, – Шубин потер ладони, будто они замерзли. – От меня они просто так не отделаются. Раз по закону положено – меняй.
– Ну, прощай, дядя Миша.
Кот сел за руль, хлопнул дверцей и погнал бумер к городу. Он бросил прощальный взгляд на пепелище и одинокую фигуру бывшего хозяина закусочной – и стало грустно.
Дядя Миша, присел на корточки, сталь перебирать купюры. И вправду: номера и серии банкнот кое-где сохранились. Если этот ухарь не врет, а врать ему без надобности, тут набирается... Шубин ворошил пальцем обгоревшие деньги и никак не мог сообразить, сколько же ему перепало. Как бы сказал в этом случае мент Старостин, любитель пословиц и поговорок: не было ни гроша, да вдруг алтын.
Наконец дядя Миша решил: на первое время денег хватит. А там, если дела в гору пойдут, новую закусочную можно открыть. Или еще какой бизнес затеять.
Весть о том, что нынешней ночью в доме своей сожительницы был зверски убит подполковник Чугур, облетела все избы с космической скоростью. Ближе к полудню в поселок пожаловали следователь прокуратуры, криминалисты и милиция из областного центра, полсотни зевак окружило несколько казенных машин, оставленных на улице возле известного всему поселку дома. Отсюда ничего интересного не увидишь: дом огорожен высоким сплошным забором, но народ не скучал: люди из уст в уста передавали истории одну страшнее и нелепее другой. В полдень они были вознаграждены за свое терпение: на носилках, накрытых запачканной кровью простыней, из дома вынесли тело Чугура. Два здоровых санитара, похожие на мясников, погрузили покойного на труповозку и повезли в судебный морг.
На этом все интересное кончилось, и люди стали потихоньку расходиться. Однако обыск в доме, в бане и дровяном сарае, продолжался до ранних сумерек. Одновременно трое опытных следователей прокуратуры и опера из убойного отдела РУВД опрашивали единственную свидетельницу убийства Ирину Бударину и жителей поселка, видевших накануне одинокого грибника с кошелкой в руке.
Одна из поселковых баб рассказала, что видела из окна своего дома мужика с кошелкой. Незнакомец медленно брел вдоль улицы, он сутулился и выглядел усталым. Возраст неопределенный от сорока до семидесяти. Другая баба вспомнила все того же невзрачного мужичка, одетого в старый пиджак и резиновые сапоги с обрезанными голенищами. Незнакомец попался ей навстречу за околицей, неподалеку от лесопилки. Прошел мимо, глядя себе под ноги, лица она не разглядела, а вот щетина на щеках запомнилась...
Наверняка, много интересного знал попугай Борхес, но сегодня он, недовольный появлением в доме посторонних мужчин, угрюмо молчал. Процесс выявления истины шел вяло. Бударина была слишком напугана и угнетена свалившимся на нее горем, ее жизнь прошлой ночью висела на волоске. Но ей повезло. Вопреки логике, преступник оставил свидетельницу в живых.
Майор Игорь Владиславович Терехов из района, под чьим руководством проходило дознание, сидел за столом в горнице, напротив Будариной. Он исписал всего-то полторы странички протокола, но так и не получил в свои руки ни одной ниточки, за которую могло бы зацепиться следствие. Одной рукой он теребил пышные усы, другой поглаживал объемистый живот, будто страдал желудочной коликой.
Хозяйка сидела на стуле у окна и смотрела в пол, на котором между досками еще видна была запекшаяся кровь Чугура. Ирина время от времени промокала сухие глаза кружевным платочком и тяжело вздыхала. Майор Терехов подумал, что вид у нее – краше в гроб кладут: измотана, будто на ней воду возили. Губы искусаны, под глазами темные круги. Еще бы, пережить такое...
– Давайте еще раз все повторим, только помедленнее, – сказал Терехов, – чтобы я сумел обдумать и взвесить все обстоятельства происшествия. Итак, вы проснулись от шума и криков, которые доносились из соседней комнаты. Так вас следует понимать?
Бударина молча кивнула.
– Потом услышали выстрелы, – продолжал майор, закуривая третью сигарету подряд, – испугавшись шальной пули, упали на пол. Полезли в шкаф, чтобы достать ружье бывшего мужа. Вытащили двустволку, зарядили. А потом вошли в комнату, где уже мертвый лежал Чугур. И включили верхний свет. Так?
Бударина всхлипнула.
– Вы направили ствол на преступника, хотели его пугнуть, но стрелять не стали. Во-первых, духу не хватило выстрелить в человека. Во-вторых, вы испугались, что патроны, пролежавшие в шкафу около двух лет, уже непригодны – порох сырой и капсюли заржавели. И вы не захотели провоцировать преступника на насильственные действия в случае осечки. Я правильно вас понял?
Хозяйка, смахнула со щеки набежавшую слезинку.
– Преступник увидел, что вы не уверены в том, что сможете произвести выстрел. Я бы даже сказал, – не способны на убийство. Шагнув к вам, он вырвал ружье. Скрутил вам руки за спиной и связал их веревкой, точнее, капроновым шнуром, который имел при себе. Он привязал вас к радиатору парового отопления. Не взяв из дома ни ценных вещей, ни денег, вышел на крыльцо и был таков. Верно?
Бударина старательно расправила складки платья на коленях.
– Вы смогли освободиться от толстого капронового шнура только утром. Тут же оделись и, убедившись, что Сергей Петрович мертв, бросились за помощью к соседям, потом к главе поселковой администрации Хомичу. А тот позвонил в милицию и начальнику колонии Ефимову. Правильно? – майор энергично вдавил в пепельницу окурок сигареты и тут же закурил новую.
Тяжело вздохнув, Бударина подумала, что надо бы попросить майора не смолить в доме, и так уже дым собрался в тучи.
– Вы сумели разглядеть преступника, – продолжал майор. – По вашим словам, это мужчина выше среднего роста. Небритый, с русыми волосами, высокими залысинами, особых примет, как-то родимых пятен, татуировок и прочее, не имеет. На вид ему лет пятьдесят – пятьдесят пять. Нормального телосложения. Плохо одет. Так?
Бударина с утомленным видом отвернулась в сторону.
– Послушайте, Ирина Степановна, – майор закипел, как огромный самовар, – ведь это я не сам себя допрашиваю. Понимаете? Не себя. Это я с вас снимаю показания. Очень важные для следствия. Вы – единственный свидетель. Еще две бабы видели мужчину в поношенном пиджаке, но они ни черта не помнят. Даже внешность толком не могут описать: Вся надежда на вас. А как мне снимать показания, если вы все время молчите? А я отвечаю на свои же вопросы вместо вас.
– А чего одно и то же по сто раз талдычить? – слезы высохли на глазах продавщицы, теперь она дерзко глядела на майора. – Все уже десять раз переговорено.
– Я надеюсь, что вы вспомните какие-то новые подробности. Детали, возможно, на ваш взгляд, детали незначительные. Здесь важна любая мелочь.
– То, что я видела, уже рассказала. Все, что помню. Ну, он еще, когда привязывал меня к батарее, сказал: "Если поднимешь крик раньше утра, считай, что сама себя в расход пустила. И тебя, и всех твоих родственников достану". Вот я и сидела, как дура, рассвета дожидалась. А когда дождалась, поняла, что легко от веревки не освободиться.
Терехов что-то нацарапал в протоколе.
– Давайте вернемся к приметам этого человека, – сказал он. – Хотелось бы получить более подробное описание его внешности. Итак: волосы у него русые, с густой проседью. Лоб высокий. Залысины и плешь на макушке. На вид лет пятьдесят с небольшим. Правильно?
Он увидел, как на трассе появилась и сбросила скорость перед поворотом Дашкина "хонда". Машина проехала поперек стоянки и встала. Племяннице дядя Миша уже звонил, насчет пожара она в курсе. И хорошо. Не понадобится лишних слов, при виде Дашки он робел, вспоминая то казенное письмо, что пришло из зоны. О смерти Кольки он не сказал, когда была возможность, а сейчас – не лучшее время для таких разговоров.
Распахнув дверцу, Дашка подбежала к пепелищу, схватила лом, валявшийся среди головешек, шаг за шагом обошла территорию бывшего "Ветерка".
– Чего ищешь? – крикнул дядька. – Ничего не осталось. Все сгорело.
– Чего надо, то ищу, – буркнула Дашка.
Когда чуть свет дядя Миша позвонил ей и рассказал обо всем, что случилось, Дашка, не дослушав, разрыдалась в подушку. Потом взяла себя в руки, слабая надежда, что деньги, спрятанные в огнетушителе, целы, еще оставалась. Дашка разгребла ломом толстые головешки, вытащила из-под них то, что искала – огнетушитель. Корпус потемнел от копоти, вдоль него пошла трещина. Бросив лом, она подняла свою находку, вытащила на асфальт. Тут откуда-то из-за спины выскочил дядя Миша, вылил на огнетушитель ведро воды.
– Ты чего делаешь, осел, – закричала Дашка.
– Так горячий же... Я как лучше хотел.
– Никакой он не горячий, пожарники водой залили. Если хочешь как лучше, отойди в сторону.
Дядька, отступив на шаг, наблюдал, как племянница возится с никчемной железякой, перочинным ножиком выковыривая днище огнетушителя. Он хотел спросить, на кой черт понадобилось племяннице пачкаться в саже. Но тут днище отвалилась, Дашка тряхнула огнетушителем, вывалив из него на асфальт обгоревшие мокрые купюры, скатанные в рулончики.
Дядя Миша тихо охнул, соображая, сколько денег было в тайнике. Не сосчитать. Доллары, рубли... Крупными купюрами. И все обгоревшие, те, что находились ближе к стенке огнетушителя, и вовсе превратились в пепел.
– Это что же? – прошептал дядя Миша. – Откуда?
Дашка показала пальцем на пожарище:
– Оттуда.
– Что же ты наделала? – Дядя Миша схватился за голову. – Я же у тебя взаймы просил. Мне б десятой части этих денег так хватило, чтобы... Меня же из-за долгов спалили.
Он не мог договорить, слова застряли в горле. Дашка раскатала последний рулон купюр, убедившись, что деньги пропали, отступила в сторону и прикурила сигарету.
– Что же тебя твои менты не спасли? – зло прищурилась она, – которых ты кормил и поил на халяву. Или они только за бесплатно жрать могут?
– Эх, вырастил вас дядя Миша на свою голову, – вздохнул Шубин. – Я думал, ты заезжала меня проведать, а ты, оказывается, тут деньги держала. Тайник устроила. Господи...
– Это все для Коли было, – сказала Дашка. – Я из этих денег себе ни копейки не взяла. А Кольку я все равно вытащу. С этими деньгами или без них, но вытащу.
Пнув мыском башмака огнетушитель, Дашка пошла к машине, села за руль и, не сказав ни слова, даже не оглянувшись назад, рванула с места. По ее запачканным сажей щекам текли слезы. Она посмотрела на фотографию Кольки, заткнутую за солнцезащитный козырек над водительским местом.
– Мы уедем отсюда, – сказала Дашка беззаботно улыбающемуся брату. – Дом у океана купим. Все будет, как ты говорил: небо, море и свобода...
* * *
Кот гнал джип по трассе к городу Карамышин, где жила Дашка. После долгой бессонной ночи он почти не чувствовал усталости. Асфальтовое полотно дороги весело убегало под колеса, а все радиостанции передавали, что впереди ясный погожий день и дождей не ожидается. Перед глазами стояла Ирина Бударина – в розовой ночной рубашке, сквозь которую просвечивает упругое, аппетитное тело. Он вспомнил события минувшей ночи.Когда Бударина велела ему идти в спальню, от удивления Костян открыл рот и застыл на месте.
– Соседи, наверняка, слышали выстрелы, – сказал он первое, что пришло в голову. – Сейчас ментов поднимут.
– Ближайшие соседи уехали к родственникам, – возразила Бударина, держа его на мушке: Кот, глядя на нее, медленно поднял руки вверх, чтобы не провоцировать на выстрел. – А дальние пистолетных хлопков не услышат. В доме стены из круглого леса и вагонкой обшиты. Вот если из ружья пальнуть – это да. Весь поселок проснется. Поэтому не толкай меня на крайности.
– Ум-р-р-и, мусор, – снова крикнул Борхес.
– Он уже умер, – сказала попугаю Ирина Степановна и с одобрением окинула взглядом Кота с головы до ног: – А ты в жизни лучше, чем на фотографии. Симпатичнее. Представительнее что ли...
– А где ты видела мою фотографию? И фамилию откуда знаешь?
– Этот приносил твое дело, – Бударина показала стволом ружья на безжизненное тело Кума. – За столом читал.
– Ты бы отпустила меня, – попросил Кот. – У нас с Кумом были свои счеты. Он моего друга... Это долго рассказывать. Слишком долго. Отпусти...
– Ты на себя в зеркало посмотри, герой. Кровь на пиджаке, на рубахе... Везде. Далеко ли ты убежишь в этих тряпках? До первого мента разве что.
– Да, пожалуй, – кивнул Кот и опустил руки. – Но я не умею под дулом ружья заниматься такими делами. У меня ничего не выйдет.
– Это мы проверим.
– А покойник тебе не мешает? – Кот вытер лоб ладонью, его снова бросило в жар.
– От него от мертвого больше пользы, чем от живого, – Бударина презрительно поморщилась. – Если ты его убил, значит, были причины. Лично я на тебя не в обиде.
– А ты на меня не мочканешь? – спросил Кот.
Страх у него прошел, осталось одно удивление.
– Тут, как говорится, все будет зависеть от тебя, – Бударина улыбнулась и опустила ружье. – Нет, сначала иди в душ. Сбрось с себя одежду, помойся. А потом...
– Понял, – кивнул Кот. – Все понял. Сначала в душ. Я не против...
* * *
Покинув дом Будариной около трех ночи, Кот не двинул обратно на железнодорожную станцию. После сеанса любви он чувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим, пешком прошагал по проселку около трех километров и скоро остановил на трассе попутный грузовик. Проехав около половины пути до лесной сторожки, выскочил из кузова на повороте и стал ловить другую попутку. И тут повезло, водитель тормознувшей "нивы" направлялся по служебным делам как раз в те края.Кот оказался на месте около десяти утра. Позавтракал тем, что оставил в избе: вареными яйцами и банкой рыбных консервов. Сполоснувшись у бочки с дождевой водой, он сжег в печке старую одежду: пиджак и военную фуфайку, купленные на толкучке. Переоделся в фирменный костюм, причесал волосы и, сбрив щетину, размазал по щекам лосьон, пахнувший детским кремом. Глянув на себя в зеркало, решил, что упакован солидно. Вроде как бизнесмен или, бери выше, прокурор по особо важным делам.
От сторожки до закусочной "Ветерок" на доброй тачке – рукой подать. Колька рассказывал, что сестра работает официанткой. Хорошо бы девчонка оказалась на месте...
Кот еще издали заметил вывеску "Ветерок" на покосившемся столбе, но вместо закусочной увидел лишь железный остов да еще головешки, плавающие в лужах воды. Судя по всему, горело тут весело, а пожарные, как всегда, немного опоздали. Кот вывернул руль и остановился в пяти метрах от мужика в грязном костюме, сидевшего на ведре. Наверное, это и есть дядя Миша.
* * *
Шубин встретил заезжего молодца настороженно, ему показалось, вот вылезет этот деятель из машины, скажет, что долг Шубина давно заржавел. И шарахнет по балде монтировкой. А что это за ухарь, откуда он взялся и о каком долге речь – поди потом разберись. Пожалуй, месяц в больнице проваляешься, но так и не поймешь.– Доброго вам здоровьичка... – начал Шубин.
Монтировки или бутылки в руках мужчины не оказалось, дядя Миша облегченно вздохнул, но смутное беспокойство в душе осталось. Ясно, что парень на крутой тачке тормознул тут не из праздного любопытства. Наверное, очередной браток или, бери выше, компаньон Постного.
– И вам не болеть, – вежливо ответил приезжий.
– Только вы учтите, это не мое, – дядя Миша показал пальцем на мокрые обгоревшие купюры, разложенные на листе фанеры. – Я бы отдал вам деньги. Я и не знал, что они в закусочной спрятаны. Вы же знаете, что...
Кот, не слушая его, машинально кивнул, выудил из кармана Дашкину фотографию и сунул старику под нос.
– Это ее бабки, – продолжал оправдываться дядя Миша. – Она их тут прятала.
– Где мне ее найти?
– Уехала, – покачал головой дядя Миша. – Только что тут была и уехала с концами. Приезжала взглянуть на погорельца, да... Такие дела.
– А друзей ее каких-нибудь знаете? На какой тачке она ездит? Где время проводит?
– Ну и вопросов у тебя, как у мента. Вагон и вагонетка. Дашка мне о своей жизни не рассказывает.
Дядя Миша успокоился, решив, что этот добрый молодец ничего плохого не сделает. Потому что самое худшее уже сделали до него: все, что дядя Миша нажил, сгорело этой ночью. А жизнь Шубина... Она задаром никому не нужна.
– Ну, и все-таки, – не сдавался Кот. – Где мне ее разыскать?
Шубин гадал про себя, какой интерес у этого, судя по костюму и тачке, богатого фраера к бедной девчонке.
– Машина у нее старая "хонда", двухдверка, а вот номер не помню, – промямлил Шубин.
– А цвет какой?
– Был бордовый, – Шубин озадачено почесал голову, – а сегодня приезжала на той же тачке, но она почему-то серая. Значит, перекрасила. Дашка вам по делу нужна? Или как?
– По делу. Исключительно по делу, – ответил Кот.
– Ну, в своей комнате на улице Пионера Вити Коробкова она редко показывается. Туда вам ездить только время попусту тратить. В городе у нее лучшая подружка Оксанка. Вот у нее Дашка вроде бы и живет. Ах, вот чего... Ты в киношках ее поищи. Или как его там... В Интернет-кафе. Сидит с компьютером часами балуется. Это не Москва, тут человека найти можно.
– А мобильник у нее есть?
– Был. Только номера я не помню. Если ей надо, Дашка сама позвонит и нарисуется.
Кот окинул пожарище взглядом и, отвечая на какие-то свои мысли, сказал:
– Да, дядя Миша, нехорошо получилось.
– Это все ее, не мое, – снова забеспокоился Шубин, услышав свое имя, которого мужчина никак не должен знать. – Родная племянница меня бомжом оставила.
– Да какой же ты бомж? – искренне удивился Кот. – Иди вон сдай в банк деньги, на которых номера сохранились. Тебе их на новые обменяют. В обязательном порядке, по закону.
– А что, примут? – воспрянул душой Шубин. – Они же сгоревшие.
– Примут, – заверил его Кот, – если очень попросишь.
– Я уж попрошу, – Шубин потер ладони, будто они замерзли. – От меня они просто так не отделаются. Раз по закону положено – меняй.
– Ну, прощай, дядя Миша.
Кот сел за руль, хлопнул дверцей и погнал бумер к городу. Он бросил прощальный взгляд на пепелище и одинокую фигуру бывшего хозяина закусочной – и стало грустно.
Дядя Миша, присел на корточки, сталь перебирать купюры. И вправду: номера и серии банкнот кое-где сохранились. Если этот ухарь не врет, а врать ему без надобности, тут набирается... Шубин ворошил пальцем обгоревшие деньги и никак не мог сообразить, сколько же ему перепало. Как бы сказал в этом случае мент Старостин, любитель пословиц и поговорок: не было ни гроша, да вдруг алтын.
Наконец дядя Миша решил: на первое время денег хватит. А там, если дела в гору пойдут, новую закусочную можно открыть. Или еще какой бизнес затеять.
* * *
На рассвете, решив, что Костян Огородников успел убраться не только из их района, но из области, Бударина разорвала на груди ночную рубашку, накинула халат и побежала сначала к соседям, а потом к главе администрации.Весть о том, что нынешней ночью в доме своей сожительницы был зверски убит подполковник Чугур, облетела все избы с космической скоростью. Ближе к полудню в поселок пожаловали следователь прокуратуры, криминалисты и милиция из областного центра, полсотни зевак окружило несколько казенных машин, оставленных на улице возле известного всему поселку дома. Отсюда ничего интересного не увидишь: дом огорожен высоким сплошным забором, но народ не скучал: люди из уст в уста передавали истории одну страшнее и нелепее другой. В полдень они были вознаграждены за свое терпение: на носилках, накрытых запачканной кровью простыней, из дома вынесли тело Чугура. Два здоровых санитара, похожие на мясников, погрузили покойного на труповозку и повезли в судебный морг.
На этом все интересное кончилось, и люди стали потихоньку расходиться. Однако обыск в доме, в бане и дровяном сарае, продолжался до ранних сумерек. Одновременно трое опытных следователей прокуратуры и опера из убойного отдела РУВД опрашивали единственную свидетельницу убийства Ирину Бударину и жителей поселка, видевших накануне одинокого грибника с кошелкой в руке.
Одна из поселковых баб рассказала, что видела из окна своего дома мужика с кошелкой. Незнакомец медленно брел вдоль улицы, он сутулился и выглядел усталым. Возраст неопределенный от сорока до семидесяти. Другая баба вспомнила все того же невзрачного мужичка, одетого в старый пиджак и резиновые сапоги с обрезанными голенищами. Незнакомец попался ей навстречу за околицей, неподалеку от лесопилки. Прошел мимо, глядя себе под ноги, лица она не разглядела, а вот щетина на щеках запомнилась...
Наверняка, много интересного знал попугай Борхес, но сегодня он, недовольный появлением в доме посторонних мужчин, угрюмо молчал. Процесс выявления истины шел вяло. Бударина была слишком напугана и угнетена свалившимся на нее горем, ее жизнь прошлой ночью висела на волоске. Но ей повезло. Вопреки логике, преступник оставил свидетельницу в живых.
Майор Игорь Владиславович Терехов из района, под чьим руководством проходило дознание, сидел за столом в горнице, напротив Будариной. Он исписал всего-то полторы странички протокола, но так и не получил в свои руки ни одной ниточки, за которую могло бы зацепиться следствие. Одной рукой он теребил пышные усы, другой поглаживал объемистый живот, будто страдал желудочной коликой.
Хозяйка сидела на стуле у окна и смотрела в пол, на котором между досками еще видна была запекшаяся кровь Чугура. Ирина время от времени промокала сухие глаза кружевным платочком и тяжело вздыхала. Майор Терехов подумал, что вид у нее – краше в гроб кладут: измотана, будто на ней воду возили. Губы искусаны, под глазами темные круги. Еще бы, пережить такое...
– Давайте еще раз все повторим, только помедленнее, – сказал Терехов, – чтобы я сумел обдумать и взвесить все обстоятельства происшествия. Итак, вы проснулись от шума и криков, которые доносились из соседней комнаты. Так вас следует понимать?
Бударина молча кивнула.
– Потом услышали выстрелы, – продолжал майор, закуривая третью сигарету подряд, – испугавшись шальной пули, упали на пол. Полезли в шкаф, чтобы достать ружье бывшего мужа. Вытащили двустволку, зарядили. А потом вошли в комнату, где уже мертвый лежал Чугур. И включили верхний свет. Так?
Бударина всхлипнула.
– Вы направили ствол на преступника, хотели его пугнуть, но стрелять не стали. Во-первых, духу не хватило выстрелить в человека. Во-вторых, вы испугались, что патроны, пролежавшие в шкафу около двух лет, уже непригодны – порох сырой и капсюли заржавели. И вы не захотели провоцировать преступника на насильственные действия в случае осечки. Я правильно вас понял?
Хозяйка, смахнула со щеки набежавшую слезинку.
– Преступник увидел, что вы не уверены в том, что сможете произвести выстрел. Я бы даже сказал, – не способны на убийство. Шагнув к вам, он вырвал ружье. Скрутил вам руки за спиной и связал их веревкой, точнее, капроновым шнуром, который имел при себе. Он привязал вас к радиатору парового отопления. Не взяв из дома ни ценных вещей, ни денег, вышел на крыльцо и был таков. Верно?
Бударина старательно расправила складки платья на коленях.
– Вы смогли освободиться от толстого капронового шнура только утром. Тут же оделись и, убедившись, что Сергей Петрович мертв, бросились за помощью к соседям, потом к главе поселковой администрации Хомичу. А тот позвонил в милицию и начальнику колонии Ефимову. Правильно? – майор энергично вдавил в пепельницу окурок сигареты и тут же закурил новую.
Тяжело вздохнув, Бударина подумала, что надо бы попросить майора не смолить в доме, и так уже дым собрался в тучи.
– Вы сумели разглядеть преступника, – продолжал майор. – По вашим словам, это мужчина выше среднего роста. Небритый, с русыми волосами, высокими залысинами, особых примет, как-то родимых пятен, татуировок и прочее, не имеет. На вид ему лет пятьдесят – пятьдесят пять. Нормального телосложения. Плохо одет. Так?
Бударина с утомленным видом отвернулась в сторону.
– Послушайте, Ирина Степановна, – майор закипел, как огромный самовар, – ведь это я не сам себя допрашиваю. Понимаете? Не себя. Это я с вас снимаю показания. Очень важные для следствия. Вы – единственный свидетель. Еще две бабы видели мужчину в поношенном пиджаке, но они ни черта не помнят. Даже внешность толком не могут описать: Вся надежда на вас. А как мне снимать показания, если вы все время молчите? А я отвечаю на свои же вопросы вместо вас.
– А чего одно и то же по сто раз талдычить? – слезы высохли на глазах продавщицы, теперь она дерзко глядела на майора. – Все уже десять раз переговорено.
– Я надеюсь, что вы вспомните какие-то новые подробности. Детали, возможно, на ваш взгляд, детали незначительные. Здесь важна любая мелочь.
– То, что я видела, уже рассказала. Все, что помню. Ну, он еще, когда привязывал меня к батарее, сказал: "Если поднимешь крик раньше утра, считай, что сама себя в расход пустила. И тебя, и всех твоих родственников достану". Вот я и сидела, как дура, рассвета дожидалась. А когда дождалась, поняла, что легко от веревки не освободиться.
Терехов что-то нацарапал в протоколе.
– Давайте вернемся к приметам этого человека, – сказал он. – Хотелось бы получить более подробное описание его внешности. Итак: волосы у него русые, с густой проседью. Лоб высокий. Залысины и плешь на макушке. На вид лет пятьдесят с небольшим. Правильно?